Гвенвифар, дочь короля Леодегранса, устроившись на высокой стене сада и вцепившись в камень обеими руками, глядела на коней, что паслись на огороженном пастбище внизу.

Позади нее разливалось сладкое благоухание ароматических и пряных трав для кухни и трав целебных – из них жена ее отца готовила лекарства и снадобья. На свой садик Гвенвифар надышаться не могла; пожалуй, из всех мест вне дома Гвенвифар любила только его. В четырех стенах она обычно чувствовала себя спокойнее, – или, скажем, в пределах надежной ограды; а садик, обнесенный стеной, казался почти столь же безопасным, как и замковые покои. Отсюда, со стены, она могла обозреть долину, а долина такая обширная и уходит куда дальше, чем в состоянии охватить взгляд… Гвенвифар на мгновение обернулась к спасительному саду; в немеющих пальцах вновь ощущалось легкое покалывание, а в горле застрял комок. Здесь, на стене, огораживающей ее собственные кущи, бояться нечего; если вдруг опять накатит удушливая паника, она просто развернется, соскользнет вниз и вновь окажется в безопасности родного сада.

Как– то раз, когда Гвенвифар сказала вслух что-то в этом роде, Альенор, жена ее отца, раздраженно переспросила: «В безопасности от чего, дитя? Саксы так далеко на запад не забираются. А если и заберутся, так с холма мы их увидим за три лиги; от широты обзора наша безопасность и зависит, ради всего святого!»

Гвенвифар никогда не сумела бы объяснить, в чем дело. В устах собеседницы эти доводы прозвучали вполне разумно. Ну, как ей втолковать здравомыслящей, практичной Альенор, что девочку пугает непомерное бремя этих бескрайних небес и обширных земель? Ведь бояться и впрямь нечего; бояться просто глупо.

И все равно Гвенвифар задыхалась, ловила ртом воздух, чувствуя, как откуда-то снизу живота распространяется онемение, со временем доходя до горла, а повлажневшие руки словно мертвеют. И все-то на нее раздражались: замковый капеллан твердил ей, что снаружи ничего страшного нет, лишь зеленые земли Господни; отец кричал, что не потерпит в своем доме этих женских бредней – и Гвенвифар научилась не говорить о своих страхах вслух, даже шепотом. Лишь в монастыре она встретила понимание. О, милый монастырь; там ей было уютно, точно мышке в норке; там ей никогда, никогда не приходилось выходить за двери, вот разве что в обнесенный стеной монастырский садик. Гвенвифар очень хотелось бы вернуться в обитель, однако теперь она – взрослая женщина, и у мачехи ее – маленькие дети, так что той необходима помощь.

Мысль о браке тоже ее пугала. Зато тогда у нее будет свой дом, где она, единовластная хозяйка, станет распоряжаться так, как угодно ей; и никто не дерзнет над нею смеяться!

Внизу, на пастбище, среди коней она увидела стройного мужчину в алом; на загорелый лоб его спадали темные кудри. Гвенвифар не отрывала от него взгляда. Проворством и быстротой он не уступал и коням; недаром саксонские недруги прозвали его Эльфийская Стрела. Кто-то однажды нашептал ей, что, дескать, в нем самом есть кровь фэйри. Ланселет Озерный – вот как он себя называет; а в тот кошмарный день, заблудившись у магического Озера, Гвенвифар встретила его в обществе жуткой женщины-фэйри.

А Ланселет между тем уже поймал выбранного им коня; один-два домочадца ее отца предостерегающе завопили, а Гвенвифар затаила дух. Ей самой отчаянно хотелось закричать от ужаса; на этом жеребце не ездил даже король – отваживались на это лишь один-два его лучших объездчика. Рассмеявшись, Ланселет пренебрежительно отмахнулся; он дождался помощника, передал ему поводья, а сам закрепил седло. До Гвенвифар долетел его веселый голос:

– А что пользы объезжать дамскую лошадку, с которой любой управится с помощью сплетенной из соломы уздечки? Я хочу, чтоб вы видели: с помощью кожаных ремней, вот таким манером закрепленных, я управлюсь с самым необузданным из ваших жеребцов и превращу его в боевого коня! Вот так, смотрите… – Он подтянул пряжку где-то под конским брюхом и, упершись одной рукой, взлетел в седло. Конь встал на дыбы; Гвенвифар наблюдала за происходящим, открыв рот; Ланселет, наклонившись к самой шее коня, заставил его опуститься на ноги и, уверенно обуздав скакуна, пустил его неспешным шагом. Горячий конь затанцевал на месте, заметался туда-сюда, и Ланселет знаком велел королевскому пехотинцу подать ему длинное копье.

– А теперь глядите… – прокричал он. – Предположим, что вон тот тюк соломы – это сакс; он кидается на меня с этим ихним тяжелым тупым мечом… – Ланселет отпустил поводья, и конь во весь опор помчался через пастбище; прочие лошади бросились врассыпную, а всадник обрушился на тюк, поддел его на копье, затем выхватил из ножен меч, стремительно развернул коня на галопе и принялся размахивать клинком, описывая круги. Даже король счел за лучшее отступить назад: конь во весь опор скакал на людей, но Ланселет резко остановил его перед Леодегрансом, соскользнул на землю и поклонился.

– Лорд мой! Я прошу дозволения обучать людей и коней, чтобы ты смог повести их в битву, когда вновь нагрянут саксы, и разбить их наголову, как король – в Калидонском лесу прошлым летом. Мы одержали несколько побед, но в один прекрасный день состоится великая битва, в которой решится на веки вечные, суждено ли править этими землями саксам или римлянам. Мы дрессируем всех коней, что есть, но твои скакуны лучше тех, что мы покупаем или разводим сами.

– Я не присягал на верность Артуру, – промолвил отец Гвенвифар. – Вот Утеру – другое дело; то был закаленный в боях воин и человек Амброзия. Что до Артура, он же, в сущности, еще мальчишка…

– И ты считаешь так до сих пор, при том что Артур выиграл столько битв? – горячился Ланселет. – Вот уже больше года как его возвели на трон; он – твой сюзерен. Присягал ты ему на верность или нет, но любое его сражение против саксов содействует обороне и твоих земель тоже. Лошади и люди – просьба невеликая.

Леодегранс кивнул:

– Здесь – не лучшее место для того, чтобы обсуждать стратегию королевства, сэр Ланселет. Я видел, как ты управляешься с конем. Он твой, о гость.

Ланселет поклонился и учтиво поблагодарил Леодегранса за подарок, однако Гвенвифар заметила, как вспыхнули и засияли его глаза: ну, ни дать ни взять, восторженный мальчишка! Интересно, сколько ему лет…

– Пойдем в зал, – пригласил гостя отец. – Выпьем вместе, а потом я сделаю тебе одно предложение.

Гвенвифар соскользнула со стены и пробежала через сад в кухни, туда, где жена ее отца надзирала за стряпухами, занятыми выпечкой.

– Госпожа, отец вот-вот вернется вместе с посланцем Верховного короля, Ланселетом; им понадобится еда и питье.

Альенор изумленно воззрилась на вошедшую.

– Спасибо, Гвенвифар. Ступай, приоденься, и можешь подать им вина. А то у меня работы полно.

Девочка побежала к себе в комнату, надела лучшее платье поверх простенького нижнего, закрепила на шее ожерелье из коралловых бусин. Расплела светлые волосы, так что они волною рассыпались по плечам; до того туго стянутые в косу, теперь они слегка вились. Надела тоненький золотой девический венчик и спустилась вниз, ступая легко и неспешно. Гвенвифар знала, что голубое платье идет ей как никакое другое, самое что ни на есть роскошное.

Девушка взяла бронзовую чашу, наполнила ее теплой водой из котелка, висевшего у огня, добавила розовых лепестков; в залу она вошла одновременно с отцом и Ланселетом. Она поставила чашу, забрала и повесила их плащи, затем подала мужчинам теплую, благоуханную воду – омыть руки. Ланселет улыбнулся, и Гвенвифар поняла: он узнал ее.

– Мы ведь уже встречались на острове Монахов, госпожа?

– Ты знаком с моей дочерью, сэр Ланселет?

Ланселет кивнул, а Гвенвифар как можно застенчивее и тише пояснила – она давно поняла, что отец не терпит, когда она говорит смело и решительно:

– Отец, однажды я заплутала, а он показал мне дорогу к монастырю.

Леодегранс благодушно улыбнулся дочери:

– Маленькая моя пустоголовая дурочка; ей довольно на три шага отойти от родного порога – и она уж заблудилась. Ну так что ж, сэр Ланселет, как тебе мои кони?

– Я уже сказал тебе: они лучше всех тех, что мы покупаем или разводим сами, – отозвался гость. – Мы вывезли нескольких из мавританских королевств Испании, скрестили их с шотландскими пони, и получили коней, что быстры и отважны, при этом крепки и сильны, и способны выносить наш климат. Однако нам нужно больше. Поголовья растут медленно. У тебя коней в избытке; а я могу научить тебя дрессировать их, и со временем ты поведешь всадников в битву…

– Нет, – возразил король. – Я – уже старик, и постигать новые способы ведения войны меня не тянет. Я был женат четырежды, однако первые мои жены рожали лишь слабеньких, хворых девчонок, что умирали еще в грудном возрасте; порою их даже окрестить не успевали. Дочери у меня есть; вот выдам замуж старшую – и супруг ее поведет в бой моих людей и станет обучать их, как сочтет нужным. Скажи королю, чтобы приехал сюда, и мы обсудим это дело.

– Я – кузен лорда моего Артура и его конюший, сир, но даже я не вправе ему приказывать, – проговорил Ланселет сдержанно.

– Что ж, тогда упроси его навестить старика, которому не под силу покинуть свой домашний очаг, – отозвался король не без ехидства. – А ежели он не приедет, так, пожалуй, со временем ему небезынтересно будет узнать, как я распорядился своими табунами и вооруженными воинами.

– Вне всякого сомнения, король приедет, – с поклоном заверил Ланселет.

– Так и довольно об этом; плесни нам вина, дочка, – приказала король. Гвенвифар робко приблизилась и разлила вино по чашам. – А теперь беги-ка к себе, нам с гостем надо поговорить о делах.

Девочка ушла в сад и стала ждать; со временем из замка вышел слуга и зычно приказал подать лорду Ланселету коня и доспехи. К дверям подвели жеребца, на котором гость приехал, и второго – подарок от короля; спрятавшись в тени стены, Гвенвифар не сводила с всадника глаз; но вот он тронулся в путь – и она вышла на свет и остановилась, дожидаясь, пока гость поравняется с ней. Сердце ее гулко стучало: не сочтет ли ее Ланселет слишком дерзкой? Но вот всадник заметил ее, улыбнулся – и улыбка эта согрела ей душу.

– Ты разве не боишься этого огромного, свирепого скакуна?

Ланселет покачал головой:

– Госпожа моя, сдается мне, не родился еще на свет тот конь, с которым бы я не управился.

– А правда, что ты подчиняешь себе лошадей с помощью магии? – еле слышно прошептала девушка.

Запрокинув голову, Ланселет звонко расхохотался:

– Никоим образом, леди; магией я не владею. Просто я люблю лошадей и понимаю их – понимаю ход их мыслей, вот и все. Посуди сама: разве я похож на чародея?

– Но… но говорят, что в тебе есть кровь фэйри, – промолвила девушка, и Ланселет разом посерьезнел.

– Мать моя и впрямь принадлежит к тому Древнему народу, что правил этой землей еще до того, как сюда пришли римляне или даже северные Племена. Она – жрица на острове Авалон и очень мудрая женщина.

– Я понимаю, что не пристало тебе дурно отзываться о матери, – промолвила Гвенвифар, – но сестры на Инис Витрин рассказывали, будто женщины Авалона – все злобные ведьмы и служат демонам…

Ланселет серьезно покачал головой.

– Вовсе нет, – заверил он. – Я не то чтобы хорошо знаю мою мать; я воспитывался вдали от нее. Я страшусь ее не меньше, чем люблю. Но скажу тебе одно: зла в ней нет. Она возвела лорда моего Артура на трон и подарила ему меч – сражаться против саксов; по-твоему, это злое деяние? Что до магии – так чародейкой назовут ее разве что невежественные глупцы. По мне, если женщина мудра, так это великое благо.

Гвенвифар пригорюнилась:

– Я вовсе не мудра; я ужасно глупенькая. Даже среди сестер я научилась лишь читать Часослов, да и то с трудом; они сказали, что больше мне и не нужно. Ну, и всему тому, что надобно знать женщинам: стряпать, разбираться в травах, готовить несложные снадобья, перевязывать раны…

– Для меня все это – тайна еще более великая, нежели укрощение коней, – то, что ты считаешь за магию, – широко улыбнулся Ланселет. А затем, наклонившись в седле, легонько коснулся ее щеки. – Ежели будет на то милость Господа и саксы дадут нам передышку еще в несколько лун, мы увидимся снова, когда я вернусь сюда в свите короля. Помолись за меня, госпожа.

Ланселет ускакал; Гвенвифар долго смотрела ему вслед. Сердце ее гулко стучало, но на сей раз ощущение это заключало в себе некую приятность. Он еще вернется; он сам хочет вернуться! Отец говорил, что ее следует выдать замуж за воина, способного повести в битву коней и людей; а найдется ли жених лучше, чем кузен Верховного короля и его конюший? Значит, отец подумывает отдать ее в жены Ланселету? Девушка зарумянилась от радости и счастья. Впервые в жизни она почувствовала себя красавицей, смелой и отважной.

Но когда она возвратилась в залу, отец задумчиво промолвил:

– Этот красавчик, по прозвищу Эльфийская Стрела, и впрямь смазлив на диво, да и с лошадьми управляться умеет, но этаких щеголей всерьез принимать не стоит.

– Но если Верховный король назначил его первым из своих военачальников, уж наверное, он – лучший из воинов! – возразила Гвенвифар, сама удивляясь собственной храбрости.

Леодегранс пожал плечами.

– Он же королевский кузен; странно было бы не даровать ему какого-нибудь поста в армии. А что, уж не попытался ли он украсть твое сердце или, – Леодегранс сурово нахмурился, и девушка похолодела от страха, – твою девственность?

Гвенвифар снова вспыхнула, бессильно злясь сама на себя.

– Нет. Он – человек чести, и все, что он мне говорил, он мог бы повторить и в твоем присутствии, отец.

– Ну, так и не забивай ненужными мыслями свою пустую головку, – грубовато предостерег Леодегранс. – Ты стоишь большего. Этот – всего лишь один из бастардов короля Бана от Бог весть кого, какой-то там девицы с Авалона!

– Его мать – Владычица Авалона, могущественная Верховная жрица Древнего народа… да и сам он – королевский сын…

– Сын Бана Бенвикского! У Бана с полдюжины законных сыновей наберется, – возразил отец. – Да и к чему выходить замуж за королевского конюшего? Если все пойдет так, как я замыслил, ты станешь женой самого короля Британии!

Гвенвифар в страхе отпрянула:

– Я боюсь быть Верховной королевой!

– Да ты всего на свете боишься, – грубо оборвал ее Леодегранс. – Вот поэтому тебе нужен заботливый муж, а король, он получше королевского конюшего будет! – И, видя, что у дочери задрожали губы, тут же подобрел: – Ну, полно, полно, девочка моя, не плачь. Доверься мне, я-то лучше знаю, что тебе во благо. Вот для того я у тебя и есть: чтобы присмотреть за тобою и выдать тебя за надежного человека, способного порадеть как должно о моей прелестной маленькой дурочке!

Если бы король обрушился на нее с бранью и попреками, Гвенвифар, возможно, и продолжала бы настаивать на своем. «Но как, – обреченно думала она, – как сердиться на лучшего из отцов, который лишь о моем счастье и печется?»