Глава восьмая
Пурга
— Где ты так научился владеть пращой? — спросил я у Фарри. Губы опухли, и мне стоило больших трудов пошевелить ими. Замерзший шарф неприятно царапал кожу на лице.
При этих словах Эльм странно посмотрел на мальчишку, и я почувствовал его ехидное ожидание.
Мы сидели у черного обелиска, прижавшись к силачу и съежившись в три замерзающих комочка. Вокруг бушевала пурга. Острые снежинки с безумной скоростью неслись с юга на север, просачиваясь даже сквозь сетку очков, забиваясь в щели одежды и наполняя нас все большим холодом.
— В детстве, — по-взрослому ответил мальчик. — Я жил в Шарренвейме, в коммуне.
— Шарренвейм? — не понял я.
— Блуждающий город. Он очень далеко отсюда.
В Фарри заворочались тьма и горечь, и я пожалел, что вообще тронул его старую рану. Но мне стало интересно — что же ему довелось пережить? Что оставило такой след в юном сердце? Это любопытство показалось мне постыдным.
— Мы постоянно сталкивались с… соседями. Приходилось учиться…
Эльм хмыкнул, медленно стянул рукавицу и подышал на побелевшую кисть. Затем так же неторопливо натянул ее обратно.
— Пойдем, мальцы, — сказал он и тяжело поднялся на ноги. Под ударами пурги мы отошли от холма снега у основания столба, и тут ветер резко стих. Снег, который только что гнала стихия, словно потерял волю и стал плавно оседать вниз.
— Собачий выродок, — проурчал Эльм.
Я знал, о чем он говорит. Наш ночной гость по-прежнему шел следом. Черный человек стоял в отдалении, безмолвно наблюдая за нами.
— Но ничего… — загадочно пробухтел силач. — Еще посмотрим, кто кого.
Мы вновь отправились в путь, стряхивая с себя налипший снег и тяжело переставляя ноги. После произошедшего на стоянке, когда ледовая гончая сбежала от осколка льда, я совсем перестал бояться и провалился в ощущение нескончаемого холода.
Из-за мороза даже мысли ворочались с трудом. Если бы не наши регулярные остановки, когда мы отпивались горячим чаем, согретым на горелке, то, думаю, мы давно бы уже превратились в три замерзших трупа. Стуча зубами, чувствуя ломоту в теле, я считал шаги в ожидании очередного привала и глотка тепла. Но сейчас, шагая за Эльмом, я думал о путейщиках. Они то и дело появлялись близ нашей деревни раньше. Раз в неделю — точно. Небольшой ледоход объезжал обелиски от нас и до Снежной Шапки и сбивал с них налипший лед, если в этом была необходимость. Не знаю, из чего делали черные гладкие столпы, но такой неспешной проверки хватало.
Вновь поднялся ветер, и я втянул голову в плечи, старясь хоть так укрыться от обжигающей пурги. Мне никак не удавалось вспомнить: как давно путейщики заходили в Кассин-Онг? Сколько дней прошло с того момента и до прибытия цирка? В глубине души я надеялся на то, что нам повезет и в буйстве стихии проступят очертания ледохода. Нас поднимут на борт и увезут прочь, подальше от мертвых равнин.
Но что мне делать после?
Эльм впереди меня остановился, оглядываясь. Мы оказались на гребне очередной замерзшей волны. Я покорно встал, ожидая его решения и глядя себе под ноги. Пурга толкала меня назад.
— Здесь, — крикнул Эльм и вдруг спрыгнул вниз, невзирая на то что высоты в карнизе было порядочно. Ярда два…
Силач поскользнулся и грохнулся на снег, уронив ледоруб, но быстро встал, сбросил рюкзак и обернулся.
— Берете рюкзак, мальцы, и идете дальше вдоль столбов.
Он протянул мне руки:
— Ловлю!
Меня окатило заторможенным недоумением. Куда идем? А как же Эльм?
— Прыгай, Эд, — тускло сказал остановившийся рядом со мной Фарри. — Ты первый.
— Я встречу эту гниду и догоню вас!
Силач светился злым весельем и задором.
— Прыгай же! — подогнал он меня.
На миг стало страшно. Я живо представил себе, как промахиваюсь, как падает Эльм и я лечу на острые зубья льдин. Как удар вышибает из меня дух, в глазах темнеет, и я разбиваю себе голову в кровь.
«Темный Бог, тут же всего два ярда!» — мелькнула злая мысль.
Я шагнул вперед, ощутил краткий миг падения и плюхнулся на циркача, который выдохнул, принимая меня, и пошатнулся, но на ногах устоял.
— Идите дальше как можно быстрее, несите рюкзак. Сейчас пурга, ему придется идти по следу! И, собачье племя, тут я его и приласкаю.
Он поставил меня на лед и протянул руки Фарри. Мальчик оказался смелее меня.
— Идите и не оборачивайтесь!
Эльм поднял ледоруб и скользнул под прикрытие карниза.
— Идите!
Рюкзак силача я взял сам, так как был чуточку крепче Фарри, да и мальчик выглядел настолько уставшим, что вряд ли бы смог идти, если добавить ему веса. Впрягшись в лямки, я попытался встать и охнул от напряжения. На миг в голову пришла испуганная мысль: «Я не подниму, я никогда этого не подниму!»
Фарри неуклюже подошел ко мне, желая помочь, но я уже плюхнулся на четвереньки, взвалив на спину тяжеленный рюкзак, и с трудом поднялся на ноги. Эльм с насмешкой смотрел на меня и поигрывал ледорубом. Веселое возбуждение охватило силача, и он больше думал о предстоящей встрече, чем о моих страданиях.
— Давай помогу, — тихо сказал Фарри. Мне показалось, будто я держу на плечах целый мир, но все равно отрицательно мотнул головой и сделал первый шаг. Плечи противно заныли, грозя оторваться.
— Не останавливайтесь! — крикнул Эльм.
И мы пошли. Прямо отсюда начиналась следующая волна заструги, и я, вцепившись руками в лямки, потащил огромную ношу вверх. Темный Бог, как Эльм сумел столько времени тащить этот ужасный рюкзак?! Что у нас там запихнуто?! Целый ледоход?
Это был ужасный путь. Сжав зубы до боли в скулах, цедя про себя проклятья, я боролся с пургой, с давящим на плечи весом и вгрызался в каждый ярд ледовой пустыни. Ветер лишь усилился, и иногда видимость падала до пяти-шести ярдов, за которыми начиналась стена из мельтешащих колючих кристалликов. Фарри шел совсем рядом со мной, иногда пытаясь поддержать рюкзак сзади. Я чувствовал, как он переживает.
За меня… И за Эльма.
Шаг за шагом, на подгибающихся от ноши ногах я брел по холмам заструг, радуясь, что самый большой карниз остался позади. Там же, где и все мысли. Не могу сказать, что решение силача пришлось мне по душе, и дело даже не в тяжелом рюкзаке. Просто я боялся. Возможно, мне удастся пройти так милю. Может быть, две. Но потом тело сдастся, и я рухну без сил на лед, а Фарри останется один. Если Эльм не придет раньше…
А если он вообще не придет? Если Гончая заметит засаду и убьет силача? Что тогда?
Тогда ты умрешь.
— Может, остановимся, я что-нибудь вытащу из… — предложил Фарри и осекся, поймав мой взгляд.
— Понимаю… нельзя… Но мне стыдно.
Шаг за шагом. Шаг за шагом. У меня не было сил говорить. Сознание сконцентрировалось на том, чтобы вовремя выставить ногу вперед, принять на нее страшный вес и быстро перенести его на другую. Шатаясь, словно пьяный, я чувствовал, как кончаются силы, чувствовал, что каждый следующий шаг может стать последним. Но упорно шел вперед.
Первую милю мы прошли, наверное, за час. За бесконечно долгий час, показавшийся целой жизнью. Где-то в далеком прошлом остался сильный Эльм, где-то в далеком мире оказалась ледовая гончая и мое детство в Кассин-Онге. В моей реальности царил рюкзак и его хищные лапы, прижимающие меня ко льду. Скорее всего, времени утекло значительно меньше, чем час. Не могу сказать точнее: из-за пурги я совсем ничего не видел. Но один из обелисков мы миновали. Огромная башня слева от нас была почти сокрыта в снежной круговерти.
Меня стала бить дрожь. Сначала мелкая, как от холода, но с каждой минутой она все усиливалась и усиливалась.
— Стой, Эд! — обеспокоенно крикнул Фарри. — Стой!
Но останавливаться было нельзя. Я знал это. Шаг за шагом. Шаг за шагом. Ногу выбросить. Перенести вес, невзирая на дрожь в коленях. Выбросить вторую, удержаться от порыва ветра, устоять и согнуть пальцы в ногах в бесполезной попытке удержаться на льду. Выдохнуть. Вдохнуть. Вновь первую… Снег передо мной ревел в удлиняющемся туннеле, по бокам которого все смазалось. Шаг… Шаг…
А потом ноги подкосились, и я грохнулся в снег, пребольно ударившись выставленными вперед руками. Рюкзак придавил меня ко льду, покосился и перевернулся, сдвинув мое тело набок как тряпичную куклу.
— Эд! — Фарри оказался рядом и принялся меня тормошить. Стало тепло, почти жарко. Очень хотелось спать. Я лежал щекой на удобном льду и чувствовал приятную прохладу, проникающую сквозь шарф. Перед глазами оказался необычно красивый осколок. Свет преломлялся через него, а прозрачность наводила на мысли о хорошем стекле. О теплице Пухлого Боба.
— Эд!
Я закрыл глаза. Голос Фарри раздавался словно из другого мира. Сознание меркло, а перед глазами почему-то появилось лицо Сансы, жены оставшегося в прошлой жизни владельца таверны. Мягкое, доброе и удивительно красивое. Как пело мое сердце, когда Санса спускалась в общий зал с собранными в хвост русыми волосами и плавными, невероятно грациозными движениями наводила порядок на стойке Боба. Иногда она улыбалась мне, встретив после работы в теплице, и с нежностью и заботой спрашивала:
— Эд… Кушать хочешь?
Странно, но я никогда не ревновал ее к мужу. Да и никогда не задумывался над тем, что чувствую. Мне просто было хорошо, оттого что иногда удавалось ее увидеть, понаблюдать за ней, сидя за столом с парящим супом и тяжелой ложкой. Перекинуться парой слов.
— Эд… — говорила она мне, и в ее глазах царило тепло.
— Эд…
Лицо Сансы подернулось зыбью.
— Эд!
В уши вновь ворвался свист вьюги, а затем Фарри несколько раз ударил меня по лицу.
— Не спи, Эд!
Я ошеломленно смотрел на него, не понимая, что происходит. Распотрошенный рюкзак лежал в ярде от нас, и рядом с ним на горелке стоял котелок. Синий огонек едва боролся с ветром, невзирая на всю защиту, неуклюже расставленную вокруг.
— Слава Светлому Богу, Эд! — улыбнулся Фарри. — Сейчас чаю подогрею. Не спи, хорошо? Только не спи!
Я сел, чувствуя, как занемело все тело и как меня колотит неприятная дрожь.
— А где Эльм? — Хрип, вырвавшийся из горла, сложно было назвать человеческим.
Фарри не ответил.
Около минуты я пытался сориентироваться и понять, где же нахожусь и откуда мы пришли, пока взгляд не наткнулся на тающую цепочку следов, уводящую в пургу.
— Нам надо перебраться к путевику! — крикнул Фарри. — Ветер усиливается, Эд! Ты сможешь дойти?
Я посмотрел на рюкзак. На это мертвое, заносимое снегом чудовище, желающее забраться ко мне на спину. К горлу подступила горечь, но я кивнул.
— Рюкзак бросим! — Фарри заметил мой взгляд. — Эльм его увидит и пойдет по следам. А еще я сложу стрелку, куда мы пойдем! Он поймет!
Сжавшись, я прижал руки к груди и бросил взгляд на север и увидел, как в бушующей метели проступил черный силуэт.
Не в силах произнести ни слова, я смотрел, как фигура приближается к нам, и не испытывал ровным счетом ничего, кроме усталости. Ледовая гончая победила Эльма? И пусть. Нам все равно не выбраться отсюда без него и с этим проклятым рюкзаком. А если не брать рюкзака, то ночевать придется под открытым небом, без горелки и запасов энгу. Сколько мы так протянем?
Да нисколько…
Черный силуэт пошатывался, будто ветер сбивал человека с ног.
— Эльм! — закричал Фарри. Он тоже увидел фигуру и обрадовался.
Силач, тяжело ступая, вышел к нам с низко опущенной головой. В правой руке он сжимал ледоруб, а левая висела плетью. Уставившись на распотрошенный рюкзак, Эльм очень тихо сказал:
— Собери…
Ветер утих, будто вслушиваясь в слова циркача.
— Ты в порядке? — забеспокоился Фарри. Я уже знал ответ на его вопрос. Мужчине было очень больно. Он едва стоял на ногах.
— Собери… — повторил Эльм.
И тут я увидел его левую руку. Вернее, то, что от нее осталось.
— Собачий выродок отхватил мне кисть, — монотонно произнес Эльм. Зрелище рукава, заканчивающегося окровавленной тряпкой, заставило меня забыть о холоде и усталости. Я с трудом поднялся на ноги.
— Собачий выродок отхватил мне кисть… — повторил силач.
Фарри бросился собирать вещи, испуганно поглядывая на товарища, который стоял, покачиваясь, и просто смотрел на лед. С культи на снег капала кровь. Не в силах смотреть на это, я присоединился к мальчику, забрасывая вещи в жадную глотку рюкзака.
Когда мы закончили, я попытался впрячься в него вновь, но Эльм одернул меня:
— Стой.
Он медленно подошел к нам, так и не поднимая головы. Встал на колени и отложил ледоруб в сторону. Затем, кривясь от боли, осторожно продел раненую руку в лямку, застонал, но не остановился.
Когда пытка закончилась, он встал и побрел вперед, не оборачиваясь.
— Эльм, давай мы тебя разгрузим! — крикнул я ему вослед.
— Заткнись. — Его тихий голос невероятным образом заглушил вновь поднявшийся вой пурги.
Мы с Фарри переглянулись.
— Он убил его, да? — спросил меня мальчик, а я пожал плечами и подобрал оставленный ледоруб. Стальное лезвие было испачкано чем-то черным, чем-то похожим на кровь, но ею не являющимся. Я попытался отчистить его снегом, но ничего не вышло.
— Видимо, да… — ответил сам себе испуганный Фарри и поспешил за уходящим в дымку Эльмом.
Трудно вспомнить, сколько еще времени мы шли по мерзлой пустыне. Раненый циркач, сокрушенный потерей кисти, брел впереди и не реагировал на любые наши вопросы. Он полностью погрузился в себя, огорошенный и изнывающий от боли. Его чувства затянул холодный туман, и мне показалось, будто только рюкзак и необходимость идти удерживали силача от падения в пропасть отчаяния.
Метель утихла, ветер вновь прогнал с неба тучи. Идти стало легче, но усталость, накопленная за последние дни, сказывалась все сильнее. Я, надорвавшись днем, едва успевал за спутниками.
Наконец Эльм остановился.
— Здесь, — хрипло сказал он и сел на лед, где аккуратно выбрался из объятий рюкзака. Подниматься здоровяк не стал, потерянным взглядом буравя горизонт.
Ни слова не говоря, я подошел к его ноше и отцепил оттуда пилу, уцелевшую после ночного визита Гончей. Вместе с Фарри, так остро переживающим за Эльма, мы принялись выпиливать из тела льда блоки, для того чтобы собрать убежище на ночь.
Без помощи силача это оказалось значительно труднее, но все-таки нам удалось сделать хоть какое-то подобие дома. Все это время Эльм так и сидел на льду, молча баюкая руку, и я забеспокоился о его здоровье (как бы дико это ни звучало). Холод мог погубить его окончательно, несмотря на теплые меховые штаны.
Потом мы разогрели воду, залили швы, поставили плошку с жиром, и только тогда нам удалось растормошить Эльма.
— Я убил его, — сказал он нам, вынырнув из оцепенения. — Я убил его, мальцы. Можете спать спокойно.
Забравшись внутрь, мы улеглись, но никто больше не произнес ни слова. Не знаю, почему молчал Фарри, который очень переживал за друга, а мне казалось попросту некрасивым и постыдным говорить о чем-либо, кроме боли Эльма, и я ощущал странную вину за то, что с ним случилось. И отчасти мои терзания были справедливы.
На этот раз я не стал выкладывать компас.
Тишина и отсутствие ветра да нагревающийся от дыхания и плошки воздух быстро погрузили меня в спокойный сон без сновидений. Наверное, я уснул раньше, чем Эльм и Фарри. Совесть в тот день меня не тревожила.
Проснулся я тоже первым. Скованный льдом воздух нагрелся за ночь, так что пришлось прилагать усилия, чтобы заставить себя вылезти наружу. Но муки тела и его необходимость справлять естественные потребности выгнали меня из теплого убежища.
Небо было чистым, без единого облачка. Солнце только-только поднялось, раскрасив снег розовым. Холодное, свежее дыхание зимы прогнало из меня остатки сна, но настроение радостно скакнуло вверх, потому что день обещал быть тихим, безветренным. Сделав свои дела, я вернулся ко входу и застыл. Таким чудесным показалось мне утро, что мысль о том, как же нам идти дальше, только сейчас пришла в голову.
Эльм вряд ли сможет дойти до шахты. Может быть, его хватит на один день пути. Вряд ли на два… А дальше нам придется его тащить. Бросить все вещи и тащить, и только Светлый Бог знает, сколько мы с Фарри выдержим, прежде чем обратимся в две замерзшие фигуры у тела третьей…
Эта трезвая и холодная расчетливость напугала меня. Как можно рассуждать о таком варианте, когда он еще не наступил? Как можно рассматривать Эльма как человека, без которого нам не выжить?
От холода заболели щеки. Шарф остался внутри, и я потер их рукавицами, разгоняя кровь. Скользнул взглядом по пунктиру путевиков, и тут меня бросило в жар. В первый миг я даже не поверил в увиденное. Быстро-быстро поморгал, чувствуя, как слипаются ресницы.
— Ой… — вырвалось у меня.
Далеко-далеко на юге появилась черная точка. В первый момент я даже подумал, что это обломок одного из обелисков, стоящий чуть в стороне, но потом она стала чуть больше.
— Корабль! — закричал я. Бросился на колени и скользнул в лаз, ведущий в наше укрытие. — Корабль!
Всколыхнулись недоверчивая радость Фарри и по-детски трогательная надежда Эльма, хоть и приглушенная страшной пустотой обреченности. В душе он нас всех уже похоронил.
— Корабль! — Я поспешил назад, выбрался наружу и побежал навстречу черной точке, размахивая руками. Упал, поскользнувшись, но вновь поднялся. Мне и в голову не приходила мысль, что случайно встреченный корабль может нести с собой угрозу. Мне казалось, что все беды остались позади.
Небольшое однопалубное судно путейщиков, обычный тягач для дальних выездов. Грубый, крохотный даже по сравнению с прогулочными лайарами, с прозрачным армированным куполом рубки на носу. Корабль полз по колее, ломая траками сколотый лед. Оба работника сидели под стеклянным колпаком и с удивлением смотрели на меня, бегущего к ним навстречу.
Захрустел лед, тягач резко встал, взревев двигателем. Один из путейщиков скользнул по скрытому ходу на палубу, и вскоре в теле железного коня распахнулась дверь, дохнув облаком пара.
— Чего ты тут делаешь, малыш? — крикнул мне он.
— Помогите! Помогите, пожалуйста!
Он настороженно огляделся, нырнул в корабль и спустя миг вернулся с дальнобоем. Длинный ствол уставился мне в живот:
— А ну-ка стой!
Путейщик озирался, ожидая, что из-подо льда на него бросятся разбойники. Такое случается на трактах, теперь-то мне это известно, но тогда я просто опешил.
— Там Эльм, ему оторвало руку…
Его товарищ крутил головой в кабине, а двигатели корабля взрыкивали, готовые в случае опасности сорвать тяжелую тушу с места.
— Мы не хотим ничего такого! — Я попытался успокоить путейщиков, чувствуя, как ломит от холода щеки и опухшие губы. — Темный Бог разрушил Кассин-Онг! Помогите нам, пожалуйста!
Мне вдруг захотелось плакать и ругаться от отчаяния. Вот оно, спасение, рядом. Но смотрит на нас через прицел дальнобоя.
Стрелок посмотрел мне за спину, увидел, как по льду торопливо шагает улыбающийся Фарри, и опустил оружие.
— Кому там руку оторвало? — с легким недоверием спросил путейщик и спрыгнул на гусеницу, а затем и на снег. Товарищ в рубке заметно успокоился, поглядывая на меня уже с интересом.
— Эльму… Помогите нам, пожалуйста!
— Вот дела, — покачал головой мужчина. Ловко обмотал лицо покоящимся на плечах шарфом. — Показывай…
Эльм с трудом выбрался из убежища, и когда мы с путейщиком подошли, просто сел у входа и бессильно кивнул мужчине. Рука его выглядела просто ужасно.
— Собирайте вещи, — сказал наш спаситель и махнул товарищу. Корабль тут же заскрипел льдом, ловко выбравшись из колеи, и затарахтел к нам.
— Досталось же тебе, приятель, — буркнул путейщик, глядя на Эльма. — Кто же это тебя так?
Силач не ответил, прикрыл глаза.
— Говоришь, Кассин-Онга больше нет? — повернулся ко мне стрелок, видя, что от Эльма он ничего не добьется. — А шаман ваш чем занимался?
Я благоразумно не стал рассказывать про обряд, о котором говорил покойный Сканди, и просто пожал плечами.
— Живут, жируют за наш счет, а как до дела доходит… — зло сказал путейщик. — Плохо, малыш. Очень это плохо. Вон и на шахте одну штольню пару дней назад завалило напрочь, двоих рыбаков недосчитались. Видать, из-за Темного Бога и рухнула она. Погоди…
Он ошеломленно уставился на меня.
— Так это вас только трое уцелело, что ли? Из всей деревни?
Фарри тем временем выволакивал из нашего укрытия вещи и торопливо запихивал их в рюкзак, будто опасаясь, что путейщикам вот-вот надоест ждать и они уедут. Эльм с закрытыми глазами сидел, привалившись спиной к ледяным блокам, и чуть дышал. Лицо его посерело. Я же молчал, не зная, что сказать мужчине. Мне хотелось верить, что шаман все-таки говорил правду, когда рассказывал о людях на той стороне расщелины. Но…
— Вот оно как… — растерянно всплеснул руками путейщик, истолковав мое молчание по-своему. — Вот ведь… А рука у тебя совсем плоха, приятель.
Эльм открыл глаза и холодно посмотрел на него.
— Все! — сказал Фарри. В спешке собранный рюкзак не закрывался, и из него торчало еле запихнутое одеяло, но путейщика это не смутило. Он с кряхтеньем забросил его на спину и зашагал к ледоходу.
