ГЛАВА 3

Позевывая, Немайн пыталась понять, с чего ее вообще разбудили. Ну, приговорил Совет Мудрых принять союз с Мерсией, так этого следовало ожидать. Ну, часть удальцов уйдет со стройки искать более лихого заработка — так и это предусмотрено. Самые тяжелые и неквалифицированные работы — земляные — в основном окончены. Дальше нужны мастера — а этих Немайн собиралась мобилизовывать сама. Якобы для охраны речного рубежа. Точно, как с Гулидиеном уговорились. Прикрыть королевство с моря — разве малая заслуга? За отдельную плату и дело сделают. Между тем ученицы торопили. Оставалось заключить: после всех поражений, которые бритты понесли за два последних века, само слово «война» вызывает у них крайнее беспокойство.

В результате сида вышла к гонцу как была — в двух длинных не подпоясанных рубашках, шелковой и шерстяной, босая и нечесаная. В голове билось желание завалиться обратно в кровать и добрать свое. Перед этим, конечно, высказать гонцу из Кер-Мирддина милость и благоволение, подтвердив ее золотым — премией, вполне пристойной для рыцаря. Как известно, медали произошли именно от таких наградных монет.

Впрочем, первые же звуки чужого дыхания разрушили сети сна. Серые с красноватой от усталости каймой белка глаза поднялись на едва стоящего рыцаря. Черное с желтым под алым плащом. Память услужливо воспроизвела лекцию приемного отца о расцветках. Эта — с востока, с границы… Гвент!

— Неметона! — Гонец через силу улыбнулся. — Слава богу… Успел… Мы разбиты. Хвикке… Теперь — все на тебе.

И заснул раньше, чем его уложили. А вот Немайн было уж не до зевоты…

— Та-ак, — протянула она, — а я думала — зря меня будили. Дежурный! Поднимай семью.

То есть дружину. Что поделать — в клановом обществе иначе просто нельзя. Доверенный человек, служащий не только из денег, но и из чести, должен стать немного родственником. Но только рыцарь потянулся к рожку, остановила:

— Сам. Тихо. И не буди тех, кто только сменился со стражи. Ясно?

— Да, Хранительница.

— И сразу троих — для верности — к Гулидиену. Передать: «Гвент атакован Хвикке, потерпел поражение». Как только этот добрый сэр проснется — созывай Совет. А я пойду, приведу себя в порядок. Ох, как назло, вчера легла поздновато… Все равно этим утром уже недоспать.

Ведро холодной воды на голову! В мозгу — ледяной ветер: воспоминание обо всем, что позабыла или не успела. Например, хоть мало-мальски переучить своих рыцарей. И перевооружить. Ни новых седел, ни луков, ни копий. Только стремена, с которыми ее маленькая семья — иначе в Камбрии дружину и не называют — уже хорошо освоилась. Двадцать человек от родного клана, двенадцать успела нанять сама. Шестнадцать рыцарей и столько же оруженосцев. Для крохотной Глентуи — огромная сила. Хвикке, способному выставить несколько тысяч человек, на один зуб.

Ополчение гленцев (все-таки гленцев, с вашего позволения, разумеется) — в первозданном виде. Конь не валялся. Зато вот канализацию начали перекрывать… Тяжелое оружие: замечательно. В принципе один камнемет можно снять. Вряд ли найдутся два сумасшедших капитана, которые поведут местные скорлупки сквозь зимнюю Атлантику. Но камнемет — это десятки телег и около сотни людей… И дни на постройку.

Колесница — одна. «Скорпиончик» — один. Ну и что может молодая республика предложить тому же Диведу в качестве помощи? Одну недоученную вокалистку?

Оставалось не дергаться, сидеть тихо, работать дальше. Надеяться, что король Диведа справится сам. И молиться за него, потому как все прекрасные планы претендента на корону Британии только что пошли прахом. Гулидиен собирался воевать вместе с Хвикке против Уэссекса. А придется драться с самыми худшими саксами, какие только есть, в одиночку…

Что за плюханье? Эйра тоже окатила голову, глупая! Вот она точно простудится…

— Марш в дом! И пока не высушишься, чтобы носа твоего во дворе не было! И не повторяй за мной, не спросясь! Я все-таки сида.

— Да, наставница… А ты не забудь соответственно одеться!

Последние слова говорила уже не ученица, а старшая сестра непутевой младшей. С которой станется выйти к старейшинам кланов в той же рясе, в какой по стройке шныряет. Как сложно-то все… И в то же время — проще некуда. Даже думать не надо, само собой выходит.

Соответственно — значит, как Хранительница. Не королева — но что ново под Луной? То-то, завидев Немайн в официальном наряде, друид похихикивает, отец Адриан улыбается, и римляне косятся… Итак — для начала — чулки, которые по неразумению называют обувью. Белые. Хотя могли бы быть любые. Кто их увидит-то? Нижнее платье. Короткое, всего лишь до щиколоток — чтобы рубашки торчали. Да, обычной девице из хорошей семьи и одной бы под платья хватило. Но не дочери принцепса и лицу государства… Ей положено три: две простые, белые, одна на два локтя длиннее пят, другая на один, третья — точно до пола. У этой подол вышит белым по белому. Вот это зачем? Не видно же ничего. Разве что самой сиде. Но положено, и точка. Рукавов нет ни у одной. Зато у нижнего платья есть. Еще пару месяцев назад шнуровались бы, но теперь на каждом красуется полдесятка крохотных пуговиц. Нет, право, с деревом работать в Камбрии умеют! Верхнее платье сшито так, будто детей у сиды нет и быть не может. Если доведется прозаседаться, маленького покормит Нарин, но грудь опять будет болеть.

Немайн взмахнула руками, чтобы просторные рукава верхнего платья избавились от складок. Широкий пояс-кушак лег на талию. Которую, собственно, и замаскировал. Наконец, круглая «греческая» пелерина. Собственноручно вышитая. Правда, черные кресты пришлось спороть и вышить заново — невидимые, белые.

Короткий взгляд в зеркало. Да, вся в белом. Как римлянка времен Пунических войн, как друидесса. А еще это очень напоминает облачение римского епископа для рождественской службы! Но чего-то не хватает… Немайн ойкнула, поспешно разомкнула фибулу на пелерине, подсунула черно-красно-зеленую ленточку. Родной клан забывать нельзя! Да и дочери Дэффида ап Ллиувеллина нельзя носить меньше четырех цветов. Хочет она того или нет. Теперь оставалось ждать. И думать.

Как это хорошо — открыть глаза! Хотя бы щелочкой! Какая радость — понять, что правда — это колышущийся свет за окном, дробный стук дождя в дешевое непрозрачное стекло, смолистый запах и яркие доски свежего пола. А никак не крик умирающих лошадей, злой лязг оружия и последнее дыхание короля: «Неметона… К ней… Больше никто…»

И не безудержная скачка, не украшенные пеной лошади, выжатые хуже губок, из боевых друзей, которые подчас ближе любого человека, вдруг превратившиеся в средство расплаты: столько миль на очередную лошадиную душу. Не перепуганные лица хозяев придорожных ферм, у которых приходится требовать новых — именем мертвого короля, живой богини и своего доброго меча. Что все ужасы — сон, кошмарный — и минувший.

Явь же — теплый и по-доброму тревожный запах, как от подгоревших лепешек. Чуточку иной, но чем-то похож.

— Проснулся, сэр рыцарь? На-ка, выпей. Не бойся, это хорошее питье. Называется кофе. Отвар жареного цикория. Не взбодрит, но укрепит сердце, придаст сил. Да и просто горячее питье с утра — это хорошо. Жаль, что это утро нельзя назвать добрым.

На мгновение показалось, что перед ним — фурия из кошмара: огонь вместо волос, огромные нечеловеческие глаза нараспашку… Наваждение прошло так же быстро, как и накатило: на светлом полу, в старинной позе, сохраняющейся разве у самых диких горных кланов, да и то — для торжественных случаев, сидела девочка. Глаза скромно опущены вниз, да еще и ресницами занавешены. Рыжая. Даже темно-рыжая, как молодые ветки ольхи. В вытянутых руках — через тряпицу — горшочек с ароматным питьем.

— Тут еще сливки и мед и немного ореховой настойки, — уговаривала та, — и всего этого большая пивная кружка! Вот как пьют кофе по-гленски!

Рыцарь взял горшок. Ручки у того не оказалось, но сквозь ткань горячо не было. Отхлебнул раз, другой… Вкус оказался незнакомый, но приятный. В голове, кроме ощущений, собрались мысли.

— Где я, красавица?

— У меня в гостях. Ты же скакал ко мне. В Кер-Сиди.

Девочка подняла серые, без белков, глаза Неметоны.

Усталые и мудрые. То ли от бесконечных лет, то ли от бессонной ночи. Но рыцарь все никак не мог поверить, что страшный сон последней ночи произошел на самом деле. Понимал — но не принимал. Что, впрочем, не мешало рассказывать. Все, что помнил. И еще чуть-чуть — отвечая на подсказки богини.

— Мы узнали о них по сигнальным дымам, — говорил он, удивляясь спокойствию и отстраненной пустоте в груди. — Король сказал: мол, как здорово, что армия не разошлась после подавления мятежа. Можно будет побить саксов и спокойно зимовать. Они к нам каждый год лезут, но мы их бьем с помощью Господней… — Рыцарь осекся, Немайн ожидала уже «Били…», но услышала: — И твоей, конечно. Тут же с самого начала все пошло необычно. Саксы прислали послов, хотя всегда лезли в драку без разговора. Стоило задуматься, наверное, но Мейриг тогда только рассмеялся. И они пошли вперед, а мы отошли малость повыше, чтоб стрелы дальше летели. Поставили обычный строй…

— Лучники впереди, плечом к плечу? Копейщики по флангам и чуть позади? — Немайн уже знала, как привыкли воевать камбрийцы.

— Да. Король с дружиной встал справа от пешего строя. Потом выскочил отряд их конницы. Собственно, это и была вся конница Хвикке — и на этот раз ее вел сам король. Обычно они прикрывали пехоту и держались позади. Мейриг сказал, что Господь лишил саксов разума и что победа наша. Мы ударили — вниз, под гору. Они бежали. Мы прорвались за пеший строй, но тут они развернулись… И их стало много!

— Ты говорил: тот отряд, что выскочил изначально, это все всадники Хвикке?

— Да. Мы много лет держим рубеж. Мы их знаем. Не иначе саксам помог дьявол!

— Может быть, это была посаженная на лошадей пехота?

— Тогда б мы их разметали! То есть нет. Там были все умелые наездники. Никакой слабины! Нас взяли в кольцо… Король сумел прорваться. Но «Черный Дракон» на холме к тому времени уже упал, наше войско бежало… Я не видел, как это случилось. И почему они не отступили. Правда, внизу кто-то рубился…

Немайн кивнула. Это было странно. Камбрийцы не стеснялись отступать перед сильным врагом. Особенно если тот нахватался стрел. Пойдет дальше — получит еще. Главное — чтобы шел медленно, чтоб люди успели сбежаться в город. И уже там — или оборона стен, или полевая битва и разгром измотанного неприятеля.

А рыцарь продолжал говорить, и из кусочков, выхваченных одним бойцом, понемногу проявлялась картина страшного разгрома. Который был бы хуже — не цепляйся король со своими рыцарями за каждую пядь, не утыкай он стрелами преследующую конницу врага. Камбрийцы рассеялись по лесам, но вырезаны не были. Уже неплохо: мертвых не воскресишь, а разбежавшихся можно и собрать. Было бы кому!

Король слишком долго не обращал внимания на раны. А дружина-семья оказалась связана кодексом чести. Выжить после смерти короля считалось непристойным. Хуже только нарушить последний приказ, который и получил гонец. Других распоряжений, даже по престолонаследию, король отдать не успел, а потому последним, что запомнил рыцарь, была атака его товарищей — безнадежная, с пустыми колчанами, да и копья уцелели не у всех. И «Золотой Дракон» над копьями преследователей — знамя Уэссекса. Так что собирать беглецов оказалось некому.

Немайн продолжала спрашивать. Ее интересовало все: особенности вооружения и доспехов врагов, последовательность, в которой остатки дружины встречались с врагами и беглецами. Подробности понемногу приоткрывали истинную картину постигшей армию Гвента катастрофы. Она хотела понять не только, что произошло, но и как. Мозг, приспособленный к созданию картинки по памяти да на слух, понемногу превращал батальное полотно в схему из военного трактата. «Битва при…» Пока неважно, какая деревня или река была ближе всего. «Приграничное сражение» — так будет вернее.

Король Мейриг недооценил вражескую конницу и хитрость командира саксов. Впрочем, он ждал старого врага, год за годом убивавшего о частокол копий и ливень стрел лишних переселенцев с континента. На этот раз враг оказался другой — с несколько иной армией и куда более высоким уровнем воинского искусства. Больше того — в рисунке сражения проскакивало что-то знакомое.

Первая линия саксонского строя не включала королевской гвардии и лучников — только ополчение. В сущности — фаланга. Как ее романтично называют варвары: «стена щитов». Справа, под знаменем короля — под «Белым Вепрем» — всадники. Позади, за ними, не поднимая до времени значков, еще отряд конницы — побольше, пообученнее, сплошь окольчуженный. Еще дальше — пешая гвардия Хвикке. И немногочисленные лучники.

Строй расчленен, а Мейриг слишком быстро спустился с холма, не рассмотрел глубины неприятельского фронта. Привык, что строятся в одну линию. Вот и попал под фланговый удар уэссексцев. Советы которых явно слушали Хвикке.

Пока дружина Гвента пыталась вырваться, небольшой отряд обошел линию камбрийцев и ударил по коноводам. Подать помощь тылу было невозможно: первая линия саксов двинулась вперед. На расстоянии излета стрелы — когда еще можно прикрыться легким щитом — постояли, передохнули. И рванули вперед так, как могут только варвары! Первые ряды наверняка полегли, но камбрийцы воевали с оглядкой назад. Лучники плечом к плечу, без щитов и доспеха — а позади, там, где верное спасение жует травку под присмотром немногих коноводов, крики и шум схватки…

Центр камбрийского строя побежал еще до столкновения. Но копейщики удар приняли. По-римски — сначала метнули дротики, а потом двинулись навстречу саксам. На левом фланге их остановили, окружили и выбили. Но на правом копейщики прорвали саксонскую линию, разорванную бегом, отразили удары с фланга и пошли вперед — клубок, окруженный бессильными врагами.

Тогда в бой вступила гвардия Хвикке: воины с двуручными топорами. И поддерживающие ее лучники. Своих стрелков у камбрийцев уже не было, а в ближнем бою отборные ветераны в добрых доспехах быстро одержали победу. Им даже не пришлось применить свои топоры, которыми следовало перерубать копейные древки, чтобы создать пустоту в линии жал. Лучники и схватка с ополчением сделали свое дело: брешь нашлась. В дело пошли мечи.

Слухи быстрее лошадей. Старейшины кланов не съезжались — слетались, едва не обгоняя топот своих коней. Новости — тоже. Сида сидела неподвижно, словно кукла или статуя. Приветствовала, выслушивала — не двигая головой, только губы шевелились, да уши то пускались в безумный танец, то успокаивались в настороженной готовности. Огромные глаза изучали пол. Вокруг мелькали имена: Артуис, Вриог, Паул, Иднорт, Корнерег, Гвидген, Кейдио, Брохвайл, Гендог, Ллеухонерд, Кадваладр… Король Мейриг наплодил немало сыновей, и у всех были равные права на престол. Впрочем, серьезная армия была только у одного — Артуиса, короля Эргинга. А в придачу — военный и государственный талант! Принц Рис, например, о нем вообще без придыхания не говорил. Храбрый воин, славный полководец. Вот только сидит непрочно. В конце августа вышиб из города недовольных объединением с Гвентом мятежников во главе с дядьями. И, чтоб хоть немного успокоить народ, объявил себя независимым от отца правителем. Что не помешало ему остаться одним из наследников Гвента.

Амбиции, верно, будут у многих, но что-то сделать может только он. Или не может? Старейшины поглядывали на сиду. Недаром Мейриг послал именно к ней.

Когда собрались все, Неметона попросила гвентского рыцаря повторить свой рассказ. Потом заговорила сама. Коротко описала обстановку. Подытожила:

— Гонцов с известиями к королю Гулидиену я направила. Дальнейшее — не мое дело.

— Как это? — растерянно спросил гвентец. Он пока пребывал между небом и землей. Меньше чем за сутки привычный мир успел превратиться в ад — а из этого ада его отправили пусть не в рай, но в волшебную страну, всплывшую из морских глубин на страх врагам и радость добрым людям. И вот теперь дивная страна вновь уходит на дно. В волшебный туман, от которого ни помощи, ни надежды.

— Я не королева этой земли, — привычно напомнила сида, — решение не за мной, но за кланами. Кроме того, нас мало. По договору с Диведом, в грядущей войне с саксами мы прикрываем спину. На пиратов наших скромных сил еще хватит. Но биться с Хвикке и Уэссексом… Светлейшие мужи, на какое количество воинов мы можем рассчитывать в случае созыва ополчения?

Первым встал Ивор ап Ител. Крутнул ус.

— Плант-Монтови выставит три сотни воинов, — сообщил он. — Из них две сотни лучников и сотню копейщиков. Из них сорок — в доспехах.

— О'Десси дадут пятьдесят копий, десять луков и шесть десятков пращ, — сообщила ирландка, — и у нас есть два хороших корабля, ходких под веслами и парусом. Вот только погода… — Она развела руки.

— Вилис-Кэдманы: две сотни воинов. Из них половина лучников.

— Из этих двух сотен треть — женщины, — уточнил Ивор. — Я же говорил о людях, которые могут идти в поход. Я не о тебе, Этайн О'Десси! Ты, конечно, поведешь своих людей. И ирландец с пращой — воин серьезный. Тем более что кинжалы у них тоже есть. Но кто-то должен остаться охранять город. И поддерживать порядок. Рыцари уйдут. Значит, нужно оставить часть ополчения. Рабочие, кто нанялся на стройку, — эти или подадутся к Рису и Гулидиену, или попросят денег за службу.

И вопросительно посмотрел на Немайн.

— Если бы речь шла только о жалованье, — сида дернула ухом, — но у них же ни оружия, ни лошадей. Да и работы прекращать нельзя. Потом переделывать будет трудней, чем начинать сначала. Опять же вооружение. Впрочем, тем, кому взводить камнеметы, да коноводам, да обозникам… Пара дротиков, топор, кинжал — и хватит. Общая картина ясна, не так ли? Шестьсот человек. Десяток рыцарей. Одна колесница. И что нам делать в схватке гигантов?

— Помогать в меру сил, — пожал плечами Ивор. — К тому же у нас есть ты. Сколько сотен воинов ты стоишь?

— Одного, — приподняла кончики губ Немайн. — Я же одна. И еще — все ли почтенные советники полагают, что нам следует вступить в войну с саксами?

— Все.

— Хорошо. В таком случае я вынуждена напомнить, что мы с вами не настоящий Совет Мудрых. Потому как созваны не Хозяином заезжего дома. Да и королевство у нас с мышиный след. Потому: по причине разногласия между старейшинами кланов и Хранительницей правды надлежит созвать Совет Свободных. Все кланы вместе! Пусть те, кому сражаться и умирать, решат сами. Полагаю, времени до завтрашнего утра хватит, чтобы оповестить всех граждан республики Глентуи. Засим я завершаю беседу.

Немайн встала. Поклонилась легонько. Повернулась к двери во внутренние покои. Чуть-чуть не запуталась в длинной одежде, на подол наступила. Нога быстро зашарила в поисках пола. Нашла. Как ни в чем не бывало удалилась.

— Хитрая, — сказал вслед Ивор и хлопнул по плечу хмурого гвентца. — Очень-очень хитрая. Ты думаешь, драться не хочет? Богиня-то войны? Но рассудила она верно. Одно дело — приказ вождя. Другое — твой собственный выбор. Пусть каждый наш воин знает — он сам отправился выручать братьев в Диведе… и Гвенте. Это доля славы…

— Что?

— Она читала нам Писание. Неметона же крестилась, слышал? Так вот, в книге сказано: Бог оставляет человеку право на выбор. Ведь если все предопределено — в чем тогда будет слава и честь? Потому нам и оставлена наша доля славы. Или позора, кто как выберет. Но — наша. Значит, когда Хранительница оставляет долю славы вождям, а те — простым воинам, это по правде. А правда удваивает силы…

Совет Свободных собрался на следующий день — к самому вечеру. Немайн к этому времени уже — глаза нараспашку. Как раз не надо щуриться — ни от яркого света, ни от темноты. Но не в этот раз. Свет факелов, плотный и колючий, бил в лицо, приходилось прикрывать веки. Людей… Сейчас Немайн видела только первый ряд — рост, что поделать. Трибуну, увы, сколотили маленькую, точно по Вегецию — на одного оратора. Как полководцу для обязательной перед боем речи. У Немайн горло пересыхало от одной мысли, что этим полководцем наверняка окажется она. Настроение у граждан агрессивное. Что и неудивительно. Полтора месяца назад все они числились диведцами. Теперь же Дивед в одиночку противостоял сильному врагу.

Никакой помощи от бывших владений короля Мейрига ждать не приходилось. Слабая родня попряталась по городам и клановым крепостям. Сильный Артуис прислал монаха. Видимо, опасался, что иному посланцу и рыло начистят. Хотя положение нового короля Гвента настолько же хуже губернаторского, насколько король выше. И посол в рясе, бедняга, оказался принужден говорить неприятное в лицо нескольким тысячам человек. Причем не больно добрым да умиротворенным — торопливо собирались, шагали или ехали — иные и по пять римских миль, не самый ближний свет. Покидали семьи — причем знали, что скоро доведется это сделать надолго. Кое-кому и навсегда. А им говорят это:

— …может удерживать города ополчением. Какое-то время. Но столица осаду бы не выдержала. Ополчение осталось в поле… На стенах женщины и дети. Саксы требовали только свободного прохода! У короля не было выбора. Ему пришлось их пропустить. Тем более что там были уэссексцы. Эти — христиане. Можно взять клятву.

— Сестре Пенды их король тоже давал клятву! — крикнула Этайн. — А только без носа и ушей оставил. Так что я бы не верила!

И гордо посмотрела на Немайн. Мол, знай ирландцев. Пришлось в ответ слегка кивнуть. Мол, слышала.

— Нам нужно время, — сказал посланец Артуиса, — вывести людей из Кер-Вента. Хотя бы в крепости кланов на холмах. Потом…

Все решится гораздо раньше этого «потом»: или саксы захватят Дивед, или будут разбиты. Тогда королю Артуису придется думать — как жить. Либо зажатым с двух сторон саксами — история учит, что в таких условиях жизнь кельтского королевства недолга, — либо получив в соседи короля Британии, попробовавшего вкус победы… И не испытывающего особой благодарности к стране, пропустившей врагов. Впрочем, сейчас король Эргинга и, уже очевидно, Гвента западным соседям ничем не обязан, а потому сможет загладить. Если будет перед кем.

Хорошо хоть подробности прислал. Не сражения — тут он знал меньше Немайн — обстановки. Хотя наверняка описал ее более бедственной, а саксов более грозными, чем на самом деле. Что плохо — гленцы сочувствовали своим и рвались на помощь. Стоять против этой силы было глупо. Оставалось возглавить.

— Значит, война и поход?

— Война и поход!

Орут, кажется, единогласно. Можно понять. Странно другое — они вроде рады. Да, давно Дивед не воевал… Опаску же перед саксами — никак не страх, но вбитое горечью поражений уважение к варварам как военной силе — сняло присутствие богини войны. Да, великая и ужасная! Вот только враг — совсем не дуболомы. А гленцы… Гленцы смотрят в рот и ждут истины. Скажи им, что у богини в одном широком рукаве припасена маленькая бутылочка вина, а в другом — кубок, решат, что так и надо. Верно, надо. Теперь уже видно, что надо…

— Хорошо. Договор помните? Так вот. Раз мне доведется вести вас в бой, слушайте. И если кто скажет, что не слышал, живо станет короче на голову, будь он простой воин, вождь или рыцарь. Первое и главное — полная власть главнокомандующему. То есть мне. Как скажу — делайте. Спрашивать «зачем?» можно. Пока приказ не отдан. После — исполнять. Не успели спросить до — зададите вопрос после того, как выполните. Ясно? Второе. Я жду от кланов не только бойцов, но и запасов. Или денег на их приобретение, хотя лучше — самих запасов. Воины, знаете ли, деньги не едят. Война может продлиться больше установленного срока в шесть недель. Дальше. Крепость нужно отстроить. По договору. Она реку защищает. Так что в поход пойдут не все. Для дальнего похода я прошу от кланов сто двадцать копейщиков. Девяносто лучников. Всех — снабженных наилучшим образом. И отряд ирландских пращ. Две сотни человек для службы снабжения. Всех — с лошадьми. Что еще? Ах да, я завтра выезжаю в Кер-Мирддин. Договариваться о совместных действиях. Как раз дромон наверх пойдет… За меня командовать остающимся ополчением и поддерживать правду и порядок в республике будет человек, уже показавший себя достойным. Ему же продолжать строительство, пока я буду в походе. Сэр Эгиль, подойди!

Викинг стоял тут же, рядом с трибуной. Подходить не надо — скорее уж повернуться. И смотреть, как льется красная струйка в чашу. Красная, как волосы богини. Кровь лозы, кровь христианского Бога, кровь власти.

— Я, Немайн Шайло верх Дэффид, сейчас назначаю моего рыцаря сэра Эгиля Создателя Машин комесом Южного Берега и Города. В свидетели чего беру всех свободных воинов Республики Глентуи. Принимаешь ли ты это назначение?

Викинг ухмыльнулся.

— Я бы лучше подрался с саксами, — заявил он во всеуслышание, — но драться и знать, что кто-то запортит мою да твою работу… Этак можно и мечом себе по ноге попасть! Принимаю, Хранительница.

Осушил кубок — одним глотком. Недоумевающе оглянулся. Бутылка исчезла в широком рукаве, будто и не было. Студенческий навык Клирика служил новой хозяйке честно.

— Маловато? — спросил Харальд. — Ох, боюсь, нашего конунга прозовут: «Неметона, Прижимистая на Золото и Вовсе Скупая на Выпивку».

— После похода доберете, — утешила норманнов Немайн. — Пивные дни никто не отменял…

Многие улыбнулись. Хранительница выговаривала рыцарям, как хозяйка домашним. Это было забавно и правильно разом. Дружина — семья, а у справной хозяйки не забалуешь. Улыбалась и Немайн. Хотя и чувствовала, что до утра ей — глаз не сомкнуть. А отсыпаться на дромоне…

Больше шести часов проспать так и не вышло. Явилась Нарин. Мол, маленького пора кормить. Ну и как ей было сердиться? Разве когда проглоту ненасытному опять не хватило ее молока и пришлось добавлять кормилицыного. Отгоняя дурную ревность, Немайн и проснулась окончательно. Зато сын заснул. Словно знал, что матери пора и делами заняться. Вот подрастет — и понятливость эту как рукой снимет…

Сперва грамоту выписывала. Ленный договор на владение куском речного берега. Когда Немайн весело спросила Эгиля, что он предпочтет принять в оплату новых трудов — сокращение срока службы или звонкое золото, викинг вдруг отчаянно махнул рукой и попросил землю.

— Хм-м, — сказала тогда Немайн, — а тут проблемы. Ты что, сам пахать будешь? Рабов у нас нет. Им, понимаешь, оружия не дашь.

— Дашь, — парировал норманн, — еще как! Только рабами они от этого быть перестают.

И был прав. Вручение оружия — самая простая из церемоний освобождения раба.

— Тогда как?

— Я думал, — сообщил Эгиль. — Работников можно ведь и нанять. Но — я привык возиться не с землей и скотом, а с деревом. Да и земли пахотные не твои, а кланов. И пастбища. Но вот кусок речного берега я бы взял. И лес. Под сведение. Я вот на дромон смотрю: хлипкая посудина, но ходкая. А как достигнуто, уже понял.

— Ты смотри, — предупредила сида. — Земля — не моя и не твоя. А республики. Возьмешь — будешь должен служить, пока не вернешь.

— Знаю. — Эгиль пожал плечами. — Как на континенте. Я тебя понимаю — если раздать земли навсегда, кто служить потом будет? Но сыну я смогу завещать и землю, и службу?

Здравствуй, феодализм… А что делать? Мешок с золотом уже на четверть обещан за расписки, а впереди война. И что-то говорит, что придется за средствами на военные траты лезть в собственную мошну. А общество вернет отнюдь не все.

— Сыну, дочери, неведомой зверушке, — подтвердила сида, — если та будет в состоянии исполнять обязанности, соответствующие твоему званию. Или выставлять корабль первого ранга с экипажем. Я в дороге набросаю договор. Вернусь — посмотришь…

Вот и готово. Немайн помахала листом, чтоб высохли чернила. Свернула в трубочку и спрятала в тубус для документов. Как чертеж. Собственно, это и был чертеж — а точнее, лист пояснительной записки. Озорство озорством, но отучать своих людей от бессмысленных украшательств и приучать к точности — стоило. Мода — штука заразная, и если все увидят, в каком стиле сида оформляет документы — для Камбрии и Ирландии этот стиль очень быстро превратится в стандарт. Хотя бы потому, что красив и удобен.

Свернула плед, на правую руку привычно пристроила сына. Вышла на палубу. Скорей спустилась — поскольку для отдыха и дел воспользовалась любезно предоставленной капитаном каютой. Хозяин каюты стоял тут же, на кормовой площадке. Переход до Кер-Мирддина, даже против течения, занимал немного времени, а дромон для этой реки был все-таки большим кораблем. Потому отсыпался капитан, пристав к берегу. Зато особенности русла изучил едва ли не лучше местных жителей. Тем большие корабли по устью Туи гонять не приходилось. Завидев сиду, немедленно подошел, спросил, как великолепная переносит путешествие. Услыхав, что все в порядке, сообщил:

— Задерживаемся. Течение усилилось. Видимо, в верховьях прошли сильные дожди, даже вода немного поднялась. Ветер тоже южный, нам точно с носа. Так что идем на веслах. Река!

Тут капитану нашлось более насущное занятие, чем беседа со знатной пассажиркой.

Впрочем, сида в одиночестве не осталась. Не спал и Михаил Сикамб. Купец немного волновался от полученных известий. Война — это не игра по маленькой, это разорение или богатство. Он уже вступил в игру — и тут ему подсунули еще одну доску!

Михаилу явно хотелось немного успокоиться. И сверить сложившуюся в голове картину с видением ситуации более осведомленной особой.

— Река, — буркнул он, тихонько косясь на сверток в руках Немайн, — да не совсем. Те же дельфины заплывают, а они в реки ни-ни…

— Знаю, — так же тихонько, шепотком, откликнулась сида. — Видела плавники. Даже мысль была — поплавать с ними, поиграть. Увы, времени так и не удалось выкроить. Но заметь — по стремнине вода пресная. На глаз заметно. Так что это устье. Широкое устье, понемногу переходящее в залив. Потому и дельфинов сейчас не видно! Пресной воды нагнало, ушли. Не любят, да… Знаешь, что это значит?

— И что? — Михаилу и правда стало интересно. Та, которая сумела удивить баллистиариев, а главное, его товарища, занятого в первую голову отнюдь не торговлей, могла рассказать новенькое и тому, кто кормится дальней морской торговлей всю жизнь. Тем более местные жители как-то связывали ушастую августу с реками.

— Туи когда-то была много полноводнее. Скорее всего, когда таял ледник.

— Но Камбрийские горы нигде не покрыты льдом. По крайней мере, все так говорят. И никогда не были. Не Альпы все-таки.

— Это сейчас. А тридцать тысяч лет назад…

— Постой! — Римлянин опешил. — Но разве мир не был сотворен пять тысяч лет назад? И мы не живем в шестой эпохе?

— Он мог быть сотворен и пять тысяч лет назад, и вчера, — сида немного нервно хихикнула, — и ты не заметил бы разницы, Творец-то всемогущ. Почему бы ему не создать долину возрастом в тридцать тысяч лет? Трехсотлетний лес? Купца, которому за сорок?

— Мне не нравится эта мысль. И на ересь похоже, и вообще… — Михаил замялся, подыскивая слова. — Это ведь почти умереть: узнать вдруг, что всей твоей жизни и не было никогда!

— А вот со мной очень похожее произошло. — Немайн, взгрустнувшая было, приободрилась. — Однажды я просто появилась. Взрослая, умная. А до меня был другой человек. Который исчез, как не было. Желал бы ты такой судьбы этой долине?

— Нет… — Откровения базилиссы Сикамба не удивили. Был у восточных римлян обычай — после долгой комы или летаргии считать очнувшегося другим человеком. Помимо прочего, каждая такая малая, одолимая, смерть укрепляла веру в окончательное воскресение. После нее «обмиравшего» полагалось крестить заново — имя менять. Родственных же связей, рукоположения, пострига малая смерть не отменяла. И коронации тоже. Так что оставалось вставить на место очередной кусочек головоломки. Заодно и прикинуть, что за этот кусочек дадут резидент Григория и епископ. Которому эта подробность, пожалуй, даже более интересна. Августа же продолжала расписывать странности своей реки:

— Тогда она старше тридцати тысяч лет. И около восьми тысяч лет назад там, на вершинах, таял ледник, и Туи, полноводная, как нынешний Дунай, несла песок, ил и глину, лепила из них себе ложе. Со временем вершины оголились, и теперь реку питает только дождь…

Сикамб вздрогнул. Дунай августа помянула обыденно, не как дальнее заморское чудо, а как реку неподалеку. Знакомую. Виденную. И это тоже было весьма и весьма ценной информацией. Особенно после камнемета. Камнемет, по свидетельству греческого священника, аварский. А где сидят авары? На Дунае. Еще одна монетка в копилку!

Разговор утих. Река подошла к очередному повороту. Сида принялась разглядывать берег. Она помнила поход, в котором присмотрела место для города, но тогда на долины и холмы любовался все-таки Клирик. Когда спускалась по реке, преспокойно проспала половину дороги. Вниз-то по течению путешествие быстрее. Вторую половину пришлось просидеть над вышивкой! Черные кресты на белые поменять… Зато теперь время поглазеть на свои земли нашлось. И верно, холмистые! С реки они смотрелись особенно живописно. Вот на пути кручи, которые приходится обходить под самым обрывом, вот суровый лес поднимается выше мачт. Деревья приветственно помахивают кончиками голых ветвей, изредка роняя последние, словно отложенные для такого вот торжественного случая, листья. Дуб, бук, ближе к воде — ольха да ива. Но поворот пройден, впереди расстилается долина, посреди которой торопится донести взбухшие свинцовые воды до старшей сестры Туи речушка поменьше. Вдали встают холмы повыше — или уже горы? — с вечнозелеными от сосновых шапок вершинами. По пологим склонам — буро и коротко. Трава выедена или скошена. Скот загнан в стойла. Дома — небольшие, жмутся друг к другу кучками. Здесь не селятся длинным домом, как те же норвежцы, одним на огромную патриархальную семью, и не строят круглых домов-коммуналок, как ирландцы или некоторые горные кланы. Семейная пара без собственного дома — это, по валлийским понятиям, даже не нищета, а просто непристойность какая-то. Если человеку клан не строит дом, значит, он или не нуждается в отдельном жилье, или изгнан… Но ничто не мешает родичам селиться рядом! Даже крутые склоны, из-за которых выходит, что дома стоят не столько стена к стене, сколько фундамент к крыше. Земля порождает национальный характер. Не случайно в любой стране завоеватель из века в век или превращался в новое издание все того же народа, перенимая привычки побежденных — пусть они и полегли до единого, либо погибал. Либо менял ландшафт. Так что, разглядывая страну, сида заново знакомилась с характером народа.

Высокие холмы раздвигают горизонт, камбриец привык видеть больше, чем равнинный житель. Даже и горец. Камбрийские горы пологие, открывают больше, чем прячут. Но и ограничивают, отсекая незримое далеко. Оттого, может быть, у этого народа так развито чувство малой родины. И нет ни малейшей склонности мыслить широкими категориями. Не то чтобы возвышенных материй тут не понимали, но до сердца лучше дойдут понятия размером в такую вот долину.

Не свобода — а свободы, личные права. Свои и знакомых людей. Не Родина без конца и края, крестьяне в Гренаде и сапоги в Персидском заливе, а те самые три березы, которые нельзя отдать врагу. Или, если угодно, сырье для заводика, который скрипит крыльями ветряков неподалеку. С которого кормится половина города. И кстати, не абстрактный Творец, а святой, построивший первую церковь в округе. А то и фэйри из-под ближайшего холма. Добрые соседи, да. С которыми можно просто, по-житейски, поговорить — и договориться. Даже с самыми злыми.

Немайн хмыкнула. Получалось, что самый главный ресурс для пропаганды в Камбрии — это она. Неприятно, но деться от этого некуда. А вот использовать как нужно вполне реально.

Прежде любой интриги, прежде любой войны — семья. Впрочем, под сводами «Головы грифона» в полной мере положение понимал только Дэффид. И то по-своему, днюя и ночуя в Сенате да гоняя молодых ополченцев. И был прав. Глэдис вполне способна управиться с прочим. Не впервой. И все равно ей было страшно. Дочурки-то настоящей войны не видали. Кроме одной. Увы, встреча с Майни привнесла лишнее успокоение: домашних забот полно, у Туллы живот уже здорово округлился, ушастая своего младенчика привезла. Вот это девочкам интересно, а с войной сида пусть разбирается, ее епархия! Если надо помочь — конечно-конечно, сразу-сразу! Со всем удовольствием. Лишь Тулла поглаживает живот с таким видом, будто сделала сиде мелкую гадость. На стены не пойдет, а вот за племянником присмотрит с удовольствием. Заодно и опыт наберет для своего ребенка. И Эйлет дуется за то, что ее отец замуж выдавать вознамерился, да срочно. В общем — молодые и глупые.

Впрочем, опора нашлась. Немайн. Что оказалось чуточку неожиданно. Все-таки сида настолько вжилась в роль младшей… И легендарная проказливость после болезни да трудов никуда не подевалась. И в росте сида не прибавила. Хотя формы стали взрослее. «Кормит», — объяснила Эйра, пока Майни блаженствовала в объятиях остальных сестер. Заодно решая проблему с Эйлет.

Для дочурок-то главным оставалось обычное, девичье — женихи. При встрече Эйлет так набычилась на Майни, что Эйра, заметив, вызверилась на сестру. Наставницу защищать приготовилась. Ну и собственное будущее — в делах семейных в Камбрии старшинство считается, и замуж сестры по очереди идут. Впрочем, скоро все снова стали подруги не разлей вода.

— Разберемся, — предложила Немайн сестрам. — Помните мои уроки? Пошел разговор всерьез. Эйлет, замуж ты хочешь. Просто желаешь жениха выбрать сама. Верно?

— Да, но…

— Тебе ничего не мешает. Отец не дурак, перед походом сговариваться не будет. Вдруг парня убьют?

— Так меня тоже могут…

— Вряд ли. От семьи в девять душ у нас в поход идут четверо: отец, Кейр, да я с Эйрой. Больше не надо, да и нельзя. Риск для вас будет, если войско поляжет, и на стены становиться придется. Ну а тогда ты любому жениху рада будешь. Мало мужчин останется… Потому я буду просить отца и коменданта отпустить тебя, Эйлет, в поход со мной в качестве заместительницы начальника службы снабжения…

Сестра просияла. Выходило-то наилучшим образом. И с самыми храбрыми да деловыми мужчинами перезнакомиться доведется. И себя показать с лучшей стороны. Как хозяйку и воительницу разом. Только вот…

— А начальник кто?

— Эмилий. Только — тсс! Он об этом еще не знает. — Сида засмеялась.

Скоро ей стало не до смеха. Поставщики щеголяли шлемами, щитами и копьями. Весь разговор об обеспечении продовольствием и фуражом сводился к пожатию плечами:

— Так война.

— Война войной, договор договором.

— Так я тоже иду…

Хотелось рычать!

— Мне нужны припасы. До похода, во время похода и после похода тоже. Кого-то ты же оставишь на хозяйстве? Урожай собран, работники тебе не нужны. Товар ты мне уже обещал! А возниц я своих пришлю…

Не хватало ничего! Припасов, подвод, лошадей и волов, оружия, людей, а главное — времени! И именно на время приходилось разменивать занятое под совсем другое дело серебро…

Вечером сбившуюся с ног сиду отловил Дэффид. За длинное ушко.

— Попалась, градостроительница! — возгласил довольно.

— Ай! — Сида сразу обратилась из деловитой хлопотуньи в щенка, поднятого за шкирку. Не гроза врагов, а домашний зверек с просительными серыми глазами… Почему-то Дэффиду захотелось, чтобы его младшая дочь почаще была такой — беззащитной и домашней. Которой можно быстро и просто помочь. Но — увы. Накатывалась война. И даже налюбоваться напоследок дочерьми было некогда.

— Вот тебе и «ай». Дай на тебя погляжу. Дышит тяжело, мясо жует на ходу… Значит, выше головы хлопот. И захлестывает. Ну, жалуйся. Авось не захлебнусь.

Немайн не стала запираться и вывалила на приемного отца все. Тот лукаво и самодовольно щурился — превзойти эту дочь в таком деле, как подготовка похода, было приятно. Законный повод для гордости. Пусть то, что она наладила с нуля за пару часов, он нарабатывал годы — но здесь и сейчас именно Дэффид может сделать больше! Подождал, пока та иссякнет, спросил строго:

— А что на свете есть отец, забыла, конечно? И что он кое-что значит на этой земле — тоже? И что дела ведет не первый десяток лет?

С делами немедленно полегчало — по крайней мере, доверенные люди Дэффида взялись доставить все нужное для стройки.

Но снабжение армии Немайн наладила сама. Старые методы ей не годились! А для нового нужны не просто исполнители. Нужны очень толковые люди. Где их взять? Известно… Вот сида и перехватила запирающего лавку Эмилия.

— Воин из меня, наверное, неважный, — заявил тот, — но послужить поставщиком для армии я смогу… И Михаила уговорю. И остальных греков. Все равно делать нечего, а тут и польза, и барыш. Ты ведь разрешишь нам скупать военную добычу?

— Да, но при условии немедленно отвозить все ценное в Кер-Мирддин. Иначе… Вы знаете историю Александра. Приказать спалить ненужное барахло с меня станется. Или бросить вас без охраны. А, да — скупку производить за мои расписки. Пусть золото полежит в безопасности. И еще — записи будут вести мои люди. По моей системе. Тебе понравится, уверяю.

— Посмотрим, — не стал тот спорить. — И с расписками разумно. Но мы и свои векселя предлагать можем.

— А их возьмут? К моим-то уже привыкли. Опять же, я Хранительница правды, для меня расплатиться — вопрос не только чести, но и власти.

— Как для епископов? — уточнил римлянин.

Эту штуку Немайн уже знала. Расписки духовных лиц очень высоко котировались в империи. Дело в том, что епископ не имел права иметь неоплаченных долгов и в случае отказа платить по векселю автоматически лишался сана. Потому их бумаги считались очень надежными.

За делами срочными настал и черед дел нужных, но неприятных. Пришлось брать — спасибо Дэффиду, научил, как — за ушко Тристана да вести к родне. А чтобы не воспринял как подлое предательство, поговорить.

— Обстановка изменилась. — Сидя на полу, она была меньше ростом и заглядывала в лицо мальчишки снизу вверх. — Теперь у тебя есть обязательства. Перед кланом и семьей! Ты не слишком взрослый, но в поход, бывает, берут парней и помладше. Особенно умных и расторопных. Помогать. Так что в тебе может быть нужда. От тебя может быть польза. А потому ты должен явиться к родителям. И лучше, если сделаешь это сам…

— Но ты меня хотя бы проводишь?

— Нехорошо. Не по-рыцарски. Выйдет, что ты боишься. — Тристан опасно хлюпнул носом, и Немайн понизила планку. — Но до городских ворот, пожалуй, пойдем вместе. У меня вполне может быть дело. К тому же навозному чиновнику, например.

— Спасибо, Учитель. — Вот теперь он грустный, но смирившийся с необходимостью. Опять же, идя на головомойку, он совершает подвиг ради семьи и клана. Рыцарское деяние! Ради такого можно немного и пострадать.

Ночью Немайн и Анна занялись колесницей. Втайне от всех. Только часовые и могли припомнить, что скромно запряженная парой «Пантера» выезжала на дорогу в сторону холмов, а ближе к утру вернулась. Караульные даже докладывать не стали. Внутри колесницы-то сидели сида и ведьма. Ну, травка какая у них закончилась, а собирать ночью положено… Житейское дело.

Короля предупредили. Больше того — он послушался! Вот и прохаживался неспешно по Via Principalis свежеотстроенного лагеря, ждал чуда. Гулидиен, до того старательно давивший растерянность и тревогу, отчего выглядел сурово и нелюдимо, вдруг обратился в ребенка, ожидающего подарка. Его радостное ожидание не осталось незаметным окружающим.

Ополчение заволновалось. Люди стояли шпалерами вдоль улицы, боясь помешать командующему, на которого то ли Святой Дух снизошел, то ли явился архангел Михаил и пообещал через полстражи подбросить пару тысяч ангелов из небесного воинства. Многие поминали имя Пенды Мерсийского. Отчего зажатый в толпе возле королевского шатра посол Окта чувствовал себя не лучшим образом.

Гонцов он, конечно, отправил. И ожидал, что через неделю Пенда будет знать. И развернет войска с севера — все, что сможет, так быстро, как сумеет. Нортумбрия выжила — это уже ясно. А вот что собирается делать Гулидиен? Гонцы докладывали о том, что над марширующей через Гвент армией вьются не только «Вепри» Хвикке, в два раза большего и в три раза более населенного, чем Дивед, но и желтые знамена огромного Уэссекса, превосходящего после покорения большей части Корнуолла по размерам даже Мерсию!

Граф Окта на месте камбрийского короля стащил бы припасы в столицу да сел в осаду, ожидая помощи мерсийцев. Урожай собран, до весны можно сидеть за стенами всем народом. Потеря сельских домов — штука тяжелая. Но, пока не перевелись руки, умеющие держать топор, вполне поправимая. Король, однако, не предпринимал пока ничего. Только наблюдал, как стягиваются войска братьев и сестер, чьи владения расположены к западу от Кер-Мирддина. Силы с востока не подходили, и это могло означать только одно: король планирует дать полевой бой где-то на границе. Окта не представлял — как он собирается победить или хотя бы уцелеть. Но Гулидиен вдруг из рубахи-парня превратился в зачарованного истукана, к которому подходить с добрым советом или вопросом без толку. Все равно в ответ падают камнями напыщенные, ничего не значащие слова. «Сбор войска идет по плану». «Мы с братьями обсуждаем этот вопрос». И даже — «Окончательное решение будет принято после завершения концентрации главных сил». Черт побери, да он словно в римлянина превратился! А теперь — это. Выходит, он все это время чего-то ждал. Чего же?

От сборов в поход на неравный бой оторвались и королевские рыцари, изо всех сил пытающиеся поднатаскать на мечный бой самых неумех из числа клановых ополченцев. В том числе и сэр Кэррадок. Был он, как все в последнее время, собран и мрачен. Даже общее оживление его задело мало. После давешней истории с походом на «фэйри» жизнь не доставляла рыцарю радости. Потому как вбил он себе в голову простую мысль: погибни он на лесной опушке в схватке с фэйри Гвина ап Ллуда, вступи в бой и согласись с судьбой, достойной воина, товарищи, павшие в схватке с лишенными душ ирландцами, сейчас ходили бы по земле вместо него. Раз уж Неметона назначила его главной целью для вражеских клинков и стрел, следовало принять выбор богини мужественно.

Рыцарь намеревался, сколь возможно, загладить свою вину перед братьями по оружию и той, которая его обрекла и кого он по-прежнему любил, боясь себе в этом признаться. Пасть в битве с саксами за отечество. Хорошая, если вдуматься, судьба для воина. При этом играть с врагами в поддавки Кэррадок не собирался, намереваясь отомстить негодяям за собственную гибель лично, заранее и как следует.

Приняв решение, как добрый христианин сходил исповедаться. Отчего-то ноги принесли его не к тому священнику, которого оставил в городе епископ, но к африканскому паломнику, что прижился в городе и не спешил к другим святым местам. Впрочем, это было неудивительно: в церкви стоял дохристианский крест, возведенный кем-то из древних волхвов, и у священника проснулся интерес к камбрийским древностям.

— Если библейские пророки знали о приходе Спасителя, если три волхва явились его приветствовать, не будучи иудеями, — отчего бы истинному пророку было не обитать и в Камбрии? — спрашивал он. — Может быть, и не одному… Это интересно!

«Интересно». Слово, которым камбрийцу можно объяснить почти все. Даже супружескую измену. Простить не простит, но поймет. А уж после таких речей жители Кер-Мирддина бывали весьма польщены и дальнейшие расспросы обычно прекращали.

Выслушав рыцаря, изыскатель радостно потер руки.

— Грехов я в тебе, сын мой, не вижу, кроме уныния. Рекомендовал бы вино — но, право, в этих обстоятельствах оно только усугубит печаль. Посему придется ограничиться доброй пастырской беседой. Дело в том, что в тебе сильны языческие пережитки, мой друг…

После чего распекал, долго и не всегда понятно. Грехи же отпустил, так что на смертный бой сэр Кэррадок собирался с чистой душой и совестью. Перемена в вожде его не особо заинтересовала, но не отрываться же от товарищей? Тем более что с трибуны амфитеатра, возле которого был разбит лагерь и происходили тренировки, все было прекрасно видно: неровные ряды шатров, летящее от порта длинным путем по правой стороне облако пыли, колесница, в которую оно превратилось, осев после остановки. И девушка в белом плаще, с волосами, пылающими, как пламя над языческим жертвенником, упавшая на одно колено. Неслышные издалека слова. Но вот она вскочила… и бросилась королю на шею!

Гулидиен едва устоял. Сида, несмотря на маленький рост, оказалась тяжелущей! А в уши уже лез свистящий шепот:

— Что стоишь? Возьми за уши, расцелуй в обе щеки и тащи в шатер совещаться.

— Но…

— И обними. Крепко. Руки устали. Грохнусь… Ну!

Король сделал, как сказано.

— Молодец. Теперь за уши и в щеки. Сам только что назвал меня младшей сестрой… Так и веди себя, как старший брат!

— А-а-а! — громко и облегченно выдохнул Гулидиен, взял сиду за уши. Не удержался, почесал за одним, как кошку. Безнаказанно. Та только прищурилась хитро. Шепнул: — Стратегия?

— В шатре. Теперь в щеки, троекратно…

Король исполнил. После чего торжественно объявил, что зовет любезных братьев, сестер и легатов на совещание. Которое произойдет у него в шатре немедленно.

— Что это было вообще? — спросил он у Немайн по дороге.

— Любовное зелье, — хихикнула та, — и немного стратегии, да. Ты же просил привадить Кейндрих? Теперь у нее появился повод ревновать. Поверь, мужчина, рядом с которым дева из холма, земной красавице покажется стократ привлекательнее. Так что, если ты ей хоть немного в сердце запал, явится отбивать. В то же время ты вел себя хотя и вольно, но именно как старший брат. Никаких упреков — только что я признала себя твоей младшей сестрой, по должности. Ну, ты и повел себя так, чтобы закрепить мой сомнительный статус: я ведь не совсем королева. Этого хватит даже отцу…

Сида грустно вздохнула. Веселая часть закончилась. Теперь пора оставить на время прекрасную ирландку и заняться саксами. И, для начала, успокоить короля.

— Их не может быть очень много.

— Они разбили Гвент. А это не мирный Дивед. Это настоящие воины…

— Они умылись кровью в Гвенте! Настолько, что не посмели добить. Это означает — сил у них не слишком много. Еще сражение, еще осада — и саксы потеряют надежду нанести нам поражение. Теперь смотри: как давно ты собираешь войска? Насколько это незаметный процесс? А у саксов было куда меньше времени. Так что там идет дружина, приезжие с континента, да те немногие, кого Хвикке успел поднять — явно не все ополчение. Хорошо, если треть. Уэссекс? Этот осадил у Пенды аж три города. И что, смог развернуть на Дивед осадные армии? Нет. Они послали, что всегда под рукой — крупный кавалерийский отряд. Это и решило дело. Мейриг не ждал у Хвикке сильной кавалерии, погиб в конной сшибке, его люди растерялись. Бывает. Кстати, тебе урок: вождь не должен подставляться без крайней необходимости. А саксов… Их тысяч шесть. Сейчас. Было больше. Но Мейриг дрался. Гвентцы дрались. Даже потерпев поражение. Даже в безнадежном положении. У нас оно получше — мы уже знаем, с кем имеем дело. Потому что Мейриг, умирая, в первую очередь подумал не о сыновьях, не о королевстве, а о всей Камбрии.

Утром конница Диведа ушла в собственный, отдельный поход. Полторы сотни конных бойцов, полторы сотни ездящих пехотинцев — защитить при неудаче, построить лагерь. Во главе сияющий лицом и римским пластинчатым доспехом принц Рис. Собирался-то, как все, идти в бой вовсе без лат, но жена настояла. Приказ у него был выбить конницу, задержать противника беспокоящими атаками. И при этом, по возможности, не дать себя перебить. Привычная камбрийская тактика! Особую уверенность в успехе придавали стремена. У саксов-то их нет. Даже гвентцы пока не переняли сидовскую манеру. Иначе их не перебили бы саксы. В рядах ехал и умиротворенно-спокойный Кэррадок. Рыцарь был очень доволен возможностью выступить против моря врагов. Только косился на едущего рядом сакса. Воин из охраны мерсийского посольства вел себя невозмутимо. Он-то привык ездить бок о бок с бриттами. А чуть позади командира диведцев ехал посол. Такую решил развести дипломатию. Ничего лучшего не придумал. И теперь хвалил себя за то, что мозгов хватило посоветоваться с Неметоной. И рассудить спор с королем. Впрочем, сперва он нарвался на отповедь. Вполне заслуженную.

— Граф Роксетерский, — вместо приветствия сказала крещеная богиня, прижав уши, — если ты еще раз попробуешь сократить или дополнить мои слова так, что это вывернет их смысл… Или тем более использовать тайную беседу как довод в разговоре с кем-то третьим — тебя спасет от смерти разве статус посла. Но ни одного слова, предназначенного тебе, ты от меня не услышишь! Ясно?

Пришлось виниться. Окта не вполне понял, за что. Уяснил только — богиня хоть и крестилась, норов сохранила. Любое упоминание всуе бесит! Но, когда, наскучив пространными извинениями, перемешанными с комплиментами, Неметона велела говорить прямо или убираться, перешел к делу.

— Я решил выступить вместе с вами, — сообщил он, — и попросил разрешения поднять над своим небольшим отрядом знамя Мерсии. Король был зол, не лучше тебя, и отказал. Я полагаю, он все-таки неправ.

— Почему? Или у тебя в кармане армия?

— Нету армии. — Окта развел руки. — Но мы мерсийцы, мы здесь. Я ведь не виноват в том, что случилось! Если бы знать, что нас предаст и Хвикке, — Пенда прислал бы армию. И он ее пришлет! Уверен, уже сейчас он снимает из Нортумбрии все, что вообще можно снять…

— Но мы пока не видим ни одного человека. А знамя… Граф, это же просто недостойно — поднимать знамя державы над таким маленьким отрядом. Что подумают ваши последние оставшиеся друзья — что в случае беды Пенда пришлет на помощь десять человек?

— Нас двадцать три.

— Хорошо, двадцать человек. На фоне тысяч врагов это будет смотреться очень красиво. И в слухах, и в песнях…

— Но и не дать показать себя союзнику тоже неверно.

Богиня задумалась.

— А вот здесь ты прав… Слушай, а ведь у тебя тоже есть знамя! Твоего города. Так и честь Пенды не пострадает, и все увидят, что некоторые из мерсийцев на поле боя были. Ты — граф, тебе не зазорно прийти на помощь другу и с небольшим отрядом.

Оставалось уломать Гулидиена. На сей раз посол говорил с голоса Неметоны: осторожно, слово в слово. А то, чего доброго, обидится! Это была нелегкая работа словами — но именно такую он и любил, не меньше, чем головоломную скачку по непролазному лесу или пляску мечей.

— Нас мало. Но я слышал, ты собираешься отправить передовой отряд? У меня два десятка всадников в доспехах! Скажи, что будет, если окольчуженная конница Уэссекса сумеет перехватить твоих конных лучников? Резня… А если их закроют собой мои люди? Битва. И поверь, если будет нужно, мы поляжем все. Но знамя королевства не посрамим.

Гулидиен задумался. И Окта ловко направил его мысли в нужном направлении. Показать врагу мерсийское знамя в передовом отряде — крепко испортить Хвикке настроение. Пусть гадают — успела прийти помощь от Пенды или еще нет? И как это нет, когда знамя — вот оно, и сражаются под ним натуральные мерсийцы, уж это бывшие вассалы поймут и по виду, и по повадке. То-то им весело станет, если начнут вместо «когда?» гадать «сколько?». И как-то незаметно вышло, что король разрешил графу присоединиться к передовому отряду. Но под знаменем Роксетера. Или Кер-Гурикона, как называли город камбрийцы.

— Это не совсем саксонское знамя, — заметил тогда Окта. — Пусть навершием на древке и посажена лошадь, под нею — все тот же дракон.

— Так и ты сакс не больше, чем наполовину, — отрезал король. — И, чтобы напомнить тебе о твоей камбрийской крови, я, пожалуй, поделюсь с тобой маленьким секретом…

Которым оказалось фактическое разрешение выкупить редкого качества оружие. Окта непроизвольно сжал пальцы вокруг рукояти меча. Нового меча, который не терпелось испытать.

Идея заказать себе в Диведе хороший меч не давала графу покоя с тех самых пор, как он взялся за миссию в Камбрии. Раз уж этот край славится кузнецами — грех не использовать путешествие с толком! А слава о камбрийском оружии доходила до Норвегии. Эти мечи хотя бы не нужно выпрямлять ногой после каждого удара, как приходится поступать с изделиями тех краев, где бриттов под корень извели. Или где их отродясь не водилось, как в тех же норманнских краях.

К вящей досаде, в Кер-Мирддине выяснилось — работа большинства кузнецов ничем не лучше произведений оружейников Роксетера, таких же бриттов, как диведцы. Однако за оружие взялась сама Неметона, и вскоре даже застрявшие из-за непогоды римляне принялись хвалить новое оружие. Увы, слишком уж короткое для всадника. Быстро выяснились и другие недостатки: например, новые мечи было очень тяжело точить. Зато теперь Окта точно знал — его мечта может сбыться. Один из городских мастеров создал новый, совершенно замечательный меч с черным клинком.

Граф заинтересовался и счел необходимым к мастеру заглянуть. Вежливо поздоровался — по меркам саксов, кузнец-оружейник был крайне важным человеком, от него зависела жизнь воина. А уж в сложившихся обстоятельствах к мастеру, изготовившему нечто новое и великолепное, проявить всяческое почтение никак не вредило ни делу, ни чести. Закончив с комплиментами, граф перешел к торговле.

— О вашем достижении мне рассказал король, и вот я здесь. Я хотел бы купить черный клинок — с тем чтобы сражаться на стороне Камбрии камбрийской же сталью.

Кузнец пожал плечами:

— Их трудно и долго делать, такие клинки. Возможно, этот меч пожелает приобрести сам Гулидиен?

— О нет. Король совершенно точно дал мне понять, что хотел бы видеть это оружие в моих руках. Как еще один знак союза.

В известной степени это была взятка: за то, чтобы Окта поднял все-таки собственное знамя. Вот они, плоды искусства дипломатии: подарок за то, на что ты бы и так согласился!

— Хорошо. Я сейчас принесу клинок. Прошу тебя, граф, не заходи в мастерскую: несведущему человеку в ней находиться немного опасно.

Лорн притворил дверь. Вызнали! Но отдать черный меч саксу? Невозможно! Не исключено, что он предназначен судьбой в противники неоткованному. Новому Эскалибуру. Впрочем, выход нашелся быстро. Как всегда бывает, если выходы готовить заранее.

Довольно скоро Окта, сияющий, как полуденное солнце, заказывал рукоять и гарду другому мастеру.

— Это тот самый?

Граф кивнул.

— А он скорее серый. Хотя темнее обычного. Да, невозможно хорош! Что ж, ты получишь надежное оружие еще до выступления…

Так и вышло. И теперь сварной меч, первый из своей породы, словно живой, просился в дело. Ему не терпелось испытать на прочность уэссекские кольчуги. Впрочем, испытание на поле боя должен был пройти не он один. Замыкала отряд упряжка с пожарным насосом. Пусть ни сама она, ни приставленные к насосу люди не должны были увидеть саксов даже издали — неприятности саксам она сулила. Мелкие. Впрочем, это уж как повезет…

А вот с Немайн дела у Лорна не задались. Сида перво-наперво протянула кузнецу холщовую суму. Пока тот пялился на оказавшуюся внутри кольчугу, коротко обрисовала заказ.

— Это моя, — пояснила, — а надо переделать на сестру. На Эйру.

Лорн открыл было рот, чтоб возмутиться. Он броней занимался редко. Тем более такой рутинной работой, как подгонка кольчуги. Но присмотрелся к доспеху, рот закрыл и торопливо согласился. Такой работы ему видеть еще не доводилось. И такого металла. Серебристый, яркий, с тонкой черно-угольной жилкой. Кольца — никаких следов клепки или варки. Все — цельнокованые. Мелкие-мелкие. Очень хотелось понять — как это сделано. Понятно, что сталь. Понятно, что варили ее очень похоже на то, как он — черный меч. И даже понятно кто. Холмовые фэйри, некому больше! В груди зашевелилась гордость — он-то оказался не хуже мастеров волшебного народа! Но как ковали? Как скрепляли кольца? На осторожные вопросы сида коротко повторила:

— Это моя. Берешься? Нужно быстро.

Искушение было велико. И все-таки Лорн сумел отказаться.

— Быстро не получится. Еще испорчу. Если позволишь, я сниму пару колец, посмотрю, как изготовлены…

— Некогда, — вздохнула сида, — моим ученицам нужна защита. И срочно. Через две недели нам в бой. Если повезет. Если нет — раньше. Щиты я уже заказала. Шлемы есть.

— Ладно, — вздохнул и Лорн, подозревая, что даже новенький стальной напильник может не взять эту красоту. Придется перетирать кольца точильным камнем, а потом поставить новые и заварить. Да и выковать такие маленькие колечки из, как это выяснилось, сидовской стали ему пока не под силу. — Попробую. Но наверняка станет не такой красивой… И это… У тебя вторая такая же есть?

— Нет. Я сида. Я обойдусь. Анна себе, оказывается, еще месяц назад пластинчатую кирасу заказала. У мастера попроще. Ты ей не по карману, знаешь ли.

Лорн пожал было плечами — и тут до него дошло. Первой мыслью было: сиды, как и большинство камбрийских рыцарей, предпочитают не нагружать себя лишним весом, который спасет не всегда, а силы тянуть будет постоянно. В стране холмов и лесов никакая броня не защитит от стрел из засады. Но один взгляд на чудную кольчугу уверил в обратном. Сиды носят броню! Но Неметона, за болезнью да хлопотами, забыла о броне для второй ученицы. И теперь отдавала свою, чтоб не тянуть в сражение беззащитную. Сама же останется бездоспешной. Как отреагирует войско, если шальная стрела уложит Немайн на месте, мастер воображать не стал. И думать себе о таком запретил.

— Знаешь, — сказал медленно, — не буду я эту вещь трогать. Не дело чужие шедевры похабить. Я другое думаю. Что, если я Эйре римский доспех сделаю? Лорику сквамату? Она, конечно, потяжелее выйдет, но и ученица-то посильнее тебя. А металл… Подожди-ка.

Полез в подпол. Вытащил сокровище, развернул, рассказал о сомнениях. Немайн разглядывала вычурные узоры. А ведь не гравировка — природа.

— Красивый… Нет, в переплавку жалко. И хранить нельзя — украдут. Но можно продать его далеко-далеко. Римлянам. Они увезут меч в Африку, и там у него появятся свои хозяева, друзья и враги. Не наши, не британские. Там он попадет в совсем иную легенду — а он в нее попадет, достоин. При чем тут лорика для Эйры?

— Я могу сделать еще такой слиток. Может, чуть хуже. Помнишь, ты с ребятней на Лугнасад город взяла? Так решетку при входе в подземелье поменяли. А старые прутья мне снесли. Один хорошо зарос землей, сгнил. Из него должна неплохая сталь выйти. Пусть не специальная закладка, но лет двести ему есть. А потом отдам на перековку другим. Потому что сам все сделать за неделю уж точно не успею!

— Но чем тебе не нравится тот металл, что ты приготовил для меча? Он ведь лучше?

Лорн оторопел.

— Другого такого нет! И пророчицы твоей нет, кровь отдать…

— Делай, как знаешь. Кузнец здесь ты. Но кольчугу сестре переделай. А лорику — мне. Ей-то в колеснице сидеть, за щитами. Топорами да копьями дотянуться трудно. Стрелу же эта кольчуга любую удержит.

— А ты?

— Я могу оказаться где угодно.

Немайн лукавила. Бой есть бой, но место в сражении сида себе уже отвела…

Она сидела, как положено — лицом к югу и окну, спиной к двери. Ступни старательно прикрыты подолом, руки сложены на коленях. Не узнать Нион в первое же мгновение оказалось невозможно. Зачем лицо, если есть дыхание?

— Я пришла, — как будто и не шастала невесть где почти полтора месяца. — Я нужна, и я пришла.

— А мне сказали: фэйри, — Немайн обошла блудную пророчицу кругом. Изменилась, и заметно. Особенно глазам. Длинные темные волосы аккуратно заплетены в косы. Древняя прическа воина. Тени под глазами, и складочки в углу рта прежде не было. Но и голос стал тверже. Взрослеет? Если Немайн от роду несколько недель, то и Нион, можно сказать, недавно вылупилась. До того жила, как в яйце, — ни тебе внешнего мира, ни общения.

— А мне сказали: война, — Нион хихикнула. — Ну, где ты, тихо не бывает. Знаешь, а хорошо, когда тебя кто-то слушает. А не только слушается. Надоело уже! — сердито стукнула кулачками по коленям и тут же быстренько затараторила. — Нет-нет, что ты, я люблю командовать. Особенно от тебя. Но грустно, когда все только смотрят в рот. Вот у тебя сестры есть и родители. Я думала-думала: зачем? Теперь вижу. А у меня только ты. Та, что обещала меня слушать!

И, похоже, совершила немалый подвиг. Что ж, стоит продолжить в том же духе. Немайн коротко поклонилась:

— Здравствуй, Нион, подруга моя, «я» мое второе. Почему не здороваешься?

И услышала удивленное:

— Зачем здороваться с той, с кем не прощалась? Ты же всегда со мной. Я — это ты. Хотя… Я ведь и правда желаю тебе здоровья, счастья и всего того, что люди используют в качестве приветствий! Здравствуй, Неметона!

— Я тоже желаю тебе добра, Нион. Очень прошу — не уходи больше так внезапно. И вообще — чтобы я могла слушать, ты должна со мной говорить. Встреча и расставание — более чем достойные причины, не находишь? Кроме этого, невысказанные мысли и образы размыты, колеблемы и неопределенны. Чтобы придать мысли четкость и понятную форму, мы используем слова. А потому, чтобы точно знать, что я думаю по тому или иному поводу, лучший способ — не пить настойку, а просто спросить.

— Я поняла, — уныло сказала пророчица. — Я что-то сделала не так. Что?

— Ты ушла, не попрощавшись и не поговорив со мной напоследок — и только. Все остальное… — Немайн хотела продолжить, сказав, что все остальное — личное дело Нион, девушки взрослой и самостоятельной, но не успела. Взрослая да серьезная девушка вдруг издала совершенно нечеловеческий вопль, от которого и в глазах потемнело.

— А остальное правильно! — Бедные сидовы уши чуть в трубочку не свернулись, пытаясь зажать сами себя, но все равно было почти больно. — Правильно! Правильно! Правильно!

Девушка, распрямившись как пружина, подпрыгнула. На секунду мелькнули босые ступни. Не грязные, не исцарапанные, значит, к стенам трактира явилась обутой, но разулась, прежде чем лезть в окно. Немайн отметила для себя, что нынешнего стража нужно непременно отчитать за утрату бдительности — и тут ей стало не до наблюдений. В очередном радостном пируэте Нион не удержала равновесия и рухнула точно на свою богиню. Немайн такого не ожидала — в результате по комнате покатился комок из рук, ног и голов, размахивающий плавниками широких рукавов и возмущенно-радостно пищащий. Окончило свой путь странное существо, врезавшись в ларь.