Глава тридцатая

Когда-то Гуринг, которого Кессаа еще считала другом, говорил озорной девчонке с золотыми руками: «Жизнь человека, словно бусы на упругой нити. Нить растянуть можно, но количество бусин от этого не изменится. Они просто станут реже. Если ты станешь настоящей колдуньей, Кессаа, запомни: лекарь должен уметь растягивать жизнь больного или раненого. Он не должен касаться его бусин, но расстояние между ними, это его инструмент. Вот что он должен лечить, скреплять, связывать, склеивать, беречь, потому что на самом деле жизнь это не бусы, а сама нить!»

Ничего тогда не поняла Кессаа. Она и теперь ничего не поняла бы в тех давних словах, только вдруг почувствовала, что последняя ее бусина была в храме, когда Зиди смотрел на нее одним живым глазом и шептал просьбу о прощении. А следующей бусины не видно, и неизвестно, будет ли она вообще. Нитка жизни вытянулась до горизонта — вот-вот оборвется…

Разлетелся бочонок на планки, хлынул на камень душистый мед и покатился, ударился о косяк другой камень — голова Эмучи. Блестели то ли от крови, то ли от впитавшегося в плоть меда выжженные глазницы. Кривился не в силах разомкнуть губы истерзанный рот. Поблескивали на лбу и скулах крупицы соли. И в один долгий, но стремительный миг Кессаа вдруг поняла, что только теперь, только сейчас в это самое мгновение Эмучи наконец умирает. Только теперь истекают его муки, а ее муки еще даже не начались.

— Тини? — Девушка подняла безумный взгляд на мать.

Стремительная схватка уже завершалась. Недвижимо застыли на окровавленном снегу трое братьев и одна из ведьм Тини. Вторая с трудом сдерживала быстрые, безумно быстрые выпады щуплого жреца. Пропустила один удар, второй, третий, схватилась за рассеченное горло и повалилась на снег. Но и Тини уже справилась с противником и повернулась к щуплому.

— Что ты делаешь?! — прохрипел он с ненавистью.

— Да вот, смотрю, — рассмеялась Тини. — Жду, когда же ты вспомнишь слова Эмучи, что он — последний жрец храма Исс! Жду, когда ты поймешь, что напрасно пытался продлить муки того, кто избрал для себя бездонную пропасть мук. Жду, когда ты поймешь, что не спустится на тебя сила верховного жреца храма!

— На тебя она не спустится тоже! — зарычал баль и бросился вперед.

Сшиблись два вихря, только один из них остался невредимым, а второй замер, с ужасом рассматривая переломившийся в груди клинок, и тоже умер на снегу.

— Так я и знала! — Тини с досадой отбросила обломок меча и вытащила бальский нож.

— Что ты делаешь? — хрипло спросила Кессаа. — Разве ты Сето, а я Исс? Зачем?!

— Ты не поймешь. — Жрица шагнула к ней. — Яне Сето, а ты не Исс. Но я твоя мать, и моя прапрапрабабка — Мелаген, что не простила Сето за убийство ее дочери и своей матери и заставила ее сидеть на камне у порога собственной хижины. Значит, и в тебе ее кровь. Значит, и в тебе кровь Сурры, Сето и Сади, потому что дочь Исс не нашла ничего лучшего, чем поместить в саму себя семя убитого Варухом Сади. Ты ничего не стоишь, ты слаба и глупа, но твоя кровь способна послужить Оветте. Ей предстоит умыться кровью, и твоя будет первой каплей, началом реки крови. Смирись. Я знаю. Вот зеркало Сето, я смотрела в него!

Кессаа опустила голову. Стертого ногами порога больше не было. Под ее коленями мерцали сплетенные, застывшие языки пламени. Языки пламени, залитые на две трети кровью. Рвущиеся наружу от избытка невообразимой силы, но связанные до срока волею сотворившего их.

— Неужели ты хочешь убить меня? — прошептала девушка.

— Забудь о жалости, если хочешь добраться до вершины горы, потому что ступать тебе придется по тем, кто не смог подняться, — ответила Тини и взмахнула ножом.

Победа давалась дорогой ценой. Баль в храме оставалось не больше десятка, а из пяти сотен сайдов на ногах стояла лишь половина. Баль обезумели. Утыканные стрелами, они напоминали ежей, но продолжали сражаться, не чувствуя боли и смертельных ран.

— Прямо молодость вспоминаю! — возбужденно проорал великан Ролл Рейду, увидев, как отравленный кровью юррга баль снес головы еще двум скирским воинам. — Раньше из Скомы рабов тоже с оружием выпускали!

— Им не давали кровь юррга, — хмуро бросил Ирунг. Битва заканчивалась. Уже рыскал внутри храма, там, где сорвали баль с бочонка метку Ирунга, Арух, уже вплотную к последним защитникам храма подобрался остервеневший Седд Креча, и Ролл Рейду наконец дорвался до меча, вот только ни Тини, ни Кессаа видно не было.

— Мэйла! — обернулся маг, собираясь послать окровавленную воительницу, сумевшую не один раз уберечь от смерти самого Ирунга, с отрядом обыскать склоны холма Исс, как вдруг почувствовал нестерпимый жар.

Пот пробежал по старому, но еще крепкому телу, в глазах потемнело.

— Я слушаю! — подбежала Мэйла, кусая от напряжения губы.

— Обряд! — скрипнул зубами Ирунг. — Они начали обряд!..

— Все! — раздался хриплый крик.

Битва закончилась. Последние баль были порублены на куски. Израненные воины, те, что еще могли ходить, пошатываясь, разбредались в разные стороны. Те, кто идти не мог, садились прямо на трупы и в окровавленный снег. Побежали вперед старики обозные с тряпьем и снадобьями. Седд Креча отбросил в сторону зазубренный меч, отнял у обозного мех с вином, жадно отпил, смыл вином кровь с лица.

— Все, дорогой Ирунг, — скривил губы в злой усмешке. — Вот теперь можно и в Гивв отправляться. Как ты думаешь, успею вернуться до весеннего сбора скирских домов? Что, Мэйла, поменяла хозяина перед смертью?

Не дрогнула жрица, не опустила взгляд. Процедила сквозь зубы:

— Нашла.

— Нет, — разочарованно прогудел Ролл Рейду, зажимая рассеченное плечо. — Все-таки с тобой, Седд, мне не сравниться. Вот не пойму, я же сильнее тебя раза в два, отчего никогда ни в борьбе, ни в схватке на деревяшках победить тебя не мог?

— Ирунг! — закричал от входа в храм Арух и пошел, заковылял по трупам. — Ты чувствуешь, Ирунг?

— Чувствую, — ответил маг храма Сади и закрыл глаза. Мир потемнел, налился кровью, надулся пузырем и лопнул. Мглистая пелена рассеялась от горизонта до горизонта, истаяла и разошлась. Воздух стал липким, пальцы заскользили, склеились и внезапно высохли, отозвавшись в висках сухим болезненным щелчком. И словно от самой Суйки донесся тяжелый стон.

— Что это? — спросил Седд Креча и вдруг заорал, срываясь в хрипоту: — Что это?!

Мертвые поднимались.

Они не хватались за оружие, не нападали на охваченных ужасом сайдов. Они поднимались и медленно, но уверенно шли в одну и ту же сторону. Те, кто потерял ноги, пытались ползти, те, кто потерял головы, шли без голов, но вся эта масса порубленных и посеченных, не разбираясь, кто из них баль, кто сайд, омерзительной толпой двинулась прочь с холма.

— Боги Скира, спасите своих детей! — прошептал Седд Креча.

— Гивв отменяется, — отчеканил тяжелые слова Ирунг. — Мэйла, снаряжай гонцов, надо вернуть отряд Седда Креча. Ролл, затяни рану и собирай воинов. Живых собирай, срочно отправляемся через Дешту в Скир!

— Что это? — снова сипло спросил Седд Креча. — Что за ворожба?

— Алтаря Исс больше нет, — устало сказал Ирунг. — И пелены больше нет. И мне все равно, выжили ли при этом Тини и Кессаа. Ничто больше не сдерживает в границах Суррару. Серые пока еще далеко, а маги Суррары близко. Или ты хочешь попытаться договориться с ними? Можно попробовать, но только глядя на них через бойницы Борки!

— Это! — ткнул латной перчаткой в уходящих мертвецов Седд Креча. — Это что?

— Это? — Ирунг прикрыл веки, задержал дыхание, пригляделся к далекому городу, вокруг которого, как и тысячи лет назад, набухла петля раскаленного камня, чтобы на этот раз обратиться в ничто. — Это Суйка. Она стала свободна. И она столь голодна, что даже свет Аилле не может остановить ее! Теперь вся Оветта — Суйка. Ясно? Ясно тебе, тан Креча? Ясно тебе, Арух?

— Что это значит? — спросил Седд, оглядываясь на выпучившего глаза бывшего советника конга.

— Увидим, — мрачно произнес Ирунг.

Меч не был вплетен в узор застывшего пламени. Меч, отнятый Эмучи у Зиди, лежал сверху. Кессаа не разглядела его сразу, она зажмурилась, чтобы не видеть блеск смерти на лезвии ножа баль. Она склонила голову, оперлась ладонями об алтарь и почувствовала попавшую в ладонь рукоять. Стиснула ее и, не глядя, взметнула клинок над головой.

Тини удивленно охнула и упала рядом.

Кессаа пришла в себя от холода. День еще не закончился, но тучи заволокли небо. Трупов рядом не было. Снег уже заметал место схватки и странные, ведущие к вершине холма неровные следы, но темные пятна пролитой крови еще проглядывали наружу.

Алтарь Исс исчез. Сначала Кессаа подумала, что кто-то выковырнул его из-под дверного косяка, но тут же поняла — нет, алтарь исчез. Дверь, неповрежденный, пусть и мерзлый грунт говорили о том, что алтарь, а вместе с ним и голова Эмучи — обратились в прах.

«Вот и все», — прошептала Кессаа и вдруг вспомнила Зиди, вспомнила, как лечила его в логове ведьмы из Скочи, и как именно тогда почувствовала, что срок жизни ее проводника короток.

«Все», — повторила Кессаа и стала разгребать снег.

Нашла и сунула за пояс нож баль.

Нашла и опустила в сапог к первому зеркалу — второе.

Стиснула в кулаке рукоять меча.

Как Зиди его называл? Колючка?..

И пошла прочь.

Она услышала свое имя на третий день.

— Да стой же ты! — заорал за спиной знакомый голос и раскатился отборной руганью. — Нет, ну вот скажи мне, старому дураку, куда ты идешь?

— Туда! — махнула Кессаа окоченевшей рукой в сторону поднимающегося бледным пятном за тучами Аилле.

— Идешь-то ты правильно! — поморщился Ярит, сползая с коня. — Сейчас восток — именно тот край, где короткий передых можно получить. Все уцелевшие баль туда пойдут. Но куда именно? К кому?.. Айра! Ну-ка, запали костерок! Сейчас соперницу твою в чувство приводить будем. Да выпусти ты меч, не украду я бальский подарок!..