— Его величество король!

Грон, стоявший третьим с конца в длинной шеренге придворных, одновременно со всеми низко поклонился. Подбородок тут же уперся в жесткое накрахмаленное жабо, которое к тому же передавило шею. И как люди умудряются существовать во всем этом часами?

— Рад приветствовать, господа.

Голос был сильный и глубокий. Грон медленно, чтобы, не дай бог, не опередить соседей, разогнулся. Так вот, значит, каков он, король Агбера? А ничего, на первый взгляд славный мужик. Крепкий, лицо открытое, и взгляд тоже хороший. Властный, но прямой, честный, без червоточинки. Ну да мало ли на свете было людей, производивших на окружающих великолепное впечатление, а потом выяснялось, что они полное дерьмо. Так что воздержимся от выводов, пока не познакомимся поближе…

Король остановился у дальнего конца шеренги, беседуя о чем-то с каким-то придворным. Граф Эгерит, который следовал за королем по правую руку, что, несомненно, говорило о его принадлежности к самому близкому кругу, покосился на Грона, но не подал никакого знака. Поэтому Грон остался стоять на месте.

Большой королевский прием, устроенный в ознаменование великой победы над давним врагом и не менее давним соседом (эти понятия, как правило, синонимичны) — королевством Геноб, только начинался. Армия Агбера прибыла в столицу из долгого похода всего около недели назад. Столица Геноба сдалась в самом начале осени. Осада, продолжавшаяся два с половиной года, увенчалась успехом. Причем не совсем понятно было, почему осада продолжалась так долго. По всем расчетам, припасы у осажденных закончились еще в начале весны. Но как бы там ни было, они все-таки сдались. И долгая война наконец закончилась. К вящему удовольствию Грона, которому пришлось выдержать в Загулеме не менее суровую, хотя и гораздо менее длительную осаду насинцев.

Загулем они взяли легко. Как Грон и рассчитывал, насинцы не могли не купиться на его демонстрацию с построением оноты и вечерней гулянкой. Так что едва он успел развернуть отноту в боевой порядок, от ворот города донесся приглушенный шум. Грон пару мгновений всматривался в темноту, а затем подозвал к себе Барга. Тот подбежал, позвякивая доспехом. Грон наклонился к самому его уху и прошептал:

— Бери гризли и двигай ко рву, но не к самому подъемному мосту, а чуть левее. Так, чтобы от ворот не разглядеть было. Как начнется свалка, атакуйте ворота и надвратную башню. Захватите их и продержитесь, пока мы не ворвемся в город. Понял?

Барг кивнул и исчез в темноте.

Грон подозвал одного из вестовых.

— Найди Батилея и передай, чтобы, как только начнется схватка, зашел со своими кирасирами справа, а затем ударил во фланг. Но не сразу, а чуть погодя.

Вестовой отдал честь и тоже исчез. А Грон вытащил ангилот и прислушался. Шум приближался. Уже можно было различить скрип сапог и позвякивание металла. Его онота производила гораздо меньше шума. Впрочем, в отличие от насинцев, она стояла на месте. Грон двинулся вдоль строя мечников, чьи глаза лихорадочно поблескивали из-за щитов. Они тоже уже все поняли и исходили предвкушением того, как прямо-таки смертельно удивятся загулемцы, твердо уверенные в том, что идут резать сонный лагерь перепившихся наемников, когда их встретит онота, уже стоящая в полном боевом порядке. Некоторая помятость, вызванная вчерашним возлиянием, у всех почти совершенно прошла. На что Грон и рассчитывал, когда велел выдать наемникам только по бутылке на двоих. И хотя некоторые еще добавили и из своих заначек, подавляющее большинство наемников сейчас чувствовали себя достаточно хорошо.

Впереди защелкали огнива, и Грон, поняв, что еще через мгновение скрывающая их темнота все равно прикажет долго жить, громко выкрикнул:

— Стрелкам — залп! Мечники — вперед!

— Так вот вы какой, этот самый необычный молодой человек, о котором мне столько писал граф Эгерит.

Король добрался до Грона где-то через двадцать минут. И сразу после того, как он остановился, шеренга придворных, повинуясь знаку графа Эгерита, распалась и смешалась с толпой. А до Грона дошло, почему его поставили почти в самом конце. Король собирался пообщаться с ним гораздо дольше, чем с остальными, поэтому его и оставили на закуску. То есть после него было еще двое, но, как видно, они были достаточно важны, чтобы их включили в эту шеренгу, однако недостаточно, чтобы король снизошел до личной беседы с ними. Грон вновь низко поклонился.

— Рад служить вашему величеству.

Когда он выпрямился, король Агбера подхватил его под локоть.

— Не составите ли мне компанию, уважаемый онотьер?

— Если на то будет ваше желание, ваше величество.

— Будет, — улыбнулся король.

И они неторопливо двинулись по залу.

— Расскажите мне о ваших героических деяниях.

— О-о, они совершенно не заслуживают вашего внимания, ваше величество.

— Ну почему же? Я, например, оцениваю все совершенное вами именно как героическое. С одной немногочисленной онотой целое лето отбивать атаки огромной армии, а на следующее лето не только разгромить вторгшуюся армию, но и захватить целое графство.

— Что может быть героического в том, чтобы исполнять ту работу, на которую подрядился? — вежливо улыбнулся Грон. — Никто же не хвалит косаря за то, что он выкашивает луг.

Король рассмеялся.

— А вы скромны…

— Вовсе нет. Просто я считаю, что дела громче слов, ваше величество, — отозвался Грон. — Тому, кто все уже сказал делами, нет необходимости использовать слова для представления себя.

Это утверждение слегка контрастировало с предыдущими словами Грона. Поэтому король остановился и окинул его внимательным взглядом.

— И что же, по вашему мнению, вы сказали делами?

— Всего лишь то, что я хороший косарь, ваше величество. Не более.

Король несколько мгновений смотрел в глаза Грону, а затем рассмеялся.

Насинцы появились под стенами Загулема через два с половиной месяца после того, как Грон его захватил. Первый месяц прошел в лихорадочной деятельности. Ворвавшейся в Загулем оноте хватило двух часов, чтобы подавить последнее сопротивление остатков наспех собранного городского ополчения и вражеских войск, попытавшихся забаррикадироваться в графском замке. И кое-где уже потихоньку начался привычный грабеж. Но Грон быстро стянул свою слегка распоясавшуюся оноту в центр города и приказал офицерам построить людей на главной площади. У обоих ворот были выставлены усиленные караулы, на тот случай если часть насинских солдат сумели затеряться в узких городских улочках и спустя некоторое время попытаются пойти на прорыв.

Наемники были недовольны. Их лишили их законного права. Испокон века захваченный вражеский город отдавался войскам на разграбление. Легенды говорили, что на три дня, хотя на самом деле так бывало чрезвычайно редко. Один, в лучшем случае два, но как минимум до вечера они были вполне в своем праве. И никакой онотьер (даже такой, как Грон) был им в этом не указ.

Грон выехал перед угрюмо молчащей онотой.

— Город грабить не будем, — не слишком громко, но так, что было слышно в задних рядах, произнес он.

Наемники глухо зароптали. Онотьер был ну совершенно не прав, и спускать ему это онота не собиралась.

— Мы просто заберем его себе, — продолжил Грон. — Весь. Целиком.

Наемники замерли. Грон обвел взглядом озадаченные лица и усмехнулся. Да, такого они не ожидали.

— Я собираюсь предъявить права на этот город и на титул графа Загулемского. И предлагаю всем, после того как мои права будут утверждены, перейти ко мне на службу в качестве моей личной стражи.

Наемники взволнованно загудели. В положении солдата личной стражи властителя домена, конечно, были кое-какие преимущества — стабильность, возможность обзавестись домом и семьей, надежда на пенсион по старости, но все это перевешивалось одним существенным недостатком: платили стражникам постыдно мало…

— При этом я собираюсь предложить всем в качестве должностных окладов уже оговоренные в ваших контрактах суммы.

Гул сразу же возрос на два тона. Это было уже совсем другое дело. Причем, прямо скажем, неслыханное.

— Онотьер, а ну как вас не утвердят? — послышался голос из глубины строя.

— В таком случае мы уйдем из Загулема, — спокойно ответил Грон. — Но перед уходом возьмем то, что недоберем сейчас.

Онота на мгновение примолкла, а затем из строя послышались довольные смешки.

— Но пока мы должны вести себя так, чтобы за то время, что мы здесь, богатства этого города приумножились, — продолжил Грон. — Мы так или иначе возьмем свое, так что пусть за то время, что мы здесь, на каждый толар, имеющийся в этом городе, прирастет еще один.

Онота возбужденно загомонила. Грон некоторое время вслушивался в этот гомон, стараясь уловить, чего в нем больше — недовольства, растерянности или предвкушения, а затем снова заговорил:

— С завтрашнего дня вы начнете исполнять обязанности городской стражи. Но это будет совершенно другая стража. Не нищие неумехи, получающие гроши и потом добирающие на скудную похлебку поборами с горожан, с десятком которых легко справится любой из вас, моих героев, а гордые и богатые воины. Не шелудивые псы, а пастухи. И весь этот город — наше общее стадо. Причем мы не просто пастухи, приставленные к овцам хозяином отары, а ее настоящие владельцы. Поэтому каждый, о ком я узнаю, что он берет мзду, которую по привычке будут совать ему жители этого города, как они всю жизнь совали ее шелудивым псам-стражникам, будет обвинен мною в утаивании трофея.

А вот это было уже серьезно. За подобное кодекс наемника предусматривал отрубание руки. Трофеи были общей добычей и распределялись в соответствии с назначенным довольствием. Ветераны, имеющие самые большие оклады, следили за этим очень строго.

— То есть даже если будут предлагать, не брать? — послышался недоуменный голос.

— А где ты видел пастуха, который каждый раз, как овца проходит мимо, отстригает по клоку шерсти? И сколько в таком случае будет стоить его стадо?

Наемники снова сдержанно засмеялись.

— Запомните, вы — не прежняя городская стража. Вы — совершенно другое! И самым ярким способом доказать это будет отвернуться от их жалких грошей. Вы стоите гораздо дороже! А гроши пусть останутся у этих нищих и приумножатся до толаров. Вот тогда мы и потребуем свою долю. По праву…

— Но, как мне докладывают, ваши таланты отнюдь не ограничиваются только лишь этим умением. Как следует из доклада барона Экарта, с которым я с удовольствием ознакомился, вы показали себя просто блестящим управителем.

— Об этом не мне судить, ваше величество. — Грон вновь поклонился. — Я всего лишь старался сделать так, чтобы люди искренне обрадовались смене суверенитета своего города и служили бы своему новому отечеству с радостью и благодарностью…

Первая же неделя повергла перепуганных горожан, ожидающих, что вот-вот начнется отчего-то отложенный грабеж, в оторопь. Грабежа не было. Напротив, наемники из захватившей город оноты принялись с усердием патрулировать все улицы и закоулки Загулема. Причем вновь испеченные городские стражники относились к своим обязанностям с гораздо большей ответственностью, чем своя, привычная городская стража. Во-первых, они отчего-то довольно высокомерно отказывались от мзды. С хохотом они заявляли хозяевам трактиров, лавок, уличным сапожникам, цирюльникам и всему остальному люду, слишком мелкому, чтобы защититься от поборов, но и уже считавшемуся достаточно зажиточным, чтобы с них было что взять, что им не нужны их «жалкие гроши». Не берущие городские стражники? Невиданно! Ох не к добру это… И народ испуганно притих. А во-вторых, они заходили даже туда, куда прежняя городская стража и носа не совала. Причем заходили именно как хозяева. Так что когда Жугеб-шахтер, главарь городских нищих и иного отребья, попытался было осадить зарвавшихся новичков, на пальцах разъяснив им, где место стражников в городских трущобах, его просто засунули головой в отхожее место. Жугеб этого не простил и на следующий день приказал своим людям напасть на один из этих новых настырных патрулей. Результаты схватки оказались не совсем такими, на которые рассчитывал Жугеб.

Его людям удалось убить двоих и ранить еще троих патрульных, но наемники порубили в капусту пятерых из восьми нападавших. А на следующий день три сотни наемников оцепили район трущоб и прошлись по нему частой гребенкой. И наглядно показали трущобным жителям, что тыкать ножом или кинжалом в толстое брюхо припозднившегося купчишки или лавочника в темном переулке — это одно, а выходить с тем же ножичком против ветерана-мечника или гризли в полном боевом доспехе — совершенно другое. Даже и в узких переулках.

Результатом этой операции стало почти полторы сотни трупов и двенадцать захваченных главарей трущобников. Грон побеседовал с каждым. А затем велел одиннадцати из них отрубить руки, ноги, ослепить и вырвать язык. После чего обезображенные тела выложили на паперти у кафедрального собора, сообщив через глашатаев, что питаться эти обрубки людей будут только на те средства, что подадут им в качестве милостыни сердобольные горожане. К концу месяца девятеро, известные своей самой большой жестокостью, сдохли от голода. А еще двое как-то прижились и долгие годы были этакой местной достопримечательностью. И наглядным уроком того, как не следует обращаться со своей кармой. На следующий день после экзекуции Грон велел привести к себе двенадцатого главаря.

Его звали Акмонтер Ловкие Руки, и он был всего на пару-тройку лет старше этого тела Грона. Грон принял его в кабинете графа. Когда слегка побледневшего парня, который уже знал об участи своих соратников, втолкнули в кабинет, Грон как раз читал отчеты городской стражи за прошлый год, касавшиеся этого типа. Кивнув на стул напротив себя, он отложил пергамент и посмотрел в глаза вору. Тот стиснул зубы, но встретил взгляд гордо.

— Лови, — негромко произнес Грон и бросил ему нож.

Акмонтер оправдал свое прозвище, поймав нож связанными руками, и недоуменно воззрился на Грона.

— Разрежь веревки, — приказал Грон и, дождавшись, когда его приказ будет выполнен, хлопнул в ладоши.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Газад с подносом. На подносе стояли бутылка хорошего вина и блюдо со свежим хлебом и нарезанной копченой кабанятиной. Ну и еще кое-какая закуска.

— Ешь, — снова приказал Грон, когда за Газадом закрылась дверь.

Акмонтер настороженно взглянул на Грона и нерешительно протянул руку к бутылке. Но спустя минуту в кабинете уже только треск стоял от стремительной работы крепких молодых челюстей.

— В прошлом году, — начал Грон, когда Акмонтер, сытно отдуваясь, откинулся на спинку стула, — в темнице Авенлеба я беседовал с одним браконьером и разбойником, приговоренным к повешению. Он сидел в одиночке, закованный в большую колодку, а его люди торчали в соседней камере с точно такими же перспективами.

— И что? — несколько развязно перебил его Ловкие Руки, которому вино ударило в голову.

— Если ты еще раз откроешь рот без моего разрешения, я отрежу тебе язык, — очень спокойно отреагировал Грон.

Акмонтер тут же протрезвел.

— Тебе понятно? — уточнил Грон.

— Да, господин, — поспешно отозвался Ловкие Руки.

Грон кивнул и продолжил:

— Хорошо. Так вот, тогда я сделал ему предложение. И он его принял. Я хочу, чтобы ты с ним познакомился. — Грон повернулся к двери и крикнул: — Шуршан, зайди! — После чего вышел из кабинета.

Вернулся он через час. Акмонтер встретил его с крайне озадаченным видом. Когда Грон вошел, Ловкие Руки поспешно вскочил. Непонятно, что рассказал ему Шуршан, но это явно произвело на него сильное впечатление.

— Садись, — негромко приказал Грон и, заняв свое место за столом, так же негромко продолжил: — У меня к тебе предложение. Мне нужно, чтобы трущобы меня больше не беспокоили. Я понимаю, что для этого нужно сделать что-то и для того, чтобы те, кто живет там, имели возможность кое-что зарабатывать легально. Но это дело долгое. К тому же даже и в этом случае все равно останется кто-то, кто предпочтет воровать и грабить. Мне нужен человек, способный вычислить и надеть ошейник на подобных псов. Ты меня понимаешь?

Ловкие Руки насупился. Ему предлагали стать легавым.

— Конечно, ты можешь отказаться и… присоединиться к остальным, к тем, кому я подобного предложения не делал, — спокойно закончил Грон.

Ровно через месяц к Грону пришла депутация купцов и ремесленников. Разговор с ними был довольно коротким, но вышли они из его кабинета с посветлевшими лицами. То, что пообещал им новый властитель города, открывало перед торговым и ремесленным сословием такие перспективы, что не воспользоваться ими означало бы показать себя полным идиотом. И уже через два дня город покинули первые торговые караваны. Загулем, стоявший на перекрестке двух больших торговых трактов, был городом торговым. Так что вся эта война с Агбером, напрочь перекрывшая один из двух торговых маршрутов, была ему совсем некстати…

— Но, как мне кажется, ваша героическая оборона города все равно доказывает, что вы больше военачальник, чем управитель.

Грон пожал плечами.

— Оставляю это решение в ваших руках, ваше величество. Хотя, должен сказать, без всемерной помощи барона Экарта мне было бы куда труднее.

Экарт действительно помог. И не в последнюю очередь тем, что перед самым переходом границы привел кузнецов и плотников. По какому-то странному выверту истории крепостные башни местных крепостей по традиции не оснащались метательной артиллерией. Хотя сами башни строились с размахом, так что на их верхних площадках вполне можно было разместить даже нечто вроде требушета. И еще у местной артиллерии были не слишком распространены зажигательные снаряды. Почему — Грону было не слишком понятно. Вообще-то огонь считался прерогативой магов — Владетелей и жемчужников. Но никакого прямого запрета или каких-то историй о непременной каре, в случае если используется огонь, Грон не отыскал. Сколько ни расспрашивал. Просто огонь как-то не использовался, и все. А может быть, дело в том, что применяемые зажигательные снаряды были не слишком эффективными. До зажигательной бомбы тут как-то еще никто не додумался. Самым мощным зажигательным снарядом, применяемым местными метательными машинами, был камень, обмотанный тряпками, вымоченными в масле. Так что едва Грон разобрался с неотложными делами, как тут же велел строить на башнях поворотные круги и собирать на них баллисты и катапульты. А также озаботился изготовлением и обжигом больших глиняных кувшинов, из которых собирался сделать зажигательные бомбы. Впрочем, уже на следующий день он отменил этот приказ, поняв, что в отношении зажигательных бомб находится в куда более уязвимом положении, чем вероятный противник. Город-то поджечь всяко легче, чем полевой лагерь. И подкидывать эту идею будущим осаждающим пока не стоило. Поэтому эта модернизация была отложена на более поздний срок.

Зато Грон занялся другим делом. Поскольку арбалеты не считались достаточно эффективным оружием на поле боя, местный граф, отправляясь на войну, оставил весь свой запас в городских и замковых арсеналах. В распоряжении Грона оказались три с лишним сотни неплохих арбалетов и солидный запас болтов. Что, учитывая полторы сотни его стрелков и еще около сотни мечников, также вооруженных арбалетами и обученных обращению с ними, увеличивало мощность суммарного залпа до почти шести сотен болтов. Самым главным теперь было подготовить еще три сотни сносных стрелков. Чем опять же занялся барон Экарт. Непонятно, как он отреагировал на весьма крамольные мысли Грона, которые тот высказал перед захватом Загулема, но во всяком случае барон по-прежнему оставался в городе. И с удовольствием занялся стрелками. Грон же взял на себя подготовку расчетов баллист и катапульт.

Через два месяца Грон начал понемногу беспокоиться. Лето в самом разгаре, а насинцев все еще не было. Нет, каждый лишний день ценился на вес золота, потому что приносил все больше и больше возможностей выдержать осаду. Закрома замковых погребов наполнялись провизией, а оружейные — копьями, мечами и арбалетными болтами. В эту же копилку сыпались и все более укрепляющиеся симпатии местных жителей, успевших привыкнуть к спокойствию ночных улиц и к городской страже, не берущей мзду и при этом справляющейся со своими обязанностями лучше прежней. Но Грон начал опасаться, что насинцы не рискнут напасть этим летом. А ему непременно нужна была попытка насинцев отбить город. Во-первых, потому что после этого они надолго оставят мысль о повторной атаке. Если уж не удастся сделать это, пока Грон сражается против них в одиночку, то что уж говорить о том времени, когда король Агбера покончит с Генобом и вернет армию в столицу. Ну и, во-вторых, не только захват, но и успешное отражение попытки отбить город сильно укрепляло его претензии на графство. А кроме того, совместная с жителями города победа над нападающими должна была еще выше поднять его популярность в среде горожан.

Насинцы появились уже в самом конце лета. И в довольно сильном составе. Не только Грон, но и барон, знавший о Насии много больше его, был озадачен вопросом, где это насинцы смогли набрать такое большое войско. Все провинции, близкие к границе с Агбером, уже должны были бы быть обескровлены подготовкой к прошлогодней и нынешней кампаниям, а войска из центральных провинций были полностью задействованы в других кампаниях, которые вела Насия. Тем не менее, по самым приблизительным прикидкам, армия, подступившая к Загулему, насчитывала не менее восемнадцати тысяч человек. Впрочем, потеря Загулема была для Насии очень болезненным ударом. Графство не только занимало стратегическое положение, но еще и было чрезвычайно богатым. Кроме торговых путей, приносивших просто баснословный доход, на территории графства располагались соляные копи и залежи отменного железа.

— Сильное войско, — задумчиво произнес барон, когда они рассматривали обустраивающийся лагерь. — Вы все еще уверены, что вам удастся выдержать штурм?

— У нас стены, — пожал плечами Грон, — и почти шесть сотен стрелков. У них нет ни одного шанса.

— Стены можно разрушить осадными машинами, — усмехнулся барон.

Грон промолчал. У осадных машин насинцев не было ни единого шанса. Установленная на башнях Загулема метательная артиллерия должна была бить заметно дальше стоящих на уровне земли машин насинцев. Тем более что Грон велел не жалеть дерева и металла и построить на башнях довольно большие машины. Все окрестности города были уже хорошо пристреляны подготовленными расчетами. Единственный серьезный недостаток в его оборонительных планах состоял в нехватке людей. Его оноты все-таки было недостаточно, чтобы обеспечить требуемое количество людей на стенах. К тому же практически все пикинеры и часть кирасиров были переведены им в состав расчетов метательных машин. Но и тут было кое-что сделано. Грон решил, что его популярность среди горожан уже достаточно велика и потому есть возможность без особых опасений пойти по пути прежнего управляющего, и набрал городское ополчение. Только не стал учить их строю и сложным приемам с оружием, а разделил на две части и велел Пургу тренировать новобранцев оборонять стену. Для чего выделил стены своего будущего собственного замка. Одна часть лезла на стены, а вторая, вооруженная палками и рогатками, отталкивала лестницы и колотила карабкающихся по головам. А потом они менялись. Все равно Грон собирался вооружить ополчение только топорами и кинжалами, так что этой подготовки должно было хватить.

— Сколько штурмов вы выдержали?

— Четыре, ваше величество. И, должен сказать, если бы не известие о блистательной победе вашего величества и возвращении вашей армии, следующий, пятый штурм вполне мог бы увенчаться успехом.

Это было не совсем правдой. Скорее всего, пятого штурма не было бы. Самым тяжелым был первый штурм. Три попытки хоть как-то повредить стены Загулема с помощью осадных машин привели к тому, что насинцы потеряли все шесть изготовленных ими таранов. Установленные на башнях метательные машины Грона разбили их снарядами еще на подходе к городским воротам, как и подавляющее большинство других осадных машин. И насинцы полезли напролом. Поскольку две атакующие колонны выстроились перед обоими воротами, Грон стянул к предполагаемым участкам штурма своих ветеранов, убрав из башен и со стен, прилегающих к надвратным башням, почти всех ополченцев. Так что двинувшиеся на штурм колонны насинцев встретила стрельба трех сотен арбалетов с каждой стороны. Столь плотный огонь привел к тому, что ров засыпали фашинами почти час. А потом еще около получаса к стенам волокли тяжеленные лестницы. Короткими перебежками по десятку шагов. За это время арбалетчики успевали выбить подавляющее большинство переносчиков, и лестницы грохались на землю. Насинцам приходилось вновь формировать команду переносчиков, причем числом на треть, а потом и наполовину большую, чем надобно, чтобы те, кто успевал добежать до лестниц, могли их поднять и перенести хоть на тот же десяток шагов. Но как бы там ни было, спустя почти два часа после начала штурма насинцы сумели-таки добраться до стен и завести на них лестницы. После чего начался настоящий ад. Насинцы лезли как остервенелые. Грону пришлось снять расчеты с башен, стянуть к участкам штурма большую часть ополченцев, да даже и самому с ангилотом в руке несколько раз бросаться в гущу этой схватки, чтобы очистить от насинцев уже захваченные ими участки стены. Вечером, когда осаждающие наконец отхлынули, в оноте практически не осталось ни одного не раненого наемника. Задело и его самого. А численность ополченцев уменьшилась больше чем наполовину. Впрочем, насинцам этот день стоил еще дороже. И намного. Похоже, в этом остервенелом штурме они положили как минимум сорок процентов армии. А то и половину.

Следующая неделя прошла спокойно. Насинцам и самим надо было прийти в себя и зализать раны. Поэтому они Грона особенно не беспокоили. Так что к концу недели только в строю оноты у Грона опять оказалось почти шестьсот мечей. Притом что сразу после штурма он смог бы выставить на стены всего около трехсот человек, и то лишь вместе с остатками городского ополчения. И все благодаря барону, который всю эту неделю старался как проклятый.

Только через неделю насинцы вновь пошли на штурм, бывший всего лишь бледной тенью предыдущего. Потом было еще два штурма, такие же слабые, как и второй. Причем во время последнего насинцы даже не дошли до стен, побросав лестницы еще на подходе. Похоже, они просто ждали момента, когда можно будет отступить, не потеряв лица. Потому что просто отступить они по каким-то причинам, видимо, не могли. И с огромным облегчением ушли от Загулема, едва до них дошли известия о победе над Генобом и возвращении короля Агбера…

— Ну что ж, — король остановился и повернулся к Грону, — должен вам сказать, что вы не разочаровали меня при личном знакомстве. Я вижу, что вы действительно очень необычный молодой человек. И для меня будет честью иметь вас среди своих самых близких и преданных вассалов. Поэтому, — его величество обернулся к графу Эгериту, который с легким поклоном передал ему какой-то свиток, — я дарую вам права на графство Загулемское и принимаю на себя обязательство добиваться его утверждения Владетелем! — И он передал Грону свиток.

Грон низко поклонился.

— Благодарю, ваше величество. Вы не пожалеете о принятом решении.

Он распрямился. Вот и все. Основной пункт его плана выполнен. Он получил базу, находящуюся на пересечении довольно оживленных торговых путей, и теперь сможет выстроить достаточно обширную сеть, собирающую для него информацию о всяких диковинках. Ну, типа Белого Шлема, или как он называется здесь, в этом мире. Ничего более эффективного в условиях этого мира создать было нельзя. Если, конечно, не лезть к Владетелям. Но уж делать это Грон не собирался. А его величество умен, умен… Версия Грона принята к сведению, но решено сначала ее проверить. А как на первый раз отнесется Владетель к изменению власти в одном-единственном домене?

— Знаете, граф, — обратился к нему король уже несколько другим, более светским тоном, — мне бы хотелось ознакомиться с новым приобретением моей короны.

— Всегда буду рад принять своего суверена, — вновь поклонился Грон.

— Ну, пока мне не до этого, — рассмеялся король, — впрочем… — Выражение его лица, означавшее, что ему только что пришла в голову какая-то мысль, могло бы обмануть любого. Ну почти. Его величество был очень неплохим актером, но, вероятно, на его уровне без этого просто не обойтись. — У меня появилась идея. — Он оглянулся и негромко позвал: — Мельсиль. — После чего вновь развернулся к Грону: — Вы можете показать графство моей дочери. Я думаю, это ее немного развлечет. Не находите?

— Сочту за честь, — несколько невпопад отозвался Грон, уставившись на ту, которая с легкой улыбкой на губах приближалась к ним.

Это была Тамара…