Глава двенадцатая
Человек с тростью

– Бог в помощь, господа затейнички! – раздался мужской голос, молодой, веселый, дерзкий.

Что-то определенно произошло, ситуация переменилась – Ольга почувствовала, как от ее горла отодвинулось холодное лезвие ножа, а давившая на затылок широкая жесткая ладонь словно бы обмякла. За руки ее держали по-прежнему, но хватка значительно ослабла.

Некогда было рассуждать и гадать, следовало использовать малейший шанс – и она рванулась, вскочила на ноги, выбросив вперед колено. Каковое и вступило в соприкосновение с той частью тела Кудеяра, что требовала ублажения на гнусный манер. К сожалению, колено угодило именно туда, а не куда-нибудь еще, где могло нанести гораздо больший урон – Ольга, уже давно не причислявшая себя к невинным цветикам, знала о мужчинах достаточно, чтобы понять, куда их в случае чего следует бить.

Однако и так определенные достижения налицо: Кудеяр отпрыгнул, ругаясь, Ольга шарахнулась в сторону, прижалась к дощатой перегородке, схватила со стола единственное, что годилось в качестве импровизированного оружия – массивный штоф синего стекла с выпуклым двуглавым орлом, занесла его над головой, пренебрегая тем, что на одежду ей пролилась вонючая дешевая сивуха.

Теперь появилась возможность осмотреться, выяснить, в чем причина перемен…

Причина эта имела конкретный облик незнакомого молодого человека, стоявшего посреди сводчатой комнаты с видом вовсе не угрожающим, наоборот, он выглядел так, словно ему ужасно скучно, в полном соответствии с последней светской модой, требовавшей показной меланхолии. У Ольги моментально сложилось твердое убеждение, что это человек из общества: одет безукоризненно, в точнейшем соответствии с последними веяниями прихотливой парижской моды, моментально перенимавшейся в империи, завит и причесан столь же идеально. Косые бачки и закрученные на гусарский манер усы придавали ему вид офицера, одетого в статское. Лицо решительное и, что греха таить, красивое, свидетельствующее о недюжинной силе воли – молодой человек, если верить физиономистике, нимало не походил на вялого светского бездельника. Одну руку он держал как-то странно, под полой сюртука, а другой небрежно опирался на толстую черную трость с круглым золотым набалдашником.

Немая сцена, в тех же декорациях и с теми же персонажами, продолжалась еще какое-то время: все присутствующие выглядели растерянными, а изящный молодой человек, посверкивая великолепными зубами, озирал их со спокойной, даже чуточку хищной улыбочкой человека, чувствующего свое превосходство. Неизвестно, в чем тут секрет, но Ольга намеревалась использовать перемены в свою пользу, елико возможно…

– Ох… – с досадой сказал Кудеяр, заправляя в шаровары свое неублаженное мужское достоинство (впрочем, касаемо «достоинств», подумала Ольга, вопрос дискуссионный). – Фельдмаршал, ну что ты суешься в чужие дела? Я тебе что, лакированные чуни оттоптал? Мы в твои дела не лезем, так что изволь и ты в наши того… стороною…

Молодой человек, которого назвали Фельдмаршалом, сделал несколько шагов в его сторону – в его походке определенно чувствовалась офицерская выправка.

– Дела, Кудеяр, бывают разные, – сказал он ровно и вежливо. – В иные и вмешаться не грех. Создалось у меня впечатление, что юношу вы в свои предосудительные забавы втягиваете определенно силком… А ты же знаешь, что я такого не люблю и не одобряю. По согласию твори что хочешь, а вот устраивать гнусь с принудиловкой – нет-с…

– Твое какое дело?

– Ну, Кудеяр… – улыбнулся молодой человек уже без тени веселости в серых глазах. – Сам должен прекрасно понимать…

– Это мои места, – сказал Кудеяр, глядя исподлобья.

– Неправильно, – ответил Фельдмаршал. – Верный ответ – «и твои тоже». Но уж никак не безраздельно твои. Это и мои места, голубчик. И поскольку я в этих местах давненько уже обосновался, имею право голоса… А?

– Это как посмотреть…

– Да? – глаза молодого человека метнули молнии. – Вот это ты мне брось, а то осерчать могу. Если тебе не нравится что-то, всегда можно выйти на улицу, поговорить ладком, обстоятельно… Есть желание?

Судя по насупленно-унылому виду Кудеяра, у него не было ни малейшего желания покидать гостеприимное помещение.

Тот из его дружков, что стерег забившегося в угол Грека, вдруг кинулся с кулаком из своего закутка, налетая на молодого человека сзади. Фельдмаршал словно бы этого и не заметил, но в последний миг проворно отступил в сторону, так что нападавший обрушил кулак на пустое место, ловко сбил подножкой незадачливого воителя, который забарахтался на полу, ругаясь и упираясь кулаками в грязные доски.

Фельдмаршал быстрым движением отбросил в сторону трость… точнее, ножны в виде трости, и в руке у него остался длинный четырехгранный клинок, сверкнувший в тусклом свете остро и грозно. Приставил острие к шее ворочавшегося, и тот моментально застыл в нелепой позе.

– Ванюха! – досадливо рявкнул Кудеяр. – Фельдмаршал, ты уж не серчай, недавно он тут…

Чуть отодвинув острие, Фельдмаршал сказал без всякой злобы:

– Ты уж лежи и дальше, чадушко, так оно покойнее… Ну так как, Кудеяр? Забавы в сторону?

– Иди ты! – сказал Кудеяр сердито. – Говорю тебе, дело чистое, этот сопляк мне только что проигрался вчистую, вон свидетелей куча… Играли честно: деньги против парижских штучек, он и проигрался…

– Брешет, как сивый мерин! – сказала Ольга, не опуская штофа.

– Кудеяр, – сказал Фельдмаршал. – Сравнивая ваши физиономии, скажу тебе сразу, что доверия у меня больше этому юноше, чем тебе… Хотя бы… Во что играли? В карты, в зернь? Что-то я нигде не вижу ни карт, ни кубиков, ничего подобного… Прикажешь верить, что вы их прибрали аккуратно, а уж потом начали парижские нравы тут разводить? Врешь неубедительно.

Теперь Ольга рассмотрела, отчего молодой человек держал свободную руку так странно, – под сюртуком у него виднелась темная рукоятка оправленного в серебро пистолета.

Окинув ее внимательным взглядом, Фельдмаршал сказал:

– Юноша, у меня сложилось впечатление, что вы не прочь покинуть это гостеприимное заведение как можно скорее?

– Именно, сударь, – сказала Ольга.

– Что же, имею честь предложить себя в попутчики… – он присмотрелся к Ольгиным ногам. – Господа кровельщики с Марсова поля, верните юноше обувь.

– Да ничего мы у него не отбирали, таким и приперся…

– Не врут?

– Нет, – сказала Ольга. – Так… получилось.

– Фома, – не повышая голоса, произнес Фельдмаршал. – А ну, как лист перед травой…

Неизвестно откуда вновь возник трактирщик, державшийся с самым подобострастным видом. Казалось, что его медведопобная фигура сейчас согнется пополам в почтительном поклоне.

– Живенько подбери молодому человеку обувь получше, – сказал Фельдмаршал, все так же не оборачиваясь к хозяину трактира. – У тебя в закладе чего только нет… Одна нога там, другая… тоже. А вы, кровельных дел мастера, отойдите-ка к той стеночке, вящего спокойствия ради…

Он хищно ухмылялся, поигрывая клинком, держа другую руку возле пистолета. Кудеяр и все прочие кучкой отступили к дальней стене, за ними заторопился Грек. Поймав сердитый взгляд Ольги, вымученно, криво улыбнулся, развел руками:

– Я ж не знал… Где мне против них!

Отбросив штоф, Ольга незамедлительно вернулась к столу и заботливо прибрала в карман кошелек, составлявший теперь все ее достояние. Появился Фома, несущий перед собой на вытянутой руке лакированные сапоги, сразу видно, принадлежавшие не мужику и не мелкому чиновничку.

Сапоги оказались чуть великоваты, но, в общем, пришлись по ноге. Завидев, что Ольга полезла за кошельком, Фельдмаршал энергично возразил:

– Не вздумайте, юноша. Сей экземпляр в накладе не останется при любой погоде. Это еще он вам должен за понесенные неприятности. Черт-те что развел в заведении…

– Фельдмаршал! – умоляющим тоном прогудел трактирщик. – Ну что ты с проповедями… Я ж не нанимался за нравственностью следить, кабацкое дело известное – знай приноси, за что платят, да дружи со всеми подряд…

– Ладно, ладно, амфитрион ты недопеченный… Ну что, юноша, идемте?

Кудеяр мрачно подал голос из угла:

– Смотри, Фельдмаршал, жизнь наша переменчива…

– Я тебя тоже люблю, хоть и чуть поменее, чем родную матушку… – блеснул зубами Фельдмаршал. – Ворчать ворчи, но смотри у меня!

Ольга первой бросилась наверх по скудно освещенной лестнице, так, что избавитель за ней едва поспевал. Полной грудью вдохнула ночной воздух. Заметила, что неподалеку стоит запряженная парой гнедых темная карета.

– Ну, и что же дальше, юноша? – спросил Фельдмаршал не без любопытства.

– Я вам так благодарен!

– Вот об этих пустяках давайте никогда более не заговаривать. Я, да будет вам известно, отнюдь не ангел и уж никак не странствующий рыцарь из романов, но некоторых вещей не люблю, вот и приходится поневоле… пресекать. Я другое имел в виду. Куда собираетесь направиться? – он кивнул в сторону кареты. – Я вас, разумеется, готов подвезти, чтобы не обрывать благотворительность на полдороге. Филантропические поступки следует доводить до логического конца… Куда изволите?

– Не знаю, – искренне сказала Ольга. – Мне… мне просто некуда идти.

– Случается, – с самым невозмутимым видом ответил Фельдмаршал. – Случается, что и в столь большом городе совершенно некуда идти… – он засмеялся. – Ну, право же, как ни стараешься избегать ситуаций, целиком заимствованных из дурацких французских романов, а они сами настигают и хватают за шиворот, словно будочник – мелкого воришку… Придется звать вас к себе в гости… Не боитесь воспользоваться моим гостеприимством?

– Нисколечко, – сказала Ольга.

– Вы так доверчивы?

– Не особенно, – сказала она. – Просто… Конечно, вы сразу производите впечатление благородного человека… но внешность обманчива, и это еще ни о чем не говорит… Тут, скорее, точный расчет. И некоторый житейский опыт. Вы дали себе труд отбить меня у этих…

– Ну, это было несложно.

– И все же… – сказала Ольга. – Корыстной выгоды, каковую вы можете иметь, тут что-то не просматривается. Конечно, уж простите великодушно, сразу чувствуется, что человек вы, как бы это изящнее выразиться…

– А вы не деликатничайте, друг мой, не деликатничайте, – сказал Фельдмаршал поощряюще. – Называйте вещи своими именами и высказывайте все предположения, какие имеете… Ну-ка?

– Сдается мне, что вы – человек, имеющий некоторое отношение…

– К жизни ночной и не особенно благонравной?

– Вы же сами просили откровенности…

– Ну разумеется. Вы, юноша, правы… отчасти. Образ жизни мой не особенно благонравный, но отсюда еще не исходит, что он ночной. Скорее уж – дневной… Но в общем и целом вы угадали верно. Полагаю, поопасаетесь теперь садиться ко мне в карету?

– Ну что вы, – сказала Ольга и первой сделала шаг к экипажу с кучером на козлах, казавшимся отрешенным от всего сущего, ничего не видевшим вокруг, кроме лошадей и вожжей. – Зачем же вас опасаться? К забавам определенного рода вы вряд ли склонны – там, в подвале, у вас читалась откровенная брезгливость на лице. Что до денег, их у меня весьма мало – а вы, судя по карете и общему впечатлению, не занимаетесь мелочами. Сдается мне, самое большее, что может угрожать в вашем обществе, – это возможность войти в коллизии с законом. Но возможность таковая меня не особенно и пугает…

Ловко запрыгнув следом за ней в карету, тотчас же тронувшуюся, Фельдмаршал спросил деловито:

– Вас разыскивают?

– Полицию имеете в виду?

– Ну не дворников же…

– Разыскивают, – сказала Ольга. – Наверняка… Теперь ваша очередь поопастись, а?

– В одном-единственном случае: если вы, милейший, хоть как-то связаны с политикой, ну, вы понимаете. Политические интриги и прочие заговоры – это то, от чего я шарахаюсь, как черт от ладана. Выигрыш порой может оказаться невероятно высок, но и шансы на проигрыш не в пример больше, нежели во всех других… ремеслах. Так что политики я стерегусь. Если имеете отношение к политике, я, конечно, вас довезу, куда вам нужно, но вот домой к себе приглашать, простите великодушно, не стану.

– Никакой политики, – сказала Ольга грустно. – Сплошные житейские неурядицы…

– Понятно. На этом пока и остановимся. А каковы же ваши дальнейшие планы? При том, что идти вам некуда, вас ищут и ваше состояние умещается в дрянном немецком кошельке?

– Честно сказать, сегодня мне было некогда над этим задумываться, – сказала Ольга. – Чересчур быстро развивались события. Я обязательно подумаю о будущем, не откладывая, но сейчас хотелось бы отдохнуть…

– Ну, простите мою навязчивость, – ответил Фельдмаршал. – Я и не намерен вас допрашивать, и слово это, да и саму процедуру, терпеть не могу. Значит, житейские неурядицы. Ну, в эту категорию слишком многое укладывается. Один мой знакомый, добрейшей души человек, именно что житейскими неурядицами называл времена, когда полиция его усиленно разыскивала за шалости с пистолетом, повлекшие смерть…

Ольга сверкнула на него глазами:

– Я никого не убивал!

– Вы знаете, мой юный друг, я тоже, – ухмыльнулся Фельдмаршал. – До сих пор как-то обходилось. А не позволено ли мне будет поинтересоваться вашим именем?

– Андрей… – сказала Ольга. – Андрей Степанович Каразин.

– Очень приятно. Гауф Григорий Петрович, из обрусевших германцев… Давайте сразу внесем некоторую ясность, Андрей Степанович. Поскольку то, что я вам скажу, право же, можно спокойно произносить и в присутствии полиции. Я – авантюрист, знаете ли. Классический, можно бы даже выразиться – патентованный образец. Как в восемнадцатом столетии, когда такое занятие почиталось едва ли не почтенным ремеслом и уж безусловно имело широкое распространение…

– Вот как? – с любопытством сказала Ольга. – Я полагала, что в девятнадцатом столетии авантюристы образца прошлого века перевелись…

– Смешно, но именно так полагают многие, большая часть человечества. А это, уточню не без цинизма, как раз и помогает работать…

– Ага, – сказала Ольга, в голове у которой еще бродил хмель. – Граф Калиостро, барон Рейнак… Вы, стало быть, вроде них?

– Меня больше привлекает барон Рейнак, – серьезно сказал Гауф. – Поскольку он был мастер измышлять сложнейшие, изящнейшие, красивые комбинации, приносившие немалый доход. Комбинации без малейшей мистической подоплеки. А Калиостро… Он чересчур уж грешил мистицизмом, выдавал себя за мага, повелителя духов и прочего… Такие методы мне отчего-то не нравятся, господин Каразин. Я себя отношу к приверженцам старых добрых традиций: придумать и провести в жизнь некий насквозь приземленный план, не требующий подпорок вроде мистического вранья… и обернуть все так, чтобы тот, кто понес урон, ни за что не обратился бы в полицию…

Ольга, отодвинув занавеску на окне, посмотрела на улицу. Оказалось, что карета едет по Моховой. Выходит, берлога камергера все же располагалась довольно близко от центра города: ну конечно, ведь это еще в старину был барский дом, следовало догадаться…

На Моховой же они и остановились. Гауф, небрежно помахивая тростью, провел Ольгу в парадное, они поднялись по широкой лестнице на второй этаж, где провожатый своим ключом отпер входную дверь, и они оказались в прихожей, слабо совещенной огоньком единственной лампы.

– Мой единственный человек дрыхнет, кончено, – сказал Гауф вполголоса. – Будьте, как дома, Андрей Степанович. Если желаете вина или холодных закусок…

– Мне, откровенно говоря, чертовски хочется спать, – сказала Ольга.

– О, как хотите. Пожалуйте вот сюда. Дверь, как видите, снабжена замком, так что можете запереться на ключ.

– Ну что вы, – сказала Ольга. – Я вам доверяю…

Однако, едва хозяин вышел, она скинула сапоги, на цыпочках прокралась к двери и повернула ключ в замке, стараясь не произвести ни малейшего шума. Замок оказался хорошо смазан, и это удалось. Кое-как сбросив одежду, она рухнула в постель и провалилась в сон так быстро, что показалось, будто это кровать вместе с ней с невероятной скоростью обрушивается куда-то в недра земли.

…Она всегда просыпалась быстро и моментально – вот и теперь, едва открыв глаза, четко осознала себя в реальном мире, помнила происшедшее вчера. Гауф…

Господин Гауф как ни в чем не бывало сидел в изголовье ее постели и с видом легкой задумчивости разглядывал Ольгу – рассыпавшиеся на подушке волосы и…

Удержавшись от вскрика, она ограничилась тем, что схватила простыню, проворно прикрылась ею до горла и, стараясь не показать растерянности, сказала сердито:

– Вы же уверяли, что я здесь в полной безопасности…

– Но вы и в самом деле в полной безопасности… мадемуазель, – с легкой улыбкой ответил Гауф. – Могу вас заверить честным словом, что я вовсе не собираюсь на вас набрасываться на манер дикого черкеса. У меня есть кое-какие принципы… а впрочем, дело не в принципах. Брезгаю я силой добиваться любви, вот и все. Тем более что ситуация, вот смех, как две капли воды напоминает классический французский роман: несчастная красавица, выдающая себя за юношу, оказывается в крайне стесненных обстоятельствах и встречает благородного разбойника… Я, как уже говорил, не разбойник, да и благородство мое действует сугубо в ограниченных пределах… но вы-то и в самом деле красавица. Это не комплименты и не приставанья, а просто, говоря ученым языком, констатация очевидного факта…

– Вы… только сейчас…

– Узнал? Да что вы. Я еще вчера догадался, там, в подвале. Местные обезьяниусы не дошли своим куцым умишком, а вот я как-то сразу угадал переодетую девушку…

– То есть… – сказала Ольга. – Окажись я и в самом деле незадачливым юнцом, вы бы не вмешались?

– Хотите чистую правду? Я не знаю. Как видите, я не пытаюсь себя приукрашивать. Каков есть… Монстр, верно?

– Да что вы, – сказала Ольга устало. – Монстров-то я повидала… Зачем же вы ломали комедию до самого дома?

– Я любопытен. Адски любопытен. Очень распространенный порок. А вы чем дальше, тем больше меня интриговали. Никак не похоже, что вы врете… разумеется, если не считать вымышленного имени. Вам и в самом деле некуда идти, не удивлюсь, если вас и впрямь ищет полиция… но вы никак не похожи на закоснелую в преступлениях особу – хотя и среди них встречаются очаровательнейшие создания, но вы не похожи на опытную нарушительницу закона. А вот на самую что ни на есть благородную девицу из весьма хорошего дома вы очень похожи. Это ощущается во всем: манеры, внешность, речь, еще нечто трудно уловимое… И я сгораю от любопытства. Что могло произойти с такой девушкой, как вы, чтобы…

– А вы? – спросила Ольга, глядя на него строго. – Вы и в самом деле…

– Увы, да. Я и в самом деле авантюрист высокого полета, признаюсь без ложной скромности. Несколько лет уже занимаюсь сим увлекательным ремеслом, но пока что не пойман и не притянут к суду – хотя на счету у полиции, подозреваю, с некоторых пор и состою. Но это уж неизбежные издержки… Итак, вы, конечно же, не Андрей…

– Меня зовут Полина, – сказала Ольга.

– Вот это уже гораздо ближе к истине… по крайней мере более соответствует тому зрелищу, что я сейчас наблюдаю… Хотите, чтобы я вышел и дал вам одеться?

– Не спешите, – сказала Ольга. – Я устала так, что охотно полежу еще, если вы не против… У вас сейчас интересное лицо – на нем нет, сдается мне, никаких вожделеющих чувств, вы усиленно о чем-то думаете… О чем?

Господи, подумала она с тоской, как просто я совсем недавно решала такие коллизии, не задавала вопросов: один взгляд – и сразу ясно, о чем примерно человек думает… Ничего так и не вернулось, вот незадача…

– Кто вы, Полина?

– Ну хорошо, – сказала Ольга. – Вы меня наверняка не выдадите, не могу похвастать, что прекрасно в вас разобралась, но некоторое впечатление все же составила… Хорошо. В конце концов мне некуда податься, мне просто не обойтись без человека, которому я могу довериться… Вы совершенно правы. Я была девушкой из общества… вплоть до позавчерашнего дня. А потом оказалось, что мой опекун так и не вывел меня из крепостного состояния, и, когда он внезапно умер, оказалось, что я – никакая не мадемуазель и не барышня, а обычная девка, крепостная, и мой новый хозяин… – она передернулась так, словно осушила одним духом немалую чарку уксуса.

Фельдмаршал внимательно смотрел на нее, в задумчивости пощипывая правый ус.

– Вот это – другое дело, – сказал он медленно. – У вас стало такое лицо, что поневоле приходится верить. Что ж, история для Российской империи пусть и не каждодневная, но все же не редкая… Вы внезапно оказались крепостной… и ударились в бега…

– Не верите?

– Верю. Честное слово, верю, хотя вы не до конца искренни, верно?

– А вы? – спросила Ольга тихо.

Фельдмаршал встал с кресел и долго прохаживался по комнате, заложив руки за спину. За окном стоял уже белый день, долетали обычные городские звуки: стук колес, негромкие разговоры прохожих, крик чухонской молочницы…

Вдруг он решительно обернулся, подошел к постели и сел в кресло таким движением, словно бросался в холодную воду прямо в одежде.

– Не перейти ли нам на «ты»? Без немецких выдумок вроде брудершафта? Разумеется, я не собираюсь неволить… но, думается, мы и так некоторым образом сообщники…

– Почему бы и нет? – пожала плечами Ольга. – Хорошо. Если уж нас так неожиданно свела судьба, глупо соблюдать церемонии, Григорий… Или ты никакой не Григорий?

– Угадала, – сказал Фельдмаршал с кривой улыбочкой. – Анатоль Стрешнев…

– Из тех Стрешневых? – спросила Ольга, уже достаточно освоившаяся в петербургском свете.

– Представь себе. Неужели доводилось слышать о моей скромной персоне?

– Ни разу. Но фамилия, согласись, довольно известная…

– Ну да. А позор фамилии, – он ткнул себя большим пальцем в грудь, – соответственно, малоизвестен…

– Прости…

– Да будет тебе, – сказал Фельдмаршал. – Так уж вышло, что позором фамилии я себя сделал сам… без тени усилий со стороны внешнего мира. Никакого рокового стечения обстоятельств, никаких совратителей. Я даже не «оступался». Я… Понимаешь ли, Полина, я с определенного времени понял, что не могу жить так.

– Как?

– Как другие. Я не мог больше служить в гвардейской кавалерии, не мог бывать в обществе, вести благонравную жизнь светского человека, думать о карьере, о мнении окружающих… Мне все это осточертело. Враз. Решительно и навсегда. Мне захотелось жить ярко. Пусть и не законопослушно. Я, наверное, таким создан, и место мне в том самом восемнадцатом веке… В общем, я задумал свою первую комбинацию, и, не хвастаясь, в жизнь она была проведена изящно… И жизнь началась другая. Меня она полностью устраивает. У тебя, конечно, другой случай, ну, а я… Я живу так, как мне нравится. Не убиваю, не граблю, а те деньги, которыми завладеваю право же, никак не назовешь вдовьими или сиротскими.

– Интересно, – протянула Ольга.

– Осуждаешь?

– Да господи, по какому праву? У меня просто другая жизненная ситуация, вот и все. Да и вообще, в нынешнем моем положении мне не с руки кого бы то ни было осуждать, чем бы то ни было брезговать… – она поторопилась добавить: – Нет, конечно, с большими оговорками…

– Понимаю… Значит, тебя будут искать…

– Уже ищут. И не только полиция.

– И это я прекрасно понимаю… – его тон был серьезным, хотя в глазах поневоле мелькнула игривость. – Полина… ты готова выслушать интересное предложение?

– Готова, – не раздумывая, ответила Ольга. – Речь ведь пойдет вовсе не о… шалостях?

– Безусловно, – кивнул Фельдмаршал. – Прости великодушно, ты очаровательна, ты просто прекрасна, но так уж сложилось, что думаю я в первую очередь о деле… против чего ты, полагаю, возражать не станешь?

– Никоим образом, – сказала Ольга, улыбаясь во весь рот. – Тебе и не понять, насколько порой угнетает девушку, когда всякий начинает… изъясняться. Момент как-то… не особенно способствует. Так что… Слушаю.

– Я в любом случае постараюсь помочь тебе, чем смогу, согласишься ты или нет…

– Именно потому, что я не юноша, угодивший в неприятности, а… нечто иное?

– Именно потому, – очень серьезно сказал Фельдмаршал. – Мужчина в конце концов, должен из серьезных хлопот выбираться сам. А девушке, да еще такой, помогать приходится поневоле, чтобы не чувствовать себя потом… Так вот, Полина… Мне давно уж нужен… кто-то… Не хочу употреблять вульгарное словцо «сообщник», но другое что-то не идет на ум…

– Ничего, – сказала Ольга. – Меня и «сообщник» как-то не особенно удручает.

– Прекрасно. Понимаешь ли, в моем ремесле чертовски трудно подобрать… сообщника. Животным вроде нашего общего знакомого Кудеяра гораздо легче. А я… Не сочти за похвальбу, но я свое ремесло сравнил бы с ювелирным делом. Подручные у меня есть, как же без них, но это именно подручные, на манер лакеев, оказывающие мелкие услуги во второстепенном… Ты – другое дело. Во-первых, ты до самого последнего времени была барышней из общества, что подразумевает определенное воспитание, знание языков и прочее… Ты знаешь языки? Вот и прекрасно. Значит, тебе нет нужды играть светскую даму, ты ею будешь… Понятно?

– Да, в общем…

– Второе. Тебе, извини за прямоту, нечего терять и некуда податься… У тебя есть шанс законным образом вырваться из нынешнего крепостного состояния?

– Ни малейшего, – сказала Ольга хмуро.

– А значит, тебя, если ты умная… а ты, несомненно, умная… заботят две вещи: во-первых, оказаться подальше отсюда, желательно за пределами Российской империи, во-вторых, располагать при этом достаточными средствами для жизни… Я не прав?

– Ты совершенно прав, – сказала Ольга.

– Отлично. Так вот, с некоторых пор я всерьез подумываю о том, чтобы перебраться в Европу. Здесь становится тесновато и жарковато… да и возможностей там не в пример больше. Чем цивилизованней и прогрессивней государство, тем больше оно предоставляет возможностей авантюристам… Я долго все обдумывал. Европа не склонна интересоваться прегрешениями, совершенными иностранцами у себя на родине… впрочем, и у нас в России не склонны вникать, не натворил ли иностранец что-то у себя дома, если здесь он ведет себя прилично… Если в России тебя неплохо защищают продажные судейские крючки, то в Европе, кроме адвокатов, есть еще и продажная журналистика, а это, чтобы ты знала, не менее сильная защита, если уметь ею пользоваться… И, наконец, обстоятельство, которое должно интересовать в первую очередь тебя: в Европе нет крепостного права. Даже если с тобой на улице любого европейского города нос к носу столкнется твой нынешний владелец, он ничего не сможет поделать… Как бы ни размахивал перед тамошними чиновниками и судьями купчей, ему расхохочутся в лицо. Короче говоря, жизнь в Европе для нас обоих крайне привлекательна. У меня в голове бродят пока что исключительно смутные образы, но уже сейчас можно с уверенностью сказать: такая парочка, как мы с тобой – умные, образованные, решительные, дерзкие – натворит в Европе нешуточных дел…

– Понятно, – сказала Ольга. – Бывает предложение руки и сердца, а это, стало быть, сделанное по всем правилам предложение пойти в сообщницы.

Фельдмаршал смотрел пытливо:

– Судя по твоему тону, тебя такое предложение не особенно и шокирует?

– Оно меня ничуть не шокирует, – сказала Ольга. – Я бы, пожалуй, не согласилась идти в помощники к какому-нибудь ворью, убийцам, головорезам… и в веселый дом ни за что не пошла бы. Но то, что ты предлагаешь… Меня сделали вещью, выбросили из нормальной жизни… и что же, прикажете подыхать с голоду? Считай, что ты получил согласие. Только… Можешь ты мне честно ответить на один вопрос?

– Постараюсь.

– У тебя совсем нет задних мыслей? Так-таки и нет?

Фельдмаршал на миг отвел взгляд, но тут же открыто глянул ей в глаза:

– Задние мысли есть. В конце концов, я – живой человек, а ты – невероятная красавица. Но эти мысли – далеко. Очень далеко. И я не собираюсь ни принуждать тебя, ни спешить. Если тебя это устраивает…

– Откровенность за откровенность, – сказала Ольга. – Такая постановка вопроса меня вполне устраивает. Я не Мессалина и не робкая недотрога. Посмотрим, время покажет… Если тебя это устраивает… Что ты на меня так смотришь? Будто мерку снимаешь…

– Именно, – с улыбочкой ответил Фельдмаршал. – Коли уж мы договорились и ударили по рукам, нужно действовать. Тебе понадобится одежда…

– Неужели у тебя уже есть что-то на примете?

– Ты знаешь, есть, – сказал Фельдмаршал. – Есть, милая Полина… Я всегда говорю вслух о планах, когда они проработаны хотя бы наполовину… Бриллианты князя Игуменнова… точнее, княгини, потому что принадлежат они именно ей. По самой приблизительной – российской – оценке они уже сегодня стоят триста тысяч. Золотом.

Ольга, не особенно и раздумывая, воскликнула живо:

– Но я ведь их прекрасно знаю! Бриллианты Игуменновой, конечно… Большой фермуар, где, кроме бриллиантов, еще три больших изумруда происхождением из Индийской Голконды… Колье в три ряда, с подвесками… Браслет, серьги, аграф, опять-таки с изумрудом в центре…

– Ты о них слышала?

Ольга усмехнулась:

– Я их даже видела. На княгине. Не так давно.

– Ого… – протянул Фельдмаршал. – Я не интересуюсь, Полина, тем домом, где ты жила вплоть до печальных событий. Но совершенно ясно, что это не просто хороший, а очень хороший дом. Если у тебя была возможность видеться с княгиней Игуменновой… Ладно, это твои секреты, мне от них ни пользы, ни вреда… Если продавать камни из гарнитура Игуменновой по отдельности – а именно так и следует сделать, выйдет даже больше, чем триста тысяч…

– Тебе виднее, – сказала Ольга. – Вот только… Ты сам только что говорил, что не воруешь и не грабишь, что выдумываешь комбинации. Откровенно говоря, мне трудно представить комбинацию, после которой Игуменнова не пойдет в полицию. Я с ней не слишком близко знакома, но прекрасно знаю, что дама она неглупая и решительная…

– Скажем больше – мстительная.

– Вот именно…

– Я ведь не единожды повторил, Полина, что человек я неглупый… Сейчас бриллианты не у княгини – они лежат в несгораемом банкирском ящике в доме графа Сперантьева. Давай по порядку. Княгиня два дня как отправилась в Париж. Лет десять назад ее там серьезно обокрали, с тех пор она считает всех поголовно французов жуликами и мошенниками и потому в Париж не берет ничего из фамильных драгоценностей, даже самые скромные колечки оставляет дома, пользуется украшениями, взятыми на время у парижских ювелиров… А князь Игуменнов… коли уж ты осведомлена о его супруге, не могла и о нем не слышать?

– Ну разумеется, – сказала Ольга. – Постоянно пускается во все возможные… чуть не сказала «авантюры», но тебе, наверное, обидно слышать именно такое определение?

– Конечно, – серьезно ответил Фельдмаршал. – Авантюра – это предприятие, исполненное изящества, фантазии, дерзости… и тому подобных искусств. А князь занимается тем, что французы именуют «афера». Это, фигурально говоря, на несколько ступенек ниже. Хотя многие его аферы удавались и приносили выгоду, с благородной авантюрой они имеют мало общего. Так вот… Княгиня, прекрасно зная характер муженька, позаботилась о том, чтобы не оставлять драгоценности где попало. Заказала какому-то бельгийскому умельцу несгораемый ящик с секретными замками, заперла туда свои драгоценности, взяла ключи и со спокойной душой уехала. Вот только князь оказался предприимчив, предусмотрел все загодя и уплатил бельгийцу за второй комплект ключей столько, что тот вмиг забыл о добропорядочности… Еще не успела осесть пыль, поднятая княгининой коляской, как ее дражайший супруг выгреб все из ящика и помчался к графу Сперантьеву, коему и заложил за сто тысяч драгоценности, все до одной. У князя наметилась какая-то дурно пахнущая сделка, что-то касаемо земель в Новороссии. Самое смешное, она вполне может увенчаться успехом, и тогда князь драгоценности преспокойно выкупит – но пара недель у нас есть. Никто не кинется в полицию. Княгиня пробудет в Париже не менее трех месяцев. Драгоценности – часть ее приданого и принадлежат лично ей. Согласно законам Российской империи поступок князя – самая вульгарная кража, а то, что совершил граф Сперантьев, в том же Уголовном уложении именуется «дачей денег взаймы под залог безусловно краденых вещей», что опять-таки считается преступлением… Они ни за что не пойдут в полицию – чересчур уж чревато… Возможно, что-то предпримут – но не официально, а это, согласись, совсем другой оборот… Итак, бриллианты сейчас находятся в кабинете Сперантьева. И нужно только продумать, как их оттуда взять…

– Пустячок, а? – ухмыльнулась Ольга.

– Да уж какой там пустячок… – согласился Фельдмаршал не без грусти. – Придется поломать голову. Но и выигрыш… У графа скоро большой бал, кстати. При некоторой изворотливости нам нетрудно будет проникнуть в особняк… Ты великолепно сможешь изобразить светскую даму, да и я в роли вертопраха из общества буду достаточно убедителен…

– Не пойдет, – решительно сказала Ольга. – Мне туда никак нельзя являться в облике светской барышни, меня сразу узнают!

– Узнают… – сказал Фельдмаршал, задумчиво качая головой. – Ты же так и не сказала, где ты прежде жила, вот я и не могу судить, какие дома для тебя опасны, а какие нет. Послушай! А ведь, сдается мне, ты с успехом можешь изобразить офицера! Молодого офицера! Нужно подумать…

Ольга ни о чем не собиралась думать – у нее уже и так мелькнула идея, без ложной скромности – великолепная.

– Погоди… – сказала она. – Погоди… Я только сейчас сопоставила… Ты все время называл его «графом»… Сперантьев… Но ведь он не только граф, но еще и генерал? И состоит при Главном штабе?

– Ну да, – сказал Фельдмаршал, глядя на нее недоуменно. – Граф Сперантьев, генерал от кавалерии…

Пренебрегая ложной стыдливостью, Ольга встала с постели и, запахнувшись в обширную простыню – все же довольно тщательно, – присела на свободное кресло.

– Ты можешь не верить, Анатоль, – сказала она весело, – но, право же, еще неизвестно, кому больше повезло, что мы встретились и занялись… В общем, я знаю, как взять бриллианты. И Сперантьев при этом о нас никому не обмолвится ни словечком…

– Шутишь?

– Нисколечко, – сказала Ольга. – Ты очень убедительно разложил все по полочкам, настолько, что мне всерьез захотелось в Европу…