— Они не далее чем в двух часах впереди нас — Булыжник поднялся с колен и отряхнул руки от пепла. — Кострище еще теплое.

Это означало, что они наконец-то настигли тех, за кем так долго гнались. Грон приказал выходить сразу же, как только закончился бой у дома Алкара и были на скорую руку допрошены пленные. Булыжник попытался было убедить Командора, что не стоит Так торопиться, лучше дождаться результатов атаки на Черный дом, которой командовал Тамор, но Грон был непреклонен. И, как всегда, оказался абсолютно прав. Они гнались за горгосцами и молодой Посвященной уже целую четверть. И теперь Булыжник должен был признать, что, промедли они хотя бы пару часов, шансов догнать эту группу практически не осталось бы.

Грон кивнул и задумчиво глянул вверх, на уже темнеющее небо.

— Вот и ладушки. — Он помолчал, морща лоб и что-то прикидывая, потом повернулся к остальным: — Значит, так, сейчас привал. Выходим через два часа. К рассвету мы должны отыскать их ночную стоянку. Пора заканчивать эту погоню.

Стоящие вокруг него бойцы заулыбались, но следующие слова Грона показали, что они неправильно поняли своего Командора.

— Когда мы их отыщем — я сдамся.

Несколько мгновений все оторопело таращились на Командора, затем Булыжник, бывший по негласному уговору кем-то вроде старшины их небольшой команды, возглавляемой самим Гроном, осторожно спросил:

— Вы считаете, что атака будет более успешной, если вы сымитируете сдачу?

Грон отрицательно мотнул головой:

— Никакой имитации. Я просто сдамся этой женщине.

И пока все молчали, не в силах понять, что это значит, Грон с безмятежным выражением лица скинул с плеч свой дорожный мешок, достал подстилку, раскатал ее на земле, улегся и спокойно заснул…

Место последнего привала они покинули точно по плану. Кроме самого Грона, никто больше не сомкнул глаз. Отряд быстро растянулся в равномерную цепочку, только двое патрульных легким пружинистым шагом ушли далеко вперед, а Кремень, чья очередь идти в передовой патруль должна была наступить часа через три (на них с Джугом возлагались особые надежды в поиске стоянки горгосцев), чуть приотстал и поравнялся с Гроном.

— Командор, можно задать вопрос?

Грон бросил на него быстрый взгляд и молча кивнул.

— Почему?

Грон, продолжая размеренно передвигать ноги, улыбнулся:

— Ну а ты сам как думаешь? Кремень пожал плечами:

— Не знаю… никак. Я думаю и… не могу понять.

Грон оттолкнулся и, перескочив через узкую расщелину, чуть пробежал вперед, освобождая место для прыжка идущим за ним. Кремень перепрыгнул следующим и шагов через десять вновь нагнал командора. Он все еще ждал ответа. И Грон ответил:

— Понимаешь, сержант, ты сейчас мыслишь чисто военными категориями: убил врага или он тебя, победил — проиграл, захватил — потерял, а этот подход очень… ограничен. Нет, все правильно, если ты ввязался в такое дерьмо, как война, то или становись воином, или не мешайся под ногами. Вопрос в том, что я не просто хочу убить очередного врага или победить в очередной войне, я хочу окончательно уничтожить Орден и Творца. Это не прекратит войны и даже не сделает нас самыми сильными на все времена, более того, потеряв такого могущественного врага, Корпус, скорее всего, постепенно деградирует. Но это… разрушит правила игры. — Грон замолчал и посмотрел искоса на Кремня, который с сосредоточенным видом шел рядом. Потом продолжил: — Я далек от мысли, что мы, люди, подобны богам и уже поэтому имеем полное право на свободу воли. Хрена! Право на свободу воли человек должен заработать своим горбом, своими руками, своей кровью и потом, но и тогда наша воля будет не такой уж свободной. Мы сами будем ее ограничивать — нашими пристрастиями, нашими привязанностями, нашими представлениями о добре и зле, о том, что должно делать настоящему мужчине, а что позорно для него. То есть мы сознательно ограничиваем нашу свободу воли теми рамками, которые определяем для себя. Но САМИ!

Кремень кивнул и открыл рот, собираясь что-то сказать, однако, как оказалось, Грон еще не закончил.

— Это в натуре человека — относиться к себе существенно… снисходительнее, чем к другим, и потому мы очень часто виним в своих неудачах кого-то другого, кто не понял, не оценил, придрался, да просто урод, в конце концов. Но это не так. Во всем, что происходит с нами в этой жизни, во всем хорошем и плохом виноваты только мы сами. По большей части все наши неудачи объясняются не только и не столько злой волей кого-то другого, а тем, что мы сами оказались не готовы использовать подвернувшийся шанс. И в тот момент, когда он подвернулся, рядом оказался кто-то, кто быстрее среагировал, был талантливее, умнее, да, в конце концов, приложил чуть больше усилий, чтобы просто понравиться. А мы несли себя по жизни как некую драгоценность, которую каждый должен оценить по достоинству и которой позволено гораздо больше, чем всем окружающим. Кремень поджал губы и пробормотал:

— Ну, так бывает не всегда.

— Да, — кивнул Грон, — не всегда, но все эти исключения, как бы они ни влияли на судьбу конкретного человека, подтверждают общее правило… кроме одного. — Он замолчал.

Дальше они шли, не говоря ни слова.

— Я, — нарушил наконец молчание Грон, — никому не позволю решать мою судьбу, судьбу моих детей, моих друзей, всех, кто мне дорог, не дав им ни малейшего шанса как-то повлиять на это решение. Ни у кого — ни у богов, ни у людей нет и не будет такого права. И уж тем более у тех, кто создал Орден и Творца.

Кремень кивнул, мол, понятно. Минуты через две он осторожно спросил:

— Но почему вы собираетесь сдаться? Грон усмехнулся:

— Понимаешь, уничтожать врага можно разными способами. Все зависит от того, что это за враг. Одного ты просто бьешь мечом, и он падает, рассеченный на две половинки, другого ты выцеливаешь из арбалета, потому что, если он приблизится к тебе на расстояние руки с мечом, ваша схватка может кончиться не в твою пользу. Я попытался уничтожить Творца самым мощным оружием из известных мне, но это лишь оттянуло его удар. Теперь я хочу покончить с ним наверняка. И для этого мне надо попасть внутрь Скалы беспомощным пленником, человеком, которого слуги Творца уже не будут бояться, более того, человеком, которого введут в святая святых, чтобы продемонстрировать ему, на КОГО он поднял руку, как он жалок в сравнении с величием Творца. И тогда я узнаю, КАК и КУДА наносить удар.

— А если они просто убьют вас на пороге?

— Ну уж нет, я очень хорошо знаю психологию эти людей. Сначала они испытают на мне все известные им пытки и зверства, но не убьют. Более того, не так уж сильно и покалечат. А потом приволокут в самый главный чертог и бросят ниц перед воплощением Творца, тем самым Оком, о котором так подробно рассказывал захваченный вами Посвященный Играманик, или распялят перед ним на стене, как удачливые охотники гордо распяливают шкуры убитых ими свирепых животных. И вот тогда настанет мой час — Грон замолчал, а Кремень почувствовал, как у него сжалось сердце.

— Но почему именно сейчас? Почему бы тогда не добраться до Скалы и уж там…

Грон мотнул головой:

— Нет, не забывай, даже если я уничтожу Творца, останется еще Орден. Если мы просто откроем охоту на Посвященных, то только усилим Орден. Да, без помощи Творца он лишится большей части своего могущества, но главное останется — останутся люди, причем лучшие, самые преданные, самые живучие, хитрые и изворотливые, и… память, память о могуществе. Поэтому уничтожить Орден можно только изнутри. И сделать это способен только человек, который знает об Ордене все.

Кремень минуту молчал, обдумывая сказанное Гроном, затем пробормотал:

— Значит… ОНА? Грон кивнул:

— Да. И сейчас самый удачный момент повернуть ситуацию так, чтобы эта Посвященная вцепилась в глотку Ордену, даже не подозревая, ЧТО она делает с ним. Знаешь, — сказал он задумчиво, — в моем мире существовало одно очень могущественное государство. Оно просуществовало тысячи лет, переживая взлеты и падения, победы и поражения, пока наконец во главе его не встала женщина, добившаяся своего величия и власти одним известным нам путем. Ее звали императрица Цыси. И страна быстро превратилась в смесь борделя с камерой пыток и упала в руки своих завоевателей будто сгнивший плод. — Грон помолчал. — ОНА пройдется по Ордену частым гребнем. Они не смогут простить ей того, что именно она пленила меня, и оскорбят ее так, что потом она будет беспощадна к Ордену. Даже если сумеет добиться своего и возглавит его.

— Но сейчас…

Грон понимающе кивнул. Булыжник очень хорошо прочитал по следам, ЧТО и КАК вытворял со своей Госпожой горгосский центор на каждой стоянке.

— Тем лучше. Перед хорошим боем бойцового пса нарочно злят. Так что центор сейчас делает нашу работу. И я не думаю, что после моего появления он проживет сколь-нибудь долго. Эта женщина помнит зло. О, в этом она одна из первых. И, я думаю, сейчас она каждый день дает себе слово, что, как только вернет себе власть, больше никогда в жизни не допустит того, чтобы рядом с ней оставался человек, способный ввергнуть ее в такое состояние, как нынешнее. И это лучшая гарантия того, что она действительно уничтожит Орден…

Лагерь Посвященной они отыскали за два часа до рассвета. Джуг издалека почуял запах костра и молча обнажил клыки. Кремень остановился и вскинул руку над головой. Булыжник, шедший в десяти шагах позади него, замер и жестом передал по цепи, что впереди опасность. Спустя минуту рядом с Кремнем появился Грон. Пару мгновений он всматривался в темноту, насмешливо улыбнулся и показал рукой куда-то вперед и чуть влево. Кремень вгляделся. Похоже, горгосцы были основательно измучены маршем. Центору хватило ума поставить часового не у потухшего лагерного костра, а шагах в ста от него, но часовой уснул, привалившись плечом к старому кедру. Грон указал на него Кремню движением подбородка, и сержант, коротко кивнув, двинулся вперед, на ходу обнажая нож…

Эсмерея проснулась, когда все уже встали. Вчера ей пришлось выдержать тяжелый вечер. Центор отрывался по полной программе, так что к сегодняшнему утру она щеголяла разбитой губой и несколькими синяками на руках, груди и лодыжке. Впрочем, большинство из них она заработала еще на прошлых стоянках. Но боль и оторопь, вызванные столь резким падением, уже остались в прошлом. Что ж, однажды она уже прошла путь от самого низа до вершин власти, и центор даже не подозревает, ЧТО она может вытерпеть. А главное — что ждет в будущем его самого… если у него еще есть хоть какое-нибудь будущее.

От вновь разгоревшегося костра послышался голос Сбагра:

— Эй, Гнугр, пойди подмени часового. Пусть тоже пожрет. Скоро выходим. — И после короткой паузы: — Эй, ты, Посвященная, иди есть!

Эсмерея молча поднялась с земли. Что ж, ей надо быть благодарной хотя бы за то, что Сбагр не разбудил ее пинком. Впрочем, он явно был умнее центора и понимал, что, когда они доберутся до Скалы, все еще может перемениться…

Не успела она сунуть в рот первую ложку уже остывшей похлебки, как с той стороны, куда ушел Гнугр, донесся крик. Сбагр вскочил на ноги, и в тот же миг над поляной, где они расположились на ночной отдых, разнесся рев центора:

— К оружию! В каре, в каре!

Горгосцы забегали, лязгая латами, грохоча щитами и торопливо выстраивая защитный строй, а Эсмерея неотрывно смотрела на высокую мощную фигуру, нарисовавшуюся рядом с высоким кедром. Измененный стоял в расслабленной позе, сложив руки на груди и привалившись к кедру плечом, и смотрел на всю эту суету. Эсмерея несколько мгновений напряженно всматривалась в этого человека, потом отложила ложку и, поднявшись на ноги, направилась к нему.

Она остановилась в двух шагах от Грона и впилась глазами в его лицо. Они молча смотрели друг на друга, потом Посвященная разлепила губы и хрипло произнесла:

— Ты?!

Грон медленно кивнул. Эсмерея оторвала глаза от Грона, обвела взглядом окружающие склоны и снова повернулась к Командору:

— Что это значит? Грон пожал плечами:

— Я сдаюсь.

В глазах Эсмереи промелькнуло изумление.

— Что ты задумал? Грон усмехнулся:

— Ты же не настолько наивна, чтобы ожидать от меня, что я расскажу тебе это? Тебе достаточно знать, что мы не враги и ты появишься у подножия Скалы с пленником, привести которого обещала. — Он сделал паузу, давая ей время вдуматься в смысл его слов, и заключил: — Я думаю, ты представляешь, ЧТО тебя ожидает, если ты вернешься в Скалу БЕЗ меня.

У Эсмереи перед глазами мелькнуло перекошенное лицо Гнерга и полные зависти и злобы глаза Наблюдателей Кира и Ллира… Она облизала сухие губы и медленно кивнула:

— Что ж, если это не засада… Грон мотнул головой:

— Не бойся, до самого подножия Скалы на вас никто не нападет. Даже горцы или разбойники.

Эсмерея смерила Грона настороженным взглядом и вдруг, повинуясь какому-то странному душевному порыву, произнесла:

— Ты идешь на верную смерть. Твои люди не смогут проникнуть в Скалу.

Грон снова пожал плечами:

— Это моя жизнь и моя смерть, и я сам решаю, как ей распорядиться…

Когда они подошли к выстроившимся ровным четырехугольником горгосцам, вперед выступил центор. Окинув Грона ненавидящим взглядом, он повернулся к Эсмерее:

— Зачем ты его привела?

Посвященная замерла, но Грон лишь усмехнулся и покачал головой:

— Похоже, ты что-то не понял, центор. — Видя, что до горгосца никак не доходит то, что случилось, Грон пояснил: — Она для тебя снова — Госпожа. — Последнее слово он выделил особо уважительной интонацией.

Центор набычился:

— Чего-о?

Грон, покачав головой, повернулся к Эсмерее:

— Жаль, но он слишком туп.

Та молча кивнула и, сделав шаг вперед, неожиданно полоснула по горлу центора остро отточенным лезвием своего стилета. Центор отшатнулся, но было уже поздно. Он вскинул руку к разрезу, поднес свои залитые кровью пальцы к носу и тупо уставился на них взглядом. Горгосцы ошеломленно смотрели на своего командира. Центор вскинул голову, его лицо перекосилось, он взревел и ударил Эсмерею мечом… вернее, хотел взреветь и ударить, но вместо рева из располосованной глотки вылетел лишь приглушенный сип, а рука так и не смогла закончить замах, выронив внезапно потяжелевший меч. Горгосцы качнулись вперед, верный Сбагр гневно зарычал, но его перебил спокойный голос Грона:

— Не стоит в очередной раз проверять меткость моих арбалетчиков. — Эти слова всех отрезвили, а Грон продолжал: — Ваш центор сам выбрал свою судьбу. У него до последнего мгновения был шанс ее изменить, но он этого не сделал. С вами все может быть по-другому.

Горгосцы некоторое время напряженно размышляли над словами Грона, затем Сбагр глухо спросил:

— Твои люди не будут нас убивать? Грон отрицательно качнул головой:

— Нет. Я это запретил. Впрочем, я могу представить несколько вариантов, при которых они осмелятся ослушаться моего приказа. Так что будьте… внимательны.

Сбагр несколько мгновений буравил Грона сузившимся глазами, потом коротко кивнул и приказал:

— Отбой. Разойдись. — Демонстративно игнорируя Грона, он повернулся к Эсмерее и с коротким поклоном спросил: — Когда выходим, Госпожа?

Эсмерея посмотрела долгим взглядом на Измененного и произнесла:

— Немедленно, Сбагр, немедленно.