Глава 16
Неожиданное отсутствие

На следующее утро, прежде чем над горизонтом появился ободок восходящего солнца, Эгвейн созвала Совет Башни. В Тар Валоне это сопровождалось бы соответствующими церемониями и, даже выступив из Салидара, сестры некоторое время пытались придерживаться обычаев, но теперь Шириам попросту обошла палатки Восседающих, громко возглашая, что Престол Амерлин призывает Совет Воссесть. В действительности они даже не сидели. В сером предрассветном сумраке восемнадцать женщин стояли полукругом на снегу, зябко кутались, выдыхая пар, и слушали Эгвейн.

Едва Совет собрался, стали появляться и другие сестры – послушать о чем идет речь. Поначалу таких было совсем немного, но, поскольку никто не приказывал им удалиться, группа любопытствующих росла, пока не собралась довольно внушительная компания. Сестры негромко переговаривались, не смея повышать голос: немногие решились бы досаждать и одной Восседающей, не говоря уж о всем Совете. За спинами Айз Седай сгрудились Принятые: эти, само собой, разговаривали еще тише. А стоявшие позади них послушницы позволяли себе разве что перешептываться. Послушниц набралось немало, благо теперь обучающихся девушек в лагере насчитывалось в полтора раза больше, чем сестер. Лишь некоторые из них имели подобающий белый плащ, прочие обходились обычным послушническим платьем, поверх которого накидывали что у кого найдется. Кое-кому из сестер еще верилось, что старые времена вернутся, но очень многие сожалели о тех годах, когда число Айз Седай уменьшалось. Сама-то Эгвейн едва не содрогалась всякий раз, когда думала о том, какой могла стать Башня. Эта перемена была одной из тех, против которых не находилось возражений даже у Суан.

Как раз в середине собрания появилась Карлиния. Увидев Эгвейн и Восседающих, обычно невозмутимая до кончиков ногтей Белая сестра опешила. Ее бледные щеки покраснели, она поспешно отошла в сторону, оглядываясь через плечо. Эгвейн состроила гримаску. Нынешним утром все слишком озабочены, а потому едва ли что-то заметили, но рано или поздно кто-нибудь да заметит, а заметив, задумается.

Распахнув изящно расшитый плащ и выставив напоказ узкую голубую накидку Хранительницы, Шириам присела перед Эгвейн в реверансе, столь церемонном, какой только позволяло сделать громоздкое одеяние, и заняла место рядом. Эта женщина с огненными волосами всем своим видом являла воплощенное хладнокровие. По кивку Эгвейн она выступила вперед и звонким голосом, нараспев, произнесла древнюю ритуальную фразу.

– Она грядет, грядет! Идет Блюстительница Печатей, Пламя Тар Валона, Престол Амерлин! Воззрите и внемлите, ибо она грядет!

В нынешних обстоятельствах это торжественное возглашение казалось, мягко говоря, неуместным, особенно с учетом того, что Эгвейн вовсе не шла, а стояла на месте. Восседающие молча ждали. Некоторые нетерпеливо нахмурились, угрюмо теребя плащи или юбки. Эгвейн распахнула свой плащ, открыв семицветную накидку-палантин. Необходимо постоянно напоминать этим женщинам, что она занимает Престол Амерлин. Напоминать любым доступным способом.

– Путешествие в непогоду всех основательно вымотало, – заявила она не так громко, как Шириам, но достаточно громко, чтобы услышали все. Напряжение отзывалось комом в горле. – Я приняла решение остановиться здесь – дня на два, может быть, на три.

При этих словах многие подняли головы, в глазах появился интерес. Эгвейн надеялась, что Суан находится в толпе слушательниц. Она все-таки старалась придерживаться Обетов.

– Лошадям тоже нужен отдых, а многие повозки нуждаются в починке. Нужные распоряжения отдаст Хранительница Летописей.

Эгвейн не ожидала ни возражений, ни даже вопросов, и никто и вправду не осмелился возразить или спросить. То, что она говорила Суан, не было преувеличением. Слишком многие сестры надеялись на чудо, которое позволит им не продолжать поход на Тар Валон на глазах у всего мира. Даже среди искренне веривших в необходимость свержения Элайды ради блага Башни, даже среди немало сделавших ради этой цели многие с радостью ухватились бы за любую отсрочку: вдруг чудо все-таки свершится.

Одна из таковых, Романда, не стала дожидаться, пока Шириам официально распустит Совет. Едва Эгвейн умолкла, эта женщина, выглядевшая еще моложавее обычного благодаря тому, что ее седину скрывал капюшон, просто отошла в сторону. Вслед за ней, хлопая плащами, поспешили Магла, Саройя и Варилин, на каждом шагу по щиколотку проваливаясь в снег. Несмотря на положение Восседающих, все они, похоже, не смели и вздохнуть без разрешения Романды. Увидев, что Романда уходит, Лилейн в тот же миг жестом вызвала из полукруга Файзеле, Такиму и Лирелле и удалилась, не оглядываясь, словно лебедь в сопровождении боящихся отстать от матери птенцов. По правде сказать, и остальные Восседающие начали разбредаться, когда слова Шириам: «А теперь удалитесь в Свете!» еще не отзвучали. Эгвейн тоже повернулась, чтобы уйти.

– Три дня, – пробормотала Шириам, предлагая Эгвейн руку и помогая спуститься на одну из протоптанных в снегу троп. Ее раскосые зеленые глаза удивленно щурились. – Не понимаю вас, Мать! Простите, но совсем недавно вы и слушать меня не хотели, стоило мне заговорить о задержке хотя бы на день.

– Поговори лучше с кузнецами, коновалами и возницами, – отвечала Эгвейн. – Мы далеко не уйдем, если начнут падать кони, а повозки на ходу разваливаться.

– Как вам угодно, Мать. – В голосе Шириам слышалась если не покорность, то полное согласие.

Ноги скользили; Амерлин и Хранительница Летописей продолжали путь, поддерживая друг друга. Пожалуй, Шириам поддерживала Эгвейн крепче, чем требовалось. Но не хватало еще, чтобы Престол Амерлин шлепнулась на глазах у пятидесяти сестер и сотни слуг. Впрочем, ни сестрам, ни слугам не должно показаться, что Амерлин ведут, словно обессилевшую лошадь, – нет, она просто шагает рука об руку со своей Хранительницей Летописей.

Большинство из Восседающих, принесших клятву Эгвейн, поклялись просто-напросто из страха. Узнай Совет, что они послали сестер в Тар Валон сеять слухи и сомнения среди сторонниц Элайды, причем послали тайно, подозревая существование Приспешниц Темного среди самих Восседающих, ссылка и покаяние им были обеспечены.

Так и вышло, что те самые женщины, которые надеялись сделать Эгвейн своей марионеткой, оказались вынужденными поклясться ей в верности. О таком даже в тайной истории упоминалось крайне редко. Айз Седай подобало повиноваться Амерлин, но подобная клятва представляла собой нечто иное. Повиноваться-то они повиновались, однако, похоже, до сих пор не оправились от потрясения. Больше всех переживала Карлиния, но Эгвейн помнила, что, увидев ее с Восседающими после принесения клятвы, и Беонин заскрежетала зубами. На самом деле! Морврин всякий раз взирала на Эгвейн с удивлением, словно до сих пор не могла поверить случившемуся. Нисао беспрестанно хмурила брови, Анайя прищелкивала языком, а Мирелле частенько вздрагивала. Правда, у нее на то имелись и другие причины. А вот Шириам стала Хранительницей Летописей при Эгвейн, настоящей Хранительницей при настоящей Амерлин.

– Позвольте, Мать, воспользоваться этой задержкой, чтобы выяснить, нельзя ли раздобыть в окрестностях провизию и фураж. Наши запасы подходят к концу. – Шириам озабоченно нахмурилась. – Чай и соль так и вовсе на исходе. Хотя не думаю, что здесь их можно отыскать...

– Делай, что сочтешь нужным, – отозвалась Эгвейн.

Сейчас ей казалось странным, что не так уж давно она трепетала перед Шириам, боясь вызвать у той малейшее неудовольствие. Но не менее странным казалось другое: перестав быть Наставницей Послушниц и лишившись возможности принуждать Эгвейн, Шириам, похоже, только обрадовалась.

– Я во всем полагаюсь на тебя, Шириам, – промолвила Эгвейн. От этой похвалы женщина буквально расцвела.

Солнце еще не поднялось над восточной линией фургонов и палаток, но лагерь был полон деловой суеты. Поварихи, с помощью оравы послушниц, уже занимались мытьем посуды. Послушницы скребли котлы снегом так рьяно, словно пытались хоть так согреться, а сами поварихи частенько отрывались от работы, натужно разгибали спины и, кутаясь в плащи, подолгу таращились на снег под ногами. Служанки и слуги, напялившие на себя все что отыскали в сундуках, но все равно дрожавшие от холода, по заведенному порядку, едва позавтракав, начали разбирать лагерь, а теперь с кряхтением ставили заново уже снятые палатки и вытаскивали из фургонов кладь. Усталые возницы, успевшие запрячь лошадей, распрягали животных и, сгорбившись, шаркая ногами, уводили к коновязям. Некоторые, не замечая проходящих поблизости сестер, тихонько ворчали, но в большинстве своем люди слишком утомились для того, чтобы жаловаться.

Айз Седай, чьи палатки не успели снять или установили заново, скрылись внутри, другие командовали слугами, а иные спешили оледенелыми тропами по своим делам. В отличие от прочих сестры выказывали не больше признаков усталости, чем Стражи, которые как-то ухитрялись выглядеть так, словно превосходно выспались и теперь радуются чудесному весеннему утру. По подозрению Эгвейн, узы между ними, помимо всего прочего, позволяли Айз Седай черпать силу у Стража. Они взаимно подкрепляли друг друга: когда твой Страж ни за что не желает признаться себе, что замерз, устал или голоден, тебе не остается ничего другого, как держаться столь же стойко.

На одной из тропок показалась Морврин, вцепившаяся в руку Такимы, – наверное, чтобы не упасть; хотя Морврин обладала внушительной комплекцией, и рядом с ней низенькая Такима казалась еще миниатюрнее. А может, чтобы не дать Такиме улизнуть? Эгвейн сдвинула брови. От Морврин вполне можно ожидать излишней настойчивости в разговорах с Восседающими из своей Айя, из Коричневой; и почему Такима – уж скорее Джания или Эскаральда... Перед тем как обе сестры скрылись за крытым парусиной фургоном, Морврин склонилась к своей спутнице и прошептала ей что-то на ухо.

– Что-то случилось, Мать? – спросила Шириам.

– Ничего особенного, – выдавила улыбку Эгвейн. – Ничего особенного.

У Кабинета Амерлин они расстались: Шириам отправилась по делам, Эгвейн же вошла внутрь, где все было готово. Как раз в этот момент Сейлем ставила на письменный стол поднос с чаем. Худая как щепка женщина, с вечно задранным носом, в платье, ярко расшитом бисером по корсажу и рукавам, с первого взгляда мало походила на служанку, но со своими обязанностями справлялась отменно. Две жаровни с тлеющими угольями несколько смягчали стужу, хотя большая часть тепла уходила в дымовое отверстие. Брошенные на уголья сушеные травы придавали дымку приятный аромат. Лампа была заправлена и очищена от нагара, сальные свечи подровнены и зажжены. Никто не собирался оставлять полог открытым и довольствоваться светом дня.

Суан уже дожидалась Эгвейн со стопкой бумаг в руках, неспокойным выражением на лице и чернильным пятном на носу. Должность секретаря Амерлин предоставляла Суан возможность открыто разговаривать с Эгвейн, а Шириам нимало не возражала против того, что ее избавили от бумажной волокиты. Правда, сама Суан частенько ворчала. Для женщины, почти не покидавшей Башни со дня принятия в послушницы, она казалась на удивление непоседливой. А в настоящий момент являла собой живой образец женщины, проявляющей недюжинное терпение и желающей, чтобы все это знали.

Сейлем так жеманно кланялась и приседала, снимая с Эгвейн плащ и перчатки, что это действо превратилось в целую церемонию. Она беспрестанно ворковала, предлагая всяческие мелкие услуги: «Не угодно ли Матери, чтобы я укутала ей колени?» – и это продолжалось до тех пор, пока Эгвейн ее не выставила. Чай отдавал мятой. В такую-то погоду! Временами Сейлем казалась несносной, да и верность ее внушала сомнения, но услужить она старалась изо всех сил.

Времени рассиживаться и распивать чаи не оставалось, хотя Эгвейн, расправив накидку, устроилась за письменным столом и невольно подергала за ножку складного стула, который частенько складывался прямо под ней. Суан примостилась по другую сторону стола на расшатанном табурете. Чай остыл. Они не говорили о Гарете Брине, о своих планах и надеждах: на сей счет все было сказано. Но день за днем возникало множество рутинных вопросов, разобраться с которыми не позволяли спешка и усталость. Задержка предоставляла такую возможность. То, что впереди стояла армия, ничего не меняло.

Порою Эгвейн просто диву давалась: откуда берется столько бумаги, коли всего прочего в лагере недостает. В бумагах Суан методично перечислялось, в чем ощущается недостаток. А недоставало не только помянутых Шириам соли и чая, но и угля, гвоздей, железа для подков и тележных ободов, кожи и вощеной нити для шорников, масла для ламп, свечей и еще целой уймы всякой всячины, даже мыла. Запасы иссякали, одежда, обувь и палатки изнашивались. Неудивительно, что даже в почерке составлявшей эти списки Суан сквозило раздражение, а отчет о состоянии казны буквально дышал яростью. И с этим ничего нельзя было поделать.

Правда, среди бумаг Суан имелось несколько обращений от Восседающих, предлагавших Эгвейн свои способы пополнения казны. Точнее сказать, сообщавших о своем намерении вынести эти предложения на рассмотрение Совета. Если какой-либо из этих планов и имел определенный смысл, то его с лихвой покрывало огромное число недостатков. Морайя Карентанис предлагала приостановить выплату жалованья солдатам: про себя Эгвейн отметила, что подобная мера уже рассматривалась Советом, осознавшим-таки, что армия тогда растает, как снег под лучами весеннего солнца. Майлинд Накенин представила воззвание к местной знати, звучавшее как повеление – лучший из возможных способов восстановить против себя всех и каждого. Не считая намерения Салиты Торанес обложить налогом все города и деревни на пути проходящей армии.

Смяв в кулаке все три обращения, Эгвейн погрозила ими Суан, искренне жалея, что в руке у нее бумаги, а не глотки Восседающих.

– Неужто они и впрямь полагают, что все должно происходить, как им хочется? Свет, да они же ведут себя как дети!

– Башне нередко удавалось обратить свою волю в действие, – миролюбиво заметила Суан. – Вспомни, о тебе тоже говаривали, будто ты оторвана от действительности.

Эгвейн хмыкнула. К счастью, каково бы ни было решение Совета, оно не могло вступить в силу без ее утверждения. Даже в нынешних, весьма затруднительных обстоятельствах она обладала некоторой властью. Совсем небольшой, но достаточной для противодействия этаким поползновениям.

– Суан, а Совет всегда был таким несносным? – спросила она.

Суан кивнула.

– Бывало и хуже. Напомни, чтобы я рассказала тебе про Год Четырех Амерлин. В те дни – лет через полтораста с основания Тар Валона – дела Башни обстояли не лучше нынешних. Чуть ли не каждая рука тянулась к румпелю. Существовало два соперничавших Совета, и оба находились в Тар Валоне. И конечно же, многие желали спасти Башню, причем каждая хотела сделать это по-своему! Впрочем, Башня все равно устояла.

Многое в изобиловавшей событиями трехтысячелетней истории Башни оставалось сокрытым почти для всех, но Суан, похоже, знала мельчайшие подробности, будто все проведенные в Башне годы только и делала, что корпела над тайными хрониками. Эгвейн, вспоминая известные ей истории, надеялась избежать участи Шейн, однако опасалась оказаться в положении Семейле Сорентайн. Задолго до конца своего правления эта Амерлин лишилась возможности принимать решения более важные, чем выбор нарядов. Эгвейн собиралась попросить Суан рассказать ей про этот Год Четырех Амерлин, однако полагала, что услышанное ее не порадует.

Луч света, ворвавшийся в палатку через дымовое отверстие в крыше, подсказывал, что утро переходит в день, но пачка бумаг уменьшалась медленно. Любой перерыв казался желанным, но отвлекаться не стоило.

– Что еще, Суан? – пробурчала Эгвейн.

Уловив движение, Аран’гар пригляделась сквозь деревья к замыкавшему кольцо палатки Айз Седай войсковому лагерю. Вереница повозок медленно двигалась на восток в сопровождении верховых. Бледное солнце поблескивало на панцирях и наконечниках пик. Ей не удалось сдержать насмешливой улыбки. Копья и кони! Примитивно вооруженный, невежественный сброд, тащится со скоростью пешего, да еще чуть ли не вслепую, поскольку предводители этого стада не знают, что находится и в ста милях впереди. С ними Айз Седай? Да она хоть сейчас могла уничтожить всех этих женщин, и они бы так и не поняли, отчего умирают. Правда, проявив подобное самовольство, она и сама пережила бы их ненадолго. Великий Повелитель мало кому дарил возможность вторично оправдать его доверие, и она не собиралась отказываться от выпавшей на ее долю удачи.

Дождавшись, когда всадники скрылись в лесу, она направилась обратно к лагерю, рассеянно думая о снах сегодняшней ночи. Оставшийся позади гладкий снег укроет погребенное ею до весны, а этого более чем достаточно. Впереди кое-кто из солдат уже заприметил ее. Некоторые оторвались от своих дел. Она невольно улыбнулась и расправила юбку на бедрах. Прошлая жизнь, жизнь мужчины, вспоминалась с трудом. Неужто тогда и она походила на этих остолопов, которыми так легко управлять? Пронести сквозь такую толпу труп было не так-то просто даже для нее, но зато возвращение доставляло ей удовольствие.

Казалось, все утро пройдет в бесконечном копании в бумагах, но в конце концов случилось то, что Эгвейн предчувствовала. Тут не требовалось дара предвидения: ясно ведь, что сегодня опять будет стужа, снег, тучи на сером небе и ветер. И с той же неизбежностью к ней заявятся Лилейн и Романда.

Устав сидеть в одной позе, Эгвейн вытянула ноги, и тут в палатку влетела Лилейн в сопровождении Фаолайн. И волны холодного воздуха, ворвавшиеся прежде, чем опустился полог. Оглядевшись со слегка неодобрительным видом, Лилейн стянула синие кожаные перчатки и позволила Фаолайн снять с нее подбитый рысьим мехом плащ. Облаченная в голубой шелк, стройная, исполненная достоинства сестра с проницательным взором держалась так, словно зашла в собственную палатку. Небрежным жестом она отослала Фаолайн в угол, где та стряхнула с плеч собственный плащ, так и держа в руках облачение Лилейн. Лицо Фаолайн выражало отрешенную покорность, вовсе не свойственную ей в общении со всеми прочими. Однако ее готовность во всем повиноваться Лилейн не вызывала сомнений.

Неожиданно холодное лицо Лилейн озарилось удивительно теплой улыбкой, обращенной к Суан. Некогда они дружили, и Лилейн даже предлагала бывшей подруге свое покровительство – того рода, что приняла Фаолайн: защиту от насмешек и обвинений других сестер. Коснувшись щеки Суан, Лилейн прошептала что-то, звучавшее сочувственно, и Суан покраснела. На миг ее лицо сделалось необычно растерянным, и Эгвейн поняла – это не притворство. Суан никак не могла до конца разобраться в себе самой, освоиться с произошедшими переменами и осознать, насколько легко удалось ей приспособиться к новому положению.

Лилейн, как всегда, взглянула на табурет у письменного стола, как всегда, отказалась от этого неустойчивого сиденья и лишь затем легким кивком признала присутствие Эгвейн.

– Нам нужно поговорить о Морском Народе, Мать, – заявила она тоном несколько более решительным, нежели подобало при обращении к Амерлин.

Сердце Эгвейн екнуло дважды: первый раз – когда она поняла, как боялась, что Лилейн уже прознала о рассказанном лордом Брином. Или даже о встрече, которую тот готовит. А второй – при упоминании о Морском Народе. Не может быть, чтобы Совет прознал о безрассудной сделке, заключенной Найнив и Илэйн. Она представить себе не могла, что довело их до такого безумия и как ей теперь с этим справиться.

Она снова уселась прямо, ничем не выдавая волнения. И даже успела вовремя ухватить и рывком вернуть на место подвернувшуюся ножку дурацкого стула, так и норовившую подогнуться. Хотелось верить, что ей удалось не покраснеть.

– О Морском Народе в Кэймлине или Кайриэне? – Да, голос звучит спокойно.

– В Кайриэне, – неожиданно отозвалась Романда. – Конечно же, в Кайриэне!

С приходом Романды поблекла даже самоуверенность Лилейн. Трудно было представить себе Романду одаряющей кого бы то ни было теплой улыбкой; ее лицо, хоть и красивое, казалось не созданным для улыбок. Романда сбросила плащ на руки вошедшей за ней Теодрин, махнула рукой, и стройная, со щеками, как наливные яблоки, сестра шмыгнула в угол напротив Фаолайн. Лицо Фаолайн не выражало ничего, кроме покорности, а вот раскосые глаза Теодрин были расширены, словно от постоянного удивления, а полураскрытый рот заставлял предположить, что она вот-вот ахнет. Общего у них было одно – ни та ни другая не могла рассчитывать на скорое возвышение.

Властный взгляд Романды скользнул по Суан, словно она подумывала, не отослать ли в угол и ее, задержался на Лилейн и лишь потом остановился на Эгвейн.

– Похоже, этот юноша вел переговоры с Морским Народом... Мать. Глаза-и-уши Желтых в Кайриэне взбудоражены. Не знаете ли вы, что могло привлечь его внимание к Ата’ан Миэйр?

Романда употребила подобающий титул «Мать», но прозвучал он так, словно был обращен не к Престолу Амерлин, а просто к немолодой женщине. Впрочем, в ее устах он никогда иначе и не звучал. Кого она подразумевала под «тем юношей», уточнять не требовалось. Все сестры в лагере знали, кто таков Ранд, и признавали его Возрожденным Драконом, но всякий, услышавший, как они о нем говорили, счел бы, что речь идет о беспутном юнце, которому ничего не стоит заявиться на обед мертвецки пьяным и опрокинуть стол.

– Едва ли известно, что у этого юноши на уме, – встряла Лилейн прежде, чем Эгвейн успела открыть рот. На сей раз ее улыбка отнюдь не была теплой. – Если нам и суждено найти ответ, то вовсе не в Кайриэне, а в Кэймлине. Там Ата’ан Миэйр не сидят безвылазно на своих кораблях. К тому же я сильно сомневаюсь, чтобы столь высоко о себе мнящий Морской Народ заплыл так далеко без важной причины. Я вообще не слышала, чтобы они удалялись от своих драгоценных волн. Видимо, их привел туда интерес к нему. Теперь они уже должны знать, кто он такой.

– Что толку обсуждать очевидное, Лилейн? – промолвила Романда с усмешкой, от которой стены палатки могли бы покрыться инеем. – Вопрос в том, как выяснить, что им друг от друга надо.

– Как раз об этом я и собиралась поговорить, Романда, когда заявилась ты. Когда Мать в следующий раз встретится с Найнив или Илэйн в Тел’аран’риоде, она может передать им необходимые указания. Жаль, конечно, что девушки не условились о регулярных встречах: об этом стоит подумать. Добравшись до Кэймлина, Мерилилль выяснит, чего хотят Ата’ан Миэйр, а возможно, и что делает этот юноша. А потом сможет встретиться в Тел’аран’риоде с одной из Восседающих. – Невольный жест Лилейн показал, что этой Восседающей должна стать она. – Думаю, Салидар будет самым подходящим местом.

Романда хмыкнула.

– Давать наставления Мерилилль легко, только ждать ли от нее успехов? Я полагаю, ей самой известно, что она неизбежно столкнется с серьезными затруднениями. Чашу Ветров следовало доставить нам. Ни одна из сестер в Эбу Дар не сильна в Танце Облаков. Они взялись не за свое дело, и мы видим, что из этого вышло. Я подумываю о том, чтобы устроить Совет, посвященный Чаше. Помнится... – тут голос Романды сделался масляным, – ты как раз высказывалась за то, чтобы послать Мерилилль.

Лилейн вскинулась, глаза ее вспыхнули.

– Я поддерживала тех, кого выдвинули Серые, Романда, и никого больше! – возмущенно воскликнула она. – Разве могла я помыслить, что они решат использовать Чашу Ветров? И впутать в это Морской Народ? Как они могли поверить, будто Ата’ан Миэйр знают об управлении погодой не меньше Айз Седай?!

Лилейн не могла совладать с гневом – ей пришлось оправдываться перед своей единственной соперницей в Совете, злейшим своим врагом, и, хуже того, вслух признать правоту Романды насчет Морского Народа. Молчаливое согласие – еще куда ни шло, но признание – совсем другое дело.

Одна побледнела от ярости, другая холодно улыбалась. Лилейн тщетно искала способ уйти от опасной темы; Романда же тщательно разгладила золотистую юбку и сказала:

– Посмотрим, что решит на сей счет Совет, Лилейн. Пока же, думаю, Мерилилль не должна встречаться ни с одной из Восседающих. Уж больно все это смахивает на тайный сговор. Если кому и следует с нею поговорить, то, вне всякого сомнения, мне.

Лилейн удалось совладать с яростью. Она не была напугана – во всяком случае, не выглядела испуганной, – однако по ее лицу Эгвейн догадалась: Лилейн прикидывает, кто в Совете будет за нее и кто против. Тайный сговор считался не менее тяжким преступлением, чем измена, а для обвинения требовалось лишь согласие всех Восседающих. Конечно, Лилейн едва ли признают виновной, но оправдаться перед Советом будет непросто. Споры пойдут жаркие, прозвучит много язвительных слов, и число сторонниц Романды может возрасти. Эгвейн это сулило дополнительные трудности, независимо от того, осуществятся ли ее собственные замыслы. И она не имела возможности предотвратить такое развитие событий, не поведав всей правды о случившемся в Эбу Дар. С таким же успехом она могла просто попросить их позволить ей принять предложение, которое приняли Фаолайн и Теодрин.

Эгвейн глубоко вздохнула: оставалось надеяться, что ей хотя бы удастся помешать им использовать Салидар как место встречи в Тел’аран’риоде. Ведь теперь она встречалась с Илэйн и Найнив именно там – когда получалось, а не получалось уже несколько дней. Восседающие так и сновали по Миру Снов, и найти место, где не существовало опасности столкнуться с одной из них, было очень непросто.

– При следующей встрече с Илэйн или Найнив я передам ваши указания для Мерилилль. И дам вам знать, когда она будет готова встретиться.

А этого не произойдет никогда, поскольку со всеми указаниями вскоре будет покончено.

Обе Восседающие вскинули головы и уставились на девушку: они просто забыли о ее присутствии! Эгвейн поймала себя на том, что нервно постукивает ногой, и постаралась успокоиться. Придется потерпеть еще немного. Еще чуть-чуть. Комок в горле наконец-то пропал, его прогнала злость.

В палатке повисло молчание, и тут вошла Чеза в руках у нее был поднос с обедом для Эгвейн. Темноволосая, пухленькая, средних лет, но еще весьма миловидная, эта женщина умела оказывать подобающее почтение без раболепия. С реверансом, столь же безыскусным, как ее простенькое темно-серое платье, украшенное маленьким кружевным воротничком, она промолвила:

– Прошу прощения, если помешала вам, Мать. Прошу прощения, Айз Седай. Я малость припозднилась, но Мери, кажется, где-то болтается. – Она раздраженно прищелкнула языком и поставила поднос перед Эгвейн. Где же может болтаться Мери? Эта строгая женщина не допускала небрежности сама и не терпела ее в других. Романда нахмурилась, но промолчала – не станет же она выказывать открытый интерес к одной из служанок Эгвейн. Тем паче если эта служанка ее шпионка. Так же как Сейлем – шпионка Лилейн.

Эгвейн старалась не смотреть на Теодрин или Фаолайн: обе так и стояли – замерли в своих углах, словно не Айз Седай, а Принятые.

Чеза открыла рот – видно, хотела что-то добавить, но явно не решалась при Восседающих. В конце концов она пробормотала: «С вашего позволения, Мать», в очередной раз присела и упорхнула. Эгвейн вздохнула с облегчением. Чеза, особенно в присутствии посторонних, умела говорить обиняками не хуже любой сестры, но сейчас Эгвейн не хотелось выслушивать даже уклончивый совет поесть поскорее, пока еда не остыла.

Едва служанка исчезла, Лилейн заговорила так, словно разговор и не прерывался:

– Для нас очень важно выяснить, чего же хотят Ата’ан Миэйр. И что замышляет этот юноша. Быть может, ему вздумалось сделаться их правителем? – Она повела плечами, и Фаолайн тут же заботливо набросила на нее плащ. – Вы дадите мне знать, если у вас появятся мысли по этому поводу, Мать? – Это было простое пожелание.

– Непременно, – заверила ее Эгвейн. Ей и самой хотелось увидеть хотя бы проблеск ответа. В отличие от Совета она знала: для Ата’ан Миэйр Ранд – Корамур; но о том, что нужно им от него и ему от них, не имела ни малейшего представления. Со слов Илэйн выходило, будто женщины из Морского Народа, направлявшиеся с ней в Андор, тоже ничего не знают. Или делают вид, что не знают. Эгвейн почти пожалела, что в лагере нет ни одной сестры из числа побывавших у Ата’ан Миэйр. Почти. От этих Ищущих Ветер и без того хлопот не оберешься.

По взмаху руки Романды Теодрин рванулась вперед с плащом Восседающей, словно ее толкнули в спину. Судя по выражению лица Романды, ей не понравилось, что Лилейн так быстро восстановила самообладание.

– Не забудьте сказать Мерилилль, что я хочу поговорить с ней, Мать, – промолвила она. И то была вовсе не просьба.

На миг обе Восседающие уставились одна на другую, во взаимной враждебности снова позабыв об Эгвейн. Они удалились, не попрощавшись, и едва не столкнулись у выхода, но Романде удалось проскользнуть первой, протащив за собой Теодрин. Лилейн, ощерясь, буквально вытолкнула Фаолайн из палатки.

Суан глубоко вздохнула, даже не пытаясь скрыть облегчения.

– С вашего позволения, Мать, – насмешливо пробормотала Эгвейн. – Как вам будет угодно, Мать. Вы можете идти, дочери мои.

Тяжело вздохнув, она откинулась на стуле и тут же полетела на ковер. Медленно поднявшись, девушка отряхнула юбку и поправила шаль, радуясь, что растянулась, по крайней мере, не на глазах у тех двоих.

– Раздобудь что-нибудь поесть, Суан, – сказала она. – И принеси с собой. Впереди еще долгий день.

– Лучше свалиться со стула, чем слететь с престола, – пробормотала Суан себе под нос и выскользнула наружу. Вовремя, иначе Эгвейн не преминула бы ее отругать.

Впрочем, вернулась Суан быстро. Принесенный ею обед свелся к черствым булочкам и тушеной чечевице с морковью и крохотными кусочками мяса. Несколько раз женщины откладывали ложки и сидели молча, делая вид, будто просматривают бумаги. Через некоторое время Чеза явилась за подносом, а потом пришла снова – сменить свечи. Сварливости за ней никогда не замечалось, но сейчас она недовольно ворчала.

– Ну кто бы мог подумать, что и Селейм куда-то запропастится? Не иначе как с солдатами загуляла. А все от Халимы, она всех портит.

Заявившийся следом тощий парень с хлюпающим носом принес уголь – добавить в уже прогоревшие жаровни. На Эгвейн он взирал с трепетом, что не могло не радовать после посещения Восседающих. Шириам пришла спросить, не будет ли еще каких указаний, но задержалась дольше необходимого. В глазах ее угадывалось беспокойство: секретов она знала не так уж много, но, видимо, и этого хватало, чтобы чувствовать себя не в своей тарелке.

Другие сестры не заглядывали: то ли не смели беспокоить Амерлин без важной причины, то ли знали, что все по-настоящему важные дела решаются в Совете.

– Есть донесение о том, что из Кандора на юг двигаются солдаты, – сказала Суан, как только за Шириам опустился полог. – Не знаю, не знаю... Подтверждения пока нет; жители Пограничных Земель редко удаляются от Запустения. О том известно всем и каждому. Вряд ли это выдумка...

На сей раз Суан не заглядывала ни в какие бумаги. Она руководила сетью глаз-и-ушей Амерлин, и к ней беспрерывным потоком стекались донесения множества лазутчиков, в том числе множество слухов и сплетен. Все они изучались, а затем Суан и Эгвейн решали, что следует сообщить Совету. Лиане имела собственную сеть, и полученные ею сведения вливались в этот поток. Большая часть вестей передавалась дальше – кое-что Совету следовало знать, а кое-что просто нельзя было утаить, ведь каждая Айя имела своих лазутчиков. Но все приходилось процеживать через сито: одни известия могли оказаться опасными, а другие – помочь отвлечь внимание Совета от истинной цели похода.

Добрые вести в последнее время были редки. Кайриэн полнился слухами об Айз Седай, связанных с Рандом или, хуже того, служивших ему, но этими слухами можно и пренебречь. Хранительницы Мудрости предпочитали не распространяться ни о Ранде, ни о тех, кто с ним связан; впрочем, дожидавшейся возвращения Дракона Мераны и, конечно же, сестер в Солнечном Дворце, его первой резиденции, с лихвой хватило бы, чтобы породить и не такие толки. Но от других новостей становилось не по себе. Печатник из Иллиана уверял, будто Ранд самолично убил Маттина Степанеоса, а мертвое тело уничтожил с помощью Единой Силы, и тому будто бы есть неопровержимые доказательства. Однако работница с иллианских же доков утверждала, что собственными глазами видела, как бывшего короля, связанного, завернутого в ковер и с кляпом во рту, занесли на корабль, отплывший ночью с разрешения капитана Портовой Стражи. Первый слух больше походил на правду, но Эгвейн надеялась, что он не подхвачен лазутчиками Айя. В памятках сестер против имени Ранда и без того стояло слишком много черных пометок.

Прочие сообщения вызывали ничуть не больше радости. Шончан, по-видимому, основательно укреплялись в Эбу Дар, почти не встречая сопротивления, что неудивительно для страны, в которой власть королевы заканчивалась в нескольких дневных переходах от столицы. Шайдо, похоже, появлялись повсюду, хотя известия о них никогда не поступали из первых уст, – всякий раз выходило, что сообщение поступало с чужих слов. Очень многие сестры считали появление Шайдо в самых разных местах делом рук Ранда, хотя Хранительницы Мудрости категорически это отрицали. Им не верили, но и желания уличить во лжи отнюдь не выказывали. Все находили сотни предлогов и отговорок, лишь бы не встречаться с ними в Тел’аран’риоде. Все, кроме сестер, присягнувших Эгвейн; да и тем приходилось приказывать. Анайя сухо именовала такие встречи «краткими уроками унижения» и отнюдь не шутила.

– Невозможно, чтобы Шайдо было так много, – пробормотала Эгвейн. Сменив уголь в жаровне, трав не добавили, и теперь висевший в воздухе дымок ел глаза. А направить Силу и избавиться от него – и от остатков тепла заодно избавишься. – Должно быть, многое из того, что приписывают им, творят обыкновенные разбойники.

В конце концов, увидев разоренную, опустевшую деревню, трудно судить, чьих это рук дело, Шайдо или обычных головорезов. Разбойников хватало, многие из них именовали себя Принявшими Дракона, и это ничуть не облегчало дела.

Эгвейн повела плечами, разминая затекшую спину, и неожиданно заметила, что Суан сидит с совершенно отсутствующим видом – того и гляди, свалится с табурета.

– Эй, ты не заснула? – окликнула девушка. – Снаружи еще светло.

Суан заморгала.

– Прошу прощения. Я кое о чем задумалась и пыталась решить, стоит ли поделиться с тобой. Насчет Совета.

– Насчет Совета? Суан, если тебе что-то известно о Совете...

– Ничего мне не известно, – буркнула Суан. – Одни подозрения... – Она раздраженно цокнула языком и продолжила: – А по сути, так и подозрений нет. Точнее, не знаю, что подозревать. Просто складывается общая картина...

– Тогда выкладывай, – потребовала Эгвейн. Суан превосходно умела складывать общие картины там, где другие видели лишь путаные головоломки.

Поерзав на табурете, Суан подалась вперед.

– Дело вот в чем. Кроме Романды и Морайи, все Восседающие, избранные в Салидаре, они... они слишком молоды. – Суан сильно изменилась, но ей и сейчас казалось неловким говорить о возрасте других сестер. – Эскаральда старше всех, но я уверена, что ей лишь чуть-чуть за семьдесят. Точно можно сказать, лишь заглянув в книгу послушниц в Тар Валоне. Или если она сама скажет. Но я уверена, что так оно и есть. Нечасто случалось, чтобы в Совет избиралась хотя бы одна женщина моложе ста лет, а у нас таких – девять!

– Но Романда с Морайей из новоизбранных, – мягко возразила Эгвейн, опершись о стол локтями. – Может, и к лучшему, что остальные моложе, иначе они не захотели бы возвысить меня.

Эгвейн могла указать, что саму Суан избрали Амерлин, хотя она была вдвое моложе Эскаральды, но такое напоминание прозвучало бы жестоко.

– Может, и так. – Суан упрямо покачала головой. – Романда не сомневалась, что получит место в Совете. Едва ли хоть одна Желтая осмелилась бы выступить против. Что до Морайи... Она не липнет к Лилейн, хотя Лилейн и Лирелле, наверное, ожидали от нее покорности. Не знаю, не знаю. Но помяни мое слово: слишком молодую женщину никогда не возвышают без особой причины. – Она горестно вздохнула и добавила: – Это и ко мне относится. – Горечь отразилась на ее лице, ибо утрата Престола Амерлин, конечно же, была горшей из всех ее потерь. Но в следующий миг от печали не осталось и следа: Эгвейн считала, что ни одна известная ей женщина не превосходит силой духа Суан Санчей. – На сей раз сестер подходящего возраста было более чем достаточно, и мне непонятно, почему целых пять Айя предпочли молодых. За этим что-то кроется, и я собираюсь выяснить, что именно.

Эгвейн сказанное не убедило. Хочет или не хочет замечать Суан, но перемены так и витают в воздухе. Свергнув Суан, Элайда нарушила обычай и вплотную приблизилась к нарушению закона. Сестры бежали из Башни и объявили об этом всему миру – прежде такого не случалось. Перемены, сплошные перемены. Сестры постарше, наверное, больше склонялись к прежним порядкам, но некоторые из них не могли не видеть, что все меняется. Наверное, потому в Совет и избрали молодых, более восприимчивых ко всему новому. Может, велеть Суан выбросить это из головы, у нее ведь и без того дел по горло? Или пусть разбирается, раз уж ей приспичило доказать, что тут скрыта какая-то тайна?

Принять решение Эгвейн так и не успела: в палатку нырнула Романда и остановилась у входа, придерживая откинутый полог. Снаружи на снег уже ложились мрачные вечерние тени, но лицо Романды было еще мрачнее. Устремив на Суан суровый, неподвижный взгляд, она процедила всего одно слово:

– Вон!

Эгвейн едва заметно кивнула, но Суан и без того вскочила на ноги и, чуть не споткнувшись, вылетела из палатки. Сестре, находившейся в положении Суан, надлежало повиноваться любой Айз Седай, не говоря уж о Восседающей.

Опустив полог, Романда обняла Источник и сплела вокруг палатки малого стража, ограждавшего от подслушивания, даже и не подумав спросить разрешения у Эгвейн.

– Глупая девчонка! – проскрежетала она. – И долго ты надеялась сохранить это в тайне? Солдаты болтливы, дитя мое. Мужчины, они все болтливы! Брину повезет, если Совет не насадит его голову на пику.

Эгвейн медленно поднялась, разглаживая юбку. Она ждала этого и знала, что должна проявлять осторожность. Игра еще не сыграна, все может обернуться против нее. Ей не оставалось ничего другого, как изображать неведение и притворяться. Притворяться до тех пор, пока она не сможет оставить всякое притворство. А Эгвейн была так близка к цели и притворялась так долго!..

– Должна напомнить тебе, дочь моя, что грубость по отношению к Престолу Амерлин есть преступление.

– Престол Амерлин! – Фыркнув, Романда размашистым шагом прошла по коврам и остановилась на расстоянии вытянутой руки от Эгвейн. Судя по выражению лица, она готова была эту руку поднять. – Ты еще дитя! Только что из послушниц, твое мягкое место еще помнит розги! И тебе повезет, если Совет не решит обойтись с тобой как с некоторыми из этих игривых милашек. Хочешь избежать такой участи, так слушай меня и делай, как я скажу. А сейчас сядь!

Эгвейн вся кипела гневом, однако села. Все произошло слишком быстро, да и время еще не пришло.

С резким, удовлетворенным кивком Романда подбоченилась и уставилась на девушку сверху вниз, с видом строгой тетушки, устраивающей выволочку нашкодившей племяннице. Или с видом палача, у которого вдобавок разболелся зуб.

– Так вот, раз уж об этой встрече с Пеливаром и Арателле договорились, она должна состояться. Они ждут Амерлин, и они ее увидят. Ты прибудешь к ним с пышной свитой, подобающей твоему сану. И скажешь, что от твоего имени буду говорить я, после чего будешь держать язык за зубами. Чтобы убрать их с нашей дороги, нужна твердая рука и голова не чета твоей. Оставь такие дела тем, кто умеет с ними справляться. Не сомневаюсь, с минуты на минуту сюда заявится Лилейн. Она попытается пролезть вперед, но тебе не мешает помнить, что у нее самой неприятностей выше головы. Я весь день толковала с другими Восседающими и склонна считать, что, когда Совет соберется в следующий раз, во всех неудачах Мераны и Мерилилль обвинят Лилейн. Так что, если у тебя и есть хоть какая-то надежда дорасти со временем до своего палантина, это целиком зависит от меня. Ты поняла?

– Прекрасно поняла, – ответила Эгвейн, надеясь, что ее слова прозвучали смиренно. Если она позволит Романде говорить от своего имени, сомнений больше не останется. И Совет, и весь мир поймет, кто держит Эгвейн ал’Вир за шкирку.

Романда чуть не просверлила ее пристальным взглядом, а потом отрывисто кивнула.

– Надеюсь, что и впрямь поняла. Я намерена низложить Элайду и не допущу, чтобы это сорвалось из-за девчонки, вообразившей, будто она уже может бродить по улицам, не держась за ручку! – Фыркнув, она взмахнула плащом и вылетела из палатки. Вместе с ней исчез и малый страж.

Эгвейн хмуро уставилась на упавший полог. Девчонка! Чтоб ей сгореть! Она – Престол Амерлин! Нравится кому-то или нет, но они ее возвысили, и им придется с этим смириться! Схватив глиняную чернильницу, она запустила ею в полог.

Вошедшая Лилейн едва успела увернуться.

– Держи себя в руках, – укорила она, после чего, как и Романда, обняла Источник и установила малого стража от подслушивания. Тоже не спрашивая разрешения. Только вот если Романда была в ярости, то Лилейн выглядела вполне довольной. Она потирала руки в перчатках и улыбалась. – Вряд ли стоит говорить тебе, что твой маленький секрет выплыл наружу. Лорд Брин поступил нехорошо, но, по моему мнению, он слишком ценен, чтобы его казнить. И ему повезло, что я придерживаюсь именно такого мнения. Что там у нас еще... Ага! Полагаю, Романда заявила тебе, что встреча с Пеливаром и Арателле должна состояться, но говорить от твоего имени будет она. Так? – Эгвейн шевельнулась, но Лилейн махнула рукой. – Можешь не отвечать. Мне ли не знать Романду! Только вот, к несчастью для нее, всю историю я выведала раньше, чем она, и вместо того чтобы припустить со всех ног к тебе, отправилась поговорить с Восседающими. Хочешь знать, что они думают?

– Полагаю, ты мне сейчас расскажешь, – откликнулась Эгвейн, сжав кулаки под столом и надеясь, что это останется незамеченным.

– Ты не в том положении, чтобы говорить со мной таким тоном! – резко произнесла Лилейн, но в следующее мгновение на ее лицо вернулась улыбка. – Совет тобою недоволен. Очень недоволен. Чем бы ни угрожала тебе Романда, а это совсем нетрудно представить, я могу усугубить твою участь. Или облегчить. Потому что, с другой стороны, своими запугиваниями Романда вывела из себя многих Восседающих. Если ты не хочешь лишиться той крупицы власти, которая у тебя есть, завтра Романда сильно удивится, услышав, что от твоего имени предстоит говорить мне. Трудно поверить, что Арателле и Пеливар настолько глупы, что затеяли это нелепое дело, но уж я-то заставлю их убраться поджав хвост.

– А почему я должна верить, что ты не захочешь осуществить эти угрозы? – Эгвейн надеялась, что ее сердитый голос указывает на неохотное согласие.

– Потому, что я так сказала! – отрезала Лилейн. – Неужто ты еще не поняла, что уже ничем не распоряжаешься? Все в руках Совета, а кому заправлять в нем, решится между мной и Романдой. Может, лет через сто ты и дорастешь до этого палантина, а пока сиди смирнехонько и предоставь борьбу с Элайдой женщине, знающей, что делать и как.

Лилейн ушла, и Эгвейн снова опустилась на стул. На сей раз она не позволила гневу пересилить себя. Может, дорастешь до палантина... Почти слово в слово то, что говорила Романда. Те, кто знает, что делать. Неужели она обманывает себя? Может, она и вправду девчонка, способная лишь испортить дело, с которым легко справится опытная женщина?

Суан проскользнула в палатку и остановилась с обеспокоенным видом.

– Гарет Брин только что рассказал мне, что Совету уже все известно, – сухо проговорила она. – Заявился под тем предлогом, что хочет забрать стираные рубашки. Чтоб ему сгореть вместе с проклятыми рубашками! Встреча назначена на завтра и состоится в пяти часах езды к северу отсюда, на озере. Пеливар и Арателле уже в пути. С ними Аймлин – она представляет третий могущественный Дом.

– Это больше, чем сочли нужным рассказать мне Лилейн и Романда, – отозвалась Эгвейн столь же сухо. Ну уж нет, билось у нее в голове. Она не позволит себя тащить или подталкивать ни сто лет, ни пятьдесят, ни пять. Если ей суждено «дорасти до палантина», то сейчас.

– О кровь и проклятый пепел! – простонала Суан. – Я не выдержу. Что они говорили? Как это было?

– Да примерно так, как мы и рассчитывали, – ответила Эгвейн с усмешкой в голосе. – Суан, даже будь у них желание отдать Совет в мои руки, они не справились бы с этой задачей лучше.

Уже темнело, когда Шириам приблизилась к своей крошечной, меньше, чем у Эгвейн, палатке. Впрочем, не будь она Хранительницей Летописей, ей и эту пришлось бы с кем-нибудь делить. Нырнув внутрь, она едва успела понять, что там кто-то есть, как ее схватили и бросили лицом вниз на койку. Она попыталась крикнуть, но кто-то засунул ей в рот уголок одеяла. Сорванная одежда полетела в сторону.

Чья-то рука погладила ее по голове.

– Ты должна была известить меня, Шириам. Эта девчонка что-то затевает, и я хочу знать, что именно.

Оправдываться и убеждать, что она рассказала все, что знала, не утаив ни слова, ни полсловечка, пришлось долго. Когда ее наконец оставили, Шириам долго лежала, свернувшись в комочек, и плакала. Рубцы от ударов жгли тело. А сердце жгла горечь: лучше бы она никогда в жизни не говорила ни с одной сестрой из Совета.