Глава 16
ЗАГОВОР

Вечер навалился на Город и стиснул его в душных, пыльных объятиях. Вместо ветра — едва заметное колебание воздуха, лишь чуть-чуть раскачивающее устало обвислые ветви деревьев. С запада наползала грозовая туча, перечеркнутая бледными штрихами молний. Плохое время как нельзя лучше подходит для плохих дел, подумал Олег. Ему было до одури весело и не меньше страшно. Погода тоже свихнулась. Еще снег не до конца растаял, а уже собирается весенний ливень. Где такое видано?

Надвигавшаяся гроза разогнала с улицы и без того редких прохожих. В эти дни большинство боеспособных горожан занималось тем, что выкуривало из нор оставшихся в живых крыс, которые, как и полагается загнанным в угол крысам, сопротивлялись отчаянно. Они прекрасно понимали, что пощады ждать не приходится. Те, кто не сражался в «серой зоне», все равно работали на войну. Люди вспомнили полузабытое слово «тыл». Обеспечение бойцов продовольствием, пищей, медикаментами, организация помощи раненым — все это отнимало массу времени у тех, кто непосредственно не участвовал в боевых действиях.

Выбраться из лабиринта подземных коммуникаций оказалось просто. Когда твой проводник — крыса, ты можешь чувствовать себя под землей как дома. Снайпер лишь в двух словах объяснил Флейтисту, куда хочет попасть, и говорящая тварь быстро довела его до ближайшего выхода из подземелья.

Это оказалось заброшенное общежитие, соединенное сетью подземных переходов с медицинским институтом. К путанице коридоров примыкало старое, переоборудованное под склад бомбоубежище. Свет, конечно, не горел, но за проведенные под землей часы глаза Музыканта вполне привыкли к темноте, к тому же с ним был отлично ориентировавшийся без всякого освещения Флейтист.

Сам хвостатый спутник Олега наверх с ним не пошел. Они договорились только, что Музыкант встретит Флейтиста и его сородичей ближе к вечеру, уточнили место встречи, и на этом разговор закончился. Почти. Потому что дальше крыс в очередной раз несказанно удивил глухого снайпера. Он опустил глаза, как-то странно зашевелил усами и негромко, словно стесняясь, позвал:

— Музыкант…

— Что? — удивленно откликнулся Олег.

— Я много раз читал… Ну у вас есть такой обычай… Наверное… Когда двое согласились друг с другом, они пожимают руки.

— Так ты хочешь…

Снайпер сначала готов был улыбнуться, но то, с какой серьезностью говорил о рукопожатии Флейтист, удержало его оттого, чтобы смеяться. И также неожиданно ему стало грустно. Он хочет быть таким, как мы, подумал Музыкант. Но никогда не сможет. И прекрасно это понимает.

— Да, — почти торжественно сказал Флейтист и протянул когтистую серую лапу: — Ты… пожмешь ее?

— Почему нет?

Олег протянул руку и встретил ладонью лапу крысы. Она оказалась горячей и бархатистой на ощупь. Снайпер вдруг вспомнил, как, подходя к избитому автоматным прикладом Флейтисту, боялся, что тот распорет когтями живот излишне доверчиво наклонившегося человека. Но все обернулось совсем иначе. И это значит, что у них действительно был шанс.

Музыкант, особо не скрываясь, вышел на Большую Берцовую. На самом деле улица называлась Большая Борцовская, в честь Егора Берцова, героя времен Гражданской войны, но в народе улица мгновенно была перекрещена в Большую Берцовую. Разумеется, неподалеку была и другая улица — Малая Берцовая. По улице, носящей имя одной их костей человеческого организма, снайпер добрался до площади Труда, а там рукой подать было до дома Кравченко.

Если и был в Городе кто-то, кто мог помочь Олегу и словом, и делом, так это Данил Сергеевич. В конце концов, он не раз уже намекал снайперу, что, в случае чего, тот всегда может обратиться к бывшему менту за поддержкой. Вот и настало время проверить цену этим обещаниям. И заодно выяснить, действительно ли Кравченко не выдавал Олега. Самое главное — успеть. Доценту не так много времени нужно, чтобы выбраться на поверхность. Если штабист решит всерьез взяться за глухого снайпера, он начнет думать, куда тот мог пойти в первую очередь, и легко догадается, что Кравченко — одна из наиболее подходящих кандидатур. Вот тогда у знакомого подъезда его может ждать засада. Снайпер же совершенно не собирался стрелять по людям и прорываться к Данилу Сергеевичу с боем.

Но, к счастью, обошлось. Олег внимательно осмотрел подходы к подъезду, не увидел ничего подозрительного и двинулся к дому. В конце концов, Доцент — не всемогущий Господь Бог, ему тоже снять достаточное количество бойцов, чтобы ловить по всему Городу беглого Музыканта, в то время как идет яростное наступление на крыс, — это не то же самое, что дунуть, плюнуть и сказать волшебное слово. Если только, сказал себе снайпер, на мгновение замедлив шаг, засада не ждет его в самом подъезде. Или прямо в кравченковской квартире.

Дверь, как обычно, открылась прежде, чем Музыкант протянул руку к звонку. Кравченко ждал его на пороге. С пистолетом в руке.

У снайпера мелькнула мысль, что больно уж часто его встречают именно так — настороженно, с пистолетом в руке.

— Ну, Данил Сергеевич, — протянул Олег, — как у тебя так получается: я еще не позвонил, а ты тут как тут, дверь открываешь. Опять на балконе стоял?

— Что-то типа того, — сухо ответил хозяин квартиры. — Ты ко мне пришел от Доцента и его ребят прятаться? Если да, то не обессудь. — Кравченко махнул пистолетным стволом, — я тебя не пущу. Заляг на дно где-нибудь в другом месте.

— А ты откуда знаешь, — подозрительно спросил Музыкант, — что мне нужно прятаться от Доцента?

— Как обычно, — пожал плечами хозяин квартиры. — Сорока на хвосте принесла. Уж не твою ли говорящую крысу вы с ним выслеживали?

— Ее самую. И вообще, Данил Сергеевич, не прятаться я пришел — серьезные разговоры говорить. Вполне возможно, что долго у тебя не пробуду. Сам уйду, без твоей помощи. Так что ты уж меня уважь, пусти. Посидим, потрещим о том о сем.

— Ух ты, как заговорил. — Кравченко опустил оружие и посторонился: — Ну, заходи, что ли. Есть хочешь?

— Не откажусь.

В тот момент, когда Кравченко завел речь про еду, Музыкант сообразил, что с утра у него даже маковой росинки во рту не было. То, что хозяин приволок с кухни щедро нагруженный аппетитно пахнущей и выглядящей снедью поднос, не могло не радовать голодного Олега.

— Ты знаешь, у меня попросту. Разносолов не держу — рубай, что дают. Жуй живее да рассказывай, что у тебя стряслось, — велел Данил Сергеевич, садясь рядом с Олегом за стол.

Он тоже налил себе в большую, белую, без рисунка, кружку горячего чаю. Сделал бутерброд из двух кусков хлеба и здоровенного ломтя ветчины и разом откусил едва не половину.

— Может, выпьешь? — вдруг вспомнил он. — Кажется, тебе сейчас лишним не будет.

— Будет-будет, — мотнул головой Музыкант, старательного прожевывая свой бутерброд, в который он, кроме ветчины, запихал еще и щедрый кус сыра. — Слишком мой разговор серьезный.

— Ну-ну, — несогласно пробурчал Кравченко, но настаивать не стал.

Еда не задержала Музыканта надолго. Он быстро расправился с доброй половиной того, что Кравченко принес ему, и довольно откинулся на спинку стула.

— Хорошо-о-о, — удовлетворенно пробормотал он, хлопнув себя ладонью по животу. — Ну что, Данил Сергеевич, готов говорить о серьезном. И сначала, будь добр, ответь мне честно на один вопрос.

— Всего на один? — усмехнулся Данил Сергеевич. — Ну, давай свой вопрос.

— Ты рассказывал Доценту, что я к тебе приходил насчет говорящей крысы? — напрямик спросил снайпер.

— Ну ты даешь, Олег, — задумчиво ответил бывший мент. — Тут, друг мой, все просто: если бы я хотел тебя обмануть, то и Доценту бы тебя сдал, и сейчас правды не сказал бы. А тебе-то как проверить? Так что или ты мне доверяешь, или…

Он выразительно замолчал, пристально глядя на Музыканта.

— Вот как, — пробормотал тот задумчиво.

— А ты как думал? Что все будет легко и просто? Ну вот, говорю тебе, Христом Богом клянусь и родной матерью, что ни слова от меня Доцент не услышал.

— Только Доцент? — уточнил Олег. — А другие?

— Это уже поумнее вопрос, — похвалил его Кравченко. — Нет, Олег, я никому не рассказывал. Судя по твоему вопросу, наш друг из Штаба откуда-то прознал о твоих ночных похождениях, и тебе страсть как хочется знать, какая птичка ему напела. Так ведь?

— Так, — кивнул Музыкант. — Ладно, Данил Сергеевич, будем считать, что с этим разобрались. Готов дальше слушать?

— Как тот пионер — всегда готов. Ну, поведай-ка мне, Олег, за что на самом деле Доцент тебя упек под замок, почему ты сбежал и во что собираешься меня втянуть?

И тогда Музыкант рассказал ему все с самого начала без малейшей утайки. В прошлый раз он только сказал Кравченко, что встретился с говорящей крысой, а теперь пришлось говорить обо всем. О том, как неведомая сила позвала его за собой и вывела на рейд в порубежье. Как он намеревался всего лишь нарвать цветов любимой женщине, а вместо этого встретил крысу, которая умела говорить по-русски. Как выяснилось, что это — та самая крыса, которая способна играть на флейте и очаровывать людей. Снайпер рассказал о других встречах, происходивших после неудачной ночной вылазки группы Дмитрия, в гараже «Мега-Пресса», даже в его собственном подъезде. О том, как ему пришлось стрелять во Флейтиста во время боя за гостиницу «Центральная». О своих размышлениях по этому поводу. Про новые встречи с крысой. И про то, о чем они разговаривали, об их странных псевдофилософских беседах. Подробно рассказал о том, как Доцент пришел к нему, какое предложение сделал, как он, Музыкант, на это предложение согласился и что произошло потом.

Вопреки опасениям, рассказ занял не так уж много времени. Кравченко слушал его очень внимательно.

Когда Музыкант закончил, Данил Сергеевич взорвался, как вулкан Везувий. Он вскочил со стула и, потрясая зажатой в кулаке вилкой, заорал:

— Мальчишка! Сопляк! Ты почему всего сразу не рассказал?

Олег не ожидал такой реакции. Но он не первый год жил в мире после Катастрофы, и агрессия могла вызвать в нем лишь ответную реакцию. Он тоже вскочил на ноги и заорал в ответ:

— А почему я должен был что-то тебе рассказывать? Кто ты такой, Данил Сергеевич, чтобы ждать от меня полной откровенности? Ты что мне, любимая мама в одном комплекте с любимой папой? Сам же говоришь, что я могу только доверять или не доверять, проверить, насколько ты честен, у меня не получится.

Наткнувшись на ответную агрессию, Кравченко немного успокоился.

— Ну, ты даешь, — сказал он. — Наворотил ты… Вернее, к счастью, ничего ты пока что не наворотил. Потому что ничего не делал. Ходил, языком чесал и все от всех скрывал.

— А если серьезно? — спросил немного остывший Музыкант. — Кому я должен был рассказать? И что? Штабу? Чтобы одни меня наизнанку вывернули, пытаясь выскрести информацию, а другие до последнего подозревали меня в том, что я чего-то недоговариваю и вообще наверняка стакнулся с крысами: Музыкант — он ведь такой, ненормальный. Или Иришка обрадовалась бы новостям о том, что я, вместо того чтобы спать дома, как полагается нормальному мужику, по ночам мотаюсь на встречи с крысой. Еще Денису надо было рассказать, наверное? Чтобы он сразу пересказал все папе и тот провернул свой план с превращением меня в героя человечества на пару недель раньше? Мне-то это все на фиг надо? Вон Доцент, едва узнал, тут же меня на всякий случай от греха подальше под замок посадил.

Тут, немного запоздало, за окном сверкнула молния. С сухим треском разорвал небо гром. Поднявшийся наконец-то ветер щедро швырнул воду в загудевшее окно.

— Тебе, как обычно, ни фига не надо, — сердито пробурчал Кравченко. — Тебе, как всегда, нужно, чтобы тебя оставили в покое, чтобы никто тебя не трогал, чтобы все шло по накатанной. Так не бывает, Олег. Или ты что-то делаешь с этим миром, или мир что-то делает с тобой. Выход один — податься в отшельники. Но у нас такое не пройдет. Но ведь ты не все мне рассказал. Спорим? Давай, выкладывай, что ты приберег напоследок?

Музыканту пришлось пересказать его последний разговор с Флейтистом.

— Вот как, значит… — Данил Сергеевич задумчиво пожевал губами. — Они просят помощи. В принципе я могу их понять. Ну что, — он взглянул на Олега, и взгляд хозяина квартиры оказался неожиданно требовательным, — что будем делать?

— Мы? — растерялся Олег. — Будем делать?

— Конечно, мы. Потому что других пока что в наличии не имеется. А делать мы что-то должны. Если ты, конечно, не собираешься вернуться к Доценту, поднять лапки и сказать, что бес тебя попутал и ты больше так не будешь. Только тогда не забудь хвост своего Флейтиста прихватить: без него Доцент тебе не поверит. Да и с ним, если честно, тоже не очень… Но в таком случае я вообще не понимаю, зачем ты ко мне приходил.

Олег задумался. Кравченко явно хотел от него решения. Но какого? Одно дело — совершать импульсивные поступки, делать что-то лишь потому, что оно так само собой выходит. И совсем по-другому выглядит необходимость строить планы, в которые окажутся вовлечены другие люди. Помочь Флейтисту? Бросить его один на один с угрожающей ему ненавистью?

— Олег! — мягко окликнул его Кравченко. — Я жду. И я могу подождать еще. Но время идет.

Да-да, и Флейтист говорил о том, что время стремительно утекает. Конечно, можно потянуть его еще немного, и тогда помогать будет просто некому. А что? Тоже вариант. Всегда можно сказать, что не успел, опоздал, что обстоятельства оказались сильнее…

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Решение, черт побери! Да елки-палки, Олег, повзрослей уже! Как нажимать на курок и палить налево-направо, тут тебе равных нет. А как что-нибудь сделать, взять на себя ответственность — все, пиши пропало!

— Ты хочешь, чтобы я сказал, что готов им помочь? Согласиться на их просьбу?

— Да как ты не поймешь: я не ожидаю какого-то конкретного решения. Я хочу, чтобы неплохой парень Олег перестал надеяться на то, что все решится само собой, и взял дело в свои руки. Сказал бы старому дураку Кравченко, как тому следует поступить. На что употребить свои небольшие, но вполне реальные возможности. Встряхнись, парень. Или тебя реально надо встряхнуть? Взять за шкирку и потрясти?

Данил Сергеевич мгновенно оказался рядом с Музыкантом — злой, большой, похожий на не вовремя разбуженного медведя.

— Так я ведь встряхну, — доверительно сообщил он, нагибаясь и четко проговаривая слова прямо в лицо снайперу. — Мало не покажется, уж поверь. А ты что думал? Что я тебе разжую, что делать, и в рот положу? И еще проглотить помогу? Нет, Олег, так не пойдет.

— Ну ладно, ладно, — примирительно ответил Музыкант. — Хорошо. Мы будем их спасать, Данил Сергеевич. Доволен? Я возьмусь за это. Поможешь?

— Вот и здорово. — Кравченко потер ладони друг о друга, показывая, как он доволен, что снайпер наконец сказал что-то дельное и конкретное. — Только учти: помогать — это не значит, что я буду делать что-то за тебя.

— Да уж понимаю. Ну так как? Поехали? Где там твои друзья? Надо что-нибудь по-быстрому планировать.

— Надо, — кивнул успокоившийся медведь. — Но почему ты про моих друзей заговорил? Твои, мне кажется, тоже будут нелишними.

— Нет у меня друзей, — пожал плечами Олег. — Вернее, есть, конечно, но очень мало.

— Сколько есть, все пригодятся. У нас сейчас каждый человек на счету будет — ведь нам придется пойти против Штаба в тот момент, когда идет война. Когда штабисты думают, будто им известно, где находятся все, кто может держать оружие, перевязывать раненых и чинить оружие. Так что, Олег, извини, но нет у нас возможности никого жалеть и щадить. Ты небось первым делом про Иришку свою подумал?

Снайпер кивнул.

— Ничего не поделаешь, — продолжил Кравченко безжалостно. — Иришка, брат ее, кто еще?

— Денис? — предположил Музыкант.

— Денис? — переспросил Данил Сергеевич. — Ну, не знаю, не знаю… Какой-то он мутный, честно говоря. Отцу не настучит ли?

— Может, и настучит. Может, и нет. Ладно, давай без него обойдемся. Стасика позвать?

— Это которого? Такой паренек, который у Штаба на побегушках? Вот уж не знал, что ты с ним какие-то отношения поддерживаешь.

— Так вышло, — уклончиво ответил Олег, не собираясь сейчас рассказывать, как так вышло, что Стасик Панкеев оказался в курсе его знакомства с говорящей крысой.

— Ладно, — решительно заявил Кравченко. — Пора уже и делом заняться. Сейчас начнем нужных людей обзванивать?

— Обзванивать? — удивленно переспросил Музыкант. — Так у тебя что, Данил Сергеевич, и телефон есть?

— У старого Кравченко, — бывший мент хитро улыбнулся, — все, что нужно, есть. Ты что же, думал, такому важному человеку, как я, Штаб телефон пожалеет?

Первым появился какой-то незнакомый Олегу тип, прихрамывающий на правую ногу. Тип был невысок, в меру упитан и опирался при ходьбе на тросточку.

— Это Эдик, — коротко представил его Кравченко. — Он умный.

Умный Эдик что-то буркнул, вяло пожал Олегу ладонь и уселся подальше от него.

Затем Музыканту пришлось пожимать руки коротко стриженному здоровяку в камуфляжном комбинезоне и пожилому, но бодрому мужичку в очках с перемотанной синей изолентой дужкой.

— Ценные люди, — вполголоса сказал снайперу Кравченко. — Ты их не знаешь — это и хорошо. Они вообще светиться не любят, просто в нужное время оказываются в нужном месте. Есть, Олег, еще, к счастью, такие, как они.

А потом появилась Иришка.

Иришка в квартиру не вошла — влетела. Черной ласточкой метнулась по прихожей, ворвалась в комнату и, не успел Олег даже встать с дивана, упала ему на колени, обняла, прижалась, спрятала голову у него на груди.

— Олежка… Милый… — прошептала она, вздрагивая всем телом. — Как ты? Все в порядке?

— Нет, солнышко, не все. — Он нежно поцеловал ее в макушку. — Было бы все в порядке — я вернулся бы домой с огромным букетом. Приехал бы на белом коне, как самый главный победитель. А так… Мы еще не выиграли.

Она посмотрела на своего мужчину снизу вверх.

— Но мы ведь выиграем? — быстро спросила она. — Ты обещаешь? Ну, скажи живо, что мы победим!

Кравченко стоял в дверях, любовался этой сценой и широко улыбался. Олег бросил на него укоризненный взгляд: мол, нечего пялиться на то, как люди радуются встрече после разлуки. Данил Сергеевич исчез, но не потому что Музыкант пристыдил его, а потому, что в дверь опять постучали.

Следующим стал Сережка Тайлаков, похудевший, с лицом, украшенным вспухшей ссадиной под правым глазом.

— Да мелочи там… — ответил он на немой вопрос сестры, что случилось. — Пчелка укусила.

— Свинцовая, наверно, — пробормотал Олег.

— Другие нынче не летают, — согласился с ним Сережка. — Ну что, герой? Мы, значит, из последних сил бьемся с крысами, защищая оставшееся прогрессивное человечество, а он тут задумал каких-то тварей спасти? Непорядок, дорогой друг, непорядок. Расскажи хоть, какого черта я должен за спинами у своих какую-то фигню мутить.

— Подожди. — Музыкант высвободился из объятий Иришки, пересадил ее бережно на диван рядом с собой. — Все расскажу. Только когда народ соберется. Я уже Данилу Сергеевичу один раз историю поведал, так что если для каждого заново начинать, мы тут неделю будем языки чесать. Не торопись. Лучше сам расскажи, как там война.

— А что война? — поморщился Тайлаков, усаживаясь за стол. — Мы наступаем, они обороняются. Мы побеждаем, но только тогда, когда на рубеже у них не остается ни единой живой твари. Они бьются насмерть. Это не пустые слова. Штаб сознательно занижает сводки потерь, я точно это знаю. Своими глазами видел, своими ушами слышал. И я их прекрасно понимаю. Мы должны выиграть эту войну, это очевидно всем, но если сейчас сказать честно, в какую цену она нам встала… Я не рискну предположить, что скажут люди и что они сделают. Потому что у меня такое чувство, ребята, что мы еще чуть-чуть — и надорвемся. Уничтожать другую разумную расу до последнего младенца — это, видите ли, не шутки.

Он еще что-то собирался сказать, но в дверь опять постучали, торопливо и звонко, и Иришкин брат замолк, ожидая новоприбывшего.

Им оказался Стасик Панкеев. Он как-то растерянно обвел взглядом присутствующих, коротко кивнул Музыканту и уселся поближе к нему.

— Привет, — негромко сказал Олег. — Что такой пришибленный?

— Да как тебе сказать… — замялся Стас. — Не каждый день приглашают чуть ли не в перевороте поучаствовать.

— Ну, предположим, переворота точно не будет.

— Это ты сейчас так говоришь. После той истории с крысой я даже не знаю, что у тебя еще в рукавах завалялось.

— Да брось ты, — устало поморщился Олег. — Никто тебя силой сюда не тянул. Мог и отказаться.

— Да все в порядке, — поспешил успокоить его Стас, и снайпер вспомнил, что перед ним вообще-то сидит совсем зеленый еще пацан, — просто непривычно как-то. Но я успокоюсь, обязательно успокоюсь и привыкну.

Он честно попытался улыбнуться.

Еще один негромкий стук в дверь — Кравченко пошел открывать — еле слышный обмен приветствиями в прихожей, шорох снимаемого пальто…

И вдруг в комнату вошел Доцент!

Первой мыслью Музыканта было: предательство! Его подставили, обманули, как ребенка! Кравченко только усыплял его бдительность, придумывая этот заговор, а на самом деле собирался сдать его Штабу. Кое-кто из собравшихся, видимо, подумал так же, потому что по углам уже защелкали затворы.

Вот сейчас, представил себе Музыкант, прикидывая, куда ему броситься при первом же выстреле, вслед за Доцентом ворвутся его гвардейцы, оставшиеся близнецы Васяни и Пашика. Кравченко, похоже, на его стороне. Эх, не зря он предупреждал снайпера, что тому остается лишь решить — доверять или нет. Как монетку кинуть, как игральный кубик отправить в недолгий бег по столу, как случайную карту из колоды вытянуть… Ну что, Музыкант, доигрался с доверием? Эх, дурак. Не умел ты в людях разбираться и, видимо, никогда уже не научишься…

Доцент поднял руки и продемонстрировал всем, что оружия в руках нет.

— Мир, — хрипловато сказал он. — Мир, и давайте поговорим спокойно. Вполне возможно, что нам по пути.

— Да? — подозрительно спросил Сережка Тайлаков. — Чем докажешь? Может быть, на самом деле дом давно уже оцеплен. И твои люди только приказа от тебя и ждут?

— Мое слово, — вместо Доцента ответил Кравченко. — Извините, я сам решил его позвать, никого не спросив, так что даю слово: он может нам помочь. Или хотя бы не будет мешать.

— Ну уж нет, — не согласился с ним Доцент. — За себя мне и слово давать.

Они некоторое время смотрели друг на друга, словно в гляделки играли.

— Я сам могу за себя сказать, — добавил штабист.

Тогда Данил Сергеевич отступил.

— Я уже говорил Олегу, — Доцент показал на Музыканта, — что есть только одна вещь, которой я по-настоящему не хочу: чтобы люди вцепились в глотку людям. У вас есть замысел, и, похоже, вы готовы отстаивать его с оружием в руках. Чтобы люди снова не пошли против людей, как это уже было несколько лет назад, я хочу разобраться. Ну и, конечно, если вы собрались что-то сделать, я бы предпочел быть в курсе этого.

— Чтобы проконтролировать, — пробормотал потихоньку Олег.

Доцент его все-таки услышал.

— Совершенно точно, — спокойно сказал он. — Чтобы проконтролировать. А то некоторые любители иметь свое очень особое мнение и рьяно воплощать его в жизнь нарубят таких дров, что потом ввек не исправишь. Так что давайте спокойненько поговорим и попробуем найти общий язык. Я правильно понимаю, Олег, что дело в той самой крысе?

— Да, — кивнул Музыкант, — Данил Сергеевич, — окликнул он Кравченко, — мы еще кого-то ждем?

— Пару человек. Но им я потом, если что, сам расскажу.

— Вот и хорошо, — вмешался Доцент. — Сначала будет говорить Олег, затем я. Мне тоже нужно кое-что вам рассказать. Может быть, даже, — он сделал паузу, — покаяться. Но — потом. Олег, тебе слово.

Штабист присел в оставшееся свободным кресло и прикрыл глаза. Музыкант вспомнил, что еще перед тем как спуститься в подземные тоннели и начать охоту за Флейтистом, которая и привела к тому, что все они собрались в квартире Данила Сергеевича, Доцент выглядел так, будто в любой момент готов уснуть. А ведь потом была долгая дорога, бой с крысами, затем он должен был выйти к своим и помочь выбраться Васяне, и еще, наверное, начал поиски Олега… И вряд ли все это время Доцента могла отпустить война. Так что удивительно было, как он вообще держался на ногах и мог разговаривать.

— Хорошо, — начал Музыкант. — Тогда слушайте.

И он еще раз рассказал всю историю от начала и до конца.

— Вот так, — подытожил Кравченко, когда рассказ Олега закончился. — Если верить Олегу — а лично я считаю, что не верить ему у нас нет никаких оснований, — крысы, как и мы, не являются монолитным обществом. Они совсем не единая масса, как мы привыкли о них думать. И часть из них просит у нас помощи. Если угодно, пощады просит. Олег думает, что мы можем на это пойти, и если быть честным, то я с ним согласен. Тем более что все, чего им нужно, — это уйти. Надеюсь, что все, кто здесь собрался, поддержат нас и помогут.

— Погоди, — поморщился Доцент и, сняв очки, почесал дужкой переносицу.

Пока Олег рассказывал о своем общении с крысой, он пару раз бросал взгляды на штабиста. Каждый раз ему казалось, что тот все-таки уснул. Но даже если это так и было, Доцент сумел вовремя проснуться.

— Погоди, — повторил он, — Олег, ты говорил только о себе. Почему ты ничего не сказал о других? О тех, кто был до тебя. О Сверзине?

— Откуда ты знаешь… — удивленно начал Олег.

Кравченко тоже явно хотел спросить то же самое. Остальные заинтересованно посмотрели на Музыканта.

— Сейчас все объясню, — ответил Доцент. — Ты говори, говори, я потом добавлю.

— Значит, так, — сказал снайпер. — Крыса рассказала мне, что еще раньше встречалась с другими людьми. Разговаривала с ними. Сверзин Лев Федорыч — кое-кто из вас его знал — был одним из них. Крыса, она… Хорошо она отзывалась о нем.

Голос Олега дрогнул. Сверзин погиб. Исчез. А скоро может не стать Флейтиста.

— Потом Сверзин пропал. Обещал прийти и не пришел. Больше я ничего не знаю.

— Да, — подтвердил Кравченко. — Мне Федорыч тоже рассказывал о говорящей крысе. Но он не успел рассказать ничего конкретного — просто обмолвился: вот, мол, было такое. А потом не стало Федорыча, и никто не знает, что с ним случилось.

— Я знаю, — явно через силу произнес Доцент. — Его убили. По моему приказу.

— Почему? — только и сказал Кравченко. — Чем он тебе помешал?

Музыкант не сказал ничего. Просто смотрел на сидящего в кресле человека, смотрел и ничего не хотел говорить. Вот что ты имел в виду, Доцент, когда говорил о покаянии? Да, если по твоему приказу казнили одного человека, рискнувшего установить контакт с врагом, то мне, можно сказать, повезло.

— Он пришел ко мне, — продолжал штабист, — и все рассказал. Как встретился с крысой, как выяснилось, что она умеет разговаривать, как он удивлен и рад, что есть хоть какая-то перспектива, пусть слабая, но надежда, что мы сумеем найти общий язык… А я испугался. Да, — с каким-то вызовом повторил он, — испугался. Мы все живем этой войной, крысы — это враги, мы все это знаем. Мы их убиваем — они убивают нас. Вся наша жизнь уже давно рассчитана именно на это. Менять что-либо — это так трудно. К тому же не было никаких гарантий, что крыса не обманывала Сверзина. Но он так восторженно говорил о ней, и я подумал, что она могла как-то повлиять на него. Загипнотизировать. Внушить что-то. Тогда я еще не знал ни о какой флейте, и я приказал паре верных людей сделать так, чтобы Лев Федорыч исчез. Вот он и исчез. Все. Конец истории.

Он замолчал.

Значит, так, устало подумал Олег. Ты покаялся — теперь нам определять меру покаяния? Судить тебя?

Доцент словно прочитал его мысли.

— Вы можете осудить меня, — хрипло произнес он.

Зевнул.

Потер измученные бессонницей глаза.

— Извините, — улыбнулся он через силу. — Так вот, вы можете судить меня. Кто-то в своих мыслях, в своем сердце уже, наверное, выносит приговор. У меня есть только одна просьба — давайте доведем до конца все, что мы начали. И эту войну, и эту вашу операцию по спасению крыс. Да, я с вами. Потому что понял, наконец, что был неправ, когда приказал убить Сверзина. Хотел, чтобы люди больше не убивали людей, но сам приказал убить человека, который, похоже, ни в чем не был виноват. Я все сказал и предлагаю заняться делом, а суды и приговоры будут потом, когда у нас будет хоть немного свободного времени.

Штабист опять надел очки, которые до этого вертел в руках, и сонно привалился к стене, полуприкрыв глаза. Олег заметил, что Стасик сверлил Доцента взглядом, как будто ожидал, что тот скажет что-то еще. Но когда он замолчал, парень откинулся на спинку дивана, успокоившись. Эх, дружище, сдается мне, уже без всякой злобы подумал снайпер, похоже, это ты. Все-таки это ты сдал меня. Да ладно, если признаешься, я не обижусь. После покаянной речи Доцента меня сегодня ничем уже не пронять.

Но Стас не сказал ничего.

— Вы все слышали, — заговорил Кравченко. — Не думайте, что мне легко было выслушать рассказ Доцента. Все-таки Федорыча я хорошо знал, мы с ним не одну бутылку вместе выпили. Но в чем я с Доцентом согласен — так это в том, что пора что-то предпринять. А вот потом, если останемся живы, — он посмотрел на штабиста, — я тебе обещаю: мы еще об этом поговорим. Ты понял меня?

— Понял, — устало кивнул Доцент. — Давайте к делу. Нам есть что обсудить.

— Ну предположим, — первым заговорил умный Эдик. — Судя по тому, что я здесь услышал, серьезных проблем возникнуть не должно. Ну вывезем мы за пределы Города полсотни крыс. Пусть даже сотню. Чем это может нам повредить в будущем?

— Плодятся они больно быстро, — усмехнулся какой-то друг Кравченко из тех, чьих имен Музыкант не запомнил.

— Ну и? — возразил Эдик. — Насколько быстро? Сколько времени пройдет, прежде чем они расплодятся до такого количества, которое сможет составить нам проблему? Не забывайте, — он поднял руку, призывая к тишине, потому что в этот момент разом заговорили сразу несколько человек, — не забывайте, что мы сами с трудом представляем себе, что творится за Городом. Ни одна экспедиция не вернулась. Так, может быть, они попросту не смогут выжить там? Мне кажется, риск для нас минимален.

— Вот это мне больше всего не нравится, — проворчал Доцент. — То, что мы сами не знаем, куда их отправим. Но свою позицию я уже озвучил, так что голосую «за».

— А почему бы, — вмешалась в разговор Иришка, — нам не сделать проще? У нас есть Штаб, более того — у нас есть прямо здесь, под рукой, представитель Штаба. Зачем нужны все эти заговоры, тайные сборища и так далее? Почему нельзя сделать все открыто? Взять и вывезти тех крыс, которые об этом попросят, куда-нибудь подальше?

— Нет, мы не можем провести эту инициативу через Штаб, — быстро ответил Доцент. — Вы, ребята, многого не понимаете. Война — это такая машина, которую просто так не остановишь. Дело не только в Штабе. Если бы только мы были препятствием — да тьфу, все решалось бы за пять минут. Даже Вась-Палыча, каким бы упертым ретроградом он ни был, можно уговорить. Совсем тупые люди долго в политике не задерживаются, особенно в наше время, когда все процессы идут гораздо быстрее, чем раньше. Тут в другом проблема. Во всех нас. В человеческом населении Города.

— А какая здесь может быть проблема? — спросил Стасик.

— Самая элементарная. У нас тут десятки тысяч людей, которые в течение нескольких лет знали, что крысы — это однозначный враг. Что нормальной жизни не будет, пока мы всех тварей не отправим на тот свет. Да черт побери, у людей родственники и друзья погибали! Понятно, что после обычных, человеческих войн, когда государства друг с другом мирились, как-то приходилось с этим жить. С осознанием того, что вот минуту назад ты мог безнаказанно мстить за то, что враг убил твоего друга, сжег твой дом, а сейчас — все, стоп, нажать на курок — это уже преступление. И даже тогда не все могли заставить себя вовремя остановиться. Но у нас-то не простая война. Мы деремся с абсолютным врагом, непонятным и чуждым. И сейчас, когда мы в шаге от окончательной победы, остановить войну и заявить: мы ошибались, крысы бывают разные, — уже невозможно.

— Почему? — упрямо спросила Иришка. — Что, люди — бараны? Не поймут?

— Люди — не бараны. И все поймут. По крайней мере, большинство. Но не сразу. Нужно время. А его-то у нас и нет. Мы-то не знаем, какие крысы, условно говоря, имеют право на существование, а какие — нет. Мы вынуждены доверять на слово случайному знакомому Олега, который, если честно, тот еще фрукт. В смысле, не Олег, конечно, — Доцент глянул быстро на Музыканта, словно прося прощения, — а этот его крысюк с флейтой. Вдруг все это на самом деле — ловушка, цель которой — протянуть время? Дать крысам перегруппироваться, воспользоваться каким-то шансом, который у них может появиться. Извините. Я считаю, что мы не имеем права так рисковать. Вы — просто несколько человек, которые собрались и договорились между собой. Мы, Штаб, несем ответственность за всех, кто живет в Городе. Мне кажется, что права на ошибку у нас нет. Поэтому чем тише и незаметнее мы все это провернем, тем лучше будет всем нам.

Доцент обвел всех взглядом и сказал:

— Я хотел бы, чтобы каждый из вас понимал одну простую вещь: то, что мы собираемся сделать, многие назовут предательством. И вполне возможно, они будут не так уж и не правы.

— Именно так, — поддержал его Кравченко. — Ребята, честное слово, нам бы очень хотелось, чтобы все прошло без сучка без задоринки. Чтобы никто ничего не заметил. Чтобы мы вернулись по домам и всю оставшуюся жизнь делали вид, что ничего не произошло. Но может выйти и по-другому. В нас станут стрелять, и нам придется стрелять в ответ.

— Только хорошие умирают молодыми, — отозвалась Иришка.

Стасик Панкеев и Сережка Тайлаков согласно кивнули.

— Молодежь, — беззлобно пробормотал Кравченко. — Понахватались фразочек… Умирать-то, если что, по-настоящему придется. Это вам не песня.

— Знаете что? — неожиданно сказал Олег. — Давайте больше говорить по существу. Есть кто-то, кто против помощи крысам? Ну, руки, что ли, поднимите…

Никто не пошевелился. Доцент демонстративно пожал плечами — мол, сколько можно повторять, что я с тобой. Иришка едва заметно кивнула головой. Здоровяк в камуфляже вообще смотрел в окно, делая вид, что все происходящее начнет его касаться только в том случае, когда начнут говорить о чем-либо конкретном.

— Вот и отлично, — вместо Музыканта сказал Кравченко. — Вот так, Олег, и нужно: четко, быстро и решительно. Да или нет, и третьего не дано. Поехали дальше. Нам нужен план. Вот у меня есть карта…

Он сноровисто раскатал на столе план Города.

— Подходите сюда, будем смотреть, как нам все это лучше провернуть. Так, вот у нас речпорт. Надо понимать, что нужный теплоход стоит где-то здесь. А идти к нему придется отсюда… Было бы неплохо заиметь автотранспорт, но это, как я понимаю, вряд ли.

Он оглянулся на Доцента — тот едва заметно покачал головой: мол, не рассчитывайте.

— Если идти на своих двоих, тогда, видимо, так…

Палец Данила Сергеевича уверенно скользил по плотной бумаге карты.

— Можно по Краснознаменной пройти, — предложил Тайлаков. — Тихая улица, да и упирается чуть ли не в самый порт.

— Ты давно на этой Краснознаменной был? — спросил у него Эдик. — Нет? То-то и видно. Я по ней пару недель назад хотел пройти, но там дом обрушился, и вся улица перегорожена обломками. К сожалению, напрямую не получится. Наверное, лучше вот так… Данил Сергеевич, у тебя карандаш есть?

Не говоря ни слова, хозяин квартиры подал ему карандаш.

— Значит, так…

Карандаш запорхал над картой, оставляя стремительные росчерки.

— Если идти отсюда, то придется вот здесь, наверное, по проспекту Мира, затем свернуть на Лескова, а дальше — дворами, там частный сектор, половина как минимум выгорела сразу после Катастрофы, так что, по сути, это просто огромный пустырь. Главное — быстро его пересечь, и мы сразу у порта. В самом порту, извините, не ориентируюсь.

— Есть возражения? — спросил Кравченко. — Нет? Идем дальше. Кто-то должен будет сопровождать крыс. Это, конечно, будет Олег, ну и кто-то, кого он возьмет с собой.

— Стас, пойдешь со мной? — спросил Музыкант.

— Ага. В смысле, да, — торопливо кивнул Стас и так же торопливо отвел взгляд.

— Ты говорил, что, в случае чего, можешь прийти не один. Получится еще кого-нибудь с собой привести для страховки? А то народу у нас не так уж много. Сам понимаешь, практически все, кто старше шестнадцати, на передовой.

Вестовой заерзал по дивану.

— Ну да, — пробормотал он. — Человека три будет.

— Стас, — строго сказал Кравченко, — ты смотри… Если не уверен, лучше ничего на себя не бери.

— Да нет… Троих точно приведу. А там посмотрим.

— Договорились, — подытожил Олег. — Значит, с крысами пойдем я и Стас со своими ребятами.

— А еще кому-то, — продолжил Данил Сергеевич, — придется на всякий случай прикрывать их. Надо будет поставить несколько постов — лучше всего здесь, здесь… ну и вот здесь.

Карандаш быстро поставил несколько крестиков вдоль намеченного Эдиком маршрута.

— Здесь, скажем, встанет Гена… — Кравченко посмотрел на немногословного здоровяка в камуфляже, тот кивнул в ответ. — Возьмешь с собой Сергея.

Мужчина в очках с перемотанной дужкой сказал что-то вроде «слушаюсь».

— Здесь будем мы с вами, ребята. — Кравченко повернулся к брату и сестре Тайлаковым. — Ир, ты еще автомат в руках держать не разучилась?

— Нет, конечно, — обиженно фыркнула девушка. — Только… Зачем автомат-то? Мы что, в своих стрелять будем?

— Ну, надеюсь, что не придется, — уклончиво ответил Кравченко. — Давай лучше думать, что пронесет. Что все пойдет по плану, нас никто не заметит и все эти посты — всего лишь на всякий случай.

— А куда мы поставим Доцента? — ехидно поинтересовался Музыкант. — Так и представляю: стоит на перекрестке штабной деятель с винтовкой наперевес и торопит крыс: быстрее бегите, быстрее.

— Очень смешно, — парировал Доцент, даже не собираясь улыбаться. — Вы что, думали, я буду с автоматом наперевес носиться по улицам? Стар я для этого. Я что, на ковбоя похож?

Ну-ну, подумал Олег. Стар, как же. Он вспомнил, как Доцент вел себя в ночь мятежа и как лихо штабист палил по набросившимся на них в подземелье крысам, а потом так же ловко раскалывал черепа тварей прикладом. Впрочем, там речь шла о выживании. Жить захочешь — еще не таким ковбоем станешь.

— Моя помощь будет другой, — продолжал тем временем штабист. — Определите маршрут — и на вашем пути не встретится ни одного поста. Я уберу с улиц патрули. Только ради бога, надеюсь, вы понимаете, что идти нужно будет задворками. Все нужные пароли я тоже скажу. А потом — как получится. Если у вас выгорит — молодцы. Ничего не выйдет, спалитесь — извините, ребята. Я все буду отрицать, и у меня будет куча свидетелей, которые докажут, что я с вами никогда не встречался и что вы всю информацию самым наглым образом украли. Честно?

— Нет, — буркнул Стасик.

Никто даже не улыбнулся. И только у Доцента дрогнул уголок рта. Как будто он хотел все-таки ухмыльнуться, но в последний момент передумал.

— Ну и ладно, — сказал он. — Самое главное, чтобы никто никого не потянул на дно. Иногда просто не быть врагом — это тоже немало. А помогать друг другу — это уж как повезет. Только запомните, что я вам не враг.