ГЛАВА 6
Проснувшись, я не сразу понял, что причиной пробуждения стал вовсе не сигнал чипа. Неужели я умудрился не услышать сигнал?
Исключено, он подается непосредственно в мозг. Скорее всего, еще рано.
Вызываю перед глазами циферблат часов. Так и есть, до запланированного времени пробуждения осталось еще сорок минут.
Что же меня тогда разбудило? Зябко поежившись, я понимаю — утренняя свежесть. Хорошо еще, что роса сюда не проникает. Я бы, конечно, не простудился, инфекции ко мне не цепляются. Но продрог бы здорово.
Странно, но я себя чувствую вполне прилично. Вчера беспокоился, что сегодня на ноги не встану. Однако сейчас я вполне бодрый и отдохнувший. Правда, немного побаливают мышцы. Особенно там, где по ним били. Но в целом все отлично.
Чем мне сейчас заняться? Можно еще подремать. Альтернативный вариант — прогуляться по деревне.
Спать уже не хочется. Тем более что температура воздуха настоятельно требует активного движения. Значит, пойду смотреть деревню, вчера я мало что видел.
Встаю с сена, отряхиваю одежду от прицепившихся сухих травинок. Оглядываюсь: оказывается, ворочавшись ночью, я свил в куче сена уютное гнездышко.
Выхожу с сеновала. На пороге меня встречает солнце, бьет по глазам яркими лучами. Озябшее тело оживает.
Едва глаза привыкают к яркому свету, как я замечаю, что деревня не спит. И, видимо, уже давно. Значит, не одному мне вчерашняя гулянка не принесла неприятных последствий. Не спят даже старики, которые вчера веселились наравне с молодыми. Крепкий тут народ.
Сразу же замечаю деда Ивана. Подхожу к нему.
— Доброе утро!
— А, проснулся, «турист». Доброе, доброе.
— Дед Иван, а где здесь можно шприц раздобыть? Старик пристально взглянул на меня. Наверняка заподозрил в пристрастии к наркотикам.
— Вы не подумайте чего плохого, — успокаиваю его я. — Мне лекарство принять нужно.
Ну вообще-то «Митохондр» не совсем лекарство. Но старику подробностей знать не обязательно.
— Что ж, ты, «турист», так плохо в турпоходы собираешься? Ежели без лекарств не могешь, так надо с собой все нужное носить. Ладно, пойдем в медпункт.
Медпунктом оказалась комната рядом с комнатой старика. Светлое помещение, по углам стоит вполне качественная медицинская техника. Здесь же и атрибутика деревенского знахаря: на стенах самые разные травы, по углам связки жуткого вида луковиц. На стеллажах стоят склянки с корешками, сушеными ягодами и порошками неизвестного происхождения. Хорошо еще, что жабьих глаз нет. Или чучела крокодила под потолком.
Старик подошел к невысокой тумбочке, на которой покоится хромированный контейнер. По соседству с контейнером уютно устроилось нечто среднее между шаманским посохом и стандартным медицинским сканером.
Впрочем, дед Иван направился не к шаманскому сканеру, а к серебристому контейнеру. В течение нескольких секунд старик совершал со сверкающим цилиндром таинственные манипуляции, которые наводили воспоминания опять-таки о шаманах.
Когда дед Иван закончил камлание над контейнером, тот распахнулся, предъявив свое содержимое — четыре шприц-пистолета. Изнутри это вместилище залито пронзительным голубым светом. Все правильно, содержимое постоянно стерилизуется разного рода излучениями, среди которых и ультрафиолет.
— Вот тебе шприц, — кивает дед Иван. — Сам умеешь пользоваться или Глашку позвать?
— Да я уж как-нибудь сам.
Достаю один из агрегатов. Он удобно ложится в руку — прямо как бластер. Кстати насчет бластера, надо будет узнать, где можно раздобыть оружие. Но это потом.
Достаю из кармана ампулу. Вставляю ее в шприц-пистолет. При этом я поворачиваюсь спиной к старику. Как бы для того, чтобы не заслонять себе свет. Но на самом то деле, чтобы дед Иван не увидел надпись на ампуле. Почему-то мне не хочется, чтобы он знал, что именно я ввожу.
Закончив процедуру, я убираю опустошенную ампулу в карман — потом выброшу. Шприц-пистолет ставлю на место. Автоматизированный контейнер тут же начал его промывать.
Старик закрыл хромированный цилиндр.
— Ну ежели все еще в город собираешься, так иди помоги Николе товары погрузить. Чем раньше управитесь, тем раньше и поедешь.
Я киваю — вполне справедливо, если я оплачу ночлег, кормежку и дорогу небольшой помощью в погрузке. Но тут я вспоминаю, о чем хотел спросить старика.
— Дед Иван, а где можно достать оружие?
— Оружие? В городе. А тебе нужно что-то конкретное или оружие вообще?
— Мне что-нибудь для самозащиты.
— Для самозащиты? Ну тогда подожди меня здесь.
Эти слова старик говорит, когда мы уже стоим в коридоре. Прежде чем я что-либо успел ответить, старик исчез за дверью своей комнаты.
Впрочем, ждать пришлось недолго. Уже через минуту он вернулся.
— На, возьми это. В подарок. Он протянул мне бластер.
Уже не новый, но такой будет получше нового. Похоже, что старик просто фанатик апгрейда. Теперь даже и не определить, какой модели оружие было изначально, настолько сильно оно изменено. Корпус покрыт причудливым узором — изящным, но в то же время очень простым и строгим, состоящим из участков матово-черного и жемчужно-серого цветов.
— Сам переделывал, — прокомментировал старик, — Лазерный целеуказатель, увеличенная емкость аккумулятора. Промежуточный индуктор из фрактального лития — запросто может стрелять без перерыва, пока аккумулятор не сядет, Да и максимальная Мощность раза в два выше. Охлаждение по принципу одностороннего фазового экранирования. Редукторы из бетта-парадоксального моноволокна, скорострельность в три с половиной раза выше, чем у стандартного бластера.
Я оценил поступок старика: оружие с богатой историей да еще и переделанное своими руками, — это часть личности. Отдать его — все равно что оторвать собственную руку.
— Спасибо, дед Иван, но я не могу его взять. Он для вас слишком дорог.
— Я потому и отдаю, что дорог. Я с ним всю молодость не расставался. Сколько дорог мы вместе прошли, из скольких переделок выбирались — не счесть. А последние лет тридцать он почти без дела лежал. С таким оружием на медведя не пойдешь. Из него можно только защищать свою жизнь или что-то более важное. Да и то, если знаешь, что твой враг — достойный противник. Пусть хоть на старости лет постреляет. Я уверен, что у тебя он без дела лежать не будет.
— Спасибо, дед Иван, — искренне поблагодарил я старика, но вот на бластер начал смотреть с сомнением. Раз из него сорок лет не стреляли, то теперь это может быть просто опасно. Или бласт в стволе разорвется, или промежуточный индуктор сдетонирует.
— Да ты не волнуйся! — Старик понял мои сомнения. — Он хоть в деле-то не был, но ухаживал я за ним хорошо. Оружие — оно уход любит. Так что я почитай каждый день из него по мишеням стрелял. Вспоминал старые деньки. Ну ладно, беги к Николе. А то он один все погрузит.
Никола оказался дюжим широкоплечим мужиком. Пожалуй, если бы я не видел его вчера в поединках, то сказал бы — грузный.
Впрочем, и сейчас он показывает чудеса ловкости. Хватая сразу по несколько большущих контейнеров, он методично закидывал их в кузов грузовика. А я почему-то решил, что здесь в ходу только гужевой транспорт. Интересно, как тут добывают такую прорву энергии?
Ну ладно, на бытовые нужды им должно хватать — крыши покрыты солнечными батареями, да и сам биопластик стен можно использовать для аккумуляции световрй энергии. Но вот откуда берется энергия для питания машин?
Вряд ли в деревне есть портативная электростанция на химическом топливе. Ветряков тоже не видно, да и не дадут они нужного количества энергии.
Может быть, я и нашел бы разгадку, но пришлось прервать цепь размышлений. Никола уже до моего прихода погрузил большую часть груза. Оставшиеся контейнеры вдвоем мы покидали быстро.
К нам подошел дед Иван и сказал:
— Ну прощай, «турист». Вряд ли еще свидимся.
— Почему вы так думаете? Может, я еще приеду к вам в гости.
— Интуиция. Я кивнул — интуиции надо доверять. Меня она не раз выручала.
— Прощайте, дед Иван.
— Ты мне пиши. — Старик протянул клочок бумажки с накарябанным сетевым адресом.
— Вы же говорили, что Сетью не пользуетесь? — удивился я.
— Для развлечения не пользуемся. А почта, она нужна, без нее никак.
— Хорошо, буду писать. Дед Иван протянул мне руку. Я пожал ее. Рука оказалась крепкой, мозолистой.
Я залез в кабину грузовика, где уже сидел Никола.
— Можно ехать? — спросил он.
— Нужно, — ответил я.
Очень неприятная черта большинства опытных водителей — повышенная болтливость за рулем. Машину-то можно вести «на автомате», на одних рефлексах. Поэтому без разговора им становится скучно.
Однако Никола оказался человеком молчаливым. Хотя замкнутым и не был: когда я спросил, что именно он везет, охотно ответил:
— Да разные товары. Мед, фрукты. Их хорошо покупает — на одной-то синтетике долго не проживешь. Хочется натурального. Есть пряные травы и коренья, чеснок. С ними и синтетическая еда вполне съедобная. Разные лекарственные растения. Мази, капли, микстуры. Городские-то хоть и синтезируют всякие лекарства, а все не то. В травах-то сила природы. Это тебе не химия. Да еще немного шкур везем, на них покупателей не много — это роскошь, а не предмет необходимости, но платят хорошо.
Дальше мы ехали молча. Меня это вполне устраивало. Я ведь обещал себе вчера, что обдумаю информацию, найденную в Сети.
Итак, через несколько дней я создам сетевой почтовый ящик. В нем оставлю информацию, которая через десять лет будет разослана по самым популярным информационным ресурсам в Сети.
Но произойдет это только в правой ветви. Может быть, и ящик я создам уже после Развилки, в правой ветви? Скорее всего, так оно и есть.
Теперь уже никак не проверишь — сейчас настоящее и оба будущих объединены в единую информационную Сеть. Но, думаю, что ящик действительно будет создан только в правой ветви; в левой это просто бессмысленно.
А интересно, что произойдет в левой? Как информация попадет к спецслужбам? Они отнимут у меня диск или я добровольно его отдам?
Хочется верить, что все произойдет добровольно. Кстати, это объясняет, почему в левой ветви Олег выживет. Просто после того, как я пойду на сотрудничество, Олег сможет «легализоваться». Его наверняка определят в хорошую больницу, приставят охрану, как к важному свидетелю. А потом с нас всех возьмут какую-нибудь подписку о неразглашении, и мы сможем жить так же, как и раньше.
Хочется верить. Но эта гипотеза ничем не подтверждена — одни догадки. Впрочем, проверить можно — поискать в Сети архивы больниц или данные обо мне, Олеге и Галке после этой истории.
Что ж, хорошо, что есть способ узнать наверняка. Но все равно придется ждать. Сейчас я уже не успею нормально заняться поиском — мы уже подъезжаем к городу. А потом мне надо будет искать, где схорониться. Придется заводить какие-то знакомства, заняться проблемой наличности. Поэтому в лучшем случае мне придется мучиться догадками. И это меня начинает уже раздражать. Догадки, гипотезы, версии. Каждое маленькое предположение приходится долго и нудно проверять. Причем сначала я вынужден долго думать — а с чего же начать проверку. Потом надо перелопатить многие терабайты информации. И каждый ответ даст сотню новых вопросов.
Как же меня доконала эта вилка времени! Впрочем, я несправедлив. Слово «вилка» здесь не подходит — ибо оно обозначает предмет предельно простой и понятный. Так что это не вилка, а китайские палочки. Вот именно, китайские палочки времени.
Вроде бы все предельно просто — два бамбуковых прутика. А как начнешь разбираться, так жалеешь, что ввязался. Как держать руку, как ухватить обе палочки пальцами. И самое главное — как этим есть? Нет, вилка гораздо проще.
Так что аналогия очень хорошая. Все думали, что имеют дело с вилкой времени. И даже не знали, что у них в руках китайские палочки времени.
Неизвестно, куда бы меня завело придумывание аналогий, но внезапно я обнаружил, что смотреть в окно гораздо интересней — там то и дело проскакивают поселения.
Видимо, мы уже подъехали близко к городу. Правда, ни одного достаточно крупного населенного пункта я не увидел. Да здесь их и не может быть. При клановой социальной системе люди обычно селятся небольшими группками. Даже крупные города здесь представляют собой не столько один населенный пункт, сколько множество поселений, расположенных на компактной территории.
Деревушки, пробегающие мимо окна, все похожи одна на другую. Те же дома из биопластовых плит, те же низкие Длинные хозяйственные постройки. Но было в каждом поселке что-то неуловимое, что выделяло его среди десятков подобных.
Иногда я видел и людей. Босоногие мальчишки гонят стою коров; бородатые мужики ковыряются под капотом грузовика; женщины с ведрами остановились посудачить.
Один раз проехали мимо стоящих у обочины машин. Около них толпились молодые бугаи, одетые главным образом в черную кожу. Судя по их лицам, они явно что-то не поделили. Стояли они двумя группами — одна напротив другой. Причем у тех, которые стояли справа, на щеках, лбах и руках вытатуированы красные зигзаги. А у их оппонентов — синие и зеленые полосы. Причем у более молодых узоров меньше, видимо, татуировки заключают в себе информацию о человеке и его социальном положении.
С каждой стороны то и дело высовывались бластеры, Впрочем, в ход оружие не пускалось. Похоже, это всего лишь демонстрация силы.
Почему-то я решил, что это и есть те, кого дед Иван называл шальными людьми. Машинально рука потянулась к поясу, где висел подарок старика.
— Да не обращай на них внимания, — посоветовал Никола. — Они промеж собой собачатся. Нас не тронут. Да и не больно-то они смелые днем. Ежели б один человек шел, так, может, его и пристукнули бы. А машину трогать не будут. Всех-то сразу не перебьешь. Да и неизвестно им, сколько нас. Может, в кузове дюжина людей прячется. Пока самых первых застрелят, другие успеют домой радировать. А в деревне не обрадуются, что их людей ни с того ни с сего стреляют. Из какого бандюки клана, по татуировкам видно. Вот и пойдут всему клану мстить.
— А зачем же тогда эти татуировки, если они настолько мешают?
— Мешать-то они мешают. Но без них не проживешь. Они ж там промеж собой грызутся. Во-первых, клановый дух должен быть сильным. Во-вторых, специально татуируют, чтобы не мог предать, перейти в другой клан. Кто ж его возьмет с чужой татуировкой? В-третьих, татуировка гарантирует некоторую безопасность. Если какого-то урку убьют, то его убийца должен будет отвечать перед кланом убитого. Но если у покойника не было татуировки, то всегда можно сказать — мол, я не знал, что он ваш. И тогда это уже личное дело убитого и убийцы, род жертвы не может предъявить никаких претензий к клану душегуба. Так что от татуировки пользы больше, чем вреда. Для шальных людей, конечно. Простому крестьянину оно ни к чему. Иногда, правда, кто из молодежи «для красоты» наколет картинку. Так для того розги и придуманы.
Увлекшись разговором, я перестал смотреть в окно. И упустил момент, когда очередное поселение выросло на горизонте. Увидел я его, только когда мы подъехали так близко, что можно было различать людей.
Поселение отличалось от увиденных мною ранее. Я сразу понял, что это уже часть Москвы.
Некоторые дома в пять-семь этажей. Правда, вокруг них разбросаны все те же деревенские домики. Дорога (по-прежнему грунтовая) проходит через поселение, деля его почти на две равные части.
За этим поселением вскоре началось следующее, за ним — еще одно. Через несколько минут такие кучки домов стояли уже вплотную друг к другу. Но все равно можно с уверенностью отличать владения одного клана от территории другого.
— Тебя где высадить-то? — спросил Никола, лихо увернувшись от встречного автомобиля.
— Да мне все равно. Еще не знаю, куда дальше-то пойду.
Никола удивленно покосился. Моих проблем он не знает, вчера меня расспрашивал только дед Иван. Видимо, здесь не принято соваться в личную жизнь человека. Со мной приветливо беседовали, жадно выспрашивали новости, просили рассказать интересные случаи из жизни. Но никто не спросил, кто я такой, куда направляюсь и зачем.
Да и дед Иван расспрашивал меня не потому, что любопытный. Просто ему по статусу положено это знать. А жителям деревни вполне хватило того, что дед Иван счел меня хорошим человеком.
Так что теперь, услышав мои слова, Никола удивился. Но расспрашивать не стал, хотя я его явно заинтересовал. По-моему, в конце концов он решил, что я эдакий хиппи, который держит путь куда глаза глядят.
— Тогда я тебя у ярмарки высажу. Там и купить много полезных вещей можно. А рядом и гостиницы, и трактиры, и всякие другие заведения. И люди разные толкутся, кучу полезных знакомств свести можно. А заодно разгрузиться поможешь.
Что ж, справедливо. Раз я пришел к самому концу погрузки, то на разгрузке должен наверстать.
Вскоре я увидел ярмарку — большую площадь, уставленную рядами лотков. Между лотками снуют шумные толпы людей. В открытое окно ударила мешанина запахов: Сырая рыба, жареное мясо, густой чад кипящего масла, сладковатый запах марихуаны. Самый обычный запах для подобных мест. На краю площади расположились невысокие здания: жилые бараки, склады, гараж.
Никола остановил грузовик у одного из складов и выбрался из машины. К нему вышел невысокий, толстенький и лысый человек. Но, несмотря на комичную внешность было понятно, что он важная персона.
Толстяк поприветствовал Николу, видимо, они давно знакомы. Затем оба направились к кузову машины. Я поспешил к ним.
Толстяк протянул Николе мешочек. Интересно, что там? Вряд ли местные кредиты. Тогда что? Золото? Сомневаюсь, что оно здесь в ходу. Интересно, а принимаются ли к оплате рубли? Вопрос отнюдь не праздный. Если не принимаются, то проблема наличности гораздо серьезней, чем я полагал раньше.
— Помогай, — скомандовал Никола, выкидывая из кузова контейнеры.
— Куда их нести надо?
— Никуда. Залезай в кузов и кидай на землю. А что с ними дальше делать будут — уже не наши трудности.
Я забрался внутрь. Теперь контейнеры принялись сыпаться в два раза интенсивнее.
Толстяк куда-то пропал. Видимо, пошел звать работников, которые отнесут все это на склад. Вскоре действительно появились трое мужиков и принялись растаскивать кучу, старательно уворачиваясь от сбрасываемых контейнеров.
— Никола, а рубли здесь в ходу? — задал я интересующий меня вопрос.
— Ну если просто купить на них что-то задумаешь, то не каждый торговец примет. Однако менялы с удовольствием берут. Или, если времени много, можно у офиса «Хронотура» потолкаться. Он тут неподалеку. Те, кто домой возвращается, часто при себе имеют непотраченные местные кредиты. Так они рубли с радостью возьмут. И выгоднее получится, чем у менял. Только времени много занимает — пока дождешься входящего, да еще такого, чтоб кредиты остались.
Я Николу за совет поблагодарил. Однако воспользоваться им не собираюсь — не хватало еще, чтобы меня кто из знакомых узнал. Правда, тот офис, в котором работаю я. находится в другой части Москвы. Но мне часто приходилось звонить по видеофону в другие офисы. Так что местные служащие наверняка знают меня в лицо. Вскоре кузов опустел.
— Ладно, Никола, прощай, — протянул я.
— Прощай. Сумку-то не забудь.
Хорошо, что он напомнил, а то я едва не ушел без нее. Забрав свои вещи, я еще с полминуты махал вслед отъезжающей машине.
Теперь следует подумать, что мне делать дальше.
Сначала попробую продать лишнюю ампулу «Митохондра». Затем следует озаботиться ночлегом и едой. И раздобыть еще денег.
Я пошел мимо торговых рядов, высматривая, кому бы впарить ампулу. Этот ряд не годится — здесь одна еда. Прилавки с ярким великолепием натуральной пищи перемежаются унылыми батареями банок с синтетической кашей.
Мимо банок я шагал относительно спокойно, а вот натуральные копченые окорока, шматы сала, краюхи ржаного хлеба и корзины с фруктами вызывают обильное слюноотделение — ведь я сегодня еще не завтракал. Надо как можно скорее разжиться деньгами. Иначе придется жевать синтетику, растягивая каждую банку на три дня. Жуткая перспектива.
Дальше шли ряды с одеждой. В глазах запестрило. Яркие, расшитые бисером рубахи, прочные серые плащи с капюшонами, нарядные сарафаны, кожаные куртки. Попадаются самые обычные джинсы и футболки.
Затем одежда сменилась обувью. Сапоги, кеды, кроссовки. На одном прилавке гордо устроились обыкновенные лапти, резко контрастируя с окружающими «адидасами» и «рибоками».
Один из прилавков был полностью посвящен женским украшениям. Браслеты, серьги, кольца, бусы — все дешевое, из пластика, дерева или простых металлов.
Наконец я нашел то, что искал. Высокий худой старик с длинной седой бородой торгует лечебными снадобьями. Ассортимент представлен как синтетическими препаратами, так и народными средствами. Справа разложены медицинские инструменты — от простейшего градусника-клипсы до портативной биохимической лаборатории. А слева — амулеты и талисманы. Видимо, в сознании местных жителей понятия «лекарь» и «колдун» неотделимы друг от друга.
— Добрый день, — обратился я к седобородому старцу.
— Утро, — поправил он меня. — Доброе утро, а не день. Вы интересуетесь чем-то среди моего товара?
— Скорее наоборот. Я ищу кого-то, кто интересуется моим товаром.
— И что же у вас за товар? — В голосе торговца слышался скептицизм. Видимо, он не верил, что я предложу ему что-то стоящее.
— У меня есть одна ампула «Митохондра».
Старик мгновенно подобрался; он явно заинтересовался. Впрочем, внешне этого не показал. Напротив, напустил на себя скучающий вид.
— «Митохондр»? Не думаю, что меня это интересует. Сейчас каждый норовит продать какой-нибудь вирус-симбионт. Прямо отбою нет.
Я развернулся и сделал вид, что собираюсь идти дальше. Видимо, получилось убедительно.
— Да погоди ты, парень. Все равно здесь других стоящих торговцев лекарствами нет. Походишь, походишь да ко мне обратно и вернешься.
— Ну я все-таки поброжу. Вдруг да и наброжу на что-нибудь. Меня отец учил — на рынках надо сначала как следует все разузнать, а потом уж сделку заключать.
Где-то в глубине глаз седобородого мелькнула досада. Но виду он не подал.
— Как хотите, молодой человек. Да только цену больше, чем у меня, вам все равно никто не даст.
— А это точно? — Я постарался изобразить наивного лоха. Главное — не перестараться.
— Точнее некуда. Мне в моем деле без точности никуда. Я все-таки всю жизнь лекарства делаю. Так что точность — мое второе имя.
— Ну раз так… — Я попытался показать, что испытываю к нему искреннее уважение. — А сколько дадите?
— Эх, парень, нравишься ты мне! Только для тебя — триста кредитов.
Я абсолютно не представляю себе, каков курс кредита по отношению к рублю. Так же я не имею представления, сколько на самом деле может стоить «Митохондр» в этом мире.
Но цену он занизил раза в три-четыре, это легко прочитать по его лицу.
— Триста — это мало, — возражаю я. — Отец говорил, меньше чем за полторы тысячи не отдавать.
— Полторы? За одну ампулу? Да дурак твой отец, парень! Ничего он в лекарствах не понимает.
— Ты поосторожней, старик! А то и схлопотать недолго.
— Ладно, ладно. Не кипятись, парень. Просто не стоит твой «Митохондр» таких денег. Триста — красная цена ему. Ну пускай пятьсот. Но не больше.
— Пятьсот? Нет, ну до тысячи двухсот я бы еще скинул. Но пятьсот — мало.
— Восемьсот. Последнее слово.
— Ну раз последнее, то я лучше поищу того, у кого побольше словарный запас.
— Погоди, парень. Тысячу хочешь?
— Тысячу хочу.
Торговец достал из-за пазухи толстую пачку пластиковых банкнот и, слюнявя пальцы, принялся отсчитывать сумму.
А я открыл сумку — капсула должна лежать там. Первое, на что я наткнулся, — большой пакет пирожков. Вот спасибо заботливым жителям деревни! И когда только успели положить? Под пакетом обнаружилась пластиковая бутылка с темной жидкостью, наверное квас.
А вот и ампула. Я протянул ее торговцу, тот протянул несколько банкнот. Мне не понравилось выражение его лица.
— Почтенный, пересчитай-ка еще раз деньги, — попросил я, не притрагиваясь к банкнотам. Брать их в руки мне не хотелось, потом меня же и обвинят, что я несколько купюр сунул в рукав, а теперь права качаю.
По-моему, торговец мысленно выругался. Однако вида не подал, сосчитал деньги и принялся рассыпаться в извинениях.
— Ой, прости, со счета сбился, двести кредитов недоложил. Целый день на солнцепеке стою, от жары голова тяжелая.
Оправдание хуже некуда. Еще только утро, солнце затянуто легкими облаками. А над головой старика навес. В таких условиях страдать от жары может разве только пингвин или белый медведь. Однако спорить мне абсолютно не хочется. Поэтому я закивал головой:
— Да, да. А еще атмосферное давление скачет и влажность высокая. Ужасная погода.
Я не старался выпятить сарказм, иронизировал «для души» и вовсе не собирался подколоть торговца. Однако у того случился приступ проницательности. После моих слов он взглянул на меня с затаенной мольбой — мол, забирай свои деньги и уходи поскорее, не мучай старика издевками.
Я выполнил его невысказанную просьбу. Мне и самому недосуг здесь лясы точить, дел полно. Правда, заботами деда Ивана призрак голодной смерти отступил на несколько шагов. И оружием меня он обеспечил. Но хорошо бы где-то схорониться, обдумать мое положение. И наконец принять решение. Ведь я здесь именно для того, чтобы назойливые спецслужбы не мешали мне выбрать одну из двух ветвей. Облака разошлись, солнце ударило в глаза. Щурясь, я вспомнил, что в сумке у меня есть темные очки. Очень кстати. Жаль, что раньше не вспомнил.
Раз мне здесь угрожает некоторая, пусть и небольшая опасность быть узнанным, то данный аксессуар необходим. Кроме того, мои солнцезащитные очки — не просто оправа и два светофильтра, а высокотехнологичный прибор, который может здорово помочь.
Достаю очки из сумки, надеваю их. Мир вокруг темнеет, но становится четче, контрастнее. Причем интеллектуальная начинка пока ни при чем, все дело в специфической структуре пластика светофильтров.
А вот теперь начинается настоящий хай-тек. Легонько потянуть, и из дужки выдвигается тонкий провод. Гнездо на «ошейнике» принимает кабель в себя. Перед глазами тут же появляются буквы: «Обнаружено неопознанное устройство, подключенное через шейный порт. Произвести установку?»
Даю согласие, чип несколько мгновений сканирует неизвестный агрегат. Затем выдает еще один запрос: «Среди стандартных драйверов не обнаружены драйвера для подключаемого устройства. Произвести поиск в Сети?»
Опять отвечаю положительно. Одновременно достаю из сумки пирожок — желудок уже давно митингует против задержек питания.
Наконец чип выдает сообщение об успешно выполненном подключении. Хорошо, проверю, нормально ли работают очки.
Батареи заряжены полностью, высокотехнологическая начинка тоже в порядке. Все нормально. Теперь у меня с собой портативная видеокамера, прибор ночного видения, тепловой сенсор и еще куча полезной аппаратуры. И все это помещается в небольшом корпусе, неотличимом от обычных очков.
Этот полезный предмет заставил почувствовать себя гораздо увереннее. А спускающиеся по пищеводу куски пирожка и вовсе подняли мое настроение на заоблачные высоты.
Теперь можно заняться и поиском жилья. Никола говорил, что неподалеку полно гостиниц. Конечно, там меня легче отыскать, чем в доме, принадлежащем какому-нибудь клану. Однако просто так ни один род меня не приютит.
Так что для начала воспользуюсь гостиницей, а потом попытаюсь найти более безопасное жилище. Хотя вряд ли это понадобится, надолго в этом мире задерживаться я не собираюсь. Максимум несколько дней.
— Эй, мальчик, пойди сюда, — подзываю я пробегавшего рядом парнишку.
Подросток подошел, косясь с опаской.
— Скажи, где здесь лучше всего остановиться на несколько дней? Так, чтобы недорого и качественно.
— Это вам надо к Дормидонту идти. Сначала туда, — парнишка махнул рукой, — потом направо, потом налево. А потом вы прямо в гостиницу и упретесь.
Через несколько минут плутаний по узким улочкам я действительно уперся в трехэтажное здание с вывеской «Ночлег, еда».
Войдя в дверь, я оказался в большом зале, заставленном столиками. У стены напротив входа — стойка бара. Справа и слева зал заканчивался широкими лестницами. Под каждой из двух лестниц — дверь.
Я подошел к стойке бара. Стоящий за ней человек поинтересовался:
— Чего-нибудь желаете?
— Комнату.
— На вас одного или будут еще люди?
— На одного.
— Пошикарнее или попроще?
— Самую простую.
— Это будет стоить пять кредитов в сутки без питания. Плату за первые сутки нужно внести вперед.
Я выложил на стойку купюру в пятьдесят кредитов, мельче у меня нет.
— Пока на один день, а там посмотрим.
Передо мной тут же легла сдача, из-под стойки появился ключ и устроился рядом.
— Комната на втором этаже. Вам ближе по той лестнице, — парень указал взглядом вправо. — Закажете еду сейчас?
— Нет, я еще сухой паек не весь уничтожил.
— Может быть, девочку хотите?
— Нет, не хочу.
Я направился наверх, ступени под ногами проскрипели затейливую мелодию. На брелоке ключа я разглядел число 14. Дверь с таким номером оказалась второй от лестницы.
Комната была совсем маленькой, но светлой и чистой. Я плюхнулся на кровать и задумался. Что делать теперь?
Надо проверить свою догадку. Действительно ли в левой ветви я добровольно отдам диск спецслужбам? И что со мной потом будет?
Я отключил проводок очков от «ошейника», сами очки с легким стуком улеглись на прикроватной тумбочке. Поудобней устроился на жесткой кровати, закрыл глаза.
Привычные действия — вызываю меню, выбираю нужную строчку. И погружаюсь в Инсайд.
Угольно-черная бездна, расчерченная четкими линиями смысловых связей, заполненная блоками баз данных и массивами информации. Все сливается в пестрый узор. Пронзительно-белые, сапфирно-синие или ярко-зеленые линии. Четкие контуры блоков, радужные переливы массивов. Каждый цвет имеет свое значение.
Усилие воли — и картинка изменяется. Одни блоки выпячиваются, обрастают новыми линиями связи, уходящими за пределы поля зрения. Другие съеживаются, пропадают. Линии, исходящие из них, также растворяются.
Оцениваю взглядом новое изображение. Несколько ярких пятен массивов меня заинтересовали. Сосредоточиваюсь на них, поочередно раскрывая каждый на другом визуальном слое.
Один из массивов копирую в буфер обмена. Вызываю программу анализа. Нацеливаю ее на все линии связи в поле зрения. Также вставляю во фрейм программы массив из буфера.
Несколько линий загораются рубиновым огнем. Следую по одной из них — пустышка. Возвращаюсь к исходному блоку. Принимаюсь за следующую линию. Она приводит меня к очередному блоку.
А дальше повторяется то же самое с небольшими вариациями. Звучащая прямо в сознании тяжелая музыка разгоняет мозг. Все быстрее и быстрее следуют мои команды. Приходится усваивать и перерабатывать огромное количество чисел и слов. Тончайшие нюансы цвета подсказывают правильное направление поисков, всю черную работу проделывают программы. Я получаю рафинированные, очищенные от ненужных данных ответы. Но вопросы формулировать мне приходится самому, и это самое трудное.
Все быстрее и быстрее мелькают блоки. Линии связей сливаются в единое мельтешение, как спицы велосипедного колеса. Ритм музыки нарастает.
Наконец количество переходит в качество. Уже не видно отдельных линий, но мне и не надо различать каждую из них — я чувствую все многообразие связей между данными.
Постепенно исчезают и блоки — они слились с линиями, создав внутри моего сознания единое информационное поле.
Мне уже не нужна форма, чтобы познать содержание Сеть стала частью меня, а я — частью Сети. Мне уже не нужно задавать вопросы. И мне не нужны ответы. Зачем слова и цифры, когда я весь — чистое Знание. Бесконечный диалог вопросов и ответов превратился в единую симфонию мысли. Спрашивающий и отвечающий стали едины. Инь и Ян слились.
Так вот ты какое, Просветление! Значит, не врали легенды о слиянии с Сетью, о прямом познании. А раньше я считал это бредом фанатичных инсайдеров-буддистов.
Когда передо мной предстала моя комната, я не сразу сообразил, что нахожусь уже в реальном мире. Ощущение единства с Сетью медленно уходит из меня. Я почти физически почувствовал, как утекает из мозга Знание.
Но все же я добился своего и нашел необходимую информацию о своем будущем. О будущем Олега и Галки. Нашел слишком много, такого хорошего улова у меня никогда не было.
Но за все надо платить. Легкая головная боль, полная эмоциональная опустошенность. И очень хочется есть. Мало того, что с момента пробуждения я съел только пирожок, так еще мой мозг долго работал на пределе.
Интересно, сколько именно я пробыл в этом состоянии? Посмотрев записи чипа, я пришел в ступор. Всего четыре минуты! А я думал, что не меньше часа.
Обдумывать полученные данные я сейчас не могу— мозг как будто обложили ватой. Мысли тягучие, как мед. И абсолютно не хочется думать о чем-то более сложном, чем еда и здоровый сон.
В первую очередь надо поесть. На испытанную психическую перегрузку желудок ответил сильными спазмами. Надо его отвлечь от этого занятия. А для этого следует нагрузить желудок его прямыми обязанностями.
Я уже потянулся к сумке за пирожками, но решил, что будет очень кстати горячая еда. Она должна прогнать озноб, который накатил в качестве еще одной платы за испытанную перегрузку.
Выхожу из номера, спускаюсь по лестнице. Приходится держаться за перила: меня немного пошатывает.
В обеденном зале народу немного. И практически никто не ест, только потягивают пиво или чай. Я подхожу к бармену.
— Мне бы поесть. Чего-нибудь горячего.
Бармен смотрит как-то странно. Скорее всего, его заинтересовало мое состояние — он никак не может понять, что со мной.
Интересно, а как я выгляжу со стороны? Я попытался представить. Бледный, руки слегка дрожат, на лице липкий, холодный пот, зрачки сужены — очки я так и забыл на тумбочке.
— Ты учти, — предупреждает бармен, — что ты у себя в номере делаешь, никого не касается. Но если буянить начнешь, в драку полезешь, то рискуешь остаться инвалидом.
Реакция бармена вполне естественна. Если бы человека в моем состоянии увидел бы я, тоже решил бы, что у него проблемы с наркотиками.
— Так что с едой?
— На первое есть грибной суп, есть щи, есть борщ. На второе — жаркое, картошка, синтетическая каша. Есть чай, есть кофе. Ну и всякие фрукты-овощи, к чаю — баранки, пряники, сухари. Если ждать согласен, можем по заказу приготовить. Хоть поросенка зарезать.
Алкоголя он мне не предложил, видимо, счел это слишком опасным для окружающих. Впрочем, я бы и сам не стал пить. Не люблю спиртного, да и не в том состоянии. Все, что мне сейчас нужно, — наполнить желудок и завалиться отдыхать.
— Мне борщ и хлеба побольше.
Очень хочется жаркого, но мой ослабленный организм его не выдержит. Да и финансы не позволяют разгуляться. Правда, у меня осталось еще девятьсот девяносто пять кредитов и сколько-то рублей. Но кто знает, какие траты мне предстоят? Вполне может оказаться, что от наполненности моего кармана будет зависеть моя жизнь.
— Садись за столик и жди. Деньги-то у тебя есть? Видимо, у бармена был очень неприятный опыт общения с наркоманами. Так что всех, кто по внешним признакам похож на торчка, он ставит на низшую ступень социальной лестницы. Или вообще складирует под этой самой лестницей.
Я помахал перед носом бармена теми сорока пятью кредитами, которые десять минут назад получил от него в качестве сдачи. То, что у меня в кармане гораздо большая сумма, лучше не афишировать — сейчас достаточно лишь подтвердить платежеспособность.
— Вон столик свободный, — кивнул бармен в дальний угол.
В зале были столики и посимпатичнее, но он, должно быть, не хочет, чтобы своим видом я пугал других клиентов. Я все же сел за чистый стол в центре зала. Бармен неодобрительно покосился, но я сделал вид, что не заметил. В конце концов, на самом деле я не наркоман, а вполне приличный человек. Даже считался законопослушным, пока не вляпался в эту историю. Но и здесь моей вины нет — не я изменил государству, а оно мне. Когда национальные интересы противоречат законам, законы скромно умолкают. Даже основной закон, который гарантирует мне право на жизнь.
Впрочем, сейчас за свою жизнь я не опасаюсь. Я уже достаточно узнал, теперь мне ясно — убивать меня будут только в самом крайнем случае. Все-таки зря в боевиках рисуют спецслужбы эдакими клонами бандитских группировок. В органах все-таки стараются блюсти законность. Кроме особых случаев.
Но все равно не очень приятно осознавать, что такой особый случай вполне может случиться. Если это произойдет, я, конечно, отдам «термитник». Меня пожурят за то, что убегал. Я скажу, мол, не знал, что это органы мною интересуются. Думал, «братки». С меня возьмут расписку о неразглашении — или что у них положено делать в подобных случаях? — и отпустят.
Теперь это уже не предположение, а уверенность. Теперь, после слияния с Сетью, я знаю, что стреляли в Олега вовсе не представители отечественных спецслужб, а их конкуренты. Американцы.
Казалось бы, это полностью решает проблему. Надо идти сдаваться властям. Тогда Олег выживет. Я смогу приступить к заслуженному отдыху, у меня же со вчерашнего дня отпуск.
Но все не так просто. Деревня, в которой я провел ночь, меня изменила. Я на многое стал смотреть по-другому. И дело даже не в том, что, если я сдамся, эти люди никогда не родятся. Что бы я ни выбрал, все равно одна из цивилизаций уйдет в небытие.
Проблема даже не в этом. На все можно смотреть по-разному. Можно сказать, что я сейчас выбираю — жить этим людям или не жить. А можно сказать, что я выбираю — жить этим людям или другим.
Так что, как ни странно, но этическая сторона меня не мучит. Может быть, потому что я не отношусь к тонко чувствующим натурам. А может быть, я просто свыкся с мыслью, что только одно будущее реально. Люди в другой ветви не умрут, они просто никогда не родятся.
Но, так или иначе, меня не мучит необходимость выбрать между одним человечеством и другим. Меня гнетет необходимость выбрать между жизнью Олега и «правильным» будущим.
С одной стороны, Олег — мой друг. И в отличие от еще не родившихся людей мой выбор действительно может либо убить его, либо спасти ему жизнь.
Но, с другой стороны, я отчетливо увидел: Егор Федорович был прав. То будущее, в котором я сейчас нахожусь, особо не пострадает, когда для них кончится период предопределенности, когда после Развилки пройдет триста двадцать лет. Эти люди и не задумываются о предопределенности. Они верят в себя, в своих близких и друзей.
Другое дело — левая ветвь. Их жизнь предельно упорядочена. Каждый из них в каждой ситуации знает, что ему делать. Они счастливы, но они верят только в знание. Их процветание основано на том, что их собственное будущее известно. Их потомки передали это знание их предкам. Уже от предков — то бишь от нас — они узнали свое будущее. Пусть не все известно наперед, но есть уверенность — в ближайшие годы все будет так же хорошо.
Сейчас они о ближайшем будущем знают очень мало. Потому что в нашем времени скоро начнется Теневая Зона, вторая разделится на две. В Сети сохранится очень мало записей и о том, что будет происходить в это время. Что уж говорить о том, что произойдет через триста двадцать лет.
Но все равно, если бы в будущем произошли какие-то серьезные катаклизмы, эта информация дошла бы.
А ведь Развилка произойдет не через десяток лет, как думали раньше, а в ближайшие несколько дней. Пожалуй, я единственный человек, которому это известно. И на самом деле начнется не одна Теневая Зона, разделяющаяся на две. В каждом будущем возникнет своя, уникальная Теневая Зона.
Что произойдет с жителями «левой» ветви, когда через несколько дней они обнаружат, что связь с прошлым прервалась? Может быть, сначала будут подозревать какие-то чисто технические неполадки. Но потом придет понимание — в прошлом уже произошла Развилка. Они внезапно осознают, что у них нет десяти лет спокойной жизни, что уверенность в завтрашнем дне кончилась только что.
Может быть, паника и не погубит их цивилизацию. Может быть, их мировое правительство сможет взять под контроль ситуацию, убедить людей, что им не грозит немедленная катастрофа.
Но все равно люди потеряют уверенность. Будут постоянно ждать худшего. Они коллективисты. Одна жизнь — пусть даже и собственная — не является большой ценностью. Но они привыкли знать, что человечество будет жить. Что каждый из них бессмертен в других людях.
Необходимость уверенности в выживании цивилизации нужна им как воздух. Они вымрут. Может быть, и останутся люди, которые смогут пережить психологическую травму, которые выживут без коллектива, которые смогут обходиться без благ цивилизации. Может быть, через сотни лет они даже построят новую цивилизацию. Но это будет цивилизация психологических калек. Выживут только люди, для которых нет ничего святого. Потому что те, для кого коллектив был смыслом жизни, вымрут, а других смыслов жизни там взять неоткуда. Не хотел бы я жить в мире, состоящем из людей без духовности.
Но, с другой стороны, мне никто и не предлагает там жить. Я живу в настоящем. Если я выберу жизнь друга, то я никогда и не увижу этого заката человечества. Я, конечно, надеюсь долго жить. Но дожить до трехсот сорока шести лет я и не мечтаю.
Так значит — идти сдаваться? Нет, Олег мне никогда этого не простит. Он идеалист — он скорее умрет, чем допустит вымирание человечества в будущем.
Может, пусть он будет меня ненавидеть, но останется живым? Живым, но со знанием, что его жизнь стоила гибели человечества? Нет, это еще более жестоко, чем оставить его умирать.
А может, просто ничего не говорить ему? И надеяться, что он сам никогда не догадается, что «левая» ветвь кончается тупиком? Нет, о таком трудно мечтать. Егор Федорович наверняка просветит внучка. Может, объяснить старику ситуацию, попросить воздержаться от рассуждений на эту тему. Но откуда я знаю, что Егор Федорович еще не донес до Олега своих убеждений? Старик много общался с внуком, наверняка и об обеих будущих реальностях они говорили.
— Ваш заказ, — прозвучал над ухом нежный голосок, вырвав меня из пучин тяжких дум.
Я взглянул на владелицу голоса. Красивая девушка, года на два-три моложе меня. Хорошая фигура, правильные черты лица. Впрочем, в ее лице вовсе не черты производили наиболее привлекательное впечатление, а выражение — лицо как бы подсвечено внутренним светом.
Темные, почти черные волосы и пронзительно-зеленые плаза завершают картину. Впрочем, о глазах нужно сказать особо — они представляют собой наиболее яркую деталь в облике девушки. Большие и широко раскрытые, но не пустые гляделки фотомоделей, они придают всему лицу открытость.
Выражение глаз говорило о том, что девушка умная. Умная — не значит образованная. Я имею в виду какую-то… как бы это сказать… бытовую мудрость, что ли? Да и богатый жизненный опыт легко читается в глазах.
А еще какая-то затаенная грусть. Несмотря на всю открытость облика девушки, в ее глазах сквозит некая отрешенность. Нет, я имею в виду не взгляд сквозь собеседника, который бывает, когда мысли где-то далеко. Смотрит она прямо на меня. Да и думает, судя по всему, только о том как обслужить клиента-наркомана и ничем не спровоцировать его. Мысли и сознание ее здесь, но вот душа где-то в другом месте. Что-то гнетет ее. Впрочем, это не мое дело.
— Спасибо, — говорю я слегка охрипшим голосом. Что это со мной? Я уже лет десять реагирую на девушек спокойно — в шестнадцать я вдруг понял, что с ними можно абсолютно спокойно разговаривать. И не напрягаться, что сказать и чего лучше не говорить, как бы не сделать какую-нибудь глупость.
А теперь вдруг это вернулось. Может, виной всему перенесенная психологическая нагрузка? Хочется верить. Потому что в противном случае мне грозят сразу две неприятности. Во-первых, окажется, что я очень влюбчивый человек. Непросто узнать такое в двадцать шесть, если всю жизнь считал себя весьма сдержанным, спокойным, неэмоциональным человеком. А во-вторых, мне нельзя привязываться к этому месту; меня ищут, возможно, придется бежать. И нельзя привязываться к этому времени — чтобы сделать максимально объективный выбор. Хотя о каком объективизме может идти речь, когда на одной чаше весов — судьба лучшего друга, на другой — судьба человечества?
— А вы не похожи на наркомана, — сказала девушка, составляя с подноса на стол тарелки.
Я поймал себя на том, что вслушиваюсь в музыку ее голоса, мысленно обругал себя слабохарактерной тряпкой и попытался взять себя в руки.
— Может быть, это потому, что я не являюсь наркоманом?
Неплохо сказал, почти нормальным голосом. И вообще мое состояние легко объяснить. Есть люди, которые благодаря редкому сочетанию черт внешности, мимики, манеры поведения и разговора внушают окружающим разные чувства: страх, умиротворенность, желание подчиняться. Или, как в данном случае, нечто похожее на влюбленность. А я еще не отошел от слияния с Сетью. Так что все легко объяснимо.
— Вот как? — спросила она. — А бармен уверен в обратном.
Ну зачем она на меня так смотрит? Она же должна знать, какое влияние оказывает на людей. Но она не похожа на девушек, которым доставляет удовольствие влюблять в себя окружающих. Или она не знает о своем особом умении? Нет, глупость, это возможно, только если на меня одного она производит подобный эффект. Может, так оно и есть? Да нет, я просто слишком устал и хочу есть. Вот и лезут и голову всякие глупые мысли. Она, похоже, видит во мне то только клиента, а не мужчину.
В.глубине души обидно. Но так оно и лучше. Нечего забивать голову пустыми мечтаниями. Тем более в моем положении.
Сейчас сосредоточусь и отвечу на ее вопрос. Просто отмечу, без всяких лишних чувств. Отвечу так, как обычно разговаривают с официанткой. Будничным тоном.
Вот только сосредоточусь. Надо бы поскорее сосредоточиться, а то по моей заторможенности она решит, что я все-таки наркоман.
Впрочем, какое мне дело, что она решит? Могу вообще не отвечать… Ее последняя фраза была не столько вопросом, сколько замечанием. Правильно, промолчу.
— Наркотики тут ни при чем. Это от психического напряжения, — ответил я, хотя и решил этого не делать. И, похоже, сморозил глупость.
Да какое мне дело — глупость или умность? Все, надо заканчивать разговор. Точнее, просто не продолжать его.
— У меня в голове чип стоит. Это очень большая нагрузка на психику, когда уйма информации прямо в мозг выводится.
Ну зачем я продолжаю говорить? Зачем я оправдываюсь за сказанную глупость, при этом произнося еще большие глупости? А зачем она так на меня смотрит? Как будто ей интересно, о чем я тут бормочу, дико краснея. Головой кивает, ресницами хлопает.
— Понятно, — сказала она сочувственно. — А вы сюда по делу приехали или отдыхать?
Ну вот, она решила поддержать разговор. Надо как-то нравиться от ее общества. Иначе я потеряю остатки здравомыслия.
— Вообще-то у меня сейчас отпуск. Но отдохнуть пока не слишком получается, — ответил я.
Умом-то я понимаю, что разговор следует сворачивать. Но вот язык действует сам по себе. Хотя я никогда не относился к людям с хорошо подвешенным языком, но теперь можно вполне сказать, что у меня язык на независимой подвеске. В том смысле, что действует независимо от сознания.
Данный каламбур, промелькнув в мыслях, несколько приподнял мое настроение. Но все равно обидно, что над собственным телом я уже не властен. Может, применить чип? Он вполне сможет загасить ненужные эмоции.
Задумавшись над этим, я зачерпнул большой ложкой борщ.
— Не буду вам мешать. — Девушка отошла от столика. Вот так всегда и получается: бьешься над проблемой, мозги ломаешь, а когда уже нашел решение, проблема самоустраняется.
Я собирался было вновь углубиться в раздумья, но обнаружил, что голова абсолютно пуста. Я попытался вновь запустить мыслительный процесс, но ничего не получилось. Дальше — хуже. От горячего борща меня потянуло в сон. Сознание начало «уныривать», с периодичностью в несколько секунд все вокруг меня на мгновенье растворялось во тьме. Еще немного, и я начну клевать носом. Впрочем, я и так собирался сразу после обеда улечься спать. В очередной раз вынырнув из секундной отключки, я обнаружил перед собой абсолютно пустую тарелку. Значит, я успел все съесть и даже не заметил.
Когда официантка вновь подошла ко мне, я обнаружил, что не испытываю никаких посторонних чувств. Видимо, та часть моего мозга, которая заведует эмоциями, уже перешла границу и сейчас благополучно пребывает в царстве Морфея. А в этом мире остались только простейшие бытовые алгоритмы.
Ведомый этими алгоритмами, я умудрился заказать стакан чая с мятой и медом, выпить его, расплатиться и добрести до комнаты.
