37

Людка пришла в десять утра. Загремела ключами, со стуком сбросила с ног туфли, зашелестела плащом. В квартире запахло дождем. Прошла на кухню. Щелкнула чайником. Хлопнула дверью ванной комнаты. Включила воду.

Павел лежал на ее постели поверх покрывала. Лежал, соединив пальцы, успокаивая поднимающуюся со дна муть, ждал. Он добрался до Людкиной квартиры в час ночи. Оставил машину на обочине, с мусорных баков дотянулся до трубы телефонной линии, поднялся на крышу универмага, с нее по пожарной лестнице на крышу высотки и, проклиная мокрый и скользкий рубероид, дважды перепрыгивал на соседние дома. Они почти соприкасались углами, но ощущение трех или четырех метров темной бездны между барьерами крыш Павлу не понравилось. Вытерев с лица то ли пот, то ли капли дождя, он выдохнул и признался, что паркур — не для него. Дальше было проще — лишить один из телевизионных кабелей натяжного тросика, сунуть руки в перчатки и спуститься с десятого этажа на Людкину лоджию. Она жила на восьмом и никогда не закрывала окон. Павел оставил обувь на лоджии, осторожно сдвинул антимоскитную сетку и проник внутрь.

С вечера Людки дома не оказалось. Задернув шторы, Павел в течение часа обыскивал ее квартиру, но ничего не нашел. Ни адресов, ни телефонов. Более того, за те год или полтора, как он перестал изредка с ней встречаться, в квартире ничего не изменилось. Было чисто, но скучно и как-то казенно, словно Людка всю жизнь провела в гостиницах и собственную квартиру оформила в привычном стиле. Или она приходила домой только переночевать? Мужиков домой не водила точно, а ведь с ее точеной фигурой могла бы их даже выбирать.

Павел закончил с квартирой часам к трем. Проверил, не оставил ли где невольных следов, перекусил найденным в холодильнике йогуртом, принял ванну и лег спать. Уже утром, около восьми часов, он еще раз умылся, оделся, заправил постель и прилег на нее сверху, надеясь, что ему удастся привести в порядок не только тело, но и голову. Обдумать все произошедшее не получилось. В голове стоял сплошной туман. Одно утешало: почти не болели нога и бок, зато они отчаянно чесались. Дробовик и клинок Алексея Павел спрятал под батареей за шторой в зале, ветровку повесил на нижний шпингалет двери. При себе оставил только привычный нож и газоанализатор. Индикатор зарядки продолжал помаргивать и с восходом солнца явно ускорился — штрих заряда перевалил за треть. Пора было что-то делать. Павел поднялся и подошел к двери ванной.

Людка не могла его услышать — пол в ее квартире не скрипел, но она услышала. Перестала что-то напевать под нос и продолжила плескаться уже молча. Павел прошел в прихожую и защелкнул предохранитель замка. Вернулся на кухню и стал варить кофе.

Она вышла из ванной через минуту. Бледная, но спокойная. Мокрые волосы свисали ей на плечи почти растянутыми пружинками, их корни неожиданно оказались темно-рыжими. Такими же были и брови, и ресницы.

— Изучаешь? — спросила Людка, наклоняя голову и подсушивая волосы. Полотенце сползло на живот, и Павел увидел, что она не успела одеться.

— Ты красивая, — серьезно кивнул Павел, разливая кофе по чашечкам, — Зря красишься — думаю, что некоторые дамы многое отдали бы за тот оттенок, которым тебя наградила природа!

— Что ты понимаешь в природе? — презрительно скривила губы Людка и провела тонкими пальцами по никелированной трубе, поддерживающей кухонные сушилки для рюмок, — Природа сродни дизайну. Все может пойти в дело, но всему свое место. Да и о чем говорить? Неужели перебила бы твой столбняк от Томки? Кстати, так и не нашлась?

— Пока нет, — Павел сел напротив нее, спиной к выходу. — Хотел спросить, почему дома не ночуешь, но, чувствую, о другом надо спрашивать: почему домой не боишься возвращаться?

— А ты почему не боишься? — Она старалась казаться спокойной, но явно была напряжена.

— У меня больше нет дома, — развел руками Павел, — Вчера ночевал у Дюкова — выкурили и оттуда. Пришел ночью к тебе. Думал, согреешь, а тебя нет.

— Как попал-то? — Людка посмотрела на окно. — Дверь на сигналке, недавно поставила.

— А ведь звала в гости, — вздохнул Павел и глотнул кофе. — С соседями договорился. С соседнего подъезда. Пошли навстречу. С лоджии на лоджию. Вошли в положение отвергнутого любовника.

— Врешь, — поняла Людка. — Впрочем, ладно, хоть с вертолета. Чего хочешь?

— Ясности, — бросил Павел.

— Кто же ее не хочет? — усмехнулась Людка. — Некоторые жизнь на это кладут. Но если спросить хочешь — спрашивай. Все одно без разговора не отвяжешься.

— Жора скоро будет? — спросил Павел. — Ты ведь знаешь Жору? Верзила такой, на свадьбе нашей с Томкой заправлял. Я вас знакомил. Ты уже позвала его? Я слышал, как ты пыхтела в ванной. Скоро?

— Минут через пятнадцать, — прикусила губу Людка.

— А эти, что у подъезда топчутся? — кивнул на окно Павел. — Чьи горе-охранники?

— Жорины, — выдавила Людка, — Они… обыкновенные.

— Мусор, выходит, — понял Павел, — Где Томка?

— Не знаю, — не соврала Людка. — Исчезла. Смоталась. Понимай как знаешь. У баб такое бывает. Здесь говорят, что вожжа под хвост попала, а я думаю, что почуяла что-то. Томка твоя всегда была как дикий зверек. А зверь то же землетрясение лучше любого прибора предсказывает.

— Значит, то, что со мной происходит, — землетрясение, — задумался Павел. — Так на что жизнь-то положила, Люда? На изучение землетрясений или на достижение ясности? Может, спросить было надо? Чем мог бы — помог! — наклонился вперед и повысил голос. — Ты вот не удивилась, когда я о Жоре спросил! А ведь я тебя с ним не знакомил! Не до того было, а ты на свадьбе нашей как специально подальше от него держалась. Кто людей вокруг меня косит? Кто взрывы эти устраивает?

— А что, — на Людкино лицо накатила бледность, — выбор большой. Врагов нет? Ищи или среди родных, или среди друзей. Не ошибешься. Общее правило.

— Что происходит? — Павел протянул руку и накрыл ладонью пальцы Людки.

Она вздрогнула. Как показалось Павлу, от отвращения.

— Ты попал, — ответила она негромко. — Попал, когда родился. В передрягу попал, по факту рождения. По месту рождения. По наследственности. Твой… папа остался должен. Очень важным… персонам. Может быть, я и не всех знаю, кому он остался должен. Но знаю точно, что он загубил важное дело. И если тебе плохо, значит, пришло время отдавать долги. И если ты не отдашь их сам, их взыщут с твоего ребенка. Не потому ли Томка твоя исчезла? Почуяла что или это ты сам ее прячешь?

— Прячу? — удивился Павел. — Зачем? Блефую, думаешь? Я разве производил впечатление игрока?

— Вряд ли, — согласилась Людка и медленно вытянула руку из-под его ладони. — А вот Томка — игрок. Я, кстати, на нее бы в первую очередь подумала — я о взрывах, конечно, — если бы не беременность. Ну или на тех, кто за ней, если они есть. Томка — загадка. Проглядела я Томку. Но она не из наших. Я бы почувствовала.

— Из ваших? — Павел вытащил из кармана брелок и щелкнул по черной стороне пирамидки. — Из этих?

Ненависть скрутила Людку в мгновение. Руки обвили канаты мышц, на лбу выступил пот, лицо стало землистого цвета, дыхание хриплым.

— Я не убивал Алексея, — твердо произнес Павел, — Сам еле ноги умотал. Прилетела какая-то штучка — тыц, — он ткнул себя пальцем в лоб, — ужалила и улетела. И нет моего наставника. Сначала грим с него свалился, а потом и прочее в пепел обратилось. Но я этого уже не увидел. Ты расслабься, тем более что скоро Жора придет. Кто ты? Кто вы? Из какой конторы? Чего вам надо? Кто мой отец? Уж не знаю как, но он тоже обгоревшим оказался после смерти. Ясности нужно, Люда, ясности!

— Как догадался? — прохрипела она. — Как про меня догадался?

— Подмигни, — попросил Павел, — Левым глазом подмигни.

Она выпрямилась и медленно, почти механически закрыла и открыла левый глаз.

— Точно! — рассмеялся Павел, — Так и было, правда, в прошлый раз повеселей вышло. Только над глазом была шапочка белая, а снизу повязка, и происходила эта забава в странной клинике в подвальчике в городке Баумана. Или тебе Ларик еще не сказала, что я ее вычислил? Ты хорошо сохранилась с тех пор, Люда. Сколько тебе лет-то?

Она молчала. Выпрямилась, как статуя. Замерла, вцепившись в никелированную трубу кухонного гарнитура. Уставилась на Павла бешеными, округлившимися глазами.

— Молчишь? — понял он, перевел взгляд на плиту, чтобы не впитывать в себя ненависть, не разглядывать обнаженную грудь. — Ладно. Я Жору ждать не буду, но последний вопрос задам: не слишком противно было спать со мной? Изжога не мучила потом?

Словно тень мелькнула над его головой. Павел наклонился, и в следующее мгновение вырванная Людкой из барной стойки труба раскрошила угол кухонного косяка. Загремели, рассыпались осколками рюмки, новый удар выбил из кухонной двери стекло. Павел упал на спину, выкатился в группировке в гостиную, увернулся еще от одного удара, от другого, поражаясь, какая сила таилась в хрупком женском теле, пока не дотянулся до спрятанного под батареей клинка и не подставил его под уже смятую, словно фольга, трубу.

Клинок перерубил стальное орудие, словно оно было отлито из воска. Людка взревела и бросилась на Павла с растопыренными пальцами. Он выставил клинок и крикнул: «Стой!» Лезвие перерубило ей ребра и вошло под сердце. Глаза Людки округлились, она зажала ладонями рану, упала на пол, завыла и поползла к дальней стене, оставляя на полу кровь из груди и пронзенных осколками рюмок босых пяток.

— Кто ты? — заорал Павел, и тут Людка начала меняться. Кожа ее потемнела до оливкового цвета, лоб чуть выдался вперед, глаза сузились, хотя ненависть продолжала плескаться в них пополам с болью. Скулы раздались, подбородок заострился, но шея толще не стала. Она чуть удлинилась, и, когда Людка в судорогах опрокинулась на спину, Павел увидел сразу все — и показавшиеся ему идеально вычерченными бедра, и плоский, сильный живот, и тонкую талию, и крепкие плечи с увеличенными ключицами, и небольшую, но словно налитую тяжестью грудь с черными сосками, и черные, почти невесомые даже на вид волосы. Существо, которое он увидел перед собой, было и ужасающим в своей похожести на человека, и без сомнения прекрасным одновременно.

— Кто ты? — прохрипел Павел, вытащил из кармана газоанализатор и направил его в заплывающие смертной пеленой глаза. Раздался свист, и Людка вспыхнула, словно была собрана из облетевшего и почерневшего тополиного пуха.

Пришел в себя Павел от отчаянного стука в дверь.