119
Старуха Живолупова вела репортаж прямо с места недавнего происшествия, где час назад пропали Окуркин и Тютюнин.
Видеокамера работала в реальном времени, передавая изображение в американское посольство. Там поверх комментариев агента Зи-Зи накладывали перевод и транслировали отчёт прямо в город Вашингтон.
— Лешка Окуркин бросил «запорожец», чего раньше за ним не наблюдалось, — бубнила в микрофон Живолупова, снимая Лехину машину со всех сторон.
— Внутри гаража находится металлический ящик, где эти алкаши держали закуску, — продолжала она, показывая сплющенные огурцы крупным планом. — Здесь же, на полке, находится жидкость, напоминающая запахом спирт. Его-то они и пили… Слышу посторонний шум и выхожу…
Живолупова выглянула из гаража и увидела Любу Тютюнину и Лену Окуркину, которые, ведомые своим женским чутьём, решили проинспектировать мужей.
— Любка и Ленка, — передала в эфир Живолупова, продолжая снимать из нового укрытия. — Жены наших объектов. Дуры, блин, набитые. В руках у Любки дубовая скалка, которой она лупит объекта Серёжку. Ленка Окуркина дубасит своего объекта руками. Такая оглобля…
Неожиданно в объективе появилось что-то большое и чёрное. Живолупова пошире открыла глаза и после паузы произнесла:
— Батюшки мои, Дыртаньян и Зорро…
— Что такое, Зи-Зи? — спросили из-за океана. — О чем вы говорите?
— Я говорю, у меня здесь кино начинается… Думаю, первая серия…
— Какая серия? О чем вы? — взывали из Вашингтона.
— Или я сбрендила? — сама с собой разговаривала Живолупова, наблюдая явление чёрных всадников.
— Лешка, это ты, что ли? — первой оттаяла Лена.
— Вот дураки — лошадей по пьянке украли! — высказала предположение Люба.
— Какая пьянка, девчонки, вы чего? — блаженно щурясь на заходящее солнце, улыбнулся Тютюнин. Он сполз с седла и, сняв шляпу, оглядел родной, заплёванный участок городской территории.
— Вроде правда не пьяные, Лён, — несмело заметила Люба и стыдливо спрятала за спину скалку.
— А закуска тогда зачем?
— А закуска для слесарей. Я им за ремонт машины подносил немного, — выкрутился Окуркин.
— Ну ладно. А где лошадей взяли и костюмчики эти, а? Спёрли?
— Почему сразу спёрли? — Леха тоже спешился и снял шляпу.
— Ой, да у него вся морда битая! — заметила Лена. — Это кто тебя так, Лёш? Убью гадов. Кто?!
— Это он упал. Мы на съёмках подрабатывали, — продолжал врать Тютюнин.
— Точно, — поддержал его Леха. — Мы конквистадоры.
— Каскадёры… — поправил его Тютюнин. — Сегодня лошадок уже поздно отвозить, так что до завтра пусть поживут у нас.
— Да вы что? Они же в лифт не влезут! — забеспокоилась Люба.
— Не беспокойся, мы их привяжем у подъезда. Пусть на клумбе попасутся, там все равно одни сорняки. Так что вы идите, а мы придём, когда все дела переделаем.
Жены послушно удалились, а Леха и Сергей стали думать, что делать с лошадями.
— Можно, конечно, на ипподром отвести, — предложил Окуркин.
— Да великоваты они для ипподрома. Смотри, какие здоровые.
— Тогда Сайду продать.
— А он их на колбасу не пустит? А то жалко лошадок.
— Мы с него слово возьмём. К тому же таких красивых на колбасу нельзя, — со вздохом произнёс Тютюнин. И помолчав добавил:
— Таких только на породу надо.
Обсудив участь лошадей, друзья сходили проведать тыкликов. Те снова спали — все, кроме дежурного.
— Хозяин, мы тебе умножитель принесли, как и заказывал, — тонким голоском сообщил он.
— Какой умножитель? — не понял Окуркин.
— Как это какой? Баночный конечно. Ты же для банок алюминиевых заказывал.
— А! Ну конечно! — вспомнил Леха. — И что, уже работает?
— Обижаешь, хозяин. Найди мне банку, я тебе продемонстрирую.
— Ладно, я сейчас, — засуетился Леха, то и дело путаясь в длинных рукавах мундира, который был ему еелик.
— Шурупы высыпь, — подсказал Тютюнин.
— Точно! — обрадовался Леха и высвободил баночку от коктейля «Василёк». — Такая сгодится? — спросил он дежурного тыклика.
— Вполне, — ответил тот. — Теперь положи эту банку вот в этот умножитель.
— Но это не умножитель, парень, — возразил Окур-кин, подозревая, что его разыгрывают. — Это наша старая хлебница.
— Была хлебница, а теперь умножитель, — тоном учителя, объясняющего задачку дебилам, сказал тыклик.
— Ага, — понял Леха. Он осторожно приоткрыл хлебницу и положил банку.
— Теперь чего? — спросил он.
— Теперь закрой.
Окуркин закрыл и, приложив ухо к хлебнице, стал прислушиваться, однако ничего не услышал.
— Теперь чего? — спросил он.
— Теперь открывай, — распорядился тыклик.
Окуркин неуверенно отодвинул крышку, и они с Тютюниным ахнули. Рядом с первой банкой лежала её точная копия.
— О! Здорово! А если две положить, а?
— Во-первых, плати два литра, — напомнил тыклик. — А во-вторых, это простейший умножитель. Если делать сложнее, он с твой «запорожец» получится. Да и стоить это будет…
— Ладно, понял. Серёга, помоги мне настойки отлить.
— Только фильтрованную нам не надо, — заметил тыклик. — Фильтрованную сами пейте.
— Нет уж, спасибо, мы уже пили, больше не хочется.
Расплатившись с тыкликами за чудо-прибор, Леха и Сергей загнали в гараж «запорожец» и, счастливые, отправились по домам, ведя на поводу своих лошадей.
Возле тютюнинского подъезда сидела бабушка Живолупова. Она потягивала беломорину и как-то странно улыбалась.
— Добрый вечер, — сказа Сергей.
— Здравствуйте, месье, — шёпотом ответила Живолупова.
— А почему ты говоришь шёпотом? — удивился он.
— Потому что где-то рядом… — тут Живолупова тревожно оглянулась, — потому что где-то рядом бродят гвардейцы кардинала… И ещё знаете что?
— Что?
— Сегодня я видела Элвиса.
— Да? И что же он делал?
— Ничего. Он просто покинул помещение.
