14
Наутро Сергей Тютюнин чувствовал себя в общем хорошо, если не считать некоторой слабости и желания чего-нибудь сделать по дому.
Желание это было таким сильным, то Тютюнин починил подтекавший кран и помыл четыре тарелки, чем вызвал у супруги сначала радость, а затем насторожённость.
— Давай сходим на воскресную дневную пьесу, — неожиданно предложил Серёга, сам не зная почему.
— А… — В первое мгновение Люба растерялась, потом спросила:
— А это где?
— Тут недалеко, через четыре остановки народный театр есть. Называется как-то… «Цитрамон» вроде.
— Цитрамон, Серёжа, это таблетки.
— Нет, таблетки — это анальгин. А, вспомнил — «Центурион»! В двенадцать часов там представление начинается.
— Ну давай, — согласилась Люба. — А кто поёт?
— Да никто не поёт. Пьеса там.
— Ну пускай пьеса. Я тогда свой сарафанчик новый надену. Который с петухами. И подкрашусь — мне мама такой обалденный набор косметики достала — закачаешься.
Через какие-нибудь полтора часа Люба была готова. Весь набор дарёной косметики присутствовал на её лице.
— Ну как? — спросила она, выходя на середину комнаты. Сергей не успел ничего сказать, поскольку кот Афоня, не признав хозяйку, сорвался с нагретого кресла и, пробив на окне сетку, спрятался на балконе.
— Ой, Афоша, что это с тобой? — забеспокоилась Люба и хотела проникнуть на балкон, однако перепуганный кот вскочил на перила и был готов прыгнуть вниз, лишь бы не достаться ужасному чудовищу.
— Наверно, ему кошку надо, — по-своему истолковав поведение кота, заметила Люба и, подхватив сумочку, последний раз глянула в зеркало. Её боевая раскраска идеально гармонировала с петухами на сарафанчике, и Люба осталась собой довольна.
Серёга нарядился в бежевые хлопковые штаны и рубашку, которую он не надевал, наверное, года три. А потом ещё побрызгался одеколоном.
На улице стояла отличная погода. Было солнечно, но не очень жарко. Картину портила только пенсионерка Живолупова, которая, прячась за кустом сирени, бросала в соседских собак мелкими камешками.
Бросила она и в Серёгу, однако он сделал вид, что не заметил, и это Гадючиху очень задело.
Проехав в полупустом автобусе, Люба и Сергей успели к двухчасовому представлению. Театр располагался в бывшем доме пионеров. На его афише значилось: «Отелло».
— Это я помню, — оживилась Люба. — Это из мультика Маугли: «Отелло промахнулся! Отелло промахнулся!»
— Ладно, давай скорее, а то ещё билетов не хватит.
Возле кассы к ним подошёл синюшный мужик, который показался Серёге знакомым. На этот раз он выглядел ещё более побитым и один глаз у него был полностью закрыт фиолетовым синяком.
— Не желаете сделать ставочки на исход спектакля? — бодро спросил он.
— А какие же тут могут быть варианты? — удивился Сергей.
— Как это какие? — Маклер усмехнулся. — Ты содержание знаешь?
— Нет, — честно признался Тютюнин.
— Ну вот. Ты ж не можешь сказать, кто кого задушит, Отелло — Дездемону или Дездемона — Отелло. Или, может, Яго их обоих порешит. Так что вариантов много.
— Не, — замотал головой Тютюнин. — Нам этого не надо. Ты вон в прошлый раз все деньги пропил.
— А я больше не буду.
— Сказали же — вали отсюда! — вмешалась Люба.
Спорить с женщиной, тем более такой уверенной, как Люба, букмекер не стал и, тяжело вздохнув, отошёл в сторону.
Тютюнины купили билеты и прошли в зал, в котором уже сидели зрители — человек восемь.
— Чего-то пусто, Серёж, — пожаловалась Люба.
— Зато просторно.
Актёры не стали дожидаться полного аншлага и начали спектакль. Серёга сразу задремал, а Люба, напротив, прониклась знакомой атмосферой латиноамериканских сериалов и даже немного поплакала.
«Завтра на работу, — сквозь сон думал Серёга. — Интересно, как там Фригидин? Отмочили его или он ещё слипнутый?»
Время от времени, когда Люба толкала его в бок, Сергей просыпался и произносил: «Ух ты!» Затем снова погружался в липкую дрёму.
Окончательно он проснулся, лишь когда Отелло, Дездемона и Яго запели примирительную песню.
Люба заливалась счастливыми слезами и сморкалась в платок, а Серёга чувствовал себя отдохнувшим и подумал, что правильно сделал, отправившись в театр.
