117
Сергей и Леха отвели Дросселя в положенный угол. Видимо, пёс не понимал, что его ожидает, потому что вёл себя совершенно спокойно.
— Сейчас будет драка, пёсик, — сказал Леха. — Битва не на жизнь, а на смерть. Понимаешь? Дроссель шевельнул ухом.
— Понимает, — истолковал этот жест Тютюнин.
— Ты пойми, Дроссель, — продолжал Леха, — на тебе сейчас не только твоя собачья жизнь, но и две наших человеческих.
— Ты лучше пообещай ему чего-нибудь хорошего.
— А чего пообещать? Косточек куриных? Ну так это будет, Дроссель. Не сомневайся. А ещё мы тебе водки нальём настоящей, без этой дрянной примеси.
— Про тактику не забудь сказать!
— Про какую тактику?
— Ну как ему этого Марка бить.
— А как его бить-то?
— Очень просто — два раза левой, потом правой. Потом опять два раза левой и ещё правой.
— Ты понял, чего он сказал, Дроссель? — спросил Леха, но пёс никак не отреагировал. Его маленькие глазки смотрели как-то бессмысленно, и по ним нельзя было угадать, продумывал ли Дроссель детали предстоящего боя или мозговал над тем, где взять ещё пару ботинок.
— Сходитесь! — объявил судья, и секунданты Марка Дистроера покинули загон. Их примеру последовали Леха и Сергей.
Противника пошли навстречу друг другу — боевой кабан самоуверенно клацая клыками, а Дроссель спокойно и невозмутимо.
Но вот Марк пошёл в атаку, и пёс прыгнул ему навстречу. Одно мгновение — и Дроссель сомкнул свои челюсти на носу боевого кабана. Марк Дистроер по инерции пробежал ещё несколько метров, затем тряхнул головой, но Дроссель не отцепился.
Кабан гнусаво заревел, кричать в полную силу ему мешали собачьи челюсти.
Среди зрителей пронёсся ропот. Они ещё ни разу не видели такой странной тактики.
Между тем Марк Дистроер был просто в бешенстве и изо всех сил мотал несчастного Дросселя из стороны в сторону. Это продолжалось несколько минут, и, когда Дроссель наконец отклеился, Марк Дистроер, поводя боками, опустился на опилки, чтобы перевести дух.
Бультерьер тоже выглядел не лучшим образом. Его белоснежная шкурка была вся в ссадинах и свином навозе, оставленном на ристалище его предшественниками.
Марк отдохнул и поднялся на ноги. Дроссель это заметил, но остался стоять на месте. Кабан бросился на него, опустив к земле клыки. Дроссель принял вызов и не нашёл ничего лучше, как со всего маху врезаться в противника лбом.
Звук удара был такой, будто сшиблись два бильярдных шара. Дроссель отлетел обратно к ограде, а оглушённый Марк Дистроер присел на задницу.
Несколько раз хрюкнув, он потряс головой и под крики болельщиков снова помчался на врага.
— Смотри, у него уже больше нет сил! — заметил Окуркин, указывая на бультерьера, который еле стоял на ногах. Казалось, развязка неизбежна, но в последний момент Дроссель сделал рывок в сторону, и его соперник всей свой массой обрушился на деревянные щиты ограждения.
Он бы снёс ограду, но люди стояли за ней плотной массой. Послышались крики ушибленных и проклятия коварному Дросселю.
Судья покосился в сторону Шонкура, ожидая, не пожелает ли тот остановить поединок, однако марвиль наблюдал за происходящим с задумчивым видом. Казалось, предстоящая коронация чемпиона его уже не радовала.
Едва немного очухавшись, Марк Дистроер повернулся и, увидев ненавистное белое пятно на другом конце загона, помчался прямо на него.
Марк ревел от гнева, роняя клочья кровавой пены, и разгонялся все быстрее. Судья что-то закричал, пытаясь уберечь чемпиона от ошибки, но было поздно. Дроссель снова принял в сторону, а Марк Дистроер со страшным грохотом врезался в ограждение.
На этот раз он пробил толстые доски и покалечил клыками нескольких зевак. Однако на этом его подвиги закончились, поскольку он повалился на землю и закатил глаза.
Судья поединка растерянно посмотрел на марвиля. С одной стороны, победа была очевидной, а с другой — имели место некоторые отступления от традиций.
Шонкур махнул рукой, давая понять, что не желает вмешиваться.
Судья поднял руку и громко объявил:
— Победила белая свинья!
