Книга: Ближний круг
Назад: Часть первая
Дальше: Глава 2

Глава 1

Сотник Корней все-таки организовал для внука возможность «работать языком». Следующий после их разговора день стал для Мишки днем визитов. Первым «на прием» явился Стерв. Мишка не только уважал его как великолепного профессионала, умеющего передать свои знания молодежи, но и просто симпатизировал ему как человеку. Из-за этого ему было несколько неловко называть охотника кличкой, неблагозвучной для уха человека ХХ века, но родового имени Стерва он, естественно, не знал, а от христианского «Евстратий» сам охотник кривился, как от зубной боли.
И ничего с эти поделать было нельзя — к крещению Стерв отнесся, как к неизбежному злу, в церковь ходил, как солдат в наряд, не скрываясь носил на себе языческие амулеты и обереги и, в довершение ко всему, имел двух жен. Старшая жена — мать Якова — была сестрой тетки Татьяны, а младшую жену Стерв не то что не сосватал, а даже и не купил, получив в придачу к оплате за убийство медведя-людоеда в каком-то очень дальнем лесном селении.
По понятиям ратнинцев, вторая жена Стерва была холопкой, но, когда отец Михаил потребовал от охотника обвенчаться с первой женой, тот вознамерился поступить как раз наоборот — обвенчаться с младшей. Свои действия он объяснил деду, со своей точки зрения, вполне логично: «Вея и так жена, все это знают, а Неключу за холопку держат. Пусть Неключа тоже женой будет, да и имя сменить надо, больно неподходящее».
Мишка здорово подозревал, что сделал такой выбор Стерв исключительно из чувства противоречия, та же мысль, видимо, закралась и в голову отца Михаила. Венчать Стерва с младшей женой он отказался, заявив, что сие будет нарушением таинства брака и поощрением блуда.
Так и остался Стерв официальным холостяком при двух женах. Яков, насколько понимал Мишка, к двоеженству отца относился совершенно спокойно, обе жены — тоже. Дед же, для виду посердившись, в конце концов заявил, что пути Господни неисповедимы и, рано или поздно, Господь лишнюю жену сам приберет, тогда и понятно станет, с кем надо венчаться.
Нынче Стерв пришел к Мишке по вопросу, вызывавшему у старшины «Младшей стражи» великую досаду вследствие непонимания причин происходящего, — снятие дозора с берега болота, через которое уходили «люди в маскхалатах», ввиду полной бесполезности дальнейшего несения дозорной службы.
* * *
Еще в конце мая Мишка решил связаться с предшественником, в существовании которого был твердо убежден. Для этого он велел Якову развесить на ветках засохших деревьев, стоявших на болоте поодаль от берега, несколько дощечек с одним и тем же текстом. Того, что кто-нибудь прочтет написанное, Мишка не опасался. Во-первых, потому, что грамотные люди XII века писали и, естественно, читали «уставом», то есть в понятиях ХХ века «по-печатному». Мишка же написал свой текст «по-письменному», украсив буквы, для затруднения восприятия, многочисленными хвостиками и завитушками. Во-вторых, даже если бы и нашелся умник, сумевший разобрать написанное, смысла он все равно не понял бы, потому, что текст был таким:
Центр — Штирлицу. Необходим контакт. Время и место — на Ваш выбор. Сигнал — эта табличка на дереве в виду населенного пункта Р.
Якову, недоуменно рассматривавшему таблички, Мишка объяснил, что это наговор на тот случай, если люди, приходящие через болото, знаются с нечистой силой.
Начало было обнадеживающим — менее чем через неделю две таблички с деревьев исчезли. А потом… Ответ оказался совершенно не таким, на который рассчитывал Мишка, как, впрочем, и не таким, какой собирался дать предшественник.
Заставу на болоте попытались уничтожить. Спасли ребят только охотничье искусство Стерва и здравомыслие Первака, чей десяток нес дежурство в ту ночь. Ночь выдалась дождливой и ветреной. Первак совершенно правильно рассудил, что часовые в такую погоду ничего не увидят и не услышат, сами же очень легко могут быть либо захвачены, либо убиты. Поэтому с наступлением темноты десятник собрал всех ребят в землянке, вырытой в стенке небольшого овражка, и насторожил приготовленные Стервом ловушки.
Под утро, когда начал стихать дождь, часовой услышал тупой удар, и сверху, почти ему на голову, свалился человек, сбитый с края оврага подвешенной на ремне колодой. Выглянув из-под навеса, парень различил наверху бледное пятно лица еще одного человека и, не раздумывая, выстрелил из самострела. То ли парню повезло, то ли учение пошло впрок, но он попал, и сверху грянулся второй труп. Одновременно у входа в овражек раздался крик еще одного из нападавших, придавленного обрушившимся сверху бревном.
Выскочившие из землянки на крик и шум ратники «Младшей стражи», лупили спросонья во все стороны из самострелов до тех пор, пока Первак не приказал прекратить это бесполезное занятие, а потом сидели настороже до самого рассвета.
Утром послали гонца в Ратное, а сами осторожно осмотрели местность, но ничего, кроме трех трупов, не обнаружили. Прибывшие Стерв с Яковом оказались более удачливыми в поисках. Обшарив берег болота, они отыскали сложенные в кучку шесть заплечных мешков. Очевидно, нападавшие перед атакой освободились от лишнего груза, а потом так торопились убраться восвояси, что бросили свои вещички.
Сколько было нападавших — шесть, по числу брошенных мешков, или больше, определить не удалось: дождь смыл все следы. В мешках тоже ничего особенного не нашлось, кроме одного — Мишкиной таблички с написанным на обратной стороне ответом. Мишка прочел ответ, и ему тут же захотелось что-нибудь сломать, разбить, а еще лучше кого-нибудь убить. Смысл набора примитивной матерщины с грамматическими ошибками сводился к простой мысли: «С тобой и с Нинеей будет то же самое».
Разумеется, автор не имел в виду, что Мишка с Нинеей будут лежать в вещмешке на берегу болота, послание, скорее всего, предполагалось оставить на трупах дозорного десятка, но события пошли по иному сценарию.
Пережив первый приступ ярости и недоумения, Мишка принялся более тщательно исследовать «послание». Обратную сторону дощечки, перед тем как сделать надпись, очень тщательно ошкурили, возможно, даже отполировали. После того как текст был написан, дощечку, для большей сохранности написанного, покрыли прозрачным лаком.
Сама надпись была сделана чернилами, по всей видимости, гусиным пером или чем-то, на гусиное перо похожим. Почерк был ужасным — то ли пьяный писал, то ли руки тряслись, то ли и то, и другое вместе. Знаков препинания не было вообще, в нескольких словах были пропущены или не дописаны буквы, а имя Нинея написано с маленькой буквы и через «е» — ненея. Заканчивался текст и вообще невнятно: «и запми падла». «Запми», видимо, означало «запомни», только что предлагалось запомнить? Текст на этом обрывался, хотя места хватало еще на несколько предложений.
Налицо — вопиющий диссонанс: текст по содержанию и исполнению соответствовал настенным надписям в общественном туалете, а обработка дощечки — хорошей мебельной мастерской.
Мысленно помянув мистера Шерлока Холмса, эсквайра, Мишка попытался подвести итог своим наблюдениям.
«Итак, автор «послания», несомненно, ваш, сэр, современник по ТОЙ жизни. Никто из ЗДЕШНИХ ни прочесть, ни написать ничего подобного не смог бы. Значит, предшественник нашелся и сам подтвердил свое существование. Джаст э момент, сэр Майкл! А почему, собственно, предшественник? Может же быть и преемник! Что с того, что вы «посылочку» еще не отправляли? Отправите еще, какие ваши годы?
В какой бы момент вашей жизни, сэр, и с какой бы периодичностью «посылочки» ни отправлялись, все они будут получены одновременно, потому что для адресата все моменты отправки находятся в прошлом. Так археолог может обнаружить в один день захоронения разных веков и даже тысячелетий. Просто они лежали в земле и «ждали, пока их откопают». Одно чуть дольше, другое чуть меньше. Если же к вам заявился следующий «засланец», то, значит, «посылочки» вы отправляли (вернее, отправите), хотя до этого момента вы еще не дожили. Это, конечно, приятно — иметь гарантию, что проживешь еще долго — до отправки «посылочки», но… Увы, все-таки предшественник, а не преемник.
Преемник наверняка знал бы о вас, искал бы встречи, а не матерился, грозясь зарезать. А предшественник… Как там Максим Леонидович говорил? «Умер, утратил возможности, передумал». Что не умер — понятно. Утратил возможности? Ну уж нет! Посылает разведгруппы, варит стекло, хоть и посредственного качества, может приказать отполировать дощечку для письма, ну и прочее.
Значит, передумал, а ваше, сэр, появление стало для него неприятным сюрпризом. Почему? Другой бы на его месте обрадовался. Реакция его на ваше послание не была скоропалительной, имел он время подумать, пока дощечку полировали. И такое резкое неприятие!
Нет, хватит гадать, попробуем собрать все, что о нем известно, и составить, хотя бы в первом приближении, его портрет, как это Шерлок Холмс делал: по одной трости, или часам, или шляпе… У вас же, сэр Майкл, кроме дощечки есть еще и куча побочной информации. Начнем-с.
Пол. Разумеется, мужской. Гарантировать, конечно, нельзя, но все действия предшественника и текст письма несут на себе отпечаток именно мужской психологии. Какой бы крутой оторвой баба ни была, все равно все выглядело бы несколько иначе.
Возраст. Не пацан вроде вас, это точно. У него в подчинении вполне взрослые мужики, налажено какое-то производство и обучение военному делу, проводится какая-то политика, не просто так ведь он людей к себе собирает. Да и послание ваше, сэр, отнесли именно ему, а потом принесли от него же ответ. Совершенно однозначно: взрослый, дееспособный по ЗДЕШНИМ меркам мужик, «первое лицо» в местной иерархии. Вселялся он, так же как и вы, в детское тело, значит, ЗДЕШНИЙ его возраст минимум лет на десять — пятнадцать больше, чем ваш.
Место жительства. Разгромленное ратнинской сотней языческое капище… Когда ж это случилось-то? Дед говорил, что Лавру было года два, значит, чуть больше тридцати лет назад. Разгромленное тридцать лет назад языческое капище, находящееся к югу или юго-западу от Ратного.
Интересно, «вселение» произошло именно там или предшественник перебрался на это место позже? Вообще-то маловероятно: два «засыла» — и оба в одну и ту же местность. Правда, разброс по времени… Стоп! А если он «вселился» не там? Тогда, чтобы перебраться на новое место и захватить там лидирующие позиции, надо было уже быть взрослым. Значит, он может быть еще старше, чем вы сначала решили.
Должность, род занятий. А вот это интересно! Границу между реальностью и виртуальностью он сечет не хуже вас, сэр Майкл, а следовательно, в священном для язычников месте запросто мог сделать карьеру волхва! Особенно если принес с собой ОТТУДА кое-какие полезные знания.
Кем же вы, уважаемый предшественник, были ТАМ? Первое, что приходит в голову, военный. Специфически, сообразно требованиям обстановки, обученный «спецназ», диверсионно-разведывательная деятельность, маскхалаты… Да и от эпистолярного жанра крепенько несет казармой. Это — серьезно. Если его угрозы не пустой звук и если народу он вокруг себя собрал достаточно, события могут принять весьма крутой оборот.
Так вот и закончилась первая попытка Мишки установить контакт с предшественником. Было это в конце мая, а сейчас, месяц спустя, Стерв предлагает снять заставу на болоте.
* * *
— Месяц уже, как никто через болото не шастал, старшина, нет смысла больше стеречь, — спокойно объяснял Мишке Стерв, сидя возле его постели. — Не придут они больше. Я, было дело, опасался, что заявятся большой силой, даже показал ребятам, как незаметно уйти оттуда можно, но, милостивы светлые боги, не довелось.
— Что ж, дядька Стерв, они совсем от нас отступились?
— Не думаю. Скорее всего, другой путь у них есть. Более дальний, чем-то неудобный, но есть.
— Неужели боятся? Пацанов-то?
— Вроде бы не должны. — Стерв задумчиво потеребил кончик бороды. — По-дурацки у них все как-то в последний раз вышло. Должны же были подумать, что ловушки могут быть. И сбежали, как дети напуганные, даже мешки бросили. Как-то оно все, — охотник шаркнул по полу подошвой, словно гасил окурок и почесал поясницу, — не так! Не должно так быть! — Стерв помолчал, задумавшись, и наконец нашел подходящее сравнение: — Зверь так уходит. К примеру, волк подбирается к стаду, и тут его замечают: собака, там, или пастух. Тут он сразу же в бега и ударяется, хотя мог бы и с собакой справиться, и пастухи… тоже всякие бывают. Но там-то не звери были, люди, да еще и воины!
— Значит, все-таки боялись, — сделал вывод Мишка. — Может быть, не пацанов, а Нинеи? Застава-то на ее земле стояла.
— А что? Может быть! — сразу же оживился Стерв. — Ночь, дождь, ветер! Идут по земле Великой волхвы, для того чтобы ей навредить… Дозорных на привычных местах не нашли, ничего не понятно. Жуть! И вдруг: бух, трах! Одного колодой в овраг сшибает, другого из самострела, третий орет, бревном придавленный… Тут не то что мешок — портки оставишь!
«М-да, не позавидуешь мужикам, прямо фильм ужасов какой-то. Так и бывает: «Паны дерутся — у холопов чубы трещат». Один волхв посылает людишек против другого, и неизвестно, который из них сильнее… Стоп, стоп, стоп! Как он Нинею назвал?»
— Дядька Стерв, ты сказал: «Великая волхва»?
— Чего? — Стерв придурковато вытаращился на Мишку. — Чего сказал?
— Ты назвал Нинею Великой волхвой. Чем волхва Великая отличается от обычной?
— Так кто ж знает? — Стерв ухватился за какой-то мешочек, подвешенный к поясу, и принялся сосредоточенно соскребывать с него ногтем пятнышко. — Может, она и не Великая вовсе. Люди болтают, языки без костей.
— А что бывает, если два волхва между собой схватятся?
— Откуда ж мне знать? — Стерв пожал плечами. — Это у волхвов надо и спрашивать.
«Все, закрылся. Теперь ничего не добьешься. Ладно, попробуем по-другому».
— Дядька Стерв, помнишь дощечки, которые я на деревьях развесить велел?
— Ну. — Случайно оговорившийся охотник стал настороженно немногословным.
— А потом одну из этих дощечек нашли в брошенном мешке.
— Нашли, было дело.
— Так вот: на другой стороне той дощечки, в ответ на мой наговор, было написано заклятие. — Мишка в упор уставился одним глазом в лицо Стерву. — И в заклятии том Нинея помянута.
— И что?
— Смертью ей грозят. Не от ведовства, а от людей — от обычного оружия.
— Э-э! Обычным оружием ее не возьмешь! — Стерв облегченно вздохнул и беспечно махнул ладонью. — Простые люди к ней и близко не подойдут, не допустит.
— А издалека? Стрелу с огнем, к примеру, в дом бросить?
— Не-а! Не выйдет ничего! — Уверенность охотника во всемогуществе Нинеи была непоколебима. — Не допустит она. Я, конечно, не знаю, но, может быть, и с десятком Первака так все обошлось потому, что она за ребятишками приглядывала.
«Безнадежно. У Нинеи непоколебимый авторитет. Стерв даже имя волхвы вслух произносить избегает — «она», «ее». Что ж делать-то? Зарежут же бабку и внучат не пожалеют. Вот тебе и «обратная сторона медали».
— Значит, дядька Стерв, не будем Нинеину весь охранять? С болота дозор снимаем и никуда не ставим?
— Да зачем? Если она не захочет, никто и близко подойти не сможет.
— К наставнице ее Яге подошли. Пришли княжьи дружинники с попами и убили.
— Так то — с попами. — Уверенности в голосе Стерва поубавилось, он ёрзнул на лавке и беспокойно огляделся, как будто в горнице мог кто-то прятаться. — Попы, они, конечно… Да еще если не один… — Охотник запнулся и вдруг посветлел лицом. — Не! Не полезет к ней твой тезка! Мне рассказывали: он раз уже к ней сунулся, так чуть живого обратно привезли. Беляна — подружка ее — умолила до смерти не убивать.
«Вот те на! А меня-то там вообще не было, что ли? Чудны дела твои, Господи, в информационном пространстве!»
— Ну хорошо, господин наставник воинской школы, а если Нинея Всеславна сама повелит?
— Сама? Да зачем ей?
— Гредислава Всеславна не только волхва, но еще и боярыня древнего рода. — Мишка постарался уловить реакцию Стерва на это известие. Реакции не было, значит, знал. — Мы же не только воинская школа, но и боярская дружина боярыни. Пристало ли будущим воинам за спину старухи прятаться? Пристало ли боярской дружине боярыню свою не охранять?
— Гм. Это, конечно… И для учебы полезно… — Стерв снова поскреб поясницу и решительно заявил: — Завтра же пойду места для дозорных выбирать.
— Э нет, господин наставник, один раз ты уже выбрал.
— Что? Плохо выбрал?
— Я — не об этом. Ребят учить надо. Прикажи всем десятникам самим места для дозорных выбрать. Потом пусть каждый тебе выбранные места покажет и объяснит, почему выбрал именно так, а не иначе. А ты ему его ошибки укажешь.
— Точно! Так и сделаю! Будь спокоен, старшина, все устроим, как надо!
«Ну что ты будешь делать! Только решил, что, будучи «реалистом», можно крутить ЗДЕШНИМИ людьми, как заблагорассудится, и нате вам! Успех достигнут при переходе в совсем иную область понятий — сословную. Средневековье? Разумеется, сэр, но не так-то все просто. Единого рецепта для индивидуальной работы в любых обстоятельствах все же не существует. Что ТАМ, что ЗДЕСЬ. Для массового сознания есть, а для отдельной личности нет. Потому-то она личностью и называется. Когда же личность растворяется в массе… М-да!»

 

Сразу же после ухода Стерва пожаловал второй посетитель. С «отчетом о проделанной работе» явился старшина плотницкой артели Сучок.
Во Христе плотницкий старшина звался Кондратием Епифанычем, что само по себе было удивительным, поскольку родом он был из какого-то лесного рязанского захолустья, и поверить, что в краю мещерских колдовских болот имеются люди, являющиеся христианами уже во втором поколении, было трудно. Прозвище же Сучок подходило ему как нельзя более.
Во-первых, бригадир плотников. Во-вторых, был Сучок телосложением мелок и жилист, в движениях быстр, характером же обладал въедливым и скандальным. Как терпели плотники его крикливость и придирчивость, было совершенно непонятно, но терпели. Может быть, потому, что мастером Сучок был отменным. В-третьих, нажив к тридцати с небольшим годам роскошную плешь и имея совершенно заурядную внешность, блудлив был плотницкий старшина, как мартовский кот, неизменно оправдывая свое распутство пословицей: «Кривое дерево в сук растет».
Пользуясь несомненным успехом у прекрасной половины рода человеческого, Сучок снискал себе столь же несомненную нелюбовь половины мужской. Подчиненные Сучка довольствовались лишь тем, что произносили прозвище своего старшины с двойным, а то и с тройным «С». Все же остальные то и дело норовили Сучка поколотить, в результате чего он, не став более благонравным, наработал изрядные навыки драчуна и приобрел привычку нигде и никогда не расставаться с засапожником и топором.
* * *
Оценить незаурядность личности Сучка ратнинцам довелось почти сразу же после прибытия артели в Ратное — в начале мая. Началось все с того, что плотницкий старшина воспылал страстью к вдове Алене. То, что ростом он был Алене всего лишь до подмышки, Сучка ни в малейшей степени не смущало. Чтобы оправдать свои отлучки со стройплощадки, он изобразил необыкновенную набожность, которая, впрочем, мало кого ввела в заблуждение. Большую часть времени Сучок проводил не в церкви, а возле дома Алены.
Почти все женское население Ратного (и часть мужского) с нетерпением ждало столкновения последнего ухажера Алены (того самого ратника третьего десятка, публично битого поленом) с новым претендентом на ее благосклонность. И сие эпохальное событие воспоследовать не замедлило.
Битый поленом ухажер физическими статьями Сучка превосходил, к тому же был ратником, поэтому серьезного сопротивления от «штатского» не ожидал, за что и поплатился — сначала оказался лежащим на земле с расквашенной физиономией, а потом, при попытке подняться, получил еще сапогом под ребра.
Увиденное очень не понравилось двум его коллегам из третьего десятка, и тут Сучок на своей шкуре ощутил, что такое военные профессионалы. Буквально через несколько секунд он оказался лежащим под забором, предварительно крепко приложившись к шершавым бревнам лысиной.
С кем-нибудь другим на этом бы все и закончилось, но не таков был старшина плотницкой артели. Выхватив засапожник, он с отчаянным криком кинулся на обидчиков, вызвав у тех лишь веселое удивление шустростью и глупостью мелкого забияки. Нож из руки был выбит мгновенно, а сам Сучок снова направлен в полет — плешью в забор.
И снова поднялся! Те, кто наблюдал эту схватку, рассказывали потом, что на Сучка было страшно смотреть. Разодранная лысина, окровавленное лицо, оскаленные, красные от крови зубы, оторванный по самое плечо рукав рубахи, сползший на топор, который непонятным для зрителей образом оказался в руке плотника.
То, что шутки кончились, стало понятно после того, как Сучок молниеносным движением перебросил топор в левую руку, стряхнул на землю оторванный рукав и, снова перебросив оружие в правую руку, крутанул его так, как это умеют делать опытные воины с мечом.
Один из ратников, бывший при оружии, обнажил меч и, ответно прошелестев в воздухе лезвием, зловеще произнес:
— Ну, сморчок, сам напросился.
Они пошли мелкими шажками по сложной траектории, одновременно сближаясь и стараясь зайти так, чтобы солнце светило в глаза противнику. Тут-то и стало понятно, что Сучку не впервой выходить с топором против меча и поединок, скорее всего, закончится смертью одного из противников. Пусть в безоружном рукоприкладстве плотник и уступал ратникам, но топором он владел виртуозно и боевой опыт, по всей видимости, имел.
До смертоубийства не допустил Бурей. Большой любитель понаблюдать за чужой дракой, он поначалу с удовольствием смотрел шоу поверх своего забора, но, как только дело приняло серьезный оборот, вымахнул на улицу словно огромная горилла, мгновенно посшибал с ног всех троих подчиненных десятника Фомы, а Сучком просто хлестнул по забору, словно тряпкой.
Так в Ратном завелся еще один Бешеный. Не оценить стойкость и бойцовские качества Сучка в воинском поселении просто не могли, и никто особенно не удивился тому, что через несколько дней плотницкий старшина, сверкая намазанной целебной мазью плешью, сидел на крыше дома Алены и, весело перекликаясь с хозяйкой, менял попорченную временем и погодой дранку.
Произошло все это в начале мая, а в середине месяца, через несколько дней после окончания строительства «учебной усадьбы» и переезда плотницкой артели в Нинеину весь, новый Бешеный схлестнулся с Бешеным старым — с Бешеным Лисом.
Если приказ и «техническое задание» на строительство усадьбы из плетней Сучок получил от самого воеводы Корнея, то строительством базы «Младшей стражи» дед приказал заниматься самому Мишке, о чем сообщил старшине плотников, не пожелав слушать никаких возражений. Прежнее задание плотники сочли просто боярской блажью, но подчинение четырнадцатилетнему пацану их не на шутку обидело.
Кипящий возмущением Сучок встретил Мишку, умученного первыми тренировками в «учебной усадьбе», кривой ухмылкой и, не поздоровавшись, осведомился издевательским тоном:
— Что прикажешь… боярин?
Мишка был уставшим, злым и заранее готовым к чему-либо подобному. Показательно игнорируя Сучка, он огляделся с высоты седла, словно не замечая стоящего перед ним Демку, и гаркнул:
— Дежурный десятник! Не слышу доклада!
— Господин старшина! — Демка попытался отодвинуть плечом Сучка, но тот уперся. — Во время моего дежурства происшествий…
— Сейчас будет тебе происшествие! — прервал Сучок доклад. — Сейчас ты у меня со своими игрушками…
Мишка ткнул указательным пальцем в сторону плотницкого старшины и рявкнул:
— Взять!
Со всех сторон придвинулись «курсанты», и по их лицам было видно, что замечание насчет «игрушек» они слышат уже не первый раз. У троих или четверых в руках покачивались кистени, двое скидывали с плеча свернутые кнуты. Сучок, по-волчьи ощерившись, сначала потянулся к засапожнику, потом, видимо передумав, потащил из-за пояса топор. Действительно, пугать ножом ребят в кольчугах было глупо.
Мишка встретился глазами с «курсантом», держащим в руке кнут, и, указав на ноги Сучка, сделал согнутым указательным пальцем такое движение, как будто цеплял что-то крючком. «Курсант» понимающе кивнул.
— Ну что, детишки? — начал было Сучок, но больше ничего ни сказать, ни сделать не успел.
Кнут заплел ему ноги и резким рывком опрокинул на землю лицом вниз. Тут же чья-то нога наступила на топорище, придавив заодно и пальцы. Ремень кистеня проскочил под подбородок и сдавил горло. Сучок захрипел.
— Вяжи! — распорядился Мишка и навел самострел на двоих собравшихся прийти на выручку своему старшине плотников. Самострел не был взведен, но плотники этого не заметили и, растерянно переглянувшись, замерли на месте.
Сучок уже был спеленат по рукам и ногам, и Мишка, уловив вопросительные взгляды «курсантов», указал на бревенчатый щит с нарисованным силуэтом человеческой фигуры. Щит предназначался для метания кинжалов. Сучка, с посиневшим лицом и вытаращенными глазами, потащили к мишени, а Мишка, нагнувшись к Демьяну, тихо спросил:
— Кто из твоих хорошо кинжал бросает? Понимаешь, о чем спрашиваю?
— Ага! — Демка мрачно ухмыльнулся. — Давно пора этого лысого поучить, больно много о себе понимает! Значит, так: Серька… то есть Серафим, Дементий и… нет, третьим лучше я сам буду.
— Плотников не подпускать, но и не гнать, — так же негромко приказал Мишка. — Держать под прицелом, чтобы дури не натворили.
— А если…
— Бить по ногам, но аккуратно, не калечить!
Растянутый веревками на мишени Сучок отдышался и принялся дергаться, попеременно то ругаясь, то призывая на помощь своих артельщиков. Мишка спешился, сунул кому-то повод, оглянулся на «курсанта», свалившего плотницкого старшину на землю, и громко окликнул:
— Старший стрелок Степан!
— Здесь, господин старшина!
— Надень ему шапку. — Мишка мотнул головой в сторону Сучка. — А то глаза слепит.
С разных сторон раздались смешки, Сучок побагровел. Степан подобрал шапку, с издевательской тщательностью отряхнул ее и напялил на голову хозяину. Мишка встал на позицию и извлек из ножен кинжал. Его движение повторили Демьян, Серафим и Дементий.
— Делай, как я!
Четыре лезвия поочередно сверкнули в воздухе, Сучок замер. Вокруг его головы образовался железный «нимб».
— Еще раз!
Еще четыре клинка вонзились в мишень. Реакция Сучка оказалась парадоксальной: он издевательски ухмыльнулся и заорал:
— Сопляки! Напугать захотели? Да я сам так умею, и не ножом, а топором! А вы топором можете? Щенки драные!
Мишка не торопясь подошел к мишени, стянул с головы Сучка шапку и так, чтобы было слышно всем, сказал:
— Топором не умеем, но за совет благодарю. Будем и этому учиться, на то и воинская школа. А учить будешь ты… если выживешь.
— Вас не учить надо, а драть, как…
— У тебя шапка не просвечивает? — прервал Сучка Мишка. — Дырок нет?
— Чего?
— Сейчас узнаешь. — Мишка поднял шапку кверху, посмотрел сквозь нее на солнце и удовлетворенно констатировал: — Не просвечивает.
— Ты! Недоносок! Да я тебя…
Под вопли Сучка Мишка отошел на нужное расстояние, зарядил самострел и надвинул шапку старшины плотников почти до самого рта. Надо было добиться того, чтобы Сучок поверил: Мишка ничего не видит. Сучок поверил. Как только Мишка поднял самострел, он севшим вдруг голосом спросил:
— Эй! Ты чего удумал?
На голос Мишка уже однажды стрелял — на зимней дороге в Кунье городище. Самострел щелкнул, болт с хрустом вошел в бревно мишени. Вокруг наступила мертвая тишина. Мишка, не снимая шапки, снова зарядил самострел. Сучок молчал, вместо него подал голос один из артельщиков:
— Эй, парень! Кончай дурить!
Видимо, плотник попытался подойти, потому что послышался щелчок выстрела и звук болта, ударившего в землю. За этими звуками последовал комментарий Демьяна:
— Следующий выстрел — по ногам, потом — в брюхо.
— Да вы что, с ума все посходили? — не успокаивался плотник. — Это ж не игрушки! Убьете же…
— Убьем. — Новый голос принадлежал Перваку. — Наш старшина Михаил Фролыч боярского рода Лисовинов здесь царь и бог. Прикажет убить — убьем. Даже не задумаемся!
Дальнейших возражений со стороны плотника не последовало: холодная беспощадность в голосе Первака была сверхубедительной. С таким тыловым прикрытием можно было продолжать экзекуцию спокойно. Мишка поднял самострел, но Сучок не издавал ни малейшего звука.
— Сучок, ау! — позвал Мишка. — Голос-то подай!
Плотницкий старшина молчал и, кажется, не шевелился.
— Спой, светик, не стыдись! — продекламировал Мишка.
«Курсанты» отозвались радостным гоготом — басню про ворону и лисицу они от своего старшины уже слышали. Сучок молчал, как убитый.
— Степан, шевельни его! — распорядился Мишка.
Свистнул кнут, Сучок молчал.
— Сильнее!
На этот раз Степан хлестнул со щелчком, до Мишкиного слуха донеслось едва слышное мычание сквозь закушенную губу — Сучок боролся за жизнь из последних сил.
— Да что ж вы творите-то?! — снова подал голос плотник.
Мишка четко развернулся на звук и пообещал:
— Еще раз шумнешь — бью в тебя!
Ответом был шум, знакомый по Турову, — зрители шарахались с линии выстрела. Мишка вернулся в исходное положение и скомандовал:
— Степан! Еще раз, не жалей!
В ответ донесся звук удара и голос Сучка:
— Уй! Так тебя растак! Чтоб тебе…
Ждать окончания тирады Мишка не стал. Ноги Сучка были растянуты веревками в стороны, поэтому можно было стрелять вниз. Одновременно с ударом болта в бревна мишени Сучок замолк на полуслове, и снова наступила тишина. Мишка немного подождал, ничего не услышал и упер самострел в землю, собираясь надавить ногой на рычаг.
— Не нужно, Минь, — остановил его голос Демьяна. — Все. Спекся лысый.
Первое, что увидел Мишка, сдернув шапку, — бессмысленно уставившиеся в одну точку глаза Сучка. Плотницкий старшина бессильно обвис на веревках, борода его мелко тряслась, из рассеченной мочки уха (Степан действительно не пожалел) капала на рубаху кровь. Хвостовик болта торчал из бревна между ног Сучка, возле самой промежности.
Нет, старшина плотницкой артели не был ранен выстрелом и не потерял сознания от страха. Просто Сучок впервые в жизни столкнулся с еще большим отморозком, нежели он сам.
Собственно, именно такого результата Мишка и добивался. По дороге в Нинеину весь он не слишком долго ломал себе голову, изыскивая способ разрешения неизбежного конфликта с Сучком. Каким бы опытным скандалистом человек ни был, он готов противостоять кому угодно, только не самому себе. Сумей в точности сыграть скандалиста — и возьмешь над ним верх. Оставалось только представить, как повел бы себя Сучок, окажись он на месте старшины «Младшей стражи». Мишка подумал-подумал и решил, что такой тип обязательно затеял бы какую-нибудь злую, смертельно опасную игру.
Дальнейшее было делом техники — изобразить старшину-отморозка, окруженного взводом таких же безбашенных парней. В доспехах, при оружии и без пригляда со стороны взрослых. Плюс незнание Сучка об умении Мишки стрелять на слух.
И еще один, но незапланированный Мишкой плюс. И это было очень серьезно — изящество ядовитой змеи, с которым подыграл Мишке Первак. Мишке стало понятно, почему десятник пятого десятка «Младшей стражи» Первак, во Христе Павел, никогда не кричит на «курсантов» своего десятка. Голос, которым он говорил с плотниками, был голосом человека, умеющего и привыкшего убивать, причем, как показалось Мишке, получающего от убийства удовольствие. Такой Первак абсолютно органично вписывался в устроенное Мишкой шоу, это-то и было самым скверным: Мишка играл, Первак жил.

 

Вечером того же дня Мишка снова встретился с Сучком и двумя его помощниками. Откровенно говоря, он не ожидал, что Сучок придет, но плотницкий старшина оказался на редкость крепок как телом, так и духом. И вид у него был не злой или пришибленный, как можно было ожидать, а какой-то меланхолично-томный.
Задача перед Мишкой стояла посложнее, чем утром. Заставить себя слушать можно и силой, но вот убедить слушателей в том, что слушают они тебя не зря, — дело гораздо более сложное.
Мишка затеплил лампадку под маленькой иконой в углу, сохраняя стол свободным для макета крепости, заменяющего чертежи, расставил корчагу с медом и миски с закуской на сундуке. Посидел, вспоминая времена, когда работал заведующим социологической лабораторией, и воссоздавая настроение беседы с коллегами.
Вошедшие артельщики, повинуясь Мишкиному жесту, поставили на стол части макета, сработанного из глины и деревянных чурок, и неуверенно затоптались на месте. Потом заметили икону, сдернули шапки и закрестились.
С христианами преодоление неловкости первых секунд проблемы не представляло. Мишка тоже осенил себя крестным знамением и громко начал Предначинательную молитву:
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий…
— Молитв ради, — дружно подхватили артельщики, — Пречистый Твоея Матере и всех святых, помилуй нас. Аминь. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Последний раз перекрестившись, Сучок торопливо напялил шапку. Мишка отнесся к этому с пониманием. Повязка на рассеченном ухе, пересекая лысину, сохранившую еще следы ссадин от столкновения с ратниками третьего десятка, придавала внешности плотницкого старшины нелепо комичный вид.
Не давая продлиться паузе, Мишка наполнил медом три чарки, плеснул немного в четвертую для себя и радушным жестом предложил артельщикам угощаться. Помощник Сучка, тот самый, что пытался его защищать, поднял было чарку ко рту, но остановился и вопросительно глянул на Мишку.
— За что пьем… — Он запнулся, раздумывая, как обращаться к мальчишке, но решение нашел быстро: — За что пьем, старшина?
«И не мечтай, хитрец, что я предложу выпить «мировую». Сучок сам напросился на неприятности, а я сделал то, что должен был сделать, иначе никакой нормальной работы на строительстве не было бы. Нет, мужички, вы мне выстроите именно то, что требуется, да не просто выстроите, а ударными темпами, с энтузиазмом и рационализаторскими предложениями. Потом еще и сами благодарить будете».
— За что-нибудь мы выпьем потом, когда будет — за что, — ответил Мишка артельщику. — А сейчас просто примите по чарке, день был хлопотным.
Ни возражений, ни комментариев не последовало. Мишка отхлебнул из своей посудины, дождался, пока выпьют артельщики, и предложил:
— Закусите, чем бог послал. Кому по второй выпить хочется, не стесняйтесь, наливайте, а мне больше не стоит — непривычен по молодости.
Артельщики потянулись за закуской, а Мишка отошел к столу и принялся рассматривать макет. Уже несколько дней он ковырялся в памяти, вспоминая все, что видел, читал и еще откуда-нибудь знал о крепостях, рыцарских замках и прочих подобных сооружениях. Даже на его неискушенный взгляд, в представленный проект можно было внести сразу несколько существенных улучшений, все-таки XII век не был периодом расцвета крепостного строительства.
Однако начинать с недостатков не стоило. Когда артельщики, наскоро закусив (по второй наливать не стал никто), подтянулись к столу, он ткнул пальцем в деревянную чурочку, обозначавшую какое-то небольшое строение внутри крепости, и спросил:
— Это что?
— Кузница, — начал давать пояснения плотник, предлагавший Мишке сказать тост. — Без своей кузницы в крепости нельзя…
Мужик говорил совершенно очевидные вещи, но прерывать его Мишка не стал. Дослушал до конца, задал еще несколько вопросов, на которые получил столь же пространные ответы. Артель свое дело знала, все было толково, логично, но объяснения артельщик давал длиннейшие и занудливые.
Что-то цепляло внимание, беспокоя, как камешек в сапоге, но Мишка никак не мог сообразить, что именно. Перешли непосредственно к оборонительным сооружениям. Тут тоже все было понятно: рвы, земляные валы, на них стены из срубов, заполненных землей, поверх срубов галерея для защитников, накрытая навесом. Теперь пояснения начал давать второй помощник Сучка, еще более подробно и занудно, чем его коллега.
«Давайте, давайте, ребята: объясняйте пацану, что дважды два — четыре. Чем длинней и занудливей, тем лучше. Я-то потерплю, а вот вы от своей затеи сами же и пострадаете — скучно же всю эту нудягу слушать, а корчага с медом рядом стоит. Так бы, может, и ничего, а когда скучно… То-то Сучок все в сторону выпивки косится, и «специалист по внутрикрепостной инфраструктуре» тоже.
Сучка отвлекал мед, а Мишку досада на то, что забыл сразу же поинтересоваться именами помощников старшины. В строительстве «учебной усадьбы» они не участвовали — бродили по лесу в поисках мест обильного произрастания строительного материала и занимались другими подготовительными делами для строительства крепостцы.
Задав еще несколько вопросов и выслушав длиннющие ответы, Мишка решил, что пришло время для смены стиля общения и высказывания замечаний. Не поднимая глаз на Сучка, он негромко сказал, имитируя легкую досаду:
— Да не томись ты, выпей, если хочется, не свалишься же с пары чарок.
Надежда на то, что Сучок назовет кого-нибудь по имени, приказывая налить меду, не оправдалась. Артельный старшина просто толкнул локтем того из помощников, который стоял ближе к сундуку с посудой. Тот позвенел чарками и вопросительно произнес:
— Старшина?
Сучок обернулся, но оказалось, что мужик обращается к Мишке.
— Нет, — ответил Мишка, — мне не наливай.
— Что? — впервые за все время разговора подал голос Сучок. — Боишься от пары чарок свалиться? Так ты и первую неполную пил!
Подначка была настолько примитивной, что Мишке стало даже обидно.
— Тебе сколько лет, Сучок? — спросил он, не отрывая глаз от макета. — Наверно, побольше трех десятков? — И продолжил, не дав Сучку ответить: — А мне — четырнадцать. Привычки к хмельному нет, и голова мне нужна ясной — не в игрушки играем!
Сучок, уже неоднократно высказывавший по поводу «игрушек» совершенно противоположное мнение, на этот раз смолчал. Мишка, дождавшись, пока артельщики выпьют и закусят «а-ля фуршет» возле сундука, высказал свое мнение:
— Ну что ж, все придумано правильно и хорошо.
Артельщики одновременно глянули на своего старшину, а Сучок скептически ухмыльнулся — невелика честь мастерам от мальчишки похвалу услышать.
— Но есть способ кое-что улучшить, — продолжил Мишка. — Башни нужно выдвинуть вперед так, чтобы в стену они входили только на толщину самой стены, не больше.
— Это зачем? — тут же отозвался «специалист по оборонительным сооружениям». — Так не строят!
Ухмылка Сучка стала еще более кривой, он даже прищурил один глаз, словно прицеливался в Мишку.
— Не строят, — согласился Мишка. — Но будут строить, а первыми начнем мы. Нужно это для того, чтобы удобно было стрелять сбоку по тем, кто будет лезть на стену. Поставим в башнях большие самострелы на станках и будем стрелять срезнями, чтобы рубить и ломать лестницы.
— Самострел на станке? — недоуменно спросил Сучок и обернулся к «специалисту по оборонительным сооружениям».
— Баллиста называется, — авторитетно пояснил тот. — Князь Олег Святославич такие в Новгороде-Северском поставил. Он же в ссылке в Царьграде был, там у греков и высмотрел.
— Нет, не баллиста! — возразил Мишка. — Она только издали на самострел похожа, но стреляет не за счет силы согнутого дерева, а за счет силы скрученных жил или волос. Баллиста, конечно, оружие мощное — на четыре-пять сотен шагов кидает камень весом в греческий талант… по-нашему это будет полтора пуда и пять больших гривенок. Правда, большая она, тяжелая, обслуги надо чуть не десяток человек и заряжается долго. Баллисты для осады городов хороши, а нам ни к чему, да и не поместится все это хозяйство в башню.
Сучок зло зыркнул на «специалиста по оборонительным сооружениям», тот смущенно кашлянул, прикрыв рот рукой. Второй помощник плотницкого старшины, прихвативший с сундука что-то из закуски (наверно, чтобы не скучно было стоять, слушая пространные объяснения), не донес кусок до рта и уставился на Мишку с нескрываемым удивлением. Правда, было непонятно, что его удивляет: «нестандартность архитектурного решения», познания в области военной техники или лихой пересчет греческого таланта в пуды — новомодную систему мер, только-только начавшую внедряться на Руси.
— И еще, — продолжил Мишка, — башен надо больше, чтобы расстояние между ними было не больше пятидесяти шагов.
— А это еще зачем? — возмутился Сучок. — Да ты знаешь, сколько это стоит… — Плотницкий старшина запнулся и сформулировал свой вопрос по-другому: — Да ты знаешь, сколько народу понадобится?
— Народ будет, — уверенно ответил Мишка. — После жатвы.
Причина запинки Сучка Мишке была хорошо понятна. Закупом купца Никифора, вместе со всей своей артелью, Сучок стал недавно и с трудом привыкал к тому, что работает на хозяина бесплатно.
— После жатвы? Да там до осени всего ничего, дожди зарядят, какое строительство?
— Вот поэтому-то и начнете не со стен и башен, а с жилья для учеников воинской школы. Скоро их число удвоится, а нам и так тесно, чуть ли не на головах друг у друга сидим.
— А-а! Так это из-за тесноты твои ребята под дверью толкаются! — изобразил прозрение Сучок. — А я-то думал, что ты с нами в одиночку остаться боишься!
— Опасаюсь, — не стал спорить Мишка. — Утром тебя одного-то еле угомонили, а тут вас трое.
Было заметно, что Сучку очень хочется плюнуть с досады. На обе его подначки Мишка отреагировал не так, как должен был реагировать четырнадцатилетний мальчишка, а уж напоминание об утреннем «расстреле»…
— Башни-то для чего так часто? — напомнил «специалист по оборонительным сооружениям».
— Ты прости, мастер. — Мишка вежливо склонил голову. — Забыл сразу спросить: как тебя величать?
— Шкрябкой его величать, Шкрябкой! — встрял Сучок.
Меланхолия его как-то незаметно испарилась, и плотницкий старшина снова обрел обычную непоседливость и задиристость.
— А…
— А его — Гвоздем! — не дал Сучок открыть Мишке рот. — А меня — Сучком, а тебя…
Сучок опять запнулся. Христианское имя Мишки он знал. Знал также, что «курсанты» зовут его старшиной, но все это было не то, что нужно.
В ратнинской сотне, в течение сотни лет противостоящей язычникам, сложилась традиция подчеркнуто называть друг друга христианскими именами. Исключения у мужчин были редкими: Бурей, Пентюх… Если уж к человеку прилипала кличка, то упоминалась она вместе с именем: Лука Говорун, Леха Рябой, Фаддей Чума. Женщин, взятых замуж из дреговических родов, хоть и крестили, довольно часто звали прежними языческими именами, но это, как правило, было решением их мужей.
Иное дело было в других местах. Князья имели как минимум два имени — христианское и традиционное славянское, именовавшееся княжеским. Остальные же наряду с именем, полученным при крещении, и, у кого было, родовым именем почти обязательно имели кличку, порой весьма неблагозвучную. Именно эта кличка употреблялась в разговорной, а зачастую и в письменной речи.
Мишкиной клички Сучок не знал, потому и запнулся.
— А я — Михаил. — Мишка снова вежливо склонил голову. — Сын Фрола, из рода бояр Лисовинов. Еще, бывает, кличут Бешеным Лисом или просто Бешеным. А вы, мастера, как во Христе наречены?
— Варсонофием крещен, — Гвоздь изобразил полупоклон, — но зови, как все, Гвоздем.
— В Святом крещении наречен Нилом. — Шкрябка поклонился чуть глубже «коллеги». На употреблении клички он, в отличие от Гвоздя, настаивать не стал.
Мишка перевел вопросительный взгляд на Сучка.
— Сучок я, Сучок! — отозвался скандальным тоном плотницкий старшина. — А ты — Лис! Лис, лучше не скажешь!
Мишка сделал вид, что полностью удовлетворен ответом, хотя до удовлетворения было далеко. Сучок все-таки отыграл у него пару очков, не позволив Мишке самому выбирать, как обращаться к плотницкому старшине и, что было более чувствительно, сам как бы нарекая кличкой старшину «Младшей стражи». Теперь, в этом не было ни малейшего сомнения, иначе как Лисом Мишку в плотницкой артели звать не будут.
«Не самый худший вариант, сэр Фокс. Однако теперь звать Сучка Сучком вам «западло» — терять лицо нельзя. Придется обращаться по должности — «старшина». И ребятам наказать, чтобы так же обращались. У Сучка своя команда, у вас своя, но он — просто «старшина», а вы — «господин старшина». Две большие разницы, как говорят в Одессе».
— Ну вот, старшина, — Мишка выделил интонацией последнее слово, указывая, что впредь так и будет называть Сучка, — наконец-то познакомились. Лучше поздно, чем никогда.
— Хватит кланяться, дело говори! — повысил голос почти до крика Сучок. — Для чего башни так часто ставить?
«Ага, почувствовал, что я этот раунд вничью свел. Ты мне кличку дал, я — тебе. «И хто ж с нас моложее?»
— Причин для этого имеется две, — принялся объяснять Мишка. — Первая в том, что, если одну из башен захватят, с соседних можно будет ее болтами засыпать и под прикрытием стрелков отбить. Самострелы у моих ребят с пятидесяти шагов и кольчугу, и кожаный доспех, и стеганый пробивают надежно. Отсюда и расстояние. Вторая причина в том, чтобы осаждающим неудобство создать. Ров обычно засыпают в каком-то одном месте, ну бывает, в двух. Значит, врагам придется столпиться на нешироком участке, потому что обегать башню, да еще с тяжеленными лестницами на горбу, — дурных нет. Тогда и защитникам можно в этих местах погуще собраться — легче отбить приступ.
Сучок вопросительно глянул на Нила, тот задумчиво поскреб в бороде, зачем-то потрогал одну из башен на макете и наконец вынес вердикт:
— Вроде бы все верно, но работы прибавится. Вот, скажем, полсотни шагов. — Гвоздь развел большой и указательный пальцы правой руки и «пошел» этим «циркулем» вдоль стены. — Раз, два, три, четыре…
Мишка вместе со всеми следил за манипуляциями Гвоздя и вдруг понял, что именно не давало ему покоя, цепляя сознание. Форма периметра! Будущая крепость получалась вытянутой вдоль берега реки, хотя разумнее было бы сделать совсем по-другому.
На том месте, где планировалось поставить крепость, в Пивень почти под прямым углом впадал ручей, прорывший на своем пути небольшой овраг. Вторую стену крепости можно было бы вытянуть вдоль этого оврага.
— Тридцать шесть! — закончил подсчеты Гвоздь. — Тридцать шесть башен выходит. Изрядно!
«Бред какой-то! Почти полкилометра в длину и метров сто пятьдесят в ширину. Ничего себе «крепостца», по площади больше Ратного получится!»
— Погодите-ка, мастера! — Мишка выставил руку в протестующем жесте. — Вам малую крепостцу заказывали, а вы что удумали? Да сюда все Ратное поместится!
— Шьем на вырост! — тоном модного портного отозвался Сучок.
Мишке так и показалось, что он сейчас добавит: «Где талию будем делать?»
— Ты, Лис, когда-нибудь великие рати водить станешь, где-то ж их надо будет размещать! — ехидно добавил плотницкий старшина и хитро подмигнул Нилу.
Тот, занятый какими-то мыслями, шутки начальника не принял и вполне серьезным тоном объяснил Мишке:
— На острове свободного места оставлять нельзя, чтобы ворогам простора не было.
— На каком острове?
— Он не знает! — Сучок довольно хихикнул. — Ты как место для крепости выбирал, Лис?
— Никак не выбирал. — Мишка понимал, что из него делают дурака, но ничего с этим поделать не мог. — И никто не выбирал. Воевода Корней Агеич приказал, и все.
— Дурак твой воевода! И все вы тут…
Мишкин кинжал чиркнул Сучка по бороде, немного не достав до горла, плотницкий старшина отшатнулся, злобно оскалился и медленно завел правую руку за спину, но в дверь уже лезли, хищно поводя взведенными самострелами, услыхавшие Мишкин свист «курсанты». Гвоздь и Нил шарахнулись к стенам, а Сучок замер, повернувшись лицом к двери. Теперь стало видно, что его правая рука, заведенная за спину, уже легла на обух топорика, засунутого за пояс.
— Что, Лысый, все тебе неймется? — громко спросил Демьян и разрядил самострел прямо под ноги Сучку.
Видимо, болт ударил настолько близко к ногам, что Сучок невольно отпрыгнул. Снова щелкнул самострел, заставив плотницкого старшину подпрыгнуть еще раз. Из толпы «курсантов» раздался довольный голос:
— Во! Попляши, Лысый!
«Сговорились, что ли, поганцы? Но всё «в елку»! В самый раз!»
Под гогот «курсантов» Сучок прыгнул еще дважды, налетел задом на стол с макетом крепости и, тут же получив от Мишки деревянной чуркой по затылку, затравленно обернулся.
— В глаза воеводе Корнею свои слова повторить сможешь? — глядя на Сучка в упор, спросил Мишка. — Или струхнешь, старшина?
Губы Сучка дрогнули, но он ничего не сказал, лишь слегка повел правым плечом, все еще держа руку заведенной за спину.
— Только дернись, дурень лысый, — донесся от двери голос Демьяна. — Прочь руку с топора!
Сучок несколько секунд постоял неподвижно, потом расслабился и выпростал руку из-за спины.
— Старший стрелок Федор! — позвал Демка.
— Здесь, господин десятник!
— Забрать у лысого дурня топор! Только сам под выстрел не подвернись.
— Слушаюсь, господин десятник!
Сучок не пошевелился, когда Федор вытаскивал у него из-за пояса топор, но выражение лица у него было такое же, как у мужиков, которым медсестра делает укол в задницу.
— Ну так что? — снова спросил Мишка. — Повторишь свои слова воеводе Корнею?
— Пош… — Сучок шумно сглотнул и выговорил, глядя в стол: — Пошутил я.
— Мы тоже. — Мишка убрал кинжал в ножны и добавил: — Только шутки у нас разные: у тебя — дурные, у нас — воинские. — Потом поднял глаза на Демьяна и уже другим тоном спросил: — Демка, пол-то здорово болтами расковыряли?
— Не-а! — отозвался Демьян. — Мы тупыми болтами били. Охотничьими, которые на белку, на горностая…
Поломать кости можно было и такими, но Сучку, наверно, было еще обиднее — стреляли, как в мелкую дичь.
— А лысый дурень не понял! — добавил кто-то из «курсантов», в ответ раздалось хихиканье.
— Смирна-а! — рявкнул Мишка. — Слушай приказ!
«Курсанты» замерли, в горнице повисла тишина, слышно было только, как опять шумно сглотнул Сучок.
— «Лысого дурня» впредь поминать запрещаю! — продолжил командным голосом Мишка, поочередно фиксируя взглядом каждого из своих парней. — Обращаться к нему только со словом «старшина»! И остальным мой приказ передать!
— А как же…
— Что непонятно, десятник Демьян?
— Господин старшина, дозволь обратиться?!
— Слушаю, — разрешил Мишка и тут же прикрикнул на зашевелившихся «курсантов»: — Команда «смирно» была!
Ребята снова замерли, и в наступившей тишине прозвучал вопрос Демьяна:
— Ты старшина и… этот, как же так?
— Я — господин старшина, — с нажимом на слово «господин» ответил Мишка. — Понятно?
— Так точно, господин старшина!
— Кру-гом! На выход, ступай! — скомандовал старшина «Младшей стражи» и, спохватившись, добавил: — Кто-нибудь болты подберите.
Пока «курсанты» выходили, Мишка старался разобраться в выражении лица Сучка. Кажется, в нем не было ни злости, ни ненависти — одно только тоскливое недоумение. Он словно спрашивал: «Господи, куда я попал? И как мне теперь тут жить?» Точки над «и» надо было расставлять немедленно, пока у Сучка было подходящее состояние, и, если получится, раз и навсегда.
— Слушай, старшина, — обратился Мишка к плотницкому старшине. — Ты сюда не моей волей попал и не волей воеводы Корнея. Ты приехал и уехал, а мне из ребятишек воинов воспитывать надо. Христом Богом тебя прошу: не доводи до греха. — Мишка, как бы невзначай положил руку на рукоять кинжала. — Не порти мне ребят.
— Чего? — Сучок ожидал чего угодно, только не того, что услышал.
— Того! Ты думаешь, что я «лысого дурня» ради тебя запретил? Ради них! — Мишка указал подбородком на дверь, за которой скрылись ученики воинской школы. — Ребята должны старших уважать, а как тебя уважать, если у тебя язык и руки-ноги отдельно от головы живут? Или тебе гонор дороже жизни? Тогда скажи — я тебя небольно зарежу. Только это предательством будет, и с тебя на том свете как с Иуды Искариота спросится.
— Чего? — еще раз повторил Сучок, глядя на Мишку, как на сумасшедшего.
— Ничего! Ты о них подумал? — Мишка указал на Гвоздя, все еще стоявшего возле стены. — Они в закупы под твоим началом угодили, под твоей рукой и освободиться должны. Но у нас — в воинском поселении — ты, со своим характером дурным, долго не выживешь. На прошлой неделе тебе повезло, Бурей — добрейшей души человек — тебя от смерти спас. В другой раз так не выйдет. Получится, что бросишь ты своих людей. Оставишь в трудное для них время. Не дорога тебе жизнь? Черт с тобой, но ребят мне не порти!
Сучок растерянно оглянулся на своих помощников. Гвоздь едва заметно пожал плечами, а Нил посмотрел на своего начальника так, словно видел его впервые в жизни. Плотницкий старшина кашлянул в кулак, оправил на себе рубаху, машинально завел руку за спину и, не нащупав на привычном месте топора, снова бестолково заелозил руками по телу.
Понять его было можно. Дважды, на протяжении одного дня, его унизили какие-то непонятные пацаны, обвешанные воинским железом. Четырнадцатилетний мальчишка выговаривает ему, как седовласый старец несмышленышу, и ведь не возразишь! Смерть, оказывается, стережет чуть ли не за каждым углом. А еще долг купцу Никифору возвращать. И семьи артельщиков — неизвестно где и как.
Все перевернулось с ног на голову. Мир, пусть и не ласковый, но знакомый и понятный, вдруг стал непостижимым и смертельно опасным. Окружающие люди, как выяснилось, живут по каким-то зверским законам, не расставаясь с оружием, подчиняясь лающим командам, но при этом сохраняют способность, как обычные люди, смеяться, воспитывать детей в уважении к старшим и (совершенно непостижимо) быть милосердными.
«М-да, попал ты, шер ами Сучок, как защитник прав сексменьшинств в казарму ОМОНа. Как ты раньше-то не угробился с таким характером? А может быть, ты поразумнее раньше был? Возможно, став закупом, ты никак не можешь выработать нужную линию поведения и от неумения приспособиться к новым обстоятельствам идешь вразнос? Это вообще-то легко лечится, но поймешь ли ты меня, захочешь ли слушать?
Будь оно все проклято! Четырнадцать лет… Сучок на меня и без того как на чудо-юдо смотрит. Может, к Нинее его сводить? Непредсказуемо, он же христианин. Но не к отцу же Михаилу! Тот будет Сучку дудеть про кротость и смирение гордыни, пока в ухо не получит, с Сучка станется».
— Выпей-ка, старшина. — Мишка кивнул в сторону сундука с посудой. — Там еще должно остаться.
Сучок глянул на корчагу с медом, будто узрел посреди океана спасательный круг, шагнул к сундуку и, не пользуясь чаркой, выхлебал остатки хмельного прямо из корчаги, пачкая пролившимся медом бороду и рубаху. Утерся рукавом, опустился на лавку, положив на колени сцепленные пальцами руки, опустил голову и тяжело вздохнул. Столько было в этом вздохе безысходности… Куда девался забияка и горлопан, не раздумывая кидавшийся с одним засапожником на трех здоровенных мужиков?
— Вот что, старшина, — негромко заговорил Мишка, — можешь, конечно, меня не слушать, но совет я тебе все-таки дам. Наплюй на все. Я не говорю: берегись, будь осторожным и покладистым, терпи обиды. Нет, просто наплюй. У тебя есть только одна цель, только одно дело, только одна обязанность — вытащить артель из долговой ямы. По сравнению с этим все остальное — мелочь, суета, можно наплевать.
Мишка внимательно следил за реакцией Сучка. Плотницкий старшина не изменил позы, не пошевелился, но стало понятно: слушает.
— Вокруг тебя будут происходить самые разные вещи, — продолжил внушать Мишка, — плохие или хорошие, опасные и нет, веселые или грустные. Может случиться всякое: обиды, насмешки, неудачи, беды. Смотри на все это только с одной стороны — помогает это вызволению твоих людей и их семей, мешает или вообще не имеет к этому никакого отношения. Научись, заставь себя смотреть на любое событие, на любого человека только так. И тогда ничто постороннее тебя не затронет, все будет мелким и не стоящим внимания.
Сучок сидел не шевелясь, Гвоздь и Нил не издавали ни звука, но Мишка их не видел, сосредоточив все внимание на плотницком старшине.
— Если одна цель, одно дело станет для тебя смыслом жизни, то не страшно ничего: голод, холод, боль, душевные муки — все это будет проходить мимо, не задевая тебя. Не захочется ни скандалить, ни драться. Тебе даже будет казаться странным, что кто-то тратит на такие пустяки время и силы. Цель — вызволение своих людей — достойна честного мужа, достойна того, чтобы забыть ради нее обо всем другом. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Если не веришь, то хотя бы попробуй. Убедишься сам: станет легче жить, станет понятно, как жить. Еще раз повторю: наплюй на все. На все, кроме одного, и тогда, рано или поздно, своего добьешься.
Сучок так и не пошевелился, но уже одно то, что он слушал, что не прервал или не показал, что все сказанное представляется ему чепухой, обнадеживало.
«Может, ничего и не выйдет, но хотя бы нарываться на неприятности перестанет, уже хорошо. А там, глядишь, что-нибудь и переменится к лучшему. Если же убьют или серьезно покалечат, то ничего уже не переменится никогда».
Мишка повернулся к Гвоздю и, стараясь не выглядеть празднолюбопытствующим, спросил:
— Как вас угораздило-то всей артелью — в закупы?
Гвоздь в ответ лишь безнадежно махнул рукой. Мишка настаивать не стал и заговорил деловым тоном:
— Ладно, давай объясняй: откуда взялся остров и почему выбранное место плохим оказалось.
— Там под землей водяная жила проходит. Нельзя над ней строиться — дома гнить будут, люди болеть.
— Точно знаешь?
— Точно. Мы со Шкрябкой несколько раз с лозой проходили. Да и так понятно: ни птичьих гнезд, ни звериных нор. Мышки самой малой не увидишь. Зверье плохие места чует, в сторонке держится.
Принципы работы лозоходцев Мишка понимал смутно, но в результативность их верил — однажды сам убедился на практике. Про существование геопатогенных зон знал, как знал и то, что предки места для проживания выбирать умели. Это тебе не Петр I, засадивший столицу в болото по соседству с тектоническим разломом.
«Но Нинея-то! Неужели не знала? Никогда не поверю! Почему же не предупредила? Опять волхвовские штучки? Церковь сгниет, люди переболеют, и тут мудрая волхва… Блин, неужели даже ребят не жалеет ради укрепления веры в себя — великую и ужасную? А не паранойя, сэр Майкл? Да черт его знает! Тут во что хочешь поверишь».
От размышлений Мишку отвлекли Нил и Гвоздь, сдвинувшие макет на край стола и притащившие от двери ведро, до половины наполненное влажным речным песком. Высыпав песок на стол, Гвоздь слепил из него какую-то вытянутую фигуру и принялся объяснять:
— Тут, с полверсты ниже по течению, есть не холм, а так — взгорок небольшой. Когда-то давно Пивень его с юга обтекала, а сейчас течет с севера, но старица осталась. В половодье, конечно, старицу заливает, да и ключ в ней со дна бьет, так что вода в восточной части старицы есть всегда. Получается как бы остров. Вот на нем-то крепость поставить в самый раз будет. Концы старицы плотинами перегородить — вот тебе и ров с водой, ключ его быстро наполнит. Получится глубоко, примерно в полтора-два человеческих роста, и широко — шагов двадцать пять — тридцать. А сам остров сухой, вода близко к поверхности не подходит. Очень хорошее место. И с насыпкой валов возни особой нет. Остров высокий, середину взгорка срыть, а на краях землю подсыпать. Получится примерно три человеческих роста, потом точнее скажу. А стены поставим так.
Гвоздь принялся чертить пальцем на песке контуры крепости, а Мишка задумался над услышанным.
«Полтора-два человеческих роста глубиной никак не меньше трех метров. И дно старицы находится выше уровня воды в Пивени, за исключением периода половодья, разумеется. Если поставить плотины, а лишнюю воду спускать через них по желобам, то напора хватит, чтобы крутить водяные колеса».
— Слушай, Гвоздь, а вы водяные колеса делать умеете?
— Он умеет. — Гвоздь кивнул на все еще сидящего неподвижно Сучка. — А зачем колеса?
— Как — зачем? — Мишка заговорил так, будто Гвоздь не понимает очевидных вещей. — Есть перепад воды в два человеческих роста, есть родник, который все время добавляет воды, есть чем крутить водяные колеса! Целых четыре!
— Да зачем четыре-то? — удивился Гвоздь. — Мельницу хочешь поставить? Так одного хватит.
— Почему только мельницу? А молот кузнечный поднимать? А пилы на лесопилке вверх-вниз дергать? Вам что, доски для строительства не нужны, брусья, прочие пиленые вещи?
— Какая такая лесопилка? — заинтересовался Нил. — При чем тут водяные колеса?
— Да все просто! — Мишка разровнял песок, стерев чертеж Гвоздя, и начал чертить на нем свой. — Смотрите! Вот так от водяного колеса крутится другое колесо наверху. К верхнему колесу крепится тяга, она тягает пилы вверх-вниз. Здесь наклонный желоб, в него кладем бревно, и оно от собственной тяжести наползает торцом на пилы. Какое расстояние между пилами, такой толщины доски и выходят. По краям получается горбыль, но и ему тоже применение найти можно. А если пилы расставить широко, чтобы только горбыль срезали, то за два прохода из бревна получается брус…
— Погоди, погоди, — прервал Мишку Нил. — А где такие пилы взять? Гнуться они не будут?..
— У Неклюда надо спросить, — прервал напарника Гвоздь и пояснил для Мишки: — Неклюд — кузнец наш. Хороший мастер, только думает долго. Мы тут в лесу кузницу брошенную нашли, так он уже два дня раздумывает: то ли там работать, то ли сюда все перетащить. Странно как-то: инструмент, железо в крицах, уголь, руда — все лежит нетронутое, а людей нет, словно вымерли.
— Вымерли, — подтвердил Мишка. — У нас моровое поветрие было, вся весь и вымерла. Тех, у кого вы на постое живете, мы только весной сюда привели. А кузница в лесу, наверно, не зря стоит, скорее всего, там где-то рядом болотная руда есть. Кстати о постое. Пора бы вам своим жильем обзаводиться, хватит по чужим избам тесниться, да и на работу ходить далеко будет.
— Значит, согласен на острове крепость ставить?
— Согласен. — Мишка утвердительно кивнул. — Только не совсем так, как вы задумали. Ну-ка, Нил, рисуй снова.
Нил быстро изобразил на песке контур стен крепости, повторяющий контур берегов острова. Получился неровный эллипс.
— Не так! Стены надо спрямить. — Мишка несколькими линиями обозначил ровные линии стен, превратив эллипс в неправильный многоугольник. — Если стены прямые, вдоль них стрелять удобнее, я же уже объяснял!
— Тогда на берегу под стенами много свободного места останется, — возразил Нил. — Ворогам просторно будет.
— Ничего, берег подкопаем, — отмел возражения Мишка. — А чтобы не оплывал, укрепим сваями. Не это, мастера, главное. Не нужна нам сейчас такая большая крепость, да и народу у меня столько нет.
— В таком разе, — предложил Нил, — можно сначала детинец в середине острова поставить, а потом, как народу наберется, уже и стены вдоль берега возводить.
— Нет, поступим по-другому. — Мишка двумя вертикальными линиями разделил чертеж крепости на три части. — Что такое «равелин», знаете?
— Равелин?
— Да. — Мишка указал на отсеченную его линией часть чертежа крепости, величиной примерно с четверть. — Это как бы кусок крепости, стоящий отдельно. Ну вроде бы как детинец, но поставленный снаружи, перед воротами. Чтобы пробиться к воротам, надо сначала пройти через него. А если пройдешь — перед тобой опять ров и опять стена. А силы-то и время уже потрачены!
— Хитро. — Нил понимающе кивнул. — Да, так нигде не строят.
— Вот с восточного равелина строить и начнем. В нем пока все мое войско поместится, и еще место останется, а остальное потом будем достраивать. Пока же начинайте строить с жилья для воинской школы и выделите сколько-то человек для того, чтобы построить жилье для себя. Хватит вам на постое по чужим домам тесниться. Пока ставьте одно жилье для всей артели, а как равелин закончите, приметесь за настоящее жилье, чтобы семьи сюда привезти можно было.
При последних словах Сучок поднял голову, а Нил задумчиво прокомментировал:
— Значит, мы сюда надолго попали.
— Надолго, — согласился Мишка, — а потому надо обживаться как следует.
— Так. — Нил, упершись ладонями в край стола, навис над чертежом. — А что внутри этого… равелина кроме жилья ставить будем?
Дальше разговор пошел вполне деловой. Спорили, обсуждали, чертили по песку, стирали начерченное, снова чертили. Когда понадобилось делать расчеты, Мишка снова удивил мастеров, перемножая большие цифры «столбиком» на том же песке. Мастера Мишку тоже удивили — бригада Сучка оказалась комплексной. Кроме плотников и кузнеца в ней оказался и свой печник, и редкий по нынешним временам специалист — кирпичник. Артель, оказывается, была способна сдавать любой объект «под ключ».
Мишка все время ждал, что Сучок присоединится к обсуждению — у Нила и Гвоздя после известия о возможном приезде семей настроение явно переменилось, но плотницкий старшина продолжал сидеть молча.
За окошком стемнело, Мишка зажег свечи в резных лакированных подсвечниках. Нил и Гвоздь тут же, как и рассчитывал Мишка, заинтересовались — покрутили подсвечники в руках, похвалили работу. Мишка рассказал о токарных станках, разговор снова ушел в сторону, потом опять вернулись к теме строительства.
Дударик сыграл отбой, снаружи наступила тишина, а обсуждение проекта все продолжалось. Наконец, чувствуя, что и он сам, и мастера устали, Мишка предложил продолжить в следующий раз, и артельщики, позевывая, тронулись на выход.
Сучок, пропустив Нила и Гвоздя, прикрыл за ними дверь и, испытующе глядя на Мишку спросил:
— Тебе сколько лет, Лис?
— Четырнадцать.
— Врешь!
— Другого ответа не будет, старшина. Ступай.
— Ну как знаешь. — Сучок немного потоптался у двери. — Может, оно так и правильно. Будь здрав, Лис.
* * *
Все это произошло в середине мая — почти полтора месяца назад, а сейчас Сучок сидел возле постели Мишки и докладывал об окончании строительства жилья для «курсантов» воинской школы. Казарма получилась просторной — в трехэтажном здании, вытянутом вдоль будущей стены восточного равелина, могло разместиться две сотни народу, причем только на двух верхних этажах. Первый этаж заняли два больших зала — трапезная и то, что Мишка про себя называл актовым залом. В этом же здании помещалась кухня.
Позаботились строители и о себе — поставили трехэтажный дом, с мастерской на первом этаже и жильем на двух верхних. На «высотном» строительстве настоял Мишка, мотивируя свое требование экономией внутренних площадей крепости. Сучок же, уже по собственной инициативе, сделал здание «двойного назначения» — после переезда артельщиков в собственные дома в нем предполагалось устроить арсенал с шорной и обувной мастерскими.
Несмотря на успешное завершение «первой очереди» строительства, особой радости по этому поводу Сучок не демонстрировал. Мишка уже привык к тому, что плотницкий старшина относится к нему настороженно. Конфликтов у них больше не случалось, если не считать споров по чисто рабочим моментам, отношения были более-менее ровными. Мишка, за счет обширности своих познаний, даже снискал некоторое уважение Сучка, но по-настоящему сблизиться не удалось.
Вот и сейчас плотницкий старшина сидел в «закрытой» позе — ноги скрещены, пальцы рук переплетены, плечи опущены. Это стало уже привычным, но было и еще что-то, кажется, Сучок был чем-то обеспокоен.
— Что-то не так, старшина? — спросил Мишка на всякий случай. — Случилось что?
— Случилось… — Сучок, на протяжении всего разговора избегавший прямо смотреть на Мишку, наконец поднял глаза. — Поп ваш постройку освящать отказывается. Какая-то змея подколодная ему наплела, что мы, бесовским обычаем, перед началом строительства человеческую жертву принесли. Поймали, мол, в лесу чужого человека, зарезали и под здание зарыли, а топоры и другой железный инструмент его кровью покропили. От Церкви отлучить грозится, анафеме предать, а воеводу Корнея просить хочет, чтобы покарал…
— Кто наплел? — быстро спросил Мишка. — Отец Михаил к сплетням слух особо не склоняет. Если поверил, значит, наболтал кто-то, кому он верит.
— Кто-то из твоих, Лис. Чужих у нас не бывает, только моя артель и твои ребята, которых ты в помощь посылал. Мои такую дурь сами про себя болтать не станут…
— Мои — тоже, — прервал Сучка Мишка. — Им там жить.
— Так-то оно так, только наболтал обязательно тот, кто у нас там бывал. Попу окровавленный клок одежды принесли, и вымазан тот клок в глине, что на острове в глубине лежит, сверху-то глину не видно, копать надо.
— Та-ак. — Мишка задумался. Обвинение было серьезным, да еще и подкреплено «вещдоком». — Может, заходил кто-то, а ты внимания не обратил потому, что привычно. Кто еще на стройке бывает, так, что это странным не кажется?
— Внучка Нинеина, ребятишки из Нинеиной веси забегают, но редко, — начал перечислять Сучок. — Еще Листвяна, с двумя девками, еду привозила дней десять назад.
«Листвяна? Не она ли подгадила? Но зачем? Преступлений, как известно, без мотива не бывает. Какой у нее может быть интерес в том, чтобы строительство затормозилось, а то и вообще было заброшено? Если она собирается родить ребенка от главы рода, то ей прямая выгода от того, чтобы род становился все сильнее. Ни хрена не понимаю!»
— Десять дней назад, говоришь? А когда отец Михаил тебя человеческой жертвой попрекнул?
— Гм… — Сучок на некоторое время задумался. — Пожалуй дня через два после того. На Листвяну думаешь, Лис?
— Погоди, старшина, рано на кого-то думать. Ты этот клок одежды видел, отец Михаил тебе его показывал?
— Да, показал. Все верно: кровь, глина. Я уж и перед святыми иконами клялся, и крест целовал…
— Не поверил?
— Не то чтобы не поверил… Сомневается. Может, говорит, кто-то из артельных втайне от меня. Как будто что-то там можно втайне от меня сделать! А ты почему спрашиваешь, Лис?
— Да так, ничего. Я просто понять пытаюсь: как это все произойти могло. Припомни-ка, когда Листвяна приезжала, там у вас какая-нибудь яма была вырыта, чтобы эта глина снаружи была?
— Не было никакой ямы. Да и не переправлялась она на тот берег. Твои парни все из телеги в лодку перегрузили и за несколько ходок перевезли. Листвяна на острове вообще не была.
«Значит, не она. Но по срокам-то совпадает! Преподобный Майкл наехал на Сучка через два дня после ее визита. Мог ей тряпку кто-то из ребят передать?»
— Чей десяток в тот день у тебя работал?
— Кажись… — Сучок почесал в затылке. — Кажись, Первака.
— Кажись или точно? — настойчиво переспросил Мишка.
— Точно! Листвяна еще ему и Вторуше гостинцы какие-то привезла.
— Но ям никаких не было? И все время, пока десяток Первака у вас работал, не было?
— Не было.
«Не складывается. Не мог же Первак или Вторуша специально яму выкопать, чтобы тряпку глиной измазать? Ерунда, решение должно быть более простым. Блин, только детектива мне еще и не хватало, мало других приключений. Что-то крутится в голове, есть какая-то неувязка…»
— Слушай, старшина. А что ж ты мне сразу-то не сказал, а только сейчас?
— Так я сначала своих порасспросить хотел. Мало ли: кто-то поранился, кто-то одежду порвал… Ни у кого — ничего, а на следующий день у вас тут междоусобица случилась. Не до того стало. И поп ваш другими делами отвлекся. Но ведь вспомнит же, так не оставит!
— Не оставит. Тут ты, старшина, прав. А ну-ка как на духу: напраслину на вас возвели или что-то все же было?
— Ты что?! — вскинулся Сучок. — Да что ж такое-то? Как где крепость ставить надумают, сразу же одни и те же разговоры начинаются! Или первого прохожего зарезать надобно, или бабу в стену замуровать. Да не просто бабу, а молодую, красивую, и чтоб непременно женой главного строителя была! И было-то всего один раз, когда в Новгороде Великом кремль строили, да и то — вранье!
— Так было или вранье?
— Вроде бы было… может быть. — Сучок, похоже, сам не был уверен в достоверности истории. — Рассказывают, что ждали, когда первая женщина в ворота войдет, а жена зодчего как раз ему обед принесла. Ну ее и… того. А он после этого с башни вниз головой кинулся. Любил жену очень. Да если б это правдой было, кто бы за строителей замуж выходил?
— Ну ты-то как раз не женат, — подколол Мишка, — а если надумаешь Алену в стену замуровать, так она тебе всю крепость по бревнышку разнесет.
— Тьфу! Все тебе шуточки, Лис!
— Да брось ты, старшина. Не плакать же, в самом деле? Вон у меня полморды сожжено, даже не знаю, буду ли левым глазом видеть, но не скулю же!
— Дикие вы какие-то, — мрачно отозвался Сучок. — Даже дети насмерть бьются.
— Делай, что должен, и будет то, что будет.
— Будет… — Сучок поморщился, как от зубной боли. — У тебя, говорят, троих убили, для них уже ничего не будет.
— У меня — одного, — поправил Мишка. — Еще двух девчонок бунтовщики зарубили.
— Девчонок? Ну вы звери.
— А лучше б было, если бы нас сонных вырезали? Ты хоть знаешь, старшина, что здесь было?
— И знать не хочу! Лучше, не лучше… Лучше, когда вообще никого не убивают! Лучше бы ты, Лис… — Сучок вдруг замолк на полуслове. — Слушай! А даже если бы и была яма, то все равно не получается!
— Это как? — не понял Мишка. — Что не получается?
— А нету там, где мы сейчас строим, такой глины! Шкрябка объяснял, что раньше, когда-то давно, там высокий холм был, потом он осел, а река вокруг него другой глины и песка намыла. Поэтому эта глина только наверху, в середине острова, есть, а мы-то строим с краю!
— Погоди, погоди. Выходит, что, даже если бы вы действительно человека там зарыли, его одежда все равно не могла бы в той глине запачкаться?
— Ну да!
— Что ж, тот, кто на вас напраслину возвел, специально на середину острова бегал, чтобы тряпку вымазать?
— Не-а! Для этого место надо знать. Мы смотрели, на том месте еще недавно, несколько лет назад, глину брали. Она для обжига хороша — посуду делать, другие вещи.
«Так. Кто мог знать, что на этом месте глина иная, чем в округе? Нинея. Сакраментальный вопрос при любом расследовании: кому выгодно? Опять Нинее! Мы от плохого места для строительства отказались, нашли другое. Она нас и подставила. Красава-то на стройке крутится. Но как Нинея отцу Михаилу тряпку передала? Очень просто — через старостиху Беляну, для того сама в Ратное и притащилась. Ну бабка!»
— Вспомнил! — возопил вдруг Сучок. — Вспомнил! Мы же кучу этой глины к себе притащили, хотели попробовать кирпичи из нее делать! Любой к этой куче подойти мог, даже и не зная, что ее в этом месте нет, а надо за ней на середину острова мотаться!
«Пардон, Нинея Всеславна, приношу свои извинения за напрасные подозрения. Все складывается. Первак или Вторуша, проходя мимо кучи глины, мазанули тряпку и отдали Листвяне. Я же говорил, что все должно быть просто!»
— Так, старшина, можешь больше об этом деле не беспокоиться, — уверенно заявил Мишка. — Я сам с отцом Михаилом все обговорю, никаких подозрений на тебе больше не будет.
— Что, так просто?
— Проще некуда. Ну не таскали же вы покойника до середины острова, чтобы в глине вымазать? Да и не знали вы тогда про ту глину, начинали-то вы стройку больше месяца назад.
— Ага. Как положено — в новолуние, а закончили в русалью неделю. Все по обычаю!
Да, обычаи артель соблюдала неукоснительно и строжайшим образом, Мишка однажды сам в этом убедился. Приехав в тот день на стройку «из учебной усадьбы», он стал свидетелем весьма впечатляющего зрелища. Голый по пояс плотник по кличке Куна тащил, надрываясь, к берегу Пивени здоровенное бревно, а остальные артельщики по очереди хлестали его по спине розгами.
По окончании экзекуции, когда бревно было сброшено в реку, Сучок объяснил Мишке смысл произошедшего. Оказывается, Куна проглядел бревно с сучком, выросшим не на поверхности ствола, а изнутри. Такой сучок потом выпадает из бревна, оставляя после себя косую круглую дырку. Это считается очень плохой приметой, способной навлечь на жильцов множество бед.
— Вот-вот, по обычаю, — решил приободрить Мишка плотницкого старшину. — Отец Михаил мужик умный, все поймет. А того, кто на нас напраслину возвел, мы, наверно, никогда не узнаем — тайна исповеди, сам понимаешь.
— Ну и слава богу! — Сучок вздохнул с явным облегчением. — А то, что мы под дом конский череп положили, мед, хлеб, воск… Церковью это не возбраняется. Мы даже череп лошадиный старый взяли, не стали коня губить…
— Ладно, ладно. Закончили с этим, беру все на себя. У тебя еще дела какие-нибудь ко мне есть?
— Есть, Лис. Ха! А ведь и вправду Лис! Как ты это все хитро повернул… А дело такое: помнишь, ты что-то там про лесопилку говорил?
— Говорил, и что?
— Понимаешь… — Сучок снова полез скрести в затылке. — Закуп, конечно, должен на хозяина работать, но никто же не запрещает ему, если может, работать и на себя. Доски — товар дорогой…
— Хочешь долю с продажи?
— Не для себя, для артели. Лис, мы без обмана. Крепость тебе выстроим — залюбуешься! Все, что еще скажешь, сделаем, но ты пойми: людям надежда нужна, верить надо, что из кабалы вырвемся!
— Водяные колеса поставишь?
— Не сомневайся!
— Лес нужен будет выдержанный, из сырого доски дрянные получатся.
— Лес заготовим, под навесами выдержим, все как надо будет.
— Быстро не получится, — продолжил охлаждать пыл Сучка Мишка. — Пока заготовите лес, пока он под навесом вылежится, пока пилы откуете, лесопилку поставите… Может, что-то с первого раза не выйдет, переделывать придется. А там — зима, водяное колесо встанет.
— Ну и ладно! Мы же крепость не завтра закончим. До весны лес под навесом дойдет, весной пилить и начнем.
— А продавать где? В Ратном покупателей на доски много не найдется.
— Э! Был бы товар, а покупателя найдем. Слушай, Лис, а до больших городов здесь далеко? Я, когда сюда плыли, как-то не приглядывался, настроение не то было. Меня выпусти сейчас, так я и дороги домой не найду, больно уж далеко нас Никифор завез.
— А где дом-то твой, старшина?
— В Новгороде-Северском… — Сучок запнулся и тяжело вздохнул. — Нету дома. И у меня нету, и у артельщиков — все за долги продали. И нас тоже продали…
— Как же вы так? Это ж какой долг должен быть, чтобы вся артель в кабалу попала?
— А! — Сучок безнадежно махнул рукой. — Чего уж теперь? Человека мы убили, не простого человека, а княжьего. И не просто княжьего, а ближника.
«Да! Это вы попали, ребята. По Русской Правде Ярослава Мудрого, за убийство княжьего человека штрафы назначаются немилосердные. Где-то я читал, кажется у профессора Рыбакова, что доходило до нескольких килограммов серебра, даже до десятков килограммов. И особенно не разбирались — если не находили убийцу, штраф брали с того, на чьей земле обнаруживался труп».
— Ты только не подумай, что мы жертвоприношение перед строительством устроили! — неправильно понял Мишкино молчание Сучок. — Случайно все вышло. У боярина Козлича — ближника князя Олега Святославича — кто-то из родни помер. Он по такому делу церковь-обыденку заказал. Ну такую, что за один день строится. Мы взялись, а он нет чтобы подождать до вечера, все крутился под ногами, во все нос совал, так извел, что хоть работу бросай. Терпели-терпели, а потом взяли да и подпортили немного подмостья, думали, что свалится, ушибется да и отстанет от нас.
Сучок замолк и принялся одергивать и оправлять на себе рубаху.
— А Козлич не просто ушибся, — подсказал Мишка, — а насмерть.
— Угу. Шею свернул.
— И какая же вира вышла?
— За боярина — пятьдесят гривен, за то, что церковь в срок недостроили, — еще пять, за то, что убийство в Божьем храме, хоть и недостроенном, учинили, — еще десять. Двенадцать гривен мы сообща собрали. У баб своих серьги, колты, ожерелья… даже кольца обручальные позабирали. Дома и все хозяйство, по приговору, за бесценок ушло — меньше четверти долга. Остальное Никифоров приказчик уплатил. Сам в долги залез, но больно уж выгодно ему показалось — мы же лучшей артелью были. Не только в Новгороде-Северском, нас и в Чернигов звали, и в другие места.
— Понятно. А лихву какую Никифор положил?
— Вроде и по-божески — десятину в год, да только десятина от такого долга… — Сучок опять вздохнул и махнул рукой. — На нее одну целый год и горбатиться, если еще придумаешь как.
— М-да. Крепко вас.
«Правильно я тебя понял, Сучок, — горазд ты на опасное озорство. Рано или поздно такие, как ты, обязательно нарываются на серьезные неприятности. Ладно бы сам, а ты еще и людей своих подставил, и семьи их. Нет, не случайно у тебя это все вышло. Не в тот раз, так в другой бы влипли. Нету у тебя в зазоре между желанием и действием мысли. Захотелось — сделал, а подумать, перед тем как делать…»
— Какую долю в продаже досок хочешь, старшина?
— Половину! — выпалил Сучок и настороженно уставился на Мишку. — Вся работа наша, твоя только задумка.
— Да? А то, что на моей земле лесопилка стоять будет? А то, что мой лес вы на доски пилить будете? А то, что в ущерб моей работе прибыток себе зарабатывать станете?
В принципе Мишка был не против предложения плотницкого старшины, но не поторговаться — потерять лицо, уважать не станут. Аргументы оказались весомыми — Сучок поколебался и осторожно спросил:
— Какую ж ты долю себе хочешь?
— Не дергайся, старшина! Я же понимаю: половину ты запросил для того, чтобы выторговать четверть. Что, не так?
— Не так! Половина — цена справедливая!
— Справедливая? А давай-ка подсчитаем! Сколько тебе останется с цены досок, если лес ты у меня будешь покупать, за пользование лесопилкой платить, за задержку строительства тоже платить? Да еще не забудь, что доски до покупателей довезти надо — перевоз ведь бесплатным не бывает. Погрузить — людей опять от строительства отвлечешь. Сколько-то народу с досками отправить придется, пока довезут, пока расторгуются, пока вернутся… Опять люди от работы отвлечены. Ну много тебе останется?
Сучок совсем сник. Снова сцепил пальцы рук, опустил голову и пробормотал:
— Лис он и есть Лис. Так обведет, что еще и должен останешься.
— Я же сказал: «Не дергайся, старшина». Признавайся: рассчитывал на четверть?
— Чтоб тебя леший… Рассчитывал.
— А я рассчитывал дать тебе тридцать пять досок из каждой сотни. Не кочевряжился бы — так бы и урядились. А теперь даю тридцать. Согласен?
— Много тебе навару с пяти досок!
— Не в наваре дело, старшина. Я тебе возможность на волю выкупиться даю, а ты гонор мне показывать принялся. За то и вира с тебя. Грамоту писать будем или на слове согласимся?
— На слове? С Лисом? — начал было Сучок, но, вспомнив о гоноре, тут же поправился: — Согласен. Верю на слово.
— Тогда еще одно условие.
— Что еще? — опять насторожился плотницкий старшина.
— Не бойся, условие простое. О нашем договоре не болтать. Своим скажи, чтобы охотнее работалось, но больше никому.
— Это можно. Не беспокойся, Лис, не разболтаем.
— Теперь еще одно дело. Подбери несколько вязов обхвата в полтора, отложи отдельно, пусть выдерживаются, я потом скажу, что с ними делать…
Дверь распахнулась, и в горницу вошла Листвяна в сопровождении кухонной девки, несущей поднос с едой. Ключница строго глянула на Сучка и объявила:
— Михайле Фролычу поесть надо, скоро лекарка придет перевязку делать!
Сучок послушно поднялся с лавки, но Листвяна остановила его:
— Погоди, старшина, дело к тебе есть. — Ключница жестом велела холопке поставить поднос на лавку и обратилась к Мишке: — Михайла Фролыч, надо бы плотников на новые огороды послать — ограду поправить, да и избушку хоть небольшую поставить, девки в шалашах намучились. А так и снасть огородную будет где хранить, и от непогоды укрыться, и переночевать, если потребуется. Если не хочешь много народу от крепостного строения отрывать, так можно всего двоих-троих плотников, а в помощь им десяток ребят из воинской школы. Хоть бы и десяток моего Первака.
Сучок вопросительно глянул на Мишку, тот согласно кивнул:
— Хорошо. Только, старшина, ты взял бы, да сам съездил или Гвоздя послал. Надо опытным глазом посмотреть, по-моему, место для деревеньки подходящее.
— Добро, сделаем, — согласился Сучок. — Гвоздя пошлю, он хорошо места для жилья выбирать умеет.
— Так я сейчас пошлю кого-нибудь из ребят в воинскую школу и в крепость? — спросила Листвяна. — Чтобы уже сегодня Первак свой десяток на огороды привел.
— Посылай.
«Чего ей приспичило-то так срочно? Если десяток Первака и доберется, то уже в конце дня. Или хочет, чтобы прямо с утра за работу взялись? Ладно, ей видней».
— Михайла Фролыч, тебя покормить или сам попробуешь?
— Сам, только под спину мне чего-нибудь подложи, чтобы сидеть можно было.
Мишка переждал приступ головокружения, более слабый, чем вчера, и принялся запихивать в себя еду — аппетита не было совершенно никакого, хотя и не тошнило. Листвяна, заметив, что Мишка глотает с усилием, тут же заботливо подала кружку с квасом.
— Запей, Михайла Фролыч.
Дело пошло легче, а Листвяна сидела и ворковала:
— Хорошо молодым быть — любые болячки быстро проходят и силы быстро восстанавливаются. — Мишка решил, что речь идет о нем, но оказалось, что Листвяна имеет в виду Юльку. — Молодая лекарка аж три ночи возле тебя просидела, вся серая с лица сделалась. А выспалась — и опять как яблочко наливное.
«Чего ей надо-то? Вежливая, ласковая, заботливая. Меня по отчеству величает, Юльку нахваливает… Точно: нагадила чем-то! Или собирается? То, что номер с кровавой тряпкой не прошел, она еще не знает, но, может быть, еще что-то в том же духе задумала? Зачем ей это? Мотив надо понять, но пока не выходит. Срыв строительства ей никакой выгоды принести не может, для чего же она эту подлянку подстроила? Не понимаю, а надо! Надо разобраться в ее мотивации, тогда можно будет предвидеть следующие ходы. Блин, и деду-то ничего не скажешь. Даже если найду неопровержимые доказательства ее паскудства и даже если он их примет… Все равно Листвяна — его «лебединая песня», он мне этого не простит. Да и жалко старого, едрена-матрена. Что ж придумать-то? Мотив! Пока не пойму, ничего делать нельзя!»
Мишка продолжал машинально жевать, не прислушиваясь к воркотне Листвяны, но вдруг сознание зацепили какие-то слова…
— Так Юлька уже пришла?
— Да, у Анны Павловны сидит, — подтвердила Листвяна. — Ждет, пока ты поешь.
— Зови. — Мишка протянул ключнице миску и ложку. — Все, наелся, больше не хочу.
— Да ты и половины не съел, Михайла! Анна Павловна сердиться будет. Съешь еще хоть немного.
— Не хочу, тошнит меня. Зови лекарку!
— Ну как знаешь… А еду я оставлю, может, лекарка тебя уломает еще поесть.
— Уломает, уломает… Юлька на что хочешь уломает, зови!
Назад: Часть первая
Дальше: Глава 2