Глава третья
След ледовой гончей
Когда мы поднимались на настил, навстречу нам попался Эльнар ан Гаст с друзьями. Охотники с раскрасневшимися лицами, разодетые в белые теплые шубы, наверняка шли на представление, хорошо откушав шаркуновой настойки у Пухлого Боба, а удачливый и тоже хмельной Эльнар, встретивший их где-то в деревне, потрясал добытой со столба замерзшей связкой вяленой рыбы и громко хвастал о своей победе.
Увидев меня в компании наемника, он нахмурился и преградил Лавру дорогу. Он был выше чужака на две головы, да и в плечах пошире, но охранник смело встретил его взгляд.
— Что-то случилось? — требовательно, с вызовом спросил Эльнар, положив тяжелую руку на ствол наемничьего дальнобоя. Лавр дернулся, сделал шаг назад, и в нем колыхнулись ярость и холодная опасность. — Ты в порядке, Бауди? — посмотрел на меня Эльнар. От него пыхнуло угрозой. — Тебя не обижают?
Эти двое в любой момент могли вцепиться друг другу в глотку. В то время как в доме моего отца происходило что-то ужасное…
— Эльнар, там у дома Одноглазого что-то происходит! Какие-то люди к нему ломились. Он на помощь звал! — протараторил я. Тепло от бочки еще придавало мне сил и энергии. — Наемник мне помогает!
Охотник пьяно мигнул, растерянно обернулся на товарищей, затем опять на меня. Мой ответ его огорошил. Вдруг поднялся ветер, и Эльнар, отпустив дальнобой наемника, затянул потуже завязки капюшона. Нас обдало мелкой ледяной крошкой, поднятой с настила и крыш домов. Я зажмурился, пряча глаза от поднявшихся в воздух холодных кристалликов.
— Мы с вами, — уверенно решил он. Его приятели разочарованным и нестройным хором согласились с неформальным лидером всех охотников Кассин-Онга.
Эльнар первым оказался у дома Одноглазого. Шаманские фонари над крыльцом не горели, да и у брошенного сарая их было не видно, а ведь только они указывают направление, когда поднимается буря и мир заволакивает пурга. Но теперь черный дом зловеще ютился в стороне от света. За ним виднелась белая зыбь вечных льдов, раскинувшихся до светлой полоски на горизонте. Похолодало еще больше, и меня стала бить ощутимая дрожь. Здесь произошло что-то страшное.
Потому что в прошлый мой визит фонари еще горели.
Дверь в дом была сорвана с петель, и у самого крыльца на снегу виднелись темные следы. Эльнар приблизился к ним, присел, коснулся их перчаткой, а затем обернулся на нас.
— Кровь, — бросил он. Зрелище мигом отрезвило охотников, и они попятились прочь. Все, кроме смелого Эльнара. Он потянулся за ножом, висящим у него на поясе, и с прищуром уставился на темный проем двери.
Со стороны цирка по громыхающему настилу быстро приближалась группа наемников, ведомая Пузом. Их фигуры терялись в снежной крошке, поднятой ветром. Лавр нервно покосился на товарищей, поднял дальнобой, направив его на выход из прихожей. Мне показалось, будто оттуда тянет холодом. Зубы сами собой пустились в пляс. Тепло, полученное от бочки, стремительно растворилось в ночи.
— Мастер Одноглазый? — крикнул Эльнар, жестом попросив наемника не стрелять. — Мастер Одноглазый, вы в порядке?
Темная каша у крыльца говорила об обратном. Но человеку свойственно надеяться на лучшее. Довольно удивительно, наверное, что мы так переживали за Одноглазого. Но, несмотря на то что старика никто в деревне не любил, он все-таки стал одним из нас. Он был тем мрачным ворчуном в углу зала. Тем насупленным моряком, что иногда торчал на южном краю деревни и смотрел в снежную пустыню, сжимая холодные перила. Одноглазый был частью нашего холодного ледяного мира.
— Стой тут, малец, — прохрипел Лавр, отстранил одного из охотников и двинулся к темному проходу. Его уверенность чуть успокоила меня. Наемник ни капли не боялся. Немного нервничал, осторожничал, но страха в нем не было.
А вот охотники откровенно трусили. Лишь Эльнар горячо рвался в бой, но разумно ждал момента, когда вооруженный дальнобоем Лавр войдет внутрь.
Я знал, что там никого нет. Среди волн нетерпения, ожидания, испуга и надежд можно было различить каждого из людей, находящихся рядом с домом Одноглазого. Но привычной темной ауры старика рядом не было.
Скорее всего, его забрали с собой те странные люди и ледовые гончие… Впрочем…
Я посмотрел на лужу крови и на то, как Лавр осторожно и совершенно бесшумно скользнул в открытую дверь.
— В сторону, крестьяне, — это подошли наемники. В их бородах и на шарфах белел иней, от дыхания в воздух поднимался пар. Охрана цирка бесцеремонно отодвинула в сторону охотников Кассин-Онга и, на ходу вытаскивая оружие, двинулась за предводителем. Эльнар махнул рукой одному из товарищей:
— Давай фонарь, Лэнни!
Долговязый парень, нескладный как путевой столб, нервно полез за огнивом, копаясь в бездонных карманах и держа свой фонарь чуть в стороне. Его товарищи все, как один, следили за ним, будто своими действиями он подскажет им, что делать дальше.
— Ну быстрее, Лэнни! — попросил Эльнар.
В доме что-то громыхнуло, а затем в прихожую вывалился наемник. Лавр шатнулся навстречу товарищам, оттолкнул идущего первым Пузо и, все еще сжимая в руках дальнобой, склонился у стены. Тело его сотрясли спазмы, и бывалый наемник, прислонившись плечом к дому, опустошил свой желудок. Затем быстро вытер рот, пару раз глубоко вздохнул и выпрямился, стараясь не смотреть на товарищей.
Лэнни наконец зажег свой фонарь. Свет выдернул из темноты изумленные лица охотников.
Внутрь вошел Пузо, в темноте проема два раза сверкнули искры его огнива, и через пару мгновений наемник, шатаясь, вышел на улицу. Он тоже был потрясен тем, что увидел. Спустившись по крыльцу, бородач махнул рукой товарищам — мол, стойте тут.
— Что там? — одернул его Эльнар. — Что вы там увидели?
— В жизни такого не видел, клянусь клешнями Темного Бога, — сдавленно ответил ему Пузо. Лавр, тяжело отдуваясь, поднялся на ноги и кивнул на меня:
— Мальчишку туда не пускайте.
Но я уже и не хотел туда идти. Потому что почувствовал страх циркового охранника. Знаете, это сложное ощущение. Мы многого боимся, мы простые люди и привыкли то здесь, то там страшиться неведомого, страшиться смерти, одиночества, разгулявшейся снежной бури и грохота льдов вдали. Но наемники видели много больше нашего, и чувства их должны были притупиться. Однако в душе Лавра все замирало от ужаса. Не могла простая кровь так повлиять на матерого воина.
То, что он увидел в доме Одноглазого, сильно его напугало, хоть он и не показывал своего страха.
— Что это, Лавр?! — спросил у него Пузо. Толстяк прислонился к стене, скинул капюшон и жадно глотал ртом воздух. Я не видел его лица, только черное пятно бороды, но было ясно, что смотрит он на командира. — Ты это видел, да?
Эльнар подхватил фонарь Лэнни и ловко, легко, несмотря на свою внушительную комплекцию, поднялся на крыльцо, а затем исчез в доме.
Спустя несколько мгновений он вернулся и, спрыгнув на снег, упал на колени и с шумом прочистил желудок. Наемники переглянулись.
Эльнара тут же окружили товарищи, испуганно поглядывая на зловещий провал, словно оттуда уже надвигалось жуткое нечто, готовое сожрать всех, кто собрался на узком настиле перед старым домом.
— Бауди, беги к шаману… — сказал мне Эльнар, как только отдышался. — Пусть сюда идет. Там все разрушено, все перевернуто кверху дном. Проклятье, а Одноглазого как размазало по всему дому… Везде кровь. На столе, на полу, на стенах. А голова… Она над порогом… Висит… А глаза как живые! Он смотрел на меня, ребята! Как живой, понимаете?! А из шеи…
Его опять вырвало. Вытирая грязный рот рукавом, чтобы на морозе не треснули губы, охотник оглядывался на черный дом.
Мне хотелось отказаться. Пожаловаться на боль в ноге, которая так и не унялась. Сказать, что я устал, что мне страшно, что я ужасно замерз, что я так и не увидел представления циркачей, будь они прокляты. Что я не хочу идти к шаману один. Но близость к дому, который осквернила темная магия (теперь я точно это знал), пугала еще больше дороги к Сканди. Там, за крепкими, забрызганными замерзшей кровью стенами, где хранились разворошенные чужаками вещи из жизни моего отца, далекого и почти незнакомого, теперь разлилось зло. И оно уже зацепило двух наемников и Эльнара.
Оно могло коснуться и меня.
— Быстрее, Бауди! — прикрикнул Лэнни. Он растерянно топтался у коленопреклоненного товарища.
— Ледовые гончие, — прохрипел вдруг Лавр. — Это сделали ледовые гончие, клянусь вам.
Наемники переглянулись, пряча от товарища недоуменные улыбки.
— Парень не врал! — продолжал тот. — Это были ледовые гончие!
— Бауди! — возмутился Лэнни, видя, что я все еще стою на месте и смотрю на Лавра.
— Зови вашего шамана, парень, — заметил мое внимание наемник. — Тут без него не обойтись… Беги шустрее. Лети быстрее голубой акулы!
Он повернулся к толстяку:
— Пузо, пошли кого-нибудь из ребят на корабль, пусть Кривозуба сюда тащит, даже если он пьян в стельку. Один колдун хорошо, а два лучше. Если увидит шамана мастера Аниджи, то пусть тоже позовет. И предупреди всех, кто на представлении торчит, пусть будут начеку.
Лавр опять посмотрел на меня:
— Да беги уже!
И я побежал. Вернее, похромал, стараясь скрыть боль в ноге от тех, кто остался у дома Одноглазого. Опираясь на обледеневшие поручни мостиков, скользя на тех платформах, которые плохо убирались хозяевами. Под темным, затянутым тучами ночным небом. Мне все казалось, что ледовые гончие и их хозяин так и не ушли из деревни. Что они скрываются в каком-нибудь из домов, наблюдая за мной. Или идут по моему следу, плотоядно облизываясь и не боясь колючего мороза.
Но я не остановился.
Как вы уже знаете, шаман Сканди жил отдельно от деревни, в храмовом ледоходе ярко-красного цвета. Сейчас, ночью, святилище казалось совершенно черным, и даже огни фонарей, освещающих обитель стихийного волшебника, не выдавали истинного его обличья.
Через неровный лед и маленькие гребни заструг шла протоптанная тропка, которую пожилой шаман ежедневно расчищал до старых торосов и продолбленных в них проходов, а от них и до деревни этим занимался Шанц ан Грант, в прошлом рыбий шахтер, а теперь первый помощник шамана, но живущий не со стариком, а на окраине Кассин-Онга. Чтобы не потеряться, здесь тоже были сделаны перила, и даже в сильную пургу, когда ветер сбивал с ног, человек мог дойти до ледохода Сканди без риска неудачно свернуть с пути, заплутать из-за этого в ревущем буране и околеть совсем рядом с деревней.
Когда я добрался до тропы, прошло, как мне кажется, не более часа. По разгоряченной спине то и дело скатывались капли пота, которые быстро остывали, и от этого мне становилось еще холоднее, чем было. Я шел, быстро-быстро переставляя ноги и проклиная холод. Легкие болели от усталости, голова кружилась от мороза, но я ни разу не остановился.
За моей спиной сверкал огнями цирковой ледоход, возвышаясь над снежными куполами деревни. Там до сих пор царили веселье и праздник.
А в доме моего отца…
Я не хотел представлять себе то, что увидели там наемники и Эльнар…
Как же холодно! Почему я не надел теплой парки, под которой даже в такие морозы комфортно? На кого я хотел произвести впечатление, натянув этот нелепый тулуп?!
Слева и справа надо мной высились стенки древних торосов — я добрался до узкого перехода между землями деревни и владениями шамана. В этом месте всецело ощущались мощь и непоколебимость вечной мерзлоты. Четырехъярдовые вздыбившиеся льдины безмолвно нависали над головой, и рядом с ними я сам себе казался ничего не значащей букашкой, которую можно растереть одним шлепком холодной, смертельно твердой ледяной лапы.
Я неосознанно увеличил шаг, забыв про боль в ноге и стараясь побыстрее миновать зловещий коридор. Именно в этот момент позади меня послышалось тихое звяканье.
Сердце подпрыгнуло в груди, попыталось пролезть в горло, царапая грудь, а во рту моментально пересохло. Стараясь не шуметь, я в несколько больших шагов оказался за пределами прохода и нырнул в сторону от тропы, прижавшись спиной к гряде. До ледохода Сканди оставалось ярдов двести-триста… А за спиной…
Мои чувства обострились. Не знаю, что было тому виной — столкновение с гончей, а может быть, душный страх охотников и наемников у места, где убили Одноглазого. Но сейчас я отчетливо чувствовал злость. Злость и обиду человека (а человека ли?), идущего по моим пятам. Темное облако недобрых эмоций окутывало моего преследователя, и ничего хорошего случайному встречному (то есть мне) не сулило. Присев, я зашарил по льду руками, надеясь, что судьба подарит мне хоть что-нибудь, чем можно попытаться защитить себя.
Вскоре стали слышны торопливые, чуть резкие шаги человека; ритмично, почти зло хрустела снежная крупа под его ногами. Я шмыгнул носом, чувствуя, как замерзли в нем волосы.
Ледовая гончая? Быть того не может. Но все наши сейчас либо на цирковом представлении, либо у дома Одноглазого. Да и чувства не те, не те эмоции. Но кто? Человек был серьезно обижен, будто рухнула его мечта по вине того, кого он сейчас попросту ненавидел.
Пальцы наткнулись на обломок льда, и, сжав его в перчатке, я выпрямился. Незнакомец вот-вот должен был выйти из коридора на открытое пространство, и тогда можно будет либо лезть в драку, либо прятаться, либо успокоиться.
Мороз еще сильнее охватил меня ледяными объятиями, остужая горячий пот под тулупом.
Человек приближался. Я услышал, как он недовольно бормочет себе под нос. И я узнал его голос! От сердца тут же отлегло, и на миг мне захотелось отомстить проклятому Эрни, а это был именно он, и напугать его, выскочив из укрытия с диким криком. Но потом я представил, что бы со мною случилось, разыграй он меня так, и потому просто окликнул товарища:
— Эрни? Что ты тут делаешь?
Он вздрогнул от неожиданности, обернулся на меня. В ночной темноте я едва видел его силуэт на фоне снежной равнины. В руках у него был бидон.
— Эд? — изумился он. — А ТЫ тут что делаешь? Почему ты не на празднике? Тебя тоже Боб послал?
Я понял, на кого злился Эрни. И я не хотел говорить, зачем иду к шаману.
— Там цирк. Там представление. А он послал меня к Сканди, представляешь? — пожаловался парень, не дожидаясь от меня ответа. — Покушать передать, представляешь?! Неужели нельзя было это сделать завтра, а?
Я замахал руками, согреваясь.
— Ненавижу его, — поделился Эрни.
Мы зашагали по тропе — я впереди, хромая, а он чуть позади.
— Вдруг они завтра уедут, Эд? — хныкал за моей спиной посыльный. — Вдруг уедут, и в то время как шло их единственное представление — я ходил к дурацкому шаману с дурацкой едой! Ненавижу Боба… Вот зачем я в таверну заглянул? Надо было сразу на ярмарку идти!
Слушая, как сокрушается мой товарищ, я хромал по ледяной дорожке. Храм-ледоход шамана, с горящими вдоль палубы фонарями, был все ближе. Прерывисто втянув воздух, я поймал себя на том, что все мои мышцы напряжены от холода.
— Там настоящий волшебник приехал! — бубнил Эрни. — Самый настоящий, Эд! А пока я схожу да пока вернусь, там все закончится!
— Так давай мне бидон — и беги в деревню, — предложил я, сетуя, что не догадался сделать это раньше. Все лучше, чем слушать его нытье.
— Ой, правда?! — обрадовался он. — Слушай, спасибо, Эд! Огромное тебе спасибо!
Я обернулся и протянул свободную руку за бидоном. Посылку Пухлый Боб снарядил тяжелую. Скорее всего, мяса покидал в честь праздника.
— Не забуду этого, Эд! Клянусь!
Я улыбнулся ему, зная, что он не увидит моего лица в кромешной тьме. Эрни побежал назад и напоследок еще раз крикнул:
— Спасибо, Эд!
Нашел за что благодарить. До ледохода было рукой подать, и вряд ли он выиграет больше десяти минут. В душу опять вполз уловленный там, у дома Одноглазого, страх. Вспомнился «мертвый» бородач и ледовая гончая. Сейчас это казалось событием из другого мира…
До ледохода шамана оставалось шагов двадцать, может быть тридцать, когда тропа под ногами дрогнула. В уши ударил страшный грохот, словно с небес свалилась сразу сотня огромных ледоходов и взорвалась, разбрасывая по сторонам осколки. Я в испуге бросил бидон и заткнул уши, кривясь от рвущего слух грохота. Однако чудовищный рокот, хаотический звук крушащихся льдин все равно продирал меня насквозь. От натянутого треска вековых плит дрожали зубы, и казалось, что-то лопается в животе.
Храм подпрыгнул, и я с ужасом почувствовал, как поднимаюсь вверх. Как вздымается к небу лед и тащит за собой меня и корабль Сканди. Покачнувшись, я упал на колени, вцепился пальцами в пористый лед, сдирая кожу с левой руки. Меня развернуло лицом к деревне.
Россыпь домов впереди меня вспучилась, поднявшись. Словно огромный чирей, покрытый гремящими и лязгающими платформами, вздулся на поверхности и норовил вот-вот лопнуть.
Небо позеленело, и от пляски ядовитых огней зарябило в глазах, а в мертвенном свете, непонятно откуда опустившемся на землю, — Кассин-Онг все вспучивался и вспучивался. Визжали рвущиеся тросы и лестницы, а сквозь жуткий грохот льда слышался звук бьющегося стекла и крики.
Не в силах отвести взгляда от гибели моей деревни, я так и стоял на четвереньках, разинув рот, не чувствуя пожирающего мою руку холода и не веря в происходящее. Вспыхнула миллионами осколков теплица, обрушилась крыша трактира Пухлого Боба, провалившись внутрь. Медленно свалился с платформы дом старосты.
Мне показалось, что я вижу, как меж мусора и обломков, отлетающих от домов, и кренящихся платформ в небо взлетают фигуры людей. Но они же должны быть на представлении! Должны быть севернее от места Пролома.
Грохот стал еще громче, а льдина, за которую я держался, накренилась. Пальцы заныли от напряжения. Позади меня со скрипом гусениц покатился вниз корабль шамана. Брошенный бидон звякнул о массивные траки, и я плашмя упал на лед, вбив носки сапог в углубления. Рука, лишившаяся теплой перчатки, скрючилась, хваткой мертвеца вцепившись в лед, и нещадно болела от пожирающего ее холода. Мне показалось, что сейчас она просто раскрошится.
В зеленом свечении, льющемся с неба, вдруг возникла огромная черная фигура. Она словно выросла из океана, разбрасывая в стороны ледяные валуны, металлические конструкции платформ и обломки домов, и тянулась теперь к окрашенным в изумрудный цвет облакам. Я смотрел на нее во все глаза, забыв обо всем. Забыв о сведенной от лютого холода кисти, забыв о гибели Одноглазого и цели своего путешествия сюда.
Темный Бог пробился наружу, уничтожая мою родную деревню, и теперь вызывал на бой Светлого Бога, который на ночь ушел на покой, за горизонт. А вокруг косматого, мокрого чудовища ярко вспыхивали, плюясь искрами, и навсегда гасли разбивающиеся фонари. Льдины, отброшенные силой подводного владыки, взмывали к небу и скрывали от меня гигантский цирковой корабль, до того цитаделью возвышавшийся над деревней. Цирк был далеко от места Пролома, и те, кто пришел на представление, должны были благодарить судьбу за приехавшую ярмарку. Если бы не труппа Аниджи, то все бы сейчас мирно спали по домам, и проснулись бы от…
Я похолодел, вспомнив об охотниках у дома Одноглазого. Успели ли они спрыгнуть? Успели ли сбежать? Рука напомнила о себе дикой болью, и я с шипением втянул ее в рукав, проклиная себя за слабость.
Черная фигура с ужасным низким ревом, перекрывшим даже грохот льдов, подняла в воздух четыре огромные и оглушительно клацающие клешни. В них, в каждой, было ярдов двести длины. А может, больше? Я не мог этого понять, потому что наша деревня по сравнению с Темным Богом казалась мне игрушечной, нереальной, а ведь существо, продравшееся из глубин промерзшего океана, даже наполовину не высунулось наружу. Уродливая, похожая на медвежью голова, усеянная десятками извивающихся ростков, была запрокинута к небу, и я видел, как Бог разевает длинную, заостренную пасть с рядами огромных загнутых зубов. Плеч у него не было. Длинное, скользкое туловище плавно переходило в шею, и из него торчали вразнобой уродливые шипастые лапы, заканчивающиеся неровными клешнями.
Конечности Бога ненадолго застыли, а затем обрушились на деревню, ломая то, что уцелело после взрыва пакового покрова. Рядом со мной просвистел огромный кусок льда, об обшивку кренящегося ледохода-храма забарабанили обломки. Что-то больно ударило меня по уцелевшей руке, и я едва не разжал пальцы, но удержался. Однако спустя пару вдохов получил еще один удар.
И еще.
Мотая головой, круша лапами оказавшиеся у Пролома платформы, Темный Бог отчаянно ревел, и от этого звука мое сердце норовило остановиться. Никогда прежде и никогда после я не слышал ничего подобного.
Льдина остановила свой подъем, и я, вцепившись в нее, задрал голову, глядя, как из зеленого неба вырастают черные точки. От силы удара глубинного владыки даже досюда долетели обломки домов из Кассин-Онга. Мне вдруг стало так тоскливо, так пусто, словно из меня выдернули душу. Хотелось заплакать и громко-громко закричать, что я так не играю, что пусть все вернется к тому, что было.
Но небеса все зеленели, искажая ночь, а вокруг сыпались обломки моего детства.
Что-то сильно ударило меня по голове, лязгнули зубы, из глаз посыпались искры вперемешку с черными пятнами. Руки сами собой разжались, и я заскользил вниз, к накренившемуся ледоходу Сканди.
А затем на меня накинулась темнота.
