Месяц монотонного обстрела Борки превратил и саму жизнь Айры в нечто монотонное и постоянное. И даже боль, поселившаяся в ней, тоже стала привычной. Точно так же она вскоре привыкла и к краске, впитавшейся в кожу, и к скудному быту и неудобству походной полуголодной жизни, и даже познакомилась с некоторыми крючницами, пытаясь разглядеть из-под покрывающей их лица черноты хоть что-то, напоминающее в них женщин. Но они были молчаливы. Большей частью отвергнутые по каким-то причинам родственниками или потерявшие близких, все они скрывали собственное прошлое глубоко внутри. Впрочем, Айра и не пыталась выспрашивать их о чем-то. То, что происходило за стеной, занимало ее все сильнее с каждым мгновением.

Все отчетливее она понимала, что та сила, которая тянула на себя Лека и Каеса, да и ее собственного сына, уже близко. Она плескалась где-то там, в Суйке, и взрывалась радостной дрожью всякий раз, когда очередной каменный снаряд не только рушил сайдское укрепление, но и забирал одну или несколько жизней. И эта дрожь казалась Айре предвестием еще большей дрожи, когда в смертную пропасть шагнут тысячи и тысячи, и напоминала вожделение оскаленного зверя, который ждет падения обессиленной жертвы с высокого дерева у его подножия, потому что видит слабеющие пальцы и мутный взгляд. Там, в Суйке, таилось нечто отвратительное и ужасное, выросшее на теле Оветты, как язва на теле нищего, загоняющая обладателя ее в могилу. И самым ужасным было то, что в какой-то четверти лиги от стоянки крючниц колыхались на ветру конские хвосты на оголовках танского шатра, и вожделение, подобное тому, что исходило от неведомого Зверя, притаившегося в развалинах мертвого города, исходило и от шатра тоже. Порой Айре казалось, что она различает среди фигур, суетящихся вокруг него, и своих недавних знакомок, и еще кого-то из первой сотни Лека, но дочь Ярига старалась меньше смотреть в ту сторону: главное происходило перед стеной.

В то утро Айра проснулась раньше обычного, потому что обстрел укреплений прекратился. Над лагерем хеннов нависла непривычная тишина. Только поскрипывали тележные оси. Лошади, понукаемые возницами, тащили к порокам и катапультам подводы, груженные огромными горшками, и некоторые из них достигали трех и четырех локтей в поперечнике. В воздухе появился противный пронзительный запах, и тут же Айра услышала знакомый голос.

— Эй! — повелительно выкрикнула всадница, приблизившаяся к стоянке. — Черные! Гасите костер! И чтобы ни искры до конца штурма!

— А скоро он, конец штурма-то? — раздраженно откликнулась одна из старух, что верховодили среди отверженных.

— Скоро, — ответила Зия и замерла, прислушиваясь к чему-то, но уже через мгновение ударила пятками в бока лошади и помчалась обратно.

— Искры, — с усмешкой пробормотала Айра.

— О чем ты? — зевнула сидящая рядом Хайта. — Погасить — значит, погасить. Видать, какую-то ворожбу затеяли маги из Суррары. Раньше всю ворожбу шаманы вели, а теперь притихли, носа не показывают. Я слышала, то ли вовсе разругались с великим таном, то ли, что скорее всего, потеряли власть. Теперь за старшего шамана Томарг, так вот ушел его обоз — как бы не в степь пошел: риссы теперь магией правят. Ничего, вот падет Скир — Лек сразу же всем магам Суррары горло перережет, уж поверь мне: он ни с кем не станет делить победу.

— Верю, — кивнула Айра. — Но я не о тех искрах. Конь у этой девки подкован, искры летят, когда по камням скачет.

— Это тебе не девка, — поморщилась Хайта. — Это Зия, главная помощница Лека. Не дай тебе Степной Дух попасться ей в руки: на ленты порежет! А искры — не наше то дело. Ждать будем. Если Зия сказала, что штурм скоро, — значит, скоро. Демон меня задери, хоть бы ветер переменился! От этих рисских горшков несет хуже, чем от трупаков!

— Хайта, — обернулась к хеннке Айра, — а что ты будешь делать, когда кончится война?

— А ты доживи сначала, — буркнула крючница и замолчала.

Тишина над порядками хеннов царила до полудня. Затем вперед медленно двинулись легкие катапульты. Рослые воины выстроились вдоль первой линии укреплений, кое-где утыканных сайдскими стрелами, и начали двигать собранную из бревен стену вперед, за ними обслуга толкала орудия. Из потрепанной долгой осадой стены полетели стрелы, но причинить вреда никому не смогли. Продвинувшись на сотню локтей, катапульты встали — и тут заорали погонщики лошадей и заскрипели, опуская рычаги к земле, пороки. На поблескивающий металлом таранный сарай взобрался старик в рисском балахоне, и волна ненависти захлестнула Айру. Что-то знакомое — знакомое и ненавистное — скрывалось в едва различимой из-за расстояния фигуре.

— Зах! — пробормотала Хайта. — Главный маг Суррары. Обещал Леку, что хенны не только пройдут Борку, но и пройдут ее без потерь. Вот теперь и посмотрим, что он надумал.

«Посмотрим», — согласилась Айра и стиснула кулаки, потому что не только вспомнила, но и почувствовала в напряженной фигуре силуэт ледяной змеи, убившей Ярига.

Между тем колдун резко раскинул руки в стороны, и с уже привычным скрипом и древесным скрежетом взметнулись рычаги пороков и дружно фыркнули катапульты, отправляя к изгрызенной стене уже не смертоносные валуны, а наполненные чем-то дурнопахнущим горшки. Стена словно сожрала их, не понеся никакого урона. Но в следующее мгновение Зах соединил ладони над головой, и над Боркой взметнулось пламя. Сначала это были только языки пламени, которые начали лизать стены и башни там, где их смочило неведомое зелье, но вскоре алым полыхнуло и из бойниц, и уже заскрипели вновь заряжаемые пороки, и опять фыркнули катапульты. Борку охватывал огонь, а где-то далеко за ней, среди мертвых развалин, зашевелилось, удовлетворенно задергалось нечто неведомое и ужасное.

— Оно смеется, — прошептала побелевшими губами Айра. — Упивается смертями и смеется. Как ребенок. Как мерзкий и гадкий ребенок.

— Что ты говоришь? — повернула к помощнице черное лицо Хайта.

— Уж больно проста эта рисская магия, — ответила Айра. — Хлопок в ладоши — и искра. Другой вопрос: что за дрянь в горшках вспыхивает, как древесный пух? Знаешь, что я тебе скажу? Сейчас на стене заживо сгорают сотни воинов. Не боишься, что останемся без работы? Или пепел тоже крючниц заставляют убирать?

— Пепел смоет дождь, — скривила губы Хайта и замолчала.

Таранный сарай медленно полз к стене. Из охваченных пламенем бойниц не вылетело ни одной стрелы, ни одного камня, а запасы разогретой смолы сгорали прямо в котлах.

Ворота и закладка сайдов были разбиты только к следующему утру. Борка все еще горела, но поднимающийся из бойниц черный дым сменился серым — словно всю черноту принял и впитал в себя камень. Едва таран пробил последний ряд камня, как в его обслугу полетели стрелы, но уцелевших защитников Борки было не больше сотни. Хенны смяли их, оставив убитыми не больше трех-четырех десятков воинов, но крючницам до трупов добраться так и не удалось. И не потому, что те сами поднялись и отправились в сторону Суйки, дойти до которой теперь ничто не мешало мертвецам, а потому что через узкие ворота в пределы Скира потекло хеннское воинство. Сначала быстрая конница, которая сотня за сотней просачивалась через проход вплоть до следующего утра. Затем обоз, запасные лошади, подводы с торопливо разобранными на части пороками, с погруженными на повозки катапультами и баллистами. Уже к вечеру второго дня появились ведомые рисскими колдунами тысячи оборванных, истерзанных ненавистью воинов, вооруженных только заостренными деревянными кольями, в которых Айра узнала тех, кого видела у храма Сето, — и они тоже проходили через стену до утра, и все это время она чувствовала в отдалении довольное урчание Зверя, который еще не насытился, но уже предвкушал трапезу, надеясь утолить разрывающую его жажду. Затем за почерневшую, исходящую едва заметным дымком стену двинулись подводы, нагруженные гигантскими вонючими горшками, переложенными соломой, но уже подходили следующие отряды конницы и опять обозные, пока наконец на пятый день старшая старуха не закричала что-то непотребное и не развернула караван крючниц в сторону ворот.

Таранный сарай риссы уже убрали, протащив его на ту сторону рва, и соорудили вместо него обычный бревенчатый мост. Понукаемая Хайтой лошадь втянула повозку под закопченную арку проездного тоннеля, и Айра после долгого перерыва вернулась в Скир, узнать который было не просто. Городка за борской стеной не существовало. Большая часть домов была разрушена, но и те, что оставались стоять, выгорели до черноты. Сквозь пустые оконные проемы зияло голубое небо. Караван крючниц пополз на север. На перекрестке, на котором дорога делилась на пути к Суйке и Омассу, хенны спешно сколачивали острог из поваленных деревьев, что никак не напоминало степняков, да и дальше, всю ту пару десятков лиг, что отделяли поверженное укрепление от первого сайдского города, караван двигался медленно. Хеннские дозоры следовали вдоль дороги и в ту, и в другую сторону — и никак не напоминали победителей и завоевателей. Лица многих из воинов были непривычно растерянны. Все разъяснилось, когда повозки крючниц встали на высоком берегу Дажа в паре лиг от башен Омасса. Хайта присела к костру возле Айры, помешала варево в котле, хлебнула, смешно выпячивая губы над деревянной ложкой, и выплеснула остатки в вытоптанную траву.

— Дурная это какая-то война, — прошипела после недолгого молчания.

— А бывает не дурная война? — поинтересовалась Айра.

— А тебя, как я посмотрю, не трогает она вовсе? — зло сплюнула Хайта. — Все одно выходит: если ты из Дешты, так соплеменники твои здесь гибнут!

— Я что-то должна сделать для них? — зевнув, поинтересовалась Айра, хотя в последние дни не могла сомкнуть глаз и не чувствовала сонливости.

— Вот уж не знаю. — Хайта задвинула носком сапога в костер выскочивший уголек и подняла тонкий нос к расцветающему звездами небу. — С другой стороны, что можно сделать против хеннов? Хенны как засуха, наводнение, стужа, испепеляющая жара. Хеннов можно только перетерпеть, если боги будут милостивы к терпящим.

Айра посмотрела на дорогу. Сумрак поглотил ее полностью, но топот, стук копыт, скрип повозок неслись непрестанным гулом.

— Сайды трусы, — наконец стиснула сухими пальцами черное лицо хеннка. — Они не желают биться с хеннами. Вот, — махнула она рукой в сторону Омасса, — заперлись в крепости и будут изжарены в ней так же, как и в Борке. Сотник сказал, что городок у крепости пуст. Стена поперек долины была брошена, как и жилища за ней. Все сайды ушли к северу — что ж, чем плотнее они будут стоять за стенами Скира, тем меньше стрел хеннов будет выпущено попусту.

— А потом? — спросила Айра.

— Что «потом»? — не поняла Хайта.

— Что будет потом, когда падет Скир и все сайды будут уничтожены? Что будут хенны делать тогда?

— Они вернутся в степь, — усмехнулась хеннка, странно блеснув зубами. — И их дети или внуки однажды вернутся в Оветту, чтобы вновь проредить ее обитателей. А что будешь делать ты?

— Я? — удивилась Айра. — Пока ничего. Я прислушиваюсь и присматриваюсь. Если останусь жива, попробую вернуться в Дешту. Рано или поздно она будет восстановлена, ведь так?

— Не знаю, — пробормотала Хайта и бросила на Айру быстрый взгляд. — Наша старшая приказала присматривать за тобой. Не нравишься ты ей, поэтому от повозки лучше не отходи. Да и незачем тебе шляться, работы у нас не предвидится, — если только хенны будут рубить сайдов на части, тогда придется повозиться с гнилой человечиной. Завтра мы встанем у Омасса, потому как дальше дороги нет. В лесах еще остались сайды, наверное, крестьяне или горожане: они пытаются ночами нападать на стоянки, но с ними будет покончено быстро.

— Значит, сайды все-таки не трусы? — медленно проговорила Айра.

— Если бы они не были трусами, они бы бились с хеннами лицом к лицу, — твердо сказала Хайта.

Хеннка бросила на помощницу еще несколько взглядов, но Айра не проронила ни слова. Она чувствовала, что напряжена, словно струна на сайдском боо, и что рог, на котором она натянута, рядом, и через него скользят смертные тени — скользят быстро, словно бурный поток горной реки, — и эта близость обжигает ее холодом.

На следующий день крючницы вошли в Омасс. Точнее, приблизились к нему, потому как города больше не было. Он был выжжен дотла, некоторые развалины еще слабо дымились, но, судя по всему, прогорели еще до прихода хеннов, хотя четыре обугленных, покосившихся порока говорили об обратном. Бесчисленные шатры окружали пепелище разноцветными куполами, раскинувшись лагерем вплоть до дальнего леса, но и среди них были видны спешно заделываемые прорехи. Караван крючниц начал забирать левее, уходя от серой громады Омасской крепости и пепелищ к белым холмам, и остановился на голом косогоре.

— Что замерла? — прикрикнула Хайта на Айру, бросая ей поводья. — Выпрягай лошадь, мы здесь если не надолго, так в любом случае не на один день. Так и будем зрителями, как зеваки на ярмарочной площади, пока сайды не решатся на открытую битву.

— А если не решатся? — спросила Айра, рассматривала склон холма.

— Тогда все однажды закончится резней, — рассмеялась Хайта. — Знаешь, как хенны режут коз? Да что ты там нашла-то?

— Кровь, — показала Айра на темные следы. — Не далее чем день назад тут вверх по склону шли люди. Шли, истекая кровью. Много людей, думаю, что полсотни.

— Почти сотня, — закашлялась сухим смехом морщинистая старуха, которую Хайта звала старшей. — И среди них полсотни сайдов. Или даже меньше. Они вошли в лагерь хеннов ночью, точнее, вползли, как поганые змеи, и попытались сжечь рисские пороки, но у них ничего не вышло. Мало что вышло! А уже потом, когда их убили, они вместе с мертвыми хеннами ушли туда!

Старуха махнула рукой в сторону верхушки холма и прищурилась.

— Что там, новая? Ведь ты знаешь?

— Проклятая падь, которая пожирает мертвых, — ответила Айра. — А за ней Суйка. Тоже место не из приятных.

— Тогда они теперь дома, — снова закашлялась или засмеялась старуха и заковыляла к своей повозке.

— Ну? — повернулась к Хайте Айра. — И эти пятьдесят сайдов тоже были трусами?

— Пригни голову, дура! — зашипела в ответ хеннка. — Великий тан!

И опять Айра почувствовала леденящий холод, только исходил он уже не из-за спины, где и в самом деле раскинулась Проклятая падь, а со стороны дороги, по которой двигалась свита хеннского правителя. Все пространство — от серых стен притаившейся крепости и до дальнего леса — будто ожило, все — и воины, и маги Суррары, которых немало мелькало среди тяжело нагруженных подвод, и рабы, ворочающие тяжелые камни у собираемых пороков, и мастеровые, копающиеся в развалинах, — все это человеческое бескрайнее месиво разом развернулось в сторону повелителя, распорядителя их жизней, чтобы склонить перед ним голову. И даже Айра невольно сползла на камень, потому что оставаться несклоненной среди раболепной тьмы было равносильно самоубийству.

Лек ехал первым. Его лошадь не была богато украшена, и на нем самом не было никаких доспехов, кроме кирасы, но и в том, как он сидел на коне и как осматривал подчиненное ему войско, чувствовалась не только сила, не только уже впитавшееся в него право на властвование, но и смертный ужас, пропитавший тана и исходящий от него, как если бы тан был студеным Аилле, опустившимся с неба. Айра поймала взглядом знакомое лицо — и мгновенно ужаснулась, потому что похожий на Лека человек уже не был не только отцом ее сына, но даже и тем, кто желал ее смерти. Лек сам превратился в смерть, хотя и явно числил себя ее распорядителем.

За ним ехали Зеес, к удивлению Айры, Синг, украсивший дорогое платье множеством золотых блях, и уже знакомый Айре Зах. Следом понукали коней стражники, и среди них — Зия, Ноя, Чая, Зерта, Айдара!

— Не пялься! — зло зашипела Хайта в ухо. — Это не жены тана, а его ведьмы! Снесут голову — и имени не спросят!

— Не смотрю я, не смотрю, — примирительно прошептала Айра, когда свиту скрыла поднимаемая копытами лошадей пыль. — Но так и ты меня понять должна: когда я еще смогу увидеть самого тана? А он ведь так молод! Интересно, есть ли у него новая жена?

— Молчи, дура! — скривила губы Хайта. — Тебе какое дело, есть у него жена или нет у него жены?

— Ну мало ли… — с деланым интересом протянула Айра, на что получила оскорбительную усмешку:

— На рожу-то свою посмотри — я уж о мослах твоих не говорю, — на черную рожу посмотри! Да и смоешь краску — один демон, никто и близко к крючнице не подойдет!

— А ты сама-то навечно в крючницы записалась? — прищурилась Айра. — Вот сомнут хенны сайдов, сожгут их дома, порушат крепости, вырежут женщин и детей — что будешь делать? Что крючницы делают, когда нет войны?

— Побираются! — рявкнула Хайта, поднялась и пошла прочь.

— Значит, выживают все-таки, — кивнула сама себе Айра и вгляделась в раскинувшиеся перед ней развалины. В отдалении суетились рабы, собирая уцелевшие пороки и снимая с подвод все те же огромные валуны, которые должны были разрушить бастионы Омасса с еще большим успехом, чем укрепления Борки, но Айра видела иное. Она видела памятный ей светлый городок, теснящийся узкими улицами к омасскому замку, но тем не менее остающийся светлым, потому что, когда Аилле все-таки выбирался из-за Молочных пиков, он уже светил сверху и обливал Омасс лучами, почти не оставляя тенистых уголков. И жители Омасса были подобны своему городу, или их деланое спокойствие объяснялось привычкой к недоброму соседству за близкими увалами, о котором всякое мгновение помнил каждый, но о котором говорить было не принято. Теперь от города не осталось почти ничего. Да и крепость словно отсчитывала последние дни жизни. Над каждой из ее заостренных башен все еще развевался стяг, цвета которого Айра не могла разглядеть из-за бьющего в глаза Аилле, но и сами башни, и стены, и оголовки внутренних укреплений если и были пропитаны мужеством и ненавистью, то все эти чувства изрядно разбавлялись бессилием: омасская долина была заполнена войском, равного которому еще не видела Оветта.

— Ну? Что расселась? — окликнула Айру Хайта. — Старшая сказала, что здесь мы можем задержаться. В лесах осталось немало сайдов, они нападают на отряды хеннов на тракте, не дают устраивать ночевки. Кто-то говорит, что вплоть до следующего города укрылась не одна тысяча крепких воинов! По крайней мере, мы уже потеряли больше тысячи. Тан приказал оставаться основному войску здесь, пока лес не будет вычищен, так что отправляйся за хворостом, да не забредай в пелену, что на той стороне увалов! Несколько дураков уже исчезли в ней. Говорят, что под туманом огромный течень! Ведь слышала о такой мерзости?

Айра молча поднялась, подошла к повозке, привычно нащупала в мешковине рукояти мечей, вытянула кусок бечевы, взяла нож и двинулась вверх по склону. Крючницы сидели у крохотных костерков, как черные птицы смерти, лишенные пищи. На верхушке холма Айра остановилась. Кровавые следы спускались на обратную сторону и явно исчезали в туманной мгле, затянувшей ложбину пади. На ее противоположном конце торчали белые скалы, но там, где, по слухам, должны были выситься мифические утесы, мгла скрадывала все, и из этой мглы тянуло ледяным холодом.

Вечером пороки заработали — Айра сидела у костра и смотрела, как тяжелые камни взмывают в воздух и уносятся к крепости. Уже первые удары оставили отметины на серых стенах. Омассу явно было не суждено удерживать осаду хотя бы с месяц. Наверное, это понимали и защитники крепости, потому что уже в первую же ночь отряд отчаянных храбрецов попытался сделать вылазку и порубить разрушительные машины, но засевшие в развалинах лучники расстреляли сайдов в упор. Лек с помощью рисских колдунов, которые продолжали суетиться возле пороков, катапульт и баллист, явно решил уничтожить не только сайдов, но и их крепости.

Дня через четыре, когда и стена Омасса начала напоминать изгрызенную лепешку, Хайта неожиданно вновь пристала к помощнице:

— Как тебе это все?

— О чем ты? — как эхо отозвалась Айра.

— Ведь твоих соплеменников убивают! — выдохнула крючница.

— Да, — неожиданно для самой себя согласилась дочь Ярига. — Девчонкой я жила и в Скире. Промышляла на рынке, воровала. Я рано осталась без матери. Может быть, за этими стенами есть кто-то из моих знакомых.

— Старая так и сказала, — понимающе кивнула Хайта. — Тебе не за что любить хеннов! Берегись. У нас тут свои порядки. Когда мы двинемся к северу, она ударит тебя чеканом в затылок. И все.

— И все, — опять отозвалась Айра и посмотрела в лицо Хайты. — Почему предупреждаешь меня?

— Ты не разучилась плакать, — ответила хеннка. — У тебя белые щеки, потому что слезы текут из твоих глаз, не переставая, уже который день. Они смыли краску.

Когда уже заканчивалась неделя, начали приходить подводы с горшками. Безжизненный склон, на котором обосновались крючницы, риссов не привлек, но в двух сотнях шагов была расчищена площадка, на которую горшки с неведомым составом выгружались друг на друга. Вновь потянуло отвратительным запахом, по требованию риссов все костры на три сотни шагов в любую сторону были погашены, и склад магического зелья окружили усиленные дозоры. Сопротивление Омасса близилось к концу — видно, пустой город позволил хеннам догадаться, что богатой добычи они не найдут и в крепости, а ее защитники сдаваться не желали и после того, как стены и башни Омасса были разрушены едва ли не на треть.

— Если кто и выживет, то ему выколют глаза и отправят его на север к сайдам, чтобы рассказал о том, что видел перед собственным ослеплением, — раздраженно шептала Хайта, пытаясь прикрыть нос от тягучей вони. — Вот уже, кажется, с каким только гнильем не возилась, — жаловалась она Айре, — а от этого запаха боль не в животе, а в голове возникает.

Айра терпела. И у нее гудела голова от вони. Так гудела, что она все чаще поднималась на гребень холма и застывала между смертным холодом ненасытной Суйки и умноженной на тысячи и тысячи безумных сердец ненавистью и жаждой крови. Несколько раз хенны притаскивали окровавленных пленников, которых подвешивали за ноги к специально врытым в пределах полета стрелы от крепости столбам, и разрубали напополам вдоль хребта. «Каждый тан, каждый сайд, каждый, кто не сложит меч, будет убит именно так!» — орали глашатаи, а Айра стискивала кулаки так, что из под ногтей выступала кровь. «Где-то теперь Кессаа с ее провожатыми?» — думала дочь Ярига.

Утром обстрел Омасса прекратился. Пороки опустили рычаги, в корзины были загружены тяжелые горшки с горючей смесью, баллисты и катапульты медленно поползли вперед. Риссы ждали, когда готовые к смертному штурму сайды займут полуразрушенные стены и башни, подтащат камни, начнут разогревать в чанах смолу. Тысячи хеннов подобрались поближе к метательным машинам, чтобы лучше видеть обреченную на сжигание крепость. Аилле торопился к полуденной точке.

Айра подошла к повозке, вытянула мешок, забросила на плечо рогожу с мечами.

— Куда это ты собралась? — вскинулась на нее Хайта.

— На гребень, — отозвалась Айра. — Оттуда лучше видно.

— А мечи зачем? — нахмурилась крючница.

— Боюсь, — пожала плечами Айра. — Вдруг один из этих горшочков полетит не в ту сторону? Может, и ты побережешься?

Хайта обернулась, посмотрела на горы вонючих горшков, часть которых, подчиняясь окрикам рисских магов, рабы грузили на подводы, на замершие пороки, на крепость, на море шатров, на вставших плотной толпой хеннов и с ненавистью обернулась к Айре.

— Нет, — покачала головой Айра и одним движением запечатала рот крючнице, заставила остекленеть взгляд, окаменеть суставы. Сильную магию применила — сразу несколько магов из стоящих возле горшков повернули головы в сторону лагеря крючниц, а двое из них пошли к холму, опираясь на посохи.

— Куда? — встала на ее пути старшая, взметнув над головой молоток, когда почти все повозки остались за спиной.

— Наверх, — ответила Айра.

Рукоять короткого меча словно сама скользнула в ладонь, но клинок с трудом пронзил впалую грудь — верно, слишком уж прокоптили и просушили старое тело степные ветры. Обернулась Айра, увидела две или три пары охваченных ужасом глаз на черных лицах, увидела риссов, склонившихся над обездвиженной Хайтой, и щелкнула пальцами. Многое умела дочь Ярига, но особенно любила пламя, хотя и говорил ей отец, что лед ее магия, лед. Лед — значит, лед, только не так уж он податлив, как пламя, которое вспыхивает мгновенно, льнет туда, куда Айра приказывает, кормится тем, что она назначает к его прокорму. Сразу у двух рабов вспыхнули холщовые порты, но их крики были последними криками, что прозвучали над омасской долиной до того, как пламя сожрало значительную ее часть. Брошенный горшок не разбился сразу, упав на прокаленный камень уничтоженного городка, но уже через мгновение после удара пламя набухло и разорвалось, как огненный фонтан. Затем оно сожрало телегу, метнулось в стороны огненными брызгами, ухнуло, полетело к шатрам, развалинам, повозкам изрыгающими огонь округлыми снарядами, пока не встало стеной и не разомкнулось в стороны насколько хватало глаз. В лицо Айре ударил ею же порожденный жар, она упала и поползла прочь от стены огня, в котором метались кони, сгорали тысячи людей, пылали шатры, пороки, катапульты и баллисты, отодвигая дату неотвратимой гибели обреченной крепости. Ей показалось, что сейчас ее одежда загорится, кожа на лице покроется пузырями, но внутри возник холод, и она застучала зубами, согнулась, словно боялась не ожога, а ледяной смерти. Невидимое чудовище с благодарностью пожирало щедрую дань.