Глава 18
Всякий поступок, являющийся результатом суеверия или объясняемый суеверными представлениями, есть магия.
Альфред Леманн
В «Олене» Свенельда не оказалось. Недолго думая, Харальд снял комнату и пошел бродить по городу. Сидеть в жарком душном зале или в одиночестве куковать в комнате не хотелось.
Он шел без цели и смысла, вокруг разговаривал смеялся и пел Бабиль, из окон выплывали запахи готовяшейся пиши, шныряли уличные мальчишки, и при их виде рука сама собой придерживала кошель. Ведь срежут, да еще и гадость какую-нибудь к поясу привесят.
В городе, судя по всему, давно не было дождей. Сапоги поднимали желтую пыль, которая немилосердно ела горло и глаза. Хотелось чихать, и зрение туманилось из-за невольно выступающих слез.
Вскоре Харальд забрел в ту часть города, в которой ранее не был. Миновал улицу, почти целиком заполненную домами кожевников с ее резким, бьющим в нос запахом, и оказался на берегу небольшой речушки или, скорее, крупного ручья, что с неторопливым журчанием бежал на запад, к реке.
Зрелище прозрачной текущей воды неожиданно оказалось завораживающим. Харальд просто не мог оторвать глаз от бликующей жидкости, переливающейся маленькими радугами под солнечными лучами. В глубине смутными тенями носились рыбешки, на самом дне шевелили длинными тонкими пальцами водоросли.
От созерцания его отвлекли звуки человеческих голосов. Харальд поднял голову и принялся оглядываться.
Чуть ниже по течению, в тени ивы, что свесила гибкие ветви, усеянные продолговатыми темно-зелеными листьями, до самой земли, стояли двое. Столь неподвижно, что Харальд поначалу их попросту не заметил.
Им же, судя по всему, было глубоко все равно, смотрит на них кто-нибудь или нет. Типичная парочка городских влюбленных. Парень, высокий и стройный, судя по одежде — мастеровой, и девушка, почти девочка, скорее всего — дочь богатого ремесленника или средней руки купца.
Они стояли, держась за руки, и парень что-го говорил подруге, горячо и страстно. В пылу беседы чуть повысил голос, из-за чего Харальд и обратил на парочку внимание.
Девушка в первый момент показалась очень похожей на Асенефу. От сходства перехватило дыхание, но даже когда Харальд присмотрелся и понял, что обознался, ноющая боль, что ударила в сердце с силой конского копыта, осталась.
Чувствуя неловкость, он отвернулся и принялся вновь глядеть на воду. Взгляд уцепился за торчащую из воды черную скрюченную корягу, похожую на толстый искривленный палец. Несколько мгновений Харальд приглядывался к ней, а затем его посетила неожиданная мысль — что он сам подобен такой коряге, застывшей посреди потока жизни, который безостановочно продолжает двигаться вперед, несмотря на все завихрения, образуемые вот такими корягами, гордо именующими себя Владетелями. Ведь эти двое на берегу знают о жизни куда больше, чем самый мудрый из магов, ведь они сами этой жизнью являются…
На миг возникло страстное желание швырнуть висящую на плече сумку с книгой в воду, словно этот подарок богов в чем-то виноват. С яростным хрипом Харальд протянул руку, желая выполнить намерение, но силы мгновенно оставили его, а книга словно примерзла к спине.
На несколько мгновений зрение помутилось, а когда вернулось, то маг обнаружил, что по-прежнему стоит на берегу, покрытый потом, и бессмысленно пялится на воду. Под ивой уже никого не было, влюбленные сбежали, решив, скорее всего, что пришедший к ручью человек — сумасшедший.
Невесело улыбнувшись, Харальд спустился к самой воде и умылся, с трудом ворочая тяжелыми, словно бревна, руками. Мысли путались, но одно было понятно — от книги избавиться просто так не получится. Да и зачем? Разве это что-то изменит? Если даже он сможет ее выкинуть, то через месяц пожалеет об этом.
После умывания выяснилось, что он простоял на берегу довольно долго. Покрасневшее от натуги светило клонилось к горизонту, и жара немного спала. Пора было идти в «Олень».
До постоялого двора Харальд добрался быстро. Миновал свежее пятно конского навоза, мощно пахнущее и жужжащее мухами, и вошел в низкую, темного дерева дверь.
Окинул зал усталым взглядом, но, не обнаружив никого в капюшоне, собрался было пойти к себе в комнату, как откуда-то сзади, из-за спины раздался мощный, хорошо знакомый голос:
— И что, родовитый Харальд даже не выпьет со мной?
Харальд резко обернулся. На него с легкой усмешкой на красном одутловатом лице смотрел высокий, толстый мужчина. Длинные темные волосы его свисали на плечи, карие глаза смотрели серьезно, противореча улыбке.
— Ну? — сказал он после непродолжительного молчания. — Сидя разговаривать удобнее.
— Да, — ответил Харальд и послушно опустился на предложенное место. — Непривычно видеть тебя вот так, в открытую.
— Мне тоже непривычно. — Свенельд вновь улыбнулся и посмотрел на свои большие, типично крестьянские ладони, лежащие на столешнице, словно они его смущали. — Но не все же время скрываться?
— Гм, — Харальд привычным уже жестом дернул себя за бородку. — Скорее уж имеет смысл прятаться до последнего, чтобы никто так и не узнал истинной внешности.
— Укрываться нужно от тех, которые знают, кто ты такой, — заговорщицки прошептал Свенельд, наклонившись к собеседнику. Такое поведение настолько не вязалось с его обликом, чю Харальд на миг опешил.
— Да, — только и смог он сказать.
— Появись я здесь в капюшоне, — продолжил шептать краснолицый Владетель, — все бы сразу поняли, кто я есть. А сейчас мне этого не хочется. Я почти от самого дома еду открыто, и никто даже не подозревает, кто я на самом деле.
— Дом. — На Харальда нахлынула тоска, он неожиданно ощутил, что давно не имеет того, что люди называют этим словом. Глаза Свенелъда напротив казались двумя темными пещерами, в каждой из которых горит по костру.
Старший из магов смотрел серьезно и внимательно без тени усмешки, и за взглядом этим сквозил интерес, почти не скрываемый.
— Да, — сказал Харальд, усилием воли отгоняя эмоции. — Я хотел бы знать, зачем ты меня сюда позвал'1 Ведь все можно было решить без личной встречи.
— Мной двигал интерес. — Сверкнули меж толстых губ чревоугодника большие белые зубы. — Я очень хотел посмотреть на тебя, понять, кто ты такой и верны ли мои подозрения.
— Веская причина, чтобы проехать не одну сотню верст. — Что удивительно, Харальд не чувствовал себя уязвленным, узнав, что его собирались изучать. — Однако я могу ее понять…
— Еще бы. — Свенельд зевнул, мощно, не стесняясь. — Это единственная причина, которую ты, вероятнее всего, способен понять.
— Почему? — Харальд похолодел, осознав, что некто другой проник в его сущность опасно глубоко.
— А потому, что ты в себе успешно убил многие страсти, но интерес к знаниям оставил. Именно жажда познания сделала тебя тем, кто ты есть на настоящий момент.
— Кем же? — Харальд ощутил, что злится, и было это неприятно.
— На мой взгляд, — прищурившись, словно барышник, оценивающий лошадь на рынке, объяснял Свенельд, — ты похож на пыльный мешок, набитый старым, никому не нужным хламом. Еще несколько лет — и мешок лопнет, оттого, что прогнили швы, и перестанет существовать.
— Ты пророчишь мне смерть? — Харальд нахмурился. — Я умирать не собираюсь!
— Никто в этом мире не собирается умирать. — Краснолицый маг потер руки и мягко улыбнулся. — Но все это делают. Рано или поздно. Ты погибнешь скоро, это я знаю. Ты выглядишь слишком изношенным, даже не столько телесно, сколько внутренне. Не пройдет и нескольких лет, как ты либо сам себя убьешь, либо тебя погубят твои магические знания — не правильно исполненное заклинание, например.
— Это очень похоже на правду, — сказал Харальд тихо. — Я уже очень давно не чувствую себя живым. А вот почему — никак не могу понять.
— Путь мага не так прост, как думают многие, — покачал головой Свенельд, внимательно глядя на собеседника. — Пытаясь идти по нему, ты от многого должен отказываться, и магия уродует почти всех, кто рискует с ней связываться.
— Уродует? — переспросил Харальд.
— Да, — махнул здоровенной лапищей Свенельд. — Почти все, кто сумел добиться статуса Владетеля, сломаны как люди. Ты же сам видел: один дрожит от страха в своем подземелье, другой полон безумных идей, третий, которого ты не знаешь, мечтает живьем перенестись в мир ангелов. Ненормальные. Изуродованные Они не способны получать удовольствие от жизни, спокойно воспринимать ее. Не все из магов таковы, но большинство. Но с тобой дело обстоит еще хуже. Ты, насколько я понимаю, был готов к излому с самого начала.
— Но почему так? — Харальд вцепился в стол с такой силой, что дерево затрещало. — Я всего лишь желал многое узнать, хотел стать магом, настоящим!
— Вот оно, то, что уродует, — хотел. Желание, особенно сильное, приводит для мага только к неприятностям, в особенности если маг является Владетелем. Олав хотел всего лишь безопасности — и он поплатился. Хельга желала власти над мужчинами — она бесславно погибла. Иссахар мечтал доказать всем, что он нормален, для чего распускал байки на тему «магия — только для уродов» — и что с ним сейчас? Подумай об их печальной судьбе, ведь твоя грозит стать еще печальней…
— Я не боюсь смерти! — бросил Харальд презрительно. — И перестань каркать!
— Я вынужден. — Свенельд посмотрел куда-то в сторону и резко сменил тон. — Пожалуй, нам надо что-нибудь взять, а то неудобно сидеть за пустым столом.
Харальд молча ждал, пока собеседник подзывал хозяина и о чем-то с ним договаривался. Принесли жаркое, вино в высоком кувшине.
— Откуда оно здесь? — поразился Харальд, распробовав, каким напитком их потчуют.
— О, в «Олене» есть многое, за что я его и люблю. Исав, хозяин сего заведения, ухитряется доставать все, что душе угодно, — ответил Свенельд, увлеченно вгрызаясь в мясо. Ел он с таким аппетитом, что Харальд не смог не присоединиться.
За жарким последовала грибная запеканка, за ней рыба, за рыбой еще что-то, и возобновить разговор маги смогли, лишь когда за окнами стемнело и над столами поплыл смолистый запах горящих факелов. Народу в «Олене» не прибавилось, что Свенельд объяснил высокими ценами.
— Это не кабак для наемников и прочей швали, — сказал он, ехидно улыбаясь. Харальд промолчал.
Заговорил он лишь после второго кувшина вина, когда горький осадок, оставшийся от накопившихся за день эмоций, немного смягчился.
— В чем же причина того, что мы все ломаемся? — задал он вопрос.
Благодушное после обильной трапезы лицо Свенельда приняло задумчивый вид:
— Как ты понимаешь, ничего нельзя сказать точно, и тут даже боги, если соизволят ответить на твой вопрос, немногим посодействуют. Я могу лишь выдвигать версии.
— Да, я понимаю.
— Наша магия, — голос краснолицего Владетеля вдруг стал до тошноты занудливым, — то есть человеческая, большей частью основана на обращениях к четырем стихиям, суть мироздания составляющим. Это любому колдуну-недоучке ясно. Маг, творя заклинания, обращается к стихиям и сам потихоньку становится стихией.
— Как? — Харальд скептически хмыкнул.
— Он обретает способности причинять те же разрушения, что и природа, и теми же самыми способами — сжигать, топить, обрушивать, сдувать. — Свенельд был серьезен, словно на похоронах. — Только его разрушительная сила гораздо больше, чем у стихий в естественном, если можно сказать, состоянии. Даже «уплотнившийся» огневик или водянец не в силах сотворить столько, сколько один-единственный средней руки волшебник.
— Но ведь магия способна и созидать! — Харальд ощущал насущную необходимость возразить, сказать что-либо против той неумолимой логики, что обрушивал на него обладатель могучего тела и темных проницательных глаз.
— Ты прав, — подтвердил Свенельд. — Но созидательных заклинаний в сотни раз меньше, чем разрушительных, да и используются они очень редко. Зачем мы вызываем обитателей иных миров? В основном затем, чтобы натравить их друг на друга!
— Ладно-ладно, убедил, — поспешно поднял ладони Харальд.
— Но ведь стихия в нормальном ее состоянии не имеет желаний. Она ничего не хочет! — Свенельд воздел похожий на сосиску указательный палец и назидательно потряс им. — Пожар не выбирает, какой дом ему спалить, а какой оставить, землетрясение разрушит все замки на обширной территории, не деля их на своих и чужих! В отличие от людей, ставших стихией! Они-то от желаний не отреклись. И сама сущность той силы, которой овладели маги, вступает в противоречие с простыми человеческими чаяниями, которых большинство из них не чуждо. В результате — невидимый другим излом.
— А ты сам? — поинтересовался Харальд. — Избежал этого?
— Да, — одутловатое лицо расцвело шаловливой улыбкой. — Так уж получилось. У меня почти нет желаний, по крайней мере сильных, охватывающих все существо. Мои потребности очень малы, и только в связи с этим я протянул столь долго в качестве Владетеля.
— А в чем причина того, что ты пророчишь мне столь нехорошую будущность? Даже хуже, чем у, прочих? — Задать вопрос оказалось нелегко. Харальд выдернул его из себя, как стрелу из раны.
— Она в том, — произнес Свенельд торжественно, — что для удовлетворения своей страсти ты воспользовался вещью, совершенно неподходящей для человека.
Сумка с книгой, лежащая на табурете рядом с Харальдом, шевельнулась, и ему послышалось тонкое, но очень ядовитое шипение. С некоторым усилием преодолел он искушение схватить подарок богов и бежать отсюда.
— Вот, смотри, что она уже с тобой сделала! — от краснолицего мага не укрылись эмоции собеседника. — И дальше будет только хуже.
— Ты думаешь? — Харальд обнаружил, что дышит, как загнанная лошадь, а по лицу крупными холодными каплями стекает пот.
— Несомненно. — В голосе Свенельда вдруг появилась неуверенность. — У меня есть, способ, с помощью которого я могу… узнавать о подобных вещах. Но если ты сможешь показать мне это, то я смогу сказать больше.
Произнесено все это было очень мягко, но Харальд мгновенно напрягся, словно ему, родовитому, предложили поработать на скотном дворе.
— Ладно, — после некоторой борьбы сказал он, сдерживая рвущиеся с губ злые слова. — Я попробую.
Застежки не желали расстегиваться, а обложка оказалась скользкой, будто рыбья чешуя, едкий холод заставлял пальцы отдергиваться, но Харальд все же сумел выложить непокорный фолиант на стол.
По его поверхности, сиреневой на этот раз, ползло несколько крупных алых пятен, и десяток клякс поменьше — охряных, желтых и зеленых.
— Да, — произнес Свенельд, нервно сглотнув. — Если это то, о чем я думаю…
— Книга Жажды, — мрачно ответил Харальд, внимательно наблюдая за своим сокровищем: вдруг убежит! — Но где я ее добыл — не спрашивай, все равно не отвечу.
— Это, пожалуй, — неторопливо рассуждал краснолицый Владетель, явно пребывая в растерянности, — не совсем то, чего я ожидал. Но из того же ряда.
— И что ты теперь можешь сказать? — спросил Ха-ральд, чувствуя себя очень неуютно. Словно муж, на глазах у которого раздевают взглядом любимую и красивую жену. — Если ты посмотрел, я ее уберу.
— Да, конечно, — согласился, глянув в беспокойно бегающие глаза собеседника и отметив его трясущиеся руки и дергающееся лицо, Свенельд.
С облегченным вздохом Харальд упрятал тяжелый том обратно в сумку и спросил почти спокойно.
— Что, эта… вещь так опасна?
— Не то чтобы, — задумчиво произнес, наморщив лоб, Свенельд. — Просто она настолько чужеродна нам, обитателям Среднего мира, что представляет угрозу для нашего существования. Она полна холодной и чуждой нам силы и обладает собственным разумом, очень далеким от человеческого, демонического и даже ангельского.
— И что, она сознательно влияет на меня так, чтобы навредить?
— Совсем нет, — покачал головой Свенельд. — Просто своим существованием рядом с тобой, своей чуждостью она оказывает воздействие на твои рассудок и поведение. Чем чаще ты пытаешься утолять из нее жажду знаний, тем сильнее это воздействие. Тебе сейчас уже наверняка мерещатся всякие глупости относительно книги?
— Да, есть, — опустил голову молодой Владетель. — И долго обходиться без нее я не могу.
— То-то и оно. — Вздох собеседника Харальд принял бы за сочувственный, не исходи он от мага.
— Можешь что-нибудь посоветовать? — спросил он. — Как с этим справиться? Просто избавиться от книги я не смогу, одна мысль об этом ужасает. Не читать ее — тоже свыше моих сил.
— Как я могу что-то говорить, если ни разу не был в подобной ситуации? — пожал плечами Свенельд. — Вопрос лишь в том, сколько ты еще продержишься. Предыдущие владельцы этой… гм, штуки, жили не так мало, не являясь, правда, в полном смысле этого слова людьми, даже магами. Они становились чем-то вроде полубогов, ограниченных, злобных и непредсказуемых. Но они все шли к этому охотно, собственной волей. Ты же сопротивляешься, пытаясь остаться самим собой, поэтому твой срок, скорее всего, будет недолог.
— Что же, — согласился Харальд, глубоко вздохнув и попытавшись улыбнуться. — Если времени осталось немного, надо постараться провести его разумно. Завтра мы с тобой заключим мир, а потом я хочу съездить в родной замок. Надеюсь, ты не причинил никакого вреда моему роду?
— Нет. — Могучий Владетель широко улыбнулся. — При чем тут они?
Мир оказалось заключать проще простого. Харальд, истомленный вчерашними перипетиями, проспал до полудня, а когда явился в общую залу, то Свенельд уже ждал его с благостной улыбкой на лице. Пивной дух, шедший от краснолицего Владетеля, не оставлял сомнений в источнике его хорошего настроения.
— Пришел? — пророкотал он приветственно. — Тогда давай мне руку.
— Зачем? — подозрительно поинтересовался Харальд.
— Просто пожми мне руку, — был ответ. — После такого рукопожатия война между нашими Владениями невозможна как минимум год. Даже если один из нас вздумает начать конфликт, все окажется против Него — недовольство вассалов, восстания черни, трудности с набором войска, так что он будет вынужден отказаться от своей затеи.
Харальд пожал протянутую лапищу, в очередной раз поразившись ее размерам.
— Так что я приехал сюда, — снова повторил Свенельд и сделал изрядный глоток из кружки; по лищ его разлилось выражение крайнего довольства, — не только чтобы на тебя поглазеть.
— Да, похоже, — не стал спорить Харалъд, хотя проведенный только что ритуал показался ему очень сомнительным. Наверное, из-за своей простоты, — Когда выезжаем?
— Сегодня. Чего время тянуть? — благодушно ответил Свенельд и замахал рукой в сторону хозяина, требуя очередную кружку пива.
Они ехали вместе до города Сандри, и Владетель, недавно еще считавшийся врагом, оказался прекрасным попутчиком. Путешествовать вместе с ним было легко и приятно. Но каждый вечер, на постоялом дворе ли, или в лесу около костра, Харальду приходилось искать уединения, чтобы раскрыть том с ползучими цветными пятнами на обложке. Если почитать не удавалось, то на следующий день младший из Владетелей становился раздражителен и желчен.
Когда над выросшими впереди крепостными стенами удалось различить флаг — три белые лилии на пурпурном поле, он произнес ядовито:
— Знаешь, Свенельд, меня когда-то чуть не женили на этом гербе!
— Не может быть. — Старший из магов вскинул густые темные брови и захохотал. — И как же ты выкрутился?
— Сбежал.
Расстались они у северо-западных городских ворот, противоположных тем, через которые въехали в Сандри. Свенельд повернул на север, к дому, а молодого Владетеля ждал путь на запад, в родовые земли. В том, что он хочет повидать Дину, Харальд не признался бы никому
— Ну, счастливо, — сказал Свенельд и хлопнул бывшего спутника по плечу так, что тот едва не упал. — Желаю тебе не сойти с ума.
— Интересны твои напутствия! — ответил Харальд с улыбкой. — Счастливо и тебе. Желаю долгого правления.
Владетели улыбнулись друг другу, и вскоре Харальд остался один на желтой пыльной дороге, уныло уходящей за горизонт.
Над миром воцарилась жара, и Харальд ехал по утрам и вечерам, не изнуряя ни себя, ни лошадь. В полдень небо словно теряло цвет, становясь белесым, а расплывчатое пятно солнца обрушивало на изнемогающую землю волны беспощадного зноя. Иногда в вышине начинали клубиться облака, намекая на дождь, пару раз из сизых, устрашающего вида туч доносился грохот, но ни капли воды не пролилось из их толстых утроб. Тучи уползали, словно ленивые небесные горы, и небо вновь очищалось.
Растения в полях и лесах вяли, покрывались пылью, и безумно жужжали среди них расплодившиеся насекомые. Собаки в деревнях жестоко страдали и даже забросили свое извечное занятие — облаивать путников. Лишь лениво шевелили хвостами, да тяжко дышали, высунув длинные языки, и провожали одинокого всадника глазами.
О людях Харальд не привык задумываться, но все же обратил внимание, насколько тощими и изможденными выглядят крестьяне. Черные от загара, они смотрели на родовитого запавшими глазами, и Владетелю становилось очень неуютно под этими взглядами. Невольно он проверял, на месте ли меч, и погонял лошадь.
Один из жарких, изнурительных дней близился к концу, когда из-за поворота показался поселок, в котором стоял дом Дины. Как и в случае с Бабилем, Харальд совершенно не узнавал знакомых когда-то мест. Утешал себя тем, что не был тут много лет.
Медленно, пытаясь восстановить в памяти проведенное здесь время, ехал он по улице мимо больших богатых домов. В какой-то степени вернуться в прошлое удалось, знакомыми показались даже некоторые из виденных лиц, и в тот самый миг, когда Харальд готов был улыбнуться воспоминаниям, сердце его подскочило, словно подстреленный заяц, и далее помчалось в бешеном ритме, чего ни один длинноухий со стрелой в боку проделать не сможет…
На том месте, где ранее красовался постоялый двор «У Ворчуна», было лишь пепелище. Сиротливо торчала уцелевшая печная труба, словно виселицы, возвышались устоявшие столбы. Огню не дали тут одержать полную победу, но все, что можно, было сожжено.
Сглотнув образовавшийся в горле ком, Харальд подъехал ближе. Пепелище было старое, никак не менее нескольких лет, но почему-то никто не позарился на пустующую землю.
«А может, хозяйка ее жива? — мелькнула мысль, породив в душе нечто вроде надежды. — Но тогда почему она сама не попыталась восстановить дом?»
Давя рвущиеся на волю эмоции, Харальд осмотрелся. Со стороны ближайшего огорода на чужака с любопытством таращились несколько загорелых до черноты детских мордашек. Поняв, что они замечены, дети с воплями и писком скрылись в зарослях малины.
Харальд спешился и двинулся в обратном направлении, ведя лошадь в поводу. Такое большое село не может существовать без постоялого двора или хотя бы таверны, где по вечерам могут собраться мужчины выпить пива и вволю почесать языки.
Искомое строение обнаружилось скоро. Неказистое двухэтажное здание с вывеской, изображающей что-то вроде раздувшегося бурого хорька, и надписью «Пляшущий медведь». Харальд окинул сие произведение искусства равнодушным взглядом и отдал повод подбежавшему слуге.
Внутри «Медведя» оказалось сонно, тихо и пусто. Пахло свежим хлебом. Меланхоличный мужчина, по-видимому хозяин, окинул гостя ленивым коровьим взглядом из-за стойки и спросил тонким писклявым голосом:
— Что угодно господину?
— Холодного пива, и быстро, — ответил Харальд с приличествующей родовитому надменностью, окидывая взглядом помещение.
В тишине и покое дремал благообразный старичок, издавая мелодичное посвистывание. Кроме него, никого за столами не было. Время, несмотря на жару, рабочее, народ будет прибывать к вечеру.
К своему удивлению, Харальд быстро получил кружку холодного напитка с плавающей наверху шапкой белоснежной пены, напомнившей о зиме. Хозяин проворно ухватил монету и вновь занял место за стойкой.
Не успел Владетель сесть, как старичок, спавший, судя по всему, не так уж и крепко, оказался рядом.
— Родовитый господин, — сказал он проникновенно. — Да славят вас десятки поколений потомков за храбрость и силу, сделайте милость, угостите старого Хакона. В такое пекло кружка холодного пива — это все, что нужно старому, больному человеку.
Харальд вознамерился было отогнать попрошайку, но взглянул в хитрые, не по-стариковски проницательные синие глаза под кустистыми седыми бровями и передумал.
Стол украсила еще одна кружка с пивом, а хозяин, угодливо кланяясь, удалился.
— Что же, пей, Хакон, — сделал Харальд приглашающий жест и отхлебнул из кружки.
— Ох, благодарю, родовитый господин! — не заставил себя ждать старичина, и вскоре поверх его усов выросли вторые — из пены.
Когда первая жажда была утолена, начался разговор.
— Долго ли ты здесь живешь? — спросил Харальд.
— Да, почитай, всю жизнь, — ответил Хакон, настороженно блестя глазами. — Уже шестьдесят восемь лет!
— Я был тут проездом, много лет назад, — после паузы сказал Харальд. — Вроде тут был другой постоялый двор?
— Совершенно точно, родовитый господин! — всплеснул руками дед. — Приятственное было местечко, сам Торбьерн фон Ахар заезжал туда частенько! Слышали о таком?
— Конечно, — помрачнев, кивнул Владетель. — И что же случилось с тем постоялым двором?
— Сгорел, — сокрушенно вздохнул Хакон. — Когда война была, в тот год, как Владетель Свенельд бунтовщиков усмирял. Забрел в наши земли отряд наемников, им нанятых. Они-то там все разгромили и со жгли…
— А что с хозяйкой? — нетерпение и интерес прорезались в вопросе чужака с такой силой, что старик посмотрел на него с немалым удивлением.
— Вы и ее помните? — спросил он, вскинув густые брови почти на середину плеши. — Да с ней худо получилось…
Вредный дед замолчал, и Харальду хотелось ударить его и заорать: «Ну, скорее! Говори!»
— Эти вояки, — очнулся наконец от задумчивости Хакон, — изнасиловали ее всем скопом. Прямо там, на постоялом дворе. И бросили. Она чудом осталась жива — из пламени вытащили соседи, — но повредилась рассудком. С тех пор живет у двоюродной тетки.
— Где? — требовательно спросил Владетель, и старик съежился под его яростным взглядом. — Где это?
— Да в Малых Первачах, это верст пять на север, по дороге на Фенри, — поспешил ответить Хакон, и едва успел закончить фразу, как странный приезжий вскочил. Стукнула дверь, и вскоре раздалось цоканье копыт. Судя по звукам, всадник лошадь не жалел.
— Сумасшедший! — Хакон выразительно посмотрел на хозяина и принялся допивать пиво. Не пропадать же добру.
Он мчался по указанной дороге, безжалостно погоняя скакуна. По сторонам мелькали деревья, то и дело норовя вцепиться во всадника длинными зелеными лапами. Сама дорога, или скорее торная тропа немилосердно петляла, то поднимаясь на невысокие холмы, поросшие осиной, то спускаясь в ложбины.
В один момент Харальд услышал за спиной раздраженное ворчание, очень далекое, но исполненное воистину исполинской мощи. Обернулся. Сквозь подпрыгивающие кроны удалось разглядеть далекую темно-синюю стену с белой опушкой, едва вздымающуюся над горизонтом. «Неужели будет дождь?» — подумал Владетель и в очередной раз подстегнул лошадь.
Когда, миновав луг с идиллически раскинувшимися на нем бурыми и черно-белыми коровами, он подъехал к деревне, то стена туч закрыла полнеба. В ее фиолетовом, почти черном нутре сверкали молнии, а ворчание перешло в рев. Солнце исчезло, проглоченное небесным чудищем, и в спину всаднику тотчас пахнуло холодом, особенно болезненным после привычного уже зноя.
Остановленный на околице селянине косой на плече долго не мог понять, что от него требуется. Затем яростно замотал кудлатой головой и указал здоровенной лапищей на маленький домик, утопающий в яблонях, из-за засухи почти лишенных завязей.
К домику Харальд приблизился спешившись. Осторожно затянул через невысокий забор. На крыльце, опустив растрепанную русую голову, сидела босая женщина в простом платье, до странности похожем на детское, и что-то бубнила себе под нос.
Пальцем руки она водила по пыли, выводя какие-то каракули.
С немым изумлением взимал Харальд на эту сцену. Словно ощутив взгляд, женщина подняла голову, отбросила свесившиеся на лицо волосы и посмотрела прямо на мужчину.
В ее круглых голубых глазах Харалъд увидал нечто, заставившее его замереть от ужаса. Да, это была Дина, пусть сильно исхудавшая, совсем непохожая на прежнюю уверенную в себе хозяйку постоялого двора. В зрачках ее не было безумия, лишь безмятежное, истинно детское счастье. На краткий миг Харальд даже уловил слова, произносимые распухшими губами:
Цыпа-цыпа, цыпа-цыпа, вот придет с полей…
Цыпа-цыпа, цыпа-цыпа, водичка с неба лей…
Раздался страшный удар громами всполошенно залаяли собаки. С дерева с визгливым криком сорвались две галки и заметались в воздухе паникующими комками черных перьев. На круглом лице безумной женщины появилось выражение испуга, глаза наполнились слезами, и из груди вырвался искренний плач.
Харальд отступал, не чуя под собою ног, до тех пор, пока не уперся в лошадиный бок, и пожилая женщина, что выскочила из дома и начала утешать Дину, его не заметила. А он вскочил в седло и, сам того не заметив, въехал прямо в седую стену ливня.
Очнулся, лишь когда весь вымок и замерз. Огляделся, пытаясь в полутьме, забитой дождевыми струями и освещаемой лишь проносящимися в вышине золотыми огненными стрелами, отыскать убежище. Проситься в чей-то дом не хотелось.
Над головой беспрерывно грохотал гром, а земля просто шипела под ударами миллионов капель, когда Харальд разглядел высокое строение, скорее всего — хозяйственный сарай.
Поспешно слез с седла, распахнул дверь. В нос ударил сильный запах сохнущих трав. Лошадь стояла смирно, пока хозяин вытирал ее, а получив в распоряжение немалое количество сена, принялась жевать, довольно кося карими глазами. Харальд же поспешно развязал сумку и извлек книгу. Страницы тревожно зашуршали под его нетерпеливыми пальцами. Ведь должен быть магический способ вернуть человеку разум, должен!
Чтобы хоть что-то видеть, пришлось распахнуть дверь, из которой вместе с порывами холодного ветра долетали крупные, словно осы, капли, и такие же злые. Но Харальд не обращал на их укусы внимания, всецело сосредоточившись на поиске.
Он нашел требуемый ритуал, когда гроза утихла, гром гремел изредка и как-то устало, а мельтешение молний укатилось на север. Над миром навис низкий серый полог, из которого шел самый обычный дождь, а уже никакой не ливень.
Под этот-то дождь и выскочил Владетель, радостно приплясывая и потрясая руками, совершенно забыв о достоинстве мага, о чести родовитого. Увидь его в этот момент кто-либо из знакомых, решил бы, что Харальд сошел с ума.
Вода охладила разгоряченное тело, остудила разум, вернула равновесие чувствам, и маг спокойно начал готовить ритуал.
Наступление вечера застало его в лесу, точнее, в молодом сосняке. Деревья, около трех саженей высоты каждое, стояли стройными шеренгами, и землю устилал толстый ковер желтых иголок. Разгрести их было непросто, зато на голой земле, лишенной травы, очень легко оказалось рисовать. То, что с веток непрерывно капало, не смущало мага. Даже то, что, готовя место для рисунка, пришлось изрядно запачкаться, не остановило его.
После некоторых колебаний, так как книга предложила несколько вариантов рисунка, Харальд остановился на правильном восьмиграннике, вписанном в круг. Длину сторон, конечно, пришлось прикинуть на глазок, но в данном случае точность была не столь важна.
В восьмиугольник, в свою очередь, вписал пятиугольную звезду, направленную вершиной на север, в ту сторону, куда уползла гроза. Меж лучей расположил буквы надписи, а в самый центр рисунка поместил причудливо сплетенными два знака Истинного Алфавита — Кси, означающий прозрение разума, и Куэрт, отвечающий за возвращение к истокам.
Когда угас последний солнечный луч, все было готово. Для окропления рисунка нужна была людская кровь — Харальд взял своей. Иных доступных человеческих существ рядом не наблюдалось.
С наступлением ночи в сосняке наступила тишина. Тьма сгустилась меж деревьев, и лишь чисто-серебристое свечение магического чертежа разгоняло ее. Буквы светились каждая своим цветом, особенно сильно — центральные; зеленым, цветом сочной листвы, Куэрт, и синим, как морские волны, Кси.
Слова заклинания звучали глухо и торжественно, и Харальд уверенно довел ритуал до середины, когда вдруг запнулся, пораженный ужасной мыслью: а стоит ли дело того, чтобы им заниматься? Нужен ли Дине тот самый рассудок, который он тщится ей вернуть? Вместе с разумом возвратятся и воспоминания, жестокие, страшные, вернется вся правда об окружающем мире…
Харальд вспомнил лицо, виденное им в деревне, освещенное счастьем и довольством, которое можно испытать лишь в детстве или, если ты уже вырос, в прибежище безумия. Подаренный разум вышвырнет Дину из этого счастья, а что даст взамен? Горькую способность видеть все глазами взрослого человека. Не самое лучшее приобретение.
Слова заклинания застыли в горле. Маг замолчал, огорошенный догадкой, что сегодняшнее колдовство может стать самым жестоким из дел, им совершенных. Но не завершить заклинание тоже нельзя. Начатую магию надо довести до конца, и способов уйти от нее на полдороги нет.
На принятие решения понадобилось несколько мгновений. Стиснув зубы, Харальд шагнул вбок и носком сапога начал затирать одну из сторон восьмиугольника.
Едва светящаяся белизной лунного света струна оказалась порвана, как ударила боль, жгучая, беспощадная. Смяла и повалила Владетеля, словно куклу, на мокрую подстилку из колючек…
