8
Толик задумался о мирах и людях. Некоторых людей миры никак не хотят принимать, отторгая их категорически. Эта странная мысль имела продолжение. «А не отторгает ли свой родной мир тех, кто попадает в зону несанкционированных переходов?» Мысль была неприятной, поскольку в число этих людей попал и он. Толик несколько минут взвешивал ее и признал неконструктивной. Почему? Статистика. Префекторы подтвердили, что в последние годы она значительно изменилась. Раньше этот новый мир принимал некоторых представителей родного мира Толика. Это сейчас он сделал исключение только для него. Кстати, почему? Как он смог затесаться в подобную не слишком лицеприятную компанию?
Старший префектор выполнил свое обещание: на следующий день к вечеру он смог порадовать Анатолия новостью:
— Нашелся. Один из наших сэнсов хорошо запомнил человека, который появился у нас около десяти лет назад. Он до сих пор жив, и если у вас будет такое желание…
Еще бы, не зря же Толик расспрашивал префектора о своих земляках.
— Где он?
— Тюмен. Это севернее, территория префектора Рогри. Ехать до него примерно девяносто лиг. Путь неблизкий, так что вам решать.
Девяносто лиг? Около семидесяти километров. Если не слишком спешить, можно добраться верхом за два дня. Можно и за день, но результаты такой спешки придется почувствовать на своей… Скажем так, на своей шкуре, чтобы не уточнять, какой части тела придется хуже всего.
— Спасибо, господин Олди. Как я могу попасть в этот самый Тюмен?
— Я дам вам коня и сопровождающего из числа полевой стражи.
— А без сопровождающего никак нельзя? — Толик скорчил недовольную рожицу.
— Можно. А вы уверены, что найдете дорогу?
В самом деле, что это он, не чересчур ли подозрителен? Но слишком уж непривычна подобная забота. Дают коня, да еще и сопровождающего в придачу. Кормят, определяют на постой. И ничего не спрашивают взамен. Странно все это. Очень странно.
— Олди, ответьте честно, почему?
— Почему что?
— Почему вы проявляете такую заботу? У нас любят говорить: «Бесплатный сыр бывает в мышеловке». Где сыр?
— Ах, вот вы о чем… — Префектор улыбнулся.
— Именно об этом.
— Вы знаете, Анатолий, я научился разбираться в людях, — продолжил Олди Энц после небольшой паузы. — К тому же у нас тоже есть соответствующая поговорка: «Отдающему вернется сторицей».
— И что, всегда возвращается?
— Нет, конечно. Но надо же смотреть, кому и что отдаешь. — Олди улыбался во всю ширь своего лица. — К тому же мне это ничего не стоит. Конь казенный, полевой стражник на службе. Пусть прокатится, все лучше, чем сидеть без дела.
— И что, вы так относитесь ко всем окружающим людям?
— Не буду лукавить, не ко всем.
— Так в чем же причина?
— Ну, во-первых, вы мне симпатичны. Может это быть причиной? Во-вторых — это часть моей работы. Вы пока не освоились в нашем мире и вряд ли сможете действовать самостоятельно. И наконец, есть третья причина — хранитель О'Брилин просил за вами присмотреть.
Третья причина сама по себе была достаточно веским основанием.
— Сам хранитель? И что ему от меня надо?
— Понятия не имею. — Олди развел руками. — Может, просто любопытство. Решения хранителей иногда бывают парадоксальны. Их движущие мотивы понятны только им.
— Разве вы делаете не одно дело?
— Одно. Но каждый действует на своем уровне. Уровень хранителя несколько выше.
— Скажите, Олди, а откуда они берутся — хранители? Их назначают? Или выбирают?
— Кто же их может назначить? Это же хранитель! Разве что Всевершитель, распределяя таланты, отсыплет ему чуть больше способностей. Хранитель подотчетен лишь ему. Да еще Совету своих собратьев.
— И что это за способности такие?
— Понятия не имею, какие для этого нужны качества, — вполне искренне отозвался старший префектор. — А способности простые — принимать правильные решения. Префектуры действуют определенным образом, хранитель может действовать так, как ему заблагорассудится. И при этом он добивается нужного результата там, где другие добиться не могут.
«Кто бы еще сказал, какой результат нужный, — подумал Толик. — Не получится ли, что нужным окажется любой результат действий хранителя?»
Но вслух он этого говорить не стал. Во-первых — невежливо. Во-вторых, что он знает о действиях хранителей и их результативности? Почти ничего. Так стоит ли пытаться ставить оценку.
— Значит, хранителей выбирают? И велико ли число претендентов?
Префектор рассмеялся:
— Глупости спрашивать изволите. Если приходит время хранителю покинуть этот мир, разумеется, ему ищут замену. И хорошо, если есть хоть один кандидат. Бывает так, что по нескольку лет у нас только шесть хранителей. Найти нового хранителя не такая простая задача.
— Что, нет желающих?
— Пожелайте стать гениальным поэтом. Желают многие, становятся единицы. Работа хранителя — тонкое искусство.
— И в чем же оно заключается.
— Хранить мир.
Вот так, ни больше ни меньше.
— Должно быть, почтенный О'Брилин — весьма незаурядный человек, — согласился Толик. — Тем интереснее было бы с ним поговорить. С ним сложно встретиться?
— Можете попробовать. Хранителя О'Брилина сейчас нет в Тилине, он будет здесь только в конце месяца.
Месяц не перевалил и за середину. До приезда О'Брилина можно несколько раз успеть съездить в Тюмен и вернуться обратно.
— Так я могу рассчитывать на коня и сопровождающего.
— Конечно. Когда вы хотите поехать?
— К чему откладывать? Прямо завтра и отправимся.
— Сопровождающий и лошади с утра будут в вашем распоряжении.
Выехали утром. Нимет, усатый полевой стражник, вид имел бывалый и основательный. Действовал он неспешно, но и не медлил: проверил амуницию, водрузил короткую пику в чехол, расположенный сбоку от седла, и одним движением взлетел в седло. Толик последовал его примеру, пусть не так грациозно. Оружия ему не полагалось. Да и вообще он не был уверен, что смог бы как следует управиться с пикой. Разве что отмахнуться ею как дубиной. Но по причине отсутствия оружия проверить это не представлялось возможным.
— Дороги опасны? — Анатолий кивнул в сторону притороченной к седлу пики.
— Не сказал бы. Но всякое случается. Пика полевому стражнику по должности положена.
— А шпаги?
— Шпаги — это привилегия благородных. Нам-то они не с руки. Да и удобнее с пикой. С ней и от человека лихого можно отмахнуться, и дикий вепрь не так страшен, случись с ним встретиться.
Это да, пика — оружие более основательное. Но для повседневного ношения гораздо менее удобное.
— Префекторы тоже со шпагами ходят, а, насколько я знаю, не все они из благородных.
— Ха, скажете тоже! Префекторы — это префекторы! Уважения у простого люда к ним будет побольше, чем к иному владетелю земельных угодий.
— А как владетели на это смотрят?
— Как же они могут смотреть? Префектор — человек уважаемый. По-разному случается, бывает, кто-то и недоволен. Только недовольство открыто далеко не все выражают. Да и понимает большинство, что работа у префекторов непростая и нужная.
Толик ясно представил картину: кто-то недоволен префектором, префектура тут же приходит в действие и устраивает на недовольного облаву. Он потряс головой, отгоняя это видение. Не видел он здесь облав, исключая изоляцию объектов незаконного проникновения. Это что же получается? Все довольны? Или проблемы решаются по-другому, более мягким способом?
— И что делают с этими недовольными? — поинтересовался Анатолий.
— Да ничего не делают. За каждым недовольным гоняться — только время терять. Да и мало ли чем человек недоволен? Может, палец дверью прищемил или настроение плохое. Нет, господин Анатолий, за каждым недовольным гоняться — никаких сил не хватит. Да и ни к чему это.
— Так как же тогда?..
— Это вы у сэнсов лучше спросите, они определяют, когда пора меры принимать. Наше-то дело маленькое — префекторов сопровождать да за порядком следить.
Понятное дело, полевой стражник смотрит со своей колокольни, но система фильтрации и в самом деле должна быть. Как они различают те случаи, в которые надо вмешиваться, от простых бытовых неурядиц? По величине возмущения ментального поля? Очень даже может быть. Неплохой метод, но не стопроцентный. Получается, если кто-то задумывает злодеяние хладнокровно и спокойно, на это могут и не обратить внимания? «Надо будет уточнить у префекторов этот вопрос», — подумал Толик.
В таком случае далеко не все преступления удастся предотвратить. А если раздражение вспыхнуло случайно: ссора, перебранка, драка? Наверняка бывают случаи, когда префектуры просто не успевают отреагировать.
— Скажи, Нимет, а преступники у вас есть?
— Тати злостные или оступившиеся случайно? — уточнил полевой стражник.
— А в чем разница? — удивился Толик.
— Как же, это совершенно разные вещи. Тать задумывает злодеяние заранее. И так хитро задумывает, что префекторы не всегда узнают об этом. По мне, так он и не человек вовсе. Разве ж можно так, без душевного волнения, на недоброе дело готовиться. А случайно оступившийся — это обычный человек. Не смог он себя в нужный момент в руках удержать. Тоже преступление получается, но уже без умысла. В префектуры-то людей берут особо стойких. С полевой стражей, конечно, попроще, но тоже смотрят, чтобы человек был не особо вспыльчив. А простой-то люд… Ничего не скажу, в большинстве своем люди добрые, но случается, что и взыграет ретивое, найдет серп на кочку. Да что там, и среди знати иногда разное случается. Но там к расследованию нас не подпускают, разве что сопроводить кого или под стражу взять.
— И что с ними делают, с преступниками? — поинтересовался Толик.
— Знамо что. Здесь уж кто и что успел натворить: татей могут и на виселицу вздернуть. Особенно если они из душегубов. Да и поделом. Тому, кто по задумке и разумению человека жизни лишает, нечего делать на этом свете. Коль хочется подвигов, то ступай на войну.
Вполне логично.
— Нимет, а ты был на войне? — поинтересовался Анатолий.
Полевой стражник вздохнул, похлопал своего коня по шее.
— Молодой был, глупый. Романтики хотелось, подвигов. Вот что я скажу вам, сударь: нет там никакой романтики. Здесь-то я при деле, а там лишь пустое тщеславие. Хорошо, что жив остался.
— Ну а преступники? — вернулся Толик к заинтересовавшей его теме. — Тех, которых не на виселицу, их куда?
— Здесь уж смотрят по провинности. За драку, если есть ущерб кому, местные власти плетей всыплют да недельку-другую в холодной подержат. Префектуры-то в такие дела не всегда и вмешиваются, если без смертоубийства обошлось.
— А бывает, что и не обходится?
— Когда ретивое взыграет, разум не всегда в ладах сам с собой. Обычно дракой все и ограничивается, люд-то у нас спокойный. Но все же бывает и до смертных случаев доходит. Тогда прямая дорога провинившемуся на рудники. Или на болота, торф копать. Бывает, и в углежоги определят, на дальние заимки кого из землевладетелей. Однако в кандалы их не заковывают.
— И не бегут? — удивился Толик.
— Я же говорю, хорошие это люди, случайно оступившиеся. Годика три вдали от людей лес порубят, глядишь, и ума прибавится. Вот те, которые по задумке действуют, могут сбежать. Только их содержат не в пример строже.
— А экономические преступления? — спросил Анатолий.
— Какие? — переспросил стражник.
— Ну, там споры между купцами, кто кого обманул, кто кому недоплатил.
— А, это дело Торговой палаты. Они споры между купцами разбирают. Префектуры в это, почитай, и не вмешиваются. Разве что кто из купцов надолго обиду затаит, тревожит ментал своим беспокойством…
— И что тогда? В кутузку такого вроде бы не за что тащить.
— Что вы заладили, сударь: в кутузку да в кутузку. Префектор заходит в гости, беседует. А то, бывает, просят кого из братства слушающих заглянуть к недовольному. Говорить они не мастера, но вот слушать — лучше собеседника не найдешь.
— Знаю, приходилось встречаться. — Толик расплылся в улыбке, вспомнив свою встречу с человеком из братства слушающих.
— А что это вы, господин Анатолий, все преступниками интересуетесь? — прищурился Нимет.
— Так с полевым стражником разговариваю. Говорил бы с плотником, вел бы речь о рубанках.
Стражник понимающе кивнул.
Разговор сам собой смолк. Их кони шли неспешным шагом, тем не менее оставляя позади лигу за лигой. На очередном холме лигах в двух от дороги расположился большой каменный дом с колоннами, к нему вела от тракта накатанная грунтовая дорога.
— Поместье землевладетеля, — кивнул в сторону дома полевой стражник. — Леса, что за домом, ему принадлежат. Дрова на зиму да лес строевой в Тилину в том числе и отсюда возят.
— Кто возит? Землевладетель?
— Знамо кто, люди наемные, на постоянной-то службе возчиков невыгодно держать.
— Почему невыгодно? — удивился Толик.
— Заготовка леса — дело сезонное, а людей и коней кормить круглый год надо, — снисходительно ответил Нимет. — А с возчиками проблем нет. Крестьянам-то из окрестных деревень зимой где еще работу найти. В поле по зиме работы не бывает.
— Деревни тоже владетелю принадлежат?
— Скажете тоже, — рассмеялся полевой стражник. — Вокруг деревень земли общинные. Испокон веков общины королю ренту платят, а там уж сами меж собой решают, кому где сеять и пахать.
— А у владетеля своих пахотных земель, получается, нет?
— Есть, да немного. Лишь для собственного потребления пшеницу выращивают. Опять же корм для коней. Нанимать пахарей не слишком выгодно. В хлебопашестве с общинами землевладетелям соревноваться сложно. С другой стороны, общины лесом, торфом да углем торговать не могут. Мало лесов у них. Так, лишь для своего потребления, чтобы за каждым поленом на поклон к владетелю не ходить.
— А люди? Не один же владетель в таком доме живет? Наверное, и подворье есть?
— Как не быть. Есть при поместье люди. Думаю, десятка два-три, судя по размерам поместья.
Путешественники проехали мимо и в следующем селе остановились на постой. За день они проделали более половины пути, не слишком устав и не загнав коней.
На следующий день ближе к вечеру они достигли крупного поселка под названием Тюмен. Стражник свернул к местному отделению префектуры, расспросить о дальнейшей дороге. Местный полевой стражник остановил пробегавшего мимо мальчишку и поручил ему проводить гостя.
— Я при префектуре остановлюсь, — деликатно сказал Нимет. — Думаю, тот, к кому вы едете, будет рад гостю. Ну а нет, так добро пожаловать — свободное место для приезжих здесь найдется.
— Спасибо, — поблагодарил Толик и отправился следом за пареньком по главной улице, затем — по переулку.
— Вот тот дом вам нужен, добрый господин. — Парнишка хитро прищурился.
Толик вздохнул и полез в карман за медной монетой. Монет было немного, но звание «доброго господина» обязывало к благодарности. Вообще-то в местных деревнях путника могли и бесплатно на постой принять и накормить, пусть и не разносолами. Но парнишке медный грош в радость, где он еще его заработает.
— Держи.
— Спасибо, добрый господин, — обрадовался сорванец и припустил вдоль улицы, спеша поделиться вестью о приезжем со сверстниками.
Анатолий направил коня к добротному деревянному дому с резными ставнями. Кто его там ждет? Да и ждет ли хозяин дома кого-либо вообще? Что ему скажет Анатолий? А, ладно, скажет что-нибудь. Недаром же он пустился в путь.
У крыльца возилась ребятня.
— Хозяин-то дома? — поинтересовался Толик, остановив коня.
— Папаня-то? Вечеряет. А у вас дело к нему, приезжий господин?
Парнишка лет семи смотрел весело и пытливо.
— С чего это ты взял, что я приезжий?
— Конь-то притомился. Видно, что с утра в дороге.
Вот так малец — дитя эпохи. О коне он в свои годы, должно быть, сможет сказать намного больше, чем Толик.
— В дом-то проводишь, знаток коней?
— Отчего не проводить? Мы гостям рады. — Парнишка стал подниматься по ступенькам. Толик спрыгнул с коня и привязал его к резному столбу открытого навеса.
Хозяин встретил гостя у порога, проводил его в комнату. Проходя через кухню, Толик заметил статную женщину лет тридцати пяти и несколько ребятишек, сидевших на лавках.
Однако хозяин этого дома успел обзавестись немалым семейством. Неужели он с Земли?
— Проходите в горницу, сударь. Должно быть, вы с заказом пожаловали? Чего изволите? Хомуты у нас самые лучшие. Или седло под заказ пожелали? Может, упряжь с заклепками?
— А хороши ли седла? — спросил Толик по-русски.
Хозяин обернулся было к окну, но остановился на полпути, повернулся навстречу, закрутил ус и ответил:
— Неплохи.
По-русски ответил.
Тут же расплылся в широкой улыбке, сграбастал Толика в охапку и потащил на кухню.
— Как я давно не слышал родной речи, почитай, стал ее забывать. Садись, сейчас хозяйка на стол соберет. Посидим, поговорим.
То, что одномирянин оказался еще и соотечественником, обрадовало вдвойне. Звали мужчину Федором. Если полностью, то Федором Артемьевичем, но тот просил не церемониться и обращаться к нему запросто.
— Вот так я и обосновался… — Федор обвел рукой дом. — Поначалу-то тоскливо было. А потом привык. Женой обзавелся, ребятишек уже четверо.
— Немало. Как же ты со всеми справляешься?
— Здесь это норма, бывают семьи, где детишек и побольше. И все одеты-накормлены. Ну, дом ты уже видел. Хозяйство. Работа творческая, разнообразная. Чистый воздух, домотканые половики и пироги по выходным. Хозяйка у меня славная, любит меня опять же. Вот так мы и живем. И знаешь, Толя, другой жизни для себя я не хочу.
Да, Федор в общем-то неплохо устроился.
— А кем ты раньше работал? — поинтересовался Толик.
— Не поверишь — бухгалтером.
Толик чуть не поперхнулся.
— Так чего ж ты здесь не по финансовой части пошел? — спросил он с удивлением.
— Ну уж нет! — пропел Федор. — Мне этих финансов и в прошлой жизни хватило! Да и по-другому здесь все с финансами. Я, когда определился, где остановлюсь и чем буду заниматься, занял деньжат и построил мастерскую. Научился хомуты шить да упряжь ладить.
— Деньги в банке занимал?
— Зачем в банке? У купца местного, что здесь в поселке живет.
— И много отдавать пришлось?
— Так столько занял, сколько и вернул.
— Я о процентах спрашиваю. Наверное, купец-то себя внакладе не оставил.
— Да ты, я вижу, с местной финансовой системой не знаком совсем, — удивился Федор. — Нет здесь процентов. Купец только рад был, когда я в конце года попросил от него взаймы полсотни золотых.
— Разыгрываешь? — удивился Толик.
— А вот и нет. Здесь у них в ходу любопытная система — налог на деньги называется.
— Это как? — удивился Анатолий.
— А так. Если у кого на конец года остались свободные деньги сверх определенной суммы, пожалуйте десятую часть заплатить в казну. Купцы, конечно, это знают и стараются пустить деньги в дело, да только в конце года такая суета. — Федор улыбнулся в пышные усы. — Все стараются от денег избавиться. Расплачиваются по долгам, пытаются оплатить аванс за товары.
— И что, это всех касается?
— Касается всех, но немного по-разному. Необлагаемый потолок для разных категорий граждан свой. Землевладетелей этот закон почти и не касается, разве что кто слишком уж разбогатеет. У крестьян большие деньги редко водятся. Если у кого монета и появится, то ее пускают в дело. Мастеровые? Здесь по-разному. Кто хорошо зарабатывает и мало тратит, может под этот закон и попасть. Опять же для них это стимул — вкладывать деньги в производство. Сложнее всех купцам. Вот этим действительно приходится крутиться, чтобы сверх обычных налогов не выкладывать еще и дополнительную монету за оставшиеся сверх лимита наличные.
Толик представил эту предновогоднюю суету: все люди пытаются избавиться от денег и передать их другому. Платить дополнительный налог никому не охота.
— Зачем такая сложность? — удивился Анатолий.
— Не скажи. Это очень умная система. Видел бы ты, как дела перед новым годом убыстряются. Да и беспроцентный кредит получить под хороший бизнес-план легче легкого. Кому попало, конечно, деньги не дают. А если ты здесь обосновался, да идея твоя не совсем пустая… Соберешься открывать свое дело под новый год — смело обращайся за кредитом к любому купцу.
— Спасибо. Я пока не решил, чем буду заниматься, — отозвался Толик.
— Как знаешь. А то давай ко мне в помощники. Через годик дом тебе отдельный поставим, жену ладную сыщем.
— Я подумаю. Скажи, а наших здесь много? — поинтересовался Анатолий.
— Есть кое-кто, — отозвался хозяин дома. — Последнее-то время мало кому удается обосноваться. Здесь у них с нравами строго, да ты и сам, поди, знаешь.
— Знаю, — кивнул Толик.
— А из тех, кто пораньше сюда попал, многие обосновались. Не обо всех мне известно, но кое о ком скажу. Немец есть один — Курт Фогель. Тот по оружейной части подался. Ладит мушкеты для префектур. Когда я последний раз его видел, он был весьма доволен делами.
— Мушкеты? Честно говоря, я думал, что это местное изобретение.
— Местное. Курт его лишь модернизировал. На некоторые ружья ставит нарезные стволы. Если встретишь такое — его, Фогеля, работа. И кремень опять же вместо фитиля он начал применять.
Толик вспомнил тлеющий фитиль мушкета. Судя по всему, это была работа совсем не Фогеля.
— Так что ж он нормальное ружье не соорудит? Кремневки — это такая допотопность.
— Чего не знаю, того не знаю. Какая-то у него там заминка с патроном. Жаловался, что он в химии не силен, не может сделать запал ударного действия. Можешь при случае сам его расспросить. Адрес я дам. Еще испанка одна есть — художница. Она, наверное, единственная, кто не поменял профиль деятельности. Подалась в столицу, открыла художественную школу. По последним сведениям, живет не тужит. Кто по крестьянской части подался, кто — в мастеровые. О некоторых я вообще ничего не знаю.
— Скажи, а что это вас так разбросало? Нет бы вместе держаться.
Федор вздохнул:
— Знаешь, я раньше тоже так думал. Но вспоминать о старом — только душу бередить. Раз новый мир нас принял, надо находить с ним общий язык. Да и разные мы все. Разные интересы. Так и получается, что о хомутах и седлах мне проще поговорить с купцами и крестьянами, чем с тем же Фогелем. А в картинах я вообще не силен. Меняются условия, меняются и привязанности.
— Возможно, возможно, — задумчиво сказал Толик. — Скажи, Федор, а что ты думаешь о тех, кто сюда попадает? Есть у них что-то общее?
— Я думал над этим, — отозвался хозяин дома. — Ты знаешь, кое-что общее есть. Не знаю, совпадение это или система, но только…
Федор замер в раздумье.
— Не тяни кота за хвост, — сказал Толик.
— В общем, я говорил с многими. Практически все, кто попал в этот мир, в момент перехода испытывали сильные эмоции.
— Вот как? И какие же?
— Самые разнообразные. Но все они были довольно сильны.
— А какие эмоции испытывал ты?
Федор улыбнулся в усы, почесал затылок.
— Я был влюблен. Летел как на крыльях, кто был влюблен, тот поймет без слов. Время было позднее. Я проходил через безлюдный парк. Кстати, это еще одна особенность — точки перехода открываются в безлюдных местах.
— Да-да, — сказал Толик. — Но что же было дальше?
— Свернул с тропинки. Что меня понесло на эту темную аллею, ума не приложу. Мечты ужасно отвлекают от желания смотреть под ноги.
— Это точно.
— А дальше все было как обычно. Все рассказывали примерно одно и то же. Как будто гигантский вихрь тебя куда-то тащит. Если ты попал в переход, то знаешь, о чем идет речь.
Толик кивнул, подтверждая.
— Сначала я не понял, где оказался, — продолжил Федор.
— А как же твоя любовь? Ну та, из-за которой ты был так рассеян, — спросил Толик.
— С полгода я сильно тосковал, — признался Федор, — а потом как-то чувства сгладились понемногу. А когда встретил свою будущую жену, так и вообще отпустило. Сейчас вспоминаю былое с теплом, но без душевной дрожи.
— А что другие?
— С Фогелем все просто. Его уволили с работы. Знал бы ты этих педантичных немцев! Для него это было немалым потрясением. Нам, русским, свойственна определенная безалаберность. Часто она нам мешает, но она же и помогает нам переживать трудности. Я не о работе, я о жизни. Вот скажи, тебя увольняли?
— Нет, но мне приходилось менять работу без предварительного плана.
— И как ты это перенес?
— Сожалел, конечно. Дня два.
Федор рассмеялся:
— Вот и я о том же. Что русскому мелкая неприятность, то немцу смерть. Правда, есть и обратные моменты — эти прагматики спокойно переживают вещи, приводящие нас в смятение чувств. Ты видел немца, который расстраивался бы из-за того, что набежавшие тучи помешали ему полюбоваться закатом?
— Я вообще мало немцев видел, — отозвался Толик.
— Да? Ну ладно, не будем сейчас о них. Вообще-то Фогель — отличный мужик, а особенности менталитета примем как данность. В общем, Курт пребывал в расстроенных чувствах, и как истинный немец решил изгонять депрессию с помощью трудотерапии. Для чего поздно вечером направился в гараж.
— Хочешь сказать, что немцы не пьют?
— Пьют, и еще как. Курт рассказывал. А если дело касается пива, то за ними вообще мало кто угонится. Я думаю, они сочиняют истории про наше русское пьянство, чтобы было не так обидно за своих соотечественников.
— Вроде как покрась другого черным и на его фоне будешь смотреться не таким грязным? — улыбнулся Толик.
— Вроде того. Но это не про Курта. Он трудяга и депрессию пивом не изгоняет.
— Выходит, труд его подвел?
— А это как посмотреть. Никому не дано знать, что к добру, а что к худу. Может, не попади он в переход, на следующий день попал бы под трамвай. Да и с чего ты взял, что он недоволен? Вот чем бы он там занимался? Всю жизнь прикручивал бы гайки к передней ступице «мерседеса»? А здесь он мастер, уважаемый человек. Думаю, обратно его никаким калачом не заманишь.
— А что, есть возможность попасть обратно? — встрепенулся Толик.
— Чего не слышал, о том врать не буду. Это я образно, для сравнения.
— Признание — это хорошо. Ну а бытовые условия? С этим как?
— С этим, конечно, похуже. Но привыкаешь. Когда найдешь свое место, прирастешь к нему, тогда на все остальное начинаешь смотреть немного по-другому. Второстепенным все остальное становится. И некоторая меньшая бытовая устроенность в том числе.
— Ой ли? — Толик покачал головой.
— Когда найдешь свое место, поймешь.
— Не знаю, не знаю… Ладно, посмотрим. А что ты думаешь об увеличении числа перемещений?
— Здесь вопрос в том, увеличилось ли число самих точек перехода или люди стали чаще в них попадать, — неожиданно ответил Федор.
— Как это?
— Очень просто. Возникали эти переходы где-нибудь вдали от людей, а затем переместились поближе, вот и стало попадать в них больше народа.
— Как-то странно они переместились. Слишком избирательно. Ты знаешь о контингенте, который сейчас сюда переносится?
— Наслышан. — Федор нахмурился. — За последние годы лишь несколько человек прошли первоначальные фильтры префекторов.
— Несколько человек? Я ничего не слышал об этом! — встрепенулся Толик. — Старший префектор Олди Энц говорил, что в последнее время не было такого, чтобы мир принял новых людей.
— Он правильно сказал.
— А ты?
— И я правильно сказал. Все эти случаи закончились печально. Несколько человек впали в депрессию, отказались учить язык. Раньше такое тоже случалось.
— И что с ними стало?
Случиться могло все что угодно. Местное общество состояло из странной смеси сочувствия и прагматизма.
— Отправили в монастырь слушающих братьев. Те их подкармливают, печальное зрелище.
— Может, стоит их навестить? — с сомнением спросил Толик.
— Не стоит, поверь мне. Люди не захотели проявить даже самую малость воли к жизни. Твердят, что им кто-то что-то должен. Печальное зрелище.
— Эк их как закрутило-то.
— Ты знаешь, мне кажется, они всегда такими были. Был еще один любопытный случай. Сэнсы не сразу смогли определиться с чувствами одного человека. Мне довелось с ним разговаривать. Душонку-то он имел черную, но мог держать себя в руках, не проявлять сильные эмоции. Все выспрашивал меня, как бы здесь повыгоднее устроиться, да все прикидывал, как он возвысится над другими людьми. Постоянно какие-то комбинации хотел провести. Говорил, что таких дурачков, как местные, обмануть проще простого. Убеждал я его, что все его замыслы для сэнсов как на ладони, да все без толку. Не хотел он мне верить. Люди охотно верят лишь в то, во что хотят.
— И что с ним стало дальше?
— Как и следовало ожидать, он плохо кончил. Попытался организовать акционерное общество. Попытка эта длилась недолго. Один из купцов обратился к отставному сэнсу, чтобы узнать об истинных намерениях этого человека. Намерения оказались прескверными, тот собирался смыться вместе с деньгами. Разумеется, те немногие, кто успел одолжить ему деньги, тут же потребовали их обратно. Он попытался затянуть дело, а потом пустился в бега. Поймали его через два дня. В наказание определили год принудительных работ среди углежогов. Но он и там не успокоился. В общем, я уже несколько лет о нем не слышал. Даже не знаю, жив ли он сейчас. Печально, что по таким людям могут судить обо всех жителях нашего мира.
— Печально. Так что ты думаешь обо всем этом безобразии? Слишком странным выглядит избирательное действие переходов в последнее время.
— Ума не приложу, отчего так. — Федор покачал головой.
— Слушай, — вдруг встрепенулся Толик, — а откуда ты столько знаешь о перемещенцах?
Федор улыбнулся:
— Префектурам тоже нужна упряжь. А упряжь у меня, уж поверь, хорошая. К тому же они знают, что мне интересны подобные истории, вот и рассказывают. Уж не знаю, все ли, но кое-что весьма интересное.
Засиделись они далеко за полночь. И Федор, и Толик были рады поговорить. О том, чтобы Толик остановился где-то еще, кроме дома Федора, хозяин и слушать не хотел.
Два дня Толик провел в гостях. Возможно, задержался бы и дольше, но непонятность складывающейся вокруг несанкционированных перемещений ситуации тревожила и не давала оставить это дело без внимания. Если и были ответы, то искать их следовало не здесь, надо было возвращаться в Тилину.
На прощанье Федор приготовил подарок.
— Приезжай, я буду рад, — сказал шорник. — Возьми на память.
— Федя, ну зачем мне седло? — рассмеялся Толик. — У меня и лошади-то нет. Та, на которой я приехал, взята на время.
— Бери-бери. Когда лошадь будет, тебе потребуется ее оседлать.
— И куда я его дену? Что скажут люди, когда увидят, что на моей лошади два седла?
— Скажут, что ты запасливый человек, — улыбнулся Федор. — Не беспокойся, я все упакую и приторочу к твоему старому седлу.
— Спасибо. Не знаю, когда смогу заглянуть снова.
Они крепко пожали друг другу руки. Нимет уже ждал Толика у ворот, через десять минут путешественники отправились в обратный путь. Дорога до Тилины прошла спокойно.
А вот в префектуре наблюдалась необычная суета. Спешно седлали коней, сам Олди Энц сбежал с крыльца в бежевом дорожном плаще.
— Как съездили, господин Анатолий? — бросил он на ходу.
Олди был хмур и сосредоточен. Видимо, случилось что-то серьезное.
— Спасибо, хорошо, — отозвался Толик.
— Предлагаю вам совершить еще одну поездку. Это не так далеко, не более десятка лиг от города. Надеюсь, вы сможете нам помочь.
— Я?
Но старший префектор оставил удивление без ответа.
Через несколько минут отряд в два десятка человек выехал за ворота. Кроме Энца в нем был один из младших префекторов и сразу два сэнса. Полтора десятка полевых стражников довершали картину. Толик и Нимет пристроились в арьергард.
Усиленный состав отряда и хмурые лица окружающих наводили на серьезные размышления. Суровый вид старшего префектора не располагал к разговорам, и Толик не лез с расспросами. Все и так должно было проясниться в скором времени. Отряд проскакал по городу легкой рысью, выбравшись за ворота, префекторы пустили коней в галоп.
Не прошло и получаса, как они свернули с дороги в лощину и тут же остановились. Спешились, оставив коней на попечение пары солдат. Полевые стражники рассыпались по кустам, прочесывая местность. Префекторы и сэнсы двинулись вперед. Толик молча пошел вслед за ними.
Сэнсы прошли чуть дальше остальных и замерли, сканируя территорию.
— Что скажете, господин Анатолий? — Олди Энц остановился перед тремя людьми в форме полевых стражников, лежащими на земле в неестественных позах. Залившая землю кровь говорила сама за себя.
Толика слегка замутило от этого зрелища, но он постарался взять себя в руки. Почему Олди спрашивает именно его мнение? Что сказать? То, что полевые стражники убиты? Это понятно и без него. Тогда что?
Толик подошел ближе. Присмотрелся. Обошел место происшествия с другой стороны. Что необычного нашел здесь старший префектор? У стражников многочисленные огнестрельные ранения. Похоже, их срезали одной очередью. Толик похолодел. Вот оно в чем дело. Здесь поработало автоматическое огнестрельное оружие. Разумеется, не само, кто-то держал его в руках. Откуда? Очередное несанкционированное проникновение? Но сэнсы узнают о них сразу, как только они случаются. После определения места префекторы проводят массовые облавы. Здесь же всего три полевых стражника. Похоже, никто не был готов встретиться с новым врагом.
— В кустах мы нашли вот это. — Подбежавший полевой стражник держал в руке латунные цилиндрики гильз. Десятка два.
— Что скажете, Анатолий? — повторил свой вопрос Олди Энц.
— Судя по всему, стреляли из автомата или автоматической винтовки. Я не специалист и не могу сказать по гильзам, из какого именно оружия велся огонь.
— А в том, что было использовано оружие вашего мира, вы уверены?
Толик взял в руки одну из гильз и рассмотрел ее, маркировка явно заводская.
— Да, это оружие сделано в моем родном мире, — произнес он. — Поймите, господин Энц, стреляет не оружие, стреляет человек.
Толик чувствовал себя отчасти виноватым. Правда, непонятно, за что или за кого. То ли за производителя автоматического оружия, то ли за человека, притащившего его в этот мир.
Олди остановил его жестом руки:
— Я вас ни в чем не обвиняю. Надеюсь, вы поможете нам разобраться в произошедшем.
