57
Утром Каспар поднялся до рассвета. Ночью он спал плохо, испытывая перед походом некоторое волнение, однако проснулся бодрым и готовым к любым приключениям.
Поднялась и Генриетта. Ей предстояло взять у булочника повозку со всеми запасами, которые заказал Каспар, и часа через два подвезти к коневодческому хозяйству господина Табриция. Туда же должны были доставить накладные пластины, которые Каспар заказал у кузнецов-оружейников.
— Я пошел, дорогая, — предупредил Каспар Генриетту и, поцеловав ее в щеку, добавил: — Еще увидимся.
Под «увидимся» он подразумевал короткую встречу среди суеты, когда Генриетта доставит возок с продовольствием.
— А Хуберт?
— А что Хуберт?
— Ты забыл поцеловать его.
— Но он же может проснуться и заплакать.
— Если ты не вернешься… — Голос Генриетты дрогнул. — Я даже не смогу объяснить сыну, почему ты его не поцеловал.
— Вот еще, Генриетта, о чем ты говоришь?! Я обязательно поцелую Хуберта, но я вернусь!
С выражением негодования на лице Каспар проследовал в детскую и остановился, глядя на Хуберта. Младенец видел хороший сон и улыбался. Каспар решил, что это добрый знак, не может младенец улыбаться, если его отец отправляется на верную смерть.
Наклонившись, он поцеловал Хуберта в нежную, пахнущую молоком щечку и осторожно выскользнул в коридор.
— Ну что? — спросила Генриетта.
— Спит. И улыбается.
— Береги себя, Фрай, помни, что у тебя есть семья…
— Ну конечно, душа моя, конечно. Меня хранят мои покровители. — С этими словами Каспар приложил ладонь к груди, коснувшись через одежду талисмана.
Улицы были затоплены молочным туманом, который волнами катился вдоль стен и закручивался в водовороты.
Рыночная площадь пребывала в спячке. Повсюду валялись черепки разбитых кувшинов, вздувшаяся рыба, оброненная пьяным паромщиком, и шелуха от лесных орехов.
Пройдя мимо потухших фонарей домов любви, Каспар взбежал по ступеням гостиницы и, стукнув в дверь, разбудил сонного приказчика.
— Желаете комнату? — спросил тот, не открывая глаз.
— Нет, спи дальше, — ответил Каспар и свернул в правое крыло гостиницы, звеня на ходу новыми шпорами.
В комнате, в которой ночевала основная часть его отряда, все солдаты оказались на ногах, умытые и одетые, готовые к действию. Бертран тоже находился здесь в щегольском охотничьем костюме и с дедовским мечом в руках.
— Ура его милости! — воскликнул гном и соскочил со скрипучего стула.
— Наконец-то! — поддержал его Углук. — А когда завтракать будем?
— Ты уже проголодался?
— Конечно. Ночь была такой длинной.
— У тебя же есть деньги.
— Деньги есть, а еды нету. Сейчас все закрыто, просто безобразие.
— Он уже бегал по площади в поисках съестного, — сообщил Фундинул и, покосившись на орка, проворчал: — Жалкий раб своего желудка.
— Ладно, с едой разберемся, запасов у нас хватает. Больных нет?
— Какие больные?! — воскликнул Бертран, пришедший с вечера в хорошее настроение и не утративший его за ночь. — Скорее бы уж оказаться в седле, и в галоп! А гостиницу эту я бы поджег.
— А что, можно? — спросил Фундинул и выжидающе посмотрел на Каспара.
— Ну вот еще! Вы что, с ума все посходили? Никаких гостиниц не жечь! А от тебя, Фундинул, я этого не ожидал.
— Во! А мне всегда говорит, что это я варвар! — не растерялся Углук.
— Аркуэнон, как ты себя чувствуешь? — спросил Каспар, заметив, что эльф, как всегда, стоит возле окна, чистый и аккуратный, а его постель выглядит так, будто ею и не пользовались.
Эльф ответил не сразу. Прежде Каспара эта его манера очень раздражала, пока он не понял, что Аркуэнону просто необходимо чувствовать себя высшим существом, стоящим над всеми.
— Все в порядке, Каспар.
— Мессир, что скажете вы?
Мессир Маноло поднялся с единственного в комнате кресла и, разведя руками, сказал:
— Пока не предвижу никаких трудностей.
— Вот и отлично, тогда мы можем выступать.
— Так как насчет завтрака? — напомнил Углук, сглатывая голодную слюну.
— В хозяйстве Табриция, я полагаю, найдется сыр и хлеб. Но платить будешь сам.
— Заплачу с удовольствием!
