ГЛАВА 25,
в которой герой узнает, что люди и нелюди пользуются разными способами, подчас оригинальными, дабы не болтать лишнего
Вампир Арлан сидел на металлическом, вмурованном в пол стуле прямо напротив меня. Нас разделяли две решетки, отстоящие друг от друга на полтора метра, которые были усажены рунами солнца и света, к которым вампиру было не прикоснуться. Маску с него сняли.
Рядом со мной никого не было, мы были вдвоем, хоть я ни на секунду не сомневался, что нас подслушивают и записывают. Стоит за стенкой магнитофон с большими, медленно вращающимися катушками, а за ним ― очередной унтер с эмблемами связиста и в наушниках.
Камера эта была специально предназначена для допросов всевозможной нечисти и нежити. Теперь судьба свела меня в ней с вампиром, которого я сам захватил совсем недавно. Я глянул на его руки, которые он прятал в грубом балахоне с капюшоном ― такую ему здесь выдали тюремную одежду. Он перехватил мой взгляд, сказал:
― Понемногу начали расти. Вовремя их ампутировали.
Он имел в виду свои ладони, сожженные святой водой во время захвата. Я кивнул, сказал:
― Это хорошо.
На самом деле мне было совершено все равно, вырастут у него руки или нет, я вообще предпочитаю вампиров убивать, нежели арестовывать, а потом с ними беседовать. Мерзкие это твари, не пойми что. Человеческий дух их покинул, место его занял демон. И демоном становится вампир. И демон не какой-нибудь, не полудемон вроде тифлинга, не кто-то еще, а самая настоящая бестелесная тварь с нижних планов бытия. Вроде и говоришь почти с человеком, а за фасадной вывеской лишь мрак и пустота на самом деле. С бездной общаешься.
Лицо у него не заросло, один глаз покрылся белесым бельмом. Руками он лицо защищал ― рук лишился, но защитил не до конца.
― Зачем ты меня звал?
― Хотел поговорить, ― ответил вампир.
― О чем? ― удивился я.
― О том, о чем я не хотел говорить местным следователям. Я, признаться, вообще не очень хочу говорить им хоть что-то. Не нравятся они мне как собеседники, ― усмехнулся он.
― Они, в общем, на любовь и не напрашиваются, ― съехидничал я. ― Скорее наоборот. Но с ними все больше общаются, пусть не всегда добровольно.
― Я знаю, ― кивнул он. ― Человеку легче устоять на допросах, чем вампиру. Человек может умереть под пытками, а вампир такой роскоши лишен. Хотя мы чувствуем боль не хуже людей.
― А это уже я знаю, ― сказал я. ― Тем более что есть специальные способы причинять боль вампиру. Так чего же ты хотел от меня?
― Ты пойдешь искать лича Ашмаи?
― Так высоко я не замахиваюсь: не моя весовая категория. Я пойду искать человека, колдуна, который, судя по всему, на Ашмаи работает, ― ответил я.
Не вижу причин это скрывать, тем более что я его про Пантелея уже спрашивал.
― Я тебе помогу. Но взамен ты мне должен кое-что пообещать. Пообещать той клятвой, которую ты не нарушишь. Есть у тебя такая?
― Есть, ― кивнул я.
Вампир помолчал, глядя в сторону. Потер подбородок о жесткий край капюшона. Затем опять повернулся ко мне:
― Ты знаешь, что вампиры могут любить? При определенных условиях, разумеется. Знаешь?
― Знаю.
Вампиры, самые самовлюбленные, самые самолюбивые и самые эгоистичные существа на лике земли, действительно способны любить и способны жертвовать собой во имя кого-то. Но только в единственном случае ― своих сайрос. Так на одном из древних языков называются вампиры ― любовники по крови. Если женщина-вампир «посвятила», а точнее, обратила в жаждущую крови тварь влюбленного в нее мужчину, или наоборот, ― они будут любить друг друга. И, скорее всего, вечно. В других случаях понятие «любовь» для вампира пустой звук. Равно как и «дружба», «милосердие», «сочувствие» и все подобное. Вампир внутри «изысканно пуст», как они сами о себе говорят. Пустой звук по отношению ко всему, кроме сайрос.
― У меня осталась женщина, ― продолжил Арлан. ― Она посвятила меня. Я был влюблен в нее человеком, остался влюблен вампиром. Она неподалеку от лича. Я хочу, чтобы ты мне пообещал, что если ты все же доберешься до них, то не тронешь ее. Даешь ей уйти. Если получится.
― Ты думаешь, у нас будет возможность поговорить? ― усмехнулся я. ― Такой опыт общения с вашим видом у меня отсутствует. И к тому же вероятность того, что я сумею приблизиться к Ашмаи, стремится к нулю. Не мой калибр.
― Ты заблуждаешься насчет своего калибра, ― ответил Арлан. ― Как заблуждался я. И как будут заблуждаться они. Они ждут армий врага, они ждут магических атак. Они не ждут человека с силками на зайца, который расставит их ночью на дороге в уборную. И это ошибка. Я думал об этом все время.
― Все равно не вижу способа завязать разговор с твоей сайре, ― пожал я плечами.
― Мое имя, произнесенное вслух, остановит ее, даже если она уже вцепится клыками тебе в шею. Равно как и ее имя остановило бы меня. Мы обречены друг другу.
― Это я знаю ― насчет обреченности, ― кивнул я. ― А вот насчет имени… а не врешь ли ты, нежить?
Вампир засмеялся. Негромко ― мягким, обволакивающим смехом. Недаром говорят, что у них есть способности зачаровывать голосом, хоть и не сильные.
― Нет, я не вру. Я поклянусь тебе в этом ее жизнью ― единственным, что есть святого в моем существовании.
― Хорошо. Это серьезно. Что я получу взамен?
― Я примерно знаю, где искать постоянный, но тайный портал, ведущий в одно из убежищ. Я не могу поклясться, что там будет тот, кого ты ищешь. Я не знаю, вернется ли он еще когда-нибудь туда. Но знаю точно, что он там бывал. Я думал ― и вспомнил, хоть и знал его под другим именем. Других колдунов из пришлых среди них просто нет.
― Под каким именем?
― Белый. Просто Белый.
Не врет, скорее всего. Александр Белый ― так он уже назывался. Возможно, я получаю еще одну ниточку. Они лишними не бывают. А вампиршей больше, вампиршей меньше… Я за нее десяток других изведу, не вопрос.
― Я поклянусь тебе, Арлан, в том, что, если у меня получится ― а я приложу все силы, чтобы получилось, ― я не причиню вреда той, кого ты назовешь. И отпущу ее с миром туда, куда ей будет угодно уйти.
― Я верю, ― склонил голову вампир. ― Я это умею чувствовать. Ты действительно поклялся, а не произнес слова. Ее имя ― Ливия. Черноволосая голубоглазая женщина, прекрасная как алмаз, светящийся в адском пекле. Ее ты сбереги.
― Хорошо, ― кивнул я. затем спросил: ― Где твоя часть сделки?
― В Гуляйполе на улице Длинный Тесак, что на самом берегу, есть дом. На первом этаже таверна «Хромой разбойник». На двух этажах ― номера, которые сдадут на час. Но есть и глухой подвал. В подвале есть потайная дверь, которую можно увидеть только с заклятием «истинного взгляда», ее закрывает иллюзия большой силы. За иллюзией дверь железная. Которую можно сломать. Или взломать. Или взорвать. Как угодно. За ней ход ― длинный, темный. В конце хода есть портал, активированный всегда. Он ведет за Лесной хребет, от портала ― дорога, скорее даже тропа, годная конному, но повозка не пройдет. Сам выход во дворе крошечного замка, даже не замка, а крепкого особняка.
― Выход охраняется?
– Наверняка, но я не знаю каким образом. Меня провожали ― и сразу же вели дальше от этого места. Там есть конюшня, в ней кони, которые не боятся вампиров. Конному все равно пара дней пути, но есть убежище для ночлега, там и для лошадей место есть. А затем дорога упирается в большой замок, в котором бывает Белый. Бывал, по крайней мере, часто бывал. И дорога туда одна, и все вокруг охраняется. Как именно ― я тоже сказать не смогу. И магически, и не магически, это я знаю. Как обойти охрану ― не имею понятия. А через портал можно прорваться.
― Хорошо, я проверю, ― кивнул я. ― Если ты обманул ― я вернусь.
― У тебя плохо с логикой, ― засмеялся вампир. ― Если я обманул, твоя клятва ничего не стоит. Я не обманул. Ищи портал там.
― Верно. Наверное, устал я сегодня. Что ты хотел еще сказать? Я бы ушел из этого гостеприимного места с удовольствием.
― Хотел попрощаться. Уже не увидимся, ― ответил вампир. ― Помни, что ты мне обещал.
― Может, и увидимся, ― пожал я плечами.
― Нет, уже не увидимся, ― повторил вампир и посмотрел в потолок.
Я встал со стула, понимая, что сейчас произойдет что-то. Вампир зашевелил губами ― сначала беззвучно, затем я его услышал. Голос его стал громче, затем начал двоиться, троиться. Он уже кричал, притом так, что гудели решетки, разделяющие нас. Он кричал что-то вроде: «Теперь же, Ашмаи, лич и сеньор нашего народа, я предаю тебя этим людям. Я предаю твое дело и предаю твое имение! Я называю им твое настоящее имя, ибо имя это ― Ac…»
В этот момент голос его пресекся, словно кто-то звук выключил, а сам он вспыхнул, как облитый бензином. По мне ударило страшным жаром, я едва успел отскочить, прикрывшись локтем, броситься к выходу, где в дверях столкнулся с двумя надзирателями, бегущими к нам. Но, ощутив этот жар, они тоже бросились назад, топая ботинками по бетонному полу.
― Пожарных зовите! ― заорал один из них.
Где-то громко затрещал звонок пожарной тревоги, послышались крики. Но все закончилось само собой ― окутанное пламенем с головы до ног тело Арлана пару раз метнулось из стороны в сторону, ударилось в решетку с такой силой, что та загудела, упало навзничь, пару раз дернулось и затихло. Костер быстро догорел, и через пару минут о том, что случилось, напоминал лишь тяжелый запах серы и кучка пепла в форме тела скорчившегося человека. Я стоял, открыв рот от изумления.
― Какой прекрасный способ, ― послышался у меня за спиной голос Бердышова. ― Как же мы до него не додумались?
Я обернулся. Генерал стоял прямо у меня за спиной. Я не слышал, как он подошел.
― Не додумались до чего?
― До такого способа самоубийства, как тот, который вы видели сейчас. Вы же поняли, что вампир вовсе не собирался выдавать Ашмаи?
― Ну… да. Слишком уж громким и долгим было вступление. Много патетики.
― Верно, ― кивнул Бердышов. ― На нем было заклятие «огненной печати». Тот, кто выдает запечатанную тайну, сгорает так, как мы видели только что. Быстрая, неотвратимая смерть.
― И что? ― не понял я, к чему он клонит.
― Знаете, я не всегда сидел в кабинете, ― сказал он, прихватив меня за локоть и тихонько направляя к выходу. ― В двадцатилетнем примерно возрасте мне случилось попасть в плен. Мы тогда работали против одной странной секты с изуверскими наклонностями. Через день после пленения я мечтал о смерти столь же горячо, как и о жизни. Еще через день меня освободили. Чистое везение ― банда просто напоролась на эскадрон зуавов, и к тому же меня забыли добить. Меня вылечили, но я помню каждую секунду своего дня в плену.
Мы поднялись по лестнице, по той самой, из подвала, по которой мне сегодня ходить уже довелось. Бердышов шел рядом, продолжая говорить:
― Мне повезло, а многим агентам так не везет. Что мы знаем о том агенте, который бесследно исчез с разгромленной явки в Биларе? Я знаю, вы об этом прочитали. Какую судьбу он встретил? Ведь это так просто ― не дать пленному покончить с собой.
― Верно, не сложно, ― осторожно подтвердил я.
― А теперь представьте, что я наложил… не сам, разумеется, но все тверские маги по моему ведомству служат, наложил на вас заклятие «огненной печати». А еще лучше ― заклятие «ядовитой печати», отравляющее быстро и безболезненно. А предмет, который вам нельзя разглашать… ну… ― Он поискал глазами по сторонам, затем вытащил из кармана свой бумажник.
Раскрыв бумажник, он заглянул в него, быстро пересчитал купюры.
― Вот… двести двадцать рублей на ассигнации. И это мы можем сделать секретом, если пожелаем. И теперь, для того чтобы вы могли в любую секунду покончить с собой, вам достаточно будет выкрикнуть: «В кошельке у Бердышова такого-то числа такого-то года было двести двадцать рублей на ассигнации!» Ну или еще что-нибудь. Каково?
Я даже остолбенел от такой простоты решения. Действительно, кто меня спросил бы о такой ерунде? Никто. Кому это охота знать? Никому. Даже мне самому. Плевать мне, сколько сейчас денег в кошельке у Петра Петровича Бердышова. Можно ли сделать это смертельной тайной? Да проще некуда ― что угодно можно сделать. То, что ты будешь повторять вслух во время наложения заклятия. И окажись я в руках у… того же Пантелея, например, я смогу убежать в смерть от того, что может быть хуже.
― Скажите, ваше высокопревосходительство… ― обратился я к Бердышову. ― А нельзя ли мне стать испытателем подобного способа?
― Почему бы и нет? Придумайте только, чего вы никогда в жизни не станете говорить вслух, даже будучи мертвецки пьяным. Что вам не важнее всего в жизни?
