Глава 4

Книга: Вирус тьмы, или Посланник [= Тень Люциферова крыла]

Город, странный, сказочно-громадный, со следами седой древности, потрясал красотой и необычайной гармонией, строящейся на асимметрии, геометрических контрастах, на отличных от земных законах зодчества. Архитектуру его сооружений можно было бы отнести к готическому стилю Земли, если бы не «египетский» силуэт, «исламский» колорит башен, асимметричная завивка и сложнейшая скульптурная обработка порталов и фасадов зданий. Город стоял пустым более тысячи лет, никто в нем не селился, кроме кинноров-хемуу и всякой нечисти, никто не поддерживал в нем чистоту и порядок, не ухаживал за постройками, и все же он был почти цел: рука разрушения коснулась лишь кое-каких жилищ на окраине да акведука, некогда подводящего к нему воду из высокогорного озера.

Полдня пришельцы провели на улицах и площади Соут-Хорра — так назывался город — и не заметили этого. Сопровождала их Селкит, одетая в тонкую красную тунику с узором паутины, перехваченную в талии золотым пояском. На руках и ногах девушки позванивали золотые браслеты необычайно тонкой работы, на шее блестел обруч, а в ушах покачивались и сверкали рубинами огромные красивые серьги в форме свернутой в спираль змеи.

Такэда некоторое время шел рядом, вслушиваясь в гортанно-низкий голос Селкит, рассказывающей о достопримечательностях города, потом отстал, с каким-то внутренним сожалением оценив, насколько Никита и Селкит внешне идеальная пара. Оба были высокими, гибкими, сильными и красивыми, разве что тип красоты у них был разный да уровень знаний тоже. Зато примат чувств над разумом одинаков, подумал Толя неодобрительно. Характер? Или влияние среды? Толя имел в виду Никиту.

Очередная площадь распростерлась перед ними шахматной доской с «толпой» фигур-скульптур и колонн. Затем слева потянулось гигантское здание — Лабиринт, по словам Селкит, пантеон бесчисленного множества богов страны, среди которых были не только человекоподобные существа, но и кинноры, «кентавры наоборот», и другие монстры, полулюди-полузвери-полуптицы, выраженные галереей скульптурных шедевров, созданных неведомыми скульпторами.

Справа открылась аллея своеобразных сфинксов — динозавров с человеческими головами, размеры которых по мере продвижения увеличивались, росли, пока не превзошли размеры здания за ними. Последний сфинкс высотой с небоскреб казался живым, а формой больше всего походил на… жругра! Он смотрел вниз, на людей-букашек, с насмешливым презрением и улыбался, и от этой улыбки по коже ползли мурашки.

— Это мавзолей Ахтоя, последнего кемтарха Риангомбе, — сказала притихшая Селкит. — Он пришел с юга с армией хемуу, победил Хаттусилиса и возвел эту часть города.

— Видимо, строителями у него были недобрые люди, — тихо проговорил Никита, поднимая голову: показалось, что сверху на них упала чья-то холодная зловещая тень. Оглянулся.

Оставленная позади часть города была творением умелых зодчих и художников, выражением их эстетического идеала, пусть его пропорции и казались странными для людей Земли. Впереди же город преображался, становился иным, более грубым и тяжелым, подавляющим психику и воображение. Ухищрениями архитекторов и строителей человек здесь низводился до уровня песчинки, теряя остатки воли и превращаясь в послушного чужому приказу исполнителя. Главными элементами этой архитектуры были гигантские пирамиды, видимые издалека, за десятки километров от города, и «зиккураты» — витые асимметричные башни с колючими шпилями.

— Там живут хемуу, — кивнула на пирамиды Селкит, — а также зимба, тиесс нисут и другие твари. Кроме того, иногда пробуждается Ме, а это очень опасная укву, справиться с ней невозможно. Вы сильные маги, но я не советовала бы идти туда.

— Я тоже, — сказал Такэда, задирая голову на «сфинкса». — Вылитый жругр, а?

Никита, стоящий в тени здания, кивнул, разглядывая город впереди. За «сфинксами» площадь уступами спускалась к реке — Лойянгалани, через которую переползали тяжелые и угрюмые мосты. Идти через реку не хотелось.

— А почему вы не живете в городе? — спросил Сухов, решая задачу — идти или не идти.

— Я же говорила — Ме, — коротко ответила Селкит, веселость которой улетучилась без следа.

— А то такое Ме? — деликатно спросил Такэда.

— Могучая таинственная сила, управляющая миром. Иногда она приходит в образе богини-воительницы Найт, но чаще безлика, хотя и вездесуща. От нее все наши беды. Если бы она выходила еще чаще, наш народ давно исчез бы.

— И как часто она выходит?

— Раз в пятьдесят лет. Прошло уже сорок семь с момента ее последнего появления.

Такэда подошел к Сухову, сказал вполголоса:

— Уж не наша ли знакомая Гиибель — эта «богиня-воительница» Найт? Здешний мир явно под контролем игв.

— Если бы он был под контролем игв, мы были бы уже мертвы. Идемте, — решил наконец Никита; эрцхаор не показывал присутствия «князей тьмы» — «свиты» Люцифера, к тому же для демонов свиты расстояние не служило препятствием. Если бы они захотели нанести удар, они нашли бы Посланника везде.

Такэда снова поплелся сзади беседующей пары, остро осознавая свою ненужность и вспоминая их появление в доме отца Селкит, номарха провинции, колдуна и мага, воителя и врачевателя со звучным именем Зу-л-Кифл…

Путь от родника к селению, где жили Селкит и ее родичи, оказался достаточно коротким, не более двух километров. Селение — десятка три квадратных башен, окруженное оградой из огромных, наклоненных наружу острых копий, пряталось в скалах, на плоскогорье с отвесными стенами, поднятом над равниной на высоту в триста-четыреста метров. Добраться до него можно было только по висячему мосту или с помощью подъемника, которые охранялись могучими воинами, вооруженными пиками, короткими мечами, скорее всего бронзовыми, и кистенями — тяжелыми колючими шарами на цепях. Начальник стражи, молодой, скуластый, энергичный, был к тому же вооружен плетью наподобие плети Селкит. Пропустил гостей он только после повторного приказа девушки, вспыхнувшей под взглядами Никиты и Толи.

Ни дети, ни старики и женщины на улицах селения не появлялись, лишь изредка проходили одетые в длинные, до пят, рубахи мужчины с грузом на плечах или на тележках да группы обнаженных по пояс воинов. На пришельцев они смотрели косо, и лишь присутствие Селкит заставляло их сдерживать любопытство.

«Мэр» селения, он же номарх, то есть правитель области — нома Кемет, оказался отцом Селкит. Звали его Зу-л-Кифл, и выглядел он как вылитый египетский фараон из земной истории. Он вышел из «дворца» — такой же башни, как и все остальные, разве что украшенной барельефами, — в ослепительно белой галабии — то ли рубахе, то ли плаще, с красным шарфом на шее и красным поясом, обутый в золотые сандалии. В ушах его качались такие же серьги, как и у Селкит, а голову украшала необычная шапочка, сплетенная из золотых нитей.

У него было длинное, надменно-усталое лицо с тяжелым скошенным подбородком и полузакрытыми глазами и седые волосы, но стариком он не был. В каждом его движении чувствовалась сдержанная сила, шаг был легок, а под галабией угадывалась атлетическая фигура если не юноши, то зрелого мужчины. Никита, даже не глянув на индикатор, понял, что перед ним тот, кого он искал, маг и хозяин хрона. Перстень отреагировал на появление номарха зеленой вспышкой, и тотчас же Никите показалось, что кто-то открыл дверцу в голове, заглянул, увидел, что надо, улыбнулся и закрыл. Лицо у Зу-л-Кифла при этом осталось неподвижным, но в глазах мелькнул веселый огонек.

— Привет, Посланник, — сказал он звучным и глубоким голосом. — Будь моим гостем. Привет и тебе, Наблюдатель.

— Э-э… — сказал в ответ Такэда.

— Привет, один из Семи, — уверенно произнес Никита.

— Не торопитесь, Посланник, — улыбнулся Зу-л-Кифл, отступил в сторону. — Селкит, проведи гостей ко мне. Прошу простить меня, я вернусь вечером, — обратился он к землянам, — появились неотложные дела. Отдыхайте, здесь вы в безопасности.

— Отец, они спасли меня от хемуу.

— Ты, как всегда, уходишь без охраны и когда-нибудь будешь наказана.

Селкит фыркнула, высокомерно подняла подбородок и прошествовала в дом.

— Оказывается, и дети магов не слушаются родителей, — проявил сочувствие Такэда, реабилитируя себя за растерянность во время знакомства.

— Такова реальность. — Зу-л-Кифл снова улыбнулся и… исчез!

Друзья невольно оглянулись, но хозяин действительно испарился. Им ничего не оставалось делать, как войти в никем с виду не охраняемую резиденцию номарха.

Селкит они увидели через два часа, только после того, как их искупали в огромных чанах юные обнаженные девушки, похожие друг на друга, как сестры, и после вечерней трапезы. Для путешественников это был завтрак, обед и ужин одновременно.

Зал-столовая находился на первом этаже дома, две стены его были прозрачными, как и потолок, и поэтому казалось, что едоки сидят на открытой веранде, но оба точно знали, что извне стены владения номарха кажутся каменными, потолок сделан из толстых каменных перекрытий и прозрачным быть не может.

Были поданы салаты из бобов и трав, а также из какого-то растения, напоминавшего цветную капусту, но со вкусом сладкого перца. Потом вынесли кашу из проса, овсяные лепешки и мясо — на вид телячий язык под белым соусом. «Язык» оказался мясом камеланда, животного, соединявшего в себе признаки верблюда и кенгуру. И завершало обед сладкое: нечто, напоминавшее по вкусу финики и сок бангеро — местной разновидности кактуса, коричневый, тягучий, как сироп, но прекрасно утоляющий жажду, бодрящий и вкусный. Ничего напоминающего вино и другие алкогольные напитки подано не было, а когда Такэда ради любопытства спросил об этом служанку, та его не поняла.

Тот же самый вопрос он задал и Селкит, которая после раздумий сообщила, что существует такой священный гриб — теонанакатл, поев которого человек ощущает опьянение, эйфорию, становится на некоторое время неуязвимым для любого оружия, но потом теряет рассудок и память.

— Но употребление гриба запрещено законом, а больше ничего подобного народ не ест и не пьет.

Селкит вывела их на плоскую крышу здания, и они с интересом посмотрели заход солнца: краски были иными, чем на Земле, но зрелище от этого своего великолепия не потеряло.

Затем Никита, переодетый, как и Толя, в такой же белый халат — галабию, принялся расспрашивать девушку о местных обычаях, разговор перескочил на развлечения молодежи в обоих мирах, и Селкит, пораженная рассказом танцора, слушала его, забыв обо всем, в том числе и о своей роли хозяина и дочери главы государства. Оживилась она лишь тогда, когда Сухов проговорился, что он профессиональный танцор. Оказалось, что Селкит — победительница кемтессий, ежегодного праздника-состязания танцоров, собирающихся со всех концов страны в бывшей ее столице Соут-Хорре.

— Послезавтра как раз начало очередных кемтессий. — Селкит оценивающе глянула на Никиту. — Что, если ты будешь моим партнером? — Глаза ее загорелись, она захлопала в ладоши. — Если ты «великий искусник» (так переводилось на местный язык слово «профессионал»), то мы наверняка станем победителями. Не возражай! Превращу в аазы или в бииняо!

— А что это такое? — Никита с удовольствием смотрел на лицо Селкит, воодушевленное идеей, молодое и прекрасное.

— Аазы — наш посыльный. — Палец девушки показал на пересекающий пустыню, приближающийся к селению хвостик пыли.

— Такой маленький бегун с глазами на макушке? Мы его встречали. А бииняо?

— Утка с одним крылом. Чтобы летать, ей надо соединиться с другой уткой — мужского пола.

— Ну если второй половиной будешь ты…

К дальнейшему разговору юной пары Такэда не прислушивался, ему стало скучно, и выручило его лишь появление у дома посыльного Зу-л-Кифла.

Бегун и в самом деле оказался человеком, вернее пародией на него, с тонкими ручками и длинными, кузнечикообразными ногами, с головой огурцом, с которой смотрели во все стороны не два, а целых пять глаз: три по бокам и два на макушке! Он принес сообщение от номарха, в котором тот извинялся за задержку, обещал быть завтра к обеду и просил Селкит показать гостям утром город.

Пожелав всем спокойной ночи, Такэда ушел спать, а утром они направились в Соут-Хорр, бывшую столицу Риангомбе…

— Уснул, что ли? — донесся голос Никиты.

Такэда встряхнулся, подхватил транскоф («Вы всегда с этим ходите? — поинтересовалась Селкит утром. — У вас там спрятаны сокровища?» — «Жизнь», — серьезно ответил Толя) и с готовностью затрусил вслед за Суховым и Селкит, уже вступившими на мост. Идти на ту сторону все так же не хотелось, но Толя никогда не спорил с тем, кого сам же определил в лидеры. Догнав молодежь, он спросил:

— А почему все-таки город стоит так долго, не разрушаясь?

— Он законсервирован, — ответил Никита, понимающе подмигивая инженеру.

— Кем и для чего?

— Хорошо, что ты не спрашиваешь — как, — засмеялся Сухов, повернув голову к Селкит. — Что скажете, принцесса?

— На город наложено страшное заклятие, — понизила голос девушка. — Он будет стоять таким до конца вселенной, как напоминание о предательстве, и даже Хаос не сможет разрушить его.

— Что за предательство?

— Номарх Маунглай позволил воину Сахаб-Бассо-Нарока, правой руке Люцифера, спрятаться в городе и ударить силам Закона в спину. Из-за этого предательства погиб один из Семерых магов. Если вы шли через Черные Земли, вы должны были его видеть.

— Великан в латах с мечом, разрубившим… м-м… чудовище?

— Это чудовище — искусственное существо, Конь Великих игв. Справиться с ним может только один из Семерых.

— Что же тогда говорить о всаднике? — пробормотал Такэда. — Если его конь-робот способен уничтожить полпланеты.

Никита вдруг насторожился: ему снова показалось, что сверху на них упала холодная мрачная тень. Но это был лишь отзвук его экстрасенсорного восприятия. Кто-то следил за ними, угрюмый, сосредоточенный в себе, тяжелый, как горы, и смертельно опасный. Он следил и решал, что ему делать с пришельцами.

Ме, вспомнил Сухов слова Селкит, таинственная и могущественная сила. Что за сила? Добрая или злая? И почему она дремлет здесь, в городе, красота которого принадлежит вечности? Или это и есть заклятие Семерых?

Селкит, ушедшая вперед, нетерпеливо оглянулась.

— Поторопитесь, Посланник, нас уже ждет отец. Я покажу вам только мбори, и мы вернемся.

— Мбори? — переспросил заинтересованный Такэда, потому что лингвер не дал перевода слова.

— Увидите.

Девушка вывела их на площадь, мощенную булыжником, по углам которой стояли четыре пирамиды, сложенные из какого-то слоистого камня. Каждая пирамида достигала стометровой высоты, имела лестницу для подъема на вершину и входной портал со множеством колонн. И у каждой стоял свой «сфинкс» — динозавровидное чудовище с человеческим лицом. Лица были разные, видимо, строились пирамиды разными властителями, но одинаковые в выражении презрительного высокомерия.

— Династия Птахоттепа, — сказала Селкит. — Это усыпальницы кемтархов Шешонка, Снофру, Хасехема и Птахоттепа.

Где-то вдруг послышался шум и высокие пронзительные крики. Стихли. Селкит поморщилась, сказала с отвращением:

— Сонгайхай… хемуу развлекаются. Идемте, нам осталось немного.

— Я бы хотел посмотреть, как развлекаются хемуу, — сказал Никита.

Селкит удивленно вскинула брови, но перечить не стала. Дернула плечами.

— Это не очень интересное зрелище.

— А если они нападут? — корректно вмешался Толя.

— Во время сонгайхай хемуу беспечны. Но ведь вы — риддхи, неужели не справитесь?

Возражать было нечего, и Такэда снял с пояса нервайлер. Никита только усмехнулся в ответ.

Сонгайхай оказался «театром страуса», аналогичным тому, что существовал у африканских племен на Земле: страусам, а то и двум и трем сразу, отрубали головы и смотрели, как они мечутся по арене. Только вместо страусов здешние «театралы» — «кентавры наоборот» использовали странных животных, совмещавших в себе несколько земных. У них были по две длинных и сухих ноги лошади, торс медведя, длинные шеи жирафа и узкие змеиные головы с огромными, зонтикоподобными, переливающимися всеми цветами радуги ушами.

Толпа кинноров выла, ревела и визжала при каждом «удачном» прыжке безголового «страуса», люди-лошади колотили палками по спинам соседей, производя небывалый шум, и ничего не слышали и не видели по сторонам.

— Флоэры, — назвала Селкит животных, — они собирают насекомых, которые садятся им на уши, принимая их за цветы.

Понаблюдав за реакцией кинноров, Никита сделал знак, и они поспешно обошли «театр» стороной, снова выбираясь к пирамидам. Через несколько минут дочь Зу-л-Кифла вывела их к колодцу. Правда, размеры колодца потрясали: в землю уходило каменное кольцо диаметром в километр, если не больше, возвышаясь над землей метра на полтора. Толщина кольца тоже действовала на воображение — метров десять, и собрано оно было из многотонных каменных блоков по пять метров в поперечнике каждый.

Никита и Такэда, заинтересованные, влезли на кольцо, подошли к краю колодца, огромного, как вулканическое жерло, и заглянули внутрь. И отпрянули! Из глубины провала на них злобно посмотрел некто, наделенный ужасающей силой и мощью, настроенный враждебно, внушающий страх и желание бежать отсюда со всех ног.

Заглядывать в колодец больше не хотелось, но, преодолевая отвращение, зябкое чувство страха и ожидания выстрела в лицо, мобилизовав силы, Никита заставил себя еще раз наклониться над провалом.

В колодце никого не было! Но стены его экранировали какое-то явление, физическая сущность которого не поддавалась анализу человеческого мозга. И все же в голове Сухова загорелся огонек догадки, словно кто-то шепнул ему верные слова: пересечение времен!

— Это узел пересечения хронов, — сказал он, отступив и встретив восхищенный взгляд Селкит. — И колодец — защита окружающей среды от последствий. Так?

— Ты настоящий Посланник! — сказала девушка восторженно. — Там, очень глубоко, находится источник Хаоса, замкнутый еще одним страшным заклятием. Отец говорил, что там проникают друг в друга множество миров с разными временами.

Такэда деликатно кашлянул:

— Очень интересно! Значит, стены колодца или весь он — и есть реализованная формула заклятия?

Селкит беспомощно оглянулась на Сухова.

— Не понимаю, он произносит слова, которых я не знаю.

— Он всегда так говорит, — меланхолически заметил Сухов. — Не обращай внимания. А твоя таинственная Ме не здесь проживает?

— Не шути так, — сдвинула брови Селкит. — Она все слышит и видит… — Девушка не договорила.

Где-то в загадочных недрах колодца раздался гулкий рыдающий стон, и над его срезом вознеслась исполинская полупрозрачная фигура неведомого существа, неимоверно сложного, с тысячью пересекающихся друг с другом форм и конструкций, выступов, впадин и деталей, светящихся пятен и линий, но тем не менее фигура, карикатурно повторяющая тело человека с конусовидной головой, руками-крыльями и безобразно раздутыми ногами. Конус головы существа повернулся из стороны в сторону и наклонился вниз, на людей глянули два черных провала-глаза с плавающими в них огнями.

Селкит закричала, спрыгивая с кольца, Такэда последовал за ней, выхватывая из-под плаща хардсан, однако Сухов остался стоять, словно завороженный глядя вверх, на лицо-маску чудовища, соединяющего в себе признаки робота и старухи в капюшоне в образе Смерти.

Длилось это противостояние несколько секунд, в течение которых Никита с нарастающей яростью боролся с наплывом слабости и гипноволной, внушающей ему приказ сделать шаг и прыгнуть вниз, в бездну колодца. Потом опомнившийся Такэда выстрелил из лазера — сиреневый всплеск света пронзил фигуру, не причинив ей вреда, а Сухов наконец смог мобилизовать волю и включить на короткое время экстрарезерв.

Монстр отшатнулся, получив всплеск пси-энергии — отражение собственного импульса от защитного блока Сухова, переломился пополам и с тем же стоном провалился в колодец. На дрожащих ногах Никита спрыгнул с обреза колодца на камни, подошел к девушке, бледной, глядящей на него с недоверием и испугом.

— Что это было?

— Бахр-дар асмэтра! — Селкит сделала жест, словно отгоняя нечистого. — Ты настоящий маг, Сух! Ты смог выдержать взгляд Морока!

Селкит произнесла другое слово, но лингвер перевел его как «Морок», и Такэда, во всем любивший точность, вспомнив земную мифологию, не удержался от вопроса:

— Вы сказали — Морок, любезная Селкит? Кто он? Один из ваших богов? Или демонов?

— Морок — одно из воплощений Веб-Шабель, то есть Того, Кто Заперт. Олицетворение Мрака, Темноты, Бездны, Смерти.

Такэда кивнул:

— Я так и думал. — Повернулся к Сухову. — Это была тень Люцифера, Кит. Призрак Люцифера, если быть точнее, живущий самостоятельно. А может быть, нечто вроде голографической проекции с эффектом сенсорного присутствия, память среды, так сказать.

— Что он говорит? — требовательно обратилась к Сухову Селкит. — Я не понимаю.

— Если бы он сам понимал, — буркнул Никита. — Но он Наблюдатель и много знает, больше, чем я.

— Я тоже Наблюдатель, — гордо сказала девушка. — Отец был Наблюдателем много лет, а потом, когда стал врачевателем, посвятил меня в тайну Страшного Заклятия.

— Так он — врач?

— Сейчас он — номарх, правитель Лойянгалани, хотя продолжает заниматься врачеванием.

— И что же он лечит, какие болезни?

— Он лечит не болезни — весь наш мир. Он никого не боится, как и Посланник Сух, даже Найт и Веб-Шабель, потому что он маг. И я тоже когда-нибудь буду магом.

Назад через мост они шли быстро, почти не разговаривали, думая каждый о своем. Возле «сфинкса» с лицом последнего кемтарха Риангомбе им навстречу высыпала группа кинноров, понукающая ползущую тварь, помесь черепахи и крокодила, но Никита спокойно направился прямо на «кентавров наоборот», расстроив их ряды. Никто из них не решился напасть на маленькую группу людей.

У гигантского храма с тысячью колонн путешественников ждала странная повозка — без колес, висящая в воздухе без опор, запряженная в уже знакомых животных — «пустынных кенгуру». Селкит запрыгнула в нее без удивления, с видимым удовлетворением, Никита тоже сел без вопросов, и лишь Такэда не удержался от попытки объяснения феномена.

— Антигравитационная тележка. Странно, что без мотора…

Селкит уничтожающим взглядом смерила его с головы до ног, и Толя умолк.

Уже подъезжая к отвесным стенам плоскогорья, они увидели на краю обрыва белую фигуру — Зу-л-Кифл ждал своих гостей.

Глава 5

Они проговорили с хозяином до вечера.

После обеденной церемонии Зу-л-Кифл пригласил гостей на открытую с виду веранду, выходящую, опять же с виду, на квадратный двор, мощенный красивыми цветными плитками, с небольшим бассейном в центре и рощицей светлокорых деревьев, похожих на те, что путешественники встретили при переходе через пустыню. «Двор» мог быть только иллюзией, по мнению Такэды, так как они находились все там же, в квадратной башне — резиденции номарха, в которой таким пространствам не было места. Но Зу-л-Кифл рассеял его недоумение, обойдя двор и выпустив из клетки в противоположной стене птицу, похожую на рогатого сокола. Птица долбанула номарха клювом в подбородок, посмотрела в глаза, словно что-то спрашивая, и, подброшенная в воздух, мгновенно исчезла в сизо-зеленом, с желтым отливом небе. Видимо, изнутри здание было гораздо сложнее, чем выглядело снаружи.

Кресла, в которые хозяин усадил гостей, с резными спинками, гнутыми ножками, со множеством завитков и инкрустаций, напоминающие по стилю земное барокко, были удобны и очень красивы, как и столик с напитками, и земляне обратили на них внимание.

— Восьмое чудо света, — учтиво кивнул на столик Такэда. — Я такое видел только в музее.

— Ну если каждый шедевр искусства называть чудом света, — улыбнулся Зу-л-Кифл, отчего его властное, высокомерно-усталое лицо совершенно преобразилось, — то чудес света гораздо больше, чем семь, как принято считать у вас на Земле.

Говорил номарх как будто на русском языке, однако Никита иногда ловил себя на ощущении, что слова речи мага звучат прямо в его голове. Очевидно, имело место прямое мысленное общение, но, чтобы не ранить чувства гостей, номарх создал иллюзию звукового разговора.

— Традиция, — сказал Такэда. — На Земле к чудесам света причисляли египетские пирамиды — то, что мы видели и у вас, висячие сады Семирамиды в Вавилоне, храм Артемиды Эфесской, статую Зевса в Олимпии, Колосс Родосский — статую Гелиоса, Мавзолей в Галикарнасе и Александрийский маяк в дельте Нила, на Фаросе, высотой в сто двадцать метров.

— Но и у вас на Земле чудес — творений рук человеческих было гораздо больше, да и сейчас есть. Тот же Московский Кремль, Эйфелева башня, собор Нотр-Дам, статуя Зевса в Таренте, римский Колизей, Великая китайская стена длиной в две тысячи семьсот километров, гробница Тадж-Махал в Индии, дворец гренадских халифов Альгамбра… перечислять можно долго. Подобных чудес — неисчислимое множество во всех Мирах Веера. Талантливых творцов, зодчих, архитекторов, скульпторов и художников Вселенная рождает вне зависимости от условий жизни.

— И танцоров, — тихонько добавил Такэда.

Сухов незаметно показал ему кулак. Зу-л-Кифл посмотрел на инженера из-под тяжелых век, кивнул понимающе:

— И танцоров. Я слышал от дочери, что вы собираетесь принять участие в кемтессиях?

Никита покраснел, не зная, как объяснить свое желание.

— Не стесняйтесь, — сказал номарх. — Искусство танца — редкое искусство, и владеющий им — волшебник образа и прямого эстетического удовлетворения. — Зу-л-Кифл поймал взгляд Сухова, украдкой брошенный на перстень эрцхаора, снова улыбнулся. — И не переживайте о погоне, вы здесь в безопасности, несмотря на Ме, Веб-Шабель, кинноров, Мороков и прочих монстров.

— Значит, это благодаря вам мы добрались до города без особых приключений? — догадался Никита.

— Я хозяин и обязан оберегать гостей. Но и вы, насколько я наслышан, можете постоять за себя. Впрочем, удивляться нечему, Посланник всегда был Воином Пути.

Сухов помрачнел, сказал через силу:

— Я еще не посвящен… да и многого не знаю и не умею… хотя и встал на Путь. Из-за этого я, по сути, и пришел к вам: мне нужна помощь, помощь мага и врача. Кроме того, я пришел к вам, конечно, и как Посланник с предложением стать одним из Семи.

Зу-л-Кифл некоторое время о чем-то размышлял, поглядывая то на Толю, то на Сухова, отчего они почувствовали неловкость и стеснение.

— Что ж, я знаю вашу историю, давайте расставим точки над «i», — произнес наконец номарх. — Вы назвали меня одним из Семерых. Благодарю за честь, но, боюсь, вы ошибаетесь в оценке ситуации. Я — маг, и только. Тех Семи, которые воевали с Люцифером и устраняли последствия его экспериментов, уже нет. Вернее, они есть, но исчерпали себя. На новую битву, я бы назвал ее хирургической операцией — почему, вы поймете позже, они не способны. Вам надо искать другую Семерку.

Никита почувствовал в груди холодную пустоту, желудок сжала неприятная спазма. Подтверждения словам Такэды из уст мага он услышать не ожидал. Как и Такэда, оставшийся с виду бесстрастным.

— Вы хотите сказать… вы… отказываетесь?!

— Я этого не говорил. — Зу-л-Кифл на мгновение сделался полупрозрачным, как глыба стекла, оделся в сетку фиолетовых молний и тут же снова принял прежний облик. — Извините, я живу несколько иначе по сравнению с людьми и не всегда контролирую все свои «я».

— И много их у вас? — спросил Такэда, чтобы поддержать разговор, потому что Никита не сразу вышел из ступора.

— Много, — сознался номарх. — Маги — многомерные существа.

— Я думал, это касается только демонов… игв…

— Они тоже маги, разве что поддались влиянию Веб-Шабель… или Люцифера и поставили перед собой цели, недостойные талантливых творцов, проигнорировав закон: ни одно из живых существ в данной Вселенной не может проявить абсолютной воли. Даже гений из гениев, даже такой мощнейший интеллект, как Люцифер.

— Почему?

— Потому что и в рамках существующих законов остается достаточно простора для проявления воли настоящего Творца.

— У моего народа, — Такэда пошипел сквозь зубы, как истый японец, — существует поговорка: хи-ри-хо-кэнтэн, что переводится так: несправедливость — справедливость — закон — власть — небо; то есть несправедливость подвластна справедливости, та — закону, закон — власти, а власть — закону Неба.

— Хорошая поговорка, со смыслом. Но Люцифер не желает считаться с… э-э… законом Неба, экспериментируя с самым страшным из объектов-категорий абсолюта — Хаосом. Абсолютный Хаос — больше, чем мрак.

— Но тогда закон Неба, или Вселенной, больше, чем свет! Я имею в виду универсальный закон Шаданакара.

Зу-л-Кифл снова стал прозрачным, поголубел, стряхнул облачко молний на пол, извинился, вдумчиво разглядывая инженера.

— Я понял, о чем вы говорите. Но не понимаете вы сами. Дело в том, что человеческие законы, законы нравственности, на макро — и микроуровнях не действуют. Несправедливы. Задумайтесь над этим. Вселенной, в общем-то, нет дела до ее структурных составляющих, не способных объять мыслью всю Вселенную.

Толя помолчал.

— Вы хотите сказать, что для вселенных типа Шаданакара, Веера Миров существуют другие универсальные законы? Не Добра и Зла?

— И даже не толерантности и справедливости. Ведь и эти законы созданы живыми для живого. Надеюсь, вы поймете. Вы умный собеседник, Тоява Оямович. А также весьма проницательный Наблюдатель. И неоценимый спутник… м-м… Посланника.

— Благодарю, — поклонился Толя.

Номарх повернулся к Никите.

— Итак, Посланник, чем я могу быть вам полезен?

Сухов уже пришел в себя, но продолжал к чему-то прислушиваться, поглядывая при этом на Зу-л-Кифла.

— Вестник передал мне Весть, некий запас информации, закодированной таким образом, что я не могу читать его в спокойной обстановке. Весть включается, если только я нахожусь в стрессовом состоянии, в состоянии крайнего напряжения. Помогите мне перевести Весть из подсознания в оперативную память.

Тяжелые веки Зу-л-Кифла дрогнули, прикрывая глаза, пряча в их глубине не то насмешку, не то разочарование.

— У вас неверное представление… Вести, Посланник. Весть — это не запись информации на молекулярном или атомарном уровне, это канал информации, по которому вы можете при соответствующем запросе получить любые сведения. Понимаете? Разумными существами Шаданакара, обитающими во всех хронах, создано универсальное поле информации, ментал, или эйдос, как его называют у вас на Земле, и Весть — канал связи с этим полем. Вам надо научиться им пользоваться, после чего многие проблемы решатся сами собой.

На сей раз ответ мага выбил Сухова из колеи ненадолго, хотя и произвел значительное впечатление.

— Чего-то такого я и ожидал. Но один я не справлюсь с управлением Вестью… каналом.

— Справитесь, только нужен тренинг. Вы ведь не совсем обычный человек, Сухов, вы паранорм, и у вас уже заработала парапсихика, экстрасенсорная система. Дело за малым — разбудить запас «спящих», мобильно-депрегированных генов и подготовить себя к восприятию глубинных свойств мира, овладеть всеми формами гиперчувствительности и гипервоздействия.

— Телепатией, что ли? И телекинезом?

— Телепатия не совсем верный термин, скорее — парасвязь, и не телекинез, а психокинез. Впрочем, не суть важно. Это лишь малая часть того, чему вам следует научиться.

— Малая часть?! Разве этого мало?

Зу-л-Кифл покачал головой. Никита шестым чувством ощутил, что маг потерял интерес если не к нему, то к разговору. Но танцор не все еще выяснил, что хотел.

— Выход в эйдос даст вам возможности, о которых вы и не подозреваете, — добавил номарх. — Ясновидение. Прохождение сквозь предметы трехмерного мира. Полет по воздуху без крыльев и опор. Мгновенное преодоление огромных расстояний. Духовный слух и зрение, глубинную родовую память.

— Кажется, память уже начинает подчиняться мне.

— Значит, вы на верном пути. Но, кроме перечисленного мной, вы сможете овладеть способностью к раздвоению, то есть к многомерному копированию, к произвольному отделению психофизической матрицы от плоти, к общению с магами без помощи рации типа хоххи и также способностью ощущать космические панорамы и перспективы.

— Хороший перечень, — с бледной улыбкой сказал Никита. — Но, получив такую мощь, не потеряю ли я при этом человеческую сущность?

— Мне кажется, все будет зависеть о вас. Я еще не все перечислил, Посланник. В перспективе маг может овладеть творчеством высших гармоний, описать которые человеческим языком невозможно.

— Маг — может быть, но не человек.

— Вы ошибаетесь. Я ведь тоже принадлежу к роду хомо, человека Шаданакара, однако могу многое из того, о чем говорил вам. Конечно, все это непросто, но человека можно представить как сложную суперпозицию материальных микрообъектов, полей, излучений и сил. Кстати, в Шаданакаре существуют на много порядков более сложные суперпозиции как разумных объектов или систем, так и не обладающих интеллектом и волей.

Сухов напрягся, снова прислушиваясь к чему-то, потом расслабился, вопросительно глянув на хозяина. Такэда заметил, что он то и дело замирает, как бы «выпадая» из разговора, но по мелькавшим в эти моменты огонькам в глазах Зу-л-Кифла Толя понял, что Никита пытается общаться с магом напрямую.

— И как долго вы… тренировались, чтобы овладеть… всем этим? — Сухов неопределенно пошевелил пальцами.

— Магией? Двести лет, — спокойно ответил номарх. — Но я хочу подчеркнуть: я владею многим, но далеко не всем. Я еще достаточно молод и еще учусь.

Никита, ошеломленный услышанным, некоторое время собирался с мыслями. Двести лет тренинга его морально уничтожили. Он не был готов тренироваться столь долгий срок. Зу-л-Кифл понял чувства Посланника, но пояснять, что он имел в виду духовный тренинг, не стал. В свое время Сухов поймет это сам.

— Значит, вы мне не поможете.

— Я этого не говорил.

Никита недоверчиво посмотрел на мага, по губам которого скользнула улыбка.

— Вы хотите сказать… я могу надеяться? Хотя бы наполовину? — Сухов имел в виду «половину» своего желания: если маг отказался бы от роли Седьмого, то хотя бы помог ему открыть канал Вести.

— Скорее да, чем нет. — Номарх снова спрятал глаза под веками. — Не обижайтесь. Мне придется испытать вас, и только после того…

— Я понял. — Сухов потемнел лицом. — Бой? Без оружия, на мечах, на лазерах? Или нечто более изощренное? Скажем, голодовка, схима, испытание болью? Пытки?

— Кит, — одернул друга Такэда, видя, что танцор закипает.

— Отстань! — зло огрызнулся Никита. — Мне ставят условия! Кому нужны эти испытания? Формула стара как мир: можешь помочь — помоги, на нет и суда нет. Пойдем отсюда. — Он встал. — Мы и так опутаны условиями с ног до головы. Путь Меча, Путь Мысли, Духа… Почему я должен обязательно проходить Путь Меча? Кому это необходимо? Вееру? Люциферу? Мифическому Собору Веера?

— Прежде всего вам, — тихо обронил Зу-л-Кифл. — Сядьте, Посланник, и выслушайте. Ко всем прочим условиям добавьте еще одно — научитесь радоваться препятствиям, научитесь выбирать более сильного противника и более умного собеседника, только тогда сможете подняться выше по лестнице совершенства. Что касается голодовки и пыток… В вашем мире жил человек по имени Бодхидхарма.

— Будда, — тихо подсказал Такэда. — Под этим именем он больше известен.

— Ему принадлежит великолепное высказывание: «Если бы можно было достичь совершенства и освобождения от уз, привязывающих человека к земле, только отказом от мясной пищи и человеческих условий, то слон и корова давно достигли бы его».

Никита подумал и сел на место с красными ушами.

— Теперь поговорим о путях достижения совершенства, — продолжал маг, словно ничего не заметив. — Путь Меча — это не просто красивая иносказательная формулировка достижения воинского профессионализма, это прежде всего путь приобретения уверенности и твердости духа, необходимых для достижения цели. Вы поставили перед собой цель, Посланник? Ведь уцелеть в схватке с СС и ЧК — не цель. Собрать Семерку магов и выиграть очередную битву — тоже не цель. Нет, целью, достойной мага — и Бога! — может быть только спасение Вселенной! Ни больше ни меньше. Под силу это вам, Посланник?

Никита не двигался, опустив голову. Уши и щеки его пылали.

— Поразмыслите на досуге. — Зу-л-Кифл вдруг подмигнул Такэде. — После того как в вас перекипят злость и обида, вот тогда и поговорим о наших общих делах. Да и о судьбе тоже, вашей и моей.

Сухов молчал долго, никто его не торопил, потом резко поднял голову. Глаза его блестели веселой злостью, губы слегка улыбались.

— А ведь вы уже решили, маг… Вы станете одним из Семерых. Или я ошибаюсь?

Зу-л-Кифл добродушно рассмеялся, махнул рукой и исчез. И вдруг из ниоткуда раздался его голос:

— Мы поговорим об этом позже.

Двое землян в изумлении уставились на пустое кресло.

— Иногда мне хочется тебя отшлепать, — обрел наконец дар речи Такэда. — Ведешь себя как мальчишка.

— Нельзя, — проворчал Никита. — Я Посланник.

Селкит, появившаяся на веранде, с недоумением обвела взглядом хохочущих гостей.

На время кемтессий половина Соут-Хорра вплоть до моста в старый город с пирамидами-усыпальницами охранялась кемтурами-воинами, призванными под знамена Закона и Мира. И еще ни разу со времен Падения, как называли на Айгюптосе битву сил Тьмы и Света, кемтессии не были отменены из-за каких-либо серьезных «партизанских» действий оставшихся в живых слуг демонов-игв вроде кинноров, призрачной нежити — Мороков, мбори — получерепах-полукрокодилов и невидимок-баку, «сосудов Сатаны», находящихся в родстве с раруггами.

Все это сообщила Никите Селкит перед открытием праздника, но тот и без ее успокоения не чувствовал тревоги, уйдя с головой в репетиции (танцевал он один, без свидетелей, не впустив в комнату, выделенную Зу-л-Кифлом, даже Такэду) и пытаясь решить проблему музыкального сопровождения своего танца. Никогда раньше он не чувствовал такого подъема, желания выступить на пределе — изумить местных «театралов» и… покорить воображение Селкит. Своеобразная красота девушки будоражила кровь, опьяняла, кружила голову и звала к подвигам. О том, что будет с ним завтра, как повернутся события, Сухов не задумывался. Самое интересное, что воспоминания о Ксении, остужающие разгоряченное сердце, порождающие глухую досаду неизвестно на кого, раздвоенность и плохое настроение, вспыхивали именно от встреч с Селкит, хотя Никита старался не анализировать причин их появления. Но то и дело в памяти всплывал образ Ксении: от случайного ли жеста Селкит, от ее низкого, с бархатным тембром, смеха или от взлета бровей, когда она удивлялась чему-то. И душа бежала сама от себя, исходя странной тоской и бесформенными желаниями счастья…

Танцевальный конкурс кемтессий завершал праздник, следуя за состязаниями борцов и конкурсом певцов. Никита вознамерился было поучаствовать и в борьбе, показать класс — по ироническому замечанию Такэды, но Толе хотя и с трудом, но удалось уговорить друга не делать этого.

— Если ты победишь — в этом не будет ничего удивительного, — привел он решающий аргумент. — Благодаря Селкит о тебе и так уж идет слава мастера единоборств. А вот если ты победишь в танце, сыграв на контрастах силы и гибкости, о тебе будут слагать легенды.

— Убедил, — кивнул Никита с озабоченным видом. — Единственный прокол — музыка. Под рокот тамтамов мой танец не будет смотреться как должно.

Такэда промолчал, однако, улучив момент, поговорил на эту тему с Зу-л-Кифлом, и маг к вечеру принес откуда-то самый настоящий плейер с записью той самой мелодии, под которую танцевал Сухов перед встречей с Вестником.

— Как вам это удалось?! — Изумлению танцора не было границ.

Номарх в ответ только рассмеялся, исчезая по обыкновению, а Такэда, повертев плейер, философски заметил:

— Пути и дела мага неисповедимы. Мне кажется, что эта штучка только видится нам плейером, на самом деле Зу-л-Кифл мог провоцировать твой мозг и вытащить оттуда музыку, оформив ее под привычный нам аппарат.

Никита не возражал, довольный тем, что проблема разрешилась.

Танцевальная часть кемтессий проходила на площади, окруженной «сфинксами», перед гигантским мавзолеем последнего кемтарха Риангомбе. Четыре «улицы» — аллеи спускались к площади уступами, образовав своеобразный амфитеатр, заполненный зрителями до отказа. Зрители располагались на террасах-ступенях амфитеатра стоя, что живо напомнило землянам их последний «конкурс» на выживание в мире индейской цивилизации.

Женщины выступали раньше, танцуя под «оркестр», состоящий из шести разнокалиберных барабанов и двух длинных, полуметрового диаметра, труб с отверстиями, издававших при шлепке по ним ладонью звуки, которые напоминали свист и кваканье одновременно. Танцевали поодиночке, и парами, и целыми группами, и даже Такэда, никогда не реагировавший на женскую красоту, был заворожен ритмом, пластикой почти обнаженных женских тел, красотой и отточенностью движений и поз, общим настроем легкости, грациозности, жизнеутверждающей силы и радости.

Селкит, танцевавшая в кисейной накидке и юбке из переливающихся всеми цветами радуги змеиных шкур, с прической в стиле «голова Нефертити», как назвал ее про себя Толя, победила дважды: в танцах индивидуальных и в паре с девушкой, похожей на нее, как сестра-близнец. Радостная, возбужденная, невероятно красивая, увенчанная короной и венками из огромных белых цветов, похожих на улыбающееся человеческое лицо, она нашла Никиту «на трибуне» рядом с отцом, и Толя, ревниво следивший за Никитой, с грустью подумал, что винить Сухова не в чем: такая сказочная красота могла бы увлечь и Будду.

Наступил черед мужчин, среди которых единственным представителем белой расы был Сухов. Он выступал седьмым, практически после основных конкурентов, достоинства которых прокомментировала Селкит. Танцевали они великолепно, продемонстрировав каскад фигур и движений, отточенных поколениями искусных меднокожих «балетмейстеров», базирующихся на чувстве ритма и врожденной пластике, но Такэда видел выступление Сухова на Земле и ждал чуда, испытывая самый настоящий мандраж, как перед выступлением на татами.

Никита вышел в центр площади, одетый в пару черного цвета и фиолетовую кисейную накидку с золотыми блестками. Замер, держа одну руку на сердце, другую вытянув вперед. Сложен он был ничуть не хуже предыдущих конкурсантов, и среди зрителей начался ропот, прекратившийся с первым же звуковым аккордом из включенного плейера. Огромная площадь замерла, пораженная тихой, но отчетливо слышимой мелодией. Никита начал свой танец.

Впрочем, это был не просто танец, а целое представление, аллегорически передающее смысл термина «жизнь». Во всяком случае, так это понял Такэда.

Танцор начал танец в замедленном ритме, с плавных и гибких, буквально змеиных движений, перевернувших у Толи, да, наверное, и у большинства зрителей все представления о пластике человеческого тела. Казалось, он был лишен костей, и одна поза сменяла другую, как пластилин под пальцами мастера, как поток ртути, как слиток полужидкого металла, застывая иногда на миг в неожиданном повороте или немыслимой — буквально на одном пальце, как бы на взлете — позе.

Затем темп танца начал ускоряться, и танцор превратился в хищное многорукое и многоногое существо, подстерегающее и убивающее добычу. Но и разыгрывая представление «Охота», Никита не забывал о ритме и красоте движения, хотя и добавил гротеска в фиксацию скульптурно-выразительных «хищных» поз, мастерски показывая то бесшумный полет орла, то мощный бег тигра, то стремительный бросок удава.

Последняя фаза танца, в основе своей русская плясовая, — с неожиданными поворотами, удивительно точными прыжками, внезапными аритмичными остановками, действующими на зрителей подобно удару грома, с акробатическими элементами вроде двойного сальто и наконец с поразительным, приводящим в ужас и восторг, мистическим скольжением по каменным плитам площади, как по льду, — заставила всех оцепенеть. Даже Зу-л-Кифл выглядел завороженным, не спуская с танцора внимательных, оценивающих глаз. Что касается чувств Такэды, то он испытал непередаваемое эстетическое наслаждение, от которого хотелось плакать и смеяться одновременно.

Последний прыжок был самым высоким: Никита взлетел на добрых два с половиной метра и «ласточкой» нырнул вниз с этой высоты, раскинув руки в длинном и плавном — гораздо длиннее, чем это смог бы сделать нормальный человек, будь он даже спортсменом экстракласса, — полете. Танцор коснулся телом плиты, замер. Музыка оборвалась. Наступила полная, звенящая, ошеломляющая тишина… взорвавшаяся мгновением позже бурей восторженных криков.

Такэда обнаружил, что по щеке у него катится слеза. Глянул украдкой на Селкит: девушка тоже плакала! В глазах ее плескались восхищение и обожание. Зу-л-Кифл о чем-то глубоко задумался, глядя поверх моря голов зрителей. Проворчал словно про себя:

— Похоже, человек все-таки эволюционирует.

Перехватив взгляд Такэды, добавил:

— Надеюсь, вы не обидчивы?

— Почти, — растянул губы в улыбке Толя. — У нас на Земле считается, что, став на общественный путь развития, человек перестал развиваться морфологически. Но ведь, наверное, не зря природа запрограммировала ему колоссальный запас нейронов мозга, который он использует пока на два-три процента, и резерв так называемых «спящих» генов?

— Не зря, — кивнул номарх, как бы заново оценивая собеседника. — Ваш друг — одна из «ласточек» нового вида — хомо паранорм. Если захочет, он поднимется до высот Вселенной очень быстро, тем более что ему удалось сохранить канал Вести и подняться на второй уровень сознания.

— А сколько их всего… уровней?

— Семь.

Такэда пошипел сквозь зубы, выказывая тем самым свой скепсис, но сказать ничего не успел, сквозь толпу возбужденных «театралов» и судей к ним проталкивался довольный, чуть улыбающийся, но совсем не смущенный и не выглядевший усталым Сухов.

— Поздравляю, — сказал Зу-л-Кифл. — Вы наверняка выиграли состязание.

Он оказался прав. На двух следующих танцоров никто почти не смотрел и не оценивал, все еще находились под впечатлением танца и музыки белого конкурсанта. Ему и был вручен «лавровый» венок победителя из метельчатых растений и тончайшей работы золотая чаша в форме обнаженной женской фигурки, держащей над головой сосуд.

— Я почти жалею, что втравил тебя в историю с Вестником, — шепнул Сухову Такэда, поймав момент. — Тебе надо танцевать, а не мыкаться по «лестнице» Шаданакара в роли офицера связи. Кстати, как тебе удается выглядеть свежим после такой нагрузки?

— Пустяки, — равнодушно ответил Никита. — Экспресс-восстановление — и никакого мошенничества.

В сопровождении сияющей Селкит он направился во дворец номарха, Зу-л-Кифл и Такэда последовали за ними. Толя обратил внимание, что не ощущает жары, как прежде, хотя солнце стояло в зените, а повернув голову к магу, увидел, как тот кивнул, прочитав его мысль и ответив на нее: погода в этом регионе тоже подчинялась ему, как и люди.

А у моста, соединявшего плато селения с холмистой пустыней, их встретила группа молчаливых людей из трех человек исполинского роста. Стоящий впереди, чернобородый и черноусый, не смуглый, а какой-то синевато-сиреневый, одетый в черный плащ-хитон, с откинутым капюшоном, был выше Никиты, да и Зу-л-Кифла, чуть не на целую голову.

Заметив, как напряглась спина остановившегося Сухова, Такэда взялся под одеждой за рукоять хардсана, но Зу-л-Кифл легонько тронул его за руку, останавливая, шагнул вперед, загораживая танцора и Селкит. Сказал тихо и приветливо:

— Добро пожаловать в наш мир, странники.

Чернобородый не ответил, глядя на Сухова прицеливающимся, холодным и темным взглядом. Голоса возвращавшихся с кемтессий зрителей смолкли, наступила гулкая тишина, нарушаемая лишь далеким звоном шадуфа, подающего на плато воду. Время словно остановилось, заставив окаменеть все живое.

Дуэль взглядов длилась не больше нескольких секунд — или вечность по внутренней оценке Такэды. Троица, не сказав ни слова, повернулась и зашагала прочь, в пустыню. Но шаг ее был странен и ужасающ: с каждым шагом они удалялись метров на сто, пока не исчезли за цепочкой скал.

С облегчением вздохнула Селкит, засмеялась, что-то говоря отцу. Задвигались и заговорили и остальные риангомбцы.

Толя обнаружил, что по спине его течет ручеек пота. Подошел к задумчиво глядящему вслед черным странникам магу:

— Кто это был?

Ответил вместо Зу-л-Кифла Сухов, и голос его был ровен и зловещ:

— Охотники, Оямович. ЧК…

Глава 6

Визит «чекистов», охотников за головами из службы ликвидации СД, не только не выбил Никиту из колеи, но, наоборот, заставил яростней взяться за тренировки и решиться на эксперименты с включением канала Вести, а также готовиться к Посвящению. Он окончательно осознал, проанализировав свое душевное состояние, что возврата к прежней жизни действительно не будет. В этом вопросе, если бы даже он захотел, ему не помог бы и Зу-л-Кифл. И Сухов начал готовиться к своей миссии Посланника всерьез.

— Почему «чекисты» не напали? — спросил его Такэда после празднования финала кемтессий, когда они остались в спальне одни. — И почему не сработал эрцхаор?

— Он сработал, — ответил Никита, укладываясь спать.

— И ты не сказал!

— А зачем? Что бы это изменило? Зу-л-Кифл тоже знал о прибытии охотников… и, естественно, не дал им необходимой свободы.

— Но они будут ждать нас в темпорале.

— Пусть ждут. — Никита остался спокоен.

Такэда понаблюдал за ним немного, хмыкнул, лег тоже.

— Ты становишься воином, Сухов, что равняется трети Посланника.

— Почему трети?

— Первая треть — творец, но эту «степень» ты уже подтвердил, как великий танцор, победитель кемтессий Риангомбе. Я не преувеличиваю. Вторая треть — великий воин, этой вершины ты еще не достиг, но идешь в правильном направлении.

— А последняя треть? — заинтересовался Никита, не дождавшись продолжения.

Вместо ответа Такэда повернулся к стене, помолчал и спросил с наигранным простодушием:

— А что-то сегодня ты так рано спать ложишься? Поссорился с Селкит?

Сухов пристально посмотрел на приятеля, словно пытаясь разглядеть его мысли, откинулся на подушки из мха камеланда. Признался:

— Меня тянет к ней, Оямыч. Селкит — не только красивая девушка, она… может быть, и не маг, но дочь мага, колдунья, так сказать, и очень неординарный человек.

«Как Ксения?» — хотел спросить Толя, но прикусил язык, потому что Никита уловил это желание и добавил с неожиданной злостью:

— И в то же время она часто заставляет меня вспоминать Ксению. Прямо мистика какая-то!

Толя снова промолчал. Разговор о «трех составляющих» души Посланника увял. Такэда в силу своей врожденной тактичности не стал говорить в лоб, что третьим необходимым «ингредиентом» личности Посланника был романтизм, вернее, способность к «великой любви» в самом широком смысле этого слова, но Сухов должен был догадаться об этом сам.

Наутро после полуторачасовой зарядки-тренировки и завтрака зашел к гостям Зу-л-Кифл и повел их в пустыню, но не в «черные земли» со следами битвы воинства демонов и магов, а в другую сторону, к недалекой горной цепи. Уже через три километра песчаные дюны закончились, и с холма путешественникам открылся вид на оазис исключительной красоты, скрывавшийся в гигантском рифтовом разломе.

Глубина почти отвесных слоистых стен разлома достигала не менее двух километров. По его дну текла довольно широкая река серебристого цвета, берега которой поросли лесом знакомых светлокорых, с зонтичными кронами и листьями-метелками, деревьев. Кое-где сквозь заросли проглядывали сверкающие зеркала озер, красивые группы скал, искрящиеся слюдой оранжево-желтые языки и россыпи камней, а среди скал бродили гигантские бронированные звери, похожие на динозавров из мезозоя Земли, но отличные от них явным налетом осмысленной деятельности. Звери… строили пирамиду! Точно такого же гиганта Сухов и Такэда встретили на водопое после выхода из темпорала.

— Нгана-Суубха, — сказал Зу-л-Кифл, оглядывая долину из-под козырька руки. Найдя то, что нужно, он вытянул руку вперед, сжав ее в кулак. С костяшек пальцев сорвалась ярко-зеленая молния и унеслась в долину. Не говоря больше ни слова, маг жестом пригласил землян следовать за ним.

Спуск в долину длился всего полчаса: тропа явно была создана искусственно, превращаясь иногда в широкую лестницу из ступеней-террас.

Такэда, размышлявший над последними словами мага («Нгана-Суубха» лингвер перевел как «Древние» или «Предтечи»), все-таки решился выяснить их значение, и Зу-л-Кифл, отвечая на вопрос, пояснил:

— В отличие от Земли на нашей планете существуют целых три ветви разума, причем Суубха — те самые бронезавры в долине — более древняя, чем человеческая. К сожалению, миллион лет назад они выступили на стороне первого Синклита Четырех, то есть на стороне Хаоса, что отбросило их эволюционно на сотни тысяч лет назад. Но среди них есть и гиганты мысли, опередившие собратьев на многие тысячи лет.

— Вы… симпатизируете им?

Зу-л-Кифл покосился на невозмутимую физиономию инженера.

— Дети не отвечают за преступления родителей, не так ли? Эта этическая норма почти универсальна. К тому же новая волна Суубха живет и мыслит по-новому. Они — мои друзья и помощники, как и Нгана.

— Э-э? — сказал Толя.

— Нгана — это растительная форма разума, рощи из «мыслящих» деревьев с зонтичной кроной. На Айгюптосе они появились сотни миллионов лет назад, гораздо раньше бронезавров Суубха.

— Мы заходили в одну из таких рощ, — сказал Никита, — но испугались пси-давления на мозг. Кстати, Суубха, которого мы встретили, уполз в рощу. Они живут в симбиозе?

— Не совсем, вернее, симбиоз односторонен: деревьям Суубха нужнее, а те вообще могут обойтись без Нгана, потому что питаются минералами.

— Мы идем к ним в гости?

— Каждая цивилизация во всех хронах имеет мыслителей высокого класса, опережающих соплеменников по уровню развития. Мы идем к такому мыслителю.

— Зачем?

— Я не всесилен. Для того чтобы помочь вам, мне необходима консультация. Да и не только.

Зу-л-Кифл вдруг замедлил шаг, нахмурился, глядя куда-то вверх, на стену каньона.

— Мне это начинает надоедать! Придется заняться ими всерьез.

Никита быстро глянул на перстень — в камне светилась перевернутая пентаграмма, «знак дьявола» — и перевел взгляд на скалу. На краю обрыва неподвижно высились три черные фигуры. И исчезли, словно удостоверившись в том, что их заметили.

— Выходит, они не ушли, — произнес Такэда, сжимая рукоять лазера. Как истый оруженосец, он продолжал носить с собой оружие «рыцаря» хардсан, нервайлер, вардзуни и транскоф, хотя покровительство мага в этом мире было нужнее любого оружия.

Зу-л-Кифл продолжил путь. Вскоре они достигли первых деревьев, вблизи которых Никита начал слышать странный «шепот», повернули вдоль реки, не обращая внимания на встречающихся бронезавров, провожающих их взглядами, и вышли к одной из пирамид, оказавшейся почти прозрачной, словно из стеклянных кирпичей. Шесть или семь особей Суубха, обступивших пирамиду, не обратили на людей никакого внимания. Они всматривались в прозрачную глубину, пребывая в странном гипнотическом трансе, напоминая группу курильщиков опиума.

Зу-л-Кифл обогнул пирамиду, вывел спутников к холму с живописной грудой камней, похожих на древние развалины, и жестом предложил сесть на обломки скал. Через некоторое время из рощи Нгана у подножия холма донесся шелест, из-за деревьев показалась апокалиптическая фигура ящера Суубха, одетая в чешуйчатую зеркальную броню. Над сидящими людьми нависла кошмарная, рогатая, со множеством наростов и светящихся деталей, но с умными, пронзительно-желтыми глазами морда зверя. Впрочем, после встречи с его глазами зверем эту громадину назвать уже не поворачивался язык.

— Суубха Сеттутеп приветствует Посланника, — раздался в голове Никиты тихий дружелюбный голос.

«Посланник приветствует Суубха Сеттутепа», — хотел ответить Сухов, но у него вдруг так сильно и болезненно задергало плечо со звездой Вести, что он забыл приготовленную фразу и схватился за него. В следующую секунду удивительно пронзительная ясность хлынула в голову — поразительная глубина понимания сути происходящего открылась перед внутренним взором Никиты. Вселенная вошла в его увеличившееся до необычайных размеров тело, и сам он превратился во Вселенную, ощущая ее колоссальную протяженность во времени и пространстве, изменчивость, пульсацию энергий и многомерных информационных потоков.

Длилось это состояние недолго, буквально долю секунды, затем жаркий вихрь боли очистил тело от чувств, а голову — от мыслей, оборвал сознание… также на долю секунды, и Сухов ощутил себя стоящим на ватных ногах рядом с Зу-л-Кифлом; маг поддерживал его под локоть.

Пока он приходил в себя, между Суубха Сеттутепом и Зу-л-Кифлом произошел пси-разговор.

— Он слаб, — сказал мысленно бронезавр.

— Он способный ученик, и у него большой потенциал, — возразил маг.

— Человек по натуре эгоистичен и властолюбив. Вся история земного человечества подтверждает формулу: кто вкусил власти — никогда добровольно ее не отдаст. Если ваш гость найдет выход в эйдосферу, он обретет власть.

— Вы пессимист, Сетту. Земляне действительно двойственны по природе, как и хаббардианцы, однако они талантливые творцы и способны на великие деяния.

— Они подвержены резонансам: ненависти, злобе, страху, лжи…

— …симпатии и любви.

— Я не одобряю вашего решения, архонт… но помогу ему.

— Я это знал.

— Да и я тоже. Он мне сразу понравился: нельзя лишать человека шанса. Пусть попробует.

Разговор этот длился четверть секунды. Никита остатком сверхчувствительного озарения уловил его, но из-за высокой скорости пси-обмена и объема передаваемой информации понять не сумел.

Аудиенция закончилась.

Зу-л-Кифл повернул Сухова лицом к спуску с холма и повел, спотыкающегося, вниз. Озадаченный Такэда засеменил следом, оглядываясь на задумчиво глядящего им вслед гиганта Суубха.

— Приходите еще, Посланник, — услышал Никита тот же голос. — Побеседуем.

Сил оглянуться не было, и Сухов ответил мысленно:

— Благодарю за прием, Сетту…

Зу-л-Кифл засмеялся, мысленно подмигивая бронезавру:

— Я же говорил, что он способный ученик.

Еще трижды приходил Сухов «на прием» к динозавроподобному мыслителю из породы Суубха, чей род был гораздо древнее расы Зу-л-Кифла, и каждый раз чувствовал себя все смелее, сильнее и раскованнее в диалоге с Вестью. Канал связи с эйдосом, колоссальным полем информации Веера, начал потихоньку подчиняться ему, хотя хрупкий человеческий организм вряд ли мог позволить полноценный контакт, для этого требовались энергии, по крайней мере, на порядок выше, чем давала химическая, окислительно-восстановительная энергосистема человека. И все же Никита не терял надежды, чувствуя пробуждение экстрасенсорного резерва и памяти поколений. Для полного подключения к Космосу, по его мнению, требовалось совсем немного времени.

Такэда не разделял его оптимизма, зная о ресурсах человеческого тела больше, чем танцор, однако ни на йоту не отклонялся от принципа: другу — все, в том числе поощрение и поддержку, себе — что останется. Даже видя развитие отношений Сухова с Селкит, он не счел себя вправе высказать порицание, хотя был уверен, что Ксения жива и ждет их. Где? Он не знал. Хохха молчала. Не знал о местонахождении художницы и Зу-л-Кифл, не удивившийся вопросу Такэды: маг знал, кто она такая и почему о ней печется «оруженосец» Посланника. Но помочь найти ее он не мог.

Толя и не ждал чуда, стоически воспринимая любые повороты судьбы, как своей собственной, так и друзей, хотя за них он переживал больше.

С интересом наблюдая взаимодействие Сухова и бронезавра Суубха по имени Сеттутеп, Толя пришел к выводу, что тот в какой-то мере исповедует принципы земных восточных цивилизаций. Если земная западная медицина лечила конкретную болезнь, то восточная — конкретного больного, и Сеттутеп пользовался второй моделью, идя путем психофизического отождествления с объектом исцеления, коим был Сухов. Правда, «исцелить» надо было, по мнению Толи, слишком много, причем избирательно, не касаясь этических норм и человеческой сути, но он надеялся, что Зу-л-Кифл не благословил бы этот контакт, предвидя отрицательный результат. На вопрос же Толи: «Почему не вы помогаете Посланнику овладеть новым знанием?» — маг ответил:

— Потому что Суубха сделает это лучше. По сути, вы шли к нему. Помните, Сухов говорил о некоем целителе-маге, который способен «включить» Весть? Информацию об этом целителе он расшифровал правильно, но неверно интерпретировал ее, посчитав, что я и есть тот самый целитель.

— Но ваша дочь говорила, что вы «излечиваете» мир.

— Она сказала правду. Но я лечу мир не как врач, а скорее, как ассенизатор, очищаю его от следов войны и контролирую попытки просачивания Хаоса. Что, кстати, не всегда удается.

Такэда подумал о трех функционерах ЧК, проникших на Айгюптос. Зу-л-Кифл согласно наклонил голову.

— Вы угадали. Конечно, на моей территории, то есть в моем хроне, они не могут открыто делать все, что им вздумается, но и я, в свою очередь, не могу запретить им посещать этот мир через темпорал. — Маг с сомнением посмотрел на Толю. — Я вас не убедил, кажется, в вопросе с Посланником.

— В общем-то, не совсем, — признался инженер.

— Дело в том, что Сеттутеп — бывший Посланник. Он был Посланником еще до Битвы и с тех пор живет здесь, на родине, где родился и вырос. Его возраст достиг десяти тысяч лет. Но не это главное. Посланники отбираются Собором Веера по одному качеству, которое нельзя выразить одним словом земного языка. Ближе всех по значению слов, способных хоть как-то это качество обозначить, будут такие далекие по смыслу слова, как — индивидуализм, благородство, честолюбие, стыд, патриотизм, успех, слава, признание, искусство. Профессионализм, доброта.

— Так много?! — Такэда был потрясен.

— Немало. Но качество это синтезировано именно таким количеством понятий. И Суубха Сеттутеп работает с Суховым в резонансе, что намного ускоряет процесс.

«Кажется, я вступаю в область запретного для нормального человека знания, — подумал Такэда с мимолетным сожалением. — Скоро Никита сможет обходиться без моей помощи, а мне… мне придется вернуться на Землю. Что ж, у каждого свой путь. Хорошо, если Никите удастся избавиться от „мусора“ вредных привычек и налета спеси. Вряд ли они входят в необходимые качества Посланника».

Как выяснилось уже в скором времени, Такэда не зря сомневался в скором исчезновении «мусора».

После очередного сеанса общения с Суубха Толя стал замечать любопытные вещи: то Сухов, сам того не замечая, перепрыгнул без разбега шестиметровую трещину в земле, то сломал кресло, упав в него с видом полного изнеможения, то замедлил полет бокала с напитком, так что тот не разбился. Никита уверенно приобретал навыки мага. А когда Толя сообщил ему о своих наблюдениях, танцор, поэкспериментировав на природе, поверил в свои силы и решил, что встреч с бронезавром достаточно. Тем более что и те маленькие чудеса, которыми он овладел, действовали на Селкит в превосходной степени.

Решение Сухова заставило Зу-л-Кифла отложить свои дела, отослать Селкит в одну из провинций якобы для выполнения неотложного задания и вызвать танцора на разговор. Выслушав доводы Никиты, маг не стал осуждать его открыто, зная, что упрямство от этого становится только крепче. Помолчав, он сказал:

— У вас на Земле существует притча о трех мастерах кунгфу. Слава о каждом из них обежала всю Поднебесную, и однажды они встретились, чтобы продемонстрировать свои искусства и выявить, чье мастерство выше. Собрав народ, они объявили о состязании, предложив бросать в них камни. Первый очень ловко увертывался от града камней, так что в него никто не мог попасть, до второго камни просто не долетели, а в третьего мастера — Зу-л-Кифл совсем опустил веки, пряча проницательный взгляд, — никто не бросил ни одного камня.

— Спасибо, я понял, — нетерпеливо кивнул Никита; его мысли витали далеко отсюда. — Конечно, мне еще многому предстоит научиться, и все же с этим я справлюсь сам. Куда вы спрятали Селкит?

— Она помогает мне… в некотором роде.

— У меня ощущение, что вы прячете ее от меня.

Зу-л-Кифл нахмурился, затем вздохнул и сказал с грустью:

— У вас кружится голова, Посланник. Впрочем, как и у моей дочери. Но Суубха Сеттутеп прав: вы, люди, все еще живете в этическом неолите. Поступайте как хотите, но я бы все-таки посоветовал вам познать все свои возможности, чтобы не ошибаться в оценке ситуаций. Даже в нынешней.

— Вы так и не ответили на мой вопрос: вы согласны стать одним из Семерых или нет?

Зу-л-Кифл отвернулся от Сухова и прошелся вокруг бассейна с изумительной прозрачно-голубой водой, разговаривали они на «веранде» во дворце мага.

— В принципе я — на стороне сил закона, света, созидания и творчества, хотя и не за счет узурпации свободы и творческой инициативы других. Но Люцифер выступил не только против воли создателей, подвергнув смертельной опасности все цивилизации Шаданакара, но и против Универсальной Этики Веера, имеющей характер и силу закона, которому подчиняются хроны-Вселенные. Поэтому я с вами. В нужный момент я приду.

— Благодарю. — Никита сделал шаг к выходу, но остановился. — У вас есть какие-то принципиальные возражения против моих встреч с вашей дочерью?

— Принципиальных нет. Но…

— Я понял. Извините. Я найду ее. А завтра, вероятнее всего, покину ваш дом… и мир.

— Поступайте как знаете, Посланник, хотя я и не одобряю поспешных действий.

— Один вопрос. — Никита заколебался, руководствуясь ложной гордостью, ослепленный своими успехами в овладении Вестью. Но все-таки пересилил себя. — Мне все время талдычат об этике Пути, о поисках своего оружия, то есть меча… Почему обязательно меча? Разве меч — лучшее оружие?

— Вы убедитесь в этом при Посвящении, когда найдете его. Овладение мечом — это по сути овладение энергиями, необходимыми для преодоления Пути. И еще: ваш меч не только универсальное оружие, равного которому нет во всех Мирах Веера, но и концентратор волевых усилий, генерирующих любое гипервоздействие, а также одновременно эффектор, реализующий эти воздействия. Я понятно выражаюсь?

— Более или менее, — кивнул Никита. — Еще раз спасибо за все.

Ушел он в менее радостном настроении, чем явился сюда, но Зу-л-Кифл скептически оценил свои усилия по воспитанию строптивца. Он знал, что мудрость не приходит мгновенно, как озарение, и Сухов все равно поступит по-своему.

Такэда дважды пытался уговорить друга продолжать контакты с бывшим Посланником, но Сухов был непреклонен. Каким образом он отыскал Селкит в горах Суангай, Толя не знал: может быть, с помощью Сеттутепа, а может, и сам, воспользовавшись новыми возможностями. Но вернулся танцор из похода в горы один, угрюмо-разочарованный, обиженно-злой, полный решимости добиться поставленной цели. Какой — не знал, наверное, он сам.

— Собирайся, — сказал он обрадованному Такэде. — Жив, неслух! Уходим.

— Прямо сейчас?

— А у тебя здесь остались какие-то дела?

— Нет, но… некрасиво как-то… уходить неожиданно. Попрощаться хотя бы надо.

— Зу-л-Кифл знает, а Селкит… с ней я… попрощался.

Толя с любопытством оглядел лицо Сухова, переодевшегося в голубой комбинезон, начал переодеваться сам.

— Ты что, поссорился с ней?

— С чего ты взял?

— На тебе лица нет.

Никита натянул комбинезон, поправил рукава, пояс, потом вдруг швырнул на пол нервайлер.

— Я вел себя как свинья!

— Ну это нормальное твое состояние, — произнес Толя.

Сухов шутки не принял. Он вообще ничего не слышал, заново переживая, видимо, встречу с Селкит. Но подробности встречи пересказывать не стал, заметил только:

— Она права. Нельзя обнимать одну, вспоминая при этом другую. Кто-то околдовал меня. То ли Селкит, то ли… Ксения. Не знаю. Но разберусь! — Последние слова Сухов произнес с угрозой, будто забивая гвоздь. — Готов, оруженосец?

Толя был готов. Однако он помнил и о другом.

— Те трое ждут нас где-то неподалеку.

— Пусть сунутся! — Глаза Никиты сверкнули. Он поднял вардзуни, и с наконечника копья слетел рой маленьких молний, вонзился в стену комнаты, проделав в ней множество отверстий, образовавших буквы, которые в свою очередь сложились в слова: «До свидания, Седьмой!»

— Э-э… кхе-кхе, — сказал Такэда, прокашлялся. — Мне кажется, ты все равно не прав. Кое-чему ты, конечно, научился, спору нет, но осторожнее не стал.

— Следуй за мной, самурай.

— Куда? Разве мы пойдем к темпоралу пешком?

— Нет, но я хочу посмотреть на город в последний раз. Оттуда и прыгнем через транскоф.

Никто их не задерживал, не интересовался, куда они направляются, никто не смотрел им вслед. Такэде стало грустно, он не привык уходить, не поблагодарив за гостеприимство, однако и ссориться с упрямцем не хотел, подумав, что Зу-л-Кифл поймет их и простит. Он не знал, что маг давно определил все нюансы поведения землян и вычислил траекторию их «свободного полета».

Город встретил их зноем — Зу-л-Кифл снял метеорологический контроль — и неприятным сухим ветром, гнавшим по аллеям и площадям потоки текучей, похожей на зелено-серый дым пыли. Некоторые из этих потоков казались живыми, подолгу кружа возле людей, но Никита ничего не замечал, упорно шагая вперед, пока Толя не понял, что танцор идет к колодцу с призраком Веб-Шабель. Догнав, встал на его пути:

— Зачем тебе это?

Сухов остановился, с изумлением глядя на Толю, огляделся, провел рукой по лицу, словно стирая паутину.

— О дьявол! Где мы? Я же только хотел посмотреть на город сверху, на сфинксов…

Липкий, обволакивающий сознание страх пронзил Такэду, заставил оглянуться, схватиться за оружие. Закружилась голова, ноги стали рыхлыми и слабыми, будто из них вынули кости.

— Дьявол! — повторил Сухов спокойнее. — Он меня вел!

— Кто?

— Веб-Шабель… тень Люцифера. Надо же, какая могучая тварь!

— Не ходи туда. Зачем он тебе?

— Вопрос стоит так: зачем ему я. Может быть, затем, чтобы еще раз заглянуть в меня, попытаться подчинить изнутри… Хорошо, что это не сам Денница. Пожалуй, ты прав, к колодцу мы не пойдем. Но я не уверен, что не вернусь сюда.

Успокоившись, они сделали круг по городу, попрощались со сфинксами и храмами, постояли у моста, а возвращаясь, наткнулись на лошадиноголовых кинноров. Однако «кентавры наоборот» и на этот раз не стали нападать на людей, поглазев на них с безопасного расстояния и растворившись в колоннаде ближайшего здания. Никита задумчиво смотрел им вслед, пока Толя не напомнил о себе. Тогда Сухов раскрыл транскоф, приготовился прыгнуть в зеркальный прямоугольник входа, но вдруг задержался и поднял голову:

— До встречи, Седьмой.

— До встречи, Посланник, — раздался из ниоткуда, с небес, могучий и грозный голос, так что дрогнули дома вокруг, сфинксы и даже земля. И Толя Такэда.

Никита вскинул руку, сжатую в кулак, и прыгнул в зеркало транскофа, держа наготове копье вардзуни, прошептав: «Не обижайся, Зу-л-Кифл». Такэда последовал за ним и не услышал, как невидимый маг засмеялся в ответ.

Глава 7

Программа новостей закончилась.

Толя поколдовал с переносным пультом, переключая каналы, но ни одна программа не заинтересовала его, и он выключил телевизор.

Из ванной вылез распаренный, разомлевший и счастливый, что наконец отвел душу, Никита, одетый в чужой махровый халат. Волосы его блестели, рассыпавшись по плечам. Он был тщательно выбрит, хотя и оставил бакенбарды, но отсутствие усов и бороды вернуло ему прежние двадцать с лишним лет.

— Что нового? — Кивок на телевизор.

— Ситуация стабилизируется медленно, — сказал Такэда, разглядывая похудевшее лицо танцора. — Видимо, наш друг Вуккуб за время нашего отсутствия мало что успел сделать. Во всяком случае, в Афганистане и Ираке он не был, война там длится до сих пор. Да и в Лиге не все в порядке, Закавказье все еще воюет.

— А у нас дома?

— Лиги в принципе больше не существует. Украина окончательно откололась, закапсулировалась, там сейчас режим не лучше, чем в фашистской Балтии. К сожалению, со сменой президентов границы не перестали существовать, как и таможни-волкодавы. Россия выживет, судя по стабилизации рубля и медленному, но подъему производства. Что тебя еще интересует?

Никита подошел к стене, на которой висела картина в стиле Константина Васильева: русский воин в кольчуге и доспехах срубает голову гиганту-татарину.

Новая квартира, в которой они находились, принадлежала Роману, первому тренеру Никиты по россдао. Хозяин отсутствовал, предоставив нежданным гостям все три комнаты, и друзья кайфовали, впервые за много месяцев почувствовав себя как дома.

— Что ты там увидел? — проворчал Толя, продолжая неторопливое чаепитие, от которого уже успел отвыкнуть.

— Эмоциональная вещь, — кивнул на картину Сухов. Отошел от нее и сел в кресло напротив Такэды. — Помнишь «видеомы» Вознесенского, поэта, так сказать? Я только сейчас понял, насколько этот «поэт» презирает и ненавидит своих читателей и зрителей. Ну не любишь ты себя и презираешь — Бог тебе судья! Но зачем же говорить об этом вслух? Это что — высокая поэзия? Сигарета в заднице — это высокое искусство?

— Поэзия дерьма.

— В самую точку, Оямович. Сатана его задери, Вознесенского. А хорошо быть дома, а, самурай? Конечно, в своей квартире я чувствовал бы себя лучше, но прошлого не вернуть. Кстати, и машина не помешала бы, а?

Такэда согласно кивнул.

— Кстати, а как мы расплатимся с Романом за квартиру, которую мы сожгли? — Это твоя забота, ты мой квартирьер.

Сухов налил себе чаю и на время замолчал, блаженно отхлебывая пахучий напиток. А Толя вспомнил, как они возвращались на Землю…

Посыл транскофа на сей раз был точным (Никита научился управлять им без ошибок и сбоев) — вышли они прямо в камере сдвига, залитой сиреневым светом. Но Такэда оказался прав: их ждали.

Их ждали во всех помещениях темпорала, в том числе и в камере сдвига, и единственным преимуществом беглецов было их незнание того, что внутри темпорала нельзя применять оружие. Таков был один из основных законов жизни этого объекта, по сути — разумного, существующего сразу во всех Мирах Веера, выращенного искусственно в одном из хронов-лабораторий Люцифера, но «откорректированного» Семеркой магов-создателей после Битвы таким образом, чтобы сетью темпорала могли пользоваться не только демономаги: игвы, раругги, маги рангом пониже из «свиты Сатаны» и просто исполнители дьявольских приказов, но и законопослушные жители Веера.

Такэда вывалился из тоннеля транскофа в тот момент, когда Сухов барахтался под наброшенной на него двумя «коммандос» сетью, и с ходу выстрелил в одну из черных фигур из хардсана. Тусклый в сиреневом свете камеры луч пронзил «чекиста» насквозь и воткнулся в стену кокона, образовав в ней яркую светящуюся опухоль. В то же мгновение внутри Такэды — не то в голове, не то в груди — лопнула граната боли, лишив его подвижности и контроля над мышцами. Видимо, то же самое, только в разной степени, почувствовали и все, кто находился в камере. Пронзенный лазерной трассой «коммандос» съежился, как проколотый воздушный шарик, но не лопнул, не упал и не умер, а его напарник отскочил к стене, растопырив руки — целых четыре! — как гигантский черный богомол.

Сухов выпростался из-под сети, поднял вардзуни, поморщился, потер виски:

— Чем это ты их угостил?

— Лазером.

— Такое впечатление, что ты выстрелил мне в ухо.

— Да и себе тоже. Наверное, это реакция темпорала.

— Да уж, наверное. — Никита навел вардзуни на замершего «чекиста». — Забирай приятеля и выметайся. Живо!

— Не надо. Энергия, — четко выговорил «чекист», лицо которого смертно белело из-под капюшона. — Мы уйдем. Еще энергия — небытие. Всем внутри. Независимо. Захлоп слоя. Небытие.

Сухов двинул копьем.

— Убирайтесь. Передай всем своим в коконе: чтобы через минуту ноги вашей здесь не было!

Четырехрукий монстр убрал под плащ нижнюю пару рук и, поддерживая приятеля, уменьшившегося в объеме втрое, вывел его из камеры. Опухоль на стене камеры перестала светиться и оплыла, рассосалась. Такэда почувствовал, что может двигать руками и ногами.

— Переведи, что он сказал.

— Я не знал, что здесь нельзя стрелять, то есть «выделять энергию». Темпорал может «обидеться» и схлопнуть местную станцию хроносдвига, уничтожив все и всех, кто находится внутри. «Небытие». Понял?

— Он что — живой?

— А разве ты не слышал его крика? Он многомерен и живет не так, как мы с тобой, но живет. Пожалуй, он единственное на весь Веер существо, живущее сразу во всех хронах.

Такэда помолчал, по-новому глядя на обстановку камеры темпорала, с удовольствием проводил тающий след боли в груди.

— По-моему, скучно ему тут… в неподвижности.

— Скучно? Не думаю. Он ощущает всю «лестницу» Шаданакара, читает мысли всех существ, путешествующих по… по его нервной системе, если можно так выразиться, черпает информацию во всех Мирах Веера… Он гораздо богаче нас с тобой, Оямович, а главное, терпеливее.

— Что-то я этого не ощутил — чуть сознание не потерял!

— А ты поставь себя на его место. Выдержал бы ты спокойно, скажем, неожиданный укол в задницу?

— Не знаю, — честно сознался Такэда. — Но я ограниченный человек, и мне трудно представить задницу у темпорала. Тому, что он — живое существо, я не очень удивляюсь, но наделять его чертами личности… не знаю, не знаю. Между прочим, если тебе об этом было известно, мог бы и предупредить.

— Ни сном ни духом! «Пакет» знания пришел только сейчас. Все-таки канал Вести срабатывает позже, чем надо. Извини, Отшельник, — обратился Сухов к потолку камеры, прислушиваясь; кивнул, словно получил ответ. — Нас простили. И ты кое в чем прав, Оямович, Отшельнику, наверное, скучновато жить в неподвижности. Ну-ка, пошли со мной, у меня идея.

Они вышли из камеры с сиреневым темным светом в медово светящийся коридор. Никого из «черных коммандос» здесь не оказалось. Никита уверенно направился по коридору налево.

— Как ты его назвал? — вспомнил Такэда.

— Отшельник, — улыбнулся Сухов. — Впрочем, имя — не главное, главное — что ты чувствуешь, когда его произносишь.

Толя не понял танцора, но переспрашивать не стал.

Коридор, извиваясь, как живой, вывел их к «складу». Правда, Толя не был уверен, что они шли: скорее всего, темпорал просто создавал иллюзию движения, демонстрируя возможности многомерного бытия.

Склад был как склад: множество светящихся ячей, с десяток — темных, указывающих на то, что ими пользуются. Никита огляделся и уверенно сунул руку в одну из шестиугольных крышек. С тихим шипением крышка погасла, расползлась желтым дымком, а из образовавшегося отверстия выпал какой-то суставчато-коленчатый сверток, тут же развернувшийся в жуткую четырехлапую и четырехугольную скелетоообразную фигуру из черно-зеленого чешуйчатого металла с крысиной на вид металлической головой. Замерла, развернувшись, как пустая шкура — без мышц и позвоночника. Вид она имела достаточно устрашающий.

Такэда, по привычке схватившийся за рукоять хардсана, хмыкнул.

— Скорлупа. Но похожа на скафандр… или на экзоскелетный костюм-механизм.

— Ты угадал, инженер, это именно экзоскелетон, устройство для увеличения мышечных усилий. Оно предназначено не для человека, но для наших целей сгодится. Если бы это был скафандр типа тех, что носит команда Хуббата, можно было бы жить спокойно.

Никита шлепнул ладонью по морде механизма, и тот засеменил к выходу, как громадное насекомое. В таком порядке: механическая «шкура» — Сухов — Такэда они и вернулись к мигающей фиолетово-оранжевыми звездами двери камеры хроносдвига. Сухов поколдовал вокруг «шкуры», поглаживая ее то спереди, то с боков, то по голове, отобрал у Такэды хардсан и нервайлер, всунул их в лапы механизма, и тот затопал в камеру, равнодушный ко всему, что происходило вокруг. Скрылся за дверью.

— Надеюсь, он-то не живой? — сардонически осведомился Такэда. — Не родственник нашим друзьям из СС?

— Не родственник, — успокоил Толю Сухов, — обычный кибер с линейной программой, но худо-бедно команды кое-какие, альтернативно кодированные, может выполнять самостоятельно. Заходи. — Они вошли в камеру. — Я запрограммировал его на разминирование пути, если на Земле нас ждет засада. Что с тобой? — Последний вопрос Никита задал, заметив, что Толя смотрит на него со странным выражением.

— В твоем лексиконе появились необычные выражения: «кибер с линейной программой», «альтернативно кодированные», «экзоскелетон»… А ведь ты чистый гуманитарий, далекий от любой техники и инженерной терминологии.

— Совершенствуюсь, — отмахнулся Сухов. — Не рефлексируй, ничто научно-инженерное не чуждо и лирикам.

Камень эрцхаора на пальце танцора высветил в воздухе объемную фигуру, напоминающую пятиконечную звезду и человечка одновременно. Мерзкий чешуйчато-лапчатый механизм исчез. А потом в бездну хроноскважины провалились и люди…

Куда делся запрограммированный Суховым кибер, Такэда так и не понял. Они спокойно покинули камеру сдвига, забрались на склад, взяли варзуни и по тонкому кинжалу, который раскопал Никита, настроили транскоф, не покидая кокона темпорала, и вышли из такого же «дипломата» уже в трехмерной реальности Земли. Как оказалось, в доме Вуккуба, который, правда, отсутствовал, зато оставил им странную записку: «Посланник, берегитесь черных рук».

Задерживаться у Вуккуба не стали: переоделись по весеннему сезону в то, что было для них приготовлено, — Вуккуб явно знал, когда они вернутся, и даже оставил деньги, — и отправились в аэропорт Душанбе, удостоверившись, что никто за ними не следит. Через четыре часа уже были в Москве…

— Чай прекрасен, — сказал Никита, откидываясь на спинку кресла. — Ты мастер не только в цукими-юкими на татами, но и в чайной церемонии. Можешь наниматься в любой японский ресторан.

Сухов дразнил друга, пребывая в хорошем расположении духа, намекал на его «японскую половину» натуры. Цукими в переводе с японского означало любование луной, а юкими — любование снегом.

— Если хвалишь, говори — аната, что значит «вы», — назидательно проговорил Такэда. — Японцы вежливый народ.

— Этого у них не отнять, — согласился Никита. — Потому что они всех боятся.

Толя мгновенным движением кисти метнул в него чашку с остатками чая, но танцор без малейшего усилия поймал ее, не пролив при этом ни капли.

— Но вообще-то я бы поел чего-нибудь, — продолжал он тем же безмятежным тоном.

— Колдани, — предложил Такэда. — Колдун ты наконец или нет? У Романа все равно холодильник пуст.

— Во-первых, я не колдун, а во-вторых, ты сам говорил, что законы физики нашего хрона не позволяют работать магии слова, жеста и мысли. Разве нет?

— Наверное, да. Но существует такое понятие, как «порог мысленного контроля», и хотя в земных условиях, да и вообще в нашей Вселенной, он очень высок, преодолеть его можно. Преодолевает же Вуккуб.

— Значит, он маг более высокого класса. — Никита с подозрением глянул на Толю. — Что ты хочешь сказать? Что мне надо тренироваться в магии, чтобы сравняться с ним?

— Не сравняться, — покачал головой Такэда. — Превзойти.

— Надоело мне все, — нахмурился Сухов. — И советы, и дела, и заботы. Хочу в театр, в спортзал хочу, танцевать… танцор я, в конце концов, или нет?

— Танцор, — бесстрастно согласился Такэда.

Сухов долго смотрел на него, решая, насмехается над ним инженер или нет. Махнул рукой.

— Ясно. Безнадежен, да?

— Маме позвони, — посоветовал Толя, — или дай лучше телеграмму, что жив-здоров. Волнуется, поди.

Никита нахохлился, хорошего настроения как не бывало. Однако уйти в меланхолию ему не дал вернувшийся с ворохом пакетов Роман. Он пересказал все новости, какие узнал, обо всем, что было связано с судьбой Сухова и Такэды, однако новостей было мало. Ксения не появлялась, мастерскую ее забрали под коммерческий магазин, никто ее не искал и не спрашивал. Квартиры Толи и Никиты давно принадлежали другим людям, которые ничуть не интересовались, кто в них жил раньше. В театре Сухова практически забыли, хотя о последнем его выступлении ходили легенды. Точно так же был предан забвению и Такэда, хотя сослуживцы все еще хранили в памяти образ «русифицированного» японца, эрудированного, выдержанного и тактичного.

— Но с тех пор как меня помяли, — продолжал рассказ Роман, — ни одного из обидчиков я больше не встретил. Исчезли вы, прекратились и странные происшествия.

— И все же ЦРУ работает, — проворчал Никита, показывая Толе перстень индикатора, в камне которого подрагивала россыпь желтых искр. — Да я и чувствую «качание» эфира.

— Что еще за ЦРУ? — полюбопытствовал Роман. — Зачем вы понадобились американской разведке?

— Это не американская разведка, — сказал Сухов. — Это информразведка.

— Точнее, психоразведка, — добавил Такэда.

Бывший тренер россдао подождал более подробных объяснений, не дождался и скрылся на кухне, объявив:

— Сейчас приготовлю поесть. Обычно я обедаю в центре, там хороший кофе, а ужин предпочитаю легкий.

— Не торопись, — посоветовал ему Никита. — Во-первых, уже время полдника, а во-вторых, предлагаю сходить в ресторан.

— Не возражаю, — подал голос Роман, гремя посудой.

— Я возражаю, — тихо сказал Такэда. — Зачем лезть на рожон, зная, что по следу идут две стаи — СС и ЧК?

— Отобьемся, — небрежно бросил Никита. — Так быстро они на нас выйти не должны, наш скелетообразный «авангард» шумит сейчас вверх по «лестнице» Шаданакара, и, пока его не накроют, мы свободны. А мне хочется подышать нормальной атмосферой. Выбирай ресторан.

— Я против.

В глазах Сухова мелькнул упрямый огонек.

— Баба Яга всегда против… Не хочешь — не ходи, мы сходим вдвоем с Ромой. Лично мне нравится Дом актера, но, поскольку меня там знали и могут вспомнить, — видишь, какой я осторожный? — пойдем в другой. Ресторан Центрального дома литераторов тебе подойдет? Тихо, уютно, спокойно.

Такэда смахнул с плеча невидимую пылинку, словно отгонял нечистого.

Недавно отреставрированный дубовый зал ресторана ЦДЛ и в самом деле был уютен и достаточно тих, несмотря на то, что ни одного свободного места не было. Правда, и писателей среди постоянных посетителей надо искать днем с огнем.

Как Сухову удалось уговорить администратора, чтобы она отдала им забронированный столик, осталось тайной, но в результате они сели слева, у камина, за столиком с красивой настольной лампой под оранжевым абажуром. Первое время Толя приглядывался к соседям, пытаясь сначала определить «контрразведчиков» ЦРУ, потом узнать знакомых писателей, однако попытки его не увенчались успехом, и он расслабился.

Заказали шампанское, «Киндзмараули», жюльен из шампиньонов, тарталетки с сыром и паштетом, севрюгу, телятину маренго и гювеч по-фракийски. Роман с сомнением заглянул в свое портмоне, но Никита похлопал его по плечу, успокаивая: денег Вуккуба хватало на месяц такого питания.

Выпив шампанского за встречу, все трое принялись за трапезу с одинаковым чувством голода. Роман рассказал о своих тренерских проблемах, потом о личной жизни, ожидая, что друзья в свою очередь расскажут о своих приключениях, но те молчали. Ничем не выказав своего разочарования, тренер перевел разговор на книжную тему, которую поддержал только Такэда. Никита почти не слушал, уйдя мыслями в себя, потягивая шампанское и односложно отвечая на вопросы в свой адрес. Наконец Роман насытился и задал вопрос, бесхитростный по сути, но провокационный по интонации:

— Ну и чему ты там научился, в своих странствиях?

Сухов, очнувшись от грез, понял тренера. Улыбнувшись, уронил бокал с вином и поймал его у самого пола, не разлив ни капли мускатного игристого. Затем достал из кармана сторублевую ассигнацию, подкинул в воздух и мгновенным, практически неразличимым для глаза, ударом пальца пронзил ее.

Роман цокнул языком, переглядываясь с Толей.

Никита поставил бокал с шампанским на салфетку, выдернул ее из-под бокала, так что тот не шелохнулся, снова подстелил салфетку, взялся двумя руками за ее края и… дернув вверх, как бы продел бокал в образовавшуюся круглую дыру. Круглый кусок салфетки остался под донышком бокала, абсолютно ровный, словно отштампованный на станке.

— Впечатляет.

— Фокусы, — проворчал Такэда, довольный тем не менее манипуляциями Сухова. Скосил глаза на зал: на них обратили внимание.

Никита кивнул, незаметно показал приятелям на камин, на полке которого горела толстая витая свеча; до нее от столика было не менее трех метров. Сосредоточился, подняв руку ладонью к свече, и точным, бесшумным, невероятно быстрым толчком погасил свечу на расстоянии.

— Браво! — вполголоса похвалил Роман танцора.

— Интересно, где это и когда ты научился подобным трюкам? — осведомился Такэда.

— Это элементарно, — с показным равнодушием ответил Никита и не выдержал, засмеялся. — Сам же показывал мне «приветствие огня», ну а я потихоньку работал. Пока я обрабатываю одну-две свечи, но дойду до максимума.

— Далеко пойдешь, — одобрительно сказал Роман. — Может быть, продемонстрируешь?

— Дома, — не согласился с предложением Толя. — И так на нас все смотрят. Пошли от греха подальше.

Допив кофе, они вышли на улицу Воровского.

— Останавливай такси, — сказал Сухов, оглянувшись на взрыв смеха и нестройных воплей: из арки дома на противоположной стороне улицы вывалила толпа парней и девушек.

— Черт! — сказал Роман. — Пошли отсюда. Терпеть не могу подобных компаний!

Но Такэда уже останавливал машину — красный «жигуль» девятой модели, приглашающе махнул рукой. В тот же момент один из парней, в рубахе нараспашку, в зеленых штанах и немыслимого фасона туфлях, оттолкнул его в сторону, а второй, верзила на две головы выше, сплюнул на куртку Толи и прогудел:

— Папаша, не путайся под ногами…

Больше произнести он ничего не успел. Такэда нанес ему один почти незаметный и несильный с виду удар, от которого верзила беззвучно лег на асфальт.

Компания перестала шуметь, пытаясь сориентироваться, но их было втрое больше, и инстинкт возобладал над трезвым расчетом. На Такэду бросились с трех сторон сразу. Двоих он встретил в стиле тангсудо — пальцами обеих рук, а третьего заблокировал в нырке, чуть не сломав ему шею. Но, во-первых, Толе мешал транскоф и спрятанное под курткой копье-вардзуни, с которыми он не расставался как верный оруженосец, а во-вторых, парней было еще много, и Никита вынужден был вмешаться, не обращая внимания на предостерегающий окрик Романа:

— Ник, это, наверное, ловушка!

Но на этот раз все обошлось: компания была как компания — алкоголь, гонор, злоба, трусливая жестокость и ни капли интеллекта. Таких веселящихся групп нынешний социум рождал множество, чтобы хоть как-то уравновесить появление одного таланта или просто доброго человека.

Никита не напрягался особенно, утихомиривая разбушевавшуюся полупьяную стихию, и Роман еще раз убедился в возросшем мастерстве танцора. Двум парням Сухов мгновенно связал руки их же собственными куртками, третьему дал пощечину, от которой тот заверещал, как заяц, а четвертый получил щелчок в лоб, заставивший его сесть на тротуар с тупым удивлением на лице. На этом инцидент был исчерпан, если не считать ругани и угроз, причем девицы ругались больше парней.

Поскольку владелец «девятки» удрал сразу же после начала конфликта, пришлось останавливать другую машину. Никто уже не мешал, юное воинство, ропща, но без эксцессов, приходило в себя, и троица уехала спокойно.

— Мы в Москве полдня, а уже успели нарваться на неприятности, — брюзгливо заметил Такэда. — Тебе это ни о чем не говорит?

— Извини, что вмешался, — примирительным тоном сказал Никита. — Конечно, ты бы справился и сам.

— Я не о том. Надо уходить отсюда, вообще с Земли. Зу-л-Кифл предупреждал: любое перемещение мага по сети темпорала моментально лоцируется. Нас наверняка уже засекли. А ЧК в отличие от СС предупреждать тебя не станет: выстрел в спину — и прощай, Посланник.

— Именно так, — сказал вдруг шофер, направляя на Сухова, сидевшего с Такэдой на заднем сиденье, тупорылый револьвер.

Все трое замерли как громом пораженные, пока такси мчалось по тоннелю под Тверской, и каждый по-своему реагировал на ситуацию. Менее всех к неожиданности оказался подготовленным Сухов. И хотя экстрарезерв его сработал и растянул время, отчего танцор видел все как бы при замедленном повторе: неторопливое, даже ленивое движение пальца, нажимающего на курок, движение барабана, поворот головы шофера — но сделать он ничего не смог бы. Зато оказался на высоте Такэда, в момент выстрела толкнувший Сухова в бок и одновременно руку с револьвером («браунинг» 9, 01) вверх. После этого в действие вмешался Роман, точным ударом в шею усыпив шофера и перехватив управление. Такси остановилось в переулке за магазином «Диета», и пассажиры, проверив, не видел ли кто их появления, выскочили из машины и перебежали на другую сторону улицы. Через минуту Толя остановил еще одно такси, и до района, где жил Роман, ехали молча, в напряжении, перепугав своим поведением таксиста до смерти.

— Вселение, — сказал Такэда, когда они уже подходили к дому. — Нас нашли. Если бы это был живой «чекист», ты был бы уже мертв.

— Черт! — выругался в сердцах тренер. — Неужели все так серьезно? Я думал, все утихло, нормализовалось.

Такэда посмотрел на него, но обратился к мрачному Сухову.

— Надо уходить, Кит. Ксении здесь нет, Вуккуб тоже ничем помочь не сможет, да и занят он своими делами. Мы только теряем время.

— Роман, проверьте, пожалуйста, квартиру, — сказал Никита. — Наверное, Оямович прав. Посидим у вас полчаса, прикинем план действий и уйдем.

Тренер молча исчез в подъезде. Через десять минут появился снова.

— Никого, никаких следов, все тихо.

Они поднялись в квартиру Романа, еще раз обшарили все углы с эрцхаором, но рисунок звезд в камне перстня не изменился: никто здесь не появлялся и не внедрялся в предметы быта.

— Поразительно, как быстро нас нашли, — сказал Никита, осознавая наконец, какой опасности он избежал благодаря Толе. — Спасибо, Оямович, я теперь твой крестник.

— Поэтому и надо побыстрей сматываться отсюда.

Сухов не успел ответить, как в дверь позвонили.

Друзья переглянулись. Никита поднес к глазам индикатор, Такэда выхватил вардзуни, протянул ему, жестом предложил скрыться в спальне.

— Я открою? — сделал шаг в прихожую Роман.

Сухов, поглядывающий то на дверь, то на перстень, вдруг побледнел: камень стал черным, а в его глубине разгорелся и замигал круглый желтый глаз. В следующее мгновение дверь открылась сама, и в гостиную с криком «Ник, это я!» ворвалась Ксения в невообразимо красивом, переливающемся огнями платье.

Никита попятился, направив девушке в грудь замерцавшее голубым сиянием острие вардзуни. Глянул на перстень, мотнул головой, проговорил хрипло:

— Стой, где стоишь! Ты не Ксения.

Девушка рассмеялась, и в тот же миг платье с нее исчезло, а сама она в течение нескольких мгновений приняла поочередно облик Тааль, Селкит и Заавель, пока странным и страшным образом все черты этих женщин не перемешались в ней, создав синтетический образ совершенной красоты! Снова раздался смех гостьи, низкий, волнующий, торжественно-довольный.

— Поздравляю, Посланник, ты явно вырос и продолжаешь прогрессировать. Это становится забавным. Не пора ли тебя остановить? Или посмотреть, что будет дальше?

Роман сделал движение к ней, и женщина, одетая в кисейно-черный комбинезон с бегающими по ткани искрами, небрежно качнула в его сторону пальчиком.

Роман замер на полушаге.

— У тебя хорошие друзья, — продолжала гостья, черты лица которой плыли: то это была индианка Тааль, то — Заавель, то Селкит, то Ксения. — Но помочь тебе они не смогут. Я слышала, ты хорошо танцуешь и даже заслужил кубок кемтессий на Айгюптосе. Не станцуешь ли для меня?

— Гиибель, — прошептал стоявший неподвижно Такэда, внешне спокойный, но ловивший момент, чтобы прыгнуть.

Женщина посмотрела на него, погрозила пальцем, как и Роману.

— Не стоит пытаться, Наблюдатель. — Повернулась к Никите. — Ну что, пошли, танцор?

Взгляд Сухова вспыхнул. Он сделал над собой какое-то жестокое внутреннее усилие и вдруг с ног до головы покрылся сеточкой голубых молний. Гиибель с удивлением подняла брови, отступила на шаг.

— Посланник, ты противишься моей воле?!

Лицо Сухова тоже стало голубым и как бы прозрачным, волосы поднялись облаком над головой, и длинная голубая искра упала с них на пол.

— Уходи! — твердо, гортанным голосом произнес Никита. — На Земле, в моем хроне, твоя власть имеет пределы. Может быть, я и станцую когда-нибудь, но только для настоящей Гиибели, а не для ее трехмерного воплощения.

По телу гостьи пробежала волна ряби, искажая лицо и пропорции, превращая ее в колеблющийся сгусток световых волн. Этот сгусток со смехом выскользнул из гостиной, и все стихло.

Никита еще несколько секунд прислушивался к звукам в коридоре, продолжая светиться и постреливать искрами, потом разом погас и без сил рухнул в кресло, выронив копье.

— Еще бы немного, и я…

— Кто это был? — зашевелился, едва не упав, Роман.

— Гиибель, — пробормотал Такэда, обнаружив, что у него тоже дрожат ноги. — Одна из Великих игв, демономаг. Но ты гигант, Сухов! Я уж думал — кранты!

— Это была не она, — покачал головой Сухов. — Всего лишь ее «проекция», тень, так сказать, призрак, обладающий в некоторой степени свободой воли. Он пытался воздействовать на нас психоэнергетически.

— То-то я заснул, — почесал затылок тренер.

— Слава Богу, что ему не удалось в полной мере!

— Ему это удалось, — сказал Сухов.

— Что?! Как?

— Он… или все-таки она? Короче, дубль Гиибели снял всю нашу мысленную картину, и теперь игвы знают, что мы затеваем.

— О Сусаноо! — пробормотал Такэда — Что же нам делать?

— Продолжать Путь. — Никита невыразительно улыбнулся. — Ты был прав, надо было задержаться у Зу-л-Кифла, потренироваться с Суубха Сеттутеном. Но что сделано, то сделано. Идем в Мир Свентаны, за мечом. Моим мечом.

— Свентана… знакомое имя… Твоя знакомая?

— Свентана — это Русь, Оямович. Святая Русь!

Назад: ВЕРШИНА 4. ВОИН—МАСТЕР

Дальше: Часть 2