Глава 4
— Позвольте полюбопытствовать, Мистер Фокс, у вас нет ощущения дежавю? Опять сидим на берегу реки, опять ждем приглашенных на совещание господ Советников, и опять ни хрена не ясно.
Забравшись в заросли ивняка так, чтобы его никто не видел и не слышал, Мишка «беседовал» с бронзовым лисом. Особо далеко, впрочем, отходить не пришлось — Роська, вместе с раненым князем Всеволодом и Ильей, привез и мишкиного «адъютанта», вернее, тот сам напросился, убедив поручика Василия в том, что господину сотнику ну никак невозможно обходиться без помощника. Теперь Антоха маячил в отдалении, бдительно оберегая уединение боярича. Оберегал весьма тщательно, ибо был убежден, что его босс, нашептывая что-то бронзовому лису, творит некий мистический ритуал.
Мишка давно уже отчаялся убедить окружающих в том, что он никак не связан ни с каким колдовством и, в конце концов, пришел к выводу, что от репутации человека, пользующегося расположением неких мистических сил, есть и некоторая польза — легче объясняется набор его необычных знаний, способностей и везучести. Сам же он, являясь продуктом советской системы воспитания, хоть и стоял на твердых позициях материализма, утверждающих, что «нет чудесного — есть непознанное», не мог при этом не признать: как-то бронзовый лис на него все-таки действует.
Нет, от внушения Великой Волхвы Градиславы Всеславны Мишке избавиться удалось, а то его связь с бронзовым лисом чуть не превратилась в некое подобие наркотической зависимости. Хорошо еще, что он вовремя сумел понять опасность и найти средство противодействия, но вот привычка пересказывать лису события прошедшего дня или проговаривать ему вслух проблемы, требующие серьезного осмысления, осталась.
Более того, недавно Мишка заметил, что разговаривать с бронзовым лисом ему удобнее на языке ХХ века, то есть собеседником ритуальной фигурки являлся в большей степени не Мишка Лисовин, а Михаил Ратников. Возможно, это стало защитной реакцией подсознания — сохранение самоидентификации (об этом, не будучи специалистом, он мог только догадываться), а возможно, все объяснялось гораздо проще — язык ХХ века просто-напросто богаче на терминологию, позволяющую анализировать факты, события и обстоятельства. С позиции же средневековых воззрений все это выглядело несомненным колдовством и даже одержимостью бесом: некая сущность, вселившаяся в тело подростка, общается с ритуальной фигуркой, проще говоря, идолом, на совершенно непонятном языке — ну прямо-таки экзорциста на тебя нет, исчадие адово!
Погореть, конечно, тут можно очень крепко, ведь не то что отец Михаил, а даже потворник Аристарх к «мистеру Фоксу» отнесся весьма и весьма негативно, а что уж там о христианах говорить! Однако еще Пушкин писал: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она», да и моды на доносы в инквизицию еще нет, как и самой инквизиции. Так ли, иначе ли, но в психологическом плане общение с бронзовым лисом помогало, и Мишка не собирался от него отказываться.
— Да-с, чеканный вы мой, все почти так же, как тогда, когда мы только прибыли в окрестности Пинска, но с точностью до наоборот. Там мы пытались въехать в ситуацию, в том числе и политическую, чтобы понять, что делать, а сейчас ситуация известна… Гм, мы же ее отчасти и создали, что делать — тоже понятно, но вот как это сделать?
Марш-бросок конно-ладейной группы на несколько сот километров в условиях феодального конфликта, отягченного внешней агрессией, при вопиющей необученности экипажей и наличии пленников vip-категории на борту. Как вам формулировочка? И не надо делать такое выражение морды, сам знаю, что хреново. Мимика, кстати сказать, у вас в лунном свете или при искусственном освещении более выразительна, чем на солнце, хотя солнца-то как раз и не видно. Как говорится, переменная облачность, местами осадки. Вот вам, мистер Фокс, и еще одна вводная: означенный марш-бросок предстоит осуществить в условиях осенних дождей и неизбежно наступающей распутицы. И не надо мне намекать, что для речного транспорта распутица не угроза! То, что мы не знаем фарватера, запросто может считаться даже не распутицей, а прямо-таки пересеченной местностью, непроходимой для имеющихся транспортных средств. Вот так-то, любезный.
Да, разумеется, Роська оказался молодцом — довел ладью до стоянки нашего обоза. Уложился в светлое время суток и даже на мель всего один раз сел, причем слегка — снялись, отталкиваясь веслами, так что и в воду лезть не пришлось. Ну и что? Это вовсе не значит, что сей судоводитель благополучно доведет нас до нужного места, хотя без него пришлось бы гораздо хуже, потому что Егор, хоть в сознание и пришел, еще надолго останется недееспособным. Да и не речник он, если честно. Моряк — да, абордажник — еще какой, а вот по рекам ходить… места знать надо.
Ты мне не сочувствуй, скотина бронзовая! Ишь, жалеет он меня! Я те так посочувствую, обратно в литейную форму запросишься! Кхе! Извольте зарубить себе на носу, любезный мистер Фокс, благо две зарубки на других частях тела у вас уже имеются, что я не жалуюсь и не скулю, как вы в непревзойденной наглости своей позволили себе вообразить, а лишь проговариваю проблемы вслух, что благотворным образом влияет на процесс осмысления означенных проблем. Так что сидите и слушайте.
Мишка усмехнулся, подбросил своего «собеседника» в воздух, поймал и, ухватив за хвост, заставил раскачиваться на манер маятника. Смешно, конечно, весь секрет мимики бронзового лиса состоял из двух частей: искусства чеканщика, сотворившего мордочку зверька такой, что она меняла выражение при малейшем изменении освещенности, и мелкой моторики мишкиных пальцев, державших фигурку. Постепенно изучив вид бронзовой головы со всех ракурсов, Мишка, не задумываясь, даже совершенно непреднамеренно, слегка поворачивал или наклонял фигурку так, чтобы выражение морды лиса соответствовало его мыслям. Однако реагировал он так, будто лис и в самом деле самостоятельно менял «выражение лица».
— М-да, таким, вот, значит, образом. На чем я остановился? Ага! На Егоре. Чтобы окончательно закрыть тему господина десятника Ратнинской сотни, бывшего на определенном этапе своей биографии флибустьером, уведомляю вас, мистер Фокс, что так заинтриговавший нас вопрос с зятем… Почему нас, а не меня? А вам что, совсем не интересно? Ах, вы не знали? Отрадно слышать, а то я уж было подумал, что про это знают все, кроме меня. Вот и еще один несведущий попался, в компании как-то и веселее.
Так вот: помните изящный термин, порожденный поручиком Василием — «невесто-жениховская ситуация»? Именно в соответствии с этим термином, наш морской разбойник присмотрел среди моих охламонов жениха для своей дочки! Вышел ему на траверз и поднял сигнал: «Следуйте за мной в безопасную гавань». Проще говоря, вроде бы случайно, встретился с ним на улице… Обратите внимание, мистер Фокс: вроде бы случайно! Это при том, что мои пацаны по Ратному исключительно компанией шляются! Военно-морская стратегия, блин! Так вот: вроде бы случайно отловил парня на улице в одиночестве, и, надо же такому случиться, дочку при этом при себе имел! Каков маневр? А?
Что вы говорите, мистер Фокс? Хороша ли дочка? Да кто ее знает, может, и видел когда… Даже наверняка видел, но как-то не обращал внимания. Не важно! Отловил и познакомил. А во второй раз прямо у церкви к себе подозвал, опять, разумеется, с дочкой, и о чем-то беседовал… Пацаны болтают: в гости зазывал, да парень застеснялся… Что? А вот с этим согласен — трудно мужику, но что поделаешь, жена-то у Егора… того, мягко говоря, не инициативная.
Вот такая история, мистер Фокс. Что дальше? А ничего! На следующую неделю парень в конвой, который девок в церковь сопровождает, не попал, а потом началась вся эта бодяга с ляхами… В походе их вроде бы видели беседующими, но ведь без дочки же… А когда наши те две ладьи захватывать сунулись, парень стрелу в живот словил. Нет, не насмерть, повезло — стрела в пряжку ремня попала. Пробила и пряжку, и кольчугу, и поддоспешник, а живот только поцарапало, но удар-то был, как молотком. Парень и скрючился, а Егор все позабыл, да так прямо верхом, сквозь кусты, к нему! Ну и тоже схлопотал. Лежит теперь. Вот тебе и невесто-жениховская… научить, что ли, Роську термину матримониальный? Нет, не буду, а то совсем задолбает, для пацанов эта тема все злободневней и злободневней становится… Впрочем, мистер Фокс, мы отвлеклись.
Итак, мы вынуждены переться вверх по течению, незнакомым фарватером, в плохую погоду, с неквалифицированным экипажем, а коней вести берегом, по бездорожью. Уже сама по себе эта операция выглядит сущей авантюрой, чреватой сколь угодно серьезными неприятностями, но нас этим не напугаешь! Проблем будет еще больше! Первая из них — неопределенность оперативной обстановки на маршруте. То, что осада с Пинска уже снята, мы можем предположить с высокой степенью достоверности — ну не идиот же Давид Полоцкий! Город не взять, а в спину уже подпирают подходящие войска. Значит, что? Значит, линять! И какова вероятность нам, грешным, оказаться на пути отступающих войск? Увы, весьма велика.
Нет, в дебри-то они вряд ли полезут, по дорогам пойдут… Хотя, знаете, мистер Фокс, про литвинов я даже и этого с уверенностью сказать не могу — такие лихие ребята, что в простоте своей и бездорожьем могут не смутиться. И тут нате вам подарочек: два корыта с пацанами, которые веслами, как ушами хлопают, да князь с княгиней в качестве бонуса! Нехило, да? Ну, а если через дебри удачно пролезем и выйдем к обжитым местам, совершенно неизвестно, чьи там войска окажутся. Могут ведь и вражеские. Могут какие-нибудь дезертиры-мародеры-разбойники, которые в военное время всегда оживляются и численно увеличиваются — тоже не подарок, хотя и несколько легче. Могут, впрочем, и наши оказаться, но об этом можно только мечтать. Во всяком случае, уж простите за банальность, «надейся на лучшее, а готовься к худшему», иначе никак.
Но и это еще не все! Следующая проблема заключается в том, что затихариться где-нибудь и пересидеть мы тоже не можем! Почему? А вот послушайте, чеканный вы мой, эта история покруче, чем с «зятем» егоровым будет.
Детишек с мамками-няньками мы, как и договаривались с князем Всеволодом, в Городно отправили. Княгиня Агафья, разумеется, тоже с ними уехать хотела, но хотелку пришлось придержать. Как уж там князь со своей супружницей разбирался, не знаю — ни криков, ни звуков битья посуды из дома не доносилось, но вид после приватной беседы ее светлость имела злюще-послушный… М-да, бывает, знаете ли, у женщин такое выражение лица, в большинстве случаев сопровождающееся громыханием кастрюлями и сковородками, но в данном случае обошлось без музыкального сопровождения, надо понимать, за отсутствием этих самых кастрюль и сковородок, а также кухни как таковой и общей непривычности мадам Агафьи к пребыванию на пищеблоке.
Проще говоря, сказал князь: «Едешь со мной» — и никуда бабочка не делась, хоть и княгиня из рода Мономаха. Еще князь взял с собой двух мордоворотов из своих дружинников, чтобы было кому его на носилках таскать и прочие услуги оказывать. Хотел четверых, но тут я уперся, а Арсений (ну нет цены мужику!) просто пообещал, что лишних прикончит, на том дискуссия и увяла.
Княгиня же с собой взяла одну няньку и Дуньку-отличницу… Да-да, ту самую, которая «то ли княжна, то ли не княжна». Оказалось, все-таки, не княжна. Вот… А боярина Гоголя не взяли, в Городно отправили. Да и толку с него… И так-то мужик слова доброго не стоит, а как узрел свою Соломонию беременную, так и вовсе в дерьмо расплылся. Нет, мистер Фокс, я, конечно, и раньше наблюдал, какими беспомощными и бестолковыми мужики делаются, когда их женщинам пора рожать приходит, но Гоголь что-то уж слишком рано в это состояние пришел — Соломонии еще несколько месяцев носить.
На прощанье же, с согласия князя, я устроил театрализованное представление — построил своих орлов и в торжественной обстановке вручил княжичу Борису оружие. Закатил речугу в смысле: «Ты ныне, аки зрелый муж, принимаешь на рамена свои заботы о граде княжьем и о подданных, посему признаем тебя воином…», ну и все такое прочее. Стучали оружием в щиты, кричали «Слава» троекратно, строевые экзерциции выкаблучивали…
Князю Всеволоду, похоже, понравилось, дите, конечно, и вовсе на седьмом небе пребывало, а княгинюшка… Знаете, мистер Фокс, была у меня ТАМ когда-то соседка, которая и зятю, и дочке чуть плешь не протерла, доказывая, что не надо внука в школу отдавать, пусть, мол, еще годик погуляет. Так вот: выражение лица княгиня Агафья изобразила точь-в-точь, как у той соседки.
Впрочем, ладно, это все — литература, а суровая проза жизни у нас нарисовалась в двух лицах: Ерофея Скуки и Трофима Веселухи. Ерофей Скука, на первый взгляд, личность унылая и несколько малохольная, но князь Всеволод мне его отрекомендовал как изрядного кормщика. Даже намекнул, чтобы я его в качестве лоцмана взял. Я, честно скажу, мистер Фокс, даже поколебался немного, но счел за лучшее отказаться. Профессионал дилетантов всегда найдет, как вокруг пальца обвести, а мы в слишком серьезные игры ввязались, чтобы так рисковать. Посадит нас где-нибудь на камни или застопорит посреди порога, куда денемся? Нахрен, одним словом. Выяснять, сколько мелей на Немане знает Ерофей Скука методом, показанным в фильме «Волга-Волга», у меня желания нет ни малейшего.
Ну, а Трофим Веселуха… Он и с виду-то сущий разбойник, и квалификация воинская у него будь здоров, так и еще князь Городненский про него чего-то такое знает… Во всяком случае, начальником операции по доставке раненых дружинников и княжьих детей в Городно князь назначил именно Веселуху, да еще и в полусотники того произвел. И что-то сомнительно мне, мистер Фокс, что, доставив детишек в Городно, Скука с Веселухой так там спокойно сидеть и останутся. Почти наверняка рванут в погоню за нами — князя с княгиней выручать. Так что затихариться где-то здесь — Веселуха разыщет; разыскал же он место, где княгиню с детьми прятали. Рванем отсюда — Скука с хорошими гребцами нас непременно догонит. Куда ни кинь — везде клин. Такие вот дела, бронзовый ты мой, как хочешь, так и выкручивайся.
Таким образом, мистер Фокс, в сухом остатке имеем: дороги не знаем — что по воде, что посуху; личный состав необходимыми навыками не обладает, погоня весьма вероятна, встреча с противником, по мере продвижения вперед, тоже. Если обратиться к теории, получается, что так все и должно складываться, ибо процесс взаимодействия и противоборства положительных и отрицательных тенденций, как правило, имеет «пилообразный» характер. Если в течение некоторого времени превалируют положительные тенденции, то обязательно жди какой-нибудь подлянки, и чем дольше длится пруха, тем круче рано или поздно случится облом — возобладают (да еще как!) негативные тенденции. Кривая графика «положительно-отрицательно», некоторое время уверенно поднимавшаяся вверх, переламывается и начинает стремительно катиться вниз, изображая зуб той самой «пилы». Недаром же народная мудрость говорит о темных и светлых полосах жизни.
Перло же нам, согласитесь, мистер Фокс, в последнее время, как дураку в карты. Ну, прямо кино, ей богу! Князей пленяем, заложников освобождаем, девиц восхищаем… Э-э, насчет девиц, пардон, погорячился, но не суть. Толпа пацанов совершает эпические подвиги, а их главарь еще и умом блещет — князя с княгиней разводит, как лохов. Просто сказка какая-то!
Да, уважаемое изделие литейщиков и чеканщиков, вы вполне имеете право спросить: «А ты куда смотрел, придурок? Ведь понимал же, что бесконечно везти не может, и чем дальше ты во все эти приключения влезаешь, тем стремительнее фейс приближается к тейблу». Спросить, мистер Фокс, вы, конечно, право имеете, а вот ответ получите совсем не такой, как ожидаете.
Для начала представим себе самый негативный вариант развития событий, что называется, хуже некуда. Предположим, так: сначала теряется та часть нашего отряда, которая идет по суше — заблудились, потонули в болотах, погибли в бою. Остаемся мы на ладьях. Скажем, гробим ладьи на порогах или еще как-нибудь теряем транспортные средства — способов, можете мне поверить, достаточно. Тащим князя и княгиню пешком через лесные дебри и в конце концов… ну, сами понимаете, исход печален. И это, любезный, еще без наезда вооруженной силы — что городненской, что какой-либо иной. А уж если наедут… даже и живописать неохота — кривая на графике такой «зуб» нарисует, что залюбуешься.
Но-но, морда твоя металлическая! О чем нам говорит теория, пусть даже она и суха на фоне вечно зеленеющего древа жизни, как утверждает старик Гете? А о том, что пилообразность процесса можно исказить, сгладить и вообще откорректировать до неузнаваемости управленческим вмешательством! Вы что ж, мистер Фокс, думаете, я зря извращался перед отправкой ладьи под командованием Веселухи?
Как извращался? А вот так. Сначала Ерофей Скука как бы случайно услышал мое распоряжение ночевать здесь, а уходить завтра с утра. Раз. Потом те двое княжьих мордоворотов, которых мы отказались брать с собой, наблюдали, как я отправляю в разные стороны разведгруппы. Что я им приказывал, они не слышали, но сама мизансцена была понятна даже самому тупому. Два! Гребцы с той ладьи, на которой в Городно отправлялись детишки, имели возможность наблюдать, как Яков долго и с бурной жестикуляцией объяснял мне нечто несомненно важное, все время указывая вверх по течению, то есть в противоположную от Немана сторону. Три! И наконец, когда ладья отвалила, по берегу ее, не очень-то и скрываясь, провожал конный патруль. Как зачем? А затем, чтобы они соглядатая высадить не могли! Четыре!
Какой вывод из всех этих деталей сделает Трофим Веселуха, после того, как опросит всех находящихся в ладье, включая мамок-нянек? А опросит он обязательно — не тот мужик, чтобы мелочами пренебрегать. Вывод же он сделает такой: либо мы собрались тут затихариться и какое-то время пересидеть, либо мы бросим ладьи и уйдем сушей в сторону полоцких земель, либо это все спектакль для отвода глаз. Да-да, про спектакль он тоже обязательно подумает, я же говорю: не тот мужик. Однако в любом случае, городненской погоне придется задержаться и это место проверить — а вдруг не спектакль?
Таким образом, мистер Фокс, если мы и не ликвидируем опасность погони совсем, то существенно ее задерживаем. Что? Погоня может разделиться — кто-то проверяет это место, кто-то идет дальше вверх по Неману? А вот это сомнительно! Ну не тысячный же гарнизон в Городно! Они и в прошлый-то раз смогли на выручку княгине только три десятка отправить, где ж они еще-то народу наберут? А соваться к нам малыми силами нема дурных — стрелять мои ребята не разучились. Вот так, мистер Фокс, решается проблема возможной погони. Паллиатив, разумеется, не спорю, но выиграть хотя бы день в нашем положении уже дело великое.
Так бы и с другими проблемами разобраться, но плодотворных идей пока, увы, не обнаруживается, придется прибегнуть к методу «мозгового» штурма. На пацанов, конечно, надежды мало, но есть Илья и Арсений… Эх, Егор не вовремя из строя вышел, вдруг у него в молодости какой-то похожий случай был? Или рассказ о подобном слышал… Но ничего не поделаешь, придется… Так, Илья идет. Придется нам, мистер Фокс, нашу беседу завершать. А чего это он в одиночку, я же всех Советников звал?
Илья, словно расслышав последнюю фразу Мишки, начал сразу с объяснений:
— Я ребятушек придержал пока. Надо нам с тобой промеж себя кой о чем поговорить. А потом позовем, они сразу и подойдут.
— Случилось чего, дядька Илья?
— Ну, под твоим-то началом постоянно чего-то случается, я уж и удивляться перестал, но прямо сейчас вроде бы ничего такого особого не было, разговор у меня к тебе совсем о другом.
— А я уж испугался, что с ранеными что-то не так.
— Да нет, Бог милостив, совсем уж плохих нету.
— А Матвей как? Лекарское дело справлять может?
— Ну… как тебе сказать… — Илья задумчиво поскреб в бороде. — Тут такое дело… ежели лекарь сам уродлив или увечен, то и доверия ему особого нет… Мол, себя излечить не способен, так чего к другим лезешь? А по носу-то ему попало изрядно, боюсь, что так кривоносым и останется, вроде как за угол постоянно заглядывает. Но, будем надеяться, Настена ему этот изъян поправить сможет. Вот, как-то был у нас один случай… — затянул было обозный старшина, так что Мишка уже испугался, что станет сейчас слушателем очередного его пространного рассказа, но Илья — дело воистину небывалое! — сам себя перебил, хотя и рассердился при этом почему-то на Мишку. — Тьфу! Да не сбивай ты меня! Я ж с тобой об умственном поговорить пришел. Об этом… как его… вот ведь, опять из головы вылетело… слово такое, ты его еще частенько поминаешь…
«И этот туда же, блин… слово умственное, мало мне Роськи».
— Да ты без умствований, по-простому объясни, дядька Илья. Я разберусь.
— Не-е, Михайла, это важно. Сейчас… погоди… Ну, вот как ты называешь все вместе: людей, вещи, знания и прочее, которые для пользы дела пригодится могут? Не запас, а как-то похоже…
— Ресурс?
— О! — Илья выставил в Мишкину сторону указательный палец. — Точно! Он! Нет, ну надо же! Сюда шел — помнил, а как о Матюхе заговорил — начисто из головы…
— Ну и что ты такое в обозе припас, про что я не знаю, да еще и рассказывать в тайности…
— Почему в обозе? — перебил Мишку Илья. — И вовсе даже не в обозе! У меня, если хочешь знать, поручение тайное имеется от самого Корнея Агеича!
Илья приосанился и выжидающе уставился на Мишку, видимо, ожидая от того какой-то неординарной реакции: удивления, нетерпеливого любопытства и, наверняка, проявления уважения к носителю тайны и лицу, пользующемуся таким доверием воеводы Погорынского. Увы, Мишка своего обозного старшину разочаровал — глянул без особого интереса и как-то вяло поинтересовался:
— Что, прямо сейчас обязательно надо об этом?
— Да! Прямо сейчас! — отрезал Илья. — Да понимаю я, чем у тебя сейчас голова занята! Обознику ли не знать, как нелегко с добычей домой вернуться? Особенно с такой. Об том голову и ломаешь, об том и на совете говорить станем, ведь так?
— Ну, так.
— А в таком деле важном ведь любая мелочь сгодиться может? И даже вдруг не мелочью оказаться, а чем-то очень нужным?
— Тоже верно. Так о чем речь-то?
— Значит так, Михайла… Не знаю, пригодится тебе это знание сейчас или не пригодится, но ждать больше не стану. Корней мне самому доверил решать, когда тебе это рассказывать, вот я и решил: расскажу сейчас, вдруг да выйдет с этого польза. Ты, поди, задумывался, отчего это к тебе именно Егора в советчики приставили? Вроде бы и Алексей воин справный, даже в сотниках хаживал, и Глеб, тоже в десятниках ходивший, с нашими отроками дело иметь уже пообвык, а Корней к тебе все равно Егора приставил. Задумывался же?
— Задумывался, как не задумываться? — Мишка пожал плечами. — Наверное, у деда какие-то свои резоны к тому были. Даже и не наверное, а наверняка, только как это все к нашим нынешним-то заботам прикладывается?
— Не знаю, — честно признался Илья, — но если есть что-то тебе неизвестное, чего я тебе рассказать могу, то… ну, вдруг это та самая мелочь незаметная, которая очень полезной окажется? Корней, правда, велел рассказать, когда ты сам спросишь, или если заметно станет, что тебе это знать надо, но ты же все не спрашиваешь, да не спрашиваешь.
— Хорошо, дядька Илья, можешь считать, что я вот прямо сейчас тебя об этом и спросил.
— Вот так, ни с того, ни сего и спросил?
— Ну, почему же ни с того, ни с сего? Ты намекнул… незаметно так, вскользь, а я на твой намек и повелся.
«Блин, еще и с тобой тут политесы разводить. C князьями бы разобраться…»
— Гм… — кажется, предложенный вариант Илью устроил — Ну, тогда слушай. Перво-наперво, десяток у Егора необычный, да и сам он тоже… десятник, да не такой, как все.
— Да знаю я, — решил поторопить события Мишка, — по морям плавал, мир повидал, сыновей нет, а все равно десятником стал…
— Не перебивай! — слегка повысил голос Илья. — Знаешь, да не все! Ну-ка, скажи: что за народ у Егора в десятке?
— Народ, как народ. Ратники… а что такое?
— А вот то такое! Знает он… Ишь, молодые, борзые, книжную науку превзошли, стариков уже и не слушать можно…
— Дядька Илья! Кончай! Потом поворчишь, вот поплывем на ладьях, времени вдосталь будет, я нарочно с тобой вдвоем где-нибудь в уголке присяду и все, что захочешь мне сказать, выслушаю, — Мишка, насколько смог, придал голосу просительную тональность. — Ну, пойми ты, не до того мне сейчас!
— Не до того ему… Сопляков своих, небось, каждого выслушаешь, а вдруг что-то путное скажут, а людей с опытом, значить…
Мишка обреченно вздохнул и уставился в землю. Да, еще не так давно, когда Илья ходил в простых обозниках, на него можно было просто цыкнуть, и заткнулся бы, как миленький — никто, и звать никак. Теперь же… да за одно только право потребовать приватного разговора, или вот так поворчать на боярича обозный старшина Младшей стражи готов, наверное, жизнь положить. Социальный реванш — штука страшная, очень и очень многим способная заменить все: деньги, водку, нормальную жизнь… практически, наркотик.
В конце 80-х — начале 90-х Михаил Ратников насмотрелся на разных несостоявшихся личностей: бездарей, неудачников, непризнанных «гениев», просто так называемых «маленьких людей». С каким восторгом, прямо-таки самоотречением кинулись они в политику! Сколь сладостно им было вдруг стать (иногда лишь в собственном воображении) кем-то, кого видят, слышат, на кого обращают внимание… Очень мало знающие, почти ничего не умеющие и совсем ничего не понимающие — слепой от ярости и восторга толпой они способны снести все, что угодно, ради иллюзии, что они что-то решают, что от них что-то зависит… Каким безжалостным катком прошлось через несколько лет по ним «революция пожирает своих детей»… Многие ведь и не пережили, в прямом смысле слова — умерли. А остальные… спроси у них: а чего, собственно, ждали, на что надеялись?
Сотрудники социологической лаборатории, которой руководил Михаил Ратников, спрашивали. Не у одного, не у десятка — у тысяч. Толком ответить не смог никто! Думали: вот свергнем тоталитаризм, придет демократия и все станет прекрасно. Как именно — прекрасно? Нет ответа! Просто станет прекрасно, и все! С чего вдруг жизнь повернется лицом к бездарям, неумехам, неудачникам и прочим «обиженным»? Нет ответа!
Илья, конечно, не из таких — умен, умел, энергичен. Случай выпал — сумел «жар-птицу за хвост ухватить» и себе, и другим на пользу. Но вот упустить возможность напомнить (прежде всего, самому себе) о своем новом статусе не может — сам того не понимая, отыгрывается за все те годы, когда был почти никем.
— … Вот я и говорю: посмотри-ка на каждого ратника Егорова десятка.
«Ага, кажется, перешли к конкретике».
— Дормидонт Заика, — начал поименное перечисление Илья. — Ты его в походе за болото не видал, мать у него тогда при смерти лежала, вот Корней его дома и оставил. Заика еще в детстве озверел, так беднягу задразнили — детишки-то народец жестокий. До Егора он аж в двух десятках побывал и не прижился. Больше него только Савелий Молчун десятков сменил, почитай через всю сотню прошел. Правда, всегда уходил по-тихому, без свары, вернее просили его уйти по-хорошему. Так и неудивительно! За сорок годов перевалило, и за все сорок, почитай, ни разу никому не улыбнулся, никому доброго слова не сказал. По правде говоря, жизнь у него так сложилась, что и некому улыбаться-то, а у Егора спокойно обретается, и ничего: никто его не гонит, и сам никуда не собирается. Или Фаддей Чума. Ведь чуть что, вспыхивает, как солома сухая, и сразу в морду! Ну, как с таким ужиться? Давно б убили или покалечили, ан нет! Прижился у Егора, а раньше-то в другом десятке был, со скандалом уходил, с мордобоем, чуть до смертоубийства не дошло…
— Так, понятно! — прервал Мишка неторопливое повествование, которое в иных обстоятельства выслушал бы с большим интересом. — Да не обижайся ты, ради Бога! Недосуг мне просто. Понятно, что у Егора собрались те ратники, кто в иных десятках не прижился. Значит, есть у Егора талант с людьми обращаться. Верно я понял?
— Верно-то верно, да только…
— А моих «щенков» в Ратном невзлюбили. Вот Корней и приставил к нам того, кто умеет обращаться с теми, кого не любят. Так?
Вместо ответа Илья слегка откинулся назад и оглядел Мишку с ног до головы, потом скривился, будто увиденное ему очень не понравилось, и поведал:
— Ох, и врезал бы тебе сейчас Корней, аж звон пошел бы! А мне вот нельзя… Сюху, что ли, попросить отвести тебя в кустики да гонору поубавить?
— Да я ж говорю…
— Хотя… — Илья, как бы разговаривая сам с собой, демонстративно не слышал Мишку. — Хотя в старейшины Академии ты ж меня сам возвел. Тогда, значит, так, — обозный старшина набрал в грудь воздуха и заорал. — Как смеешь старейшину перебивать, невежа?! Забыл про вежество перед старшими? Завеличался? Все знаешь, все прозрел?
Не получилось. Ну, прямо-таки по Станиславскому: «Не верю!». Ну не мог Илья заставить себя от души наорать на Лисовина, хоть и четырнадцатилетнего. Все с младенчества воспитанное почтение перед родовитыми воинами, весь многолетний опыт рядового обозника не давали ему уйти в искренний скандал, несмотря на то, что вправить мозги мальчишке он считал нужным и правильным. От ума шел крик, а не от души, потому и не получалось.
Мишка почувствовал, что губы против его воли расползаются в улыбку, и, понимая, что вот эта-то улыбка и станет для Ильи настоящей, незабываемой обидой, торопливо вскочил, сдернул с головы подшлемник и склонился в поклоне.
— Прости, господин старшина! Молод, глуп, несдержан… Не держи зла, Илья Фомич, трудно мне, тревога одолевает, не знаю, что делать, оттого и про вежество позабыл. Винюсь, прости Христа ради.
— Ну, то-то же… — Илья повел плечами, словно на нем неудобно сидела одежда, и подозрительно глянул на Мишку (сам же чувствовал, что грозного рыка не получилось). — Вижу, что тяжко тебе, и помочь желаю. Я хоть книжной премудрости и не умудрен, а жизнь-то… она тоже учит, да еще как. Садись, да слушай дальше, я еще не все тебе сказал.
Мишка, уже совладав с лицом, уселся на прежнее место и для убедительности не стал надевать подшлемник, а принялся комкать его в руках — ну прямо воплощенное раскаяние и внимание.
— Перво-наперво, не казнись из-за того, что нагрубил Егору и взял все на себя.
«А откуда он-то об этом знает? Хотя, конечно! Он же ребят расспросил, пока сюда на ладье добирались!»
— Да, некрасиво вышло: взял все на себя, а теперь растерялся, — продолжал Илья, — но так и было задумано. Не Егором задумано — Корнеем, а вот время исполнить задуманное Егор должен был сам выбрать и тебя к такому поведению незаметно подвести. Уж больно не понравилось Корнею, как ты себя в Княжьем погосте поставил. Вроде бы все, как надо сотворил: командовал, решал, суд и расправу творил… и народишко тебе подчинялся, право боярское за тобой признал, а оказалось, что ты и не понял ничего, чуть ли не извиняться за сделанное потом принялся. А под Пинском, когда у тебя ребятишек многих побили, ты и вовсе сам себя потерял. Могло так получиться, что ты станешь бояться командовать. Вот Корней и велел нам с Егором подстроить все так, чтобы ты уже не случайно, а с полным пониманием начальствование на себя взял, да с уверенностью в удаче и малых потерях.
Первый раз мы это попробовали еще там, на переправе, когда князя пленили. Однако не получилось — не стали бы городненцы с мальчишкой договариваться, пришлось Егору поначалу переговоры на себя взять. Ну, а здесь, я так понимаю, у Егора все сложилось — и тебя в нужное настроение привел, и ратники ему подыграли… Да ты не красней, не красней, ишь, прям как девица нетронутая! Начального человека обучать — это не новика в десяток вводить, тут умственность особая требуется.
Вот теперь пальцы драли подшлемник уже от души, а не притворно, Мишка готов был провалиться сквозь землю, а от его пылающих ушей, запросто можно прикурить, если бы, конечно, рядом оказался кто-нибудь курящий.
«Егор тупил? Не понимал очевидного? Вы заставили ратников себе подчиниться? Да-а, сэр, развели вас, как пиндоса на Дворцовой площади! И ведь не один Егор все понимал, а все: и Чума, и Заика… господи, а Арсений-то как это потом среди своих комментировал! Блин, повеситься, что ли?»
— Да не убивайся ты так! — принялся утешать, поняв Мишкино состояние, Илья. — Как тебя Леха на мечах учит? Ведь не единожды за урок поперек хребта огребаешь, да носом в землю тычешься, и ничего. А тут не мечом махать — дружину водить обучаешься, как же без шишек? Ну и что с того, что набиваешь шишки не телесные, а умственные? Каждая же на пользу! Сам-то, небось, своих ближников еще и почище охаживаешь. Ведь так?
Мишка вместо ответа лишь сморщился и покрутил головой.
— Да ладно тебе, Михайла, хорошо же все получилось: татей перебили, княгиню с детишками выручили, у нас ни одного убитого. Гордиться можно, радоваться. Да если бы с Егором беда не приключилась, ты бы и не узнал ничего… А так, ты уж прости, пришлось сказать.
— И правильно, что сказал, — выдавил из себя Мишка, — а то б я и вовсе занесся.
— Ну, не знаю… Может и правильно, но по другой причине. Ты вот никогда не задумывался о том, что у Егора десяток больно уж необычный? Что в нем такого особенного?
— Так ты же сам только что объяснил. К Егору собираются те, кто в других десятках…
— Объяснил, да не все! Слушай дальше. Во-первых, десяток Егора всегда сотню сзади прикрывает, то есть, он — и обережение, и как бы запас ратной силы на крайний случай. Ты вслушайся, парень: НА КРАЙНИЙ! Значит, десяток Егоров сотню от беды бережет, считай, как последняя надежда. Понимаешь?
— Понимаю. Выходит, там такой народ подобран, что к любой неожиданности готов.
— О! В корень зришь! А что это за люди, которые к любой неожиданности готовы?
— Ну… — Мишка чуть не брякнул: «Универсалы» и примолк, пытаясь подобрать соответствующий термин. — Уметь должны много и разное.
— Опять угадал! — Илья, кажется, обрадовался сообразительности собеседника больше, чем сам Мишка. — Так и есть! Когда надобно сотворить что-то необычное, неприятное или… одним словом такое, что ратникам не с руки или непривычно, Корней всегда людей из Егорова десятка берет. У каждого из них какое-то необычное умение или дар имеется. Какие именно, не спрашивай, не знаю, да и никто, кроме Корнея и Егора не знает… ну, почти. Кое-что, конечно, не спрячешь. Ты вот, мне рассказали, ляха пленного в лес уволок. На пытку, ведь так?
— Так, — согласился Мишка.
— Ну вот, значит, одно особое умение Дормидонта ты узнал. Но про это, почитай, всем известно, такое в тайне не сохранишь. А все и про всех Егоровых людей не знает никто. Так вот: для чего я тебе это рассказываю? Ты сейчас Совет созовешь, чтобы совместно удумать, как с добычей до своих добраться. Сам-то, надо понимать, способа не измыслил?
— Нет, дядька Илья. Не получается.
— Вот и я о том! Остался бы Егор цел, ты бы его на Совет, конечно же, позвал?
— Обязательно позвал бы. Нам знания опытного воина сейчас дороже золота.
— Ага! Но Егор без памяти лежит. Так вот тебе мой сказ: зови на Совет ВСЕХ Егоровых ратников. Никому неизвестно, какие особые знания у них в головах есть, а выбраться целыми и невредимыми они не меньше нас желают, значит, все, что знают и умеют, на пользу общему делу постараются обернуть непременно! Понял, о чем я?
— Понял. Получится как бы Егор, но в четырех лицах, — Мишка поскреб в затылке. — Только… Слушай, дядька Илья, а может быть ты на Совете старшим побудешь? Ты же старейшина наш, да и по возрасту с тобой только Молчун сравняться может…
— Струсил! — Илья сложил руки на животе и с изумленной улыбкой уставился на собеседника. — Хе-хе, Михайла и струсил! Кому сказать — не поверят!
— Да ничего я не струсил!
«Сэр, ну что вы, как пацан, ей богу! Опомнитесь!»
Мишка поерзал, посуетился руками, оправляя на себе амуницию, глянул в смеющиеся глаза Ильи и вдруг выдал такую матерную тираду, что даже у самого в носу засвербело.
— О как! — Илья восхищенно всплеснул руками — Эх, помощников моих нет, записать бы для памяти! Это где ж ты такое вычитал?
— Там же, где и остальное! — поднимающаяся изнутри злость, как ни странно, принесла облегчение. — Да, струсил! Не хочу дураком на глазах у отроков выставляться! Ладно бы сам вляпался: сначала «беру все на себя», а потом «не знаю, что делать», но ведь не сам же! Меня, оказывается, как козла на веревочке водили. И как теперь ратники на меня смотреть будут? А как мне им в глаза смотреть? Как приказы отдавать? А не дай бог мальчишки поймут, что надо мной насмехаются? Сколько трупов с Совета вынесем? Или, думаешь, Демка или Митька стерпят?
— А ну, уймись!!! — вот сейчас окрик у Ильи получился. — Слезу еще пусти: ах я бедный-несчастный! Ты ратников-то за дураков распоследних не держи. Никто из них ни словом, ни движением о том, как тебя к нужному поступку подводили, не напомнит. Потому что не насмешка то была, а учеба! Учитель же над учеником не насмехается, ибо неловкость ученика есть упрек учителю.
— А вот хрен! Леха, бывает, такое мне на занятиях говорит, что…
— Дурень! Леха не насмехается, а злость к учебе в тебе разжигает! И ратники насмехаться не станут. Это во-первых. Во-вторых, ты их и сам поучил. Да-да! Мне Сюха сам признался: и вообразить не мог, что делать, когда ребенку нож к горлу приставлен, а ты — раз и готово, будто заранее все знал. Так что, считай, толику уважения ты у ратников заработал, и немалую! Какие уж тут насмешки? И в-третьих, ты — сотник! Ты людьми повелевать поставлен и в ответе за каждого. Значит, ДОЛЖЕН! Через «не могу», через невозможно, через… Вот у меня однажды случай был…
«О, Господи, рехнуться можно!»
— Был я как-то загонщиком на облавной охоте, — переключился Илья с патетического тона на повествовательный. — Иду себе на лыжах, в колотушку стучу, покрикиваю… И вдруг прямо на меня выскакивает кабанище! Здоровенный, чуть не с корову величиной! Что делать? Бежать — догонит, борониться — с моим-то копьецом против этакого зверюги? Вот ты, Михайла, когда-нибудь пробовал на лыжах на дерево залезть? Нет? И я не пробовал, но получилось с первого раза! Фьюить, и там! А почему? Потому, что НАДО было! Вот и тебе теперь НАДО. Забудь обо всем: об обиде, о неловкости, о том, что кто-то чего-то не так подумает, о том, что сотник из тебя пока, как с хрена дудка… Не можешь ты теперь иначе — лезь на дерево, не снимая лыж, и упасть не имеешь права!
— Блин…
— Чего?
— Много ты знаешь про хрен и про дудку.
— Да неужто и про такое в книгах есть?
Рекомендациям Ильи Мишка последовал «с точностью до наоборот» — не стал собирать Совет вообще. В управлении это нормально. Сам управленец всего знать не может, а потому должен пользоваться знаниями экспертов, даже обязан, если не хочет натворить дури. Однако пользоваться не значит руководствоваться. Как утверждает Козьма Прутков в своем 101-м афоризме: «Специалист подобен флюсу: полнота его односторонняя». Эксперт обладает всей полнотой знания только в рамках своей специальности, в остальном же является таким же дилетантом, как и все прочие. К тому же, в отличие от управленца, эксперт, как правило, не извещен обо всех привходящих обстоятельствах, находящихся за пределами его компетенции, поэтому выслушивать его надлежит со всем вниманием и уважением, а вот следовать его рекомендациям — лишь постольку, поскольку… Ну и ответственность, разумеется, лежит на том, кто принимает решение, а не на том, кто советует.
Из Ильи и эксперт-то… как бы помягче выразиться… В свое время Михаил Ратников вдоволь, до тошноты, нагляделся на подобных специалистов: политологов с дипломом автодорожного техникума, экономистов с неполным средним образованием, публицистов, пишущих корову через ять, общественных деятелей со справкой из психоневрологического диспансера… И все до одного совершенно точно знали, как надо управлять государством! Было дело — двинула новорожденная российская демократия в председатели ленинградского горисполкома (советский эквивалент мэра) грузчика из магазина «Березка». Вот уж узрела тогда Северная Пальмира «небо в алмазах»! И что интересно: никому и в голову не пришло, что господа демократы тем самым следуют хрестоматийному примеру столь ненавистных им большевиков, поставивших директором банка бывшего председателя кассы взаимопомощи.
Илья, разумеется, дураком не был — умен, многоопытен, житейски мудр и обширно информирован. То есть знал понемногу почти обо всем, а как следует разбирался только в делах обозных, да неплохо в лекарских. В прочем же он пользовался теми обрывками разговоров, которые были ему доступны в походах, да информацией, распространяемой местными СМИ — трепотней таких же, как он, обозников, да «аналитикой» баб у колодца.
Какова информированность, таковы и выводы — Илья, несмотря на свой острый ум и здравомыслие, совершенно не замечал вопиющих противоречий в той версии описания десятка Егора, которую излагал.
Савелий Молчун — в описании Ильи мрачный, злобный мужик, прошедший чуть ли не через все десятки Ратнинской сотни, но нигде не прижившийся. Но кто позволил бы ему так «путешествовать»? Какой десятник взял бы его к себе, если Савелий перед тем не удержался в других десятках? Не бывает такого — и сам десятник не захочет себе такую головную боль организовывать, и рядовые ратники вряд ли пожелают принять в свою компанию подобного типа.
Дормидонт Заика — со слов Ильи рисуется портрет озверевшего еще в детстве, вконец озлобленного мизантропа, тешащего свои комплексы в допросах и пытках. А на деле? Да ничего подобного! Мишка видел, как Заика участвовал в допросе ляха — спокойно, деловито, умело, без малейших признаков садизма. Человек выполнял неприятную, но необходимую работу — добывал информацию и при этом наносил минимальный физический вред носителю этой информации, а когда поступил приказ его убить, сделал это мгновенно и безболезненно. Да и Арсений, взявшись объяснять тонкости пыточного дела, особо упирал именно на отличие Дормидонта от того же Бурея, который никем, кроме как палачом, быть не способен, ибо от мук жертвы испытывает удовольствие.
А сам десяток Егора в целом? Послушать Илью, так это просто-напросто помойка, куда сваливают мусор из других десятков! Злобные психопаты и не владеющие собой дурни. Да будь они такими на самом деле, давно перебили бы друг друга и никакой Егор, даже трижды талантливый, этого не предотвратил бы! Однако ничего подобного не происходит, наоборот — десяток эффективен, жизнеспособен и используется в роли спецподразделения, способного решать такие задачи, которые не под силу другим.
«Что-то здесь не так, сэр Майкл. Ваш «начальник транспортного цеха» явно попадает пальцем в небо. Вы привыкли ему верить потому, что он информирован, опытен и отнюдь не дурак, но по сути-то он обыватель. И пребывает в обывательском информационном поле, которое военных воспринимает весьма и весьма превратно, ибо обывателю они непонятны, а значит, страшны. Страшны своей сплоченностью и дисциплиной, умением убивать и рисковать своей жизнью, беспрекословным подчинением приказу и приматом обязанностей над желаниями. Ни на что подобное среднестатистический обыватель неспособен в принципе, ему это представляется тупостью и зверством, а в результате — непонимание и страх».
Илья, конечно, ратников не боялся — слишком долго и плотно он с ними общался — однако опасался и, самое главное, интерпретировал факты именно с позиции обывателя. Раз Дормидонт Заика является специалистом по допросам, значит — зверь и садист. Раз Савелий Молчун послужил во многих десятках, значит, его отовсюду выгоняли. Раз у Егора собраны личности… скажем так: нестандартные, значит, это отбросы Ратнинской сотни, с которыми только Егор и способен управиться, а Корней, надо понимать, сует этот десяток в самые «горячие» места, чтобы их поскорее перебили. И тут же Илья предлагает собрать на Совет всех ратников из десятка Егора.
«Спрашивается: где логика? Что могут насоветовать придурки, садисты и отморозки? А логика, позвольте вам заметить, сэр, все там же — в сочетании непонимания и страха. Зависти-то у Ильи, скорее всего, уже не осталось — сам пристроился в Мишкину организацию — притулился к клану Лисовинов, но ратников опасается по-прежнему, особенно Егорова десятка. А тут, как на грех, десятник, единственный человек, который способен держать их в узде, лежит беспомощным. Как сложно уйти домой с добычей, Илья прекрасно знает, и опасность нынешнего положения Мишкиного отряда понимает не менее прекрасно. А вот того, как поведут себя в такой ситуации «Егоровы отморозки», предвидеть не берется, вернее, воображается ему нечто абстрактно-ужасное.
И что же Илья придумал? Да, сэр! Вы совершенно правильно вспомнили «Дракона» Евгения Шварца: «Чтобы победить дракона, надо иметь своего собственного»! Вы, сэр Майкл — дракон Ильи! Вы, в его понимании, способны или подчинить себе, или уничтожить «безумного дракона о четырех головах» — Арсения, Фаддея Чуму, Дормидонта Заику и Савелия Молчуна. Самострел смертельно опасен и в детских руках, а уж в руках таких «детишек», как ваши отроки, и подавно. Ну, а вы, сэр, еще более непонятны и страшны, чем Егор, а значит, сможете… неизвестно, что именно, но что-то такое, что устранит исходящую от отморозков опасность. Вот так-то, сэр! «Маленькие люди» умеют спрятаться за спину более сильного и греха в этом не видят, а Илья, какие бы метаморфозы он не пережил, останется «маленьким человеком» всегда — таким родился, таким прожил большую часть жизни, таким и останется.
Он просто-напросто решил повторить ту ситуацию, когда Егор спровоцировал вас, сэр, на «Беру все на себя». Сходятся вместе «Егоровы отморозки» и ваши ближники, так или иначе возникает конфликт, и вы отморозков давите. Не хватит ближников, есть еще и опричники, вполне возможно, что нужные слова Илья Дмитрию уже шепнул, и опричники будут ошиваться где-то рядом в полной боевой готовности.
Вот так-то, сэр, все логично, но вся логика идет коту под хвост, если неверны исходные посылки, а они таки неверны! Вспомните спровоцировавший вас спектакль. Это ведь не театр одного актера — Егора, это было выступление хорошо сыгранной труппы. Весь десяток разыгрывал интермедию, и ни один ратник не сфальшивил! А допрос ляха? Да, наверняка это все у них уже не раз отрепетировано, а может и использовано неоднократно, но каков уровень взаимопонимания и слаженности, какое распределение ролей! Ни одной нестыковки. И вас, сэр, «ввели» в спектакль без сучка и задоринки. И это помойка? Это отбросы Ратнинской сотни? И лорд Корней доверил вас и ваших ребят придуркам и отморозкам? Он что, целенаправленно вас угробить вознамерился?
Ну, уж нет, дражайший начальник транспортного цеха, ты, конечно, «хотел, как лучше», но получается у тебя даже не «как всегда», а «как хуже». Если бы я тебя не знал, то решил бы, что сложилась классическая ситуация: взята богатая добыча и, как следствие, начались кровавые разборки между своими. Ты пытаешься стравить Младшую стражу с ратниками, чтобы в дележе участвовало поменьше народу. Разумеется, это не так, но так это выглядит со стороны. А все оттого, что ты, Илья Фомич, вообразил, будто все знаешь и понимаешь, хотя это иллюзия, и решил, что можешь мной манипулировать, а вот это уж и вовсе ни в какие ворота не лезет. Бить тебе морду прямо сейчас не стану, а вот твое «экспертное заключение» проигнорирую, и посмотрю, как ты на это отреагируешь». Илья отреагировал… да никак, в общем-то, не отреагировал — просто сидел и слушал, как Мишка отдает Антону приказ об отмене Совета и приглашении для разговора ратника Арсения. То ли Бурей в свое время приучил Илью к беспрекословному подчинению, то ли еще что-то, но ни возмущения, ни огорчения, ни удивления обозный старшина Младшей стражи не выказал.
— Значит, так, господа… — Мишка запнулся и недоуменно глянул на сидящих напротив Илью и Арсения.
«А как их называть-то? Ну, Илья — наставник, а Сюха? Да и хрен с ним, господа и все».
— Значит так, господа! Надо нам отсюда выбираться, и побыстрее, но мешают это сделать четыре беды… То есть, это я вижу четыре беды, а вы, может, еще чего-то добавите или, наоборот, мои опасения развеете. В общем…
«Да что ж вы мямлите-то, сэр? Так подействовало, что Арсений, на поверку, оказался не так прост, как вам представлялось? Ну, вспомните Козьму Пруткова, которого сегодня уже поминали: «Если на клетке слона прочтешь надпись: «буйвол», — не верь глазам своим» — и успокойтесь на этом. Не съест он вас, да и вообще: вы в одной лодке и он так же заинтересован в благополучном исходе, как и вы. Хватит комплексовать!»
— В общем, хочу с вами посоветоваться, как нам отсюда выбраться без потерь и иных несчастий.
— А что за беды-то? — вполне доброжелательно поинтересовался Арсений. — Да еще четыре штуки! Ты уж не пугай нас… господин сотник.
— Первая беда: придется коней уводить берегом, — не принял легкого тона Мишка, — а дороги мы не знаем, да и неизвестно, есть ли эта дорога. Вторая: князя и княгиню надо вывозить на ладьях, а ладейного дела никто из нас не знает. Третья: можем по дороге нарваться на отступающих от Пинска полочан или литвинов, или татей каких-нибудь. И четвертая беда: городненцы могут за нами в погоню пойти, а у них-то как раз ладейщики есть.
— А еще одну беду можешь добавить! — включился в разговор Илья. — Я про одежу говорю… и вообще про устройство. У нас три бабы по-летнему одетые, а погода портится — дожди, холодает… осень же. Им же еще и постели нужны, и какая-никакая крыша над головой. Опять же, кормежка… подъели запасы-то, а тут князья!
— Значит, пять… — начал было Мишка, но Арсений его прервал:
— А куда пойдем-то? Ты подумал?
— Подумал, хотя все это так… — Мишка неопределенно пошевелил в воздухе пальцами. — Для ладей, насколько я понимаю, есть два пути. Один — по притокам Немана, по малым речкам, через переволоки… в сторону Пинска, как-то так. Но этого пути никто из нас не знает, да и сложен он, наверное. И на отступающих от Пинска нарваться можно. В общем, не нравится мне этот путь. Второй — вверх по Неману и через переволок в Случь. Там — вниз по Случи до Слуцка и дальше в Припять и к Турову. Это вроде бы попроще, во всяком случае, понятнее. Но на переволоке тоже нарваться можно, кто его знает, что там сейчас творится. Возможно, и еще как-то можно пройти, но это мне и вовсе неизвестно.
— Угу… О! Слушай, Илюха, — Арсений встрепенулся, будто неожиданно вспомнил что-то важное — мы же куда-то за Слуцк лет десять назад ходили! Глеба Минского усмирять. Помнишь, еще ругались, что киевляне с другой стороны заходили… на Оршу, что ли? Им вся слава и добыча, а мы без толку проболтались.
— Помню, но ведь и ты тогда тоже там был… а что такое?
— Был-то, был, но я ж тогда в новиках ходил… первый поход. Ведут куда-то, я и иду, куда все, ни хрена толком не запомнил… да еще конь у меня захромал, я тогда больше о нем думал, чем о чем-то еще. А ты ж, вроде бы, раненых по Случи вывозил?
— А-а, вот ты о чем! Нет, от того дела нам сейчас пользы мало, мы от Случи совсем в другую сторону уходили — к Березине… Да и не дошли тогда.
— Вообще-то Роська… поручик Василий сызмальства на ладьях моего дядьки Никифора обретался, — вспомнил Мишка, — а Никифор с пруссами торгует, по Неману ходит. Может, Василий и помнит чего?
— Так чего ж ты молчал-то? — тут же ухватился за Мишкино предположение Арсений. — Давай сюда своего Ваську!
— Антон!!
— Здесь, господин сотник!
— Поручика Василия ко мне! Бегом!
— Слушаюсь, господин сотник!
— Шустрый, ишь старается… — Арсений проводил взглядом убегающего Антона — А сызмальства, это сколько? Он же у тебя и сейчас не больно-то старый.
— Да сколько себя помнит. Его Никифор еще совсем мальцом у ляхов на Висле отбил. Он даже имени своего тогдашнего не помнит, и откуда родом. Так и прижился на ладье, а потом ко мне перешел. Так что лет восемь, а то и десять назад… А знаете, Никифор запросто мог в те же времена, что и вы, где-то возле Слуцка быть… Или приказчик его — добычу у вас скупать.
— Ну, крутились какие-то двое… — припомнил Илья, — да добычи-то у нас тогда… слезы одни. По-дурацки все как-то сложилось…
— Господин сотник, поручик Василий по твоему приказу прибыл!
— Проходи сюда, Рось, садись, и давай-ка вспоминать. Приходилось тебе с Ходоком по Неману ходить?
— Ага, один раз… давно.
— Давно, это — сколько?
— Э-э… — Роська замялся — ну, лет пять, наверное.
«Пять лет… ему еще и десяти не было. Или уже стукнуло? Хотя, в детстве время медленно тянется, эти пять лет запросто двумя-тремя годами могут оказаться».
— Что-нибудь помнишь, Рось? Ну, волок из Случи в Неман, к примеру.
— Сам волок помню, а вот откуда и куда… Там, кажется не прямо из Случи, а из какой-то другой речки… не, не помню, но до нее точно Случь была. Болотисто там еще… помню, гребцы говорили, что когда-то там даже канаву прокопали, чтобы по суше тащить меньше, но половодьями размыло, а мастеров таких, чтобы все, как прежде сделать, теперь нету. Канаву ту делать не то грек, не то еще какой-то иноземец научил. Не просто рыли — сваи какие-то забивали… еще валуны как-то раскалывали…
«Ни хрена себе! Это что же, интермодальный коридор «из варяг в греки» судоходными каналами был оборудован? Однако, сэр! Или это традиционное для средневековья убеждение, что когда-то в прошлом люди были мудрее, знали и умели больше? Ну, в Европе-то это вполне естественно — смутные воспоминания об античности, о великой Римской империи, а у нас-то откуда? Хотя Роська сказал, что строительством руководил иностранец… Что, уже сейчас «нет пророка в своем отечестве» — цивилизация где-то там, а мы варвары? А почему бы, собственно, и нет? Вполне эту идею могли притащить с собой византийцы, вместе с христианством».
— Был у нас дед один, — продолжал Роська, — у него Ходок учился, он про эту канаву рассказывал, только не верили ему, смеялись, что сказки все… А я думаю, что не сказки! Ходок говорил, что у того деда все пути речные не только в памяти были, но и записаны на пергаменте. И еще что-то такое на тех пергаментах было, чтобы по морям ходить…
— А как было написано, по-нашему или по-гречески? — на всякий случай поинтересовался Мишка.
— Не знаю, я же не видел их.
«А если б и видел? Ты ж грамоте только у нас выучился».
— А Ходок видел?
— Наверное… он же рассказывал.
— А где они сейчас? Сохранились?
— Не-а. Сгинули вместе с тем дедом и с ладьей. Он куда-то за Царьград пошел… далеко… там еще это… башня такая стоит с огнем, и огонь тот ночью за сто верст виден. Не помню, как называется.
— Александрийский маяк?
— Вроде бы… не помню, мне оно ни к чему…
«Опаньки, сэр! А ведь и вправду, Александрийский маяк сейчас еще должен стоять. Одно из семи чудес света! Вот бы посмотреть…»
— Э-э! Молодежь! Сказки и башни — это все завлекательно, конечно, но мы-то здесь о другом говорим! — прервал отроков Арсений. — Или ты опять, как ляху, хитрые вопросы задаешь?
— Де нет, прости, дядька Арсений, отвлекся, — Мишка покаянно развел руками. — Слушай, Рось, нам надо пройти вверх по Неману до переволока, а там…
— Не дойдем! — безапелляционным тоном прервал своего сотника Роська. — Ты на ребят посмотри, которые со мной за князем ходили: все ладони стерты, всем Мотька какую-то траву на руки привязал… Грести-то не умеют, а нам против течения выгребать придется. А у Мотьки уже и лекарство кончилось, он с Яковом в лес собрался, нужные травы искать, да Дмитрий не пустил, от тебя разрешение требует.
— Это что ж, совсем никак? — спросил Арсений совершенно несвойственным ему упадническим тоном.
— Никак! — подтвердил Роська. — Мозоли на руках нужны. Немного, конечно, погребут, а там… кто нетерпеливый — запищит, а кто упрямый — у того рукоять в крови, а после этого, не то что грести — задницу подтереть толком не смогут, я уж не говорю, чтобы стрелять. Бери нас голыми руками.
— А если по чуть-чуть, с перерывами, с остановками? — попытался найти выход из ситуации Мишка. — Если до крови не тереть, через сколько дней ладони загрубеют?
— Ну-у… не знаю, — похоже, Роська действительно не знал. — Дня три-четыре, может, неделю. Да не знаю я! И не уйдем далеко! И так-то не быстрей пешехода против течения выгребать сможем, да еще с перерывами… Смех один! А что князь скажет, на такое позорище глядючи?
— Да плевать на князя! — на Мишку с изумлением уставилось сразу три пары глаз.
«Фильтруйте базар, сэр! Ишь, на князя плевать, демократ, понимаешь, республиканец!»
— Не воинское учение на торгу представляем! Нам не понравиться кому-то надо, а уйти отсюда без потерь! Поручик Василий, слушай приказ! Измыслить способ идти на веслах, хотя бы и медленно, но так, чтобы отроков не искалечить! Обсудить это с лекарем Матвеем и обозным старшиной Ильей. Должно быть что-то… я к примеру слы… читал, что в таком случае полезно бывает помочиться на ладони…
— Гы-гы-гы! — развеселился не к месту Арсений. — Во княгиня со своими бабами налюбуется!
— Зря смеешься! — укорил ратника Илья. — Я про это тоже слыхал, хороший способ. Да и ты тоже знать должен — в поле, да на огороде работал же. Лопата или соха почти такие же мозоли набивают.
— Да я не про способ, я про баб!
— Совсем оголодал, что ли? Мальчишек бы постеснялся, ты же им сейчас вместо наставника. Чему учишь?
— Гм… да… кхе-кхе… Ты там чего-то говорил, что бабам… гм, и раненым крыша над головой нужна. И одежки потеплее. Что скажешь… поручик? Как бы нам это устроить?
Роська, так и не услышавший до конца приказ сотника, вопросительно уставился на Мишку — отвечать ли? Мишка разрешающе кивнул.
— Я в ладьях смотрел, нет там почти ничего нужного. По первости можно отдать бабам плащи наши, ну, и шалаши на ладьях устроить. Я сам не делал, но видел, как такое делается. Несколько дней переживут, я думаю.
— Несколько дней? А потом?
— Так люди же по берегам живут! — пояснил Роська таким тоном, будто разговаривал с идиотом. — Если найдем, чем расплатиться, нам все сделают. И избушки кормовые легкие поставят, и одежка найдется… не княжья, конечно, но теплая, и еды продадут. Даже гребцов нанять… не в одной веси, конечно, но в нескольких люди наберутся. На реках, где много ладей ходит, в прибрежных весях не только рыболовством живут. Проходящие ладьи для них приработок, только плати, все сделают. А на переволоке так там и вовсе, что хочешь! Даже амбары есть, чтобы ладью на зиму поставить.
— Найдется у нас, чем заплатить, или?.. — Арсений многозначительно похлопал по рукояти меча.
— А как сторгуемся, — усмехнулся Мишка, — так и расплатимся. Вот с погоней что? Хотя я тут уже кое-что сделал. На сколько-то, да задержится…
— Ага, — согласился Арсений. — Задержится Веселуха. Пока просмеется… Видел я это твое кое-что. Думаю, к вечеру он сюда как раз и вернется. Хорошо, если один. Некого ему с собой брать, да и не возьмешь на такое дело абы кого. А сам он не отстанет.
— Да никак, Сюха, ты его одного испугался? — влез в разговор Илья, задиристо выпятив вперед бороду. — Ну и что, коли так? Неужто вы вчетвером одного-то не словите? Да…
— Это с тебя одного толку, как с кобылы яйца, а Веселуха нам что болячка на заду — вроде и не видно, но забыть о себе не даст, — Арсений даже не глянул в сторону Ильи и голоса не повысил, но тот вдруг заткнулся на полуслове и словно исчез. Сказалась привычка обозника замолкать, когда ратники начинали толковать о воинских делах. Да и Мишке вдруг стало не по себе, словно другой человек появился. Арсений смотрел серьезно и говорил так, что даже мысли не возникало его перебить.
— Забиться могу на всю добычу с похода — не усидит Тимофей на ладье. Тот циркус, что ты ему тут показал, может, для Скуки и сгодился бы, а Веселуха сразу прикинет: как только мы их проводим, так и рванем отсюда следы заметать. Ну а то, что ты там при нем распинался про ночлег, так считай, ты ему это и подтвердил.
«Но что ж он смотрел, как я там лоха полного изображал?! Ну, по мозгам пацану дать, чтоб не зарывался — это одно, но позволить ТАК подставиться… Педагог хренов!»
— Так какого ты меня не остановил, коли видел? — вызверился он на Арсения. — Ну, я дурак, но ведь ты-то мог…
— Да ни хрена я не мог! — рявкнул в ответ ратник. — Не обманешь такого, понял? Только хуже сделаешь…
— Да неужто он приказ князя нарушит? — все-таки встрял Илья. — Ему детей беречь велено!
— С детьми есть кому заняться, а приказ… — отмахнулся Арсений и ответил не Илье, а Мишке. — Князь-то у тебя в полоне, значит, слова его не в расчет. Что бы мы тут ему ни показывали, он за первым же кустом с ладьи соскочит и сюда. Да я бы и сам на его месте… Только я вон Чуму и Молчуна с Заикой прихватил бы, а он одиночка… Тут уж поверь, не отстанет он, пока жив. Так и будет идти следом, пока князя своего не выручит… Ну, или хотя бы присмотрит за ним. И гоняться за ним по лесу дело дохлое.
— Да как он выручит-то? Один? — снова влез Илья. — Против нас-то всех?
— Как-как… Через каку! — рявкнул Арсений. — Вон его, — кивнул он на Мишку, — скрадет или тебя… Хотя, нет, на хрен ты ему сдался — кто ж на тебя князя разменяет-то?…
— А Стерв?
— А что Стерв? Он охотник, а Веселуха воин. Отследить его можно, а вот выловить… Он и Стерва, и ещё с пяток положит, пока достанем. Нам бы его с хвоста стряхнуть, да так, чтобы он вернуться не надумал… Эх, взять бы такого сейчас с нами — вот подмога… — неожиданно мечтательно протянул ратник. В его голосе прозвучало искреннее уважение и даже восхищение профессионала, по достоинству оценившего коллегу. Взглянул на оторопевшего от внезапного откровения Мишку и тут же оборвал сам себя. — Ладно, пустое. Нам сейчас его обдурить надобно…
Мишка почувствовал, как пылают у него уши… В очередной раз пришлось убедиться, что военное дело, тем более такое его специфическое направление, как работа спецуры, по книгам и фильмам не изучишь. То есть на то, чтобы спланировать одну операцию, пусть такую весьма не банальную здесь, как освобождение заложников, его знаний из ТОЙ жизни еще могло хватить, даже воображение Арсения потряс, как тот же Илья давеча сказал, если не приврал, конечно, чтобы у пацана самооценку поднять. Но и все. Тут же со всего маха в лужу сел и сам не заметил как — еще и гордился собой! Идиот…
А такие практики, как Веселуха, Егор, Арсений, хоть и понятия про ту спецуру не имеют, кин не видели и книжек не читали, но сами уже именно так и работают. И на их стороне опыт, хоть и без того информационного багажа, что имеет обыватель двадцатого века (а Михаил Ратников в своей прошлой жизни, как ни крути, в ЭТИХ вопросах являлся именно обывателем — хоть и выше среднего уровня, и с допуском к большему объему информации благодаря общению во властных структурах).
«Огребли, сэр Майкл? А вы думали, тут все в дровах найдены, один вы весь в белом? Вот Арсений вам и щелкает по носу — и правильно щелкает! Вы же не учите Сучка строить на том основании, что сами про стройку теоретически знаете больше него. Так с чего вы взяли, что воевать умеете лучше, чем тот же Арсений? Нет, срочную вы, конечно, служили, да и на месте уже кое-что освоили; тут ваши знания на порядок больше, чем в плотницком деле, но плотничать вам, сэр, нужды нет, а вот воевать придется. И если не хотите людей смешить, извольте учиться у профессионалов — как выяснилось, они тут не только мечом махать способны. А пока вы этот раздел как следует не освоили, не лезьте за пределы своей компетенции, как вы давеча, хоть и мысленно, сами тому же Илье и присоветовали; умнее покажетесь. В общем, поступайте, как нормальному управленцу и надлежит — доверьте этот участок профессионалам. Хотя, они, кажется, не дожидаясь вас, делом занялись».
— Это я понимаю, а как? Сам же говоришь — с головой ратник…
— Голова иной раз тоже помехой становится, — усмехнулся Арсений, — особливо когда в одиночку воевать приходится. Значит, так…
* * *
Арсений не напрасно так высоко оценил коллегу: не успела ладья отойти по реке и десяти верст, как Веселуха исхитрился зацепиться за какую-то корягу веслом, сломал его и посадил ладью на мель у самого берега. Всадники, которых специально отрядили проследить за возвращающейся в Городно ладьей с княжескими детьми, видели, что получилось все не нарочно; поверили или нет — это второй вопрос. Важно, что он, как и предсказывали Мишке его советники, грамотно организовал причину остановиться на ночь не очень далеко от остальных освобожденных заложников, а самое главное — от своего князя.
Немногочисленная свита при княжатах только-только начала устраивать детей на ночлег, а Веселуха уже бежал по лесу. Чтобы не рисковать, он дал хороший крюк и появился у стоянки ратнинцев, когда начинало смеркаться, пройдя по их собственным, оставленным накануне, следам.
Мальчишки в кольчугах Веселуху не особо волновали, но вот немногочисленные взрослые ратники настораживали, поэтому первого часового, открыто бродившего со своей стрелялкой вдоль опушки, городненец даже в расчет не взял: серьезную охрану наверняка выставили скрытно. Настоящие секреты, охраняющие подходы к реке и лес со стороны берега, в сгущающихся сумерках он все-таки разглядел, а заодно посчитал охрану при князе и затаился в удобном месте, откуда хорошо просматривалась поляна, где остановился сотник этих молокососов. Правда, ратнинские «коллеги» сразу же после отплытия ладьи тщательно обследовали окрестности и расположение «ставки командования» подыскали с умом, так что особого выбора у Веселухи, по сути, и не оставалось.
Топот копыт полусотника насторожил — в сумерках по лесу верхом можно ехать только по великой надобности. Оказалось, гонец, один и явно откуда-то издалека: в седле еле держался, а едва оказался на земле, поковылял к костру, у которого собрались боярич с ближниками, что-то сказал, передавая молодому сотнику какое-то послание, и жадно ухватился за поднесённый ковш. Веселухе все это, естественно, не понравилось: не дай Бог, прибудут взрослые ратники, тогда освобождение князя намного усложнится, а то и вовсе станет невозможным.
Мальчишка-боярич тем временем попытался прочесть послание при свете костра, не преуспел и велел принести факел. Пробежал глазами написанное, подозвал к себе одного из взрослых и сунул тому грамотку. Прочитав послание, ратник принялся что-то доказывать, не очень громко, но достаточно, чтобы спрятавшийся неподалеку Веселуха расслышал, как в разговоре поминают Городно. Тимофей замер от нехорошего предчувствия, напряженно вслушиваясь в реплики, которые доносились до него.
— Воевода наказал… через Городно… Мономашичи скоро подойдут… Ляхи всегда сволочами были… ладьи… кони… — обрывки слов не давали Тимофею ни малейшей возможности понять, что же именно произошло. А ведь произошло — и явно что-то важное. В том, что ляхи последние сволочи, он и сам не сомневался, но что они на этот раз отмочили, и при чём тут Городно?
А пацанья рать уже вовсю шебуршилась, выполняя распоряжения начальников.
— Ладьи готовьте к утру, с рассветом выступим…
Мишка, продолжая обсуждать что-то со своими ближниками, спустился к воде, и Веселуха расслышал его голос вполне отчетливо. Судя по всему, отроки собирались идти к Неману. Много бы Веселуха дал, чтобы узнать, что же написано в той грамотке, если гонец чуть не до самой темноты по лесу коня гнал и сам едва живой…
В общем, не ошибся Арсений в оценке Веселухи! Мишка, отыграв свою партию в очередном спектакле для одного зрителя, побродил еще по лагерю и, поорав на мечущихся отроков, подозвал, наконец, своего адъютанта, отдал распоряжение, и вскоре для него раскинули пару потников. Он на них и улегся, дескать, то ли устал, то ли просто невместно бояричу бегать, как обычному ратнику.
«Да, сэр Майкл, Станиславского тут нет и генеральной репетиции не предусмотрено, так что «Не верю!» с первого ряда кричать не будут. Но и ставки повыше, чем сорванная премьера…»
В любом случае, Мишке сейчас оставалось только лежать и ждать. Веселуха появился рядом с ними почти бесшумно: «охранник» при сотнике обернулся только чтобы словить по уху и свалиться без памяти, а сам боярич и вовсе ничего не заметил, только свет в глазах вдруг погас…
Мишка увидел в свете факела озабоченное лицо склонившегося над ним Арсения и сел. В голове гудело.
— Ну, дядька Арсений…
— Что? Здорово он тебя?
— Не особо… Но мастерски. Я и не понял, что к чему.
— Да не боись, всё чисто… Он тебя просто вырубил, чтобы не шумел. Ему тебя калечить резону не было. Сейчас уже, поди, обратно к своей ладье подбегает.
Оба хохотнули.
«Поздравляю вас, сэр! Мотивация противника на нужное нам поведение с помощью психологического воздействия на оного путём проведения грамотной операции по его дезинформации удалась. И даже голова у вас цела осталась. Вроде бы…»
А Веселуха несся через лес: вытащенную у Мишки грамотку он смог прочитать, только отойдя от ратнинцев на версту, не меньше — ближе разводить огонь не рискнул. Послание и впрямь, на его взгляд, стоило всех усилий. В нем воевода Погорынский писал внуку, что ляхи вырезали три десятка Городненских ратников, угнали в полон подвластных городненскому князю жителей округи, разгромили какой-то обоз, а теперь идут прямо на Городно, потому что один из Мономашичей подошел с юга и перекрыл им путь в полоцкие земли по южным дорогам, сам Погорынский воевода обошел их с севера, а внуку с его сотней приказывал идти к нему в помощь.
В общем, договор с князем Всеволодом ляхи порушили — как сволочами были, так ими и остались! А в Городно-то и не знают ничего! Если не успеет он упредить — разорят город ляхи, дотла разорят…
— Н-да, вот только вам и признаюсь, мистер Фокс, но повезло нам, как зайцу на минном поле, ей-богу повезло! Потому как плюхнулись мы с вами мордой в лужу собственной некомпетентности, и еще легко отделались! Именно с вами — мог бы и намекнуть, рожа твоя бронзовая, что я берега теряю!
Ведь я только когда объяснял княгине, что в случае неудачи нашей спасательной операции и ее светлость, и детей, и ближников пришлось бы ликвидировать и утилизировать, во избежание эксцессов со стороны любящих родственников, сам только тогда и понял — а ведь и пришлось бы! И ее, и князя… И мало того — она-то с самого начала тоже понимала, что выхода у меня другого не было бы при таком печальном исходе. И нечего морду корчить — издержки профессии, привыкайте.
Арсений со своими наверняка все понимали, и княгиня понимала, мало того, и сама на моем месте такой же приказ отдала бы… Не понимала только, насколько пацан это осознает и решится ли до конца пойти, потому и не возмутилась на мой ответ. То есть, на попытку поучить ее вежеству среагировала достаточно бурно, а вот на то, что ее зарезать могли — нет. Испугалась и наконец-то стала принимать всерьез — да, но не возмутилась ни разу, позвольте вам заметить. Ибо тоже в своем роде управленец и не могла не осознавать, что такое решение логично и в данной ситуации единственно возможное для любого разумного командира.
Хотя в книжках про такое поминать и не принято — ну, не могут «наши разведчики» поступать, как «ихние шпионы»… А вот хрен! Не только моя голова и великая цель на кону стояли — Рюриковичи бы ВСЕХ вырезали за погибшего или тяжело раненого — даже случайно — княжича: и младшую стражу, и сотню, и Ратное… Не имел я права свидетелей в живых оставить!
Мишка вдруг вспомнил, как однажды в случайном разговоре в ТОЙ жизни знакомый отставник одной из очень серьезных спецслужб, много повоевавший и переживший, обычно выдержанный и невозмутимый, неожиданно завелся в ответ на выданную кем-то из демократов фразу про «неприемлемые способы ведения войны» и чуть не за грудки стал хватать оппонента:
— На войне нет нечестных способов ведения боя! Все, что ведет к победе — правильно! Вообще все! Тот, кто думал иначе, гниет в земле вместе людьми, которые ему доверились! И плевать мне на чужих! Любая победа — это прежде всего сохранение СВОИХ! Даже если порой приходится частью своих жертвовать…
Ратников и тогда с ним согласился, но только сейчас стал понимать, и то не до конца, что тот капитан чувствовал и почему так вспыхнул, хотя по-прежнему мог только догадываться, ЧТО тому довелось испытать.
Мишка тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и снова взглянул на терпеливо ожидающего продолжения беседы Лиса:
— Конечно, можно нам с вами утешаться тем, что в конечном итоге именно моя идея с дезинформацией противника в Пинске сподвигла сегодня Арсения и его коллег на выработку гениального плана по нейтрализации Веселухи и полного исключения погони. Вопреки всем моим стараниям, надо признать. Но будем справедливы — каково исполнение! Да и так ли уж нова для них эта мысль — что-то я в последнее время сомневаюсь…
Хотя они тогда неподдельно восхищались моей смекалкой, но остается вопрос — чем именно? То ли уникальностью и новизной самого подхода к решению проблемы, то ли красиво разработанными деталями. Ну так и мы должны отдать должное мужикам, ведь они разрулили массу проблем, и выигрыш, как у всякого добротного управленческого решения, получился сразу по нескольким направлениям.
Во-первых, будьте уверены, мистер Фокс, что Веселуха из игры выбыл. Нет сомнения, что сейчас он стремительным марш-броском несется к ладье. Во-вторых, он сделает все от него зависящее, чтобы ладья с детьми в кратчайшие сроки добралась до стен Городно, под защиту гарнизона: опасность повторного захвата княжат ляхами перевесила все прочие его соображения.
Но это еще не все — и по прибытии ему ой как будет чем заняться! Это в-третьих. Обладая такой информацией, что мы ему подкинули, они с оставшимися ближниками, пожалуй, все Городно с окрестностями на уши поставят, причем под мобилизацию попадут все, кто способен носить оружие. Следовательно, ляхи поимеют такие проблемы с эвакуацией, какие мы сами им при всем нашем старании организовать не смогли бы. То есть и задачу, поставленную Корнеем перед младшей стражей, он за нас, считай, с лихвой выполнит.
Наконец, в-четвертых, эффективная операция по недопущению благополучного отбытия ляхов на родину сработает на авторитет князя Всеволодко Городненского, Всеволода Туровского, а косвенно Корнея, ну, и наш. Так что Арсений, считай, мимоходом такие узлы развязал, что просто праздник какой-то.
Что вы говорите, мистер Фокс? Как бы теперь этот праздничный фейерверк не перешел в оружейный залп расстрельной команды? Это верно, зарвались мы с вами, и ой как зарвались! Крутыми спецназерами себя вообразили… А ты куда смотрел, харя чеканная? Не видел, что ли, что не по Сеньке шапка…
Мишка чуть не выронил своего бронзового собеседника, заткнувшись на полуслове. Стало вдруг не до игр с бронзовой фигуркой. Вот оно! Вот что его мучило, что сидело в подсознании и давило так, что он чуть на истерику не сорвался! Ну да — типичное головокружение от успехов, всемогущим и всесильным себя почувствовал.
«Думайте, сэр Майкл, думайте! Хватит играть — наигрались уже…»
