Глава 11
МЯТЕЖ

За окном что-то глухо грохнуло, заставив стекла испуганно задребезжать. Опять какие-то придурки фейерверки по ночам запускают, сонно подумал Олег. Милиции на них нет. Это ж додуматься надо: люди спят, а они развлекаются. Грохнуло еще раз, что-то прерывисто затрещало, треск сменился протяжным уханьем. Скорее бы закончилось, опять подумал Музыкант…

…И вдруг проснулся, сел на кровати и уставился в окно. Какие фейерверки? Какая милиция? Это все осталось в прошлом, до Катастрофы.

— Что случилось? — спросила проснувшаяся Иришка.

— Не знаю, золотко. — Он успокаивающе положил ладонь на ее горячее голое плечо.

— Стреляют?

— Похоже. Надо бы пойти посмотреть, разобраться.

Он принялся торопливо одеваться. Катастрофа научила людей, даже если их вытаскивают из постели посреди ночи, не путаться в пуговицах и не промахиваться мимо рукавов. Минута — и снайпер был готов. Он осторожно подошел к окну и выглянул на улицу.

Где-то в Городе, несомненно, шел бой. Треск автоматных очередей перемежался отчетливым щелканьем одиночных пистолетных и винтовочных выстрелов. Изредка раздавались громкие резкие хлопки гранатных разрывов.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Олег.

— Что там?

— Ничего не видно. Но такое ощущение, что стреляют не со стороны порубежья. Это не крысиное нападение, золотко. Разве что они задумали какой-нибудь обходной маневр…

Он похолодел. А ведь такое вполне могло быть. Тот самый рейд Флейтиста, который Олег удачно прервал, убив двух его хвостатых спутников у моста, — не был ли он на самом деле разведкой? Не прощупывал ли говорящий крыс такую возможность? Тихо-тихо снять посты, никаких выстрелов — лишь едва слышная гипнотическая мелодия…

— Олег… Может, не надо никуда ходить? Без тебя разберутся. Ну почему ты вечно лезешь в драку?

— Только хорошие умирают молодыми… Ир, я же всегда возвращаюсь. Сбегаю, посмотрю, разберусь, что к чему, — и обратно, к тебе под одеяло. Без меня никому незнакомому не открывай, ясно?

— Я что, совсем дурочка, что ли?

— Знакомым, кстати, тоже открывай не всем, — продолжил Музыкант, не обращая внимания на Иришкины слова. — Сережка, Кравченко, Доцент… Оружие держи при себе и, если что, стреляй не раздумывая. Не нравится мне это все. Ну ладно, я пошел.

Олег отвернулся от окна, но не успел он выйти из спальни, как шум далекого боя перекрыла резкая трель дверного звонка. Это было не короткое деликатное сообщение о том, что гость пришел и просит его впустить. Стоявший на лестничной площадке вдавил кнопку до упора и отпускать ее не собирался до тех пор, пока хозяева не отреагируют на надрывающийся трезвон.

— Легки на помине, — пробормотал Олег. — Сейчас разберемся, кто там.

Он мягко скользнул в прихожую, подхватив по пути автомат. За его спиной Иришка торопливо выбралась из кровати и, не одеваясь, в коротенькой ночной рубашке, подбежала к письменному столу и вынула из ящика пистолет.

Музыкант, прижавшись спиной к стене, негромко спросил:

— Кто?

— Олег, открой, — донесся из-за двери приглушенный несколькими сантиметрами доброго дерева голос Доцента.

— Ты один? — на всякий случай уточнил снайпер.

В принципе он впустил бы штабиста и в том случае, если бы тот явился с охраной, но поинтересоваться стоило.

— Аки перст, — удрученно отозвался Доцент. — Ну, впустишь или мне по какой-то причине вдруг отказано от дома?

Олег, щелкнув засовом, распахнул дверь.

— Входи. И скажи заодно, что за чертовщина творится в нашем славном Городе.

— Что творится? Сейчас расскажу, — бросил Доцент, шагая за порог. — Хотя ты сам уже себе ответил. Именно что чертовщина.

Он выглядел так, будто побывал в хорошей драке. Левая щека багровеет свежей ссадиной, глаза горят опасным азартным блеском. Верхняя губа распухла. Воротник кожаного плаща надорван и держится на нескольких размочаленных нитках. Из кармана вызывающе торчит рукоять пистолета.

— Это мятеж, Олег. Бездарный, глупый, идиотский мятеж. Эти болваны не смогли арестовать никого из Штаба. Им не удалось занять телефонных станций. Сейчас они штурмуют арсенал, но, похоже, надолго их не хватит. Они сунулись в лоб, получили от охраны все, что им причиталось, и перешли к вялой осаде. К утру этот бред закончится.

Мятеж? Кто? И зачем? Олег совершенно не понимал, кому сейчас в Городе нужно было устраивать бунт. Что, других проблем не хватает? Нашли время грызться между собой.

— Кто восстает-то? — поинтересовался Музыкант. — И чего им нужно?

Доцент неторопливо пригладил растрепавшиеся волосы. Устало провел ладонью по лбу. Ни дать ни взять, замотавшийся человек, не успевший покончить с одной работой, но тут же вынужденный приниматься за другую. Хотя, если вдуматься, так оно и было.

— Я не совсем понимаю, Олег, — признался он. — Среди вожаков замечены кое-какие недобитки, которые в войне банд успели вовремя задрать лапы кверху и отмазаться от своих главарей. Неужели они решили взять реванш? Но все равно как-то глупо. Представляешь, меня пришли арестовывать двое. Представь себе только, — он коротко и издевательски хохотнул. — Меня. Двое. Олег, я одного застрелил на месте, он даже пискнуть не успел. Второго решил взять живым, прострелил ему плечо, а потом сдал с рук на руки охране — те на шум прибежали, но было уже поздно: я все сделал сам. Вот так вот.

Он помолчал, а потом добавил:

— Я чего пришел-то… Поедем со мной?

— Куда?

— Тут недалеко… — Доцент неопределенно махнул рукой и вдруг хищно усмехнулся. — Поохотимся. У меня машина неподалеку. Поехали?

— Ну поехали… — Музыканту не очень хотелось мчаться с Доцентом на какую-то не вполне понятную охоту, тем более что в такую ночь, ночь мятежа, это могла быть лишь охота на человека. Но, с другой стороны, тот так упорно настаивал… Зачем-то это ему, видимо, нужно.

— Ир, ты с нами? — окликнул Доцент девушку. — Давай, присоединяйся. Посмотришь, как вершится история. И мужику твоему будет спокойнее, что ты не в одиночку дома сидишь.

Внизу и на самом деле ждал дóцентовский джип. Водитель вышел из кабины и, небрежно облокотившись на капот, курил, всем своим видом показывая, что видел этот ночной мятеж в гробу в тапочках известного цвета.

— По коням, — негромко скомандовал Доцент. — Сережа, заводи.

— Слушаюсь, шеф.

Шофер Сережа щелчком отбросил сигарету, мелькнувшую в темноте крохотной алой звездочкой, и нырнул в теплое нутро автомобиля. Как же давно я не ездил на машине, подумал Олег. Теперь и не припомню. На грузовике разве что. По какой-то тревоге нас собирали, грузили в деревянные кузова и развозили на позиции, сбрасывая буквально перед мордами остервенело рвущихся вперед крыс. Но комфорт этого серебристого красавца ни в какое сравнение не идет с холодными жесткими лавками, на которых тогда приходилось сидеть. А Валька Смирнов, помнится, когда грузовик подскочил на очередном ухабе, разбил голову о кузовную крышу. Здесь же успокаивающе урчит двигатель, плавный ход не позволяет даже догадаться, что мы едем по печально известным отечественным дорогам.

— Тут недалеко, — повторил Доцент, вглядываясь в скользившую по окнам джипа ночь. — Мои ребята уже подтянулись, только нас ждут. Я им сказал — без меня начинать только в самом крайнем случае.

— Так за кем мы едем все-таки? — спросил Музыкант.

— Не догадался еще? За их главными. Теневой Штаб, мать их. Одного не пойму — то ли конспирация у них ниже плинтуса, то ли они так на успех надеялись, что ничего по уму не сделали: мол, раз мы выиграем, то и так сойдет. Первые же пленные нам всех и сдали: явки-пароли и все такое прочее. Стоп. Сережа, притормози здесь. Дальше пешком дойдем.

Штабист первым открыл дверь, выпрыгнул в хрусткий белый снег. Остальные выбрались следом. Краем глаза Олег заметил, как Иришка поежилась: все-таки зимняя ночь — это зимняя ночь. Ничего, если дело дойдет до стрельбы, быстро согреемся. Только бы ей не вздумалось лезть вперед и геройствовать. Все-таки, как ни крути, война — дело мужчин.

Еще несколько минут они вчетвером шли по освещенной луной улице. Бой вдалеке все еще шел, его шум долетал и досюда. Но теперь Музыкант понимал, что дело действительно, как говорил Доцент, сводится к вялой перестрелке. Хорошо бы, все кончилось быстро и без лишней крови. Нет, ну надо же! Мятеж! Ой, дураки… И тут он неожиданно вспомнил разговоры, которые вел с ним Денис. Неужели это его рук дело?

Доцент, который шел первым, вдруг остановился. Помахал кому-то рукой. От стены старенькой кирпичной трехэтажки к ним подбежали двое в одинаковых черных куртках, с лицами, по самые глаза замотанными толстыми вязаными шарфами.

— Все в порядке, Доцент, — торопливо сказал один и вдруг чихнул. — Извини… Холодно, черт…

— Ничего, ничего, — успокоил чихнувшего Доцент. — Утром тебе дополнительные сто грамм выпишу — поправишься. Что там? Никто в квартиру не приходил?

— Приходили, — ответил второй. — Два человека и еще два человека. Один ушел. Не знаю, он из пришедших был или из тех, кто там с самого начала тусовался. Не поняли мы, если честно. Ночь, он в черном пальто и в шарфе до ушей, как мы вот с Васькой.

— Ладно, — отмахнулся штабист. — Это пока непринципиально, из тех он или из этих. Значит, было там шестеро, четверо пришли, один ушел. Олег, реши-ка задачку: сколько сейчас людей в квартире?

— Девятеро, — автоматически ответил снайпер.

Он сейчас думал совсем о другом. Черное пальто. Это может значить, что… А, черт, это легко может вообще ничего не значить. Столько людей в городе ходит в черных пальто. Вот в чем Доцент прав на двести процентов — так это в том, что сейчас другим должна быть голова занята. Значит, девять человек в квартире. Наверняка вооруженных. И догадывающихся, что на них могут напасть. Если те, кто пришел в квартиру за то время, пока Доцент ездил за Олегом, рассказали своим вожакам, что все идет совсем не по тем нотам, которые они расписали, то они просто обязаны быть настороже. Интересно, сколько людей с Доцентом?

Тот, словно прочитав мысли Музыканта, сказал:

— Там девять. Здесь двадцать моих людей. Да нас трое. Проблем возникнуть не должно. Игорь, снайперы на местах?

— Конечно, — бодро отрапортовал Игорь и тут же вновь чихнул. — Вот черт…

— Будь здоров, — рассеянно пожелал ему Доцент. — Олег, может, ты тоже к снайперам подашься? Тебе это привычнее, может быть? Или с нами пойдешь?

— Лучше с вами.

— Вот и отличненько. — Штабист потер руки и вынул из кармана пистолет. — Ира, оставайся внизу. Вася, Сережа, за нее головой отвечаете. Понятно?

Оба одновременно кивнули.

— Хорошо. А мы пошли. Игорь, беги вперед и скажи, чтобы там ломали дверь. Снайперы пусть валят тех, кого сейчас ведут, но лучше, если они будут бить не насмерть. Чем больше возьмем живьем, тем лучше.

— Да понятно, — как-то обиженно отозвался Игорь и отправился передавать распоряжения.

— Слушай, — тихо спросил Олег у Доцента, — ну зачем я тебе сейчас? Поохотимся, поохотимся… Какая тут охота — просто бойня. И толку от меня — ноль. К тому же в людей стрелять не хочется.

— Что ж ты, такой гуманный, дома не остался? — поинтересовался штабист, не останавливаясь. — Силой я тебя не тянул. Ты сам поехал. Идем теперь, идем. Потом расскажу, не беспокойся. Главное — под пулю не лезь.

Они как раз подошли к подъезду, когда сверху раздался шум драки и глухо хлопнуло несколько выстрелов. Снайпер мазнул взглядом по рядам окон, отметив, что пара из них тщательно занавешены, однако сквозь плотные занавески чуть-чуть, но пробивается желтоватый свет. Обычный человек мог бы и не рассмотреть, но Олег никогда не жаловался на слабое зрение. Дверь подъезда распахнулась, и Доцент с Музыкантом рванулись в разные стороны, тыча стволами в выбежавшего человека. Тот тоже вскинул короткий тупорылый автомат, но тут же опустил оружие.

— Доцент, ты? Все, мы их взяли.

— Черт тебя дери, — ругнулся штабист, пряча пистолет в карман. — Сейчас бы вот шлепнули тебя. Профессионалы, мать вашу за ногу.

— Других нет, — философски заметил выбежавший из подъезда человек. — Могли бы поторопиться или, наоборот, подождать, пока мы закончим. Я бы вас позвал.

— Дима, — подозрительно ласково поинтересовался у него Доцент, — а что, оцепление вы поставить не додумались?

— Какое оцепление? — Дима явно не понял вопроса. — Зачем? Мы же их накрыли тепленькими. К ним за все время, пока мы тут торчали…

— Да-да, знаю, — перебил его Доцент. — Пришли четверо, ушел один. А кто тебе обещал, что через минуту их не нагрянет целый десяток? Разучились мы друг с другом воевать… С одной стороны, это, конечно, хорошо. С другой — даже не знаю. Только везение, похоже, и вывозит. Да дурость этих, прости господи, мятежников. Ладно, Дима, веди. Пошли, Олег.

Он приглашающее махнул рукой и исчез за подъездной дверью. Музыканту не оставалось ничего, кроме как последовать за ним.

В трехкомнатной квартире на четвертом этаже было многолюдно. Снайпер из прихожей сразу прошел в зал. Какие-то незнакомые Олегу хваткие мужички сновали туда-сюда, двое бледных парней лет восемнадцати сидели в углу на синем в желтую полоску диване, и под присмотром бородатого здоровяка в камуфляже один из них бинтовал другому предплечье. Рыжеволосый парнишка, опершись обеими руками на стол и наклонившись вперед, что-то горячо доказывал сидевшему перед ним по-казачьи усатому мужчине, который степенно кивал, вроде бы соглашаясь с каждым его словом. Доцент мгновенно исчез, еще через пару секунд так же неожиданно появился, а спустя еще мгновение-другое снайперу показалось, что штабист создал себе братца-клона и они вдвоем оказываются одновременно в разных местах, спрашивают о чем-то, жадно впитывают новости, тут же отвечают на вопросы, строят планы, подтверждают опасения, рушат догадки…

— А этот зачем? — донеслось до него.

Это мужчина с казачьими усами, сделавшими бы честь любому казачьему уряднику или хорунжему, негромко поинтересовался у встретившего их на улице Димы, указывая взглядом на Музыканта.

— Он-то зачем? — повторил «урядник» свой вопрос.

Судя по тону, Олег ему не нравился. Снайпер не был уверен, что они с усатым раньше где-нибудь встречались, но мало ли… Похоже, тот был уверен, что Музыкант его не слышит или не понимает, что говорят про него.

— Не знаю, — пожат Дима плечами. — А что? Ты знаешь его, что ли?

— Ну, — кивнул «урядник». — Это Музыкант. Слышал про такого?

— А-а, — протянул Дима, — слышал. Его босс с собой привез.

— Странно, — задумчиво проговорил усатый. — Доцент вроде умный мужик. А про Музыканта всякое говорят, если ты в курсе…

Дима еще раз пожал плечами: мол, в курсе, конечно, действительно говорят всякое, ты дальше давай, не тяни.

— Не люблю я тех, про кого всякое говорят, — пожаловался ему усатый. — Знаешь, дыма-то не бывает без огня. Раз травят о нем байки, значит, есть что-то в нем не то… Не наше. В общем, не хотел бы я с ним дело иметь.

Ну и ладно, философски подумал Олег. Я тебе, дорогой, в друзья не набиваюсь. Я сейчас, честно говоря, хочу спать. Спорить не желаю, отношения выяснять не намерен, я привык, что я для многих какой-то не такой… не такой, каким должен был бы быть, хотя хрен его знает, каким меня хотели бы видеть. Сейчас бы обратно в постель, с мягкой и теплой любимой Иришкой, поцеловать, обнять и уснуть…

Он, старательно делая вид, что ничего не слышал, а на самом деле вовсе даже изучал полосатые, серые с зеленым, обои, вышел в коридор.

В коридоре, закинув руки за голову, стояли еще трое пленных. Их караулил носатый черноглазый Валера, которого Музыкант как-то раз собственноручно вытащил из боя, где Валере не повезло получить пулю повыше колена. Увидев снайпера, тот легонько кивнул, не сводя глаз с понурившихся захваченных мятежников.

— Так, что тут у нас, — спросил за спиной промелькнувший мимо Доцент. — Пятеро живыми? Неплохо, неплохо. А где трупы? Там?

Он исчез в соседней комнате, оттуда донеслись неразборчивые голоса — штабист опять что-то спрашивал, кто-то из его людей отвечал ему. Несколько мгновений — и Доцент вернулся, явно разочарованный. Хотя он тщательно старался не подавать виду, Олег, неплохо его знавший, легко мог прочитать по лицу штабиста, что тот надеялся увидеть кого-то если не среди схваченных живьем, то уж точно среди убитых при штурме, но ожидания его не сбылись. Интересно, промелькнула у Музыканта шальная мысль, не Дениса ли рассчитывал он увидеть? Тогда становится понятно, зачем он привез меня сюда. Своего рода очная ставка: вдруг я тоже как-то в этом замешан. Взятый с поличным Денис мог бы и сдать меня — если не специально, то случайно. Может быть, даже вырвавшимся словом или непроизвольным движением. Но, похоже, расчеты не оправдались. Ах, Доцент, Доцент, старый проныра, ты везде чуешь измену. Удивительно, что до Катастрофы ты не работал в какой-нибудь спецслужбе. Впрочем, кто, кроме тебя, может сказать наверняка, что за скелеты хранишь ты в своем шкафу?

— Знаешь кого-нибудь из них? — спросил Доцент Олега, указывая рукой на стоявших под охраной Валеры пленников.

Музыкант помотал головой.

— Первый раз вижу. И тех, которые на диване, тоже. Доцент, если ты думаешь, что я как-то в этом замешан — забудь. Глупая идея. Я не играю в мятежи.

— Ты не играешь, — рот Доцента искривился жесткой усмешкой, — некоторые твои знакомые… заигрываются. Впрочем, к ним, похоже, у меня претензий тоже нет. Пока. Будь другом, на убитых тоже глянь. Случайно ни с кем из них не общался? Да не смотри на меня волком — ни в чем особенном я тебя не подозреваю. Просто — мало ли, вдруг опознаешь. Вот вроде и не так уж много народу после Катастрофы выжило, а ведь вполне много для того, чтобы не знать друг друга в лицо. А я пока с этими побеседую…

Доцент хотел было уйти, но снайпер схватил его за рукав.

— Ну? — недовольно спросил штабист. — Что еще?

— Иришку домой отправь, хорошо? Пусть досыпает.

— Сейчас. Саша, подойди-ка…

Щуплый кучерявый парнишка подбежал к ним, торопливо кивнул.

— Что?

— Там в моем джипе дама сердца этого, — Доцент ткнул пальцем в Олега, — молодого человека. Возьми свою машину и быстренько отвези ее, куда она скажет. Ясно? Только по-настоящему быстро: у нас сегодня ночью дел невпроворот. Все, Саша, действуй.

Штабист повернулся к Музыканту.

— Все? Доволен? Давай, попробуй пока опознать кого-нибудь. Вдруг получится?

Олег шагнул в небольшую спальню. Тусклого желтоватого света большого переносного фонаря едва хватало, чтобы рассмотреть лица двух убитых, лежавших бок о бок на узкой кровати. Снайпер подумал мельком, что фонарь ему скорее мешает, чем помогает: проще было попытаться опознать этих людей в полной темноте. Неестественно бледные лица, черные провалы глаз, резкие тени превращали убитых в мимов, над которыми тщательно поработали гримеры. Нет, наверное, их он тоже не знает. Так и нужно сказать Доценту.

Музыкант вышел обратно. За те несколько минут, что он рассматривал трупы в спальне, в квартире почти ничего не изменилось. Но теперь на диване оставался только один из пленных, с неумело перемотанным предплечьем. Второй куда-то исчез. Не было видно и штабиста. Олег похлопал по плечу караулившего все так же стоявших в коридоре захваченных мятежников Валеру:

— Доцент где?

— Туда пошел, — мотнул Валера головой в сторону кухни, указывая направление кончиком большого мясистого носа. — С одним из этих, — нос указал на пленных. — Вопросы задает.

С кухни, дверь которой была небрежно прикрыта, тотчас же донесся шум и вскрик. Олег поморщился. Похоже, Доцент с пленными церемониться не собирался. Ладно, пойдем посмотрим и послушаем, что там творится. Заодно скажем, что никого из мятежников знать не знаем и видим в первый и, надеемся, последний…

Раздался грохот падающего стула. Дверь распахнулась, и снайпер едва увернулся, чуть не получив дверью по лицу. Штабист выметнулся из кухни, лицо перекошенное, взгляд совершенно безумный.

— Едем со мной, — рявкнул он, ополоумевшим вихрем подхватывая Музыканта. — Все в машину, живо. Да живее, я сказал.

Никто ничего не понял, а Доцент уже был за дверью и бежал вниз по лестнице, развевался черный плащ, гулко стучали каблуки, а штабист только кричал — быстрее, быстрее, — и тогда остальные, как будто заразившись от него, наступая друг другу на ноги и толкаясь в узких дверях, посыпались по ступеням вниз вслед за ним.

— Да что случилось-то? — спросил снайпер.

Водитель Сережа, видимо понимавший своего высокопоставленного пассажира без слов, бросил автомобиль вперед. Бегемотья туша серебристого джипа прыгнула в густой мрак зимней ночи, полыхнула ярко-белыми плошками фар, мерный рык мотора легко заглушил далекую перестрелку. Из-под колес разлетался снег. Сережа гнал машину по безлюдным улицам, и безжизненные светофоры мертво смотрели им вслед, вспоминая те времена, когда от них еще что-то зависело.

— Эти сволочи, — тяжело выдохнул Доцент, — собрались взорвать плотину.

Вслед за джипом Доцента, ревя двигателями и безжалостно полосуя ночную темноту широкими лучами фар, неслись еще две машины, битком набитые бойцами. Лишь трое человек остались сторожить пленных, да еще двоих штабист послал за подкреплением.

— Если они успеют взорвать плотину, — крикнул прямо в ухо Олегу Доцент, — нам уже будет все равно — есть у нас пленные, нет у нас пленных… Они тогда, даже проиграв, подложат всему городу такую свинью, что мы за несколько лет дерьмо не разгребем. Даже в том случае, если они умудрятся смыть всех крыс, во что я, признаться, не верю: слишком уж эти твари живучие.

— Как ты узнал?

— Как, как, — проворчал штабист, — мои мужики одному там яйца по-быстрому прищемили. Олег, ну что ты смотришь на меня, как на врага народа? Лучше, если они сейчас рванут плотину?

— Сука ты, Доцент, — выдохнул Олег.

— Какой есть, — зло ответил его собеседник. — А ты, дорогой мой, пока что щенок. Подрасти еще. Мал пока на старших тявкать. Про меньшее зло слыхал? Ну, нос-то не вороти, дружок. Что, по-твоему, лучше: позволить каким-то уродам рвануть плотину и угробить несколько тысяч людей или сделать одному из них немножечко больно? Да что с тобой, Олег? Ты же сам готов был стрелять в них? И сейчас готов. Или я ошибаюсь и зря тебя с собой взял? Ты только скажи — я тотчас машину остановлю и тебя высажу.

— Едем дальше, — глухо отозвался Олег. — Стрелять я все еще готов, хотя и не хочу. Но одно дело в бою, а другое — пытать пленных…

— Договорились, — буркнул в ответ Доцент. — Знаешь, что еще я тебе скажу? Радуйтесь со своим Денисом, что не вы в Штабе состоите, а мы. Есть кому копаться в дерьме, а вам остается только критиковать да нос воротить, когда не нравится. Что, опять я что-то неприятное сказал? Извини, Олег, тебе кто-то обещал, что будет легко? Если обещал, то поверь мне, что он, подлец, тебе соврал.

Музыкант, слушая вполуха, что там говорит штабист, вспомнил простенькую черно-белую карту, украшавшую газетную страницу. Это было давно, за несколько лет до Катастрофы, когда страна изо всех сил пыталась удержать рвущуюся на волю мятежную горную республику. Мрачные бородачи с фанатичным огнем в глазах чудились тогда на каждом углу, всякая забытая в автобусе сумка могла обернуться бомбой, любой звонок с предупреждением о теракте тщательно проверялся. В те времена обсуждался вопрос: что случится, если террористы доберутся до Города и, например, взорвут плотину.

Вот на газетной картинке стрелочка тыкается острым носом в плотину, и для тех, кто не понимает, о чем речь, написано большими буквами: «ПЛОТИНА». Вот стилизованный взрыв, похожий на колючий букет. От взрыва по ПЛОТИНЕ бежит черный зигзаг трещины, а оттуда несколькими волнообразными линиями намечен прорыв воды. Дальше — жирная линия, рассекающая город на две неравные части: та, что поменьше, помечена надписью: «ЗОНА ЗАТОПЛЕНИЯ». Да, кивнул сам себе снайпер, действительно, зона затопления вполне перекрывает «серую зону». И взрывникам-любителям, скорее всего, наплевать, что она пусть частично, но задевает северный край «нашего города». Вроде бы не самый густозаселенный, но и не пустыня все-таки.

Хотя… Кого когда это волновало? Похоже, мятежники искренне считают, что цель оправдывает средства. Смоем крыс внезапным потопом — и вряд ли среди серых тварей окажется удачливый Ной, которому Господь пошлет пророческий сон о необходимости постройки ковчега ударными темпами. А то, что вместе с врагом мы отправим на тот свет сколько-то своих, — так это допустимые потери. Если повезет, они ничего не успеют понять, их просто сметет взметнувшаяся под нависшие над городом снежные тучи стена воды. Небольшая цена за полное прекращение конфликта.

Значит, придется стрелять по людям. Плохо. Чертовски плохо. Музыкант надеялся, что с окончанием войны банд пришел конец и разборкам людей с людьми. Какие вообще могут быть между ними конфликты, если есть общий враг — крысы? Что сейчас-то делить? Нет, кому-то ведь неймется, уродам, мать их за ногу… Он с удивлением поймал себя на мысли, что накручивает себя перед возможным предстоящим боем. Действительно, одно дело — воевать с крысами, совсем другое — убивать своих. Может, Доцент хотя бы капельку прав? Трудно прожить всю жизнь, не испачкав перчаток? Трудно, признался Олег сам себе. Трудно, даже если не забывать эти самые перчатки стирать, но, боже ты мой, как хочется-то… Хоть плачь.

— Чего замолчал? — окликнул его Доцент. — Патронов хватит?

— Смотря на что, — недовольно отозвался Музыкант. — Если мы собираемся развязывать Третью мировую войну — нет, не хватит…

Джип резко повернул на перекрестке, Музыканта приложило головой о стекло, и он неразборчиво выругался. Сидевший рядом Доцент навалился на снайпера, больно придавил ему ногу.

— Слезь с меня, — зло сказал Олег.

— Сейчас, сейчас… — Штабист, неразборчиво матерясь сквозь зубы, оттолкнул какого-то бойца, который на повороте придавил его самого, кое-как сдвинулся влево.

— Нет, Третьей мировой, наверное, не будет, — ответил он, устраиваясь поудобнее, насколько это было возможно в утробе набитого вооруженными людьми джипа, мчащегося по рытвинам и ухабам. — Но, боюсь, нам придется неплохо пострелять, пока не подойдет подкрепление. Потому что взрыва допустить нельзя ни в коем случае. Это значит — может выйти так, что переговоры вести будет некогда.

— А если они сразу же рванут плотину?

— Честно тебе сказать? — криво усмехнулся штабист. — Вот кажется мне почему-то, что кишка у них тонка.

— А вдруг? — не сдавался Олег. — Ну какие из нас профессионалы по борьбе с террористами? Спугнем, чего доброго, они со страху что-нибудь нажмут — и прости-прощай полгорода.

— Олег, Олег… Мы не профессионалы, конечно. А те? Про профессионалов забудь, они остались в прошлом. У нас сейчас война дилетантов с дилетантами, и, мне кажется, в ней победит тот, кто будет самым нахрапистым.

— Ага, — буркнул Музыкант, — скажи еще, что сам только вчера узнал, на что нажать, чтобы пистолет выстрелил. И в какую сторону его направлять надо.

— Олег, я серьезно. Ну вот Миша, — Доцент указал на здорового плечистого парня, кое-как вместившегося в кресле рядом с водителем, — он бывший мент. И что? Миша, что мы будем делать, когда приедем к плотине?

— А хрен бы его знал, — доходчиво выразил свое мнение бывший мент Миша, с трудом повернувшись в тесноте до отказа набитого людьми джипьего нутра, чтобы можно было говорить не с его лысым затылком, а хотя бы с левой половиной лица. — Я ж до Катастрофы на рынке жулье ловил. Террористы — это не ко мне. Скажут драться — будем драться. А как? Доцент, ты начальство, ты и приказывай.

— Понял? — Доцент пихнул снайпера локтем в бок. — Умер профессионализм. Вообще узкая специализация — удел развитого общества. Для нас же приоритетом стало выживание, и теперь, по идее, должны больше цениться универсалы. Такие, которые проиграют любому профессионалу на его поле, но зато достойно сумеют провести сеанс одноразовой игры сразу с несколькими специалистами. А в нашем случае это значит что?

— Что?

— То, что нам придется выкручиваться, как сумеем.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Доцент.

Несмотря на эту кровавую ночь, на ставший уже привычным аккомпанемент выстрелов где-то вдалеке, на то, что у ног штабиста лежало несколько трупов, которые, по всему выходило, попросту изрешетили друг друга, когда еще трупами не были, а были вполне себе такими живыми людьми, способными нажимать на спусковой крючок, несмотря на все это, удивление Доцента заставило Олега улыбнуться. Он вспомнил вдруг старый мультфильм «Следствие ведут колобки» и еле слышно пробормотал: «Аналогично, шеф».

Штабист подозрительно посмотрел на него. Слов он, конечно, не разобрал, но услышал, что Музыкант что-то говорит. Тот помотал головой, показывая — мол, ничего важного. Затем подошел к нему, встал рядом и тоже посмотрел на лежащие у ног трупы.

Странно.

Нет, на полном серьезе — совершенно непонятно. Четверо людей лежат неровным кругом, истоптанный снег щедро полит уже замерзшей кровью, которая при свете дня, наверное, была бы розовой, а пока что — просто черная. Возле каждого тела — разбросанные автоматные гильзы, а пальцы в шерстяных перчатках, похоже, до последнего жали на спуск. Почему они перестреляли друг друга? Что не поделили? Конечно, спору нет, сейчас Олегу, Доценту и прочим это только на руку. Но такие совпадения тем и опасны, что в последний момент могут повернуться против тебя. Случайность, играющая тебе на пользу, — это хорошо. Но когда ты можешь внятно объяснить, отчего сейчас пополняется твой счет, — это лучше вдвойне.

— Ладно, — одним словом Доцент прекратил все размышления. — Все равно сию секунду мы ничего не узнаем. Идем дальше.

— Может, они все так? — предположил один из приехавших с ними бойцов.

— Хорошо бы, — вздохнул штабист. — Но пока надеяться, что кто-то уже сделал за нас всю работу, рановато. Так что не расслабляемся, мужики, не расслабляемся. Олег, твои сверхъестественные штучки ничего тебе не подсказывают?

Музыкант только мотнул головой.

— Плохо… Ну идем, идем, чего застыли?

Небо на востоке слегка посветлело. Рассвет не мог пробиться сквозь плотное полотно туч, но у горизонта полотно истончилось, и огненно-золотая нить виднелась там, где ее не перечеркивали черные коробки зданий. Над рекой, упершись в берега и дно могучими бетонными опорами в форме буквы Y, тянулся мост. Тот самый, у которого Музыкант впервые встретил говорящую крысу с флейтой. Узкий, красный с золотом язык рассветного пламени струился чуть неровной чертой прямо между зеленовато-белой заледеневшей рекой и темно-серым мостом, и это было красиво. Так красиво, что хоть бери холст, хватай кисть — и рисуй, рисуй, пока не рассеялось очарование вступающего в свои права утра…

Олег не умел рисовать. Все, чему он научился, — это выживать самому и помогать выживать другим. Значит, нужно оставить художникам художниково, а снайперу взяться за снайперово. Он тяжело вздохнул и поспешил вслед за Доцентом.

Правда, опередивший его штабист далеко не ушел. Вместе с окружившими его людьми он стоял и смотрел на очередной труп. Этот, в отличие от предыдущих, застрелился сам. Достал пистолет, приставил к сердцу и нажал на курок. Крови снаружи было немного — видимо, ее задержал толстый стеганый ватник на мертвеце. Только несколько бурых потеков — и все. Входное отверстие окаймляло черное кольцо, оставленное сгоревшим порохом.

— Еще того интереснее, — ни к кому не обращаясь, сказал Доцент. — Ну, те четверо — там хотя бы что-то можно понять, о чем-то догадаться. Ну, не поделили что-то, слово за слово, похватались за оружие да постреляли друг друга. Глупо, но хотя бы с виду логично. Но чтобы часовой, стоя на посту, вспомнил, что его девчонка бросила или, скажем, у него мама вчера умерла… Бред. Из-за чего еще люди стреляются? Несчастная любовь, умершие родители…

— Карточные долги, — добавил кто-то из бойцов.

— Тоже чушь, — не поворачиваясь к говорившему, рубанул штабист. — Такое ощущение, словно кто-то нас опередил и решил облегчить нам задачу. Ради бога, не расслабляемся, мужики, не расслабляемся.

Дальше был неплохо подготовленный к обороне пост. Похоже, террористы готовились не за день и не за два. Бетонированная площадка, на которую вела узкая лестница, со всех сторон обложена была плотно пригнанными один к другому туго набитыми мешками с песком, напоминавшими прижавшихся боками упитанных свинок. Олег прищурился, посмотрел через край и решил, что с поста можно отлично контролировать окрестности. Доценту и всем, кто прибыл с ним спасать плотину, чертовски повезло, что некому было нажать на спуск уныло пялившегося в серое утреннее небо пулемета. Трупы держать оборону пока еще не научились. Знакомая уже картина — все трое лежат друг напротив друга, вспоротые очередями автоматов. Тех самых, что все еще сжимают их мертвые руки.

— Бред, — зло сказал Доцент. — Шуточки в стиле Босха. Зачем людям сначала планировать масштабную акцию, а затем устраивать коллективное самоубийство? Ну что же они так не поделили?! Может, и не должно было быть никакого взрыва.

— Доцент, — перебил штабиста один из его людей. — Мы сюда не рефлексировать приехали. Вдруг еще остался кто-нибудь живой? Давай сначала выясним, что там со взрывчаткой, а уже потом будем гадать, от чего все здесь померли. Пойдет такой план?

— Пойдет. — Штабист раздосадованно махнул рукой. — Другого все равно нет. К тому же в раскрытиях таинственных преступлений мы все равно такие же дилетанты, как в контртеррористической деятельности. Все, идем дальше.

А ведь мне знаком этот почерк, подумал Музыкант. Только там люди пропадали, не оставляя следов. Потому что у виновника их пропаж было время замести следы. А здесь он, видимо, торопился, и поэтому пришлось ему работать грязно. Некогда было убирать трупы или хотя бы сделать что-нибудь для того, чтобы их смерть выглядела более естественной. Не было времени, например, отвести всех, кому не посчастливилось услышать флейты говорящей крысы, к берегу реки и заставить прыгать на лед с двадцатиметровой высоты. А ведь там бы мы могли никогда не найти их тел: высоко, все заметено снегом…

Но что он делает тут? Как он здесь оказался и, самое главное, как узнал? Действительно ли Флейтист пришел сделать за нас нашу работу, или же ему нет разницы, каких людей убивать?

Олег попытался заставить свое шестое чувство проснуться, выбраться наружу, нащупать что-нибудь, но все было тщетно. Внутренний локатор упорно молчал, предоставив Музыканту самому решать свои проблемы. Ну, подумал снайпер, может быть, это стоит понимать так, что Флейтист был здесь, но уже давно ушел, достигнув цели. Конечно, можно намекнуть Доценту на крысу с флейтой, однако Олегу до одури надоело выглядеть идиотом. Чего доброго, штабист выслушает, хмыкнет и заведет пластинку об Олеговых придурях. Доцент, конечно, не Вась-Палыч, презрительного пренебрежения от него ждать не стоит, но и понимания, к сожалению, тоже не получишь. Хватит, пару раз попытался сказать Штабу правду. Не хотят слушать — не надо. Просто, несмотря на то что говорящий крыс и на самом деле давно мог уже в одиночку провернуть всю операцию по отмене взрыва плотины, нужно быть настороже. Не на сто процентов — на все сто пятьдесят, а получится — так и на двести.

Хотя… Раньше об угрозе со стороны хвостатого флейтиста внутреннее чутье предупреждало его вполне исправно. Если оно сейчас не торопится бить тревогу, может быть, никакой опасности нет? Ладно, будем исходить из этого и надеяться, что, случись что, неведомое шестое чувство успеет сработать вовремя. Если же нет — останется лишь молиться, потому что тогда их всех вполне может постичь печальная участь почти десятка мертвецов, которых они нашли на плотине.

От площадки с пулеметом вверх по лестнице к самому гребню плотины вела натоптанная тропа. Доцент, Олег и длинная цепочка бойцов с оружием наготове поднялись по ней и нашли наконец что-то вроде командного пункта. Ради разнообразия трупов здесь не было, хотя пятна вмороженной в снег крови и несколько стреляных гильз недвусмысленно указывали на то, что и тут миром не обошлось. В небольшом закутке, образованном изгибавшейся стеной и временной дощатой загородкой, обнаружилось взрывное устройство. Мордатый и плечистый Миша, тот самый бывший мент, у которого Доцент интересовался, умеет ли тот воевать с террористами, поглядел на тянущиеся в стороны разноцветные проводки, затем хмыкнул еще раз, спросил у Доцента разрешения и сноровисто перехватил зеленый и красный проводки ножом.

— Ты уверен? — на всякий случай спросил Музыкант.

— Скорее да, чем нет, — успокоил его Миша. — Да не боись ты, — он выпрямился и хлопнул Олега по плечу широкой тяжелой ладонью, — коли сразу не рвануло, значит, я все правильно отчикнул.

— Вот и отличненько, — потер Доцент ладони друг о друга. — Миша, ты за главного. Установить оцепление, собрать трупы, провести опознание, если удастся. Я пока что в Штаб. Олег, тебя до дома подбросить?

— Останови машину, — велел шоферу Доцент, когда до дома Олега оставалось всего ничего. — Езжай ко мне домой, мы пешком дойдем, меня потом возле дома подберешь.

Водитель попытался вяло возразить, пробормотал что-то насчет того, что мало ли кто по улицам шляется после ночной попытки переворота, но штабист даже слушать его не стал. Просто открыл дверь и выбрался наружу, жестом зовя за собой Музыканта. Снайпер последовал его примеру, и через мгновение серебристый джип умчался прочь.

— Люблю я, грешным делом, раннее утро, — сказал Доцент, осматриваясь. — Тихо. Никого нет. Кажется, что все это, — он обвел рукой окрестные дома, — принадлежит тебе. Каждый дом. Каждое дерево. Даже небо.

Олег пожал плечами:

— После Катастрофы меня такое не цепляет. Я боюсь выйти на улицу и узнать, что никого нет не потому, что все еще спят, а именно потому, что никого на самом деле и нет. Все умерли. И я умер. Все, что творилось со мной последние годы, — это всего лишь сон.

Штабист сухо рассмеялся и поправил сползший с горла шарф.

— Глупости говоришь. Такой молодой — и такие глупости. Даже я, старик, и то не боюсь. Что, действительно страшно остаться последним выжившим?

Музыкант промолчал — лишь кивнул. Они медленно пошли по пустынной улице. Только теперь снайпер заметил, что на улице очень холодно. Ночью мерзнуть было некогда, ожидание боя, в который, может быть, вот-вот придется вступить, грело и заставляло кровь бежать быстрее. Теперь, когда все кончилось, февраль торопился напомнить о себе. Олег поежился и втянул голову в плечи, пытаясь поднятым воротником прикрыть уши от покусывающего морозца.

— Что, мерзнешь? — участливо поинтересовался его спутник. — Я тоже. Но меня за ночь так достала эта машина… Бензиновая вонь, все время нужно куда-то мчаться, вступать в какие-то драки… Знаешь, что меня бесит больше всего? — вдруг признался он. — То, что я не понимаю, что происходит. Какой-то мятеж, какие-то горе-террористы с чудовищными замыслами, непонятно кто, кто, не оставляя следов, перебил больше десятка вооруженных людей и сорвал взрыв плотины… Я привык считать, что в нашем городе мы более-менее контролируем все. Имеем представление — хотя бы намеками, хотя бы клочками — о том, кто чего хочет, кто что собирается сделать. И вдруг меня носом тыкают в то, что я, оказывается, абсолютно слеп и со всей дури натыкаюсь лбом на шлагбаум.

— Что, — участливо поинтересовался Олег, — больно стукнулся?

— Больно. — Штабист вдруг остановился и пристально посмотрел на него: — Ты что-то знаешь? Лучше расскажи. Чистосердечное признание — оно, говорят, смягчает…

— Нечего смягчать. — Музыкант, не моргнув, выдержал его взгляд. — Я ни в чем не виноват и ничего не знаю.

— Эх, Олег, Олег… — Доцент попинал носком ботинка подвернувшийся поблизости сугроб и побрел дальше. — Я нутром чую, что есть у тебя какая-то своя игра. И то же нутро мне подсказывает, что нет в этой игре ничего опасного людям, за которых я отвечаю. Только это, честно говоря, и не дает мне схватить тебя сейчас за грудки, шмякнуть спиной о первую попавшуюся стену и потребовать расколоться по-хорошему. Но смотри, я — это я, а Вась-Палыч или Зинаида — совсем другие люди.

— Да в курсе я, в курсе. — Снайпер отмахнулся. — Я понимаю, что ты порой вынужден покрывать меня и при этом совершенно не понимаешь, почему ты обязан это делать.

— Обязан, потому что… — начал было Доцент, но Олег не дал ему договорить:

— Хочешь, чем угодно поклянусь, что никак не наврежу Городу и людям? Ну? Ты только скажи — и я тут же…

— Брось, — устало сказал Доцент, снял очки, извлек из кармана чистый платок и принялся протирать стекла. — Брось. Я это и так знаю, а другие все равно не поверят. Останемся при своих.

— Хорошо, — эхом отозвался Музыкант. — Останемся при своих.

Доцент на перекрестке повернул направо. Олег вяло махнул рукой ему вслед и торопливо зашагал в сторону дома. Утренний морозец заставлял уже не идти — почти бежать. Снайпер едва чувствовал собственные ноги, несмотря на теплые ботинки и плотные брюки. В какой-то момент он осознал, что челюсти выходят из-под контроля, вытанцовывая аритмичный танец и выбивая замысловатую звонкую дробь.

— Да чт-то же эт-то т-такое, — пробормотал Музыкант.

А потом его накрыло. Огненная волна, взметнувшаяся по позвоночнику, жаром обожгла основание черепа, а затем ей вдогонку пронеслась ледяная игла. Стоило немалых сил удержаться на ногах, учитывая почти бессонную ночь и адскую нервотрепку, вызванную угрозой взрыва плотины.

Из полураскрытой двери подъезда высовывалась знакомая морда Флейтиста.

— Давай быстрее, — махнул он лапой. — Холодно…

Музыкант, еле-еле справляясь с предательски дрожащими ногами, заковылял к двери. «Интересно, — подумал он на ходу, — а эту тварь так же скручивает, как и меня? Надо будет как-нибудь поинтересоваться при случае…»

— Поговорим, — сказал крыс.

Не спросил. Именно сказал. Просто поставил перед фактом. Он будет разговаривать с Олегом, потому что ему это зачем-то нужно.

— Как ты узнал, где я живу? — поинтересовался снайпер.

— Это было несложно. — Крыс с шумом втянул воздух и также громко чихнул. — Холодно, Музыкант, — пожаловался он. — Слишком холодно. Я просто спросил одного человека, потом другого, пока очередной мне не рассказал, как тебя найти. Про тебя, оказывается, слышало так много людей. Ты — знаменитость.

— Зачем ты пришел?

— Я видел сон, — задумчиво сказал Флейтист. — Плохой сон. Страшный. На Город шла гигантская волна. Она сметала дома как спичечные коробки, несла с собой деревья, которые с размаху вышибали стекла эдак на пятом — седьмом этаже. Заливала наши тоннели. И мы тонули. Представляешь, Музыкант, тысячами. Десятками тысяч. Нас ведь много — вы, наверное, и представить не можете, насколько много. И все захлебывались, шли на дно. Крысиный бог научил нас говорить, стрелять из автоматов, но не стал учить нас плавать, и… Я видел самого себя. Какая-то злая сила тянула меня вниз, я барахтался, как мог, но сил уже не было, и все, что осталось, я потратил на проклятие. Проклятие этому богу. И вдруг я увидел Город, который был еще целым. Увидел плотину. Взрывчатку, которую закладывали люди. И тогда стало понятно, что нужно спешить. И точно также стало ясно, что, если и можно что-то сделать, придется делать это в одиночку. Крысиный король вряд ли стал бы слушать какого-то урода, которому с чего-то приснился дурной сон.

Флейтист вдруг взглянул Олегу в глаза.

— Я не убил никого, кто не был виноват. Всем, кто попадался мне по дороге, я просто… как бы это сказать… отводил глаза. Я не оправдываюсь, на самом деле я не убивал еще и потому, что должен был торопиться. Но мне почему-то так важно сказать тебе, что я не сделал ничего, что могло бы повредить людям. Конечно, тебе странно слышать такое от крысы. От врага. И все-таки… Я так понял, что у вас какие-то свои проблемы? Какой-то конфликт?

— Да, — не стал отпираться Олег. — Что-то вроде мятежа. Очередные шустрики решили, что можно осчастливить мир одним нажатием кнопки. Мы ведь тоже собирались этих террористов на месте прибить, пока они все не взорвали. Честно говоря, мы не о крысах думали.

— Понимаю. Я уже сообразил, что при взрыве волна накрыла бы часть населенных людьми кварталов. Как это у вас называлось? Ну, когда цель оправдывает средства?

— Ты имеешь в виду иезуитскую политику? — Музыканту пришлось изрядно напрячь уставшие за бессонную ночь мозги, чтобы вырыть со свалки памяти это выражение.

— Да, именно это я и имел в виду.

Человек и крыса немного помолчали. Олег прекрасно понимал, что скоро февральская ночь уступит свои права февральскому утру и по улицам «нашего города» будет ходить много людей. Одни будут разгребать последствия ночного мятежа, другие станут торопиться на рабочие места или на посты, и тогда говорящему крысу, даже несмотря на всего его сверхспособности, будет не так уж просто вернуться к себе, в «серую зону». Приблизительно так же непросто, как совсем недавно это было такой сложной задачей для самого Олега. И все равно снайпер молчал, и у него даже в мыслях не было поторопить Флейтиста. Олега вдруг охватило непривычное ощущение того, что впервые они, человек и крыса, смертельные враги, делали этой ночью одно дело. Пусть это вышло случайно. И все же, и все же… Они вновь не стреляют друг в друга, и у них даже был общий противник. И хотя говорящий крыс сегодня убивал людей, но его жертвами стали лишь те, по ком и сам Музыкант стрелял бы не задумываясь. Они пока что не дружат просто так, но у них уже есть, против кого дружить. Это не может не обнадеживать…

— А следы я замел, — нарушил молчание Флейтист. — Ну, кое-где я их просто не оставлял. Там, где были готовые, протоптанные тропинки. А там, где приходилось идти по свежему снегу, я их просто заметал. Конечно, можно было догадаться, что кто-то прошел. Но совершенно никаких шансов понять, кто именно это был. Вы, люди, чертовски много потеряли, отказавшись от хвостов.

В последних словах крыса даже сквозила какая-то гордость. Как будто он хотел показать: вот мы какие, у нас еще хвост есть, и в этом — наше неоспоримое преимущество. «Крылья… Ноги… Главное — хвост!» — всплыло что-то полузабытое, нечто из самых глубоких колодцев памяти.

— Извини, — сказал Олег. — Не могу тебя к себе пригласить. Там жена, сам понимаешь…

— Понимаю. А если… — Глаза крыса блеснули. — Если бы ты мог не бояться, что нас увидят вдвоем… Если бы войны между нами и вами не было, ты пригласил бы меня в гости? А, Музыкант?

Олег вдруг представил, как они с Флейтистом сидят за столом. Стол накрыт аккуратной белой скатертью, в фаянсовой миске дымятся пельмени, стоит рядом початая бутылка водки, они уже накатили по соточке, и Иришка сидит рядом, разрумянившаяся от опрокинутых ста граммов. Может, и крыс тогда не один? Почему бы ему не привести с собой свою супругу? А что? Ну ведь нет же ничего фантастического в этой картине. Коли они не грызут друг другу глотки в промерзшем подъезде, где сквозняк лижет ноги и дыхание обращается морозным паром, то почему бы им так же мирно не посидеть за общим столом?

— Пригласил бы, — твердо сказал Музыкант.

— Вот и ладно, — поежившись, отозвался Флейтист. — Ну все, я пойду, а то больно уж холодно. Как бы мне не простудиться.

Хлопнула дверь. Крыс ушел. Снайпер еще несколько минут стоял, не решаясь сделать шаг в сторону лестницы. Почему-то ему казалось, что весь разговор крыс затеял исключительно ради того, чтобы спросить у Олега, мог бы тот пригласить его в гости. Почему-то для Флейтиста это было крайне важно.