26

— Машины — это, конечно, хорошо, — Дядя Федор оторвался от телевизора и подмигнул Пашке, который, подперев лоб ладонью, штудировал учебник по автоделу, — И твой детекторный приемник — здорово. И то, что к тебе утюги и чайники со всего дома тащат, замечательно. Скоро телевизоры понесут. Холодильники только не надо — тесновато у нас. Только ведь это все не то.

— А что — то? — Пашка поднял голову от учебника, — Ты же сам говорил, что руки должны расти…

— Из туловища, — согласился дядя, — И желательно, чтобы выше пояса. В идеальном варианте руки должны расти оттуда, откуда надо. Но ты знаешь, есть такие понятия — условие необходимое и условие достаточное. Так вот руки, которые растут откуда надо, — это условие необходимое. Но никак не достаточное!

— Ты сейчас к чему клонишь? — не понял Пашка. — Что я зря хочу с движками разбираться? Так ведь хорошие мастера наперечет! Сам же жаловался, что некому движок в переборку сдать, чтобы голова о том не болела.

— Так ведь и сантехники хорошие наперечет, — хмыкнул дядя Федор.

— Ага, — понял Пашка. — Проверяешь? Помню, про национальность ты тоже что-то такое говорил…

— Нет, — стал серьезным дядя Федор. — Не проверяю, хотя втолковать хочу. И не пытаюсь какие-то работы объявить грязными или недостойными. Я о другом хочу сказать. Вот станешь ты ремонтировать чайники. Сколько будешь брать за работу?

— Чайники разные бывают, — нахмурился Пашка, — Который стоит всего ничего, а который и вполтелевизора. Опять же не всякий чайник легко разобрать. Тем более — починить. Да и запчасти. На самом деле чайники эти все какие-то… одноразовые.

— Да знаю, что ты берешь только за запчасти, а остальное — что сверху дадут, — вздохнул дядя Федор, — Видел я твои… чеки. И все, что зарабатываешь, опять на запчасти и тратишь. Ты только не думай, я тут не занудство развожу, да и все правильно ты делаешь, бабки из нашего дома только что не молятся на тебя. О другом речь. Да зарабатывай ты на каждом чайнике хоть по полсотни! В день сделаешь пускай даже десять чайников. В месяц — триста.

— Это как же? — вытаращил глаза Пашка, — Без выходных, что ли, работать?

— Без выходных, — решительно кивнул дядя Федор, — Сколько выходит?

— Пятнадцать тысяч! — гордо заметил Пашка.

— Вот ты и сам чайник, — сморщил нос дядя Федор. — Хорошая зарплата за честную работу. Нет, тут, конечно, надо прикинуть, что чайники-то не горят, как пирожки у плохой хозяйки, и работы вовсе не может быть столько, но если уж заработал, так заработал. Пятнадцать тысяч! А теперь возьми цену не самой хорошей квартиры — о доме я уж не говорю — и подели на эти пятнадцать тысяч. Что получается? Сдохнешь ты под курганом чайников, а на квартиру не заработаешь.

— Так вроде бы есть у нас квартира? — надул губы Пашка.

— Эх! — махнул рукой дядя Федор, — Разве ж я о квартире говорю? Я о чайниках!

— Холодильник дороже стоит, — задумался Пашка, — Или вот соседка жаловалась, что ей стиральную машину ремонтировали, так содрали чуть ли не треть ее цены!

— Опять ты не понял, — хлопнул по коленям дядя Федор, — Да разве я против твоих занятий? Нисколько. В другом дело! Идешь на охоту, стреляешь зайца, но жакан на волка в одном стволе держи. Поднимаешься вверх — не ищи холмик, выбирай вершину, холмик твоим так и так будет! Понял?

— Понял, — кивнул Пашка. — Только ведь может так выйти, что вершина в стороне, а тебе как раз на холмик надо.

— А! — махнул рукой дядя Федор и потопал в ванную. — Ложись спать, завтра поедем с тобой кое-куда.

— Так воскресенье же! — недоуменно поднял брови Пашка.

— А когда ж мне еще племянником заниматься? — не понял дядя Федор, — Я ж тоже работаю.

В последние годы дядя Федор работу имел непыльную. Пашка не знал, чем он еще занимался, когда заводил уазик и уезжал по каким-то делам, но регулярно, сутки через двое, дядя Федор сидел в газовой котельной и назывался оператором. Пашка приносил дяде еду, прислушивался к легкому гудению приборов, всматривался в переплетение синих и желтых труб и прикидывал — а согласен ли он провести часть жизни в каком-нибудь дежурстве или охране? Как-то так выходило, что судьбу можно было бы выбрать и получше. Об этом он и сказал дяде Федору, когда тот разбудил его воскресным утром.

— Правильно мыслишь, — кивнул дядя, засовывая в пакет черный хлеб с сыром и яйца. — Только видишь неправильно. Нет, парень, я не в том смысле, кто кого выбирает — ты судьбу или судьба тебя. Тут дело в другом. Работа у меня другая. Не та, что в котельной. В котельной — это для порядка. Ну чтоб бумажка была, пенсия копилась да вопросов не прибывало. А работа — это совсем другое. Работа — это дело!

— И какое же у тебя дело? — не понял Пашка, когда дядя вырулил со двора.

— А ты разве не понял? — удивился дядя. — Ты — моя работа! А то чего бы я тут делал? Я уж к Северу привык. Да и с деньгой там проще — хорошо заработал, до сих пор денежка не кончилась.

— Я — работа? — разинул рот Пашка, — И как же ты меня… работаешь?

— Как чувствуешь, так и работаю, — пожал плечами дядя. — Хочу, чтобы из тебя был толк.

— Толк? — усомнился Пашка и хитро прищурился: — А сколько нужно толка, чтобы купить не самую хорошую квартиру?

— Так вроде бы есть у нас квартира, — нахмурился дядя и тут же расхохотался вместе с Пашкой. — Ну ты себя с чайниками-то не равняй. Да и толк не только в деньгах измеряется.

— А в чем? — не понял Пашка.

— В чем? — Дядя вырулил на трассу и повернул к Москве, — Вот было у тебя такое, что не дается тебе какая-то железка, а потом раз — и все получилось? Или вот в этом твоем, как его… додзё, ноги как надо встали, руки поднялись, не упал, все складно, наставник хвалит. Бывает?

— Бывает, — ответил, подумав, Пашка. — С железками, правда, проще, я их сразу чувствую, но бывает. А наставник не хвалит. Он просто кивает. И это самое классное!

— Вот! — поднял палец дядя, — Вот когда «самое классное», в этом и измеряется толк.

— Так квартиру на это не купишь! — воскликнул Пашка.

— Купишь, — погрозил пальцем Пашке дядя, — За «самое классное» иногда хорошие деньги, парень, платят.

Они въехали в Москву до полудня. Дядя щурился по сторонам, бурчал что-то о рекламных вывесках, которые заполонили город, обещал Пашке, что все будет хорошо. Напротив старого кинотеатра дядя повернул направо, пересек лесопарк, выехал на забитую машинами улицу, развернулся и зарулил к какой-то церкви и старым домам, вокруг которых кольцом смыкался старинный пруд.

— Вот, — твердо сказал дядя, заглушив машину, — Сейчас мы и определим, что для тебя самое классное.

— Куда мы идем? — не понял Пашка, следуя за дядей меж старых лип и стоявших тут и там почти столь же старых машин.

— Тут, в одно место, — хитро прищурился дядя, — Твой тренер подсказал, кстати. У него тут знакомые кооператоры медицинские услуги всяким бедолагам оказывают, так вот он попросил, чтобы тебя посмотрели.

— Я разве бедолага? — возмутился Пашка.

— Не шуми! — сдвинул брови дядя, — Я, конечно, не дока в этих вопросах, но зерно в их исследованиях есть. Понимаешь, они так-то здоровьем занимаются, но попутно еще и какой-то там эзотерикой — короче, выясняют предназначение человека. На самом деле только в общих чертах, но и это важно. Заодно и здоровье твое проверят.

— Как можно узнать предназначение человека? — проворчал Пашка, — Рентгеном? Флюорографией? Или его как давление измеряют?

— Ну почему как давление? — улыбнулся дядя, — Помнишь, ты говорил, что у тебя иногда в ушах звенит и пальцы словно каменными становятся? А вдруг это какая-то нестыковка в твоем организме? А вдруг, если это поправить, ты чайники бросишь?

— Ага, — нахмурился Пашка, — И займусь самолетами. То-то мне наши бабки самолетов натащат! Я тут книжку читал про сумасшедший дом… надеюсь, мне лоботомия не грозит?

— Если только легкий подзатыльник, — подтолкнул его дядя в низкую дверь. — Хотя в твоем предложении что-то есть!

Пашка и в самом деле оказался в какой-то клинике. Стены, потолок и пол в ней были белыми, и даже стулья в проходах белели, словно вставные челюсти. Народ в клинике не топтался, на входе сидел седой вахтер в синем халате, и этот халат оказался единственным цветным пятном в едва ли не самом таинственном Пашкином воспоминании. Белые халаты достались и дяде Федору, и Пашке. Правда, Пашке в первой же комнате пришлось, что его изрядно смутило, раздеться догола, но халат у него не отобрали, зато выдали еще белые махровые тапочки и натянули на голову белую шапочку. После этого начались мытарства. Сначала его самым тщательным образом осмотрели, обстучали, ощупали и осветили. Врачи, а их было трое — здоровенный дядя с железными пальцами и две женщины, обе стройные, одна, правда, совсем миниатюрная, — обращались с ним как с каким-то старым, покрытым накипью чайником. Когда его поставили на колени и полезли с какими-то приборами в самые Пашкины интимные места, он хотел было возмутиться, но дядя сопел где-то за дверью, а врач держал его так крепко, что даже и мысли не пришло в голову вырваться и убежать.

Затем ему сделали рентген, взяли анализ крови, отрезали кусочек ногтя, прядь волос, заставили куда-то дунуть, присесть сто раз, измерили давление, еще что-то, поводили по животу каким-то валиком, затем посадили в мягкое кресло и начали приклеивать датчики на грудь. Пашка смотрел на суетящихся рядом женщин и боялся только одного: как бы у него не случилось эрекции. К счастью, кожаное кресло было холодным, и это слегка остудило его пыл. Хотя и не вполне, потому как одна из женщин-врачей, та, что была чуть повыше ростом, неожиданно подмигнула ему, и Пашка залился краской. Вполне вероятно, что она ему не мигала, просто стряхнула с ресницы пот, тем более что он вообще ничего не видел, кроме глаз: лица у всех врачей были закрыты повязками, на головах плотно сидели такие же шапочки, как и та, что выдали Пашке, — но он чувствовал себя ужасно. Наконец закончилась и эта пытка, врачи, которые осуществляли непонятные действа, не говоря ни единого слова, пошелестели бумажными лентами и откатили подопытного к прибору, который оказался последним испытанием. С Пашки сняли шапочку, смочили голову какой-то жидкостью и натянули на нее резиновый колпак, в отверстия на котором тут же начали втыкать металлические штыри.

— Не бойся, — прошептала маленькая врачиха, и ее шепот был единственным свидетельством того, что Пашка имел дело не с автоматами и не с ожившими куклами. Через минуту он почувствовал легкое покалывание, потом жжение, внезапно ощутил звон в ушах и твердость в пальцах, о которых уже начал забывать, но нахмурился, собрался, и неприятные ощущения тут же исчезли. Врачи молча смотрели на монитор, на котором прыгали какие-то линии и сверкали цифры, и их застывшие позы не предвещали Пашке ничего хорошего.

Тем не менее все обошлось. Еще через пять минут Пашка уже торопливо одевался, а затем томительно долго ждал дядю на стуле возле вахтера в синем халате, шелестевшего какой-то футбольной газеткой.

— Ну и что? — спросил Пашка у дяди, который появился в коридоре с не слишком довольным выражением лица.

— Все в порядке, — постарался тот улыбнуться, — Ты в полном порядке. Можешь продолжать заниматься чайниками. А также холодильниками.