Ара-Лин. Ара-Лин. Ара-Лин. Моя мантра на радость и счастье, мой свет, моя жизнь, моя заклятая половинка. Судьба очень щедро отмерила мне горя, боли и позора, но и дала не меньше. Ара-Лин. Тогда, на корабле, мне было страшно. До этого момента я ничего не боялся уже несколько лет, я жил для того, чтобы передать и умереть. Именно так — передать и умереть. Без «передать» вся моя жизнь теряла смысл, а умереть было мечтой — наконец избавиться от всего и всех, перестать существовать, перестать чувствовать. Несколько раз я был близок к тому, чтобы убежать в смерть, но в самый первый раз меня остановила мысль, что если я не передам своим то, что узнал, — значит, всё зря. И чем дальше, тем это «всё» становилось больше и тяжелее. Я искал выход к передатчикам, присматривался к чужакам, имевшим дела с пиратами, но все было глухо. Последние полтора года я перестал давать происходящему эмоциональную оценку, мои чувства атрофировались. Я следил за Радом по привычке и действовал тогда, как робот. Может, это хладнокровное отсутствие эмоций и стало спасением, ведь он чуть не убил меня. Я не решился отдать ему информацию, сам не знаю почему. Наверное, на тот момент я был не вполне адекватен. И когда я уже перестал его ждать, он объявился с помощником, точнее, помощницей — модификантом. Меня вытащили. Помощница Рада вытащила и его, хотя я думал, что он ушел умирать. А потом Рад сказал, что она — синто. Я не поверил.

И вот, когда я надиктовывал все, что знаю, во мне с каждой минутой рос страх. Страх смерти или страх перед жизнью, не знаю. А потом вошла она, и я не знал как себя с ней вести, я чувствовал себя чудовищно грязным рядом с ней. Мы разговаривали и вдруг она произнесла клятву «Я сделаю для тебя все и больше». Я подумал, что сошел с ума, но нет, она действительно это сказала. Тогда я прокричал, что не принимаю клятвы, но на нее не подействовало, она осталась спокойной, и так же ласково смотрела мне в глаза, что-то говорила, старалась о чем-то предупредить и назвала свое имя. Сказала: «Дай НАМ шанс». Я спросил: «А МЫ есть?». Она ответила: «Есть».

Весь мир рухнул.

А потом появился вновь, появился вместе с ней и в ней, не знаю, как это описать. Знаю только, что она для меня — всё, не будет ее — не будет и меня. Я вцепился в нее, боялся отпустить хоть на секунду. Наверное, ей было очень неудобно спать в ту ночь. Бортовым утром она рассказывала о том, что меня ждет на Синто, она ЗАБОТИЛАСЬ обо мне. Я не был ей неприятен, она улыбалась мне тепло и искренне и переживала за меня. Через полтора часа после пробуждения мы расстались. Она пообещала, что найдет меня, а я поклялся в ответ — забыл это сделать раньше, и вспомнил лишь в последнюю минуту.

Не хочу вспоминать санацию. Ара-Лин оказалась права, это было тяжело пережить. Тяжело пережить ТАКОЕ отношение своих, меня считали врагом, считали психом. Ждали от меня ненависти, а ненависть ушла, давно ушла, года три назад. Невозможно было ненавидеть и жить, я выбрал «жить», и ненависть ушла. Даже Хозяина я не ненавидел, просто если бы мне подвернулась возможность, я бы его убил или покалечил — что бы получилось, то и сделал. А ненавидеть синто за то, что послали меня, мальчишку, к пиратам? Как мне ненавидеть своих? Если я буду их ненавидеть, как же я смогу жить? Я уже жил рядом с теми, кого ненавидел, больше мне такого не надо. Хвала Господу, я смог это объяснить тем психологам, что меня обрабатывали. Кстати, я до сих пор божусь, а не поминаю Судьбу, как все синто, так меня еще в детстве приучили. Не хочу я также вспоминать время, проведенное в своей семье, там было еще хуже. Если бы не воспоминания об Аре-Лин, о ее словах, улыбке, ласковых глазах, я бы все-таки свел счеты с жизнью еще во время санации, уж очень тяжело доказывать ВСЕМ, что ты не предатель и не злобный псих.

А когда я получил место смотрителя сада и чуть пришел в себя от счастья, что сам себе хозяин и могу делать все, что считаю нужным, я смог убедить себя, что она была всего лишь гениальной актрисой и гениальным психологом, что она не придет. Ну и ладно, благодаря ей я здесь, в саду, восстанавливаю здоровье и силы. Я решил, что набраться умений и знаний, для того чтобы потом заниматься тем, что нравится, вполне сойдет за смысл жизни. Я почти не вспоминал о ней, и только если снился кошмар, если вдруг вылезало прошлое, я с улыбкой говорил: «Ара-Лин» — и оказывался в ее объятьях в той крошечной корабельной столовой.

Так прошло несколько месяцев, и вдруг… Я невежливо ответил на звонок и услышал: «Здравствуй, Даниэль. Мне не видно тебя». Этот голос я узнал бы и в бреду. И опять не знал, как себя вести… Она хотела увидеться со мной, а я нес какую-то чушь, пока мы не встретились взглядом. Я смог разорвать связь, лишь когда понял, что мы несколько минут сидим молча. Ночью я не сомкнул глаз. Пролежав несколько часов в постели, я встал и убрал весь дом. Утром недолго повозился в саду и прибыл к ее поместью на час раньше, бродил вокруг ворот и ограды и добродился до того, что опоздал на полчаса. Мне было страшно, я не мог до конца поверить в то, что кто-то, а тем более она «сделает для меня все и больше». Я привык к тому, что люди не любят общаться со мной, они или ждут от меня каких-то гадостей, или испытывают чувство вины, если знают мою историю, или то и другое вместе. И только Ара-Лин спокойно и легко относилась ко мне, только она считала меня нормальным, таким, как все. Мне было страшно, что она вдруг сделает что-то, что все перечеркнет. Но нет, мой свет, моя жизнь, самая добрая и умная девушка, и самая красивая. Красивая неяркой, внутренней красотой. Страх ушел, когда она меня обняла. Можно соврать словами и голосом, даже взглядом, но всем телом не соврешь. Она обнимала меня, как обнимают дорогого и близкого человека после долгой разлуки. Стыдно, но я разрыдался, сам не ожидал, как вырвалась наружу. Она перенесла это очень тактично и ласково, и я смог забыть об этой досаде буквально через пять минут. Мне было так легко и хорошо рядом с ней. Когда я понял, что она ничего не знает, как будто солнце померкло. Отвернувшись, сказал все как есть, не подбирая специальных слов, в ужасе ожидая, что ее нежность сменится жалостью или презрением. Но она поцеловала меня в щеку и сказала: «Держись, братец, все плохое уже было, теперь будет хорошее». Мой свет, моя жизнь.

Я долго не мог понять, а вернее поверить, что человек может быть столь совершенен. И как такое совершенство может смотреть на меня с лаской, нежностью и чем-то, очень напоминающим восхищение, хотя последнее мне, наверное, кажется.

Когда после разговора с Синоби она попросила «Не уходи», я понял что нужен ей, это было ни с чем не сравнимое счастье. Если бы она в тот момент попросила меня вырезать себе сердце, то вырезал бы и умер с радостной улыбкой. А впрочем, почему только в тот момент, и сейчас бы вырезал — знаю, если уж она попросила о таком, значит, ОЧЕНЬ нужно. Она прекрасно понимает свою власть надо мной, но не спешит ею пользоваться.

Она говорила об отце и брате так, как будто они были лучшими людьми на свете, я не спешил ей верить. Ведь люди всегда судят по себе. Ара-Лин сама была прекрасна и считала своих близких такими же. Поначалу меня поразило несходство брата и сестры, она маленькая, белолицая и русоволосая, а он высокий, смуглый шатен, глаза — единственное, что роднило его с сестрой и отцом. Ронан мне показался красавчиком, не лишенным ума, но уж очень избалованным жизнью. Каюсь, во мне шевельнулась зависть: у него было все, чего я был лишен — нормальное детство, близкие люди, перспективы в жизни, симпатии окружающих, наконец, но он абсолютно не осознавал своего счастья, не кичился им и, по крайней мере, старался относиться ко мне, как к обычному нормальному человеку. Лорд Викен меня поразил, мы поговорили около минуты, но я понял, что, во-первых, он любит свою дочь и переживает за нее; во-вторых, он не пытается ею управлять, лишь направляет в меру сил; в-третьих, тот факт, что его дочь и я — заклятые половинки, не вызывает у него отторжения, хоть он и не рад этому. Как много смысла порой можно внести всего лишь в пару-тройку вопросов и ответов.

Обратно в сад меня отвозил Ронан, по дороге мы выяснили отношения, если можно так сказать.

— Твоя сестра предложила мне стать братом, — сказал я, следя за его реакцией.

— И?

— Не знаю…

— Ты хочешь большего? — спросил он, вглядываясь в меня.

— Большего? Я не способен на «большее».

— Неспособность не освобождает от желания, — ответил он, все так же пристально глядя на меня. До меня дошло, что он просто переживает за сестру, боится, что я создам ей новые проблемы.

— Я думаю, что вашей семье не нужен младший сын, который до этого отказался от своей первой семьи, и у которого нет связей, нет приличного образования и еще много чего нет, — честно ответил я, чтобы успокоить его.

— Ты забываешь о том, что ваши судьбы связаны. Как вы сможете оставаться официально чужими друг другу? — спросил он.

Да, я действительно не подумал о том, что общение леди первого ранга и человека с одной фамилией будет компрометировать ее.

— Если ты войдешь в семью, это будет выходом из этой… двусмысленной ситуации, — как бы про себя заметил Ронан. — Вопрос в том, согласишься ли ты быть ей ТОЛЬКО братом.

Боится, что я захочу обладать Арой-Лин, захочу, чтобы она была только моей. Я не так глуп и понимаю абсурдность этого желания. Она не та женщина, которая будет полностью принадлежать любимому мужчине, слишком сильна и умна. Да и я ни при каких условиях не потяну на «любимого мужчину».

— Я не мечтаю о большем, — ответил я, глядя Ронану в глаза. Он поверил и расслабился. — Но как брат, я все равно буду претендовать на ее внимание и… — хотел сказать «любовь», но это слово не вышло из меня.

Ронан улыбнулся.

— Да пожалуйста, а то мне даже многовато сестринской любви перепало.

— То есть?

Он лишь отмахнулся.

— Ты думаешь, ваш отец не будет против? — спросил я.

— Вряд ли ход его мыслей отличается от моего или Ары-Лин. Вам надо как-то легализовать свои отношения.

— И ты не будешь против? — с нажимом спросил я.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Я ничего не имею против человека, который любит мою сестру и желает ей добра, — четко ответил он.

После этого мы какое-то время летели молча.

— Ты завидуешь мне? — этот вопрос застал меня врасплох. Он что, боится, что я буду делать ему гадости исподтишка и пытаться занять его место?

Я пожал плечами.

— Наверное… Немного… Викен-Алани, ты ее брат, и она любит тебя, можешь не волноваться, я не сделаю ничего такого, что ее расстроило бы.

Он удивленно и обижено посмотрел на меня.

— Я не думал о тебе такого. Просто мне немного неуютно, кажется, что в чем-то виноват перед тобой.

— Извини… Я привык, что люди думают обо мне плохо…

— Ничего. Я тоже привык, что меня считают пустоголовым красавчиком. У всех в шкафу скелеты, у всех.

— То есть?

— Выражение такое, означает, что даже у тех, кто кажется полностью благополучным, найдутся какие-то плохие воспоминания или слабые места.

Да… Семья Викен, всего лишь три человека. И я могу стать четвертым, я очень хочу стать четвертым. Никто не отнесся ко мне лучше, чем эти трое. Даже некст Грюндер, который сначала выцарапал из меня всю душу, и только убедившись, что я не опасен для общества, помог. Очень помог, благодаря нему у меня есть медицинская страховка, деньги и место смотрителя в саду — это очень много. Но почему-то лорду Викену я больше благодарен за один совет, чем Грюндеру за все благодеяния. Вот такое отсутствие логики.

Вечером того же дня раздался вызов, я бросился к визору в безумной надежде, что это Ара-Лин, но это был некст Грюндер, он коротко приказал прибыть в административный центр.

Лорды-безопасники без лишних предисловий потребовали дать отчет о сутках, проведенных в поместье Викенов. Меня напугал состав комиссии — Шур, Соболев и некст Грюндер. Такие величины, чего вдруг? Я не стал отпираться и рассказал почти обо всем, упомянув и визит Синоби. Выслушали, задали вопросы, отпустили. Уходя, я решился спросить:

— Можно ли узнать, что вы расследуете?

— Правомочность дуэли, — ответила Шур. Мне стало нехорошо.

— Между кем? — еле выговорил я.

— Между некст Викен и лордом Хоресом.

Я сполз по стенке, не в силах ничего произнести, лишь взглядом умолял мне ответить, но они смотрели на меня, как на актера на сцене.

— Да жива она, — наконец не выдержал некст Грюндер.

Я снова смог дышать.

— Ее жизнь вне опасности? — прохрипел я.

— Да, — ответила Шур.

Я вышел в коридор и стал их ждать, все равно я раскрылся, выдал свое отношение к ней; может, оно и к лучшему, ведь причину дуэли я не знал. Когда лорды вышли, я промямлил просьбу увидеть ее, к моему удивлению, они разрешили.

Ара-Лин в регенераторе — это стало моим новым кошмаром. Только глаза, нос и рот над раствором, глаза затуманены лекарствами и болью. Если бы я мог взять ее страдания на себя… Я просидел с ней несколько часов, прислушиваясь к еле слышным попискиваниям регенератора и ее дыханию. Потом я каждый день справлялся по инфосети о ее здоровье. Когда промелькнула информация о смерти лорда Хореса, моего единокровного брата, я испугался еще больше, ведь если дуэль сочтут неправомерной, последствия для Ары-Лин могут быть ужасными — лишение ранга, финансовые санкции. Но дуэль признали. Я набрался наглости и отправил письмо лично некст Грюндеру с просьбой рассказать о причинах дуэли, в конце концов, мое любопытство вполне оправдано. В ответ он сбросил мне отчет комиссии, я был в шоке от такой щедрости.

Записи с «душ» — вызов на дуэль, сама дуэль, допрос Ары-Лин в регенераторе. У меня голова шла кругом, я чувствовал какую-то двойную игру и не мог понять, чью. Почему она на него набросилась, что ее спровоцировало, почему она немного играла и привирала на допросе? И наконец, почему отключили жизнеобеспечение Хоресу? Ответ нашелся в прямой инфосети — обвинение в нелояльности лордов Хоресов, Моргана и леди Китлинг. Да, вовремя я отказался от своей семейки.

Ара-Лин улетела обратно на Дезерт, мы так и не увиделись еще раз. Я тренировался каждый день. Я и до этого, кроме медицинских процедур, каждый день уделял внимание «раскачке», языкам, общеобразовательной информации, но теперь старался не оставлять себе ни единой свободной минуты. У меня появилась цель.

Но человек полагает, а бог располагает, хотя на Синто говорят: человек думает одно, а его Судьба — другое. Так и у меня.

Местная красотулька, которая и раньше не давала мне проходу, стоило мне высунуть нос за ограду сада, совсем стыд и разум потеряла. Как-то вечером она, сидя у калитки, дождалась моего возвращения из больницы и буквально набросилась. Мне стало противно, просто мерзко, она напомнила мне хоул с промытыми мозгами, которых привозили с Депры: они хотели одного — трахаться со всеми, кого видели. И я, не стесняясь в выражениях, выдал все, что думаю о ней и ее женских органах, которыми она думает. Наверное, столько оскорблений она не слышала за всю свою жизнь. Тут же девица выдала красочное предположение о моих пристрастиях к мужчинам, на что получила ответ:

— Вовсе нет. Просто я брезгую шлюхами.

В бешенстве она попыталась меня ударить, но ничего не вышло, и она убежала с криками: «Ты еще пожалеешь» и грязными ругательствами в мой адрес.

А через день ко мне пришел шериф с молодым помощником. Шериф держался спокойно и официально, а его помощник был готов разорвать меня на месте. Они сообщили, что девица обвинила меня в извращенном изнасиловании и побоях, и что они пришли арестовать меня. Я спокойно собрался, чем, похоже, их удивил, дал надеть на себя наручники и отправился в участок.

Я не спешил с оправданиями, меня смутила формулировка «извращенное» изнасилование, и прежде чем объяснять смехотворность обвинений, я хотел знать, в чем именно они состоят.

Она понарассказывала такого, что я понял, почему помощник шерифа хотел прибить меня на месте. Эта дура перестаралась, слишком точные и яркие показания дала, уже не сможет переиграть версию с учетом моих «особенностей». Шериф был заинтригован моим спокойствием. Я попросил его лично съездить в больницу к моему лечащему врачу и сказать ей, что меня обвиняют в изнасиловании. Он так и сделал, я ждал в камере. Вернувшись, он молча выпустил меня, ничего не сказав ошалевшему помощнику. Приезд окружного судьи и сам суд были лишь формальностью, по моей просьбе суд был без зрителей, и шериф меня в этой просьбе поддержал. Судья ознакомился с делом, вынес оправдательный приговор и спросил, не подам ли я обвинение в клевете, чтобы он сразу рассмотрел и это дело, не приезжая еще раз. Я ответил, что нет, мол, предпочитаю абстрактной справедливости возможность спокойно ходить по улицам. Помощник шерифа был в шоке, и непонятно от чего больше — то ли от того, что девица, которая ему нравилась, оказалась такой дрянью, то ли от того, что я оказался таким «не способным».

Дурак, я думал, что на этом все и кончилось. Но через два дня после суда, опять после позднего возвращения из больницы, у ворот меня поджидали трое. Слушать меня они не были настроены, и завязалась драка. Пусть я многое восстановил за эти несколько месяцев, но один против трех я довольно быстро оказался в проигрышной ситуации. Во мне рос дикий ужас, ведь я не раз переживал подобные ситуации у пиратов, и почти всегда проигрывал. Я дрался с остервенением из последних сил, в голове метались две мысли: «как глупо» и «я не хочу умирать СЕЙЧАС». Пропустив удар в голову, я ненадолго вырубился, очнулся, когда привязывали руки к ножкам лавочки. Очнулся и впал в ступор, защитная реакция, выработавшаяся для того, чтобы не давать насильникам удовольствия видеть страдания, в этот раз сработала против меня, я не мог ничего сказать, а надо бы.

Двое нападавших были братьями девицы, третий — официальный жених. Они все сыпали оскорблениями, среди которых прозвучала фраза «отрежем яйца». Странно, но я вдруг подумал, что Ара-Лин очень расстроится, если меня убьют, и будет мстить, эта мысль помогла мне выйти из ступора и перестать смотреть на все откуда-то сбоку. Пока я приходил в себя, жених разрезал мои штаны. То, что он увидел, его ОЧЕНЬ удивило.

— Что за хрень? — ужас и брезгливость на лице, хоть в рамку вставляй.

— Я кастрат. Яйца УЖЕ отрезали. Я НЕ МОГ сделать этого, — поражаясь спокойствию в собственном голосе, сказал я. Они вздрогнули и инстинктивно отодвинулись, как будто это заразно.

— Пожалуйста, развяжи меня, — так же без эмоций попросил я. Один из братьев потянулся к веревкам.

— Нет, — его схватил за руку второй. — Он заявит на нас всех!

Вот причина половины всех убийств — чтоб не заявили!

— Я клянусь своей Судьбой, что не заявлю ни на кого из вас.

Второй отрицательно помотал головой. Но тут очнулся жених, сидевший в ступоре, он двумя движениями перерезал путы.

— Пусть уходит, — жестко сказал он и посмотрел на того, кто предлагал убить.

Я не заставил себя упрашивать, одна нога не подчинялась, и я полз на четвереньках, подгребая ее. Мерзко, наверное, это смотрелось, но мне было не до этого, я хотел жить, хотел оказаться в безопасности. Дополз, наконец, до калитки, подтянулся и открыл, хорошо хоть настроена всего лишь на отпечаток ладони. Эта троица так и следила за мной взглядами.

— А ведь кто-то сделал с ней это, — сказал я, чувствуя себя в безопасности и пытаясь хоть чуть отомстить. — И она знает, кто, — и ввалился, запирая калитку. Меня била дрожь так, что зубы стучали, хотелось свернуться калачиком и скулить. Не думал, что со мной случится такое здесь, на Синто. Как глупо, как противно!

Кое-как добравшись до дома, я понял, что придется все-таки вызывать врача на дом, перед глазами шли пятна, и меня выворачивало наизнанку. Вызвал. Последние силы ушли на то, чтобы переодеть штаны.

Сотрясение мозга и синяки — вот и все последствия, а нога отошла. Пробыв больше суток в больнице, я первым делом пошел в участок, там меня уже ждали. Жених после нападения на меня отправился к невестушке в сильном желании узнать, кто же все-таки ее «извращенно изнасиловал», она опять принялась врать, он не выдержал и стукнул ее пару раз, и она выдала своего младшего, то есть сводного брата и его дружка, мол, баловалась с ними двумя сразу. Тут этот сводный братец объявился — кстати, тот, кто хотел меня прирезать, и жених ему выдал все то, что я недополучил. Подтянулся еще один брат и, натравленный сестрой на жениха, тоже кинулся в драку. В общем, все сидят в камерах. Это было бы смешно, если б не было так грустно.

Ждали меня с заявлениями на них. Но, во-первых, я поклялся, а во-вторых — не они главные виновники.

— Я хочу обвинить в подстрекательстве на убийство.

— Вот, значит, как… — задумчиво заметил шериф. — Ну что ж, давайте оформлять.

Судья приехал тот же, и заседание было открытым. Я подсчитал все расходы на лечение, на новую одежду и перелеты на такси и выставил девице, вернее ее семье. Сумма получилась не маленькая, но и не большая — честная. Меня поразил ее отец, который не согласился с решением судьи, заявив, что будет подавать апелляцию. Судья поинтересовался, знает ли он, почему братья и жених подсудимой не сделали того, что хотели? На что эта тварь выдала тираду, что мол, кастратам нечего ошиваться среди нормальных людей. Скривились все, даже родной брат этой дуры.

Следующим было рассмотрение дела о драке. Жених повинился и, объясняя свое поведение, рассказал все, включая и то, что меня чуть не убили, и что я поклялся не заявлять на них. И соответственно, после таких уточнений вторая драка, о которой всем было известно и которая была причиной заседания, стала неинтересна.

Судья потребовал от меня уточнить показания жениха. Уточнять не понадобиолсь, лишь подтвердил.

— Я освобождаю вас от клятвы, господин Ташин, — сказал судья.

— Хотите ли вы сделать заявление? — причем это прозвучало, как «ну давай, нечего играться, доигрался уже».

— Да, я хочу заявить на ОЛири-Багена. Классификация на ваше усмотрение. Этот человек хотел убить обездвиженного, не имея на это серьезной причины.

Жених и родной брат отделались штрафами и испорченными эгофайлами, вряд ли они теперь найдут жен. А ОЛири-Багена приговорили к изменению психики и принудительным работам. Жесткий приговор, я даже не ожидал: изменение психики — «оболванивание» применялось только к убийцам. Естественно, обвиняемый подаст на апелляцию, но судья был очень спокоен и уверен, что суд Сагасе подтвердит его решение. Кстати, вряд ли теперь кто-то позарится на эту дуру: одно дело по-тихому трахаться с кем попало, а совсем другое — подстрекать на убийство, подставлять своих братьев и жениха, да еще и семью разорять.

Я опять зажил в прежнем ритме — сад, занятия, больница, занятия, стараясь забыть о том, что произошло, и стараясь не появляться в деревне. Так прошла пятидневка, солнечным утром я возился в саду, подкармливая и поливая деревья, когда почувствовал чей-то взгляд. Ара-Лин. Она стояла под яблоней и улыбалась, глядя на меня.

— Привет, братец, ты все хорошеешь. Только где ты столько синяков набрал?

Не помня, как оказался рядом с ней, я стал покрывать поцелуями ее лицо, смутно осознавая, что поступаю совсем не по-братски, с замиранием сердца ожидая, что она отстранится. Но она улыбалась, не отстраняясь, но и не поощряя. Наконец я смог думать, вернее, осознавать и контролировать свои действия.

— Я так рад тебя видеть, — прошептал я ей на ухо, извиняясь за свою несдержанность. Боже, ведь в нашу последнюю встречу, она плавала в регенераторе…

— Я тебя тоже, братец. Не слишком ли ты быстро растешь? По-моему, ты еще сантиметр набрал.

— Нет, только полсантиметра. Не волнуйся, я ведь под каждодневным наблюдением.

— А мышцы… Красота какая, — и она прошлась руками по моим плечам и груди; от этого прикосновения у меня сбилось дыхание.

Я был без рубашки — любая одежда мешает, когда ты весь в регенерационных нашлепках. Неужели она считает красивым то, что видит? Мне самому одинаково противно видеть что свои шрамы, что нашлепки на их местах, к тому же они дико чешутся.

— Чешутся? — спросила она сочувственно.

Я кивнул.

— Мой тоже…

— Тебе, наверное, неприятно, что… осталась такая отметина?

— Нет. Мне все равно. Я бы не стала так мучиться, чтоб убрать этот шрам, но по правилам семьи моей мамы, на теле не должно быть особых отметин, даже родинок.

Это ужасно глупо, но мне было приятно, что ее не раздражает этот след от ожога, который был, в общем-то, напоминанием о нашей встрече. Мы пошли в дом, говоря о всяких пустяках. Мне очень хотелось спросить, как все прошло, потому что вчера в ее эгофайле появилась запись: «Имеет опыт тактического командования космическим боем». Что означала эта расплывчатая фраза? Ведь не могли же ее поставить руководить акцией против пиратов… Когда я заваривал для нас чай, она сама все рассказала коротко и без подробностей — операция прошла успешно, жертвы есть, но меньше, чем могло быть, в общем, все довольны.

— Ты не выглядишь довольной, — заметил я.

— Просто устала… Но я рада, что справилась со всем, и что теперь я просто некст семьи послов.

Я молча посмотрел на нее, давая возможность осознать оговорку, и объясниться, но ни на чем не настаивая.

— Командующая операцией заболела, и главной поставили меня, — все же сказала она.

— Теперь ясно, почему ты устала, — произнес я с улыбкой, она не хотела продолжать этот разговор, значит, поговорим о другом.

Она все-таки опять вспомнила о моих синяках и выспросила все. Я не хотел ей рассказывать, но не отвечать на вопросы не мог, а она их задавала профессионально и бесстрастно. К концу этой беседы мое настроение упало ниже нуля по Цельсию.

— Ты поступил во всем правильно. Нигде не допустил ошибки, — задумчиво сказала она. Я в удивлении посмотрел на нее.

— Извини, что допрашивала тебя, — продолжила она. — Но я за тебя беспокоюсь. В случае апелляции первого ОЛири я подам прошение об остракизме семьи и прослежу, чтобы суд Сагасе подтвердил решение местного судьи, хотя тут проблем возникнуть не должно.

— Почему?

— Потому что ОЛири-Баген — сексуальный садист и инициатор убийства, таким власти просто обязаны промывать мозги.

— Если ты вмешаешься, то практически заявишь о наших отношениях. А я не член семьи и просто никто тебе… официально.

— Не морочь себе голову. Все, кого это касается, уже и так о нас знают.

У меня опять на душе стало светло — несмотря ни на что, она испытывает ко мне теплые чувства, пусть не любовь, но что-то очень похожее. Ужасно хотелось ее обнять и поцеловать, но я и так сегодня испытывал ее терпение. Ведь если я начну виснуть на ней, это ей быстро надоест. Наверное, мои мысли были написаны на лице, что-то я сегодня не могу себя контролировать. Ара-Лин усмехнулась и чмокнула меня в щеку.

— Покорми меня. Я есть хочу, — дурачась, сказала она.

И тут я с ужасом осознал, что еды в доме, собственно, и нет. Я ем овощи и гадость, которую мне готовят каждый день в больнице, с необходимым лично мне набором веществ. Даже хлеба нет, не предлагать же ей листья салата с яблоками. Пока я думал, Ара-Лин добралась до холодильника.

— Какая гадость! И сколько тебе еще так мучиться? — спросила она, увидев баночки с серым и желтоватым содержимым.

— Примерно полгода.

— Да, есть нечего… Ну что, полетели в деревню.

Опять я себя выдал.

Она подлетела ко мне и взяла лицо в ладони.

— Хватит клекнуть, Даниэль! — встряхнула. — Ты уже не ребенок среди злых и сильных взрослых! — встряхнула. — Хватит замирать и прятаться! Нападение — вот лучшая защита, — встряхнула. — А ты уже можешь нападать! Кусай словом, кусай делом, кусай всех, кто пытается тебя унизить!

К концу речи гнев в голосе сменился просьбой. Я усадил ее к себе на колени и обнял. Ей больно ЗА МЕНЯ.

— Я понял. Просто сразу, наверное, не получится, но я буду стараться.

— Только не превращайся в злобного и ехидного…

Я усмехнулся.

— Нет, только немножко брони и когтей… Полетели в деревню.

Мы обошли все пять магазинчиков. Местные были в шоке — я с девушкой в армкамзоле, первый ранг, некст. Ара-Лин вела себя как… не знаю, гейша, наверное. Она не кокетничала и не стреляла глазками, как местные девушки, но то, что она боец и имеет отношение к военным, догадаться было невозможно. Зато было видно, что ей хорошо рядом со мной, и что я ей нравлюсь. Естественно, в присутствии такой знакомой никто не посмел даже косо на меня взглянуть, не то что гадость сказать. А может, я сам себя накручиваю, не все ведь такие, как ОЛири.

Когда мы, груженые покупками, возвращались к флаеру, нас там поджидал шериф. Мне стало смешно, когда я представил, как ему звонят и докладывают «Ташин тут с аристократкой!..» Мда, в деревне люди бесятся от отсутствия событий, это точно.

— Мое почтение, леди, — сказал шериф с поклоном. — У нас вечером местный праздник «Последнего меда», мы были бы рады видеть вас.

Мне стало стыдно за себя, мы ведь все-таки синто; да, в семье не без урода, но стыдно думать обо всех плохо.

— Спасибо за приглашение, — отозвалась Ара-Лин, — но я не знаю, смогу ли остаться до вечера. Если получится — мы придем.

Шериф поклонился Аре-Лин, кивнул мне, и мы сели в флаер.

— Они все нормальные люди, — сказала она, когда выставила курс. — Кроме, пожалуй, хозяйки рыбной лавки и того старого козла, возле кондитерской.

Она еще успевала по сторонам смотреть и оценку давать — леди Совершенство.

Несмотря на ее протесты, я быстренько запихнул в себя медгадость, уйдя в сад — нечего ей аппетит портить, хватит того, что у меня его нет. Есть хочу, а как вижу эту дрянь — уже не хочу. Потом я грыз яблоки, а Ара-Лин все то, что мы накупили. По-моему, она объелась.

— Это ужасно. Я, когда приезжаю на Синто, ем безудержно, столько вкусного, — сказала она сокрушенно, доедая клубнику с медом.

— Тебе же некуда спешить, посиди, попереваривай, — отозвался я с улыбкой.

— Да, но сама тенденция… — и она опять сокрушено покачала головой.

Мы расхохотались.

После еды мы сидели в саду и почти не разговаривали, нам было просто хорошо вдвоем. Кажется, Ара-Лин даже задремала.

Раздался пронзительный вой коммуникатора, от такого звука в кровь впрыскивается адреналин, и начинает колотиться сердце.

— Некст Викен, — раздался голос некст Грюндера, — вы приглашаетесь на Совет, который состоится через два часа в админцентре, где обычно.

— Ясно. Буду.

Мы переглянулись, случилось что-то плохое…

— Я пойду. Времени в обрез.

Я молча кивнул, мы обнялись, замерев на секунду, и она побежала к флаеру. Я боролся с собой, было страшно отпускать ее, хотелось сделать что угодно, лишь бы она осталась. Но… Еще раз я напомнил себе, что первая попытка управлять ею станет последней, Ара-Лин такого не потерпит, тем более от меня. Быть другом, быть человеком, с которым всегда легко и просто, тем, кто всегда поймет и поддержит, — вот единственный способ быть к ней ближе.

Слоняясь из угла в угол и не находя себе места, я вспомнил о празднике и своем обещании «не прятаться». Переоделся и направился в деревню. Это было правильное решение, я даже смог отвлечься от своего беспокойства. Никто меня не съел и помоями не облил.

Может, и вправду, все не так плохо…