Лежа несколько минут на груди Хардина, я обдумываю свое согласие.

– А что с утренним душем? – напоминаю я.

– Можешь сходить в тот, что дальше по коридору.

Губы Хардина двигаются вдоль моей челюсти, вверх и вниз. От нежных прикосновений у меня кружится голова; он точно знает, что делает.

– В братстве? Мало ли кто туда войдет.

– Во-первых, дверь запирается, а во-вторых, я буду тебя сопровождать, – произносит он между поцелуями.

Мне не нравится его тон, но решаю не обращать внимания.

– Отлично. Но я хочу принять душ сейчас, пока еще не очень поздно.

Он кивает, встает, натягивая джинсы. Я делаю то же самое, не надевая трусики.

– Без трусов? – ухмыляется он.

Пропускаю реплику мимо ушей и спрашиваю:

– У тебя есть шампунь? У меня даже расчески с собой нет. – Беспокоюсь из-за отсутствия всех самых необходимых вещей. – А ватные палочки? Зубная нить? – перечисляю я.

– Расслабься, тут есть и палочки, и нить. Есть, наверное, даже запасная зубная щетка, и точно есть расческа или даже две. Найдутся и трусы любых размеров, если хочешь.

– Трусы? – переспрашиваю я, прежде чем понимаю, что он имеет в виду оставленные другими девушками. – Проехали, – добавляю я быстро, и он смеется.

Надеюсь, Хардин не собирает странную коллекцию трусиков всех девчонок, с которыми переспал.

Он ведет меня в душ. Я чувствую себя вполне раскованно; я же бывала здесь уже несколько раз.

Хардин пускает воду и стягивает с себя футболку.

– Что ты делаешь?

– Собираюсь принять душ.

– А я думала, пойду первая.

– Примем душ вместе, – небрежно говорит он.

– Э нет! Я не буду, – смеюсь я.

Я не могу принять душ вместе с ним.

– Почему? Я уже видел тебя, а ты меня. В чем дело-то? – морщится он.

– Не знаю… просто не хочу.

Да, он уже видел меня голой, но душ – это очень интимный процесс. Гораздо более интимный даже, чем то, чем мы только что занимались.

– Ладно. Иди первая, – говорит он чуть резче.

Я нежно улыбаюсь, игнорируя его кислый тон, и раздеваюсь (он сразу начинает шарить по мне глазами), потом отворачиваюсь к занавеске. Рукой проверяю температуру воды и становлюсь под струи.

Пока я мою голову, Хардин молчит. Слишком уж тихо.

– Хардин? – зову я.

Может, он уже покинул ванную?

– Да?

– Мне показалось, ты ушел.

Он чуть отдергивает занавеску, просовывая свою кудрявую голову.

– Нет, я еще здесь.

– Что-то не так? – спрашиваю я, сочувственно глядя на него.

Он качает головой, но ничего не говорит. Может, надулся, как маленький, потому что я не захотела мыться вместе? Я уже почти готова сказать, чтобы он присоединился, но мне хочется дать ему понять, что не все можно получить таким способом. Голова исчезает за занавеской, и я слышу, как он садится на унитаз.

Шампунь и гель для душа сильно отдают мускусом. Я вздыхаю о своем ванильном шампуне, но на один раз пойдет и это. Наверное, лучше было бы, если б Хардин остался у меня, но там Стеф, и пришлось бы многое объяснять, а кроме того, Хардин вряд ли был бы таким ласковым, будь она рядом. Меня это беспокоит, но я прогоняю тревогу.

– Не мог бы ты передать полотенце? – прошу я, выключая воду. – Или два, если есть. – Одним я хочу вытереть голову, другим – тело.

Его рука просовывает через занавеску два сухих полотенца. Благодарю, он бормочет что-то в ответ, но я не могу разобрать что. Пока я вытираюсь, он снимает джинсы и снова включает воду. Он отодвигает занавеску, и я не могу не смотреть на его голое тело. Чем больше я смотрю на него, тем красивее кажутся мне его татуировки. Я продолжаю смотреть, как он заходит в душ. Вода льется на его темные волосы, и он задергивает штору. Надо было помыться вместе, не потому, что он обиделся, а потому, что я действительно этого хочу.

– Я пойду в твою комнату, – говорю я, полагая, что ему все равно.

Он отдергивает занавеску так резко, что кольца чиркают по стержню.

– Нет, не надо.

– Ладно, а в чем дело? – сразу же спрашиваю я.

– Ни в чем, просто ты не вернешься одна. Тут тридцать парней, так что не стоит блуждать по коридору.

– Нет, тут что-то еще; ты надулся, когда я сказала, что не хочу мыться вместе.

– Нет… не надулся.

– Тогда скажи, в чем дело, или я пойду туда прямо в этом полотенце, – угрожаю я, зная, что никогда не решусь на это.

Его глаза сужаются, и он тянется к моей руке, чтобы остановить меня, капая на пол.

– Я просто не люблю, когда мне говорят «нет».

Он говорит глухо, но все же мягче, чем несколько минут назад.

Вероятно, что, когда дело касается девушек, Хардин редко слышит «нет». Разум подсказывает, что стоит ему объяснить, что ему придется к этому привыкнуть, но я еще ни разу до этого момента не отказывала ему. Стоит ему коснуться меня, я делаю все, что он захочет.

– Ну, я не такая, как другие, Хардин, – парирую я, движимая ревностью.

На его губах играет легкая улыбка, а по лицу стекает вода.

– Знаю, Тесс. Я знаю.

Он снова закрывается, и пока я натягиваю на себя одежду, он выключает воду.

– Ты можешь спать в моей одежде, – говорит он, и я киваю, не в силах оторваться от его великолепного тела.

Он вытирает белым полотенцем волосы, оставляя их торчать в беспорядке, затем оборачивает полотенце вокруг талии. Оно висит на бедрах очень низко, и Хардин выглядит ужасно сексуально. Температура в ванной поднялась градусов на двадцать. Наклонившись, он открывает шкаф, достает расческу и вкладывает мне в руку.

– Пойдем, – говорит он, и я мотаю головой, прогоняя дурные мысли.

Мы идем по коридору, и, завернув за угол, я почти натыкаюсь на высокого блондина… Я гляжу на него, и у меня – мороз по коже.

– Давненько тебя не видел, – мурлычет он, и я чувствую, как меня начинает тошнить.

– Хардин! – пищу я, и он оборачивается; ему нужно мгновение, чтобы вспомнить, что это именно тот парень, который пытался меня изнасиловать.

– Отойди от нее, Нил! – рявкает он.

Нил бледнеет. Видимо, он не заметил Хардина, когда вывернул из-за угла. И зря.

– Я попутал, Скотт, – говорит он, уходя.

– Спасибо, – шепчу я Хардину.

Он обнимает меня и отпирает дверь.

– Надо было навалять ему хорошенько, да? – спрашивает он, когда я сажусь на кровать.

– Нет! Не надо! – прошу я.

Не знаю, всерьез ли он, но я не хочу это выяснять. Хардин хватает с тумбочки пульт и включает телевизор, затем открывает ящик и бросает мне футболку и боксеры.

Я сбрасываю джинсы и натягиваю боксеры, несколько раз закатав их сверху.

– Можно я надену футболку, которую ты сегодня носил?

Только сказав, понимаю, как странно это звучит.

– Что? – усмехается он.

– Я… ладно… неважно. Сама не знаю, что говорю, – вру я.

Я хочу надеть его грязную футболку, потому что она вкусно пахнет? Очень странно. Он усмехается и, подняв футболку с пола, подходит ко мне.

– Вот, детка, – говорит он, протягивая ее мне.

Я рада, что он не смеется надо мной, но все равно чувствую себя немного глупо.

– Спасибо, – пищу я.

Снимаю свою футболку и лифчик, и накидываю его грязную. Нюхаю: пахнет так же вкусно, как я его и запомнила.

Хардин смягчается.

– Ты красивая, – говорит он, глядя в сторону.

Кажется, эти слова вырвались у него случайно, и сердце мое колотится еще громче. Я улыбаюсь и делаю шаг к нему.

– И ты.

– Да ладно, – смеется он, и его щеки вспыхивают. – Во сколько ты должна вставать? – спрашивает он, переключая каналы.

– В пять, но я поставлю будильник.

– В пять? Пять утра? У тебя первая пара в девять, правильно? Зачем так рано вставать?

– Не знаю, просто чтобы собраться, наверное. – Я тщательно вожу расческой по волосам.

– Ну, давай в семь; мое тело до семи просто не функционирует, – говорит он, и я охаю. Мы с ним такие разные.

– Шесть тридцать? – стараюсь я найти компромисс.

– Хорошо, шесть тридцать, – соглашается он.

Остаток вечера мы проводим, переключая каналы, пока Хардин не засыпает, положив голову мне на колени. Я тихонько высвобождаюсь и ложусь рядом, стараясь не разбудить.

– Тесс? – стонет он, шаря руками во сне, как будто ища меня.

– Я тут, – шепчу я из-за спины.

Он поворачивается на другой бок и обнимает меня, мгновенно проваливаясь в сон. Хардин говорил, что лучше спит, когда я рядом; кажется, я тоже.

На следующее утро в шесть тридцать срабатывает будильник, и я ношусь по комнате, пытаясь найти одежду и разбудить Хардина. Он просыпается с трудом. Чувствую себя растрепанной и растерянной, но в семь пятнадцать мы оказываемся в моей комнате, и я успеваю почистить зубы и переодеться. Стеф все еще спит, и я останавливаю Хардина, который хочет вылить ей на голову стакан воды. Кроме того, я радуюсь, что Хардин не отпускает своих обычных грубых замечаний, когда я надеваю одну из своих длинных юбок и простую голубую рубашку.

– Смотри, сейчас только восемь; еще двадцать минут в запасе, прежде чем мы зайдем в кафе, – хвастает Хардин.

– Мы?

– Да, я думал зайти с тобой. Если нет, тоже неплохо, – говорит он, глядя в сторону.

– Да, конечно, будет замечательно.

Просто я не могу привыкнуть к изменениям в отношениях между мной и Хардином. Так здорово не пытаться избегать его или беспокоиться, что случайно на него натолкнешься. Что подумает Лэндон? И что мы ему скажем?

– Что нам делать эти двадцать минут? – улыбаюсь я.

– У меня есть несколько идей, – ухмыляется он, прижимая меня к себе.

– Здесь Стеф, – напоминаю я, пока он ласкает языком мое ухо.

– Знаю, мы только целуемся, – смеется он, прижимаясь губами к моим губам.

Мы уходим, оставив спящую Стеф, и Хардин предлагает понести мою сумку: это приятная неожиданность.

– А где твои учебники? – спрашиваю я.

– Я их не ношу. Одалживаю на каждом занятии у кого-нибудь. Это освобождает меня от необходимости их таскать, – говорит он, поправляя мою сумку.

Я закатываю глаза и смеюсь над ним.

Когда мы подъезжаем к кафе, Лэндон стоит, прислонившись к стене. Похоже, он удивлен, увидев нас вместе. Я показываю знаками «объясню позже», и он улыбается.

– Ну, я пойду, у меня сейчас занятия по сну, – говорит Хардин, и я киваю.

Что мне нужно делать, может, обнять его? Но прежде, чем я решаюсь, он опускает мою сумку, обхватывает меня рукой за талию и, прижав к груди, целует меня. Я не ожидаю этого, но тоже целую его, и он выпускает меня.

– Пока, – говорит он с усмешкой и смотрит на Лэндона.

Более неловкое положение трудно представить. Лэндон застыл с открытым от изумления ртом, и я сама смущена смелым поступком Хардина.

– Гм… извини.

На самом деле меня не особенно волнует прилюдное выражение чувств. С Ноем я никогда не делала ничего подобного, кроме того случая, когда я пыталась поцеловать его в торговом центре, чтобы заставить себя не думать о Хардине.

– Мне надо многое тебе рассказать, – говорю я Лэндону, поднимая сумку.