38
Мягкая и почти не обжигающая жидкость легко скатилась в желудок, вызвав приятное, разливающееся по телу тепло.
— Ну как? — сияя физиономией, спросил Леха.
— Слов нету. Нектар.
— Фруктовый продукт, Серёга, это тебе не опилочный суррогат. В нем все витамины.
Термин «фруктовый продукт» являлся личным изобретением Окуркина, и под ним Леха понимал самогон из сладкой яблочной бражки. Он был уверен, что полученный таким образом спирт насыщен всеми необходимыми организму элементами и его нужно употреблять всем — чуть ли не детям.
— Ну что, ещё по одной? — спросил Тютюнин, которому «фруктовый продукт» пришёлся по вкусу.
— Не, не будем испытывать судьбу, — неожиданно отказался Окуркин. — Я сейчас приду домой и нажрусь укропу. Моя Ленка его не переносит и даже нюхать не будет, — продолжал он, наводя в гараже порядок.
— А я сразу спять лягу. Меня жена не тронет, если я шататься не буду.
— Вот и хорошо. Они погасили в гараже свет, закрыли ворота. Вдали, за чёрными высотными домами догорал закат. В воздухе сквозила лёгкая свежесть, намекая на приближение ночи.
— Серёга, а вот ты об Гондурасе думаешь иногда или об каком нибудь Мапуту?
— Не-а, — ответил Тютюнин и удивлённо посмотрел на друга.
— Вот. А надо бы. Сергей не нашёлся что сказать. Они побрели через пустырь, интуитивно выбирая направление, к родным панельным многоэтажкам.
— Чего-то холодновато к ночи становится. А ведь только середина лета, — заметил Тютюнин, обхватывая плечи руками.
— Это от загрязнения морей и океанов, — пояснил Леха. — Вода испаряется не в ту сторону, вот и случается катаклизм природы. Зимой, в феврале, загорать можно было, а вот теперь за февраль тёплый расплачиваемся.
— Вон и свет отключили.
— А и точно! — Леха даже головой потряс. Дома провалились в темноту, словно их и не было. — Ну ничего — это к лучшему. Жены не так сильно нас проверять будут.
— Ага, — согласился Тютюнин.
Ветер все крепчал, у Серёги уже зуб на зуб не попадал от такого резкого похолодания. Ноги путались в жёсткой траве, и идти становилось все труднее.
— Чего-то мы не туда идём, Леха! Давай сориентируемся! Чего молчишь?
Окуркин не отвечал и не двигался с места, глядя куда-то вперёд, в темноту. Тютюнин проследил его взгляд и увидел каких-то животных. Поначалу он принял их за овец, благо с овчиной встречался ежедневно, однако овцы были слишком крупными.
— Мы что, в зоопарк припёрлись? — произнёс Тютюнин.
— Нет, Серёга, это не зоопарк. Это оно самое…
— Выходит, плохо фильтровали?
— Выходит, — упавшим голосом подтвердил Леха. Он не отрываясь смотрел на животных, который били по мёрзлой земле копытами и пускали из ноздрей пар. — Нужно куда-то идти. Здесь такая холодина, что мы ноги протянем.
— Не надо никуда идти, — ответил ему Сергей. — К нам уже другие идут…
— Кто?!
— А вот сейчас узнаем.
— Хорошо бы китаец, да, Серёг? Мы с ним вроде как знакомы, а то ведь…
Договорить Леха не успел и чуть не подавился холодным ветром, увидев вынырнувшую из мрака рожу серовато-синюшного цвета, место которой было в самых жутких ночных кошмарах.
Неизвестное существо выглядело настолько безобразно, что Леха и Сергей, не в силах сдержать себя, заорали так громко, как, наверное, никто до них не орал.
Неизвестный, в свою очередь, тоже распахнул огромную пасть и закричал с неменьшим азартом. От таких душераздирающих воплей стадо волосатых зверей сорвалось с места и галопом унеслось прочь, а следом за ним, не прекращая орать, умчался и неизвестный урод.
— Ко… Кто это был, Серёга? Кто это был? — заикаясь спросил Леха.
— О… Овцебыки…
— Я не об овцах… Я об этом монстре спрашиваю.
Впереди показались огоньки. Сначала два-три, затем больше. Они стали приближаться, и вместе с ними из темноты зазвучали какие-то колокольчики.
— Сейчас ещё хуже будет, Серёга! Не нужно было нам фильтровать эту гадость! Так надо было пить!
— Ну-да, ну-да! Ой-ей! Ну-да! Ой-как! — раздавались странные гортанные выкрики, становясь громче по мере того, как огни окружали незадачливых путешественников.
Холодный ветер продолжал дуть так же сильно, однако приятели его не замечали.
Вскоре стало понятно, что огни — это большие, работавшие на жиру фонари, надетые на длинные палки. Лиц самих фонарщиков видно не было, однако их лысые сморщенные головы то и дело выхватывались лучами неровного света.
Сергей и Леха стояли с открытыми от ужаса ртами, ожидая страшной развязки.
Фонарщики выстроились полукругом метрах в пяти от них и тоже замерли. Палки с фонарями в их руках подрагивали, а пришедшие следом существа без фонарей взволнованно переговаривались за их спинами.
Наконец один из фонарщиков сделал два неуверенных шага и произнёс:
— О великие бобуны войны, этса! Не убивайте меня сразу, этса, и позвольте говорить!
Сергей и Леха не проронили ни слова. Они бы давно убежали, если бы знали куда. Парламентёр тоже чувствовал себя не лучшим образом. Он шмыгал длинным бородавчатым носом и то и дело откашливался.
— О великие бобуны войны, этса! Не убивайте несчастного Вуби и дозвольте ему говорить, этса…
— Ну… — Серёга набрал в лёгкие воздуху. — Это… типа говори…
— О великие бобуны войны, этса! Ваше великодушие, этса, безгранично! Дозвольте мне говорить!
— Да говори уже! — в истерике заорал Леха, у которого колени просто ходили ходуном, так что можно было подумать, будто он танцует.
Двое фонарщиков, стоявших ближе других, от страха свалились в обморок.
— Вас послал директоратор Фунсен в помощь нашему директоратору Марку Чибису, этса. Поэтому вы не должны убивать нас сразу и поедать наши потроха, поскольку мы, этса, подданные Марка Чибиса, да продлятся годы его радости…
— И нашей радости! — хором произнесли остальные уродцы.
— Прям театр, — обронил Тютюнин. — Может, они не опасны?
— Может, и нет, — отозвался Окуркин. — Только рожи у них, рожи… Мне такие и не снились ни разу. Спроси, чего им надо конкретно.
— Мужик! А чего вам от нас нужно? Чего теперь делать?
От первого же резкого слова Тютюнина цепочка фонарщиков покачнулась, однако на этот раз никто в обморок не упал.
— Мы… этса, пришли показать вам дорогу и… этса, насытить вас, о великие бобуны войны, если вам захочется кого-нибудь съесть!
— А чего это мы вас есть должны? — поинтересовался Окуркин. Он заметил, что их с Серёгой боятся, а потому стал вести себя посмелее.
— Вы должны кого-нибудь съесть, чтобы быть, этса., сытыми, когда мы спустимся, этса, в долину. — Сергей поёжился. Он снова начал ощущать холод.
— Ну что, Лех, пойдём с ними? А то мне куковать тут совсем не хочется.
— Давай пойдём, — согласился Окуркин, притопывая ногами по мёрзлой земле. — Только спросим у них телогреечки. А то плохо без телогреечек.
— Эй, — обратился Тютюнин к парламентёру. — У вас какая-нибудь одежда есть? От ветра есть чем прикрыться?
— А зачем, этса? — Парламентёр пошевелил носом и подтянул нижнюю губу, которая то и дело разворачивалась до самого подбородка.
— Холодно нам! Хо-лод-но!
Чтобы продемонстрировать, до чего им нужна, ну просто необходима тёплая одежда, Серёга несколько раз подпрыгнул и энергично похлопал себя по плечам, которые становились совершенно нечувствительными.
В рядах фонарщиков снова повалилось несколько человек, но их лампы сейчас же были подхвачены другими.
— Если вам холодно, этса, вы можете съесть любого из нас, и тогда вам, этса, станет тепло…
— Ты, овощ! Ты себя в зеркало видел?! — не удержался Окуркин. — Тебя даже крокодил в засуху жрать не будет! Шубу нам дай! Шубу! Защиту от ветра!
— Понял! Вуби все понял, этса! — радостно воскликнул парламентёр и сделал своими большими ушами несколько взмахов, будто собирался взлететь. — Всем делать шубы! Защиту от ветра — сюда!
После этой команды весь собравшийся местный народ бросился срывать сухую траву, а отдельный небольшой отряд, таща какие-то странные приспособления, выдвинулся прямо к гостям.
При свете мерцавших фонарей были развёрнуты деревянные рамы, между которыми уродцы натянули большие шкуры. Поначалу Тютюнин принял эти конструкции за паруса, но оказалось, что это всего лишь забор. Четверо носильщиков подняли на руки это устройство, и ветер заметно стих.
— Хорошо, этса? — заискивающе спросил Вуби.
— Немного получше, — ответил Сергей. Они с Лехой прижались друг к другу, стараясь сохранить тепло, но это не помогало.
— Давай похлопай меня по спине, а потом я тебя! — предложил Окуркин. И они стали отчаянно колотить друг друга, вызывая у перепуганных подданных Марка Чибиса новые обмороки.
К парламентёру, наблюдавшему за странными играми великих бобунов, подошёл один из фонарщиков.
— Что они, этса, делают, старшина Вуби? — опасливо спросил он.
— Не видишь разве, этса? Они тренируются убивать.
— О! — Фонарщик облизнул фиолетовые губы раздвоенным языком и сморщил кожу на лысой голове. — Но до чего же они страшны, этса. Боюсь, я не смогу теперь спать.
— Чего же ты хотел, этса, от бобунов войны? Они обязаны наводить ужас и быть омерзительными. Настолько омерзительными, этса, чтобы наши желудки извергали съеденную накануне пищу.
— Боюсь, этса, что так и будет, — жалобно простонал фонарщик. — Моя жёлчь уже играет и, будь желудок полон, этса…
— Пошёл прочь… — прошипел старшина Вуби, заметив, что грозные гости посмотрели в его сторону.
К счастью, шубы были уже готовы, и запыхавшиеся подданные Марка Чибиса приволокли их к старшине.
Вуби принял их у трясущихся от страха ткачей и на вытянутых руках протянул грозным бобунам.
