Глава 19
Клятвы

Лойал наблюдал за тем, как Найнив заскользила по освещенному лампами коридору в одну сторону, а Верин – в другую. Ростом женщины ему по пояс, но обе – Айз Седай. От осознания этого язык отказывался ворочаться, так что пока он набирался смелости попросить одну из них сопровождать его, обе уже скрылись за резкими поворотами. Особняк лорда Алгарина представлял собой груду беспорядочных пристроек, нагромождавшихся в течение многих лет одна на другую без какого-либо общего плана, – по крайней мере, Лойалу разглядеть его никак не удавалось, – из-за чего коридоры, порой, пересекались под самыми причудливыми углами. Ведь и правда, было бы замечательно, если бы в тот момент, когда Лойал предстанет перед матерью, рядом была какая-нибудь Айз Седай. Пусть даже Кадсуане. Правда, он постоянно нервничал, когда она начинала подкалывать Ранда. Рано или поздно тот не выдержит и взорвется. Ранд уже вовсе не такой, каким был, когда Лойал впервые встретил его в Кэймлине, и даже не такой, каким он оставил его в Кайриэне. Теперь вокруг Ранда витала темная аура неколебимой решимости, тесное сплетение львиной хватки и нетвердой почвы под ногами. И этот дом, в котором находился Ранд, тоже производил такое впечатление.

Худая седовласая служанка, несшая корзину со сложенными полотенцами, неожиданно вздрогнула, но тут же покачала головой и пробурчала что-то себе под нос, после чего сделала книксен и заспешила дальше. Она отступила на шаг в сторону, словно обходя что-то. Или кого-то. Лойал уставился на пустое место и почесал за ухом. Должно быть, он может видеть только мертвых Огир. Не то, чтобы ему этого очень хотелось. То, что человеческие мертвецы не могут больше покоиться с миром, печально само по себе. Если выяснится, что это касается и Огир, его сердце просто разорвется пополам. Но, скорее всего, они станут появляться внутри стеддингов. А вот взглянуть на то, как исчезает город, Лойал совсем не прочь. Не настоящий город, а такой же мертвый, как те призраки, которых люди, по слухам, видят. Можно пройтись по улицам, прежде чем все это превратится в туман, и посмотреть, как жили люди до Войны Ста Лет, или даже до Троллоковых Войн. Так говорит Верин, а она, видимо, знает об этом немало. Такое даже стоит упомянуть в его книге. А выходит она превосходной. Почесав двумя пальцами бородку, – надо же, как зудит! – он вздохнул. Да, книга вышла бы превосходной.

Стоять в коридоре – только откладывать неизбежное. Не откладывай вырубку кустов, а то вьюн расползется повсюду – гласит старинная пословица. Только сейчас у Лойала было ощущение, что вьюн обвился не вокруг дерева, а вокруг него самого. Тяжело вздыхая, он проплелся следом за служанкой всю дорогу до широкой лестницы, ведущей к комнатам Огир. Вдоль лестницы шли прочные перила; они доходили седой женщине до плеча, и были достаточно толстыми, чтобы за них можно было надежно ухватиться. Лойал всегда старался не прикасаться к перилам, сделанным для людей, из страха их сломать. Один ряд перил шел посередине, там же, вдоль отделанной деревянными панелями стены, тянулись удобные для человеческих ног ступени. Остальная часть лестницы предназначались для Огир.

Хотя по людским меркам, женщина была весьма пожилой, она поднялась быстрее него и к тому моменту, когда Лойал достиг вершины лестницы, уже торопливо шагала по коридору. Скорее всего, она несла полотенца в комнату его матери, Старейшины Хамана и Эрит. Наверняка они хотели немного обсохнуть перед разговором. Ему очень хотелось, чтобы так оно и было. Значит, это дает ему немного времени на размышления. Мысли в голове двигались так же неспешно, как и его ноги, а ноги скорее напоминали по тяжести пару жерновов.

Шесть спален, выстроенных для Огир, располагались вдоль коридора, который тоже прекрасно подходил этому весьма крупному народу по размеру, – здесь поднятые вверх руки Лойала почти на шаг не доставали до потолочных балок. Тут же были кладовая, купальня с большой медной ванной и гостиная. Все это находилось в самой старой части особняка, которая насчитывала уже почти пятьсот лет. Целая жизнь для очень старого Огир, и очень много жизней для людей. Люди живут так недолго, если не считать Айз Седай. Видимо, поэтому они все время мельтешат, как колибри. Хотя и Айз Седай порой суетятся не меньше, чем все остальные. Пойди их разбери.

На двери гостиной красовалась резьба, изображавшая Великое Древо. Нет, это не работа мастера Огир, но тем не менее Древо было выполнено весьма скрупулезно, и узнать его не составляло труда. Лойал задержался, чтобы одернуть куртку и пригладить пальцами волосы. Жаль только, нет времени натереть ваксой сапоги. Манжет украшала смачная чернильная клякса. И на это тоже нет времени. Кадсуане права. Мама не из тех женщин, которых стоит заставлять ждать. Странно, что Кадсуане знает ее. А она наверняка знакома с ней, раз так говорила. Коврил, дочь Эллы, дочери Сунг – известная Говорящая, но он не думал, что ее слава распространяется за границы мира Огир… Свет, у него прямо перехватывает дыхание от волнения!

Постаравшись справиться с собой, он вошел. Петли скрипнули. Даже здесь. Слуги жутко удивились, когда Лойал попросил немного масла для смазки – это их обязанности, а он гость, – но все осталось по-прежнему.

Комната с высоким потолком была весьма просторной: темные гладкие обои, стулья, украшенные резьбой в виде виноградных лоз, такие же небольшие столики, железные напольные светильники подходящей высоты, зеркала которых отражали пляшущие язычки пламени на уровне головы Лойала. Если не считать книжного стеллажа – книги, лежавшие там, были старыми, переплеты облупились, да, помимо всего прочего, Лойал их уже все читал, – только лишь небольшая чаша из поющего древа была сделана руками Огир. Симпатичная вещичка; очень хотелось бы узнать, кто создал ее, но она такая старая, что единственное, чего от нее можно добиться, так это только чуть слышного эха. И все здесь было устроено кем-то, кто точно бывал в стеддинге. Такую обстановку вполне можно встретить дома у какого-нибудь Огир.

Конечно, комната отличалась от тех, что в стеддинге, но предок лорда Алгарина постарался, чтобы его гости чувствовали себя уютно.

Рядом с одним из кирпичных каминов стояла его мать – женщина с суровым лицом. Она расправила свои юбки, расшитые узором в виде виноградных лоз, и сушила их у огня. Лойал едва не вздохнул от облегчения, когда увидел, что промокла она не так сильно, как он думал. Значит, он был прав, решив дать им время слегка обсушиться. Их дождевики, должно быть, уже протекают. Такое случается со временем, – масло, используемое для пропитки ткани, вымывается. Так значит, ее настроение может оказаться не настолько скверным, как он боялся. Седовласый Старейшина Хаман, – его яркий камзол местами потемнел от влаги, – покачивая головой, осматривал топор, снятый со стены. Рукоять топора была ростом с него. Он был выкован в эпоху Троллоковых Войн или даже раньше. На стене оставался еще один такой же топор, тоже отделанный золотом и серебром, и еще пара богато украшенных заостренных садовых ножей, тоже с длинными рукоятями. Конечно, садовые ножи, заточенные с одного края и зазубренные с другого, всегда делались с длинными древками, но отделка и длинные красные кисти указывали, что они использовались и в качестве оружия. Не самый удачный выбор для украшения помещения, предназначенного для чтения, беседы или безмолвного созерцания покоя.

Но взгляд Лойала тут же скользнул мимо матери и Старейшины Хамана ко второму камину, где свои юбки сушила маленькая и казавшаяся почти хрупкой Эрит. Аккуратный ротик, короткий, приятно скругленный носик, глаза цвета зрелого стручка серебряных колокольчиков. Да что там! Она была прекрасна! А ее ушки, виднеющиеся из-под волны блестящих черных волос, ниспадавших на спину… Кругленькие и пухленькие, с пушистыми кисточками на концах, которые на вид казались мягче пуха одуванчика… О, это самые роскошные ушки, которые Лойалу когда-либо доводилось видеть. Но он, конечно, не настолько бестактен, чтобы заявлять об этом вслух. Девушка загадочно улыбнулась ему, и уши Лойала задрожали от смущения. Нет, не может же она знать, о чем он думает. Или может? Ранд утверждал, что женщины иногда умеют читать мысли, но он имел в виду человеческих женщин.

– Вот ты где, – сказала мать, уперев в бока кулаки. Она-то как раз не улыбалась. Брови нахмурены, губы поджаты. Если матушка в таком настроении, значит, промокла она насквозь. – Признаюсь, ты устроил нам веселенькую гонку, но теперь ты у меня в руках, и я позволю тебе снова удрать. Что это у тебя на губе? И на подбородке! Ты пойдешь и сейчас же все сбреешь. И не смей гримасничать, Сын Лойал.

Встревожено теребя губу, он попытался сохранить невозмутимое выражение лица – когда мать обращается к тебе «сын», ничего хорошего это не предвещает, – но не слишком удачно. Он очень хотел отпустить усы и бороду. И пусть кое-кто считает это излишним, учитывая его юный возраст, все равно…

– Веселенькая, ничего не скажешь, – сухо подтвердил Старейшина Хаман, водворяя топор на место. Он-то как раз мог похвастаться внушительными седыми усами, свисавшими ниже подбородка, и длинной узкой бородкой, спускающейся на грудь. Правда, ему уже больше трехсот лет, но все равно это несправедливо. – Действительно веселенькая. Сначала мы отправились в Кайриэн, услышав, что ты там, но тебя там уже не оказалось. Тогда, после остановки в стеддинге Тсофу, мы двинулись в Кэймлин, где юный ал’Тор сообщил нам, что ты теперь в Двуречье, и великодушно взял нас с собой туда. Но тебя там снова не оказалось. Выяснилось, что ты уже Кэймлине! – Его брови готовы были соскочить со лба. – Мне уже стало казаться, что мы играем в прятки.

– Люди в Эмондовом Лугу рассказали нам, какой ты герой, – проговорила Эрит, ее звонкий голосок звучал подобно музыке. Ее руки теребили ткань юбки, а ушки подрагивали от восторга, – казалось, она вот-вот запрыгает. – Они рассказали нам, как ты сражался с троллоками и Мурдаалами и как в одиночку отправился запечатывать врата Манетерена, чтобы пресечь проникновение Тьмы в наш мир.

– Я был не один, – замахал руками Лойал. Он боялся, что его уши сейчас отделятся от головы и взлетят, так сильно они трепетали от смущения. – Со мной был Гаул. Мы сделали это вместе. Я бы не смог подобраться к вратам без Гаула.

Эрит сморщила свой чудесный носик, отметая все его возражения.

А матушка фыркнула. Ее уши стояли торчком от отвращения:

– Это все глупость. Все эти битвы. Ты подвергаешь себя опасности! Это азарт и ничего больше! Чистой воды глупость, и я положу этому конец.

Старейшина Хаман хмыкнул, раздраженно дернув ушами, и сцепил руки за спиной. Он не любил, когда его перебивали:

– Поэтому мы вернулись в Кэймлин и обнаружили, что тебя там нет, после чего снова двинулись Кайриэн, и снова тот же результат.

– И в Кайриэне ты снова испытывал судьбу, – опять встряла мать, грозя Лойалу пальцем. – У тебя что, нет ни капли здравого смысла?

– Аийл сказали, что ты храбро повел себя у Колодцев Дюмай, – застенчиво прошептала Эрит, глядя на него сквозь длинные ресницы. Лойал сглотнул. От такого взгляда в горле появился комок. Он понимал, что ему следует отвести глаза, но как можно трезво рассуждать, когда она так смотрит?!

– В Кайриэне твоя матушка решила, что не может больше держаться вдали от Великого Пня, хотя я не совсем понимаю, почему. Вряд ли они смогут принять хоть какое-то решение в ближайшие год-два. Так что мы вернулись в стеддинг Шангтай, в надежде, что отыщем тебя позже, – Старейшина Хаман произнес все это очень быстро, подозрительно поглядывая на двух женщин, словно опасаясь, что они снова его перебьют. Его усы и бородка сердито топорщились.

Мать Лойала снова фыркнула, на сей раз куда более резко:

– Я собираюсь привести всех к принятию решения быстро – за месяц или два, иначе не стала бы прерывать поиски Лойала даже ненадолго. Теперь же, когда я его, наконец, нашла, мы можем покончить со всем этим и отправляться в путь без промедления. – Она заметила, что Старейшина Хаман нахмурился, а его уши стали отклоняться назад, и сбавила тон. Как ни крути, он все-таки Старейшина. – Прошу прощения, Старейшина Хаман. Я хотела сказать, вы не против исполнить обряд?

– Думаю, я вовсе не против, Коврил, – мягко откликнулся тот. Слишком мягко. Лойал знал: если учитель говорит таким мягким и вкрадчивым голосом и при этом прижимает уши назад, то его ученик сделал какой-то крайне неверный шаг. В такие моменты Старейшина Хаман имел привычку швыряться мелом в проштрафившихся студентов. – Раз уж я оставил моих учеников, не говоря уже о выступлении перед Великим Пнем, и именно ради этого согласился участвовать в этой безумной гонке, то я, действительно, совсем не против. Эрит, ты еще так молода.

– Ей уже больше восьмидесяти. Этого достаточно для замужества, – отрезала мать Лойала, сложив руки на груди. Ее уши дрожали от нетерпения. – Мы с ее матерью заключили соглашение. Вы сами засвидетельствовали наши подписи под договором о помолвке и о величине приданого Лойала.

Уши Старейшины Хамана отклонились назад еще больше, а плечи ссутулились, словно он сильнее сцепил руки за спиной. Он неотрывно смотрел на Эрит. – Я знаю, что ты хочешь выйти замуж за Лойала. Но ты уверена, что готова к этому? Замужество – большая ответственность.

Лойалу очень хотелось, чтобы и ему задали такой же вопрос, но обычай такого не предусматривает. Их с Эрит матери заключили соглашение, и теперь только лишь Эрит может воспрепятствовать его исполнению. Если захочет. А хотел бы он, чтобы она воспользовалась этим своим правом? Книга никак не выходила у Лойала из головы. Но и Эрит тоже.

Девушка посерьезнела:

– Моя ткань хорошо продается, и я готова купить второй ткацкий станок и взять ученицу. Но вы наверняка имели в виду другое. Я готова заботиться о муже. – Внезапно Эрит улыбнулась, очаровательная улыбка словно разделила надвое ее личико. – Особенно если у него такие красивые длинные брови.

Уши Лойала дернулись, уши Старейшины Хамана – тоже, но не так заметно. Лойал не раз слышал, что женщины между собой спокойно разговаривают о таких вещах, но обычно стараются не смущать этим мужчин. Обычно. Уши матушки едва не дрожали от веселья!

Старший мужчина откашлялся:

– Эрит, все это очень серьезно. Иди сюда. Если ты уверена, возьми его за руки.

Без колебания она подошла, встала напротив Лойала и улыбнулась, взяв его руки в свои. Ее маленькие ладошки оказались горячими, а его ручищи – закоченевшими и холодными. Лойал сглотнул. Значит, это действительно сейчас случится.

– Эрит, дочь Ивы, дочери Алар, – объявил Старейшина Хаман, возложив ладони им на макушки, – берешь ли ты в мужья Лойала, сына Арента, сына Халана, и клянешься ли перед Светом и во имя Древа беречь, уважать и любить его до конца его дней, заботиться о нем, наставлять и направлять его, чтобы его ноги ступали по верному пути?

– Перед Светом и во имя Древа, я клянусь. – Голос Эрит звучал твердо и звонко, а улыбка будто бы стала шире ее личика.

– Лойал, сын Арента, сына Халана, примешь ли ты в жены Эрит, дочь Ивы, дочери Алар, и клянешься ли под Светом и во имя Древа беречь, уважать и любить ее до конца ее дней, заботиться о ней и слушаться ее наставлений?

Лойал набрал в грудь побольше воздуха. Его уши тряслись. Да, он хочет жениться на ней. Действительно. Но только не сейчас.

– Перед Светом и во имя Древа, я клянусь, – выговорил он хрипло.

– Тогда, перед Светом и во имя Древа, я объявляю вас мужем и женой. Да пребудет с вами благословение Света и Древа вовеки веков.

Лойал посмотрел вниз на жену. Его жену. Она подняла руку и провела изящными пальчиками по его усам. Ну или по тому, что в скором времени должно стать усами.

– Ты очень красив, и, я думаю, усы тебе очень пойдут. И борода тоже.

– Чепуха, – не преминула встрять мать. Как это ни удивительно, но она промокала глаза небольшим кружевным платком. Она никогда не была особо сентиментальной. – Он еще слишком молод для этого.

На секунду ему почудилось, что уши Эрит стали отклоняться назад. Нет, должно быть, это все-таки воображение. Он уже несколько раз имел с ней весьма продолжительные беседы, и Эрит – замечательный собеседник; хотя, если задуматься, скорее слушатель, но то немногое, что она говорила, всегда звучало очень основательно. И он был уверен, у нее очень мирный характер. Однако ему не дали времени на дальнейшие раздумья. Упершись в его руки, Эрит приподнялась на цыпочки, и Лойал склонился, чтобы их носы соприкоснулись. По правде говоря, они терлись носами дольше, чем это прилично в присутствии Старейшины Хамана и его матери; но все мысли исчезли, стоило ему только вдохнуть аромат его жены, а ей – его. А чувствовать, как ее носик касается его! Чистое блаженство! Он обхватил ладонями голову девушки, и ему едва хватило силы воли, чтобы не потрогать ее ушко. А она все-таки потрепала его за одну кисточку! Лишь спустя некоторое время – очень долгое время – он, наконец, услышал голоса.

– Коврил, дождь никак не унимается. Ты не можешь заставить нас снова отправиться в путь, когда наконец-то у нас есть надежная крыша над головой и подходящие кровати для ночлега. Нет! Я говорю. Нет! Сегодня ночью я не стану спать на голой земле, или в сарае, или, что куда хуже, в доме, где у меня свисают ступни и колени даже с самой большой кровати! Порой мне даже хотелось отказаться от оказанного гостеприимства, и пусть все сгинет, если это грубо!

– Ну, раз вы так настаиваете, – без особого восторга согласилась мать, – но я хочу, чтобы завтра мы вышли уже на рассвете. Я не собираюсь тратить впустую даже час. Книга Перехода должна быть открыта как можно скорее.

Лойал ошеломленно выпрямился:

– Так вот что обсуждает Великий Пень?! Такое нельзя допустить, только не сейчас!

– В конце концов, нам все равно придется покинуть этот мир, так же как и прийти в него, когда Колесо повернется, – ответила мать, подойдя к ближайшему камину и расправив юбки снова. – Так написано. Сейчас как раз самое подходящее время, и чем скорее это случится, тем лучше.

– Вы тоже так считаете, Старейшина Хаман? – взволнованно уточнил Лойал.

– Нет, мой мальчик, ни в коей мере. Как раз перед нашим уходом я целых три часа говорил перед Пнем, и, надеюсь, мне удалось переманить несколько умов на правильный путь. – Старейшина Хаман взял высокий желтый кувшин, наполнил голубую чашку чаем, но не стал пить, а принялся задумчиво рассматривать напиток. – Но, боюсь, твоя мать склонила на свою сторону куда больше. Она и правда может добиться нужного ей решения уже в ближайшие месяцы.

Эрит налила чаю его матушке, затем наполнила еще две чашки и принесла одну ему. Уши Лойала опять задрожали от смущения. Это должен был сделать он. Ему еще очень многому предстоит научиться, чтобы стать хорошим мужем, и он прекрасно это осознает.

– Если б я мог выступить перед Пнем… – горько протянул он.

– Я смотрю, ты действительно этого хочешь, муж. – Муж. Значит, Эрит настроена крайне серьезно. Звучит так же веско, как «сын Лойал». – И что бы ты сказал Пню?

– Не хочу, чтобы он позорился, Эрит, – встряла мать прежде, чем он успел открыть рот. – Лойал неплохо пишет, и Старейшина Хаман говорит, что в нем есть задатки ученого. Но у него отнимается язык даже перед сотней слушателей. И, ко всему прочему, он совсем еще мальчик.

Старейшина Хаман так о нем сказал? Интересно, когда же, наконец, уши прекратят дрожать по поводу и без повода?

– Любой женатый мужчина имеет право выступить перед Пнем, – твердо заявила Эрит. Теперь ее уши определенно отклонились назад. – Может, вы мне позволите направлять собственного мужа самой, матушка Коврил?

Губы матери беззвучно шевелились, брови едва не слетели со лба. Он в жизни не видел ее настолько удивленной, хотя, по сути, ничего неожиданного в таком повороте событий не было. У жен всегда приоритет над матерями. – Так что же, дорогой муж, ты бы сказал?

Лойал не просто хотел, он просто не видел другого выхода. Он сделал длинный глоток пахнувшего специями чая, но менее сухо во рту от этого не стало. Матушка права: чем больше народу, тем больше он начинал отклоняться от основной мысли и увязал в попутных рассуждениях. Ну и еще приходится признать, что иногда он терялся даже перед несколькими слушателями. Совсем немного. И только иногда. Разумеется, он знал кучу словесных форм – да их знает каждый пятидесятилетний ребенок, – но вот подходящие слова отказывались приходить. Сейчас перед ним хоть и небольшая аудитория, но отнюдь не простая. Мать – знаменитая Говорящая, Старейшина Хаман – широко известная личность, не говоря уже о том, что он Старейшина. И Эрит. Мужу всегда хочется достойно выглядеть в глазах своей жены.

Повернувшись к ним спиной, он подошел к ближайшему окну и замер, перекатывая в ладонях чайную чашку. Окно подходило Огир по размеру, хотя по величине стеклянные пластинки не отличались от тех, что в комнатах внизу. Падавший с серых небес дождь превратился в морось, и теперь, несмотря на пузырьки в стеклах, можно было различать деревья, растущие на другой стороне полей – сосны и ниссы, редкие дубы, – все они были покрыты свежей весенней листвой. Люди Алгарина хорошо заботились о лесах и очищали их от валежника, чтобы лишить пищи лесные пожары. С огнем следует обращаться осторожно.

Теперь, когда Лойал не видел обращенных на него глаз, слова рождались легче. Может, нужно начать с Тоски? Осмелятся ли они уйти из стеддингов, если начнут умирать через несколько лет? Нет, этот вопрос наверняка уже задавался, и ответы на него были найдены, иначе Пень завершился бы менее чем за год. Свет, если бы он обращался к Пню… На мгновение он увидел толпы, стоящие вокруг него, сотни и сотни мужчин и женщин, ожидающих его слов; может, их несколько тысяч. Язык прилип к небу. Лойал моргнул – и снова перед ним только пузырьки внутри стекла и деревья вдалеке. Он обязан поступить именно так. Он не так уж и храбр, что бы там ни думала Эрит, но узнал кое-что о храбрости, наблюдая за людьми, наблюдая за тем, как они держатся, несмотря ни на что, не обращая внимания на усиливающиеся порывы ветра, сражаются безо всякой надежды, сражаются и побеждают, только потому что бились отчаянно и храбро. И тут он понял, что нужно сказать.

– В Войне Тени мы не окапывались в наших стеддингах в надежде, что троллоки и Мурдаалы пройдут мимо. Мы не открывали Книгу Перехода и не бросались в бегство. Мы стояли бок о бок с людьми и сражались с Тенью. В Троллоковых Войнах мы не прятались в стеддингах и не открывали Книгу Перехода. Мы вставали плечом к плечу с людьми и сражались с Тенью. В самые темные годы, когда не было и проблеска надежды, мы сражались с Тенью.

– Однако ко времени Войны Ста Лет мы научились не вмешиваться в людские дела, – вставила мать. Такое было в порядке вещей. Выступление могло превратиться в дебаты, если изящество твоего ораторского искусства не увлекало слушателей. Однажды, защищая очень непопулярную точку зрения, матушка говорила от восхода до заката солнца, причем никто не посмел ее перебить, и на следующий день никто не поднялся, чтобы изречь ответное слово. Лойал не умел говорить красиво. Он просто мог говорить то, во что верит. Он продолжил смотреть в окно.

– Война Ста Лет была делом людей, и нас не касалась. Тень же – наше общее дело. Когда Тень вставала против нас, рукояти наших топоров становились длиннее. Быть может, через год, через пять или десять, мы все-таки откроем Книгу Перехода, но если мы сделаем это сейчас, мы не сможем сбежать в надежде обрести реальную безопасность. Тармон Гай’дон приближается, и на волоске висит судьба не только этого мира, но и любого другого, куда мы направим свои стопы. Когда деревьям грозит пожар, мы не бежим прочь, надеясь, что пламя не бросится за нами следом. Мы сражаемся с ним. И сейчас Тень наступает, словно лесной пожар, и мы не смеем бежать от нее.

Что-то двигалось среди деревьев, повсюду, насколько хватало глаз. Стадо скота? Тогда это очень крупное стадо.

– Очень даже неплохо, – одобрила мать. – Конечно, чересчур прямолинейно, чтобы получить вескую поддержку на Пне в стеддинге, не говоря уже о Великом Пне, но весьма неплохо. Продолжай.

– Троллоки, – выдохнул Лойал.

Это были именно они: тысячи троллоков в черных шипастых доспехах потоком лились из леса, потрясая изогнутыми, словно косы, мечами и копьями. Тут и там виднелись факелы. Полчища троллоков растянулись от горизонта до горизонта. Не тысячи. Десятки тысяч.

Эрит протиснулась к окну рядом с ним и тоже ужаснулась:

– Так много! Лойал, мы все умрем? – В ее голосе не слышалось страха. В нем слышался… азарт!

– Нет, если я успею предупредить Ранда и остальных, – он был уже на полпути к двери. Теперь спасти их могут только Айз Седай и Аша’маны.

– Держи, мальчик. Думаю, они нам пригодятся.

Лойал обернулся как раз вовремя, чтобы поймать топор с длинным топорищем, который бросил ему Старейшина Хаман. Уши старого Огир были плотно прижаты к черепу. Лойал осознал, что его уши ведут себя так же.

– Возьми, Эрит, – спокойно проговорила мать, снимая со стены один из садовых ножей. – Если они ворвутся внутрь, попробуем задержать их на лестнице.

– Ты мой герой, муж, – сказала Эрит, подхватывая нож за рукоять, – но если ты позволишь себя убить, я очень рассержусь.

Она выдала все это с таким видом, что в том, что так и будет, сомневаться не приходилось.

А затем они вместе со Старейшиной Хаманом выбежали в коридор и загрохотали по ступеням. Не жалея легких, они выкрикивали предупреждение и боевой клич, которого никто не слышал уже более двух тысяч лет:

– Троллоки идут! Вздымай секиры, очисти поле! Троллоки идут!

– …так что я позабочусь о Тире, Логайн, пока ты… – Ранд принюхался. Вряд ли тут воняет гнилой мусорной кучей, однако запах был весьма похож и становился все отчетливее.

– Отродья Тени, – спокойно подтвердила его догадки Кадсуане, откладывая пяльцы и поднимаясь на ноги. Кожу защипало, когда она обняла Источник. А может быть, тогда, когда это сделала Аливия, направившаяся к окнам вслед за Зеленой сестрой. Мин встала и извлекла из манжет пару метательных ножей.

И в ту же секунду приглушенный толстыми стенами донесся едва слышный клич Огир. Эти низкие, напоминающие барабанный бой голоса, невозможно ни с чем спутать: «Троллоки идут! Вздымай секиры, очисти поле!».

Выругавшись, Ранд вскочил с кресла и подбежал к окну. Тысячи троллоков мчались сквозь взвесь мелкого дождя по недавно засеянным полям. Они были ростом с Огир и даже выше, с бараньими и козлиными рогами, волчьими мордами и кабаньими рылами, с орлиными клювами и хохолками из перьев – земля разлеталась под сапогами, лапами и копытами. Они надвигались беззвучно, словно смерть. Позади неслись Мурдаалы, в черном с головы до пят. Их плащи неподвижно свисали вниз, словно бы их хозяева стояли на месте. Ранд насчитал тридцать или сорок всадников. Сколько еще подступает с других сторон поместья?

Клич Огир предупредил остальных или им самим пришло в голову выглянуть из окна. Молнии начали бить по летящим вперед троллокам – серебряные стрелы с треском расшвыривали гигантские тела во все стороны. В других местах земля взрывалась всполохом огня, поднимая фонтаном грязь, – троллочьи головы, лапы, руки и ноги, вращаясь, разлетались веером. Сверху сыпались Огненные Шары и, взрываясь, оставляли за собой десятки трупов. Но троллоки упорно бежали вперед, едва ли не быстрее скачущей лошади. Ранд не смог различить плетения, которые обрушивали на врага целые связки молний. Осознав, что нужды скрываться больше нет, троллоки зашлись ревом ярости. Из дверей крытых соломой хозяйственных построек, больших крепких амбаров и конюшен начали высовываться головы остававшихся в поместье салдэйцев Башира. Солдаты выглядывали на миг и тут же исчезали, захлопывая за собой двери.

– Ты предупредил своих Айз Седай, что они могут направлять в целях самозащиты? – уточнил Ранд.

– Я что, похож на идиота? – прорычал в ответ Логайн. Он стоял у соседнего окна, уже удерживая саидин. Почти столько же, сколько мог удержать и сам Ранд. Гэалданец свивал плетения на предельной скорости. – Вы собираетесь помочь нам или просто понаблюдаете, милорд Дракон? – Вопрос был приправлен приличной долей сарказма, но сейчас не время выяснять отношения.

Сделав глубокий вздох, Ранд вцепился руками в оконную раму, чтобы предупредить головокружение, – золотогривые драконы на тыльной стороне его рук, казалось, принялись извиваться, – и потянулся к Истинному Источнику. В голове пропала ясность, едва его заполнил саидин – ледяное пламя и рассыпающиеся горы, хаос, стремящийся утянуть за собой. Но блаженно чистый. Ранд до сих пор не переставал этому удивляться. В голове крутился вихрь, а желудок стремился вывернуться наизнанку – странный недуг, который уже должен был исчезнуть. Но вовсе не поэтому он судорожно сжал оконный переплет. Единая Сила наполнила Ранда, но в миг головокружения Льюс Тэрин перехватил контроль над ней. Застыв от ужаса, Ранд смотрел на троллоков и Мурдаалов, несущихся к дворовым постройкам. Теперь, когда Сила наполняла его, он мог различить каждый значок, прикрепленный к огромным плечам, обтянутым кольчугой. Серебряный смерч отряда Иф’фрит и кроваво-красный трезубец Ко’бал. Ветвящаяся молния Граем’лан и кривая секира ал’гол. Железный кулак Дей’мон и омытый алой кровью кулак Кно’мон. И множество черепов. Рогатый череп Да’вол и гора из человеческих черепов Гар’гаель. Череп, раскроенный кривым мечом, Джин’нен и пронзенный кинжалом череп Бан’шин. Троллоки любили черепа, если они вообще что-то любили. По всей видимости, в атаке приняли участие двенадцать основных отрядов и несколько второстепенных. Ранд заметил незнакомые значки. Смотрящее око, рука, пронзенная кинжалом, человеческий силуэт, охваченный пламенем. Троллоки уже были совсем близко от хозяйственных построек. Сквозь солому крыш поблескивали мечи – салдэйцы пытались прорубить себе выход наверх. Солома была уложена плотно. Им придется как следует потрудиться. Какие только мысли не придут в голову, когда безумец, ищущий собственной смерти, может прикончить тебя в следующее мгновение.

Поток Воздуха выдавил оконную раму перед ним, превратив ее в ливень осколков и щепок.

Мои руки, задыхался Льюс Тэрин. Почему я не могу шевельнуть руками? Мне нужно поднять руки!

Земля, Воздух и Огонь слились в плетении, которое Ранд не смог распознать. Шесть плетений одновременно. Но увидев, как безумец складывает узор, Ранд вспомнил. Огненный Цветок. В гуще троллоков выросли шесть вертикальных столбов высотой в десять футов и толщиной меньше руки Ранда. Те троллоки, что стояли поближе, наверняка слышали пронзительный вой, сопровождавший их появление. Но если передавать воспоминания времен Войны Тени не в обычаях врага, то они не знают, что слышат собственную смерть. Льюс Тэрин положил последнюю нить Воздуха, и цветок расцвел. С ревом, от которого дрогнуло все здание, каждый красный шест развернулся в огненный диск тридцати футов в диаметре. В воздухе оказалось множество рогатых голов, страшных морд, пылающих ног в сапогах, лап и копыт. На расстоянии более ста шагов от дисков все троллоки повалились наземь, и лишь немногим удалось подняться снова. Создавая эти плетения, Льюс Тэрин уже принялся готовить шесть новых: Дух и прядь Огня сложились в портал, кое-где вплелись нити Земли. Неподалеку от особняка появились знакомые голубовато-серебристые вертикальные росчерки и расширились в затянутые черным туманом врата величиной четыре на четыре шага. Они беспрестанно вращались и постоянно то открывались, то схлопывались. Причем эти порталы не стояли на месте, а двигались навстречу троллокам. Врата, но не простые. Врата Смерти.

Как только врата Смерти начали перемещаться, Льюс Тэрин закрепил плетения крепкими узлами – слабый узел позволит результату задержаться лишь на несколько минут, поле чего вся работа рассыплется, и взялся за очередной виток. Еще больше врат Смерти, еще больше Огненных Цветков, от которых сотрясался весь дом до основания, а троллоков разрывало на куски и кидало навзничь.

Первые врата Смерти ворвались в ряды троллоков и разрезали их, словно ножом. Открывающиеся и закрывающиеся порталы не просто безжалостно кромсали тварей. Там, где они проходили, троллоков просто не оставалось.

Мои руки! взывал безумец. Руки!

Ранд медленно воздел руки и вытянул их в проем, который раньше был окном. Льюс Тэрин тотчас сплел Огонь и Землю в замысловатый рисунок, и с кончиков пальцев Ранда веером сорвались алые нити – по десять с каждого. Это Стрелы Пламени. Он знал. И как только одни исчезали, их тотчас сменяли другие, причем так быстро, что, казалось, они не иссякают, а мерцают. Троллоки, которых касались смертоносные нити, бились в конвульсиях, а их кровь и плоть, нагретые до безумной температуры, с шипением выходили наружу, чудовища извивались и падали, в их огромных телах зияли сквозные дыры. Зачастую под огненную струю попадали две или три жертвы, и лишь после этого поток пламени ослабевал. Ранд, растопырив пальцы, принялся неспешно водить руками из стороны в сторону, сея смерть во всех направлениях. Возникли новые Огненные Цветки, но их сплел уже не он, а затем и врата Смерти, но поменьше, чем у Льюса Тэрина, и Огненные Стрелы. Судя по всему, работа Логайна. Остальные Аша’маны, конечно, тоже обратили на них внимание, но мало кто из них находился достаточно близко, чтобы разглядеть два последних плетения.

Троллоки умирали сотнями, тысячами, разорванные ударами молний, Огненными Шарами, Огненными Цветками, вратами Смерти и Стрелами Пламени, земля взрывалась у них под ногами, но они упорно продолжали двигаться вперед, рыча и потрясая оружием. Мурдаалы скакали верхом позади них, обнажив черные клинки. Добравшись до служебных построек, часть троллоков окружила их и принялась молотить кулаками в двери, подковыривать деревянные стены мечами и копьями, швырять горящие факелы на соломенные крыши. Обосновавшиеся наверху салдэйцы, отстреливаясь что было сил, спихивали факелы вниз. Но часть горящих головней застревала, повиснув на краях крыши, отчего даже мокрая солома занялась.

Пожар! подумал Ранд, обращаясь к Льюсу Тэрину. Салдэйцы сгорят! Сделай что-нибудь!

Льюс Тэрин не отвечал. Он беспрестанно ткал узор смерти и обрушивал на троллоков врата Смерти и Стрелы Пламени. Мурдаал, пронзенный пучком алых нитей, вывалился из седла, второй последовал его примеру. Третий, голову которого Стрела превратила в месиво кипящей крови и плоти, продолжал размахивать мечом, словно не понимая, что уже умер. Ранд специально выискивал их. Если уничтожить всех Мурдаалов, троллоки вполне могут дрогнуть и побежать.

Льюс Тэрин свивал теперь только врата Смерти и Стрелы Пламени. Применять Огненные Цветки сейчас опасно, поскольку основная масса троллоков подобралась слишком близко к поместью. Часть Аша’манов, очевидно, еще этого не осознала. Комната сотрясалась от оглушительного грохота, весь дом содрогался, словно под ударами гигантских кувалд, казалось, что вот-вот рухнет потолок. А потом вдруг все стихло, взрывы прекратились. Если не считать Огненных Шаров или разрывающейся под ногами троллоков земли, отчего они разлетались в стороны, как сломанные игрушки. С неба дождем лились молнии. Серебряно-голубые разряды ударяли так близко к дому, что волоски на руках и груди Ранда вставали дыбом, а на голове шевелились волосы.

Кому-то из троллоков удалось взломать двери одного из амбаров, и черный поток хлынул внутрь. Ранд вытянул руки в ту сторону, пробивая алыми мерцающими нитями отверстия в тех, кто остался снаружи. Часть тварей все же успела заскочить внутрь, но с ними салдэйцам придется разбираться собственноручно. На втором амбаре и конюшне пламя уже начало охватывать соломенную крышу. Стрелки, не переставая стрелять, кашляли от едкого дыма.

Льюс Тэрин молчал и продолжал творить смертоносные плетения.

– Логайн! – крикнул Ранд. – Там пожар! Погаси его!

Тот тоже не ответил, но Ранд увидел пряди, которые выкачали жар из прожорливых язычков пламени. Огонь потух, оставляя после себя холодную обуглившуюся солому, над которой даже не было заметно щупалец дыма. Смерть разгуливала среди троллоков. Но они уже были настолько близко, что даже взрывы Огненных Шаров грохотом разносились по дому.

Внезапно у окна возник пеший Мурдаал, – бледное лишенное глаз лицо, столь же безмятежное, как лицо Айз Седай. Черный меч занесен для удара. Два айильских копья вонзились ему в грудь, в горле расцвел метательный нож. Мурдаал пошатнулся, но продолжил атаку. Ранд сжал пальцы и – как раз перед тем, как клинок коснулся его, – сотня Стрел Пламени вспорола тело Мурдаала, отбросив тварь на двадцать шагов назад. Продырявленный труп рухнул на землю, поливая ее черной кровью. Мурдаалы редко умирали сразу, но этот ни разу не дернулся.

Ранд тотчас стал искать новую цель, но тут понял, что Льюс Тэрин больше не направляет. На коже ощущалось покалывание, значит, Кадсуане и Аливия еще удерживают Силу. Ранд чувствовал саидин, наполнявший Логайна, но Аша’ман тоже оставил плетения. Всю землю от дальнего края полей до самой усадьбы покрывал ковер из мертвых тел и их частей. Ковер заканчивался лишь в нескольких шагах от дома. Несколько лошадей, принадлежавших Мурдаалам, еще держались на ногах. Одна поджимала ногу так, словно та была сломана. Обезглавленный Мурдаал, шатаясь, ходил из стороны в сторону и размахивал мечом, тут и там бились в конвульсиях или старались подняться троллоки, правда без особого успеха. Другого движения заметно не было.

Вот и все, подумал Ранд. Все, Льюс Тэрин. Можешь отпустить саидин.

Харилин и Энайла возвышались на столе, опустив на лицо вуали, и сжимали в руках копья. Рядом с ними стояла грозная Мин, в каждой руке – по метательному ножу. Узы переполнял страх. Она боится совсем не за себя. Эти женщины спасли ему жизнь, но сейчас нужно самому позаботиться о том, чтобы не погибнуть.

– Почти ничья, – пробормотал Логайн. – Если бы они напали до моего прибытия… почти ничья, – он встряхнулся и, отпустив Источник, отвернулся от разбитого окна. – Вы собирались придержать эти новые плетения для своих любимчиков, как Таим? Например, эти врата. И куда же мы отправили всех этих Троллоков? Я всего лишь повторил твои плетения.

– Не важно, куда они отправились, – рассеянно отозвался Ранд. Его внимание было поглощено Льюсом Тэрином. Этот безумец, треклятый голос в голове, чуть глубже погрузился в Силу. Отпусти, приятель. – Отродья Тьмы не способны пережить проход сквозь врата.

Я хочу умереть, сообщил Льюс Тэрин. Хочу воссоединиться с Илиеной.

Если ты и впрямь хотел умереть, то зачем же тогда убивал троллоков? поинтересовался Ранд. Зачем прикончил того Мурдаала?

– Люди просто обнаружат кучу мертвых троллоков, а, быть может, и Мурдаала. На них не будет ни единой царапины, – объяснил он вслух.

Кажется, я вспомнил, что такое умереть, прошептал Льюс Тэрин. Я вспомнил, как сделал это. Он зачерпнул еще больше, и Ранд ощутил боль в висках.

– Везде их будет понемножку. Каждый раз в момент открытия врата Смерти меняют точку перехода.

Ранд потер виски. Эта боль – предупреждение. Он приблизился к предельному количеству саидин, которое может удерживать, не умирая и не выжигая себя.

Ты пока не можешь умереть, обратился он к Льюсу Тэрину. Мы должны продержаться до Тармон Гай’дон, иначе погибнет весь мир.

– Врата Смерти, – протянул Логайн, в его голосе чувствовалось отвращение. – Зачем ты продолжаешь удерживать Силу? – внезапно поинтересовался он. – Причем так много. Если ты пытаешься показать мне, что сильнее, так я это и так уже знаю. Я видел, насколько больше твои… твои врата Смерти по сравнению с моими. Я бы даже сказал, что ты удерживаешь ровно столько саидин, сколько способен удерживать без вреда для себя.

Это, конечно же, привлекло всеобщее внимание. Мин засунула ножи в рукава и спрыгнула со стола; узы практически пульсировали от затопившего их страха. Харилин и Энайла обеспокоенно переглянулись, но вернулись к наблюдению за пейзажем за окном. Они отказывались верить, что троллоки мертвы, до тех пор, пока тела этих тварей день не пролежат в земле. Аливия, нахмурившись, сделала шаг в сторону Ранда, но он слабо качнул головой, и шончанка вернулась на место. Хотя хмуриться не перестала.

Кадсуане скользящей походкой пересекла комнату, на ее безвозрастном лице появилось строгое выражение:

– Что он чувствует? – требовательно напустилась она на Мин. – Не играй со мною, девочка. Ты знаешь, чего это может стоить. Я знаю, что он связал тебя узами, и ты сама прекрасно знаешь, что мне это известно. Ему страшно?

– Ему никогда не бывает страшно, – отрезала Мин, – разве что за меня или…

Она упрямо вздернула подбородок и скрестила руки под грудью, вперив в Кадсуане сердитый взор, словно ей было все равно, чем Зеленая сестра ответит на это. Судя по спутанному клубку эмоций, разнящихся от страха до стыда, который Мин, пусть и неудачно, пыталась скрыть от Ранда, она все же представляла, чем может ответить Кадсуане.

– Я стою у тебя под носом, – вступился Ранд. – Если ты хочешь знать, как я себя чувствую, меня и спрашивай. – Льюс Тэрин? окликнул он мысленно. Никакого ответа, переполняющий его саидин и не думал убывать. Виски начали пульсировать.

– И как же? – нетерпеливо спросила Кадсуане.

– Лучше не придумаешь. – Льюс Тэрин? – Но у меня появилось для тебя правило, Кадсуане. Не смей угрожать Мин. И вообще оставь ее в покое.

– Так-так-так. Мальчик показывает зубы, – золотые птицы, рыба, звезды и луны звякнули, когда Айз Седай покачала головой. – Не стоит, однако, показывать все сразу. И, кстати, мог бы для начала спросить девушку, нуждается ли она в твоей защите.

Как ни странно, Мин теперь хмурилась уже в его сторону, а узы наполнились раздражением. Свет, плохо, что ей не по душе его беспокойство о ней. Теперь же она, по всей видимости, собралась разобраться с Кадсуане без посторонней помощи. Даже сам Ранд вряд ли решился бы на такое.

Мы сможем умереть в Тармон Гай’дон, объявил Льюс Тэрин, и в то же мгновение Сила внутри него иссякла.

– Он отпустил, – сообщил Логайн, словно внезапно переметнулся на сторону Кадсуане.

– Я знаю, – ответила та. Аша’ман удивленно повернул к ней голову.

– Вы с Мин, если ей так хочется, можете разбираться друг с другом сами, – произнес Ранд, направляясь к двери. – Но не вздумай угрожать ей.

Да, ответил он мысленно. Мы сможем умереть в Тармон Гай’дон.