ГЛАВА 7
Под утро мы вкололи себе последние ампулы боевого «коктейля выносливости». Хоть патрульный флаер больше не висел над нашими головами, останавливаться было нельзя. Скаари знали, где мы, и сейчас они уже, скорее всего, высаживаются на небольшом пляже.
Нам следовало как можно быстрее добраться до холмов, о которых говорил Асад. При столкновении в джунглях у нас не было вообще никаких шансов.
И мы продолжали бежать даже после того, как коктейль перестал действовать.
Существуют ли пределы прочности у человеческого организма? Вне всякого сомнения. Известны ли мне эти пределы? Вряд ли.
Кажется, что вот уже он, край, за которым ты ничего не сможешь сделать. Но тут что-то случается, ситуация из неприятной превращается в экстремальную, и ты делаешь больше. И когда тебе кажется, что организм не в состоянии больше ничего выдать, экстремальная ситуация становится катастрофической.
И ты продолжаешь. Даже несмотря на то что самому тебе это кажется невероятным.
Ноги сводит от усталости, сердце бьется так, словно вот-вот выскочит из груди, а легкие разрываются от недостатка кислорода. Но ты продолжаешь движение.
Мы бежали, бежали и бежали…
В итоге мы достигли пещер и обогнали скаари на двенадцать часов.
— Это будет место нашего последнего боя, — торжественно возвестил Асад и от усталости рухнул на траву.
Место оказалось вполне ничего. Перед холмами — судя по очень скудной растительности, их скорее стоило обозвать гольцами — было небольшое открытое пространство, которое противнику придется пересечь. Это сулило штурмовикам скаари немалые неприятности, поскольку никаких удобных площадок для приземления среди самих холмов не наблюдалось. А для того чтобы высадиться за грядой холмов и зайти к нам с тыла, нужна была недюжинная альпинистская подготовка либо тип конечностей, намного более приспособленных для хождения по скалам, чем даже ноги человека. Не говоря уж о лапах скаари.
В пещеру было два входа, расположенные друг над другом. Нижний, широкий и хорошо заметный со стороны джунглей, располагался в склоне холма на высоте около пятнадцати метров. Метрами пятью выше обнаружилась небольшая щель, которая вела в ту же пещеру. Идеальная позиция для залегания снайпера. Жаль только, что последнюю снайперскую винтовку мы бросили неделю назад, потому как кончились подходящие к ней боеприпасы.
— Эх, было бы нас человек пятнадцать, мы бы могли обороняться тут неделями, — вздохнул Асад.
— Тяжелым вооружением этот холм можно срыть до уровня земли минуты за три, — заметил Дюк.
— Значит, нам крупно повезло, что скаари не будут использовать тяжелое вооружение.
— Не переоцениваешь ли ты значимость своей персоны?
— Я — вряд ли, — сказал Асад. — Зато они сильно переоценивают.
Дюк взял с собой импульсную винтовку и занял позицию у верхнего входа. Мы втроем должны были защищать нижний. Правда, Азим посоветовал Асаду укрыться в глубине пещеры, на что наследник послал его на встречу с шайтаном.
— Скаари уже показали, что я нужен им живым, — сказал он. — Значит, они будут очень аккуратны при стрельбе.
— Ночью они показали это особенно убедительно, — заметил я.
— Не думаю, что они таки стремились нас убить, — сказал Асад. — Скорее, загоняли нас в ловушку.
Похоже, они в этом преуспели. Мы действительно в ловушке, из этой пещеры нет других выходов, если и существует система пещер, проходящая под всеми холмами, наш экземпляр с ней явно не сообщается. Но идти дальше не было никакого смысла. И сил тоже не было.
Планета принадлежала скаари. Мы не могли бегать от них бесконечно.
— Понимаешь, сам факт, что они охотились за нами все это время, свидетельствует об их заинтересованности в моей персоне, — продолжил Асад. — Представь себя на их месте. Ты только что захватил целую планету. У тебя куча текущих проблем. Неужели ты будешь отряжать солдат для уничтожения нескольких вооруженных людей, бегающих по джунглям? Мы чем-то им угрожаем? Можем чем-то угрожать? Ничего подобного. Мы для них совершенно не опасны. Проще всего было бы о нас просто забыть. Тем не менее скаари тратят на нас свое время и средства. И жизни тратят, между прочим. Неужели только из чувства мести за тех бойцов, которых мы уже убили?
Интересно, он на самом деле так думает или пытается таким образом хоть немного успокоить остальных? Или успокаивает самого себя?
Речь Асада звучала логично, но она предполагала наличие у скаари человеческой логики, в то время как сами скаари людьми не были. Кто знает, чем могут руководствоваться при своих действиях древние разумные динозавры?
Посреди ночи я вдруг поймал себя на мысли, что меня совершенно не страшит завтрашний бой. Это было странно, потому что раньше я всегда боялся смерти. Попробовав заглянуть в себя, я не нашел даже остатков этого страха.
Видимо, крайняя степень усталости делает человека безразличным ко всему. Это не бесстрашие, это последняя степень пофигизма, когда тебе становится по фигу даже собственная жизнь.
Самое страшное, что может случиться, — меня завтра убьют.
Мысль промелькнула, не вызвав никакой ответной реакции.
Меня завтра убьют! — возопил я.
Ну и что?
Пустота. Безразличие. Отрешенность.
Усталость.
Холодная решимость забрать с собой на тот свет как можно больше ящериц.
И ничего больше.
Я не мог даже ужаснуться своему новому состоянию, так как все эмоции умерли. Словно их выжег плазменный дождь, обрушившийся на нас прошлой ночью.
Скаари появились через час после рассвета.
Что ж, к этому времени мы успели немного отдохнуть, подкрепили свои силы остатками еды и были готовы дать бой.
Только скаари не торопились лезть в драку.
Их тени постоянно мелькали между деревьями на той стороне прогалины, но огонь пока никто не открывал.
И тут над джунглями разнесся ровный механический голос, говорящий на языке Альянса с акцентом… С акцентом робота из какого-нибудь древнего мультфильма, нарисованного в те времена, когда люди ничего не знали о роботах.
К тому же механический переводчик скаари безбожно коверкал слова. На выходе получалась дурацкая пародия на пиджин-инглиш, да еще и с чудовищным акцентом инопланетного механизма.
— Говорит лейтенант Тьин Карр Ингдешш, — или что-то в этом роде. Человек не способен воспринять на слух имя скаари, даже если его произносит машина-переводчик. — Мы интересованы в особи, кто приближен к главе клана Леванта. Откажись от бой, и мы храним вам жизнь. Мы ценим тот, кто бьется достойно. Но этот бой не выиграть.
Ого, последняя фраза получилась вполне осмысленной.
— Ты ответишь или я отвечу? — поинтересовался Азим у своего босса.
— Давай лучше ты. У меня потом неделю глотка болеть будет.
Оптимистичный прогноз, подумал я. Неужто глотка Асада собирается прожить еще целую неделю?
Азим прокашлялся и выдал в ответ странную смесь из щелчков, взвизгов и похрюкиваний.
На той стороне наступила тишина. Зато над нами громко и от души расхохотался сержант Дюк.
— А что он сказал? — спросил я.
— Что он когда-то осквернил действием яйцо, из которого вылупился этот лейтенант, — перевел Асад. — Можно сказать, даже надругался над тем яйцом. Для скаари это особенно обидный подвид ругательств.
Бой начался с вялой перестрелки.
Скаари явно не потеряли надежды захватить того, «кто приближен к главе клана Леванта», живым, потому не использовали ни плазмометов, ни нейростаннеров. И даже не предпринимали попыток забросать нас гранатами.
Мы находились под защитой рельефа, враг скрывался в тени деревьев. Отвечая на один выстрел из десяти, мы не могли с уверенностью сказать, достигают ли наши выстрелы цели.
Первую попытку пересечь открытое пространство предприняла группа из десяти воинов. Им понадобилось бы всего три прыжка, чтобы достичь склона холма, но мы не предоставили им такой возможности.
При этом мы старались отслеживать все их попытки обойти нас с флангов. Если им удастся подняться по склону выше входов в пещеры, их бойцы начнут просто валиться нам на головы, а это было бы решительно неприятно.
Если бы течение боя не менялось на протяжении дня, рано или поздно встал бы вопрос — что кончится раньше, наши боеприпасы или их солдаты? Исход боя зависел бы от этого вопроса.
Все-таки скаари — идиоты, отстраненно подумал я, посылая импульс за импульсом в переплетение веток на той стороне прогалины. Я бы на их месте уже давно запросил поддержки с воздуха и высадил на вершине холма десантную группу. Но то ли у них не хватило на это мозгов, то ли подобный маневр противоречил военному этикету чужой расы, что в принципе можно считать разными определениями одного и того же факта, но ничего подобного не произошло.
Пожалуй, критический момент наступил тогда, когда они попытались пересечь прогалину большими силами. Несколько десятков стремительно перемещающихся особей мы просто не успели отстрелить, и шестеро бойцов оказались в непосредственной близости от нашего входа в пещеру.
Я выронил винтовку и схватился за лежащий под рукой игольник. Нам с Асадом удалось застрелить еще двоих, парочку снял Дюк, при этом чуть не вывалившись со своей огневой точки.
Но двое штурмовиков ворвались в пещеру.
Я попытался прицелиться и тут же был сбит с ног мощным ударом хвоста скаари. В падении я таки умудрился выстрелить и ранить одного из ящеров в ногу. Тот взревел… ну, собственно, как и положено реветь раненому динозавру. Он рухнул рядом со мной, в каких-то полутора метрах, и я успел выстрелить первым, наведя кружок прицела на его голову.
Озираясь по сторонам, я пытался найти взглядом последнего штурмовика, и тут мои глаза узрели невероятное.
Азим и скаари сошлись в рукопашном бою, опровергая все доводы инструкторов учебного лагеря на Тайроне, утверждавших, что сие просто невозможно.
Великан с Леванта уступал ящеру в росте будучи ниже на целую голову. И был легче на добрых пятьдесят килограммов. Кроме того, считалось, что скаари превосходят человека не только в физической силе, но также в ловкости и скорости реакции. А еще у скаари есть лишняя конечность, что является дополнительным преимуществом в ближнем бою.
Человек по определению не может победить скаари.
Человек — не может.
Азим смог.
Я успел уловить взглядом только финальную часть схватки. Ящер выбросил вперед свои верхние конечности, но, несмотря на стремительность этого движения, они только рассекли воздух в том месте, где должен был находиться Азим. Сам же он взвился в воздух в прыжке, который невероятно ожидать от человека его габаритов, и большой охотничий нож вонзился ящеру в череп.
Штурмовик упал и задергался в конвульсиях раньше, чем я успел даже прицелиться.
Но времени на восхищение боевым искусством Азима у нас не было. Все те несколько секунд, которые потребовались нам для того, чтобы разделаться с ящерами, Асад продолжал удерживать позицию в одиночку, а скаари все лезли и лезли через прогалину.
Мы с Азимом вернулись на свои позиции и помогли поставить заградительный огонь.
А потом в военных действиях наступило небольшое затишье.
— Два с половиной часа уже воюем, — отметил Асад, даже не взглянув на свой КПК. — Не думал, что к этому времени мы будем еще живы, Алекс?
— Такое впечатление, что скаари атакуют на «отвалите».
— В смысле? — не понял Асад.
— В смысле «отвалите от нас», — сказал я. — Типа, только для очистки совести. Потому что должны, а не потому что им это надо.
— Да, без огонька воюют, — ухмыльнулся Азим.
Сын калифа бросил взгляд на небо.
— Не хочу вас обнадеживать, — сказал он. — Но, похоже, что если мы останемся в живых до вечера, то у нас есть все шансы пережить не только следующую ночь, но еще очень много дней и ночей.
— С чего вдруг такой оптимизм? — Лично я не видел на небе ничего, кроме редких облаков.
— По-моему, я знаю, что происходит, — сказал Асад. — И если я не ошибаюсь в своих предположениях, то скоро мы узнаем это наверняка.
— Самое время поиграть в загадки, — сказал я.
Азим безразлично пожал плечами. Он-то уже привык к манерам своего командира.
После передышки скаари предприняли еще две попытки взять нас с наскока, но ни одна из них даже не могла сравниться по степени опасности с предыдущей попыткой.
Основную часть времени мы продолжали лениво перестреливаться, и такое ведение боя было нам на руку.
Мы-то уж точно не торопились отправиться на тот свет. А вот почему не спешат скаари, я не понимал.
А потом огонь с их стороны прекратился совсем.
Десять минут, пятнадцать, двадцать…
— Они явно что-то задумали, — сказал я. — Или задумывают прямо сейчас. Затишье — это не к добру.
— Обычно так оно и есть, — сказал Асад. — Но вдруг сейчас это не то затишье?
Полчаса тишины.
И хотя я был благодарен скаари за очередную передышку, мне становилось все тревожнее и тревожнее. Сорок минут.
— Вот оно! — вдруг воскликнул Азим, тыча пальцем вверх.
Я проследил за направлением, которое указывал его палец, и опять ничего не увидел. Нашли время для шуток…
И тут высоко над облаками что-то сверкнуло. Я не понял, что это, и готов был даже списать замеченную мною вспышку на оптический обман, но тут она повторилась. И еще, и еще.
А потом такими вспышками зарябило все небо.
— Полагаю, что скаари ушли, — сказал Асад. — В данный момент они испытывают куда более серьезные проблемы, чем попытка захвата заложника.
— Ушли? — Я не мог поверить собственным ушам. — После всего этого они просто ушли? Это что же за проблемы такие должны быть?
— Поэтому они и атаковали, как выразился Алекс, на «отвалите», — сказал Азим. — Если мы видим сейчас то, что мы видим, то началось все гораздо раньше, и они не могли об этом не знать. Поэтому и не особенно лезли под огонь.
Замечательно. Теперь еще и Азим начал говорить загадками.
В небесах то и дело появлялись новые яркие вспышки, одна из них была похожа на ядерный взрыв, случившийся в верхних слоях атмосферы. Раскаленный трением об атмосферу метеорит прочертил небо, оставляя за собой дымный след, и рухнул где-то на севере континента.
Самый высокобюджетный фейерверк, который мне доводилось видеть за всю свою предыдущую жизнь.
А скаари так и не открывали огонь, не лезли на штурм и вообще не подавали никаких признаков жизни.
— Да что происходит-то?! — возопил я, не сводя глаз с неба.
— Я не пророк, но не боюсь сильно ошибиться, если предположу, что это благословленный Аллахом имперский флот освобождает планету от присутствия ящериц, — сказал Асад.
— Но откуда он тут взялся? — Я слишком хорошо помнил разговор о последствиях возможного вмешательства Кленнона в этот конфликт. Особенно отчетливо я помнил фразу о том, что имперскому флоту понадобится около полугода, чтобы перебросить к планете силы, требующиеся для штурма.
— Полагаю, правительство Альянса все-таки разрешило имперским кораблям проход через их территорию, — сказал Асад. — Также предполагаю, что наши приключения на этой планете завершены.
— То есть воевать с кленнонцами мы не будем? — уточнил я.
В пехоте было принято считать, что кленнонцы — куда более опасный противник, чем скаари. И куда более вероятный наш враг.
— Конечно, мы не будем с ними воевать, — сказал Азим. — Напротив, мы постараемся как можно скорее сдаться им в плен и сделать так, чтобы адмирал Реннер узнал о нашем пленении как можно раньше.
— Ты даже знаешь, кто ими командует? — поразился я.
— В имперском флоте не так много адмиралов, которым могли бы поручить столь деликатную задачу, — сказал Асад. — И хотя я и не являюсь пророком, я уверен, что знаю имя парня, который сейчас руководит штурмом.
Скаари действительно ушли. Они даже не стали забирать с собой трупы. Очевидно, что, когда они подобрались к нашим позициям, имперский флот Кленнона уже присутствовал в системе, но было еще неясно, чья возьмет и за кем останется та битва. Потому они и атаковали так, как атаковали, без особого энтузиазма и огонька. И без поддержки тяжелой техники. Возможно, техника в этот момент уже спешно грузилась в доки.
А когда имперский флот свалился на орбиту Новой Колумбии и даже вошел в верхние слои атмосферы, стало понятно, что бой за планету скаари проиграли. И фигура заложника перестала представлять ценность.
А потому они просто ушли. Удрали, боясь опоздать на эвакуационный транспорт.
Наверное, они действительно уважали нас как врагов. И их уважение выразилось в том, что напоследок они не жахнули по нам из плазмомета и не стали закидывать гранатами.
Или просто не стали терять времени.
Но, похоже, что Гегемония Скаари умела достойно принимать поражения.
Кленнонцы явились за нами через три дня, и по сравнению с последним месяцем нашего пребывания на Новой Колумбии эти три дня показались мне настоящим пикником.
Азим в первый же день подстрелил какую-то тварь, похожую на горного козла — вообще-то мы были в холмах, но козлы, очевидно, не так остро чувствуют разницу, — а я нашел небольшой ручеек, в котором можно было набрать воду.
И все остальное время мы больше ничего не делали. Ели, пили, валялись на траве и вели неспешные разговоры, нежась в лучах местного солнца, которое вдруг стало для нас очень ласковым.
Мы старались насладиться каждой минутой каждого дня, потому что мы были живы. И в тот период чувствовали, что живы, особенно остро.