Очевидная централизация «большого террора» неизбежно порождает вопрос о том, кто именно из высших руководителей партии был инициатором резкого ужесточения политического курса, в какой мере применительно к данному этапу правомерны предположения о наличии «радикальной» группировки в Политбюро, оказывающей давление на Сталина. При рассмотрении подобных проблем неизбежно обращение прежде всего к фигуре Н. И. Ежова, под непосредственным руководством которого находилось главное орудие террора — Наркомат внутренних дел.

Превращение террора в приоритетное направление государственной политики, несомненно, предопределяло особое положение органов НКВД и их руководителя в советской иерархии власти. В 1937–1938 гг. Ежов фактически вошел в состав высшего руководства страны, хотя формально не являлся даже членом Политбюро (статус кандидата в члены Политбюро он получил в октябре 1937 г.). По предложению Сталина Ежов был включен в постоянную комиссию Политбюро по подготовке и решению вопросов секретного характера. Старые члены Политбюро в условиях массового террора в определенной мере зависели от НКВД и его шефа, согласовывая с ним многие существенные вопросы, прежде всего кадровые. 2 сентября 1937 г., обращаясь в Политбюро с просьбой утвердить ряд кадровых перемещений в Наркомате обороны, Ворошилов, например, мотивировал свою просьбу так: «Вчера т. Ежов принял тов. Грибова. После этого я говорил с т. Ежовым по телефону и он заявил мне, что против Грибова у него нет никаких материалов и дел. Считаю возможным назначить т. Грибова командующим] войсками СКВО (Северно-Кавказский военный округ. — О. X.), а т. Тимошенко перевести на ХВО (Харьковский военный округ. — О. X.), командующим войсками».

В какой мере все эти факты свидетельствовали о том, что Ежов стал самостоятельной политической фигурой? Сегодня мы можем с полной уверенностью утверждать, что деятельность Ежова в годы «большого террора» тщательно контролировал и направлял Сталин. Он правил основные документы, готовившиеся в ведомстве Ежова, регулировал ход следствия и определял сценарии политических процессов. Например, в период следствия по делу Тухачевского и других военачальников, обвиненных в «военном заговоре», Сталин принимал Ежова почти ежедневно. Как следует из журнала записей посетителей кабинета Сталина, в 1937–1938 гг. Ежов побывал у вождя почти 290 раз и провел у него в общей сложности более 850 часов. Это был своеобразный рекорд: чаще Ежова в сталинском кабинете появлялся только Молотов. Как уже говорилось, Политбюро утверждало все приказы НКВД, касавшиеся проведения массовых репрессивных акций, а также организации отдельных наиболее крупных судебных процессов.

Несмотря на то что большинство директив о терроре оформлялись как решения Политбюро, их истинным автором был, как теперь совершенно точно установлено, Сталин. Многие решения Сталин принимал фактически единолично. За подписью Сталина на места шли директивы ЦК о проведении арестов и организации судов. В ряде случаев Сталин рассылал телеграммы с личными указаниями. Например, 27 августа 1937 г. в ответ на сообщение секретаря Западного обкома партии о ходе суда над «вредителями, орудовавшими в сельском хозяйстве Андреевского района», Сталин телеграфировал: «Советую приговорить вредителей Андреевского района к расстрелу, а о расстреле опубликовать в местной печати». Аналогичную телеграмму от своего имени в тот же день Сталин послал в Красноярский обком. Единолично Сталин решал вопросы об аресте тех или иных работников и направлении хода следствия по различным делам.

Сам Ежов был способным и инициативным учеником Сталина. Он достаточно успешно справился с подготовкой нескольких открытых процессов, которые, несмотря на отдельные «погрешности», завершились полным признанием подсудимыми — видными деятелями большевистской партии — своей вины. Ежов лично участвовал в допросах и отдавал приказы о применении пыток. От НКВД, который возглавлял Ежов, исходила инициатива в проведении многих репрессивных акций. Желая угодить Сталину, который постоянно требовал активизации борьбы с «врагами» и указывал очередные цели террора, Ежов ориентировал своих подчиненных на перевыполнение планов массовых арестов и расстрелов, установленных Политбюро, изобретал новые «заговоры». Поощрением за старание была интенсивная кампания восхвалений, организованная вокруг НКВД и лично Ежова в 1937–1938 гг. Ежов получил все возможные награды и звания, занимал сразу несколько ключевых партийно-государственных постов (секретарь ЦК, председатель КПК, нарком внутренних дел, кандидат в члены Политбюро с октября 1937 г.). Его именем назывались города, предприятия, колхозы.

Несмотря на это, есть основания полагать, что с самого начала Сталин расчетливо сохранял определенную дистанцию между собой и Ежовым, явно предпочитал возлагать «лавры» за массовое «разоблачение врагов» на НКВД и его руководителя. «Сейчас мне думается, когда я вспоминаю то время, — рассуждал в 1970-е годы по этому поводу известный советский писатель К. Симонов, — что раздувание популярности Ежова, его “ежовых рукавиц”, его железного наркомства, наверное, нисколько не придерживалось, наоборот, скорее, поощрялось Сталиным в предвидении будущего, ибо, конечно, он знал, что когда-то наступит конец тому процессу чистки, которая ему как политику и человеку, беспощадно жестокому, казалась, очевидно, неизбежной; раз так, то для этого последующего периода наготове имелся и вполне естественный первый ответчик».

В связи с этим можно обратить внимание на примеры сдержанности Сталина по отношению к Ежову. Более чем скупой, без всяких положительных мотивировок была даже процедура избрания Ежова в Политбюро на пленуме ЦК ВКП(б) 12 октября 1937 г.:

«СТАЛИН […] Второй вопрос. О составе Политбюро. Политбюро предлагает ввести тов. Ежова в кандидаты в члены Политбюро и утвердить его кандидатом в члены Политбюро.

ГОЛОСА. Правильно.

АНДРЕЕВ. Какие предложения будут.

ГОЛОСА. Голосовать.

АНДРЕЕВ. Кто за то, чтобы принять предложение Политбюро — ввести тов. Ежова в кандидаты в члены Политбюро, тех прошу поднять руки. Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет. Принято единогласно»

Историки неоднократно обращали внимание на то, что Сталин отсутствовал на торжественном заседании в честь 20-летия органов ВЧК-ОГПУ-НКВД в декабре 1937 г., в день, как справедливо отмечает Б. Султанбеков, «наивысшего торжества Ежова, на фигуре которого сконцентрировалось все почтение к органам».

В общем, Ежов вряд ли мог претендовать на роль организатора «большого террора», самостоятельного политического деятеля в сколько-нибудь серьезной мере предопределявшего размах и направление чистки. Ежов был старательным исполнитель воли Сталина, действовал в рамках четких указаний сверху. Не известно ни одного факта, который хоть в какой-то мере свидетельствовал бы, что Ежов вышел из-под сталинского контроля. От дел Ежов был отстранен в тот момент, который счел целесообразным сам Сталин.

Так же, как в свое время «большую чистку», новый поворот «генеральной линии», отказ от массовых репрессий, а следовательно, устранение Ежова и его помощников, Сталин начал готовить загодя, медленно дозируя его и тщательно скрывая свои истинные намерения. 8 апреля 1938 г. Политбюро утвердило назначение Ежова по совместительству наркомом водного транспорта СССР. Внешне это выглядело как новое почетное задание в духе продолжения большевистской традиции (первый председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский также назначался по совместительству наркомом путей сообщения для наведения порядка в этой важнейшей отрасли народного хозяйства). Однако фактически наделение Ежова дополнительными обязанностями послужило поводом для далекоидущей перетасовки кадров в НКВД. Политбюро санкционировало перемещение в Наркомат водного транспорта большого количества ответственных сотрудников НКВД.

Недавние «герои-чекисты» почуяли недоброе, и некоторые попытались предупредить свой арест. Широкий резонанс в ежовском наркомате получило известие о бегстве за границу одного из высоких чинов этого ведомства начальника УНКВД Дальневосточного края Г. С. Люшкова. Под его руководством на Дальнем Востоке проводились многочисленные аресты и расстрелы, а также депортации из приграничных районов в Среднюю Азию советских корейцев. В конце мая 1938 г. Политбюро приняло решение освободить Люшкова от работы на Дальнем Востоке и отозвать его в центральный аппарат НКВД. Опытный Люшков понял, что означает это «повышение». В ночь с 12 на 13 июня, прихватив ценные документы, под видом инспекционной поездки он перешел границу с Маньчжоу-Го. В дальнейшем Люшков сотрудничал с японской разведкой. В августе 1945 г. отступавшие японцы застрелили перебежчика.

Побег Люшкова был сильным ударом по Ежову, который активно поддерживал и выдвигал Люшкова. Видимо, именно тогда Ежов почувствовал всю шаткость своего положения. В конце ноября 1938 г., уже после своего смещения Ежов в своеобразном письме-исповеди на имя Сталина отмечал: «Решающим был момент бегства Люшкова. Я буквально сходил с ума. Вызвал Фриновского и предложил вместе поехать докладывать Вам. Один был не в силах. Тогда же Фриновскому я сказал: “Ну теперь нас крепко накажут […]” Я понимал, что у Вас должно создаться настроженное отношение к работе НКВД. Оно так и было. Я это чувствовал все время».

Очень скоро Ежову пришлось еще раз убедиться, что предчувствия его не обманули. В августе первым заместителем Ежова был назначен секретарь ЦК КП Грузии Л. П. Берия. Внешне Ежов оставался в фаворе и силе, но рядом с ним появился человек, которого сам нарком внутренних дел по доброй воле никогда бы не выбрал себе в заместители. «Переживал и назначение т. Берия, — признавался Ежов в уже цитированном письме на имя Сталина. — Видел в этом элемент недоверия к себе, однако думал все пройдет. Искренне считал и считаю его крупным работником, я полагал, что он может занять пост наркома. Думал, что его назначение — подготовка моего освобождения».

Легкость, с которой смещали и арестовывали ближайших сотрудников Ежова и назначали на их место новых людей, свидетельствовала о бессилии наркома внутренних дел. В отчаянии он попытался предпринять некоторые контрмеры. Как признавался Ежов Сталину, на это его подталкивал также заместитель наркома внутренних дел М. П. Фриновский, находившийся с Берией в плохих отношениях. Фриновский доказывал Ежову, что с Берией невозможно сработаться, что он будет предвзято информировать Сталина о положении в наркомате. Фриновский советовал: «Держать крепко вожжи в руках. Не хандрить, а взяться крепко за аппарат, чтобы он не двоил между т. Берия и мной. Не допускать людей т. Берия в аппарат». Одновременно активизировался сбор материалов, компрометирующих Берию. По совету Фриновского Ежов передал их Сталину. Очевидно, однако, что в сложившейся ситуации от Ежова уже ничего не зависело. Судорожно пытаясь остаться на плаву, он, несомненно, понимал, что кадровая чистка в НКВД рано или поздно дойдет до наркома. Не справляясь с нервными перегрузками, Ежов, по некоторым свидетельствам, начал беспробудно пьянствовать.

С октября сталинские маневры вокруг НКВД стали более активными. 8 октября Политбюро сформировало комиссию, которой поручалось в десятидневный срок подготовить проект постановления ЦК, СНК и НКВД о новой установке по вопросу об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия. Председателем комиссии был назначен пока Ежов, а в ее состав вошли Берия, прокурор СССР А. Я. Вышинский, председатель Верховного суда СССР Н. М. Рычков и курировавший в ЦК ВКП(б) деятельность административных органов Г. М. Маленков. Для подготовки документа комиссии отводился десятидневный срок, причем в первоначальном проекте постановления, написанном рукой Кагановича, срок работы комиссии не оговаривался и был внесен в окончательный вариант постановления Сталиным. Несмотря на это, постановление СНК и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» было утверждено Политбюро лишь 17 ноября, т. е. более чем через месяц после создания комиссии.

В этот месяц были не только подготовлены условия для прекращения массовых операций, но проводилась кадровая чистка в аппарате НКВД, арестованы многие сотрудники Ежова. Подручные Берии выбивали из них «показания» против Ежова так же, как в свое время подручные Ежова действовали в отношении Ягоды.

Все эти акции свидетельствовали о том, что перед решительным ударом Сталин, как обычно, старался предупредить любые неожиданности. Возможно, у Сталина были некоторые основания опасаться отчаянных шагов со стороны обреченных руководителей НКВД. Так, 14 ноября 1938 г. скрылся и перешел на нелегальное положение нарком внутренних дел Украины А. И. Успенский. Как вспоминал Н. С. Хрущев, Сталин считал, что о предстоящем аресте Успенского предупредил Ежов, который прослушал телефонный разговор между Сталиным и Хрущевым (тогда секретарем ЦК компартии Украины), обсуждавшими судьбу Успенского. Опыт и налаженные конспиративные каналы позволили Успенскому в течение 5 месяцев скрываться в разных городах СССР. Только 16 апреля, приложив огромные усилия, чекисты под руководством нового наркома внутренних дел Берии сумели разыскать Успенского (за что большая группа сотрудников НКВД была награждена орденами).

Постановление от 17 ноября стало окончательным сигналом о том, что старое руководство НКВД доживает последние дни. Несмотря на то что в постановлении констатировались успехи органов НКВД (под руководством партии) по разгрому «врагов народа и шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок», а также было записано, что дело очистки СССР от «шпионов, вредителей, террористов и диверсантов» необходимо продолжить, ведомство Ежова было подвергнуто резкой критике. «Массовые операции по разгрому и выкорчевыванию вражеских элементов, проведенные органами НКВД в 1937–1938 гг., при упрощенном ведении следствия и суда, — говорилось в постановлении, — не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и Прокуратуры». «Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительской работы и так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых “лимитов” для производства массовых арестов», глубоко укоренился «упрощенный порядок расследования, при котором, как правило, следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными», нередко «показания арестованного записываются следователями в виде заметок, а затем, спустя продолжительное время […] составляется общий протокол, причем совершенно не выполняется требование […] о дословной, по возможности, фиксации показаний арестованного. Очень часто протокол допроса не составляется до тех пор, пока арестованный не призиается в совершенных им преступлениях» и т. д.

Постановлением от 17 ноября 1938 г. органам НКВД и Прокуратуре запрещалось производить какие-либо массовые операции по арестам и выселению, а сами аресты предписывалось осуществлять в соответствии с Конституцией страны только по постановлению суда или с санкции прокурора. В центре и на местах ликвидировались «тройки», а дела, находящиеся в их ведении, передавались на рассмотрение судов или Особого совещания при НКВД СССР. Соответствующие поручения ЦК и СНК дали Прокуратуре тщательно проверять обоснованность постановлений об арестах. Органам НКВД напомнили о необходимости соблюдать требования уголовнопроцессуальных кодексов при ведении следствия: заканчивать расследование в установленные законом сроки, производить допросы арестованных не позже 24 часов после их задержания, по завершению каждого допроса составлять протокол.

Резкие обвинения в адрес НКВД и «вредителей», засевших в этом ведомстве, не оставляли сомнений в том, что Сталин решил свалить всю вину за массовый террор исключительно на исполнителей его собственных решений. Одной из первых жертв нового курса стал Ежов. Буквально через день после утверждения постановления об арестах и ведении следствия, 19 ноября, Политбюро занялось обсуждением заявления начальника управления НКВД по Ивановской области В. П. Журавлева. Как показали вновь открытые документы, этот очередной донос был написан и направлен Сталину по наущению Берии, который накануне встречался с Журавлевым. Журавлев сообщал, что в свое время докладывал Ежову о подозрительном поведении ряда ответственных работников НКВД, но нарком не проявил к этому должного внимания, хотя сигналы оказались верными. Разбор записки Журавлева на Политбюро превратился в проработку Ежова. Ему предъявили обвинения в засорении следственных органов шпионами иностранных разведок, но главное — в недосмотре за отделом охраны членов ЦК и Политбюро, где якобы окопались заговорщики.

23 ноября Ежов был вызван на встречу со Сталиным, Молотовым и Ворошиловым, которая проходила в сталинском кабинете с 9 часов вечера до часа ночи 24 ноября. В числе прочего, у Сталина, видимо, обсуждалось заявление Ежова об отставке. В этом заявлении на имя Сталина, датированном 23 ноября, Ежов полностью признал свою вину и ответственность за недостатки работы наркомата, засоренность чекистских рядов врагами и просил освобождения от обязанностей руководителя этого ведомства. Хорошо понимая, в каком направлении развиваются события, Ежов, кроме того, пытался напомнить Сталину о своей верной службе и энергично клялся в безграничной преданности вождю. Свое письмо он закончил так: «Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК НКВД погромил врагов здорово. Даю большевистское слово и обязательство перед ЦК ВКП(б) и перед тов. Сталиным учесть все эти уроки в своей дальнейшей работе, учесть свои ошибки, исправиться и на любом участке, где ЦК сочтет необходимым меня использовать, оправдать доверие ЦК».

24 ноября Политбюро удовлетворило просьбу Ежова. Формулировка принятого решения была щадящей: отставка объяснялась как мотивами, изложенными в письме Ежова, так и якобы болезненным состоянием бывшего наркомвнудела, не позволявшим ему руководить одновременно двумя крупными наркоматами: внутренних дел и водного транспорта. Удалив Ежова из Наркомата внутренних дел, Политбюро сохранило за ним должности секретаря ЦК ВКП(б), председателя КПК при ЦК ВКП(б) и наркома водного транспорта. Несмотря на это, и сами члены Политбюро, и многие из тех рядовых советских граждан, кто вскоре прочитал сообщение о смещении Ежова в газетах, конечно, понимали, что его судьба предрешена. «Товарищи, с которыми дружил и которые, казалось мне, неплохо ко мне относятся, вдруг все отвернулись словно от чумного. Даже поговорить не хотят», — жаловался Ежов в письме Сталину.

На XVIII съезде партии Ежов уже не был избран даже в ЦК. Присутствовавший на пленуме ЦК старого состава, где предварительно, за день до голосования на съезде, решался вопрос о новом составе ЦК, известный советский военачальник адмирал Н. Г. Кузнецов оставил такие воспоминания: «Сначала отводили тех членов ЦК, которых считали несправившимися со своими делами или опорочившими себя чем-либо и поэтому недостойными войти в новый состав […] Помнится как выступал Сталин против Ежова и, указав на плохую работу, больше акцентировал внимание на его пьянстве, чем на превышении власти и необоснованных арестах. Потом выступил Ежов и, признавая свои ошибки, просил назначить его на менее самостоятельную работу, с которой он может справиться».

Вскоре Ежов был арестован и по обвинению в руководстве «контрреволюционной организацией» в НКВД расстрелян. Проделано это было без обычных шумных кампаний. Аккуратность, с какой убирали Ежова, лишний раз свидетельствовала о том, что Сталин опасался вызвать слишком широкий общественный интерес к деятельности НКВД и обстоятельствам проведения «большого террора». Ежов стал очередным из «козлов отпущения», которые, выполнив волю вождя, расплачивались жизнью во имя того, чтобы сам вождь оставался вне подозрений, а массовые репрессии воспринимались народом только как «ежовщина».

* * *

Открывшиеся архивные документы внесли существенные уточнения в наше понимание сути массовых репрессий второй половины 1930-х годов, которые получили название «большой террор». Начавшись с кампании окончательного уничтожения бывших оппозиционеров, репрессии переросли в сплошную чистку партийногосударственных кадров. Следующей стадией террора были массовые операции против так называемых «антисоветских элементов» и «контрреволюционных национальных контингентов», которые проводились в июле 1937 — ноябре 1938 г. и захватили значительную часть населения СССР. Кадровые чистки и массовые операции имели в основном единую логику. Они были вызваны стремлением Сталина ликвидировать потенциальную «пятую колонну», укрепить государственный аппарат и личную власть, насильственно «консолидировать» общество в связи с нарастанием реальной военной опасности. Одним из важных результатов этой не имевшей прецедентов в советской истории волны террора было почти одномоментное уничтожение целого поколения руководящих работников. Массовое выдвижение молодых кадров создавало социальную базу для окончательного утверждения сталинской диктатуры.

Как показывают многочисленные факты, террор имел ярко выраженный централизованный характер, инициировался и направлялся из Москвы. Механизм эскалации репрессий был заложен в регламентирующих их документах. Несмотря на огромный размах и соответствующую инерцию, массовые операции начинались и завершались по приказу из Москвы практически одновременно по всей огромной стране. Есть все основания утверждать, что автором и главной движущей силой политики террора был Сталин. Подготовка, проведение и идеологическое обоснование уничтожения бывших оппозиционеров, кадровых чисток и массовых операций занимали центральное место в его деятельности в 1937–1938 гг. Приказы Сталина предопределили огромные масштабы и чрезвычайную жестокость этих акций. В той или иной мере к массовым преступлениям этого периода были причастны все члены Политбюро. Непосредственным исполнителем планов и директив Сталина был новый нарком внутренних дел Н. И. Ежов. Несмотря на чрезвычайную активность Ежова, неизвестен ни один факт, позволяющий предполагать его самостоятельную роль в проведении репрессивных акций или какое-либо особое влияние на Сталина. Положение Ежова, объективно укреплявшееся по мере нарастания террора, тем не менее полностью зависело от отношения к нему Сталина. В определенный момент, решив прекратить массовые операции, Сталин использовал Ежова в качестве «козла отпущения» за массовые «нарушения социалистической законности» и уничтожил его.