К полудню спутники только-только перебрались через увалы. Рох, который ковылял за спиной Марика, держась за древко глевии, называл по памяти приметные места, и всякий раз оказывалось, что путь вел то через злые колючки, то через каменные осыпи, то заводил в сырые провалы и овраги. Кессаа шла молча, порой Марику, когда он оглядывался, казалось, что она вообще идет с закрытыми глазами, а Насьта крутил головой, с опаской оглядывался и вполголоса бранился на трудности пути:

— Нет, Рох, может, ты и хороший проводник, но мы тут закладываем уже третью петлю, вместо того чтобы идти прямо! Слушай, может быть, следует довериться зрячим? Хочешь, я первым пойду? А может быть, ты просто приметы не в порядке запомнил, а вразброс?

Рох зло огрызался и упрямо продолжал гнать Марика вперед. Баль послушно карабкался на холмы, залезал в ямы, продирался через кустарник, потому что чувствовал: та дорога, которой заставлял идти слепой, была единственной. Опасности вроде не предвиделось, но где-то на корне языка легкой горчинкой свербила уверенность: пройдись чуть иначе, забреди в сторону — и она немедленно проснется.

— Терпите, — бормотал слепой. — Вы хоть видите все, а меня вот так же, на деревянном поводке сюда вели. От отметины к отметине! Ничего, есть впереди холм с белыми скалами на верхушке? Вот прямо туда и идти надо. А там уже близко!

— Сколько я уже раз слышал про это «близко», — злился Насьта, но, едва отряд вскарабкался на известковую верхушку холма, осекся. Прислонился к одному из торчащих из земли валунов и замер.

Город лежал почти у ног. Белый, но опускающий нутро в черноту, освещенный лучами Аилле, но отдающий холодом, почти не разрушенный, но кажущийся мертвее мертвого город лежал у ног спутников, разве только окутанный странным туманом храм, венчающий белесый холм, возвышался над ними. Близко, в каких-то двух сотнях шагов, блестела полоса, словно проведенная раскаленным жалом, отделяя мертвый склон холма от мертвого города, а дальше начинались склепы, дома, стены, улицы, башни, смыкаясь вокруг храма неразличимым месивом крыш и развалин.

— Пришли? — обернулся к слепому Марик.

— Никогда не говори так! — прошипел Рох. — Удача может отвернуться от тебя! Видишь храм на холме? Туда нам надо! Туда! Пришли — это слово конца жизни!

— Вот такушки, значит? — хихикнул ремини. — В таком случае в моей жизни было столько концов, что…

— Теперь все идут только за мной, — твердо сказала Кессаа. — Ведь ты не был в городе, Рох?

— Меня всегда оставляли у ворот, — вздохнул слепой. — Я держал их.

— Чтобы сквозняком не притворило? — усмехнулся ремини.

— Дурак, — плюнул слепец. — Я, может быть, не великий, но маг. И мои друзья — товарищи, как хочешь, — тоже должны кушать, пить, отогреваться зимой от холода. С тех пор как Седд Креча убрался за Борку, работы стало меньше, а монеты магам нужны! Или ты думаешь, что в Репту я отправился подышать ароматами Манги и попить ягодного вина? Деньги! Монеты! И желательно — золотые или серебряные! И слепому их зарабатывать не в пример сложнее, чем зрячему! Впрочем, тебе ли об этом говорить? Всем известно, как ремини любят золото! Красное дерево свое на вес продают!

— Лучше бы тебе было замолчать, — холодно посоветовал Насьта.

— Уже молчу, — огрызнулся Рох.

— Но я не понял, — поднял брови Марик. — Что значит «держать ворота»? Я же вижу: на них нет никаких створок!

— Они мародерничали, — холодно бросила Кессаа. — Собирали оружие, золото, грабили мертвых. Но мертвые не любят этого, а уж теперь, когда пределы Суйки открыты, могут достать грабителя даже в его теплой постели. Рох отрезал след. Выходит, ты и вправду неплохой маг?

— И вправду, — кивнул слепец и дернул за древко. — Идти надо!

— Да, — кивнула Кессаа. — Только отпусти древко, отпусти. Марику придется помахать глевией. Иди за нами сам. Я думаю, что ты не отстанешь. Там, где я пройду, вряд ли что-то будет тебе угрожать. Да и помогу я всем нам… видеть. Внизу помогу.

Помахать глевией действительно пришлось. Но это приключилось после. Сначала все было спокойно. Марик шел сразу за Кессаа. Она спокойно переступила через полосу оплавленного камня, усмехнулась:

— Странно. Я слышала, что кругам Суйки нет числа, а ведь и вправду все замыкается на храм. Понимаешь, что это значит, Рох?

— Мне недоступны древние свитки, — пробурчал слепец.

— Это значит только одно — Сади, Сето и Сурра запечатали проход основательно. Но и в храме прохода тоже нет… Когда начала прибывать в пади чернота?

— О чем ты болтаешь? — раздраженно выругался слепой, споткнувшись о булыжник. — При чем тут древние сказки? Сади! Сето! Сурра! Я уже сказал, что прибывать начало давно, сразу после того, как был разрушен храм Исс. Я не замерял уровней, не знаю. Но где-то с полгода назад, как раз перед моим отъездом в Ройту, все омасские, борские и скочинские маги словно с ума посходили. Головная боль жуткая навалилась! Кое-кто говорил, что смерть начала застаиваться в Суйке, уходит, но не так быстро, как раньше. Впрочем, это все болтовня.

— Запомни, Насьта, — обернулась Кессаа. — Полгода назад.

— О чем вы? — заволновался Рох.

— У меня плохая память, — усмехнулась Кессаа. — Поэтому я иногда прошу запомнить что-нибудь важное друзей. И ты, Рох, запомни — дальше надо идти молча.

Кессаа подняла руку и вошла в арку ворот. Марик встал за ее спиной. Насьта потянул из-за спины стрелу. Даже Рох вытащил из-за пояса кривой нож.

— Постарайся никого не порезать, — попросила его Кессаа.

— Себя зарежу, если пойму, что не выбраться, — угрюмо бросил слепец.

Вокруг стояли низкие, большей частью полуразрушенные дома. И это было тем более странно, что Марик явно видел прочную кладку. Но крыши и перекрытия почти во всех домах были обрушены. Кессаа опустилась на колени, быстрыми движениями вычертила в пыли изображение глаза длиной в локоть, сдернула с пояса один из десятка закрепленных там мешочков и рассыпала его содержимое, тщательно укрыв рисунок.

— Что это? — не понял Марик.

— Обожженная глина, — сказала Кессаа.

— Что ты делаешь? — заинтересовался Рох. — Мне… мне показалось, что ты что-то чертила? Это шаманская магия? Но толченый кирпич… Это же пустой минерал! В нем нет силы.

— Иди первым, — бросила Кессаа. — Силой я не наделяю. Иди первым, Рох, за тобой пройдут Марик и Насьта. Друзья, постарайтесь не наступать на след друг друга, а то мне придется повторять эту магию, а обожженной глины больше нет.

— На меня это подействует? — усомнился Марик.

— На всех, — ответила Кессаа. — Но только на один день и одну ночь.

— Что «один день и одна ночь»? — воскликнул Рох. — Что с нами будет? Или уже случилось? Демон меня задери! Я что-то вижу! Не может быть! Это ты, Марик?

— Что ты видишь? — нахмурилась Кессаа.

— Его, — ткнул пальцем в Марика Рох. — Он словно покрыт узорами, и они горят синим пламенем!

Марик посмотрел на свои руки. Причудливая вязь покрывала их сплошь.

— Ну ты и красавец, парень! — довольно протянул Насьта. — Скажи, а детородный орган у тебя тоже разрисован?

— Один день и одну ночь вы будете видеть магию, — отрезала Кессаа. — Магические ловушки, следы наговоров, невидимых тварей мертвого города — все. В том числе и разглядывать истинный облик существ и предметов под наведенной магией, если такая случится. У меня не будет времени открывать вам глаза. А Марик просто-напросто покрыт защитной татуировкой. Простенькие заклинания. Не так ли?

Кессаа подошла вплотную и подмигнула баль.

— Вряд ли наш колдун умел хоть что-то, кроме заговора удачи, — неуверенно пробормотал Марик. — Правда, удачи той так никто ни разу и не разглядел.

— Пошли, — шлепнула по плечу Роха Кессаа. — Первый круг пуст. С этой стороны даже и мертвых не привозят.

— Их давно уже не привозят, — забормотал Рох. — Они приходят сами. Научи меня этой магии, Кессаа. Вдруг я не смогу вернуть глаза, а так я хоть видел бы магические знаки! Смог бы читать трактаты!

— Потом поговорим, — отмахнулась от слепца Кессаа. — Иди молча.

Рох молчал до следующих ворот, но, когда Кессаа встала между двумя полуобрушенными колоннами, негромко завыл. Навстречу спутникам двигались мерцающие тени.

— Куклы, — коротко бросила Кессаа. — Не пугайся, Рох. Можешь вернуться к первым воротам, а нам придется порубить их без магии, иначе сбегутся со всего круга. Странно. Раньше куклы встречались только в третьем круге. Ничего, их не так много.

— Сотни полторы, — прикинул Насьта и потянул из ножен меч. — Вот что, друзья мои, стрелы я пока поберегу. Как думаешь, Марик?

— Как и прежде, — ответил баль и осторожно отстранил Кессаа.

Первые тени были уже близки. Марик взмахнул глевией и тут же превратил несколько из них в визжащие кожаные куклы. И началась рубка. Твари, которые, вероятно, все еще мнили себя невидимыми, лезли прямо под удары, и Марик рубил, рубил и рубил их, не переставая. С каждым ударом его движения становились все экономнее, хотя опасности, на его взгляд, куклы почти не представляли — разве только могли раздавить числом, но смердящий вал из мертвых тел затруднял нападение им же самим, и когда наконец твари иссякли, Марик был завален ими выше пояса.

— Я сапоги не испорчу? — поморщился у него за спиной Насьта. — Эта дрянь пачкается не хуже земляного масла! А уж воняет так, что… Кстати, мазь от ожогов не помешала бы!

— Позже, — коротко бросила Кессаа. — Рох, хватит уже выть! Оглянитесь. Что вы видите?

— Дома? — удивился Марик, оглядывая ровные ряды странных сооружений без окон. — Отчего-то мне эти сооружения больше всего напоминают богато украшенные норы.

— Это склепы. — Кессаа вытерла лезвие колючки куском ткани. — Погребения богатеев, имена которых уже не сохранились. Дальше будет труднее: куклы далеко не самый страшный сюрприз от хозяина города умерших.

— Разве у Суйки есть хозяин? — удивился приободрившийся Рох.

— Скорее всего, — кивнула Кессаа. — Хотя я не уверена, что он понимает, что творит. Посмотрим, что он нам еще приготовил. Твоя глевия еще цела, Марик? Не торопись протирать лезвие.

— А ты? — не понял баль.

— А я убираю меч в ножны, — процедила сквозь сомкнутые губы сайдка.

Второй круг больше не приготовил сюрпризов, потому как огромные, в рост человека, мурры, напоминающие ящериц с одними передними лапами, сюрпризом считаться уже не могли: подобные твари добредали и до селения ремини. Они оказались верткими и быстрыми, поэтому, после того как одна из них лязгнула зубами по древку, едва не откусив кисть Марику, ремини начал выпускать в них стрелы. Вдвоем Марик и Насьта уложили тварей не менее трех десятков, пока не добрались до высокой крепостной стены, за которой начинался третий круг. Под сводами прохода висели отвратительные создания, напомнившие Марику болотных гидр. Правда, и они превышали их размерами не менее чем в сотню раз. Их щупальца извивались подобно змеям, и где-то в глубине безумной плоти то ли скрежетали зубы, то ли щелкал огромный клюв.

— Выжечь их надо, выжечь! — подал голос Рох, когда стрелы Насьты не причинили тварям никакого вреда, но ремини вытащил стрелы с иглами юррга, и вскоре чудовища с хлюпаньем попадали на камни, где их порубил на части Марик.

— Медленно идем, — стиснула зубы Кессаа. — Не успеем затемно выбраться из Суйки!

— Так обратно другой дорогой пойдем! — тут же откликнулся Рох. — В сторону Скочи путь в два раза короче будет.

— Рано ты, приятель, начал обратную дорогу мостить, — прошептал Марик.

Только теперь он разглядел настоящий город. Большой город — ничуть не меньше Ройты, а уж если приглядеться к высоким домам, оценить их красоту, величие, прочность, позволившую им выстоять века, — то куда там Ройте! Дома под лучами Аилле казались почти новыми! Марику даже показалось, что и стекла блестели в оконных проемах, бронзовые петли и замки на дверях!

— Магия, — отрезала Кессаа, вытирая пот со лба. — Всюду магия. Эти дома действительно целы — вот уж не думала, что они так могли сохраниться, — но ни стекол в окнах, ни дверей, ни даже крыш у них нет. Это мираж. Течень колдует. Наводит морок. Оттого и блестят дома, что наговор это. В другое время не пожелала бы я вам прогулки по такой улице, но теперь вы способны видеть. Постарайтесь не провалиться в какое-нибудь подземелье.

— Что видеть-то? — хрипло спросил Насьта, потому что мостовая была изборождена трещинами. — Дома новые, а от дороги словно скелет один остался!

— Вот на него и смотри, — отрезала Кессаа. — Трещины видишь? Ямы видишь? А течень между тем новую мостовую перед нами выстилает! Если к дому подойдешь на десяток шагов — и там разглядишь обрушившиеся крыши и выбитые окна!

— Вот почему не ходят маги из Омасса в третий круг с этой стороны, — нервно прошептал Рох.

— Может, и ходят, — заметил Насьта. — Вот только возвращаются ли? Только как же мы по теченю идем? Опять, что ли, обувку жестяную из мешка доставать?

— Внизу течень, — прошептала Кессаа. — Под городом. Или ты не чувствуешь, что тут все пронизано подземельями? Может быть, даже это порождение смерти одно целое с тем, что под чернотой лежит в пади.

— Какая разница? — затравленно поморщился Рох. — Какая разница, если, как ты говоришь, у города один хозяин? Лучше скажи: что там, впереди? Что это еще за цветы под камнями?

— Ну вот, — усмехнулась Кессаа. — Значит, ползти по камням не придется. Шагом пойдем. А впереди не цветы: это костяная мельница. Одна из самых страшных ловушек. Слышал о таких цветочках, Рох? Или не слышал? Обходи каждую на локоть в сторону, а ты, Насьта, смотри, чтобы проводник наш в яму не провалился.

— Вижу я ямы, — проворчал Рох. — Оттуда таким мраком отдает, что не заметить трудно, да еще и воняет. Ты мне, девка, случайно нос заодно не прочистила?

— Это не оттуда воняет, — прошептал Марик.

Сзади, в воротах, где они только что оставили сраженных рыгв, бугрилась дурно пахнущая коричневая масса.

— Гнилух, — бросила Кессаа. — Кстати, гнилух за нами здесь не поползет: даже он мельницы боится. Нам он пока неопасен, но лучше с ним не встречаться.

— Всегда неопасен? — брезгливо сморщил нос Насьта.

— Со мной неопасен, — ответила сайдка и двинулась вперед по улице.

Заминка случилась, когда удалось миновать десяток домов. Марик шел сразу за Кессаа, стараясь не отстать от нее, и с опаской обходил словно просвечивающие сквозь камень извивающиеся лепестки-жала, когда сайдка вдруг встала.

— Что там? — недовольно заворчал сзади Рох, остановившийся между двумя мельницами и опасливо поджавший руки.

— Пока не знаю, — спокойно ответила Кессаа и сняла с пояса еще один мешочек.

Словно по ее просьбе вдоль улицы засквозил легкий ветерок, и развеянная из мешочка пыль обрисовала тугие волокна, несколькими плетями пересекающие улицу до высоты пояса.

— Что за дрянь? — нахмурился Насьта.

— Похоже на паутину, — задумалась Кессаа. — Нечто новенькое. Не слышала я о подобном. Рох, что говорят маги? В четвертом круге может быть все что угодно, но до четвертого круга попадалось хоть что-то, кроме мурров, кукол-теней, гнилуха, рыгв, мельниц и теченя?

— Все что угодно, — сдавленным голосом откликнулся Рох. — Гнезда, мокрицы, окна, дым. Каждый раз что-то новое открывается! Мало того что открывается — частенько выбирается и за пределы города! Только со стороны пади спокойно, а и Скоче докучала всякая мерзость, покуда маги границу города не зачаровали. Но о паутине я не слышал еще! Отчего я ее не вижу?

— Она сплетена без магии, — отозвалась Кессаа. — Прозрачные и липкие волокна. Вот только хозяина их пока не видно. И все же вряд ли это паутина.

— А что тогда? — не понял Марик, который стоял сразу за спиной сайдки.

— Не знаю. — Она замерла, задумавшись. — Жертва неминуемо упадет на мельницу — значит, хищник, если он есть, ничего не получит. Вдобавок и сам подобраться к лакомству не сможет. Да и нам не перепрыгнуть через преграду: на прыжок мельница и подползти может! Сейчас медленно и аккуратно уходим влево.

— Почему влево? — зашипел Рох, которому предстояло обойти гнездо сразу из трех мельниц.

— Слева паутина крепится к стене здания, справа — уходит в проулок, — объяснила Кессаа. — Что ж, посмотрим, кто хозяин этой ловушки.

Она сняла с пояса еще один мешок и вновь сделала волокна видимыми, затем подняла с земли побелевший от времени кусок черепицы и ткнула им в преграду. В то же мгновение раздался резкий хлопок, один из жгутов оторвался от стены дома и вырвал из рук Кессаа черепицу. В проулке раздался шлепок, и вслед за ним донеслось злобное шипение.

— Не нравятся мне эти звуки, — категорически объявил Насьта, и вслед за его словами волокно вернулось, смачно припечатавшись на старое место.

— Резковато, — озадаченно покачала головой Кессаа. — Если бы он ухватил меня за руку, мог бы и оторвать от усердия.

— Почему он, а не она? — напряженно проворчал Рох.

— Привычка, — пожала плечами Кессаа. — От мужчин гораздо чаще случаются неприятности, чем от женщин.

— Ну я бы поспорил… — начал Рох, но Кессаа оборвала его:

— Впереди еще с дюжину мельниц, поэтому не бежать, а идти и не пытаться обогнать меня.

— А паутина? — не понял Марик.

— Сейчас посмотрим, — прошептала Кессаа и медленно потянула из-за спины колючку.

Марик стоял рядом и от видения выползающего из ножен древнего лезвия, как и всегда, почувствовал дрожь в коленях. Не от страха, а от напряжения. Знал бы Лируд, что приходится испытать, чтобы стать воином! Кессаа взмахнула клинком и опустила его на жгуты. Они исчезли мгновенно, только их обрубки принялись извиваться на стене, да проулок оглушил истошный свист или визг, но уже через миг преграда была восстановлена.

— И еще раз, — повторила Кессаа и снова опустила клинок.

На пятый раз стена уже напоминала шевелящееся чудище, и жгуты не вернулись: вместо этого из проулка вместе с визгом раздался грохот, и стоявшее в глубине угрюмое здание рухнуло.

— Не знаю, что это, но, думаю, такие паутинки были раскинуты в разные стороны, иначе такую тушу не прокормить, — прошептала Кессаа и тут же закричала: — Что встали? Быстро!

Из глубины проулка двигалось что-то огромное и окутанное пылью. Оно не помещалось в узком проходе, и здания, стоявшие по сторонам проулка, тоже начали рушиться.

— Вот поэтому здесь нет кукол! — закричала Кессаа, едва ее спутники миновали последнюю мельницу. — Что-то, Рох, я начинаю сомневаться, что омасские маги прогуливались по городу умерших!

Рох не ответил: повернувшись в сторону проулка, он замер, словно мог видеть. Визг становился громче, а пыль уже выплескивалась и на улицу.

— Пошли, — дернула Кессаа Марика за рукав. — Время уходит.

Марик послушно двинулся вслед за сайдкой, но краем глаза успел рассмотреть что-то членистое и блестящее, извивающееся подобно личинке болотной стрекозы, только размерами превосходящей бальскую хижину.

— Здесь начинается четвертый круг, — вздохнула Кессаа у древних ворот в массивной, сложенной из ровно обработанных блоков стене. — Большую его часть занимает храмовая площадь. Что нас там ждет, я не знаю. Но после этого, — она махнула головой за спину, где к визгу добавились стрекотание и грохот, — мы должны быть готовы ко всему.

К счастью, спутники добрались до храмового холма довольно быстро. Внутри древних стен большая часть зданий оказалась рухнувшей. По усыпанной обломками и мусором площади Кессаа шла не быстро, но огромный, казалось, сплющивший своим весом холм храм ощутимо приближался с каждым шагом. Ловушек было много, но все они оказались похожими друг на друга. Рох признал в них окна. Брошенный в такое «окно», которое выделялось на улице чистым, словно выметенным старательным рабом пятном, камень исчезал — и через мгновение падал с высоты не менее полусотни локтей, стараясь при этом пробить голову кому-нибудь из непрошеных гостей. После первой ощутимой шишки Кессаа перешла на мелкие камушки, и все равно Насьта всякий раз с недоверием скашивал глаза вверх. Дорога закончилась у широкой лестницы.

— Много ли народу поднялось по этим ступеням? — спросил Насьта, вытряхивая пыль из куртки.

Кессаа стояла молча. Приложив ко лбу ладонь, она рассматривала потрескавшиеся колонны, покрытые разломами стены и темную арку входа. Марик оглянулся. Отсюда, от подножия холма, казалось, что в городе умерших нет ни страшных тварей — порождений чудовищной магии, ни мертвецов, никого. Только камень и камень. Подул ветер, потянуло запахом гнили, и вдруг Марик понял, что впервые с самого утра он испытывает настоящий ужас, и источник ужаса был в храме.

— Пошли, — коротко бросила Кессаа, — до дверей опасности не будет.

— А дальше? — вымучил на лице улыбку Рох, но тут же заспешил вслед за Мариком. Он вновь держался за древко глевии.

Наверху ветер показался свежим. Марик оглянулся, разглядел черное зеркало пади, тающей в дымке, с одной стороны, море до горизонта — с другой, но лестница закончилась, и под ногами заскрипели осколки цветного стекла. Между колоннами вздымалась арка ворот, а за ней в трех десятках шагов чернел широкий дверной проем.

— Пришли, — прошептала Кессаа.

— И что же? — не понял Насьта. — Почти никто так и не смог войти в дверь?

— Кое-кто входил, — прошептала Кессаа.

Марик промолчал. Тьма за дверным проемом казалась живой и плотной. Сейчас он был уверен, что если подойдет к ней вплотную, то упрется в черноту руками.

— К стене! — заныл Рох. — Подведите меня к стене!

— Вот.

Марик дернул за древко, и слепой едва не ударился лбом о колонну.

— Дошел, — расплылся в улыбке Рох. — Дошел!

— Что ж, — изобразил улыбку Насьта, не отрывая глаз от дверей. — Начинай прозревать!

— Отстань, недоумок! — зарычал Рох и принялся гладить колонну и тереться о нее щеками и глазницами.

— Что могло помешать войти в храм? — наконец проговорил Марик.

Неподвижность Кессаа начала его тревожить. Она все так же смотрела в черноту.

— Ты слышишь меня? — прошептал баль.

— Кто пойдет со мной? — неслышно произнесла Кессаа, но услышал каждый.

— А что там страшного? — раздраженно спросил Рох.

— Только то, что внутри тебя, — ответила Кессаа. — Мерзость, которая есть в тебе, обратится на тебя же. И если зла в тебе слишком много, тогда оно может испепелить тебя дотла. Храм воздает сторицей каждому.

— Откуда ты это знаешь? — прищурился, обхватив колонну, Рох.

— Моя мать была там, — коротко бросила Кессаа.

— Наверное, она была доброй женщиной? — ухмыльнулся слепой.

— Не знаю, — пробормотала Кессаа. — Но мне кажется, что она всю жизнь носила пепелище внутри себя.

— Ну, — притопнул Насьта. — Мы идем или нет?

— Я… — Кессаа закрыла на мгновение глаза, облизала губы и прошептала совсем уж неслышно: — Я боюсь.

Марик еще раз взглянул на море, обернулся к Насьте и проговорил, не узнавая собственного голоса:

— Возьми ее за руку. И идите вслед за мной. Все-таки на меня магия не действует.

Магия действовала. Она окатила его пламенем, едва он шагнул во тьму. Марик устоял на ногах, задержал дыхание, зажмурил глаза, сделал еще несколько шагов и почувствовал, что уже холод сковывает руки и ноги. «Не самое страшное», — мелькнула в голове мысль. Хотя каждое движение давалось ему с трудом, ледяная ловушка понемногу отпускала его. И когда он уже почти выпрямился, когда различил высоко над головой огромные окна, из которых опускались столбы света, — потаенное накинулось на него. Его собственное нутро раскрылось и опустилось на голову непроницаемой ловушкой, которая лишила баль воздуха, забилась в уши, в ноздри, залепила глаза и заставила упасть на камень и ползти, извиваясь, неизвестно куда. Сначала пришел страх, который преследовал Марика всегда и с которым он боролся тем, что преодолевал его криком, трудом, болью, лез навстречу опасности, презирал сам себя, но теперь этот страх оказался подобен глыбе, которая медленно перекатывается с боку на бок и ломает кости, дробит каждую из них в отдельности, лишая не только возможности кричать от ужаса, но даже набрать в глотку воздуха. Вслед за страхом огненными ручейками по размочаленным жилам побежала зависть. Зависть к тем, у кого живы родители, к тем, кто не обделен материнской лаской и отцовской мудростью, кого отправляют из дома с грустью и ждут с надеждой. Неуверенность в самом себе схватила сердце каменными пальцами и сжала так, что кровь брызнула между фалангами. Чрезмерная гордость и бахвальство растеклись под кожей колючими нитями и стали пеленать горло и грудь. Глупость застучала в ушах ударами молота по наковальне. И это, и что-то еще раздирало и рвало Марика на части, и, пытаясь вырваться из тугих объятий, он кашлял и плевался, кричал и выл и полз, полз, полз вперед, пока не почувствовал, что уперся лбом в холодный камень, — и боль отпустила его.

— Ты жив? — глухо донесся голос Насьты, и Марик открыл глаза.

— Жив… — Слова вываливались изо рта с трудом.

Ремини стоял напротив и вытирал пот со лба. Под глазами у него набрякли мешки. На висках пульсировали тонкие жилки.

— Ты знаешь, — хрипло произнес Насьта, — я всегда считал себя неплохим парнем. Так вот эти полсотни шагов, что прошел от входа, меня разуверили в этом.

Марик смахнул что-то с лица, прищурился и разглядел арку ворот и даже Роха, напряженно замершего у колонны.

— Рох бы не дошел, — кивнул Насьта. — Я отчего-то уверен в этом.

— Кессаа! — вскочил на ноги Марик. — Где Кессаа.

— Я здесь, — донесся глухой голос, и Марик замер. Сайдка сидела в пяти шагах от него, но ее лицо, одежда, волосы — все было залито кровью.

— Жива, — еле слышно прошептала Кессаа и попыталась открыть глаза, но не смогла: запекшаяся кровь залепила их.

— Насьта, помоги мне. Полей на руки, надо умыться. Не жалей воды. Марик, у меня в мешке есть смена одежды. Достань.

Она двигалась медленно. Насьта плескал ей в руки воду крохотными порциями, но и их Кессаа не могла донести до лица. И тогда Марик решительно подошел, усадил ее на тот же барьер и принялся раздевать, сдирать с тела окровавленное белье и протирать ее тело смоченной водой тканью.

— Ран нет! — удивленно поднял голову Марик, когда Кессаа лишилась последнего кровяного подтека. Сейчас она, несмотря на очевидную красоту и изящество, казалась ему скорее дочерью, чем объектом восхищения и желания. — Даже этих надписей на руке!

— Это не кровь из ран, — глухо прошептала Кессаа, обхватив колени тонкими руками. — Это кровавая испарина, пот, роса ужаса, разорвавшего внутренности. Ты будешь одевать меня или нет, парень? Нам еще идти обратно! Да и замерзла я, демон тебя раздери!

— И что же дальше? — спросил Марик, когда Кессаа встала на ноги, затянула шнуровку и повесила на спину колючку.

— Нам туда, — слабо махнула она рукой, которая теперь была чистой, словно и не мучили ее знаки на коже.

Впереди возвышался алтарь, на первой ступени постамента которого они и остановились. Марик еще раз огляделся. Что заставило его ползти и корчиться в судорогах? Что вышибло кровь Кессаа изо всех пор ее тела? Что стерло улыбку с лица неунывающего ремини? Ни магии, ни хитрых ловушек вокруг не было. Мусор по углам огромного зала, в который, верно, превратились за столетия мебель и утварь, остатки витражей в огромных окнах и чешуйки ярких фресок, уцелевшие на стенах?

— Там, — повторила Кессаа жест. — Видите? Саркофаг. У стены.

Надпись Марик заметил еще издали. То, что Кессаа назвала саркофагом, напоминало вырубленный из серого камня ящик, накрытый плитой. Ни украшений, ни резьбы на нем не было, но на стене над саркофагом явственно проступали буквы.

— «Если хочешь победить Зверя, яви его», — прочитал Марик и, прищурившись, разобрал следующую строку: — «Нет доблести без верности, нет верности без мудрости».

— Ты что-то путаешь, — нахмурился Насьта. — Вторая строчка читается иначе: «Нет мудрости без опыта, нет опыта без времени». Кессаа! Прочти!

Кессаа молчала. Затем она повернула голову к друзьям, и Марик заметил слезы в ее глазах.

— Что с тобой? — прошептал Насьта.

— У каждого написано что-то свое, — ответила сайдка. — Но ваши фразы можно и сложить.

— А что прочитала ты? — спросил Марик, но Кессаа только мотнула головой и заговорила о другом:

— Впереди ловушка — видишь кости?

Марик прищурился. Действительно, в десяти шагах впереди лежали не просто истлевшие куски ткани или остатки разломанной мебели. Это были переломанные останки.

— Зачем нам туда? — спросил Насьта. — Мы же прочитали все? Почерпнули мудрости, можно сказать. Или твои слова, Кессаа, написаны очень мелко?

— Нужно подойти к саркофагу, — наклонила голову Кессаа. — Подойти и заглянуть внутрь.

— Потревожить прах самой Сето? — поразился Насьта.

— Сето рассталась с жизнью не здесь, а у алтаря Исс, — тяжело вздохнула Кессаа. — Но здесь она кое-что оставила для меня.

— Для тебя? — удивился Марик.

— Да! — кивнула Кессаа. — Во мне течет кровь Сето, Сади и Сурры. Кровь заклятых врагов соединилась во мне. Но я не могу подойти к саркофагу. Я чувствую ловушку, но не смогу ее остановить, а живой куклы у меня нет.

— О какой кукле ты говоришь? — нахмурился Насьта. — Не об одной ли из тех, что напали на нас у входа в город?

— Нет, — опустилась на пол Кессаа. — Когда маг не может устранить ловушку, он запускает перед собой обычного человека или незадачливого ученика. Тот гибнет — и путь на какое-то время становится свободным.

— Понятно, — кивнул Насьта и начал снимать с плеча тул со стрелами.

— Я пойду, — остановил его Марик. — На меня магия не действует. Или не очень сильно действует. Что за ловушка?

— Сила земли, — коротко бросила Кессаа. — У меня сейчас нет сил ее устранить. Только не спеши. Иди медленно.

— На тебя действует магия! — воскликнул Насьта. — Или не ты полз только что по камням?

— Поиграй мне, — попросил Марик. — Поиграй мне на дудке, Насьта. Натяни нитку мелодии до саркофага. Я пойду по ней.

Марик тронул лямки мешка, постучал древком глевии по плитам пола, вздохнул и пошел вперед. Чего уж там: четыре десятка шагов пройти, да еще под музыку — вот уже запела дудка Насьты.

Он не дошел до останков неизвестных храбрецов пары шагов, когда дыхание перехватило, словно кто-то неизвестный залил свинцом руки и ноги, сбросил на спину мешок камней и надавил сверху на плечи и затылок тяжелыми ручищами. Когда он сравнялся с трупами, нога едва отрывалась от пола для мучительного, тяжелого шага, а в глазах стояла неразличимая муть. Слюна побежала через край рта — тяжелая, словно шарики ртути из глиняной плошки Лируда. Глевия сравнилась по весу с тем самым кабаном, которого он тащил на себе в деревню, но тогда он пусть и изнемогал под тяжестью груза, но сам был молодым и легким и не чувствовал, как его щеки опускаются к подбородку, колени скрипят и пяточная кость продавливает подошву до неподъемной подметки. Как странно, что он еще слышит звучание дудки. Как странно, что он делает следующий шаг, или это боль приводит его в себя? Боль оттого, что все узоры, выколотые на нем трудолюбивым Лирудом, раскалились, словно они были выложены горячей проволокой. Так что же его заставляет идти — дудка или эта боль? Что его заставляет делать шаг за шагом? Или ему и вправду становится легче? С каждым шагом, словно он сбрасывает с себя мешок за мешком? Вот и еще шаг, и еще один, и еще — чтобы упереться руками в холодный камень и слышать за спиной быстрые шаги друзей.

— Ну и как вам из меня кукла? — сплюнул кровавую слюну Марик.

— У меня нет слов, — обняла его Кессаа.

— А у меня есть, — покачал головой Насьта. — Такушки ты, парень, сейчас выглядишь не лучше, чем Кессаа недавно. Крови из тебя поменьше выступило, но рассчитывать на такое же омовение можешь.

— Воды больше нет, — попытался отшутиться Марик, но перед глазами поплыли круги, и он опустился на саркофаг. Руки и колени его тряслись.

— Есть вода, — вытащила из мешка мех Кессаа. — Пей.

Марик жадно припал к глиняному горлышку, вшитому в мех, но, опустошив тот на треть, остановился.

— Хватит пока. Что дальше-то делать?

— Открывать, — устало сказала Кессаа.

— Сейчас, — кивнул Марик. — Отдышусь только. Ты-то сама ничего не хочешь сказать?

— Насчет надписи?

Кессаа смотрела на него спокойно, но в глубине ее глаз по-прежнему стояла боль.

— Нет. — Марик покачал головой. — Насчет храма. Он — другой.

— В самом деле, — неожиданно согласился Насьта. — Я не к тому, что здесь дышится иначе, хотя и это тоже, но он словно не в городе стоит.

— В городе, — отвернулась к стене Кессаа. — Но магия его не от города умерших. Она оставлена людьми, которые покинули город. Может быть, самой Сето. И эта магия здесь стиснута черным колдовством так же, как только что был прижат к камням ты, Марик. Но вы не бойтесь — мы на месте, больше храм нас не тронет. Его срок истекает.

— Тогда поторопимся.

Марик поднялся, размазал ладонью по лбу липкий пот пополам с кровью и ухватился за край плиты. Она пошла в сторону на удивление легко, или ему так показалось после пережитого испытания, только Насьта, ухватившийся за противоположный край, едва успел придержать ее.

— Лопни мои глаза, — ошеломленно прошелестел ремини мгновением позже.

Саркофаг был заполнен драгоценностями. Огромные камни, оправленные золотом, сияли всеми цветами радуги. Ожерелья, набранные из жемчужин и самоцветов, напоминали жирных змей. Диадемы и подвески, цепи и монеты, кольца и кулоны и еще что-то неразличимое и непонятное искрило, отсвечивало, резало взгляд и осушало горло.

— Вот ты и заработал на меч, — прошептал Насьта.

— Ничего не трогать, — подняла Кессаа ладонь.

— Опять ловушка? — понял Марик.

— Да. — Кессаа медленно оглядывала сверкающую начинку саркофага. — Хотя, скорее, испытание.

— Здесь есть то, что ты ищешь? — спросил Марик.

— Да. — Кессаа опустила руку и подняла серую дужку из потемневшего от времени серебра. — Вот за этим я и пришла.

— Что это? — не понял Насьта. — Оправа для зеркала? Зеркало, конечно, не сохранилось, зато оправа в порядке. Можно будет заказать новое. Только дешевле купить вместе с оправой. Она даже и не украшена ничем! А что, если ее просто кто-то обронил из устроителей этого клада?

— Именно что обронил кто-то из устроителей, — прошептала Кессаа. — Марик, разогни ее.

Баль взял в руки оправу. Тонкая серая полоска огибала отсутствующее зеркало, делала петлю и изображала подобие короткой, на полпальца, рукояти. Марик отогнул неожиданно оказавшееся упругим сплетение и с усилием растянул полосу. Кессаа прошептала какое-то заклинание, и полоска напряженно загудела в пальцах баль.

— Сюда. — Она стянула с плеча колючку и показала жестяное ребро на потертых ножнах. — Спрячь ее сюда. Об этой находке никто не должен знать. Что ж, дело за малым…

Марик вставил полоску под немудрящую инкрустацию и в очередной раз подумал, что, как бы неказисто ни выглядела колючка с серым лезвием и обожженной рукоятью, ножны у меча могли бы оказаться и получше. Кессаа опять прошептала заклинание, и освобожденный от чар металл загудел, пытаясь занять привычную форму.

— Странная упругость для серебра, — нахмурился Насьта.

— Я сама удивляюсь, — усмехнулась Кессаа и взглянула на сокровища. — Что дадим ощупать слепому? Ведь не поверит, что ходили в храм, чтобы прочитать мудрые изречения! Марик! Как тебе этот жезл?

— Больших денег стоит? — нахмурился баль.

— Да, судя по размеру алмаза на его конце и качеству гравировки — больших, — кивнула Кессаа. — Но силы в нем теперь нет. Ничего, кому надо, накачает. Вот только судьбу испытывать хватит. Насьта, доставай бечеву.

Рох встретил друзей на выходе с явным облегчением.

— Ну слава Единому, я уж думал, что сдохну тут! Что там внутри?

— Пыль, грязь, пустота и сокровища, — коротко бросила Кессаа. — Ну и слова на стене.

— Сокровища? — заинтересовался Рох. — И где же они?

— Да вот. — Кессаа провела по его руке бечевой, которая уходила в темноту. — Не решились трогать. Постараемся вытянуть наружу самое ценное веревкой. Боимся ловушки от давно умерших хозяев.

— Много ли вытянешь такой ниткой? — разочарованно скривил губы Рох.

— Сколько бы ни вытянулось — все будет наше, — усмехнулась Кессаа. — Только по лестнице спустимся: древняя магия штука малоизученная, как бы чего не вышло.

— Да чего тут может выйти? — заворчал Рох, но послушно поплелся вслед за Мариком, привычно уцепившись за древко. Бечева закончилась на середине лестницы. Насьта намотал ее на руку, потянул на себя и дернул.

— Ну? — нетерпеливо притопнул Рох. — Оторвалось?

— Тяну! — довольно заявил ремини, и в это мгновение по стенам храма побежали трещины. Марик перехватил бечеву и дернул ее что было сил. Сверкнув в лучах торопящегося к горизонту Аилле, жезл взлетел над ступенями — и храм начал рушиться.

— Быстро вниз! — закричала Кессаа.

— Ну вот, прогулялись, — выдохнул Насьта, когда спутники вновь оказались на площади. — Такой дом сломали!

На месте храма стояли клубы пыли. Ее волны медленно спускались по склонам холма.

— Поторопимся. — Кессаа затянула шнуровку мешка, куда убрала только что не облизанный слепым жезл. — Суйку надо покинуть засветло.

Обратный путь оказался проще, чем путь к храму. Им вовсе не встретилось кукол, а несколько мурров, попавших под глевию Марика, только раззадорили того. Перед последней стеной Кессаа остановилась и, тяжело вздохнув, прошептала:

— Она все-таки догнала нас. Не стреляй, Насьта. Это мое дело.

Из полумрака просевшей арки вышла женщина с обнаженным мечом.

— Надеюсь, ты не стала искусней в фехтовании, чем была? — окликнула она сайдку.

— Хочешь проверить, Мэйла? — усмехнулась Кессаа.

— Нисколько, — покачала головой Мэйла, и в то же мгновение в глазах Марика все померкло.

Баль пришел в себя от прикосновения: кто-то обшаривал его одежду. Затылок ломило болью, но Марик задержал дыхание и не открыл глаз. Рядом ходили люди, и их было много. Но говорили только двое.

— Что ж, Арух, ты меня действительно удивил. Вот только жаль, что в храм сам не заглянул. Можно ей верить?

— Думаю, да, — раздался знакомый голос. — Да и зачем ей врать? Осталось только понять смысл фразы.

— Да уж, — тяжело вздохнул первый, по голосу пожилой и тучный человек. — Значит, «Если хочешь победить Зверя, яви его» и «Роди дочь»? Лебб! Что там?

— Пуст, — раздался над ухом молодой голос. — Арух, ты крепко приложил этого парня. Все еще не пришел в себя.

— Оставь его, — раздраженно бросил тучный. — Что ж тогда? Все, что мы имеем, — девчонку, неясное предсказание, полсотни золотых монет и действительно дорогой, но, в сущности, бессмысленный жезл. Ты уверен, что она ничего не утаивает?

— Уверен, — рассмеялся человек со знакомым голосом.

— Надеюсь, ты ее не покалечил?

— Как можно? В присутствии мужа, да еще и дочь конга! Я всего лишь избавил нас от ее колдовства. Кстати, навсегда. Лебб, ведь она жена тебе?

— Только по обряду, — раздался холодный ответ.

— Брось, парень, — усмехнулся Арух. — Готов поклясться, что она девственница, к тому же дочь Седда Креча! А уж красавица — не найдешь лучше! Такими женами не разбрасываются! Да, и даже без магии я бы советовал держать ее в цепях. Ну позвенишь немного железом — и все. Представь себе, что ты фехтуешь!

— Досточтимый Ирунг! — скрывая раздражение, откликнулся Лебб. — Эта девка повинна в смерти твоих сыновей! Неужели жажда мести не жжет твоего сердца?

— Мое сердце давно уже выжжено, — ответил тучный. — А сыновей все-таки убила не она, а ее проводник. Да и годы уже прошли. Между тем если что и может спасти Скир, то лишь магия. Такая, как предсказание Сето. Или, ты думаешь, храм рухнул от дуновения ветерка? Твоя матушка уже подготовила гнездышко на островах? Пусть не торопится покидать Скир. Отвези к ней невестку да передай от меня самые добрые пожелания. Скажи, чтобы берегла ее, как собственную дочь. И как дочь конга. И как твою жену. И как мать собственного внука. Я надеюсь, Лебб, ты постараешься, чтобы пророчество сбылось? Скажи ей, что девчонка еще пригодится нам.

— Зачем? — раздраженно спросил Лебб.

— Затем же, зачем бедный тан порой держит среди слуг искусного ювелира, — усмехнулся Ирунг. — Вдруг драгоценный камень упадет ему на голову!

Марик осторожно приоткрыл глаза. В свете факелов ходили воины. Возле лежащей ничком Кессаа стояли трое — толстый старик в богатых одеждах, высокий молодой парень со светлыми волосами в доспехах и Рох. Правда, последний уже не был слепым и явно откликался на другое имя.

— Ладно. — Арух потер глаза. — Демон меня задери, ношение этих самых нашлепок было худшим испытанием. Допустим, что Кессаа родит дочь, которой мы сумеем распорядиться так, как следует. Я даже готов допустить, что мы как-то узнаем, как ею распорядиться, но что значит первая часть предсказания?

— Она уже сбылась, — негромко ответил Ирунг. — Или почти сбылась. Зверь вокруг нас. Вся Суйка — логово Зверя. Впрочем, пока нам не до него. Сейчас главное — хенны. Думаю, что о предсказании мы поговорим месяцев через девять.

— А зеркало? — повысил голос Арух. — Она не сказала, где зеркало Сето?

— Она могла и не знать, — пожал плечами Ирунг. — Я подумаю еще о зеркалах, Арух, подумаю. Правда, чуть позже. Лебб, забирай свою собственность! Уходим!

Светловолосый воин наклонился и поднял Кессаа. Ее руки безвольно повисли, и Марик разглядел тонкие цепи, пристегнутые к запястьям. Ненависть и стыд захлестнули ему грудь, но уже через мгновение он понял, что может добиться теперь только собственной смерти: не менее десятка крепких воинов отделяли его от лошади, на которую грузил хрупкое тело Лебб.

— А с этими что делать? — раздался женский голос, и Марик узнал Мэйлу. — Они еще живы.

— Бросьте их в пролом на корм теченю, — приказал старик. — И стражника, которого успел подстрелить ремини, тоже. Все равно не доживет до лекаря. И все их барахло туда же: оружие, мешки. И не болтайте лишнего. Каждому плачу по золотому, болтунам отрежу сначала языки, потом — головы. Понятно? Мне дурная слава о дочери конга не нужна! Будь строг с девчонкой, Лебб, но относись к ней с уважением! Ну? Быстро!

В то же мгновение крепкие руки ухватили Марика за рукава и ноги, оттащили в сторону и швырнули куда-то вниз.

«Плохой ты воин», — мелькнула в голове горькая мысль.