Бывший герцог Эгмонтер величественно скользил вверх по парадной лестнице дворца, старательно делая вид, что совершенно не замечает либо как минимум не обращает внимания на орков, толпящихся на боковой площадке. Орки были заняты тем, что с некоторой натяжкой можно было назвать воинской тренировкой.

Вдоль обоих боковых пролетов парадной лестницы когда-то были развешены портреты всех бывших императоров людей. Большинство было изображено в полный рост, на конях, на фоне поля битвы, заваленного трупами, причем преимущественно орков и троллей. Некоторые даже держали в руках орочьи головы, каковые должны были символизировать орочьих вождей, победу над которыми как раз и одержали эти самые императоры. Конечно, не все императоры на самом деле позволяли себе вот так кровожадно держать в руках отрубленные орочьи головы. Более того, существенная часть тех самых орочьих вождей, чьи головы держали эти самодержцы, вообще избежала гибели в битве. Но согласно канонам, господствовавшим в прежние века, императора на парадном портрете следовало изображать именно так, а не иначе. Впрочем, вот уже пару столетий эти каноны считались варварством и отсталостью, не приличествующей статусу просвещенного и цивилизованного монарха. Поэтому, скажем, два последних императора были изображены вообще без доспехов, на фоне идиллического пасторального пейзажа, символизирующего процветание людей под мудрой и справедливой рукой прогрессивного и миролюбивого владыки… Сейчас оба лестничных пролета сиротливо белели квадратами более светлого мрамора на месте снятых полотен. Причем остатки их с левого пролета уже валялись изуродованной грудой внизу лестницы, а картины с правого как раз готовились к тому, чтобы быть сваленными в ту же самую груду. Два молодых орка только что закончили вырезать из них эти самые головы орочьих вождей и теперь расставляли портреты вдоль стены. А остальные, гогоча и сплевывая на мрамор, ожидали, когда они закончат, нетерпеливо подбрасывая в лапах метательные топоры.

— Ха… Ыхга! — заорал вдруг один из орков, заметивший приближающегося Эгмонтера. И все орки тут же повернулись в его сторону и принялись ржать, улюлюкать и плеваться.

Игнорировать столь вызывающее поведение уже стало невозможным, и потому Эгмонтер высокомерно вскинул голову и раздраженно поджал губы. О боги, ну что за уроды! Никакого уважения к его столь высокому статусу. А ведь Эгмонтеру достаточно только захотеть, и эта вопящая и плюющаяся толпа сильно пожалеет о своем поведении. Впрочем, понять подобную причинно-следственную связь было выше возможностей любого орка, поэтому Эгмонтер торопливо проскользнул мимо глумящихся над ним тварей, быстро поднялся еще на один пролет и скользнул в распахнутые двери…

Он закончил читать заклинание за мгновение до того, как в рухнувшие двери, переставшие удерживать скорчившиеся от ужаса Измиер и Беневьер, ворвались гвардейцы, и, раскинув руки, застыл, чувствуя, как из распятого на полу тела императора, превратившегося в дверь темницы темных богов, в эту комнату, заваленную обломками мебели, изливается нечто, несущее в этот мир уже давно не виданную здесь Силу и Могущество… Эгмонтер стоял, чувствуя, как эта Сила и Могущество изливается на него. Как отлетают прочь обрывки заклинаний, с помощью которых эти фигляры, скорее по чьему-то недоразумению именовавшиеся придворными магами, нежели на самом деле являвшиеся ими (о-о, теперь он знал это совершенно точно), пытались воспротивиться неизбежному. Будто сама основа этого мира склоняется перед тем, кто здесь и сейчас олицетворял собой всемогущую Тьму…

Эгмонтер проскользил по анфиладе комнат, стараясь не смотреть по сторонам и брезгливо поднося к носу платочек, сильно надушенный пачулями. Дворец, несомненно, находился в совершеннейшем расстройстве. Ну да ведь так всегда бывает во времена смуты. Ничего, придет срок, и он заставит навести здесь порядок. Сегодня же у Эгмонтера есть масса более важных и неотложных дел.

Лестница в конце анфилады, как он и ожидал, пострадала не слишком. Но зато здесь обнаружилось иное препятствие, в его нынешнем положении едва ли не более серьезное. Выскользнув через последнюю арку, Эгмонтер вынужден был остановиться и бросить раздраженный взгляд на одинокую створку, сиротливо прикрывавшую дверной проем, ведущий в небольшую каминную комнату. Когда-то она славилась своими роскошными зеркалами, из-за чего пользовалась небывалой популярностью среди придворных ловеласов, предпочитавших уединяться в этой комнатке с предметами своего вожделения. Считалось пикантным наблюдать, как страстный акт любви, разворачивающийся на узких и не слишком удобных для сего диванчиках, коими была обставлена каминная комната, многократно отражается в десятках зеркал, развешенных по всем четырем стенам комнаты… И вот теперь их осколками был усыпан весь пол каминной из дорогого наборного паркета, а некоторая, и довольно существенная часть этих осколков, даже высыпалась в коридор через сорванные с петель двери. Вернее, сорвана была только правая створка, левая же просто перекосилась от удара могучей орочьей лапы, да так и осталась болтаться на одной петле. И ведь можно было не сомневаться, что этот разгром не результат какой-нибудь отчаянной схватки, развернувшейся здесь, в каминной, в тот день, когда эти глупцы еще пытались сопротивляться неизбежному. Нет, просто какая-то воодушевившаяся тварь из числа захватчиков принялась от широты души крушить тут все подряд, вымещая на всем, что подвернется под руку, скопившийся в душе восторг оттого, что цитадель извечного врага орков пала так просто и неожиданно. А вот ему теперь приходится преодолевать верхнюю площадку лестницы, на которую выходили двери этой каминной, с крайней осторожностью…

До дворцовых кухонь Эгмонтер добрался только через десять минут, жестоко поранившись об осколки, которых оказалось довольно много не только на верхней площадке, но и на ступенях той лестницы, которую он с такой самонадеянностью посчитал более удобной, чем лестница черного хода, коей он пользовался раньше. Поэтому настроение нынешнего хозяина (пусть и с некоторыми оговорками) императорского дворца упало ниже нижней отметки. Уже перед кухнями он заметил пожилого садовника, ковырявшегося у истоптанных орочьими лапами розовых кустов. Остановившись, Эгмонтер повелительным жестом подозвал его к себе. Садовник, кряхтя, поднялся на ноги и трусцой побежал к нему, громко хрустя подагрическими старческими суставами.

— Слушаю, господин!

— Там, на боковой лестнице стекло, — едва сдерживаясь, раздраженно прошипел Эгмонтер. — Немедленно возьми метлу и вымети все чисто. Я проверю.

Садовник замялся, бросил взгляд на свои розовые кусты, повел плечами и, тяжело вздохнув, произнес:

— Да, господин!

После чего повернулся и, шаркая ногами, двинулся в ту сторону, откуда Эгмонтер только что появился. Бывший герцог проводил его взглядом и страдальчески скривился. Ну что же это такое?! Когда, наконец, у него будет штат нормальных расторопных слуг? Но поскольку при современном состоянии дел этот вопрос относился к области риторических, Эгмонтер горестно вздохнул, печально потряс головой и двинулся к дверям дворцовой кухни.

На кухне все было в порядке. Эгмонтер придирчиво проверил, сколько мяса заложили повара в большой котел, сколько рыбы доставлено с ледника, каково состояние овощей… очередной раз выслушал сетования старшего повара на то, что поставки совсем прекратились и они вынуждены опустошать дворцовые погреба, а на носу зима, а обитателей во дворце явно прибавилось, и хотя вкусы у подавляющего большинства новых обитателей весьма непритязательны, зато уж аппетит… Так же в очередной раз ледяным тоном заверил, что помнит о проблемах и делает все возможное для их скорейшего разрешения, после чего покинул кухню, сопровождаемый испуганными взглядами поварят и кухарок, большинство из которых при его появлении вцепилось в обереги, а теперь, когда он направлялся к дверям, осеняло себя охранительными крестом и кругом.

Выскользнув за дверь, Эгмонтер зло выругался под нос. О темные боги, как он устал от этого примитивного людского суеверия. Похоже, сегодня все вокруг будто сговорились лишить его душевного спокойствия… Впрочем, от этого у Эгмонтера было одно достаточно надежное средство.

Спустя двадцать минут Эгмонтер оказался у прочных дверей из железного дерева, окованных черной бронзой. Хотя в данный момент, вопреки ожиданиям, от сего факта его настроение ничуть не улучшилось. Даже наоборот. Ибо по обеим сторонам двери должны были грозно замереть два дюжих орка с ятаганами наголо, но ни одного из них в наличии не наблюдалось.

Впрочем, искать, где находились те, кого он должен был застать на посту, совершенно не требовалось. Достаточно было просто прислушаться.

Эгмонтер зло ощерился и, кипя гневом, проломился через густой кустарник, служивший для того, чтобы вход в этот приют скорби и смирения не был виден со стороны аллей императорского парка. Ну так и есть! Оба урода были здесь. Ятаганы обоих были воткнуты в землю, а оба героя со снятыми доспехами возлежали возле костра на плащах из шкур и, пуская слюни, вожделенно пялились на то, как доходит до кондиции мясо, насаженное на вертел. Эгмонтер присмотрелся и… разозлился еще больше. Судя по цвету коры, вертел был изготовлен из тонкого ствола южной агавеи, срубленной в расположенном в десятке шагов отсюда павильоне императорской галереи. Этим придуркам даже не пришло в голову, что агавея, которую они пустили на вертел, была одним из самых дорогих растений оранжереи. Эгмонтер знал, что саженец этой самой агавеи был куплен смотрителем императорских парков пятьдесят лет назад за невероятную сумму в двести золотых.

Эгмонтер выбрался из кустарника и выпрямился во весь свой ставший теперь совсем немаленьким рост перед правым орком. Но тот отреагировал не так, как надеялся бывший герцог. Он досадливо скривил морду и с раздражением пробасил:

— Ыхга, уди! — сопроводив слова небрежным движением лапы. Этого Эгмонтер стерпеть не смог. Его лицо налилось кровью, а руки сами собой вскинулись вверх, сложившись в спусковой аркан. В следующее мгновение из его раскрытых ладоней прямо в морду орку ударила струя мерцающего фиолетового пламени. Орк отчаянно завизжал, подпрыгнул и, ухватив ятаган, бросился прочь прямо сквозь кусты, проломив в них изрядную просеку. Второй недовольно заворчал, но тут же притих и отодвинулся чуть в сторону, не придерживая, однако, никаких поползновений оставить незаконное занятие и вернуться на пост. Вероятно, наивно считал, что злой Ыхга, больно наказав одного, достаточно удовлетворил свою несносную натуру и теперь даст славному орку спокойно удовлетворить свой голод добрым мясом, уже почти дошедшим до степени готовности. Но Эгмонтер не позволил сбыться его столь простым и логичным (на его взгляд) надеждам. Он окинул орка свирепым взглядом и повелительным жестом указал на двери из железного дерева. Орк заворчал, но после столь наглядного урока, полученного соратником, испытывать терпение несносного Ыхги не рискнул. Поэтому он встал, бросил прощальный взгляд на мясо, сглотнул и, сердито ворча себе под нос, двинулся в указанную сторону. Эгмонтер проводил его яростным взглядом, а затем повернулся к костру и с каким-то почти оргазмическим наслаждением засветил по нему здоровенным, почти полуметровым в диаметре фаерболом. Полыхнуло так, что он даже на пару мгновений ослеп. Снег вокруг костра испарился, а ветки кустарника задымились и скукожились. Из-за кустарника донесся разочарованный вой. Оба незадачливых охранника оплакивали сгоревшее угощение. Эгмонтер скривил рот в мстительной ухмылке, двумя фаерболами превратил в пепел остатки женской одежды, грязной, окровавленной кучей валявшиеся в нескольких локтях от костра, и аккуратно срезанный скальп с рыжей косой, после чего неторопливо вернулся к дверям из железного дерева.

Орки встретили его угрюмыми взорами. Второй даже попытался обнажить клыки в злобной гримасе, но Эгмонтер остановился и смерил его ледяным взглядом, так что тварь тут же увяла. Задавив бунт в зародыше, бывший герцог извлек из болтающегося на поясе кошеля длинный бронзовый ключ со сложной бороздкой, ясно выдающей его гномье происхождение, вставил его в замочную скважину и дважды повернул. Дверь вздрогнула и медленно приоткрылась.

Эта лестница была не в пример грязнее и запущеннее, чем все остальные, по которым ему приходилось спускаться и подниматься во дворце. Но, в отличие от тех, именно по этой Эгмонтер спускался с нескрываемым удовольствием, несмотря на вечную сырость и острые выщерблины на ступенях. Вот и сейчас, стоило ему преодолеть пару витков узкой винтовой лестницы и достичь небольшой камеры, облицованной битым красным кирпичом, как его настроение заметно улучшилось. Сняв с подставки масляную лампу со слегка закопченным стеклом и двумя фитилями, Эгмонтер щелчком пальцев зажег фитили и, приподняв ее над головой, двинулся вперед по мрачному коридору со сводчатым потолком все из того же красного кирпича.

Преодолев короткий коридор, он остановился у двери, также изготовленной из железного дерева и отличающейся от той, у которой Эгмонтер оставил орков-охранников, только несколько меньшими размерами. Полюбовавшись на эту дверь, он вновь сунул руку в кошель и выудил оттуда ключ, очень похожий на прежний. Сунув ключ в замочную скважину, бывший герцог повернул его три раза и с нескрываемым удовольствием толкнул тяжелую дверь.

Человек, висевший на пыточном щите, прочно закрепленном на стене камеры, поднял голову и посмотрел на него мутным, усталым взглядом. Эгмонтер несколько мгновений полюбовался на эту приятную его сердцу картину, а затем довольно произнес:

— Ну что, Лагар, ты не передумал?

Человек на пыточном щите несколько мгновений молча мерял его равнодушным взглядом, а затем разлепил спекшиеся губы и хрипло спросил:

— Это была Ирана?

— Кто? — нахмурившись, переспросил Эгмонтер, не поняв вопроса.

— Они поймали Ирану?

Эгмонтер наморщил лоб, все еще не понимая, о чем идет речь, а затем его осенило. Ну конечно, этот идиот спрашивает о той девке, которая не нашла ничего лучшего, как попасться в лапы оголодавших орков. Похоже, именно ее они жарили на том вертеле из агавеи… Вот только откуда Лагару-то об этом известно? А-а-а, наверное, несчастная сильно орала… Так сильно, что было слышно даже здесь. Немудрено. Орки любят освежевывать «доброе мясо» еще живым. Вот только откуда это распятое тело могло узнать имя несчастной?… Видимо, все эти размышления отразились на его лице либо Лагар сам пришел к сходным выводам, потому что он с трудом вздохнул и произнес:

— Бедная девочка…

Эгмонтер злобно вскинулся.

— Тебе бы стоило лучше подумать о себе, Лагар.

Но бывший первый министр императора искривил губы в ядовитой усмешке:

— Этак ты скоро окажешься в полном одиночестве, Эгмонтер.

Бывший герцог раздраженно вскинул подбородок, но в следующее мгновение до него дошло, ОТКУДА орки могли взять эту девку, и он раздраженно выругался. Ну конечно! Они сцапали и разделали служанку, что носила заключенным воду и еду. Лагар наблюдал за ним все с той же усмешкой.

— Что, Эгмонтер, все идет не так, как ты себе напредставлял, когда затевал свое подлое предательство?

— Заткнись, Лагар, — раздраженно прорычал Эгмонтер…

Он наслаждался этим чувством всемогущества всего несколько мгновений, а затем прямо перед ним там, где на мраморном полу отпечатался силуэт истлевшего под потоками чудовищных энергий тела императора, возникло стремительно кружащееся марево. И Эгмонтер почувствовал, что это марево вытягивает из него силы. Причем с каждым мгновением все больше и больше, больше и больше! Этого… не могло быть! Эгмонтер зло зарычал. Он был совершенно уверен, что правильно провел ритуал. И теперь сила и мана должны были просто переполнять его. А между тем он чувствовал, как это непонятное марево не только отобрало у него всю энергию, излившуюся в процессе ритуала, в котором был принесен в жертву самый могущественнейший из людей, но и вытягивает из него его собственные силы. Так, что он уже даже с трудом удерживается на ногах.

— Кто-нибудь, доберитесь до короны!

Эгмонтер с трудом повел глазами, пытаясь разглядеть, кто это командует здесь столь властным голосом, и едва не заскрипел зубами. О темные боги, Элиат Пантиопет! Только его не хватало! И откуда он мог взяться? Эгмонтеру же совершенно точно доложили, что Верховный маг должен находиться на пути в Университет. Он перевел взгляд на воронку. Так вот, значит, чьих это рук дело… В этот момент слабость стала совершенно невыносимой, герцог почувствовал, что его ноги подгибаются, и он со стоном рухнул на пол императорской спальни. Неужели всё: усилия, страдания, многолетние поиски — окажется бесполезным?

— Да скорее же! Еще минута, и я не смогу его удержать!

Несмотря на свою полную беспомощность, Эгмонтер внезапно почувствовал слабую надежду. Так, значит, эта воронка, вытягивающая из него силы, вовсе не порождение Пантиопета!

Один из гвардейцев, ворвавшихся в спальню, опасливо поглядывая на воронку, двинулся вперед. Он сделал шаг, другой, опустился на колени и потянулся руками к короне, небрежно валяющейся в углу спальни на сваленных в кучу остатках балдахина. Краешек его рукава буквально на палец оказался за линией защитной пентаграммы. Из бешено вращающегося марева раздался чудовищный по силе торжествующий рев, и в следующее мгновение гвардейца с гулким звуком втянуло внутрь марева.

— А-а, саккараш! — прошипел Пантиопет и, вскинув руки, закричал. — Назад! Всем назад! Зайти мне за спину!

Но было уже поздно. Марево внезапно увеличило скорость вращения, превратившись в вихрь, а затем послышался треск, как будто кто-то разорвал огромный кусок ткани, и на его месте возникла огромная черная фигура. Пантиопет что-то закричал, но его уже никто не услышал. А Эгмонтер почувствовал, что в тот самый момент, когда послышался треск, из него вытянули последние остатки сил. Он судорожно вздохнул, дрыгнул ногами, и его глаза закатились. Он даже не почувствовал, что мышцы заднего сфинктера и мочевого пузыря сделали то, что обычно происходит в момент смерти человека…

— Ты! — зло продолжил бывший герцог. — Ты обречен и прекрасно знаешь об этом. Ибо никто, ты слышишь, Лагар, НИКТО не может противиться воле БОГА! Единственного бога в этом мире! И вместо того чтобы понять это, смириться и попытаться спасти свою жалкую душонку, склонившись перед новым ГОСПОДИНОМ этого мира, ты корчишь из себя невесть что. Ты думаешь, я поверю в эти ваши басни насчет дворянской чести? — Он саркастически расхохотался. — Ты что, забыл, что я тоже владетель домена? И что прекрасно знаю, как вы всю дорогу обделывали свои делишки в Палате пэров, вспоминая о дворянской чести только для того, чтобы пустить пыль в глаза простолюдинам! — Эгмонтер замолчал, потому что у него не хватило дыхания. А Лагар в ответ на его страстную тираду равнодушно отвернулся и прикрыл глаза.

— А-а-а, я знаю, — заговорил вновь Эгмонтер, — ты просто завидуешь мне! Я получил то, о чем вы, мелкие людишки, считавшие себя благородными господами и могучими магами, даже не могли и мечтать. Я — бессмертен! Я — могуч, могуч настолько, насколько никогда не был могуч ни один император! Я покорю весь этот мир и брошу его к ногам моего повелителя! А вы… вы сгинете. И скоро. — Он злобно рассмеялся. — О-о, если бы ты знал, что готовит мой повелитель тем, кто будет упорствовать в своем упрямстве, ты на коленях молил бы меня умертвить тебя раньше… — Он собирался сказать еще многое, но тут со стороны пыточного щита послышался тихий усталый голос:

— Ползи прочь, червяк, надоел…

Эгмонтер выскочил из камеры с перекошенным от ненависти лицом. Ну что за день сегодня! Все, все против него. Он стремительно проскользил по коридору, раздраженно швырнул на полку лампу, отчего та ударилась о стену и скатилась на пол, звеня разбитыми стеклами, и начал подниматься вверх по лестнице. В этот момент сверху послышался скрип входной двери и грубый орочий голос произнес:

— Э, Ыхга, иди! Господин!..

Бывший герцог притормозил и заскрипел зубами. Ну вот, еще и это… Нет, надо успокоиться. Являться к повелителю с таким настроением — себе дороже.

— Э, Ыхга! Ты где?

Эгмонтер зарычал. Не-ет, здесь ему не успокоиться…

Когда Эгмонтер очнулся, в спальне никого не было… Вернее, не было никого из людей. Потому что внутри защитной пентаграммы мрачно возвышалась чудовищная фигура, лишь отдаленно напоминавшая кого-то вроде человека или скорее орка. Она была в высоту не меньше двух человеческих ростов, руки и ноги обвивали могучие мышцы, а свирепая морда, отдаленно напоминавшая то ли кабанью, то ли медвежью, являла собой воплощенную брутальность. Несколько мгновений Эгмонтер лежал неподвижно, стараясь сообразить, как бы незаметно покинуть спальню бывшего императора. Теперь ему стало абсолютно понятно, что ритуал прошел совершенно не так, как планировалось. И вместо того чтобы собрать силу императора и, обратив ее темной стороной, что многократно бы усилило ее, впитать в себя, мгновенно став не равным, а самым сильным магом этого мира, более могущественным, чем даже Светлая владычица, он призвал в этот мир… кого? Эгмонтер невольно зажмурился, моля всех богов, какие только могли его услышать, чтобы это был не Ыхлаг, могущественнейший из темных богов, Отец боли, Властитель ужаса и прочая, прочая, прочая…

— Ты кто, червяк? — пророкотал под сводами спальни громкий голос.

Эгмонтер дернулся и, испуганно вытаращившись, уставился на обратившееся к нему божество.

— Й-а… герцог Эгмонтер, о повелитель. Я склоняюсь перед вашей мощью.

— Ну так склонись.

Эгмонтер резко дернулся, пытаясь как можно быстрее вскочить на ноги, но ноги пока слушались плохо. К тому же оказалось, что к столь ревностному исполнению повелений этого явно очень могущественного существа имеется еще пара препятствий, одно из них сейчас заполняло его штаны, а в луже второго он крайне неудачно поскользнулся и… опрокинулся уже на живот, замочив и измарав переднюю, до сего момента относительно чистую часть камзола. Впрочем, как оказалось, упал он, наоборот, очень удачно. Во всяком случае, это могущественное существо достаточно благосклонно отнеслось к тому, что он распростерся перед ним ниц.

— Хорошо, Ыхлаг доволен. Как ты здесь оказался?

— Я… был тем, кто помог тебе вернуться в наш мир, о великий Ыхлаг!

— Ты?! Червяк?

Бог недовольно заворчал, отчего хрустальные подвески в люстре мелко задрожали.

— Так это ты запер меня в этой пентаграмме, червяк?

— Но… — Эгмонтер почувствовал, как его до самых кончиков ногтей пробирает дрожь. О темные боги, это все-таки Ыхлаг. И он недоволен им!

— Я не знал! Я не хотел! Я… меня научили шаманы троллей! Они сказали, что… — Его язык молотил сам по себе, а он лихорадочно пытался понять, как выпутаться из этой ситуации. Как отвести от себя гнев бога…

— Ладно, червяк. Я дозволю тебе служить мне. Тем более что ты уже однажды послужил мне тем, что помог вернуться. А пентаграмма… скоро я избавлюсь от нее. — Ыхлаг повернулся и, протянув лапу, ухватил корону императора, валяющуюся там же, где Эгмонтер видел ее последний раз, на смятых остатках балдахина. — Вот, возьми и спрячь. Нужно будет отправить ее… за долгую воду. Не знаю, как это у вас сейчас называется. И там уничтожить. Тогда я смогу выйти за пределы пентаграммы. А сейчас… — Он воздел лапы вверх и надсадно заревел. И в то же мгновение в холле завертелся вихрь, очень похожий на тот, из которого появился он сам. Только больше. И из этого вихря валом повалили орки.

Ыхлаг на мгновение снизил мощь рева и коротко пророкотал приказ. Эгмонтер достаточно хорошо знал орочий язык, чтобы понять, что Ыхалг приказал оркам:

— Вперед, убейте всех, кто с оружием! Захватите этот город!

Орки взревели и бросились наружу, а из вихря валили все новые и новые…

Эгмонтер молча наблюдал за происходящим, мечтая только о том, чтобы выбраться из этой комнаты и добраться до ближайшей ванной. А Ыхлаг все ревел и ревел. Эгмонтер пошевелился, стараясь принять такую позу, чтобы липкое и мокрое в штанах не доставляло столько неудобств. Рев не прекращался. Эгмонтер набрался наглости и сделал короткий шаг назад, постаравшись незаметно опереться о стену. А рев продолжался. Эгмонтер раздраженно скривился и, плюнув на все, стянул с себя штаны и принялся торопливо обтирать ноги от липкой, вонючей субстанции. Рев не умолкал. Эгмонтер отбросил изгвазданные штаны и огляделся. Почти всю материю в спальне они сожгли, еще когда делали огненный барьер перед входной дверью. Остались разве что изрезанные остатки балдахина. Эгмонтер осторожно обошел защитную пентаграмму с ревущим Ыхлагом, подобрал кусок балдахина и принялся с новым ожесточением вытирать ноги и низ туловища. И именно в этот момент Ыхлаг замолчал. Вихрь в холле тут же исчез с легким шипением. Эгмонтер замер как был. Без штанов, по ногам размазаны остатки мочи и кала. Крайне дурацкое положение, особенно для того, кто привык повелевать и властвовать… Темный бог опустил лапы и медленно повернул морду в сторону Эгмонтера. Несколько мгновений он рассматривал его, а затем пророкотал:

— Тебя надо как-то отметить. А то те, кто преданны мне кровью и родом, могут убить тебя, обознавшись.

— Я… э-э, думаю, — начал Эгмонтер, но Ыхлаг совершенно не собирался выяснять, что же такое думает его новоиспеченный слуга и раб. Он вдруг радостно оскалился и пророкотал.

— А-а, знаю… червяк!

С этими словами бог вновь воздел лапы, и в следующее мгновение Эгмонтер почувствовал, как его будто выворачивает наизнанку. Он попытался заорать, но грудные мышцы отказались ему повиноваться, и потому из его горла вырвался только сдавленный, сиплый хрип. А затем он снова потерял сознание…

Повелитель ждал его там же, где он увидел его в первый раз — в бывшей спальне императора. Конечно, сейчас обстановка в ней совершенно не напоминала тот бардак, что царил тогда, когда Эгмонтер впервые увидел своего повелителя. Стены и пол были отмыты от крови, вдоль стен стояло множество треножников, на которых курились благовония, а прямо перед повелителем возвышалась подставка, на которую дважды в день двое слуг устанавливали чашу, наполненную свежей, дымящейся кровью. Эгмонтер не знал, так ли он все устроил, ибо весь антураж был взят им из старого свитка, в котором описывалась внутренняя обстановка святилища какого-то темного бога, разгромленного гвардейцами императора лет этак тысячи полторы назад. Вполне возможно было, что древний летописец все это выдумал, чтобы еще более подчеркнуть мерзкую сущность того, которому поклонялись. Но во всяком случае, когда он все это здесь устроил, никакого неудовольствия повелитель ему не выказал.

Эгмонтер плавно скользнул в бывшую спальню и склонился в самом учтивом поклоне, который только смог изобразить.

— Ты нашел того, кто должен заняться короной, червяк? — пророкотал бог.

— Пока нет, господин. Орки не слишком умелые помощники, когда речь идет о том, о ком я вам рассказывал. Беневьер чрезвычайно ловок.

— Поторопись. Я устал быть привязанным к одному месту. У меня много дел в этом мире.

— Да, господин.

— Иди.

Эгмонтер склонился еще ниже и тихо выскользнул наружу, стараясь не смотреть в тот угол, где пришел в себя в последний раз за тот долгий день…

Он очнулся все там же, в углу, рядом с обрывками балдахина. Эгмонтер судорожно вздохнул, затем еще. Легкие работали. Он поднял руки. Руки были на месте. Его руки с ухоженными ногтями (и застрявшими под этими ногтями остатками его собственного кала, ну да какое это имело значение). И еще его переполняла сила! Он чувствовал это! Эгмонтер восторженно замер. Он смог! У него получилось! Пусть не совсем так, как он планировал, но он стал-таки самым могущественным человеком этого мира… Охваченный воодушевлением, бывший герцог, а ныне могущественнейший из людей этого мира попытался вскочить на ноги и… почувствовал, что что-то не так.

— Хорошо, червяк. Теперь тебя точно не смогут перепутать, — довольно пророкотал голос бога. А Эгмонтер ошарашено пялился на низ туловища. На то место, где раньше начинались его ноги. Ног не было! Вместо них прямо от пупка вниз тянулось толстое мясистое тело, представлявшее собой длинный, метра три, хвост, как у червяка, только покрытый розовой, в мелких волосиках, человеческой кожей. Эгмонтер несколько мгновений растерянно смотрел на этот свой хвост, а затем поднял вверх округлившиеся от ужаса глаза и тоскливо и пронзительно завизжал…