Глава 14
Мокрые вещи

Внутри были зажжены позолоченные напольные светильники – дневной свет никогда не проникал так глубоко внутрь дворца, – язычки пламени колыхались в лампах, на которых не было стеклянных колпаков. Встроенные в светильники зеркала создавали хорошее освещение в коридоре, где стоял дым коромыслом. Ливрейные слуги сновали туда-сюда, подметали или вытирали пыль. Слуги в красных ливреях с Белым Львом на левой стороне груди стояли на высоких лестницах и снимали зимние гобелены, на которых по большей части были вытканы цветы и сценки из летней жизни, и развешивали вместо них весенние – красочные полотна с изображением листопада. Всегда на два сезона вперед – такова традиция. Чтобы подарить немного прохлады в летний зной и немного тепла в зимнюю стужу, чтобы напомнить во время весеннего цветения о том, что ветки вновь оголятся и опять выпадет снег, чтобы, когда опадают листья и наступают первые заморозки, а дни становятся все холоднее, напомнить, что снова придет весна. Было среди них и несколько батальных сцен, запечатлевших дни громкой славы Андора, но теперь они уже не так нравились Илэйн, как в детстве. Однако сейчас они более чем уместны – свидетельства того, чем на самом деле является настоящая война. Только теперь на них смотрела уже не маленькая девочка, а взрослая женщина. Слава всегда покупается кровью. И не только славу, но и многие другие, не менее важные вещи часто приходится добывать кровью и сражениями.

К сожалению, слуг осталось очень мало и все делалось не вовремя, особенно если учесть, что добрая часть обслуги состояла из седых сгорбленных стариков, которым было весьма затруднительно передвигаться быстро. Но какими бы медлительными они ни были, Илэйн была рада, что они с готовностью вернулись к работе, чтобы обучить новичков и восполнить острую нехватку тех, кто бежал во время правления Гейбрила или после того, как Ранд взял Кэймлин, иначе дворец уже давно превратился бы в настоящий амбар. Очень грязный амбар. Хорошо хоть все зимние ковровые дорожки уже убрали с пола. Сейчас подол Илэйн оставлял на красно-белых плитах пола мокрый след, а со всеми этими дождями пропитавшиеся влагой дорожки еще до наступления темноты покрылись бы плесенью.

Слуги, одетые в красно-белое, спешили по своим делам; они кланялись или приседали в реверансе перед Илэйн, и их глаза наполнялись ужасом при виде ее мокрого платья. Однако Илэйн это бесило. Они почему-то не очень переживают за Авиенду и Бергитте, с которых буквально капает вода, или за телохранительниц. Да сгореть ей на месте, если все не перестанут думать, что она должна целыми днями нежиться в постели, то!.. Ее взгляд был таким мрачным, что слуги начали кланяться и делать в книксен быстрее и тут же стремглав убегали прочь. Ее перепады настроения уже стали излюбленной темой вечерних разговоров у камина, хотя Илэйн старалась не срывать злость на слугах. Она вообще старалась не срывать злость ни на ком, но все-таки в основном это относилось к слугам. Они не могли накричать на нее в ответ – такая роскошь была им недоступна.

Илэйн намеревалась сразу отправиться в свои покои и переодеться, но, намерения намерениями, а она, не задумываясь, повернула навстречу Реанне Корли, идущей по поперечному коридору, выложенному красными плитками. И реакция слуг никак не могла изменить ее решения. Она вовсе не упрямится. Да, она и правда промокла и очень хочет переодеться в сухое или хотя бы вытереться сухим полотенцем, но она не ожидала увидеть эту женщину из Родни, да и две спутницы Реанне тоже привлекли ее внимание. Бергитте тихо выругалась, прежде чем последовать за ней, размахивая луком из стороны в сторону, как будто намереваясь ударить кого-то невидимого. В узах почувствовалась смесь страдания и раздражения, которые быстро сошли на нет. Авиенда ни на шаг не отставала от Илэйн, сосредоточенно выжимая воду из шали. Несмотря то что после того, как она пересекла Хребет Мира, ей приходилось видеть множество дождей и рек и огромные подземные цистерны с водой под городом, Авиенда все равно поморщилась, глядя, как струйки стекают на пол, – это же пустая трата жизненно необходимого ресурса. Восемь телохранительниц, оставшиеся после неожиданного маневра Илэйн позади, поспешно нагнали их – слышен был только топот сапог по полу. Только дай кому-нибудь меч и сапоги – он сразу начнет топать.

Одной из спутниц Реанне оказалась Кара Дефане, которая когда-то была знахаркой или Целительницей в рыбацкой деревушке на Мысе Томан, прежде чем Шончан надели на нее ошейник. Полненькая, с веселыми глазами, одетая в платье из коричневой шерсти, вышитое на манжетах желтыми и голубыми цветами, она выглядела лишь чуть старше Илэйн, хотя на самом деле ей было около пятидесяти. Другую звали Джиллари, бывшая дамани Шончан. При виде нее Илэйн похолодела. Что бы о ней ни говорили, эта женщина была и остается шончанкой.

Даже сама Джиларри не знала, сколько ей лет, но на вид ей можно было дать около тридцати. Хрупкая, с длинными огненно-рыжими волосами и глазами, такими же зелеными, как у Авиенды, она и Марилле – вторая шончанка-дамани во Дворце – упорно продолжали твердить, что они по-прежнему дамани и на них нужно надеть ошейник, потому что иначе они могут что-нибудь натворить. Ежедневные прогулки были одним из способов, которыми Родня пыталась приучить их к ощущению свободы. Прогулки под внимательным наблюдением, само собой. За ними всегда пристально следили днем и ночью. Любая из них может попытаться освободить сул’дам. В этом отношении даже за Кару нельзя поручиться, останься она наедине с какой-нибудь из них; нельзя положиться и на Лемору, юную дворянку из Тарабона, которую заключили в ошейник, когда пал Танчико. Конечно, сами по себе они не стали бы так поступать, однако нельзя предсказать, что бы сделала любая из них, если сул’дам приказала бы помочь ей бежать. И у Кары, и у Леморы повиновение намертво вошло в привычку.

Глаза Джиллари при виде Илэйн расширились, и она со стуком рухнула на колени. Бывшая дамани пыталась сжаться в комочек на полу, но Кара взяла ее за плечи и мягко заставила подняться на ноги. Илэйн старалась не показывать своей неприязни и надеялась, что, если ей это не удастся, все сочтут это за недовольство от всех этих падений ниц и ползаний на коленях. Отчасти так и было. И как только можно хотеть снова надеть ошейник? Илэйн опять услышала голос Лини и поежилась. Ты не поймешь другую женщину, пока год не проносишь ее платье. Но чтоб ей сгореть, у нее нет ни малейшего желания одалживать у Джиллари наряды!

– Не надо так, – пояснила Кара. – Мы делаем вот так! – Она присела в реверансе, по правде говоря, не особенно грациозно. До того как попасть в плен к Шончан, она не видела города с населением больше чем пара сотен человек. Спустя мгновение рыжеволосая женщина тоже раскинула свои темно-синие юбки, однако куда более неуклюже. Она едва не упала и залилась ярким румянцем.

– Джиллари просит прощения, – почти прошептала она, сложив руки на животе. Она продолжала кротко смотреть в пол. – Джиллари постарается запомнить.

– «Я», – поправила Кара. – Помнишь, что я тебе говорила? Это я называю тебя Джиллари, а ты должна говорить про себя «я». Попробуй. И посмотри на меня. У тебя получится! – Она словно подбадривала ребенка.

Шончанка облизнула губы и искоса посмотрела на Кару.

– Я, – тихо проговорила она. И тут же расплакалась: слезы катились по ее щекам быстрее, чем она успевала вытирать их пальцами. Кара обняла ее и принялась успокаивающе нашептывать. Она сама едва не плакала. Авиенда переступила с ноги на ногу. Дело не в слезах – мужчины и женщины Аийл открыто плакали, когда видели в этом необходимость, но у них не принято держаться за руки на людях.

– Почему бы вам не прогуляться вдвоем? – предложила Реанне, ласково улыбаясь парочке, отчего морщинки в уголках ее глаз стали заметнее. У нее был певучий красивый голос. – Я разыщу вас, и мы сможем поесть вместе.

Обе сделали книксен – все еще всхлипывающая Джиллари тоже – и отправились прочь. Кара обнимала за плечи худенькую шончанку.

– Если вам нужно, миледи, – сказала Реанне, прежде чем они успели отойти даже на пару шагов, – мы можем поговорить по дороге в ваши покои.

Лицо женщины оставалось спокойным, а тон не придавал словам никакого особого смысла, и все же Илэйн стиснула зубы. Усилием воли она заставила себя расслабиться. Нет смысла глупо упрямиться. Она действительно промокла. И начинала дрожать, хотя день едва ли можно назвать холодным.

– Отличная мысль, – ответила она, подбирая свои промокшие серые юбки. – Пойдемте.

– Мы могли бы прибавить шагу, – едва слышно пробормотала Бергитте.

– Мы могли бы и пробежаться, – откликнулась Авиенда, даже не стараясь говорить тихо, – заодно и подсохли бы.

Илэйн проигнорировала оба замечания и с достоинством заскользила вперед. Если бы сейчас на ее месте была ее мать, то такой шаг можно было бы назвать королевским. Илэйн не была уверена, что достойно справляется с задачей, но бежать по дворцу не собиралась. Никакой спешки. Один факт, что она куда-то торопится, может породить десяток, а то и сотню различных слухов о каком-нибудь ужасном происшествии, причем один мрачнее другого. И так уже слухи разлетаются от любого сквозняка. И худший из них был о том, что город вот-вот падет, а она собирается спастись бегством, прежде чем это случится. Нет, ее должны видеть только абсолютно невозмутимой. Все должны знать, что она совершенно уверена в себе. Даже если это все будет чистой воды блефом. Еще что-нибудь в таком духе, и можно сдаваться на милость Аримилле. Боязнь поражения проиграла почти столько же битв, сколько и слабость, а Илэйн не может позволить себе проиграть ни единого сражения.

– Я думала, Капитан-Генерал отправила тебя на разведку, Реанне.

Бергитте обычно использовала двух женщин из Родни в качестве разведчиков, – тех, что не могли открыть портал, в который пройдет телега; однако, собравшись в круг, женщины из Родни были в состоянии создать врата, достаточно большие, чтобы переместить солдат или товары на продажу. Поэтому Бергитте объединила вместе тех шестерых, кто владел Перемещением в полной мере. Армия, осаждавшая город, не была для них помехой. Только вот платье Реанне, ладно скроенное из тонкой голубой шерсти, хоть без особых украшений, если не считать круглой броши из красной эмали, скалывавшей высокий воротник, едва ли подходило для проведения разведки на сельской местности.

– Капитан-Генерал считает, что разведчикам иногда нужен отдых. В отличие от нее самой, – ровным голосом прибавила Реанне и, выгнув бровь, взглянула на Бергитте. Узы донесли короткую вспышку раздражения. Авиенда почему-то засмеялась. Илэйн никак не могла научиться понимать аийльский юмор. – Завтра у меня снова вылазка. Я будто бы вернулась в те далекие времена, когда была торговкой посудой на муле. – Все члены Родни за свою долгую жизнь перепробовали множество занятий, потому что приходилось постоянно менять место жительства и род деятельности прежде, чем кто-то замечал, как медленно они стареют. Самые старшие из них владели полудюжиной различных ремесел, а то и больше, с легкостью переключаясь с одного на другое. – Я решила провести свободный день, помогая Джиллари определиться с фамилией, – Реанне поморщилась. – По обычаю, когда на девочку надевают ошейник, Шончан вычеркивают ее имя из списков семейства и бедная женщина чувствует, что не имеет права на имя, с которым родилась. Имя Джиллари ей дали вместе с ошейником, но она хочет его сохранить.

– У меня столько причин ненавидеть Шончан, что их и не сосчитать, – горячо проговорила Илэйн. И тут с опозданием поняла, в чем же, собственно, дело. Обучение реверансам. Выбор фамилии. Да сгореть ей на месте, с этой беременностью она скоро окончательно отупеет! – Когда Джиллари отказалась от ошейника?

Всем совсем необязательно знать, что она сегодня туговато соображает.

Выражение лица собеседницы не изменилось ни на йоту, но она выдержала достаточно долгую паузу, чтобы Илэйн поняла – уловка не сработала.

– Сегодня утром, сразу после того как вы и Капитан-Генерал покинули дворец, иначе бы вас сразу же известили, – поспешно продолжила Реанне, так что у Илэйн не осталось времени дуться. – Есть еще не менее хорошие новости. Ну, по крайней мере, в какой-то степени. Одна из сул’дам, Марли Нойчин, – помните? – признала, что видит потоки.

– О, вот это действительно хорошие новости, – прошептала Илэйн. – Просто отличные. Пусть осталось еще двадцать восемь упрямиц, но теперь с ними будет проще, раз одна уже сломалась.

Илэйн наблюдала попытку убедить Марли в том, что та может научиться направлять и уже видит потоки Силы. Но полненькая Шончанка отпиралась до последнего, даже когда начинала плакать.

– Я сказала, «в какой-то степени», – вздохнула Реанне. – Для Марли, это все равно что признать, что она убивает детей. Теперь она требует, чтобы на нее надели ошейник. Она буквально молит об ай’дам! У меня от этого мурашки по коже. Прямо не знаю, что с ней делать.

– Отослать обратно к Шончан, как можно скорее, – ответила Илэйн.

Реанне застыла от удивления, ее брови взлетели вверх. Бергитте громко откашлялась – нетерпение наполнило узы, прежде чем она успела его подавить. Женщина из Родни возобновила ходьбу и даже немного ускорила шаг.

– Но они же сделают ее дамани. Я не могу обречь на такое ни одну женщину.

Илэйн босила взгляд на своего Стража, – словно кинжал соскользнул по хорошему доспеху. Выражение лица Бергитте было… невозмутимым. Для этой златовласой женщины быть Стражем значило порой выполнять роль старшей сестры. А иногда – что гораздо хуже – и матери тоже.

– Я могу, – отчеканила Илэйн, прибавляя шаг. Ничего страшного, если она слегка подсохнет заранее. – Она помогала удерживать других пленниц, так что пусть теперь испытает все на собственной шкуре, Реанне. Но я не поэтому хочу отправить ее обратно. Если кто-то из остальных захочет остаться и учиться и раскается в том, что сделала, я, конечно же, не выдам ее Шончан. Но, Свет мне свидетель, я надеюсь, что все они будут вести себя так же, как Марли. Шончан наденут на нее ай’дам, Реанне, но они не смогут скрыть то, кем она была. Каждая бывшая сул’дам, отправленная к Шончан, которые наденут на нее ошейник, станет мотыгой, которая подроет их корни.

– Суровое решение, – грустно заметила Реанне. Она взволнованно скомкала верх подола, разгладила его, а затем снова смяла. – Может быть, вы все-таки поразмыслите над этим пару дней? Ведь здесь не нужно действовать незамедлительно.

Илэйн скрипнула зубами. Эта женщина хочет дать понять, что Илэйн приняла это решение в один из перепадов настроения! Разве? Все выглядит вполне разумным и логичным. Не могут же они держать сул’дам в плену вечно. Отослать тех, кто не хочет свободы, назад к Шончан – отличный способ избавиться от них и в то же время нанести удар по врагу. И тут дело не в ненависти к Шончан. Ну и в ней тоже, конечно. Но чтоб ей сгореть, как же это ужасно быть неуверенной в том, что ее решения являются здравыми! Илэйн не могла позволить себе ошибаться. Да и спешка действительно ни к чему. В любом случае, лучше отправлять обратно целую группу. Так меньше вероятности, что кто-то подстроит женщинам какой-нибудь «несчастный случай». Шончан вполне способны на такое.

– Я подумаю об этом, Реанне, но сомневаюсь, что от этого что-то изменится.

Реанне еще раз глубоко вздохнула. Она с нетерпением ждала обещанного права вернуться в Белую Башню и надеть белое платье послушницы – слышали, как она признавалась, что завидует Кирстиан и Зарии, – и мечтала вступить в Зеленую Айя, однако у Илэйн были сомнения на этот счет. У Реанне доброе сердце, порой даже чересчур мягкое, а Илэйн никогда не встречала Зеленую, которую можно было бы назвать мягкой. Даже те, кто внешне напоминали хрупкий цветок, обладали стальным характером.

Впереди из поперечного коридора выскользнула Вандене – стройная, седовласая и грациозная Айз Седай в темно-сером шерстяном платье с темно-коричневой полосой – и повернула туда же, куда направлялись они. Судя по всему, она никого не заметила. Вандене принадлежала к Зеленой Айя, и в ее твердости сложно было усомниться. Джаэм, ее страж, шел рядом с ней, он близко склонил к ней голову – они беседовали – и то и дело ерошил пальцами свои редеющие седые волосы. Скрюченный и тощий, так что темно-зеленая куртка болталась на нем, словно на вешалке, он был стар, но так же несгибаем до мозга костей, как и его госпожа, – старый корень, о который затупится еще не один топор. Кирстиан и Зария, в простых белых одеяниях послушниц, покорно следовали за ними, скромно сложив руки на животе. Одна – по-кайриенски бледная, а другая невысокая и узкобедрая. Для беглянок, которым удалось то, что удавалось лишь немногим – оставаться вне досягаемости Белой Башни годами, а в случае с Кирстиан, более трехсот лет, – они вернулись к статусу послушниц удивительно легко. Впрочем, правила Родни представляют собой смесь тех же правил, по которым живут послушницы и Принятые. Белые шерстяные платья и потеря права приходить и уходить, когда захочется, – пожалуй, единственное отличие, хотя в последнем случае Родня в некоторой степени определяет и это.

– Я очень рада, что она занялась этими двумя, – прошептала Реанне с какой-то теплотой. Ее глаза светились заботой. – Это хорошо, что она оплакивает сестру, но, боюсь, без Кирстиан и Зарии смерть Аделис стала бы для нее навязчивой идеей. А может, уже стала. Мне кажется, то платье, которое сейчас на ней, раньше принадлежало Аделис. Я пыталась предложить ей утешение – у меня есть опыт в помощи людям пережить горе; я была деревенской Мудрой и много лет назад носила красный пояс в Эбу Даре, но она и слушать меня не стала.

На самом деле Вандене теперь ходила исключительно в одежде своей погибшей сестры и к тому же пользовалась ее цветочными духами. Порой Илэйн казалось, что Вандене хочет стать Аделис, предложить свою жизнь в обмен на жизнь сестры. Но разве можно винить кого-то в том, что он до умопомрачения жаждет найти убийцу сестры? Только горстка людей знала, что именно этим она и занимается. Все остальные, и Реанне не исключение, считали, что Зеленая сестра поглощена обучением Кирстиан и Зарии и в скором времени приступит к наказанию их за побег. Вандене занималась и тем и другим, причем с завидным рвением, но все же это было лишь прикрытием для ее настоящих целей.

Илэйн, не глядя, протянула руку и нащупала раскрытую навстречу ладонь Авиенды – обе девушки желали ощутить уютное тепло сестринского пожатия. Илэйн сжала ладошку сестры, не в состоянии представить, что же будет, если Авиенды не станет. Они быстро переглянулись, и во взгляде Авиенды читались те же чувства, что обуревали саму Илэйн. И как только она могла раньше считать, что у Аийл бесстрастные, лишенные выражения лица?

– Ты верно сказала, Реанне, у нее есть Кирстиан и Зария, – Реанне не входила в число тех, кто знал правду. – Мы все скорбим по Аделис по-своему. Вандене обязательно найдет утешение в грядущем.

Но, по-видимому, это произойдет только тогда, когда она найдет убийцу Аделис. А если нет, то хотя бы время начнет притуплять ее боль… Ну, об этом нужно будет думать, когда наступит тот момент. А сейчас пусть Вандене думает своей головой. Тем более что Зеленая – в этом нет никаких сомнений – не позволит никому руководить ее действиями. А это не просто раздражает, это приводит в бешенство! Илэйн должна стоять в сторонке и смотреть, как Вандене разрушает себя изнутри, и, что хуже всего, извлекать из этого пользу. И тот факт, что другого выхода нет, делал ситуацию еще более невыносимой.

Когда Вандене и ее спутницы свернули в другой коридор, из боковой галереи прямо перед Илэйн появилась Рин Харфор – полная, тихая женщина с шапкой седых волос на голове, исполненная королевского достоинства. Ее алая форменная накидка с Белым Львом Андора, как всегда, выглядела так, будто только что вышла из-под утюга. Илэйн никогда не видела, чтобы хоть волосок выбился у Рин из прически или чтобы даже после долгого дня, посвященного наблюдению за всеми работами во дворце, она выглядела хоть капельку хуже, чем с утра. Но было и еще кое-что. Выражение ее круглого лица было несколько озадаченным, но при взгляде на Илэйн, оно тут же стало озабоченным.

– Ох, миледи, вы же промокли до нитки! – изумленно воскликнула она, делая реверанс. – Вам немедленно нужно избавиться от этой мокрой одежды.

– Благодарю, госпожа Харфор, – ответила Илэйн сквозь зубы. – А я-то и не заметила.

Она тут же пожалела о своей вспышке – Главная Горничная верой и правдой служила и ей, и ее матери, но что самое неприятное, госпожа Харфор не обратила ни малейшего внимания на ее выпад, даже бровью не повела. Перепады настроения Илэйн Траканд никого больше не удивляли.

– Я пройдусь с вами, если позволите, миледи, – спокойно сказала она, пристраиваясь рядом с Илэйн. Веснушчатая молоденькая служанка, несшая корзину сложенного стопкой постельного белья, начала делать реверансы перед своей госпожой. Стоит заметить, что перед Илэйн она приседала не намного больше, чем перед Главной Горничной. Но Рин сделала быстрый жест – и девушка поспешила прочь, не успев закончить очередной поклон. Возможно, госпожа Харфор не хотела, чтобы служанка услышала что-нибудь лишнее.

Рин говорила, не умолкая:

– Три Капитана наемников требуют аудиенции. Я проводила их в Голубую Приемную и наказала слугам следить, чтобы какие-нибудь ценные мелочи случайно не завалились им в карманы. Как выяснилось, это было совсем необязательно. Вскоре появились Кареане Седай и Сарейта Седай и составили им компанию. Капитан Меллар тоже там.

Илэйн нахмурилась. Меллар. Она старалась занять его посильнее, чтобы у него не оставалось времени на всякие пакости, и все-таки он каким-то непостижимым образом возникал именно там и именно тогда, когда Илэйн меньше всего хотела его видеть. На сей раз Кареане и Сарейта последовали его примеру. Одна из них должна быть сестрой-убийцей из Черной Айя. Конечно, если это не Мерилилль. Но сейчас она вне досягаемости. Рин знала об этом. Держать ее в неведении – настоящее преступление. У нее повсюду были собственные «глаза и уши», и кто-нибудь из них вполне может заметить жизненно важную улику.

– Чего хотят наемники, госпожа Харфор?

– Я думаю, еще денег, – проворчала Бергитте и взмахнула своим луком без тетивы, словно дубинкой.

– Очень даже может быть, – согласилась Рин, – но они отказались рассказывать мне о цели своего визита, – она поджала губы. Только и всего. Но, видимо, этим наемникам удалось ее оскорбить. Если они умудрились не заметить, что она не просто старшая служанка, тогда они и вправду туговаты на голову.

– Дайлин вернулась? – спросила Илэйн и, когда Главная Горничная ответила отрицательно, прибавила: – Тогда я встречусь с этими наемниками, как только переоденусь.

Она вполне могла просто проигнорировать их.

Свернув за угол, Илэйн оказалась лицом к лицу с двумя Ищущими Ветер и едва сдержала вздох досады. Морской Народ стоит в самом конце списка людей на земле, с кем бы она хотела столкнуться именно сейчас. Худую, смуглую босую женщину, в красных штанах и синей блузе – все из хитроумно расшитого шелка, – стянутой на талии зеленым поясом, завязанным замысловатым узлом, звали очень подходяще – Чанелле дин Серан Белая Акула. Илэйн понятия не имела, что это за белая акула – она запросто могла оказаться какой-нибудь маленькой тварью, но беспощадные большие глаза Чанелле вполне могли принадлежать жестокому хищнику. Особенно когда они были устремлены на Авиенду. Они терпеть не могли друг друга. Покрытой татуировками рукой Чанелле приподняла отделанную золотом коробочку для благовоний с маленькими дырочками, которая висела на цепочке у нее на шее. Она глубоко вдохнула резкий, пряный аромат, словно пытаясь перебить какую-то вонь. Авиенда громко рассмеялась, отчего пухлые губы Чанелле превратились в ниточку. По крайней мере, стали тоньше. Стать еще тоньше они не могли физически.

Второй была Ренейле дин Калон – бывшая Ищущая Ветер Госпожи Кораблей. На ней были синие штаны и красная блуза из льна, пояс же, завязанный куда менее сложным узлом, отливал голубым. Обе женщины носили длинные белые шарфы в знак траура по Несте дин Реас, однако Ренейле переживала смерть Несты куда глубже. Она несла резную деревянную шкатулку с письменными принадлежностями – к крышке были прикреплены чернильница и лист бумаги, на котором виднелась пара строчек. Белые перья, украшавшие темные волосы женщины, скрывали шесть золотых колец, вставленных в уши, – серьги стали куда тоньше, чем те восемь, что она носила до того, как узнала о судьбе Несты, – а золотая цепочка, пересекавшая смуглую левую щеку, казалась голой – сейчас на ней висел только медальон с именем клана. По обычаю Морского Народа, смерть Несты означала, что Ренейле в тот самый день, когда сложит с себя все почетные знаки отличия, должна начать все с чистого листа, с ранга, который получает ученица по окончанию обучения. Черты ее еще хранили некоторую надменность, хотя ее становилось все меньше и меньше, поскольку теперь она исполняла обязанности секретаря Чанелле.

– Я направляюсь… – начала было Илэйн, но Чанелле бесцеремонно перебила ее.

– У тебя есть новости о Талаан? И о Мерилилль? Ты вообще пытаешься отыскать их?

Илэйн глубоко вздохнула. Кричать на Чанелле просто глупо – это не приведет ни к чему хорошему. Эта женщина всегда готова голосить в ответ и редко проявляет желание прислушиваться к голосу разума. Нет, Илэйн не позволит втянуть себя в очередное состязание по крепости голосовых связок. Слуги, скользившие то с одной, то с другой стороны, не делали ни поклонов, ни реверансов – они чувствовали напряжение, – однако то и дело бросали хмурые взгляды на женщин Морского Народа. Это, конечно, греет душу, но ничего хорошего в этом нет. Какими бы неприятными ни были эти дамочки, Ищущие Ветер – гостьи во Дворце. В некотором смысле… невзирая на сделку. Чанелле не раз и не два жаловалась на нерасторопность слуг и прохладную воду в ванне. И это тоже приносило удовлетворение. И все-таки Илэйн должна сохранить достоинство и проявить гостеприимство.

– Новости все те же, что вчера, – ровным тоном ответила она. По крайней мере, приложила все усилия, чтобы так и было. Если в ее голосе и прозвучали резкие нотки, то Ищущей Ветер придется с этим смириться. – Те же, что и на прошлой неделе, и на предыдущей. Были опрошены завсегдатаи каждой таверны в Кэймлине. Вашу ученицу так и не нашли. Мерилилль тоже. По всей видимости, им удалось выбраться из города. – Стражникам у ворот было приказано искать женщину из Морского Народа с татуировками на руках, но они не посмеют остановить Айз Седай или задерживать ее спутников. Ну а если уж говорить положа руку на сердце, то наемники пропустят любого, кто предложит им несколько монет. – А теперь, если позволите, я направляюсь…

– Этого мало! – голос Чанелле жег, словно плеть. – Вы, Айз Седай, липнете друг к другу, как устрицы. Мерилилль похитила Талаан, и теперь вы ее прячете. Мы найдем их, и, уверяю тебя, Мерилилль понесет жестокое наказание, прежде чем отправится на корабли выполнять свою часть сделки.

– Мне кажется, ты забываешься, – вмешалась Бергитте. Ее голос был мягким, а лицо – спокойным, однако узы буквально трепетали от гнева. Она обеими руками прижимала к себе боевой лук, словно для того, чтобы не дать ладоням сжаться в кулаки. – Ты возьмешь назад все свои обвинения или тебе придется за них ответить! – видимо, она не так уж хорошо сдерживала эмоции, как казалось. Нельзя так разговаривать с Ищущими Ветер. Среди своего народа они обладали властью и могуществом, что уже вошло у них в привычку. Но Бергитте даже не колебалась. – Согласно сделке, которую заключила Зайда, вы находитесь в распоряжении леди Илэйн. И в моем распоряжении. И заниматься какими бы то ни было поисками вы сможете только тогда, когда нужда в вас пропадет. И если я ничего не забыла, сейчас вы должны находиться в Тире и заниматься возвращением фургонов с зерном и солониной. Я настоятельно рекомендую вам немедленно переместиться туда или вам самим предстоит узнать кое-что новое о наказаниях.

О, так общаться с Ищущими Ветер определенно не стоит.

– Нет, – вступила Илэйн на удивление так же горячо, как и Чанелле. – Ищите на здоровье, если вам так нужно! Ты, Чанелле, и все Ищущие, вместе взятые. Обыщите Кэймлин до основания. А когда вы не обнаружите там ни Талаан, ни Мерилилль, ты придешь и извинишься за то, что назвала меня лгуньей. – Ну так же и было на самом деле. Или почти что так. У Илэйн проснулось неодолимое желание залепить Чанелле пощечину. Ей хотелось… Свет, ее гнев и гнев Бергитте словно подпитывают друг друга! Илэйн поспешно попыталась утихомирить свою ярость, пока она не переросла в открытое бешенство, но от этого ей внезапно захотелось зарыдать. С этой новой напастью пришлось бороться не менее отчаянно.

Мрачнее тучи Чанелле выпрямилась.

– Значит, вы заявляете, что мы нарушили сделку. Весь прошлый месяц, а то и больше мы вкалывали, как последняя матросня. Тебе не удастся выставить нас, не выполнив свою часть сделки. Ренейле, нужно сказать Айз Седай в «Серебряном Лебеде» – сказать, запомни! – что они должны выдать нам Мерилилль и Талаан или предложить другую плату, которую назначит Белая Башня. Конечно, полностью расплатиться они не смогут, но хотя бы начнут выплачивать долг.

Ренейле принялась отвинчивать серебряную крышку чернильницы.

– Не надо записок! – рявкнула Чанелле. – Отправляйся и передай им это сама. Живо!

Завинтив крышку, Ренейле склонилась в поклоне, едва не коснувшись пола, и дотронулась кончиками пальцев до левой части груди.

– Как прикажете, – прошептала она, ее лицо напоминало темную маску. Женщина поспешно отправилась выполнять распоряжение, припустив рысцой в ту сторону, откуда пришла, все так же зажав шкатулку под мышкой.

Все еще борясь с желанием ударить Чанелле и разрыдаться одновременно, Илэйн вздрогнула. Морской Народ отправляется в «Серебряный Лебедь» уже не в первый, даже не во второй и не в третий раз, но раньше они ходили просить, а не требовать. В гостинице сейчас обитали девять сестер – количество постоянно менялось, поскольку сестры то приезжали, то уезжали, – однако, если верить слухам, в городе были и другие Айз Седай. Илэйн беспокоило, что еще ни одна из них так и не появилась во Дворце. Илэйн сама старалась держаться подальше от «Лебедя», так как понимала, что Элайда мечтает заполучить ее, и поэтому не знала, кого поддерживают сестры из «Лебедя» и поддерживают ли кого-нибудь вообще. С Сарейтой и Кареане те держали рот на замке, словно мидии, и все же стоит ожидать, что кто-то из них в конце концов заявится во Дворец, по крайней мере, чтобы выяснить, что же стоит за жалобами Морского Народа. И вообще, что делает такое количество Айз Седай в Кэймлине, когда Тар Валон в осаде? Что является этому причиной? Она сама – первое, что приходит в голову. Эта мысль заставляла Илэйн обходить стороной всех Сестер, о которых не было доподлинно известно, что они поддерживает Эгвейн. Однако это не отменяет сделки, заключенной для того, чтобы помочь Айз Седай совладать с Чашей Ветров, так же как и не отменяет платы, которую Башня обещала выдать за эту помощь. Сгореть ей на месте, но эта новость станет подобна взрыву фургона с пиротехникой. Хуже. Десяти фургонов.

Глядя вслед убегающей Ренейле, Илэйн изо всех сил старалась угомонить бурлящие эмоции. И пыталась заставить себя говорить более или менее вежливым тоном:

– Если учесть все перемены, обрушившиеся на нее в последнее время, она неплохо держится.

Чанелле презрительно фыркнула:

– Так и должно быть. Каждая Ищущая Ветер знает, что ей суждено воспарить и камнем упасть вниз множество раз, прежде чем ее тело вновь обратится в морскую соль, – она обернулась, чтобы посмотреть вслед соплеменнице, и в ее голосе появились злобные нотки. Казалось, она обращается к самой себе: – Она упала с большей высоты, чем многие, и не следует удивляться, что приземление было отнюдь не мягким. Ведь она сама отдавила немало пальцев, пока… – она захлопнула рот и, надменно вскинув голову, смерила взглядом Илэйн, Бергитте, Авиенду и Рин, а потом даже каждую из телохранительниц, на случай, если кому-нибудь придет на ум фантазия прокомментировать ее слова.

Илэйн предусмотрительно промолчала, и, хвала Свету, все остальные поступили так же. Про себя она радостно отметила, что ей почти удалось справиться со своим нравом: плакать больше не тянуло и сказать что-нибудь такое, из-за чего Чанелле поднимет ор и уничтожит все плоды ее трудов, тоже. К тому же ей просто не приходило в голову, что же такое сказать на последнюю реплику собеседницы. Вряд ли злорадство по отношению к тому, кто, на твой взгляд, неверно распорядился положением, на ступень превышающее твое, входит в обычаи Ата’ан Миэйр. И все же это очень по-человечески.

Ищущая ветер оглядела Илэйн с головы до ног и нахмурилась.

– Ты вся промокла, – провозгласила она, словно только что это заметила. – В твоем состоянии вредно долго оставаться мокрой. Тебе нужно немедленно переодеться.

Илэйн запрокинула голову и пронзительно закричала, так громко, как только могла. Это был безумный вопль гнева и ярости. Она кричала, пока легкие не опустели, пока не стало тяжело дышать.

Повисла тишина. Все изумленно смотрели на Илэйн. Почти все. Авиенда зашлась таким диким хохотом, что бедняжке пришлось даже привалиться к гобелену, изображавшему всадников перед схваткой с леопардом. Одной рукой она обхватила себя за талию, словно у нее ныли ребра. Узы донесли до Илэйн веселье – веселье! – хотя лицо Бергитте было лишено всяких эмоций, словно лицо Айз Седай.

– Мне пора в Тир, – секунду спустя выдохнула Чанелле и зашагала прочь, не сказав ни слова и даже не пытаясь изобразить какое-то подобие поклона. Рин и Реанне поспешно присели в реверансе – обе избегали встречаться с Илэйн взглядом – и, сославшись на массу неотложных дел, сбежали.

Илэйн в свою очередь вперила мрачный взор в Бергитте и Авиенду:

– Если кто-нибудь из вас скажет хоть одно слово… – честно предупредила она.

Бергитте состроила до безобразия невинную мордашку – узы чуть ли не звенели от безудержного веселья, – и Илэйн обнаружила, что тоже борется с желанием захохотать. Авиенда готова была лопнуть от смеха.

Подобрав юбки и из последних сил пытаясь сохранить достойную мину, Илэйн направилась в свои покои. И если она и шла чуть быстрее, чем раньше, то лишь потому, что хотела поскорее расстаться с успевшей поднадоесть мокрой одеждой. И это – единственная причина. Единственная!