Глава 5
«а сегодня я заставлю тебя идти с нами».
Вторая книга Царств (15:20)
Генкарта, страховка, отпечатки пальцев и сетчатка внесены в государственный реестр подданных… Все это было странно. Живешь в своем праве, ни от кого не прячешься, никто тебя не ищет. Непривычно. Даже как-то расслабляет. А расслабляться нельзя, терранин в Империи должен ступать осторожно, и часто оглядываться.
Дэвид был осторожен. Но легализация — палка о двух концах.
Он прожил на Сингеле больше полугода. И в один из длинных, ветреных летних дней в его дверь позвонили. Дэвид, услышав звонок, напрягся: среди соседей заведено было приходить по-свойски, запросто, двери в домах не запирались. Звонить мог только чужак.
И это действительно оказался чужак. Но не незнакомец, хоть Дэвид и не знал его имени. На крыльце, глядя на Дэвида снизу вверх холодными, фиолетовыми глазами, стоял давешний рыцарь-пилот. В гражданском. Без оружия.
— Мир вам, Нортон-амо, — сказал он спокойно. — Мое имя Лукас фон Нарбэ. Вы позволите мне пройти, или мы побеседуем на крыльце?
Дэвид понял, что уже получил свою порцию пропагандистского яда, потому что первым, на что он отреагировал, было имя. В дверях его дома стояла живая легенда Империи. Это было абсолютно невероятно, и совершенно реально.
Соображать он начал, когда прошел первоначальный шок. Рыцарю известно его имя. Рыцарь знает о том, что он не прошел церковной инициации, иначе обратился бы к нему «сын мой». О чем еще он знает? Впрочем, и того, что он видел «гекко» уже достаточно, чтоб не держать его на улице.
Лукас фон Нарбэ???
Поверить невозможно.
Но в память уже пришло виденное чуть не год назад интервью с бывшим маркграфом Радуном.
«…Он редкий красавчик, этот фон Нарбэ, хоть ростом и не вышел».
Незваный гость соответствовал обоим определениям. Ростом не вышел — это еще мягко сказано, и, действительно, на редкость красив. К тому же, не врет. Это ведь непросто — врать, присвоив легендарное имя. Очень непросто.
И этот вот… собственной персоной явился, чтоб предложить Дэвиду работу. Весьма высокооплачиваемую работу. Кто бы мог подумать, что рыцари так богаты! Но когда Дэвид хотел интересной работы, он не имел в виду настолько интересную. Ему и в страшном сне не мог привидеться полет в Вольные Баронства с целью отнять (украсть, скопировать, забрать с трупа) у одного из баронов нечто ценное.
Ничего не было настолько ценным, чтоб так рисковать.
Ни-че-го.
Но, ясное дело, Лукас фон Нарбэ думал иначе.
— Хорошо подумайте, прежде чем отказываться, Нортон-амо, — посоветовал он по-прежнему спокойно, даже дружелюбно. — Вы нужны мне. Вы умеете находить вещи, которые необходимо найти. Я, в свою очередь, умею убеждать тех, кто плохо поддаётся убеждению. Мне кажется, это будет неплохим подспорьем в поисках.
— Умеете убеждать? — Дэвид не удержался и фыркнул, — меня вы пока что ни в чём не убедили. До свидания, ваше преподобие.
Он встал, показывая, что разговор окончен. Надеясь, что разговор действительно окончен.
— Думаю, что убедил, — мягко произнёс фон Нарбэ. — Да, и я забыл упомянуть, что нашел вас, благодаря помощи церцетарии. У нас хорошие отношения. К тому же, действует договор о сотрудничестве и обмене информацией.
Информация. Да уж. У него была информация, которой он мог обменяться с церцетарией.
— Хорошо же вы платите за своё спасение.
— Я вообще не считаю, что за спасение нужно платить. Платить я буду за вашу работу.
Ну, и что тут скажешь?
«Падла ты, а не рыцарь», — мрачно констатировал Дэвид.
— Вы, правда, думаете, что у вас есть, что рассказать церцетариям? — спросил он вслух. — Думаете, они чего-то обо мне не знают?
— Я в этом уверен. В ордене Всевидящих Очей не знают о том, что вы — киборг неизвестной в Империи модификации. Учитывая ваши заслуги перед церковью, вам, пожалуй, простили бы имплантанты, но только исследованные, те, против которых существует оружие. Все новое нужно сначала изучить. И вы, Нортон-амо, единственный объект для изучения.
Дэвид терпеть этого не мог. Шантажа и всего такого. Но если кто чего не любит, это ж не значит, что он не умеет этим пользоваться. На то, чтоб залить запись разговора в валяющийся в кресле «секретарь» ушло меньше секунды, а потом голос Аристо очень эффектно зазвучал из встроенных под потолком динамиков. В обычных обстоятельствах Дэвид их использовал, чтоб с полным удовольствием слушать хорошую музыку. В необычных — вот, сгодились, чтоб произвести нужное впечатление на зарвавшегося святошу.
Фон Нарбэ слушал задумчиво. Даже как-то грустно. Руки в белых перчатках неподвижно лежали на коленях.
— Нортон-амо, — сказал он, когда запись закончилась, — мы в неравных условиях, так что сейчас шантаж — моя прерогатива. Я, конечно, совершаю преступление, предлагая вам работу вместо того, чтоб немедленно вызвать сюда орден Всевидящих Очей. Но мои действия пока еще не переполнили чашу терпения тех, от кого зависит мое благополучие.
— Пока еще? — уточнил Дэвид.
Ну, а что? Бывает же так, что враг, чувствующий себя хозяином положения, прокалывается на мелочах.
— Церковь не может позволить себе развенчания героя, — равнодушно сообщил фон Нарбэ. — И даже когда я совершу по-настоящему непростительные поступки, дело замнут, а меня просто тихо прикончат. Ничего страшного. А вот вас отправят под нож хирурга, а после — в рабство. Предоставив запись церцетарии, вы самостоятельно обеспечите себе эту неприятную кончину, и мне, конечно, будет не так совестно, как если вы погибнете от моего доноса. Но для вас-то результат одинаков.
— Вот выродок, — сказал Дэвид.
И тяжко задумался.
— Выродок, — негромко подтвердил фон Нарбэ. — Но прилюдно, а так же для записей, рекомендую вам использовать слово «бастард».
* * *
«Никаких секретов от братьев, тем более — от тебя».
Так он сказал. А оказалось, что секрет был. От братьев, и от Марта. Еще какой секрет! Он предал. Предал монастырь, предал орден, предал Марта. А то, что он ни разу, ни единым словом не поделился своими планами — это предательство вдвойне.
«Грязно ругаться и ломать чем-нибудь тяжелым что-нибудь хрупкое».
Марту тоже этого хотелось. Бесноваться, орать, шваркнуть о переборку «секретарем», разнести вдребезги пульт стационарного компьютера.
Лукас, получив то письмо, чувствовал себя так же?
Стоп.
Тяжело дыша, Март остановился посреди кельи, сжимая кулаки.
Никаких секретов от братьев…
Не было. Не было никакого секрета. Имеющий глаза, да увидит… Мог не видеть настоятель, могли не видеть пилоты «Бальмунга», им простительно, они рядом с Лукасом все равно, что слепцы. Но ты-то, его ведомый, самый близкий человек, ты же все знал. От тебя Лукас не скрывал ничего, и ты знал, что он сделает еще там, на «Яблоневой», когда обрушил его эмоции на излишне любознательную телепатку.
Ты просто не хотел видеть, вот и все. У тебя был секрет, секрет от братьев, секрет от Лукаса, и это застило все. Мешало увидеть правду.
А теперь? Что делать?
Лукас. Всегда спокойный, даже когда внутри клубится бешенство.
Лукас сначала думает, а потом делает. Если хочешь быть таким, как он, научись поступать так же. Сначала думать.
Что подумал бы Лукас, если бы Март исчез, не предупредив, не оставив на прощанье даже сообщения на дуфунге? Что подумал бы Лукас… прежде, чем заклеймить Марта предателем? Рыцари не предают своих братьев. Ведомый и ведущий — больше чем братья. Лукас подумал бы, что Март своим молчанием избавляет его от множества проблем, от допросов ДРБ и церцетарии; от необходимости врать, изображая неведение; от опасности быть заподозренным в сговоре.
Лукас подумал бы, что вне стен монастыря Марту нужна помощь?
Эхес ур, да это первое о чем он подумал бы. Особенно, если бы Март всю жизнь, с самого рождения, провел в монастырских стенах; знал о мире снаружи только по фильмам и сводкам новостей канала «Малак»; и… боялся планет.
Лукас отправился бы за ним сразу, как только узнал, что его ведомый покинул монастырь. Сразу. А ты чего ждешь, Март Плиекти?
Работай! Ищи своего командира, благо ты это умеешь.
Март умел делать разные вещи. Его способности были немногим выше среднего, но, в отличие от всех других иллюзионистов — по крайней мере, от большинства других иллюзионистов — он способен был на кое-что еще, кроме иллюзий. Очень разнообразное «кое-что». Очень опасное для него самого.
Любой выход за пределы нормы мог убить его. Так говорили врачи Капеллы, и дядя Петер верил им, и Март тоже верил, потому что в детстве чуть не умер. Как раз от того, что сделал больше, чем мог.
Это случилось на ежегодном благотворительном пикнике, устраиваемом приходом. Тетя Мария как всегда была в организационном комитете, а Март вместе со всеми своими кузенами, кроме самых маленьких, помогал взрослым, и завидовал ровесникам, которые веселились, играли, развлекались, носились, сломя голову по парку, и вообще делали все то, ради чего пикники и затеваются.
Конечно, рано или поздно тетя Мария отпускала поиграть и их. Но этой счастливой минуты еще нужно было дождаться, а, дожидаясь, переделать кучу дел, и время тянулось, тянулось и тянулось… невыносимо! А однажды, когда свобода была уже так близко, тетя Мария потеряла свои бусы. Янтарные бусы, свадебный подарок, ставший семейной реликвией. Найти их в парке, среди палаток, стоек с флажками, деревьев, киосков, десятков прихожан, в густой траве… об этом и речи не было. Разве что кто-нибудь случайно наткнется и принесет — любой узнал бы бусы тети Марии, так что отдали бы сразу. Но если никто не найдет, то ночью роботы-садовники отправят янтарь в утилизатор вместе с мусором.
Тетя Мария ужасно расстроилась. И дядя Петер тоже. А Март и его кузены и кузины, те, что постарше и поумнее, хоть и очень хотели пойти играть с друзьями, стали искать бусы. Потому что… ну просто потому что нельзя же не помочь тете Марии. Дело-то нешуточное, это вам не дурацкий пикник. Да вот только пойти поиграть уж очень хотелось, и поскорее бы. И тогда Март решил придумать себе, будто он не иллюзионист, а ясновидящий. Сделать для себя такую иллюзию. Так было интереснее, вроде как, уже играешь. В ясновидящего.
Вот уж наигрался. До горячки. Два дня пролежал в больнице. Но прежде чем стало совсем плохо, Март нашел бусы и отдал их тете Марии. Пошел прямо туда, где они лежали. Подобрал и принес. И упал в обморок.
Врач сказал, это нервное. Никто не удивился. Бусы тете Марии подарили на свадьбу родители Марта — единственное, что осталось на память о них — и еще долго после того, как Марта выпустили из больницы, тетя Мария чувствовала себя виноватой. Это было плохо. Но постепенно все загладилось, и стало как обычно. Теперь никто кроме дяди Петера и не помнит, что Март тогда болел — Капелла сделала так, что все думают, будто в те годы он уже был в ордене. А вот Март навсегда запомнил ощущение крупных, круглых бусин в судорожно сжавшемся кулаке, дурноту и таинственное, затягивающее в себя мерцание темного янтаря.
И вспоминал, как только приходила в голову мысль сделать какую-нибудь глупость.
«Феномен Плиекти», вот как это назвали ученые Капеллы. Предполагалось, что Март может сам себя убедить в том, что он кто угодно. Любой псионик. Хоть телепат, хоть телекинетик, хоть ясновидящий, хоть… хоть кто. Но только предполагалось, потому что первый же опыт показал, что использование этой способности смертельно опасно.
— Смер-тель-но, — по слогам повторил псионик, специально из-за Марта прилетевший откуда-то, чуть не из самой Столицы. — Любая попытка вообразить себя кем-то, кроме иллюзиониста может тебя убить. Ты уже достаточно большой, и знаешь, что такое смерть.
Март знал. Он помнил папу и маму.
И до семнадцати лет ни разу не пытался выйти за рамки способностей иллюзиониста, он об этом даже не думал. Потому что — бусы в кулаке, мерцающий янтарь, и тьма — воспоминание пугало до холодных мурашек по позвоночнику. До слабости в коленях.
В семнадцать он оказался в монастыре «Святой Зигфрид». Через год стал рыцарем. А потом попал к Лукасу.
И понял, что смерть не страшна, если есть за кого умирать.
У Лукаса было «за что». Лукас после гибели отца Бёрка воевал за идею, включающую в себя всех людей вообще, и никого конкретно. Март не умел так, до сих пор не научился, и он дрался за Лукаса.
Он по-прежнему не хотел умирать, разумеется, не хотел, как и все они, рыцари-пилоты Десницы. Только тот и может стать рыцарем, кто любит жить, и будет сражаться со смертью, пока не погибнет. Март был хорошим рыцарем. Отец Александр говорил ему об этом, и Лукас говорил ему об этом. И Март летал с Лукасом уже почти год…
Теперь он не мог бы испугаться воспоминаний, даже если бы захотел.
А он не хотел.
Чтоб догадаться, что искать командира нужно в Вольных Баронствах, псионические способности не требовались, достаточно было знать, что произошло за последние семь месяцев. Но вот чтобы отыскать Лукаса в пространстве Баронств или (хоть это трудно представить) на планетах Баронств, нужно было стать ясновидящим. Или прорицателем.
Март выбирал, пока готовился к побегу.
Сейчас у него был отпуск, так что побег считался просто увеселительной поездкой, но отпуск-то закончится, а Лукас к тому времени вряд ли вернется. Март заранее настраивался на то, что оба они, и ведущий и ведомый, стали дезертирами уже сейчас.
Он готовился к тому, что будет чувствовать себя преступником. Намерение нарушить один из важнейших пунктов Устава должно было грызть и терзать его совесть, да и перед Капеллой Март оказывался виноват не меньше, чем перед братьями и настоятелем — он же без объяснений и предупреждения бросал доверенное ему дело. Но сборы, планирование маршрута, безнадежные попытки представить, что он будет делать, когда найдет командира — что они оба будут делать в Вольных Баронствах — все это сильно отвлекало от покаянных размышлений.
В конце концов, Март понял, что ясновидение покажет ему, где Лукас находится в данный момент. А поскольку тот был сейчас только на пути к Баронствам, от этой информации мало проку. Другое дело, прорицание. Ответ на правильно заданный вопрос укажет, где они встретятся. Где и когда. И Марту нужно будет просто отправиться в заданное место с заданной скоростью.
Мысль о том, что он может не пережить прорицательского транса, на мгновение царапнула где-то между сердцем и желудком. Но убралась, не встретив понимания. Март уже не раз рисковал жизнью вместе с командиром. И этот случай ничем не отличался от остальных.
Ничем, кроме того, что оба становились преступниками.
И вот этого Лукас для своего ведомого наверняка не хочет. За это Лукас может и наказать. Может, вообще, прогнать обратно в монастырь, с приказом покаяться и…
Нет. Не прогонит. Он знает, что это его простили бы, наложили епитимью лет на десять, и простили. А с любым другим дезертиром поступят по всей строгости Устава. Отлучение и каторга. Так что, сбегая из монастыря, Март оставлял Лукасу очень небольшой выбор. Командир мог принять его, а мог убить его. Не нужно быть ясновидцем, чтоб знать, что он выберет.
* * *
О Вольных Баронствах Дэвид знал, в основном то, что они есть.
Система с хорошо развитой периферией, управляемые семеркой отморозков, которые называют себя баронами. Пригодных для жизни планет в системе аж четыре — это ого-го сколько для одной-то звезды, и население еще похуже правителей. Те хоть и отморозь, но какие-никакие понятия имеют. А остальные обитатели — просто-таки невыразимое словами зло. Кто не генетик вне закона, тот — спятивший хирург или охотник за органами. Кто не контрабандист, тот пират. А кто пират, тот не факт, что не контрабандист. И все до одного — киборги.
Оно и понятно, куда ж без киборгов-то?
Кибернетические имплантанты и их носители были в Шэн пугалом пострашней, чем нашествие роботов с Терры. Роботы, они когда еще явятся? А киборги из Баронств — вот тут, рядышком. И неважно, что из Солнечной системы до границ империи лететь немногим дольше, чем из Баронств. Терран в космосе никто пока не видел, а баронские пираты никому расслабиться не дают.
В общем, образ, сложившийся, в основном, благодаря новостным лентам, полуфантастическим фильмам и ненавязчивым упоминаниям в проповедях отца Йоза, доверия не вызывал. Место получалось страшненьким и нереальным. В том, что такие места бывают, Дэвид не сомневался, никто из землян не усомнился бы. В то, что в таких местах живут люди, Дэвид тоже охотно верил — люди где только не живут. Но в то, что в такое место люди будут охотно стремиться, верилось с большим трудом.
А ведь стремились. И ладно бы стекались в Баронства только беглые каторжники, псионики, киборги и прочие преступники, вроде хирургов, промышляющих незаконной установкой имплантантов. Так нет же. В Баронства часто и охотно летали по делам представители Союза маркграфов, с Баронствами шла не слишком оживленная, но постоянная торговля, туда устремлялись рисковые туристы, охочие до нихонской контрабанды.
Пошлины на ввоз и вывоз товаров Шэн установила такие, что торговля с Баронствами просто не могла быть выгодной. Ну, никак. И, однако же, торговали.
Орден Десницы отказывал в сопровождении караванам, уходящим в Вольные Баронства. А, все-таки, караваны ходили.
С контрабандистами, явившимися из Баронств поступали, как с пиратами, то есть, убивали без суда и следствия. Но поток контрабанды не иссякал.
Хотя… насчет контрабандистов, и того, кто их и как убивал, у Дэвида были сомнения посильней, чем насчет страшных сказок о Баронствах. К примеру, капитан Лейла очень хорошо знала, как попасть в Вольные Баронства, минуя таможенников и кордоны ордена Десницы, и тот факт, что рыцарь-пилот фон Нарбэ прямо сейчас находился на ее явае «Кари», говорил о том, что трения между орденом и контрабандистами сильно преувеличены. Фон Нарбэ, вроде как, в мыслях не держал убить капитана Лейлу, или отдать ее в руки церцетарии, а капитан Лейла, в свою очередь (к огорчению Дэвида) не стремилась избавиться от естественного врага, высадить его на ближайшей станции или выкинуть за борт. Рыцарь и контрабандистка общались, как старые приятели. Да к тому же на время перелета команда «Кари» получила отпуск, а фон Нарбэ оказался под командованием капитала Лейлы и выполнял обязанности двух членов экипажа.
Дэвид вообще не понимал, как можно всерьез поверить, что этот замороженный истукан будет выполнять чьи-то приказы, кроме собственных, но капитана Лейлу замороженность не смущала. Привыкла, видать.
Через несколько дней полета Дэвид понял, что эти двое, то ли сработавшаяся команда, то ли просто очень хорошо знают свое дело, так что у капитана Лейлы не возникало необходимости отдавать приказы, а фон Нарбэ не нужно было их выполнять. Выкрутились, ничего не скажешь. С какой стороны не посмотри, субординация не нарушается. И капитан в своем праве, и Первый Рыцарь, вирья ему в софт, делает только то, что считает нужным.
Дэвида капитан Лейла приняла на «Кари», как своего, заявив, что «Аристо кого попало на корабль не притащит».
Кем попало Дэвид и не был. А вот капитан Лейла вряд ли знала о том, что он оказался на корабле из-за того, что Аристо его шантажировал. Капитан Лейла, вообще, вряд ли подозревала, что Аристо способен на шантаж.
Она его не видела на Сингеле. Не слышала. Взгляд этот пустой. И голос. И перчатки еще… на корабле фон Нарбэ перчатки снял, здесь он, видать, испачкаться не боялся.
Дэвида не столько даже шантаж бесил, сколько лицемерие. Рыцарь-легенда, ёлы… Выродка идеализировали даже враги. Серго, помнится, тоже говорил об Аристо с придыханием.
На крохотной явае большую часть времени неизбежно приходилось проводить в компании. Каюты больше походили на гробы: втиснулся, лег — закрой глаза и думай о клаустрофобии. Яваи не для людей, они для ценных малогабаритных грузов, требующих сверхсрочной доставки, так что о продолжительном уединении можно и не мечтать. Первые пару дней это раздражало, потом Дэвид поближе узнал капитана Лейлу, и жизнь наладилась.
Красивая, умная баба. С прибабахом, конечно, на то и контрабандистка. Нормальная женщина в Шэн, если ее в космос потянет, выучится и поступит в мирской флот. Там она, может, и дослужится до капитана, но такой, как капитан Лейла, все равно не станет. По крайней мере, если самой Лейле верить. Если ей верить, получалось, что женщин-капитанов в Шэн хватало, они служили Императору, служили дворянам, работали в крупных перевозочных компаниях. Женщин-капитанов, имеющих собственный корабль, практически не было. Сотни не набиралось. И все до одной занимались незаконными перевозками. Ну, помимо прочего. Ясное дело, никто не посвящал себя только и исключительно контрабанде.
Потрындеть капитан Лейла была горазда, не хуже Серго Мамаева, успевай только слушать. О том, чтоб разобраться, где правда, а где вранье, можно даже и не мечтать. Да и без разницы. Дэвид просто получал удовольствие, глядя, как капитан Лейла рассказывает о своих подвигах, носится в облегающем как чулок скафандре по тесной кают-компании, азартно жестикулирует, встряхивает гривой жгуче-черных, забранных в высокий хвост волос. Голос у нее был низкий, даже грубоватый, выговор резкий. Время от времени она окликала безмолвствующего фон Нарбэ, требуя у него подтверждения правдивости рассказов, и смотрелось это странно. Забавно. Дэвиду каждый раз казалось, что погруженный в себя рыцарь должен возмутиться бесцеремонным: «Ара дзили, Аристо!»
Этому «не-подходи-замерзнешь» манекену, ему фамильярность как нож в печенку.
Но всякий раз фон Нарбэ безропотно выходил из транса, и выяснялось, что он следит за разговором (чаще всего — монологом), и что его мнение не всегда совпадает с капитанским. Несовпадения капитана Лейлу не смущали, она лишь усмехалась: «ну, дал бы соврать хоть разочек!», и вспоминала еще какую-нибудь историю.
Пыталась втянуть фон Нарбэ в разговор. Но не усердствовала, ясно же было, что бесполезно. Даже когда святоша торчал в кают-компании, а не занимался делами где-то в недрах «Кари», он был так неподвижен и тих, что Дэвид временами попросту забывал о его присутствии.
Как они познакомились? Лейла, услышав этот вопрос, ухмыльнулась, как эйнский тысячезуб.
— Познакомились! Хе! Эти два придурка на моем «Кари» возвращались из отпуска, и по дороге напали на пиратский вирунг. А я ж их на борт пустила, думала, приличные люди. Думала, священники. Сразу двое, а один, к тому же, красавчик такой. Он тогда был вот нисколько не хуже, молоденький совсем только. Хэй, Аристо?! Помнишь? Сколько тебе лет было, а?
— Шестнадцать, — прошелестел фон Нарбэ. — И мы не нападали. Тот пират начал преследовать «Кари».
— Ребенок! — капитан Лейла фыркнула, — ты себе это представь, Дэвид. Дитятко, росту вот такусенького, в два раза меня младше, но горды-ый, не подступись. Ледышка такая, фу ты, ну ты. Смешной.
— Некоторые люди не меняются, — пробормотал Дэвид, скорее себе, чем собеседнице.
— Вроде того, да. Я его подкалывала, пока пират за нами не погнался. Все бы ничего, «Кари» быстрый, могли и убежать. Но если б нет… два рыцаря на борту, это, считай, мне два раза умереть, и Бёрку, в смысле, отцу Джереми — за двоих. А этого, — капитан Лейла кивнула на равнодушного ко всему фон Нарбэ, — красивого такого… он бы нам позавидовал, что умерли.
«За борт обоих», — с точки зрения Дэвида это было неплохим выходом из ситуации. Если уж один священник так раздражает, то двое должны просто несказанно бесить.
— И вот представь, мы еще не в Самаянге, но уже где-то рядом, а ребенок на меня своими глазищами смотрит и просит передать ему управление «Кари». Охренеть можно. Главное, я на него гляжу и понимаю: мальчик дело говорит. Отдала ему корабль, а Бёрк стрелка согнал, и как они вдвоем дали тому пирату шороху… Кто поверит, что на явае можно вирунг раздолбать? Ну, нет, сейчас-то понятно, про Аристо все слышали, так что все поверят. А тогда?
Капитан Лейла задумчивым взглядом проследила, за фон Нарбэ, который бесшумно поднялся и покинул кают-компанию. Прямой, будто палку проглотил.
— Тогда его только Бёрк знал. Да и потом, наверное — тоже.
Имя Бёрка прозвучало в их разговорах впервые. И, похоже, оно произвело на фон Нарбэ впечатление. Чем-то и этот айсберг, значит, можно пронять.
— Его напарник? — уточнил Дэвид.
— Его всё, — отрезала капитан Лейла. — Напарник. Брат. Может, и любовник. Бёрка убили, а я вот гляжу на Аристо, и понять не могу, он-то сам здесь или в Самаянге? Показалось, он в Баронства умирать полетел. Самоубийство — грех, а так получится, что, вроде не сам себя убьет, пираты постараются. Попросил помочь добраться, я его взяла на «Кари», команду — в отпуск, чтоб не мешали. Думала, вправлю мозги по дороге. Отговорю. Сейчас, ага, размечталась. Если уж его в монастыре не отговорили, люди, которые всему такому специально обучены… Не знаю, что бы и делала, не захвати он тебя с Сингелы.
Этого захода Дэвид, и так-то теряющий нить рассуждений, уже совсем не понял.
— Живой человек, — капитан Лейла выглядела сейчас гораздо старше своих сорока трех лет, — мирянин, к тому же. Аристо вас защищает, нас защищает, он для этого сделан. Если б шел на смерть, никогда бы тебя с собой не потянул.
Но ведь именно это он и сделал. Потянул на смерть. Работа, которую фон Нарбэ требовал от Дэвида была слишком опасна, и, скорее всего, невыполнима. Дэвид именно так это и понял: святоша собирается загрести жар его руками. Терранином, да еще и киборгом, можно рискнуть. Все равно же преступник, все равно должен умереть, так пусть хоть пользу принесет. Может, фон Нарбэ и «сделан, чтобы защищать», но его защита распространяется только на подданных, причем, законопослушных подданных.
О том, что выродок сам может искать смерти, Дэвид не задумывался. Это что получается, потерял напарника и жить дальше не может? Слабак он, хоть и рыцарь, так выходит. Мысль была соблазнительной, тем более, что Дэвид никогда не относил шантажистов к сильным натурам. Но… слишком уж сложным получалось самоубийство. Поссориться с одним из Вольных Баронов, чтоб умереть — это ладно, но капитан Лейла права, такие дела делаются без посторонних. Значит, что? Значит, умирать фон Нарбэ, все-таки, не собирается. Или собирается, но не в Баронствах. Или, может, в Баронствах, но не в ближайшее время.
Дэвид, когда рассматривал возможности соскочить, задумался даже о том, чтоб на первой же планете в пространстве Вольных Баронств связаться с кем-нибудь из баронов, и сдать фон Нарбэ. Целиком, как есть, можно даже без вознаграждения. Хотя… сколько этот рыцарь стоил, в голове не укладывалось. На такие деньги Дэвид мог сам дворянином заделаться, при условии, конечно, что сумел бы в Империю вернуться.
Он эту идею фон Нарбэ изложил, так, для общего ознакомления. Типа, шантаж — игра в которую могут играть двое, фон Нарбэ-амо, вот вам тема, чтоб поразмыслить.
Тот даже взгляда не поднял. Сказал только:
— Не думаю, что вы сделаете это, Нортон-амо. Вы ведь не убийца.
Интересно, он правда воображал, что бароны его убьют?
Дэвид, кстати, поначалу так и думал, в смысле, не о том, что там фон Нарбэ воображает, а о баронах. Зачем им и их пиратам Аристо? Ясно зачем — прибить, чтоб кровь не портил. Насколько сильно в Вольных Баронствах не любят орден Десницы, он стал представлять только теперь, благодаря рассказам капитана Лейлы. Даже не самим рассказам, а редким оговоркам. Вроде той, насчет «два раза умереть».
Рыцарь-пилот Лукас фон Нарбэ — герой Империи, символ церкви-защитницы, воин-чудотворец. За последний год эту мысль донесли, кажется, до всех подданных, включая грудных младенцев и слабоумных стариков. Всего за год. А в Баронствах о герое и символе знают уже больше десяти лет. Не по фильмам знают, не по сериалам и передачам «Господь любит вас». Наяву сталкивались. Не раз, и не два. И живыми не уходили. Сколько кораблей потеряли бароны из-за Аристо? Скольких людей лишились? Сколько бабла просрали?
Дэвида он за десять дней достал до скрежета зубовного. Страшно представить, как он может задолбать за десять лет.
Для баронов и Баронств его смерть — это победа над церковью. Так что просто смерти им будет мало. Победа, она должна быть убедительной. Ёлы… получается, выродок втянул Дэвида в затею гораздо более опасную, чем казалось. А она, затея, уже и по первому взгляду выглядела невыполнимой.
Что же он собирается делать? Если даже человек ну очень далекий от реалий жизни в космосе все правильно понял, то этот-то и подавно должен понимать на что идет. Не дурак ведь. Псих, да, похоже на то. Но не дурак. И умирать не собирается, это уже доказано. Значит, что?
Да хрен его знает.
Любопытство для вора — достоинство, а не недостаток. Но сейчас оно напомнило о себе не вовремя.
По слухам, на барона Чедаша работают не люди, а гомункулы. И это — единственное, что отличает Чедаша от других баронов… это то, что делает Чедаша похожим на Божественного Императора. Ему служат искусственные существа, не мутанты, не киборги, а нечто, от начала и до конца созданное наукой. Нечто вроде аристократов. Аристократы — адские твари, супер-сильные, супер-быстрые, супер-умные, готовые герои для любого комикса. Может ли быть такое, что фон Нарбэ понадобился секрет их создания?
Если да, то зачем?
Можно было пойти и спросить. Просто отыскать выродка… — где он может быть? В рубке, скорее всего, — отыскать и спросить прямо: «зачем тебе исследования Чедаша?» Ведь это же не дело церкви, По-любому, не дело церкви, иначе не фон Нарбэ отправился бы в Баронства, а шифрованный приказ кому-нибудь из резидентов церцетарии. Рыцари-пилоты, они не для того, чтоб по сейфам вольных баронов лазать, у них свои цели и задачи. Да и кто в здравом уме будет рисковать героем и символом и все такое ради выполнения… невыполнимой задачи?
Ну, снова-здорово.
Забыть о невыполнимости!
