Утром начался снег. Первый снег в этом году. Густые серые хлопья повалились с неба, словно кто-то прорезал дыру в мешке с годовым запасом. Небо потемнело. Мир стал похож на мышеловку, такой же серый и грустный. Асфальт дорог, крыши домов, парковочные площадки покрылись большими лужами. Снег падал, кружился в полете, выстраивая балет падения, и, опускаясь на поверхность, тут же таял, расплываясь в лужи и лужицы. К вечеру эти лужи схватит морозец и они превратятся в стекло. Но это будет вечером.

Яровцев торопился. К десяти утра требовалось его присутствие в особняке Папы. Сегодня должно было состояться официальное вступление Семена Костарева в должность главы фирмы и управляющего делами семьи Папы. Жена шефа и его сын передали все права и полномочия, которыми владели, в руки Костарева. Ярослав не был этому рад. Он опасался такого поворота событий. Их было трое. Три друга, составлявшие костяк людей Папы. Семен Костарев, Ярослав Яровцев и Сергей Зубарев. Приход к власти одного из троицы автоматически означал возвеличивание всех троих, но Ярослав предпочитал, чтобы на месте управляющего оказался кто угодно, только не Костарев. Семен человек властный, завистливый и черный. Он не потерпит рядом с собой конкурентов, которые номинально будут обладать тем же набором полномочий, что и он, с которыми ему придется согласовывать каждый шаг, поскольку в империи, построенной покойным шефом, они окажутся равными по значению фигурами и, стало быть, соперниками. Как надо поступать с конкурентами, Яровцев знал, а как поступит Семен — предполагал. У него в памяти намертво отложилась проведенная Костаревым операция по устранению Столярова, бухгалтера и самого Боголюбова. Чисто, гладко, без сучка без задоринки! Такой операцией мог бы похвастаться любой хирург. Ярослав не сомневался, что следующие шаги Семена будут направлены на устранение Зубарева и его, может быть, не в физическом смысле, но в деловом уж точно.

Ярослав намеревался поговорить об этом с Сергеем, но времени для разговора пока не выкроил. В последние дни он мало появлялся в особняке, всё больше времени проводя в городе. Дела фирмы, которые пришлось улаживать Ярославу, и попытки добиться аудиенции у отца Станислава, бывшего киллера по прозвищу Жнец, не оставили ему возможности посещать особняк. Все события, которые происходили в бывшей резиденции Папы, доходили до него через Ивана Пруткова, старшего охраны внутреннего периметра. Он был глазами и ушами Яровцева в доме. И те сведения, которые передавал ему Прутков, оптимизма не внушали. В доме началось повальное увольнение старой гвардии. На место старожилов приходили молодые, необстрелянные, но преданные Костареву люди. Такой расклад Ярославу не нравился. Он понимал, что происходит смена власти. Старые, верные покойному шефу люди больше не были нужны фирме.

Им не было места в новом мироустройстве. Новые же, никогда Папу не видевшие и в лучшем случае знавшие о нем понаслышке, оказывались преданными Костареву и ради него были готовы на всё.

Ярослав понимал, что бороться с этим уже поздно. И с корабля есть только один выход: бегство через трюм, пока борт не черпнул воды. Костарев не оставит им другого выхода. Он будет несогласен даже на то, чтобы они просто исполняли свои обязанности. Зачем нужен начальник охраны, если каждый его приказ будет обсуждаться у Костарева? Ему и Зубареву больше не было места в доме. Пора приступать к поискам новой работы. Без куска хлеба, бочонка пива и ломтя мяса Ярослав, конечно, не останется. Пока он работал на Папу, времени даром не терял: вкладывал все свободные деньги в акции. Теперь Яровцеву принадлежала половина компании «Лунные челноки», занимавшаяся грузовыми и пассажирскими перевозками с Земли на Луну. Прибыль от фирмы оказывалась немаленькой, но Яровцев не видел этих денег. Он их все без остатка вкладывал в развитие дела. Об этом бизнесе Костареву не было известно, иначе он постарался бы тут же наложить на акции лапу. Так что в работе как таковой Ярослав не нуждался, да и Зубареву место имелось в наличии — в «Лунные челноки» требовался начальник службы внутренней безопасности.

Пока Ярослав добежал от лифта до флаера, он промок насквозь. Волосы обвисли мышиными хвостиками, а костюм набух влагой и ощутимо потяжелел. Забравшись в машину, Ярослав включил радио, запустил двигатель и поднял флаер в воздух. По радио сообщали о нелетной погоде, озвучивали просьбу властей пользоваться наземными видами транспорта для собственной безопасности, а также передавали штормовое предупреждение. Ярослав переключился на музыкальный канал, настроился на рет-роволну. Салон утонул в джазе.

Управлять флаером в такую погоду было тяжело, а переключиться на автоматическое управление невозможно. Автоматика не предназначалась для управления бортом в экстремальных условиях, а поскольку корабль был японской сборки, то и снегопад вполне мог оказаться этим условием. Но вскоре Ярослав втянулся в ритм движения и стал выполнять все манипуляции автоматически, разгрузив оперативную память своего мозга для насущных вопросов.

Самым главным из занимавших Яровцева являлся вопрос: «Что же, блин, происходит в этом едреном мире?!» Мир изменился, многие события, которые имели место быть, оказались миражом, о котором никто не помнил. Только память Ярослава и, как выяснилось, отца Станислава оказалась неизмененной, но понять, что это могло означать, Ярослав не мог. Он силился объять разумом и принять изменения, чтобы увидеть закономерность, но ничего не получалось. То, что в произошедшем были и закономерность, и причина, Яровцев понимал, но уловить и разгадать их он не мог. Ему удалось достучаться до отца Станислава и выяснить, что память бывшего киллера оказалась раздвоенной. Он помнил о том, что он священник, помнил весь свой профессиональный и идейный путь. В то же самое время он помнил все свои операции, во время которых он носил имя Жнеца. И это оказывало на него гнетущее впечатление. В то время когда Ярославу удалось добиться аудиенции у святого отца, тот был близок к отчаянию. Он, так же как и Ярослав, хотел увидеть правду и понять, что произошло. Это стремление объединяло их.

Дом Папы встретил Ярослава яркими огнями и позывными, пробившимися сквозь громкую музыку. Яровцев послал запрос на посадку, ответил на позывной «свой-чужой» и получил разрешение на приземление.

Он плавно опустил корабль на посадочный пятачок, помеченный буквой «Р» в синем круге и, включив режим колесного движения, откатился на свободное место. Посадочная площадка оказалась забита флаерами, словно половина города слетелась на провозглашение нового императора. Окинув скопище кораблей скептическим взглядом, Ярослав заглушил двигатель, включил запароленный блокиратор и выбрался из салона.

Его встречал Сергей Зубарев. Выглядел приятель встревоженным: взлохмаченные волосы, утомленный взгляд, круги под глазами и явственный запах спиртного.

— У нас ЧП! — тут же сообщил Зубарев.

— Что произошло? — спросил Ярослав.

Сергей водрузил на голову Яровцеву магнитный зонтик — черную шапочку, похожую на ермолку, — и активизировал его. Над головой образовалось силовое поле, не пропускающее снежинки.

— Ванька Прутков повесился.

Ярослав споткнулся на ровном месте и остановился. Он обернулся к Зубареву и, стиснув зубы, попросил:

— Повтори!

— Прутков повесился.

Ярослав схватил друга за грудки и встряхнул, словно пытаясь выбить правду.

— Как это возможно?! Чтобы боевой офицер повесился?! Что ты плетешь!

— Ярик, я ничего не могу с этим поделать, — потерянно пробормотал Сергей. — Он правда повесился.

— Как это произошло? Когда обнаружили тело?

— Сегодня, в шесть утра. Он находился в своей комнате. Должен был заступить на дежурство, но не появился. Сначала внимания этому факту не придали. Мало ли что? Человеку плохо… А потом, спустя час, я пошел к нему. Дверь была открыта. Заглянул, а он болтается с языком на плече. На ремне своем повесился, бедолага! Но я не понимаю: зачем?

— Я разговаривал с ним около полуночи, — глухо проговорил Яровцев. — Он был в прекрасном расположении духа. Не то варево, что пьют самоубийцы! Не мог он в петлю податься! — Ярослав жестко посмотрел в глаза Сергея.

— Ты считаешь… — произнес тихо Зубарев.

— Его повесили! — подтвердил догадку друга Яровцев.

— Но кому это выгодно?

— Кому-кому… Нашему новоявленному императору!

— Ты считаешь, что это Семен его в петлю определил?

— Больше некому! Ванька со мной работал. Пока меня не было, обо всём докладывал, что здесь творится. Вот и прибрали к рукам шпиона.

— Я не понимаю. Зачем это Костареву? — недоумевал Зубарев.

— Старой дружбе конец! — жестко сказал Яровцев. — Наступило время новых отношений. У императора не может быть друзей. Только враги и заговорщики. Семен теперь за власть зубами грызть будет.

— Но мы же всегда вместе были, — продолжал цепляться за прошлое Зубарев.

— Всё! — Ярослав встряхнул Сергея. — Дружбы больше нет! Отсюда нужно уходить, пока нас, как Пруткова, в петлю не определили!

— Ах вот вы где! О чем секретничаете? — раздался громкий шутливый голос.

Яровцев вздрогнул и выпустил Зубарева.

Из лифта показался Семен Костарев в сопровождении незнакомого Ярославу амбала, хранящего туповато-отчужденное выражение на лице. «Телохранитель, — догадался Яровцев. — Теперь Костарев окружен ими, точно рыба водой. К нему просто так не пробьешься».

— Я слышал, как ты прилетел, — кивнул Семен Ярославу, — жду, жду, а всё никого нет. Ну, думаю, что-то произошло. Надо пойти самому разобраться. Что, свежим воздухом наслаждаетесь? Да, зима уже показала свои зубки. Первый снег как-никак!

Произнося всю эту чушь, Костарев одновременно настороженно всматривался в лица Зубарева и Яровцева, пытаясь определить, о чем они разговаривали за минуту до его появления. Но оба выглядели совершенно невозмутимыми. Каменные, отстраненные, словно разведчики, засланные с тщательно проработанной легендой в стан врага.

— Сергей сообщил мне о смерти Пруткова, — спокойно сказал Яровцев, наблюдая за реакцией Костарева.

Семен напрягся, но вида не подал, что его это как-то касается.

— Да уж, большая потеря. Ничего не скажешь, — произнес тихо Костарев. — И как не вовремя! Почему же Ваня в петлю полез, а? Непонятно. Кажется, он даже не оставил записки? Я уже распорядился. Семья Пруткова получит содержание и компенсацию. У него престарелая мать и сестра. Платить будем обеим.

Яровцев натянуто улыбнулся:

— Ты всё правильно сделал, Семен. Так и надо.

— Пойдемте, все гости уже собрались. Только вас и ждут. Еще столько всего обсудить и сделать надо. Время не терпит! — радушно распахнул объятия Костарев.