Часть II

Привычное зыбкое покачивание палубы, характерные скрипы и запахи… Ренки проснулся от собственного вопля, и еще долго сидел в гамаке, бессмысленно уставившись в полутемную пустоту, оглушенный истеричным биением собственного сердца и чувствуя как капли ледяного пота скатываются по спине. — В который раз за последнее время, ему приснился тот же жуткий кошмар — словно бы он снова плывет на каторжном корабле отбывать наказание. А возвращение знамени, перевод в гренадеры, походы в разведку, сражения, и как итог — награды и возвышение до сержанта… — все это было лишь насланным демонами сном-обманкой, и впереди у него лишь кандалы, тюремная баланда, долгий путь по Зараданскому плоскогорью под плетями охранников, копание выгребных ям на целую армию, и прочая тяжкая и грязная работа…

— Что опять? — Заботливо спросил Гаарз, чей гамак, в результате каких-то темных интриг Готора, был подвешен рядом с гамаком Ренки в госпитальном трюме. — На вот, попей водички.

Когда, примерно пять дней назад, Ренки очнулся лежащим в обозной телеге, он жутко удивился, увидев рядом с собой Гаарза, так как хорошо помнил что видел его мертвым.

— А вот и хрен им всем. — Довольно лыбясь прокомментировал эту непонятную ситуацию сам Гаарз. — Мне ихненская сволочная пуля тока ребро переломала, а потом в сторону ушла… Готор говорит что это удача большая была, потому как пуля и внутрь могла двинуться, а тогда уж точно конец!

А еще говорит — что нам с полковым лекарем повезло, потому как даже и с такой раной, коли бездарь какой лечить взялся — мог бы и загнуться… А тебя он так и вообще… Тебе ведь мало того что черепушку едва ли не пополам раскроили, так потом еще и лошадь сверху упала и помяла основательно… Да уж — чего там говорить, кабы наши не поспели вовремя на помощь, всех бы нас там положили… А так — Воосека, Гарааву, и еще троих парней…, тех что ты с собой из обоза привел — убили. А остальные, считай все подраненные оказались… Только Откар — везучий сукин сын, ни одной царапины!

— … А наши… Как? — Смог выдавить из себя Ренки, хотя от невыносимой слабости кажется даже двигать губами, казалось непосильной тяжестью.

— Дык… — Словно бы даже удивился Гаарз. — В порядке! Чего им будет та? Тока Киншуу чуток пикой поцарапали, да Тагааю разорвавшимся стволом морду опалило. А так — все в порядке.

— … А что… Дальше было…??? — Любопытство Ренки превозмогало даже чудовищную слабость и дикую головную боль.

— Ну… сам-то я не больно-то помню, очнулся уже в обозе. — А ребята рассказывали, что короче, как увидали парни как нас уланы те сраные мочат, выскочили из колонны, да и дали залп… потому как из нашего капральства, почитай никто уже на ногах не стоял. Ну уланы, те что еще могли, ясное дело — деру. А нас, кто жив был — перемотали чем могли и того… — в обоз на лечение.

Ночька помню тоже — та еще была… — Несмотря на веселый тон, лицо Гаарза перекосила гримаса боли и страдания. — Ты-то беспамятный лежал, тебя на носилках тащили. А меня пешком идти заставили… Ох и намучался же я. Тут и здоровые-то с ног падают, а ты иди с дыркой в боку, да скули от боли… А еще и эти сволочи видать почуяв что мы от них уходим — словно взбесились. Пальба из темноты почитай и не прекращалась, потому как их там сволочей не видно, да и заряды у нас почти кончились. А вот зато мимо нашей толпы — промахнуться трудно, вот они и палили, считай без передыху. Уланы опять же наскакивали как дурные, стоит только зевнуть чуток. А уж тех кто отстал или замешкался — добили всех до единого.

… Я наверное только потому и выжил, что на меня Готор наткнулся когда Таагая в обоз с опаленной мордой привели, да приставил Дроута нам помогать…

Гаарз замолчал, словно бы пытаясь отогнать видения той ночи, а потом продолжил глухим голосом. — Фаарика сержанта убили, когда он с теми кто еще двигаться мог, от улан отбивался. Лейтенанта нашего тоже подстрелили… говорят что руку отрезать придется. Прапорщика-мальчишку что при нем состоял, — пикой к земле будто жабу пришпилили. Так что под конец — ротой Доод, Готор, да Йоовик командовали. Йоовик для этого дела даже из повозки сбежал, так и прыгал чисто демон, — весь в крови, хулу на богов изрыгает, да из пистоля кавалерийского в темноту палит, будто бешенный.

… В общем, за ночку — считай пол полка как верблюд языком слизал, а из тех кто остался, — почитай треть на ногах не стоит, а треть — хоть и стоит, да только и может, что пальцами дырки от пуль в себе затыкать… Такие вот дела!

Узнать больше, в тот день Ренки было уже не суждено — он снова отключился. И лишь через пару дней, навестивший госпитальный обоз Готор, дорассказал ему о событиях последних дней.

— Доползли мы дружище Ренки до своих… А те — гниды, внутри укреплений сидят, и даже на подмогу придти не пожелали. Потому как у кое-кого, (он понизил голос до шепота, многозначительно показав пальцем в небо), возникла интересная идея, что этаким манером кредонцы хотят их из-за укреплений выманить… Мол организовали якобы избиение остатков наших полков, а сами затаились в темноте и ждут когда генерал лично явится всех спасать… Ну короче — сам понимаешь.

Ну да, доползли… Поругались чтобы нас внутрь пустили. А там уж и свалились где стояли. Вот только тут — нам и соизволили помощь оказать…

… Честно скажу тебе друг Ренки, — поражен на каком высоком уровне в тооредаанской армии находится полевая медицина. Я-то признаться, думал вы тут только кровопусканием да клистирами лечить умеете, руки-ноги отпиливать, а вправление сломанной кости — вершина прогресса. А тут у вас… не ожидал, честное слово!

Когда я тебя на тех носилках увидел — думал проще будет добить чтоб не мучился. Даже вон, — указал Готор на свой пояс. — Кинжал приготовил. Хорошо лекарь оу Мавиинг, успел мне по рукам дать. Так что как встанешь на ноги, с тебя для него большой магарыч! И спасибкать не забывай со всем усердием. Потому как вытащил он тебя, почитай уже из-за Кромки… Гаарзу с Таагаем кстати тоже не забудь спасибо сказать… Ты ведь наверное с неделю в беспамятстве валялся, а они тебя все это время выхаживали…

… Дальше? — А дальше — чисто песня! Через пару дней подошла кредонская армия, а у нас уже посреди пустыни чуть ли не крепость стоит… Надо отдать должное генералу и инженеру — укрепились хорошо.

Ну вот кредонцы возле нас день постояли, два постояли, постреляли чуток, изобразили какую-то войну, с маневрами и барабанным боем, да вдруг и сдернули назад. Никто не может понять почему.

Только я думаю, (и кстати, слышал полковник оу Дезгоот что-то подобное говорил), — они этих наших прошлых подрывов так напугались, что атаковать настолько укрепленную позицию не решились. Сам понимаешь — если какие-то два полка так набедокурить умудрились, то неизвестно чего целая армия могла за вдвое большее время тут нагородить…

Но по официальной версии, кредонцы — «Устрашились боевого духа армии Короля, и военного гения генерала оу Крааста». Так что мы тут, гы-гы, — проходим побоку как непричастные, и хвастаться успехами нам настоятельно не рекомендуется!

… Конечно я этим доволен. — Не хватает мне только чтобы всякая хитрая морда из Тайной Службы, интересовалась личностью того кто так хорошо умеет бочки с порохом взрывать! Да и вообще…

… Да не боись ты. — Наградами нас не обделили. — Меня уже сержантом сделали, и тебя, полковник и лейтенант, тоже обещали уж как минимум до сержанта вытянуть… Особенно за ту атаку, когда ты вражеских строй почти прорвал — это вообще классический подвиг, хоть балладу пиши. Даже наша солдатня тебя за это хвалит, так ты их своими умениями впечатлил… Жаль что я тогда с другой стороны был, и сам лично не видел. Но по слухам ты там уже две кредонские армии в клочья порвал, а третью не успел, так как тебя назад отозвали.

… Так что, как максимум, при определенной удаче, — попадешь в волонтеры-добровольцы… Что как я понял, означает, что при появлении в полку первого же вакантного места офицера, — чин первого лейтенанта за тобой… Правда говорят — прождать этого можно несколько лет, потому как те кто приходят с купленными офицерскими патентами получают приоритет при назначении на должность… Но ведь это уже немало, всяко — ты больше не солдатня, а благородный человек со всеми вытекающими привилегиями и обязанностями. Собственно, учитывая что год назад ты начинал каторжником — карьера у тебе просто стремительная.

… И кстати — новость которая тебя наверняка обрадует. — Поскольку от 6-ого и 15-ого гренадерских полков остались лишь жалкие клочки — нас выводят с Зарданского плоскогорья для пополнения и отдыха. — Так что Ренки — наконец-то поживем как люди!

И вот в данный момент, уже почти две недели путешествуя в трюме очередного кораблика — Ренки выбирался «в люди».

… Вот только пока, к сожалению, условия на батарейной палубе военного корабля, «назначенного» госпитальным судном, — мало чем отличались от каторжных. — Такая же теснота, вонь, и скудная пища. — Единственное отличие — не было цепей, и те кто мог ходить, раз в два-три дня, при подходящих погодных условиях, выбирались на палубу подышать свежим воздухом.

Впрочем Ренки с Гаарзом, которых Готор нагло надавив служебным положением, разместил возле пушечного порта, — в хорошую погоду могли наслаждаться воздухом не вставая с гамаков… И если кто-то думает что это ничтожная привилегия — наверное никогда не торчал день за днем, неделю за неделей, в тесной компании множества немытых вонючих мужиков. Не вдыхал «благоухание» гниющих ран и человеческих выделений.

Правда Гаарз, вот уже наверное неделю как вполне мог бы быть признан «выздоровевшим» и переведен в еще более жесткие условия. Но небольшой кошелечек, перекочевавший из кармана Готора в карман лекаря оу Мавиинга, видимо как-то серьезно сказался на здоровье данного пациента, и Гаарз остался на прежнем месте.

… В основном потому, что Ренки пока еще действительно был очень плох, и нуждался в хорошем уходе… Ему еще повезло, что улан, схлопотав кинжалом в бедро, не сумел полностью вложиться в удар, и не раскроил череп на две половинки, но лишь серьезно прорубив скальп и даже кость. Однако, по словам лекаря — «порезы» были мелочью, — главная беда — это сильнейший удар по голове вызвавший сотрясение, и свалившаяся сверху лошадь, своим весом сломавшая несколько ребер… Только чудом, не одно из них не повредило внутренности, однако дышал Ренки с большим трудом, и все время был вынужден носить специальную «кирасу» как называл оу Мавиинг это приспособление.

Так что, несмотря на то что со времен ранения прошло уже больше трех недель — Ренки продолжал оставаться беспомощным и больным… И только почти ежедневная церемония морских похорон, и вид ран товарищей, которым повезло еще меньше чем ему, (лишиться ноги или руки… Ренки даже подумать об этом боялся), — не позволяли сержанту Дарээка скулить и жаловаться на жизнь.

Чудесный городок друг Ренки… — Сказал Готор, в очередной раз навестив его в госпитале. — Звать Фааркооном. — Этакая милая патриархальная провинция, с умеренными вкраплениями развратной портовой жизни… Это я про кабаки и бордели, если ты не понял… И не стоит так краснеть и делать постное лицо… Да, понимаю что это немного грязно, слегка безнравственно, и в твоих любимых романах и балладах герои по борделям не шляются, а вместо этого орут как мартовские коты, серенады под окнами дам сердца… мешая их любовникам в этот момент развлекаться с… Ладно-ладно, молчу!.. Хотя, гы-гы, я бы не прочь написать какую-нибудь «балладу о покорителях борделей», чтобы молодежь вроде тебя…

… Ну зачем же подушками кидаться? Тебе же на ней еще спать!

… И не надо читать мне проповеди. — У моего молодого здорового организма есть определенные потребности… Не вершишь мне — вон спроси у лекаря оу Мавиинга, он тебе подтвердит что долгое воздержание не полезно для тела и души…

… Короче, — в премилый городишко нас привезли продолжать службу Королю! — Полно сладкой чистой воды, (не чета пустынной грязи), еда простая, но сытная. Цены весьма умеренны. Да и служба — не бей лежачего. — Ходим дозорами по городку, охраняя порядок и подмигивая девушкам, да плюс числимся гарнизоном, на случай набега кредонских пиратов, последний из которых состоялся тут двадцать с хвостиком лет назад.

Полковник поехал в центральные провинции набирать пополнение, так что командует сейчас майор Олааник, а ты сам знаешь — он не склонен злоупотреблять муштрой — это отрывает его от бутылки.

Так что наш доблестный лейтенант, находит много времени чтобы позаботиться о своей роте… Ну ты понимаешь о чем я говорю… Вот уж воистину — повезло нам с командиром, видать мы и правда счастливчики! Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.

С последним утверждением, Ренки было трудно не согласиться. Вскоре после приезда в город — лейтенант в сопровождении Йоовика и Доода лично посетил солдатский госпиталь, чтобы пообщаться с солдатами «своего» общества. Несмотря на слухи — руку он сохранил, хотя она и висела на перевязи, и судя по гримасам боли, которые нет-нет да и проскакивали по лицу лейтенанта — доставляла ему большое беспокойство. И тем не менее — лейтенант навестил своих солдат, причем не с пустыми руками!

В результате этого посещения, под подушку, что лежала на койке Ренки, перекочевал изрядной тяжести кошелек, набитый отнюдь не медью, а полновесными королевскими коронами. Хотя Ренки был уверен, что запасы всех их «трофеев» канули в лету вместе с полковым обозом, который почти полностью достался неприятелю, когда добро из возов выкидывали, чтобы положить туда раненных. Но видно в том и была особая мудрость лейтенанта, что несмотря на потерю обоза, — самое ценное он сумел сохранить.

… Помимо кошелька, Ренки получил точный отчет о том за какие заслуги ему причитается каждая монетка, и не без удивления понял что сюда ему зачли и работу с Готором по установке мин, и возглавленную атаку и командование группой заграждения. — Дела вроде бы совсем не связанные с темными махинациями «общества».

Впрочем — протестовать и спорить против этого Ренки не стал. — Полученной суммы, при разумных тратах, вполне хватило бы на год весьма умеренной, но не голодной жизни. Примерно такой, которую вел Ренки до попадания на каторгу.

— … Короче Ренки — давай быстрей выздоравливай! — Сказал напоследок Готор. — Тут есть дела поинтереснее чем валяться в койке… И кстати — завтра меня не будет — отправляюсь «согласно командировочного предписания», в местный университет, вербовать студентов на службу Королю.

Пришлось проставиться Йоовику большим кувшином вина, чтобы послали именно меня… Нет, я вовсе не собираюсь прельщать студиозусов великолепием и роскошью королевской службы — умные в это не поверят, а дураков нам и без того хватает. А вот забраться в тамошнюю библиотеку, да хорошенько поковыряться в старых пыльных томах… да может еще и с умными людьми поговорить — вот это будет весьма недурственным занятием, а то признаюсь тебе — со всеми этими каторгами и армиями, я несколько одичал.

Одно плохо. — Печально вздохнул Готор, после чего выдал одну из своих чудных шуточек. — Печально, что у вас не принимают в университеты девушек. — Только представь как милые стайки дивных пташек, полных желания познавать новое и лишенные родительского надзора, порхают по аудиториям или бродят по тенистым аллеям, в ожидании храброго солдата, который поведает им о своих подвигах… в том числе и на войне!

— Да уж, — развеселился Ренки представив себе эту фантастическую картину. — Это было бы премило. Одна беда — чему именно смогут обучаться юные особы в университетах? — Уж не медицине ли и законоведению? А может — гы-гы… Девушки окажутся сильны в математике, философии, или га-га-га, в алхимии с астрологией?

Вот скажи мне Готор — откуда в твоей голове вообще возникают столь бредовые идеи?

— Да не такие уж они и бредовые… — Сказал Готор, с самым серьезным видом продолжая шутить и дурачиться. — Или ты думаешь что женщины совсем уж не способны к обучению?

— Ой не смеши… У меня опять ребра заболят. — Махнул рукой Ренки, а потом вдруг став очень серьезным, задал вопрос который серьезно беспокоил его все последние дни.

— Слушай Готор, а меня того… Лицо… Ну, в смысле — сильно изуродовали?

— Хм… — Готор даже словно поперхнулся, настолько неожиданным был этот вопрос. Раньше как-то его молодой приятель столь явно не демонстрировал свою озабоченность внешним видом. — Да нет. Не сказал бы… — Ответил он, предварительно внимательно поглядев на Ренки, будто видел его в первый раз. — Только вот тут вот, слева, где под волосами шрам идет, седая полоска появилась. Но это даже придает тебе мужественности и загадочности. А то что на лоб выходит… Так это, знаешь ли, тебе придает этакий грозный и слегка суровый вид, вроде как ты бровь нахмурил во гневе. — Девушкам наверное такое понравиться!

В полной мере оценить как его новая внешность действует на противоположный пол, Ренки смог примерно через неделю, когда полковой лекарь оу Мавиинг наконец отпустил его из госпиталя «долечиваться своими силами».

После чего его друзья доставили сержанта оу Дарээка в дом, где они должны были проживать со старшиной Готором, согласно квартерной цидуле.

Вообще-то двум сержантам не полагалось жить в таких роскошных условиях, но поскольку от полка осталось меньше половины численного состава, все пользовались моментом, и старались устроиться как можно лучше. Даже солдаты, которым по уставу на зимних квартирах полагалось иметь одно спальное место на трех человек, (один спит — двое бодрствуют), — расселялись весьма вольготно в домах местных мещан.

Так что впервые за долгое время, у Ренки появилась собственная комната, и возможность уединиться в ней. Уже одно это, делало условия его новой жизни, почти райскими. А если еще учитывать мягкие перины, небольшой садик за домом, и обилие воды и фруктов — на какое-то время Ренки показалось что он попал в сказку. НО…

Чистый и уютный двухэтажный домик, содержала еще вполне себе не старая вдова из купеческого сословия. Поначалу ей очень даже сильно не понравилось, что ее домик займут под зимние квартиры для солдат, поскольку компенсация, что мог предложить за это неудобство муниципалитет, была весьма далека от сумм которые можно было выручить за сдачу внаем жилья частным лицам… Да и терпеть в своем доме грубую солдатню… не слишком приличествует почтенной горожанке, чьей руки и капиталов, добивалась парочка, еще вполне бодреньких и обходительных кавалеров-вдовцов.

… Но Ренки уже понял, что когда Готору это надо, он сможет очаровать даже дракона. (Как-то раз приятель даже рассказывал, что будто бы есть специальные книги, которые учат как обхаживать людей, и что он все их читал). А их хозяюшка была отнюдь даже не драконшей, — и даже ее весьма почтенный, (с точки зрения Ренки), возраст (лет тридцать пять наверное, а то и все сорок), не помешал ему обратить внимания на то, что она весьма мила и по своему красива.

Увы, но первое что ошарашило нашего героя, когда он поддерживаемый друзьями пришел в дом и был представлен хозяйке, — это взгляд которым одарила его сия особа… Взгляд был… Совсем не тот, который жаждет увидеть в глазах любой женщины юноша, едва подошедший к рубежу восемнадцатилетия… Жалость и сострадание, конечно красят любую женщину. Но когда на тебя смотрят как на раздавленного колесами телеги, мокрого котенка… хотя в душе ты уверен что вид у тебя весьма геройский… это печально.

Что ж — впервые добравшись до сколько-нибудь приличного зеркала, что висело в его комнате, — Ренки и сам смог оценить перемены, которые, за прошедшие полтора года внесла в его внешность суровая жизнь.

Когда-то, давным-давно, когда он последний раз смотрелся в зеркало перед тем как пойти на деревенские танцы, — оттуда на него смотрел юноша, сочетающий в себе мягкие, почти детские черты лица, с высокой и мускулистой фигурой человека никогда не знавшего тяжелого физического труда, но проводящего немало времени совершенствуя свое тело и дух, воинскими упражнениями.

У того юноши был несколько рассеянный и задумчивый взгляд с этакой поволокой, ибо его хозяин частенько слишком много времени проводил в мире грез, где воинские подвиги свершаются без пролития крови, вывороченных кишок и расплескавшихся по земле мозгов, все дамы прекрасны и добры, девушки целомудренны и нежны, командиры суровы но справедливы, а товарищи веселы, бескорыстны, и преданны общему делу и великой цели — служению Королю!

… Сейчас же, из предоставленного вдовушкой зеркала, на Ренки смотрел тощий жилистый парень неопределенного возраста, с впавшими щеками и обострившимися после долгой болезни чертами лица, обгоревший под зарданским солнцем до коричневого оттенка кожаных ремней солдатской амуниции. Да еще и одетый в мундир, более напоминающий лохмотья нищего, — мятый, выцветший, и многократно заштопанный грубыми солдатскими руками, причем нитки и заплатки для починки мундира подбирались по принципу «что есть», и весьма резко выделялись на общем фоне. Какое уж тут геройство — впору идти на рынок попрошайничать.

Но больше всего Ренки удивил собственный взгляд. — Где уж тут говорить про романтику и мечтательность? — Бегающий настороженный взгляд исподлобья, как у бездомной собаки, давно разочаровавшейся в доброте людей, и все время ожидающей пинка или удара хлыстом. Взгляд человека, которому стало привычно наблюдать чужую смерть, и убивать самому. Взгляд человека, который давно уже не ждет от жизни ничего хорошего, но готов в любую минут встретить опасность.

… Возможно в книжках это описание и создало бы романтичный образ сурового героя, но в жизни, Ренки был вынужден констатировать, что он не столько повзрослел, сколько постарел, и вообще стал похож на… бывшего каторжника, или королевского солдата прошедшего школу палочных ударов и суровой муштры, после которых даже огонь сражений, кажется приятным избавлением от тягот повседневной жизни.

Даже богатая шпага на бедре, (к чертям уставы), и погон с сияющей начищенной булавой и лычками сержанта, не добавляли образу привлекательности, но лишь заставляли задуматься — через что прошел этот человек, чтобы заслужить все это…

— Хорош! — Сказал за спиной, незаметно вошедший в комнату Готор. — Красавчег!!!

— Да уж… — Невесело пробормотал в ответ Ренки, силясь отыскать в пристально смотрящем на него из зеркала чужаке, знакомые черты. — Да уж…

— Не печалься так. — Расхохотался Готор, глядя на удрученную физиономию товарища. — Первым делом — справим тебе достойный героя мундир, вот, оцени мой! Потом хорошенько откормим… опять же — шпага… Ты обещал меня подучить кой-чему, а то я с этим инструментом по прежнему чувствую себя недостаточно ловко, а заодно и сам в форму придешь.

Но первым делом — в кабак! — Утопим грустные мысли в вине. — Пора нам уже отметить всей компанией удачно пережитый год войны… В конце концов, из нашей восьмерки с каторжного судна, после двух сражений и кучи приключений, погибли лишь двое. — Попечалимся за них, и порадуемся за себя…

Собственно говоря — все уже готово… И кстати, я пригласил Доода и Йоовика — думаю ты не возражаешь?… Тогда хватит пялиться в зеркало, и пошли!

— … А я ему значить тыдых!!! А он меня пикой хрясь!!! А тут значит Киншаа сбоку как шарахнет с мушкета…

— … А мне вон… пуля прямо в грудь, и я прям слышу как что-то хрустнуло… Хочу заорать, а не могу, — дыхалово выбило, будто лошак с разбегу лягнул… Ну думаю, копец тебе значит, старина Гаарз, отпрыгался. Тока б думаю, побыстрее бы копыта отбросить, чтобы без долгих мук обошлось…

— … А я на эту суку ствол навел… Давно этого гада выцеливал, уж больно мундирчик у него яркий был, да рожа сволочная… Тока издаля-то все пули мимо летели. А тут уж думаю — считай в упор, с десяти шагов, уж точно не промахнусь… И ты тока подумай — по рукам как дало, в морду огня сноп… Мой же мушкет, да меня и…!!! Вот же невезуха!

Когда сидящие за столом опустошили уже второй изрядный кувшинчик молодого вина, и взялись за следующую пару — простые солдаты принялись по которому разу рассказывать друг другу старые истории былых подвигов и неудач, а вот те кто был званием постарше, как-то незаметно уединились и завели куда более осмысленный разговор.

— Тут значит эта… — Начал Доод. — Лейтенант мне сказал, будто ты Готор хвастался что можешь колесцовые пистолеты и ружья чинить?

— Был такой разговор. — Не стал отказываться Готор, с аппетитом налегая на какую-то копченую рыбку с ладонь размером, считающуюся местным деликатесом. — Только сам понимаешь — не все что сломано, можно починить…

— Дело такое — Заговорщицки продолжил Доод. — В оружейке этого трофейного добра немало скопилось, да мы еще подсуетились и у соседних полков кой-чего выменяли считай за гроши…

— Понятно. — Расплывшись в улыбке, заметил Готор. — А кому сбывать будешь, слышал тут не все так просто?

— Не боись. Дорожки давно протоптаны. — Так что — возьмешься для «общества» потрудиться?

— Возьмусь, — кивнул Готор. — Мне и самому с механизмами повозиться в радость, но нужен доступ к инструментам и полковой кузне… Если где в замках пружины сломаны — я бессилен. Придется новые ковать… Как именно хорошего качества добиться, я думаю знаю… А полковой кузнец из наших будет?

— Нет… — Не без грусти ответил Доод. — Но договоримся, либо можно в городе кого найти. Городишко-то портовый, значит тут по этой части работы много делают.

— Отлично! — Разливая в знак заключенного договора вино по чашам, сказал Готор. — Тогда я завтра, к тебе с утречка и забегу, если Йоовик, возьмется моих по караулам развести…

— Без проблем… А теперь, с тобой Ренки. — Переключился Доод на самого младшего в этой компании старшин. — Ты как — потрудиться для «общества» не побрезгуешь?… Вот и славно!

Лейтенант велел мне с тобой словом перекинуться. — Мол, о переводе тебя в волонтеры все уже считай обговорено. Тока сам понимаешь — волонтеры жалованья не получают, а совсем даже наоборот — кошт свой, обмундирование да оружие за свои покупают. — Оно тебе надо?

… Нет, ежели у тебя там какое поместье осталось, или еще чего там… — Так это запросто, — завтра же «шпаги» на погон получишь. Но коли в твоем кармане лишь ветер свищет, да вошь на аркане с голодухи помирает… — Волонтерства тебе не потянуть… Пока!

Но мы тебя в штаб, на писарскую должность запросто определим, поскольку ты и так все еще при полковнике порученцем числишься.

Майор наш Олааник считай уж которую неделю не просыхает, винищем едва ли не насквозь пропитался. Полковник далеко, с ним один из капитанов, второго убили… а лейтенанты вмешиваться на станут, потому как дураков нету не в свое дело лезть. Так что если хорошенько подсуетиться, кому надо мзды сунуть, а кому и кулаком в рожу… — станешь ты у нас навроде казначея, и все денежки за продовольствие там, вооружение и обмундирование, жалованье опять же… — через твои руки потекут.

… Да не дергайся ты — никто те денюжки красть не собирается, и тухлятину с рваниной покупать не станет, нам потом самим все это есть и носить.

Однако сам понимать должен — снабжать армию дело прибыльное. На такое многие купцы рот разевают… Ну, а кто слюнями изойдет, а кто в зубах копеечку утащит — это сейчас, выходит, в кои-то веки нам получается, решать маза выпала… Такой момент упускать нельзя!

… С тебя работа — правильных людей на которых тебе «общество» покажет, привечать. А чужих, гнать поганой метлой. Ну и бумаги правильные составлять надо будет… А чтобы майор их подписал — об этом уже другие позаботятся. И с купцами нужными ты тоже никаких тайных дел иметь не будешь, то опять же — других людей забота.

Короче — одни деньги с купцов берут, а другие с ними дела ведут, и вроде как нигде иначе не пересекаются, потому как те денюжки мы тоже в оборот пустим, а уж с тех доходов кой чего в свой…, да и твой, карман отсыпем. Так что с тебя и взятки гладки, ежели кто придраться захочет.

Нельзя сказать чтобы Ренки особо нравилось участвовать в этих аферах. — Но с другой стороны — куда деваться? Сейчас, между ним и офицерским чином, стояли только деньги. — Дополнительный и необходимый барьер, отделяющей людей низкого звания от благородного сословия.

Купить офицерский патент, даже на чин первого лейтенанта — стоило не так уж и мало. А продолжать службу в чине волонтера — означало лишиться каких бы то ни было средств к существованию. И более того — тоже требовало немалых расходов, при полной загруженности на службе, так что было по силам лишь тем кто имел неплохой доход на стороне.

Даже со своей доли в аферах «общества» — пока, ни того ни другого варианта — Ренки было не потянуть.

А оставаться в солдатском звании… Даже при том что Ренки больше не считал простых солдат низшими существами, — у него был долг! Долг перед отцом и всеми своими предками за восемьсот лет существования рода Дарээка.

Ренки понимал как сильно он их подвел, позволив судьбе сыграть с ним такую злую шутку. И теперь его долгом было вытащить себя из столь унизительного положения, смыв клеймо каторжника с одного из последних представителей, некогда сильного и достойного рода… А для этого были нужны деньги!

Поэтому уже на следующее же утро, получив напутствие от лейтенанта Бида, — Ренки пошел в штаб полка. Представился майору Олаанику, который с утра пребывая не в лучшей форме, вообще вряд ли что-то понял из происходящего вокруг, мечтая лишь скорее «поправить» организм очередным кувшинчиком местного забористого винца.

Ну а дальше все уже было просто. — После последних похождений, авторитет Ренки как бойца, был весьма высок, ибо многие из штабных были под его началом на «той» высоте и невольно признавали командиром. Плюс нахождение в «обществе», плюс явное покровительство которое ранее оказывал ему полковник оу Дезгоот. — желающих придраться к нему, из числа писарей и прочей штабной шелупони, понятное дело не нашлось.

И с печальным вздохом, Ренки пришлось сесть за стол, и придвинув к себе здоровенную кипу накопившихся бумаг, погрузиться в подсчеты, расчеты, списки, заявки и прочую бюрократию.

Так потекла размеренная и скучная жизнь сержанта, исполняющего обязанности полкового казначея, разнообразить которую удавалось лишь нечастыми попойками в кабаках, да редкими выходами в составе патрулей, для поддержания порядка в тихом городишке.