52
Когда друзья оказались во дворе, Сергей первым делом запустил земляным комом в кота Артура, который имел неосторожность сидеть на крышке мусорного контейнера.
— Ты чего это? — удивился Окуркин. — Все не можешь ему Маруську простить?
— При чем здесь Маруська? Плевал я на неё, понял? Мне человек деньги заплатил, чтобы я этому гаду усатому жизнь испортил, вот я и выполняю этот… контракт.
Неожиданно из-под сгнившего «москвича» выбралась та самая Маруська. Гордо подняв голову, она направилась к подъезду.
Тютюнин и Окуркин замерли. Они не проронили ни слова, пока Маруська не скрылась из виду, и только после этого Леха сказал:
— А ведь это, Серёг… чего-то в ней есть, а? Жаль, что ты её тогда не догнал — когда за Афоню выступал.
— Да ты чего, Окуркин, с дуба рухнул?! — возмутился Сергей. — У меня, между прочим, жена Люба есть. Если сам извращенец, то меня в это дело не втягивай…
— Да ладно тебе. Ты же кот был, так ведь?
— Хватит об этом. — Сергей посмотрел по сторонам и, встретив насторожённые взгляды прогуливавшихся во дворе соседей, понизил голос:
— Кстати о котах. Если Артура подальше вывезти, нам за это двести долларов дадут. А то, может, и больше.
— Не, я кошек люблю. У меня рука не поднимется.
— Кто говорит, что мы его того? — Тютюнин снова нервно огляделся. — Пошли отсюда, а то все смотрят.
Напустив на лица праздное выражение, Сергей и Леха вышли со двора и отправились в сторону небольшого пустыря, на котором уже несколько лет не могли начать строительство. Отцы города выбирали, что нужнее: пятизвездочная баня или ледовый дворец.
За время, пока они решали, рядом с площадкой опустели несколько пятиэтажек, которые собирались снести, как только начнётся строительство.
— Я чего про кота говорю, — продолжил Сергей, когда вокруг не оказалось никого, кроме комаров. — Нужно просто вывезти его в деревню и пусть там мышей ловит.
— Ты не знаешь кошек, — возразил Окуркин. — Они могут за тыщу вёрст протопать и домой вернуться.
— Тогда обратимся к Сайду. У него всяких друзей хватает.
— Хорошо, — согласился Леха. — Обратимся к Сайду… Кстати, ты чего жену не воспитываешь?
— Ты свою много навоспитывал…
— Я не об этом. Если уж заслужил, пусть жена наказывает — тут я не против. Но чтобы она по пустякам не переживала, ты, Серёг, должен тренировать особый взгляд.
— Какой особый взгляд?
— Ну… — Окуркин внезапно остановился и посмотрел назад.
— Ты чего?
— Да показалось, что кто-то крадётся за нами. Место здесь глухое.
— Зато освещённое. Когда темно, здесь все фонари горят.
Ещё раз осмотревшись, друзья не заметили ничего опасного и двинулись дальше.
— Так вот, — продолжил Окуркин. — Нужно вырабатывать взгляд такой, чтобы раз-а-аз! — Леха выпучил глаза и затряс от напряжения подбородком. Потом резко выдохнул и посмотрел на друга.
— Ну как, почувствовал?
— Не знаю, — пожал плечами Тютюнин.
— На мужиков вообще слабо действует, но вот на баб… Моя Ленка как заволнуется, я сейчас же взгляд применяю — и она спокойная, как Сбербанк, становится.
— Эй! — Сергей показал пальцем куда-то назад. — И правда, я тоже кого-то видел. Чего-то прямо метнулось за куст.
— Может, собака? — предположил Леха. — Если бешеная, это уже не шутки. И главное, тихо крадётся, сволочь… Ну-ка давай щебеночки наберём.
Друзья поспешно вооружились тяжёлыми камнями и стали ждать. Однако «бешеная собака» затаилась и не проявляла себя.
— Давай по квадратам ударим, — предложил Тютюнин. — Сначала по кусту полыни — по два снаряда, а потом по сирени — беглым весь боезапас.
— Я готов. Командуй.
— Огонь! — крикнул Серёга, и здоровенные куски щебня врезались в высокую полынь.
— Теперь беглым! — напомнил он, и камни полетели в сирень.
— Есть! — заорал Леха, когда «бешеная собака» взвизгнула от попадания. — Добавь, Серёга! Уйдёт!
Они добавили. Тварь, настигнутая вторым попаданием, заорала благим матом и ломанулась прочь, подминая кусты.
— Не, ну ты видал? — спросил поражённый Окуркин. — Дог, наверно.
— Не меньше, — согласился Тютюнин. — Мог бы сожрать нас заживо.
— Запросто.
— Ладно. Ты проволоку медную захватил?
— Захватил и уже согнул, — ответил Леха и достал из кармана заготовленную деталь. — Осталось только кленовую рукоятку сделать. На, держи, — с этими словами Окуркин подал Тютюнину раскладной ножик. — У тебя рука лёгкая.
Кленов вдоль тропинки росло много, и Сергей взялся за работу. Леха скучал и, поскольку давно бросил курить, просто так плевал в пыль.
— А ты знаешь, я решил пока не выливать эту… Ну ты понял…
— Угу, — отозвался Тютюнин.
— Нет, ты не думай, меня уже никто не уговорит эту дрянь пить — я в последний раз уже не верил, что домой вернусь, но ты же знаешь, как трудно достать чистый спирт, Серёг. Вот я и подумал, оставлю-ка я эту бутыль детали от «запорожца» мыть.
— Он у тебя что — самолёт?
— Не, ну если ты против, я прям сейчас пойду и вылью на землю. А чего? Мне ведь травиться неохота. А же сказал, что больше не буду пить, и точка.
Увлечённый работой, Серёга ничего не ответил. Рукоятка получалась белой и красивой. Ещё в детстве вырезанные Серёгой Тютюниным рогатки считались лучшими у пацанов всех близлежащих дворов.
— А ты знаешь, что Палыч наш домой к себе так и не вернулся, — как бы между прочим заметил Тютюнин.
— Откуда такая информация?
— Тёща рассказала. Говорит, он на Речном вокзале за килограмм тухлой колбасы в верблюжий хрен превращается.
— А откуда она знает, как выглядит верблюжий хрен? — тут же поинтересовался Окуркин.
— Это же Олимпиада Петровна, Леха. Оно не поленилась в зоопарк съездить, чтобы сравнить. Свериться с эталоном, так сказать.
— Вот это да! — Окуркин покачал головой. — Основательная женщина.
— Это точно, — со вздохом произнёс Тютюнин. — Ну чего, нормально получилось? — Он продемонстрировал деревяшку.
— Отлично получилось, Серёг! Правильно говорят — мастерство не пропьёшь!
Он подал другу согнутую проволоку, и тот установил её на место. С виду «лобзик» получился похожим на те, из которых Серёга и Леха стреляли в муслов, однако не очень-то верилось, что здесь, на родном пустыре такая чепуха может на что-то сгодиться. Как-никак это был реальный мир, где жили вполне привычные жены, кошки, товарищи по работе и участковые милиционеры.
Тем не менее пустяковый с виду предмет в руке Тютюнина обрёл какую-то силу и значимость. Этот сучок с проволочкой как будто даже потяжелел и потянул Серегину руку к земле.
В какой-то момент Тютюнину захотелось зашвырнуть «параболоид» подальше, но он этого не сделал.
