Глава 8
СНОВА КЕР-МИРДДИН
"Пантера" прокралась в город совсем не по-танковому — неторопливо, спокойно, и даже не очень громко. За ней стелилась вечерняя тьма, помогала прятаться от любопытных взглядов. Немайн возвращалась почти тайком. Прекрасно понимала — грохнет лишний раз по камням римской дороги железный обод, высунут носы на улицу любопытные, найдется горластый — набежит толпа. Окружат, заморочат, чего доброго к королю поволокут или к епископу. А они не главные. Главный сопит у Немайн под боком, наполняя сердце ласковым теплом.
Что так случиться очень даже может — стало ясно на хуторе, где ночевал небольшой поезд. А ночевать пришлось. Курьеры добирались до города и обратно за день — с заводными лошадьми. Потом валились с ног… «Пантера» могла повторить подвиг, но к чему беспокоить ребенка? Да и викинги первый день пути чувствовали себя не лучшим образом. Что представлял собой осадный лагерь позавчерашним утром, Клирик для себя описал словами "Утро стрелецкой казни". Паролем было "Лучше бы я умер вчера", а отзывом "Лечи подобное подобным". Как можно напиться до такого похмелья слабеньким пивом и фруктовыми настойками, он не понимал — но местные ухитрились. Найдись поблизости какой-нибудь враг — и все войско было бы вырезано без особого сопротивления. Часовые, которым не повезло со жребием, были трезвы и бдили — но их было всего четверо. Ни о каком марше с утра не могло идти и речи, так что сэр Эдгар, сам находясь не в лучшем состоянии, объявил дневку. А сиду отпустил сразу. Чтобы глаза не мозолила, как на победном пиру. Трезвая — от пива только пену схлебнула, голодная — набила желудок салатом. А под носом груды мяса — жареного, вареного, копченого. И рыбки. Морской и озерной. Соленой, вяленой и тоже — копченой, вареной, жареной… А сыр! Не швейцарский, не сычужный, напоминающий скорее творог, зато свежий, вкусный. И тоже на выбор. Многие предпочитали овечий. Клирику в начале похода очень по нутру пришелся козий. И все это под носом. Ешь не хочу. А нельзя! Кто угодно озвереет.
Что сида с первого выстрела по холму начала строжайший пост, заметили все. Зелень, маленький ломоть ячменного хлеба. Яблоко или несколько слив. Пиво — понюхать. И все. Ни мяса, ни даже каши. На глазах синела. Но зато взошла на вершину! Все ожидали, что уж на победном пиру разговеется. Нет. Обет дала, что ли? Это никого не удивило. Раз уж сида стала христианкой. Только Анна поинтересовалась, что за техника такая.
— Сидовская, — отвечал Клирик сумрачно. — Собственно, это и есть обычное питание такой, как я. Если не буду сейчас так питаться, заболеть могу. Очень нехорошо. Тяжело и довольно надолго.
Ученица сразу утратила интерес. Подслушавшая кормилица принялась в голос сидов жалеть: мол, бедненькие, привыкли в холмах на траве жить… И явно намерилась разболтать. Клирик заметил, представил, как его дружно, всей армией жалеют. И пригрозил Нарин отрезать уши, если проболтается. Как остальным фэйри. А то сидит, шпионит… сверхкомплектная.
Может, и зря. Пожалели бы да успокоились. А так… Слухи разошлись самые разные. И верно, одним из источников был отец Адриан, которого все чаще начинали именовать ласкательно-уважительно: батюшка Адриан. Иначе с чего на обратном пути на колесницу с красно-зеленым вымпелом на копье крестились? Не торопливо, как на пути туда, — размеренно. Как на икону или звон церковного колокола. Клирик утешался надеждой, что хотя бы часть такой реакции вызывал наперсный крест отца Адриана. На сей-то раз викарий не был затушеван сонмищем языческих воителей. А на ферме… Ничего, в общем-то, страшного. Только количество явившихся к утру, на проводы, соседей оказалось уж больно велико. Среди них — свекор озерной. Который сразу начал распространять свою точку зрения на произошедшее.
— Защитила, значит. Хотя грамота и вовсе не на меня выписана была. Кому надо уши посекла, у Гвина холм забрала.
— Король войско-то послал.
— И много бы оно сделало, это войско?
Так вот Клирик и выяснил — продавал он отнюдь не страховки. "Крышу" он продавал. Правовые услуги в области сверхъестественного.
Похоже, светила карьера охотника за привидениями. А почему нет? В одиночку трудно, но можно же создать организацию. Очень интересную организацию — загадочную и способную совать свой нос под благовидным предлогом куда угодно. Всю оставшуюся дорогу оставалось продумывать, кого из родни и знакомых стоило привлечь к такой работе. Напрашивалась Анна — но вот как раз на ведьму у Клирика были совсем другие виды. Которые тоже терпели несколько дней. Устроиться. Привыкнуть к новой жизни. И отдохнуть, хотя бы немного. Последние дни усталость наваливала волнами — и ни одна не догадалась схлынуть. Даже сон приносил вместо свежести лишь ощущение разбитости. Пару раз ни с чего нос оказывался заложен. Сморкание показало — засохшая кровь. Знак был нехороший, и Клирик принялся еще старательнее блюсти предписанную Сущностями диету.
И все-таки, когда показался знакомый мост через Туи, и впереди замаячили дома, стало легко и радостно. Возвращение домой… С некоторых пор солидное каменное сооружение, гордо носящее имя "Головы Грифона" воспринималось им именно так. Прочные стены, теплый очаг, любящие люди. Крепкое плечо, к которому можно прислониться…
Немайн помотала головой. И увидела.
Возле речки, в болотистой пойме, образовавшейся из-за неистребимой любви равнинных рек к вилянию, прорыт канал, срезавший изгиб и протянувшийся напрямки вдоль городского вала и домов предместья. В нем прилежно хлюпает деревянными плицами водяное колесо. Доселе тут невиданного наливного типа. Который раза в два эффективнее прочих. Подливные-то колеса на Туи не прижились. Медлительная речка нагло отказывалась вращать колеса, обтекая их кругом. Римляне смирились. Клирик нашел управу. Стоп! Канал тянется не к городу, к кузнице Лорна, которому были оставлены чертежи, а к заезжему дому. Странно.
Что ж. Караульная будка. Веселые и любопытствующие взгляды часовых на мосту:
— С возвращением, с победой, леди сида. Это твой приемыш?
— Мой сын. — Застенчивый взгляд из-под ресниц, откуда он? Раньше так не получалось и нарочно. — Ребята, я устала. Домой хочу засветло. Лучше завтра вечером загляните к Дэффиду. Там-то я байки и буду травить, довольны останетесь.
— Это можно, завтра нам первую ночную не стоять. Непременно будем. И остальным передадим, чтоб пока не беспокоили.
Стало ясно — в "Голову грифона" явятся все, кто не на посту. Ну и ладно. Россказнями заниматься нужно. Всегда лучше выложить свою версию событий первой.
"Пантера" повернула домой. У самого трактира отец Адриан откланялся, соскочил с лошади — те по-прежнему не допускались в цитадель — и направился к воротам. Не терпелось обсудить сложившуюся ситуацию с владыкой Дионисием. А ситуацию он находил довольно противоречивой. Немайн вела себя очень жестко. Не как простая прихожанка. Скорее как власть имущая, не смеющая рассчитывать на должную строгость со стороны окружающих, и потому обращающаяся с собою гораздо суровее, чем положено даже по узаконениям церкви. Взять хотя бы добивание раненого. Это не волшба, это три года покаяния по меньшей мере. И что? Августа — а кто ж она еще? — сама, без пастырского напоминания, наложила на себя пост. Более строгий, чем полагалось. Осторожные намеки ничего не изменили. Смиренная гордыня сиды все чаще напоминала отцов церкви. И великих ересиархов, вроде Ария.
— А у нее учитель был неплохой, — заметил Дионисий, выслушав отчет. — Я его знаю. Умный человек. А как еще себя должна вести правящая августа? Достойного прелата рядом может не оказаться… А принять отпущение грехов от недостойного она полагает недостаточным.
Викарий удивился.
— Но, преосвященный, это же пелагианский хаос! Отрицать право на совершение таинства за недостойными священниками, тем не менее должным образом рукоположенными. Тогда никто не может утверждать, что достоин, ибо мы не можем знать, на ком сияет благодать Господня!
— Нет, это учение валлийской церкви, а она вполне православная. С точки зрения совершения таинства личность отпустившего грехи и верно значения не имеет. А вот в глазах мира — имеет, и еще какое. Каков поп, таков и приход. Потому приход смеет требовать для себя истинного пастыря, а не подделку. Пусть даже канонически безупречного. Это создало страну святых, не забывай. Да и нас сюда привело. Так вот, если такое правило не бесполезно для простых мирян и хорошо для церкви, поскольку сдерживает искушения клира, то для нобиля, вокруг которого искушений предостаточно, оно жизненно необходимо. И некоторая жесткость по отношению к себе в таких условиях допустима и оправдана.
— Она же в гроб себя загонит, — помрачнел викарий. — Лица нет, одни глазищи. И вокруг круги фиолетовые. Но ты уверен, что это именно строгость к себе, а не совесть?
— Уверен. По твоим словам, пост Немайн начала только после окончания строительства лагеря и метательной машины. Когда от нее не требовалось более физических усилий. Это решение рационального аскета, а не раскаявшегося грешника. Похоже, она считает, что сама себе церковь и духовник.
Викарий не задал больше вопросов. А кто из мирян еще может додуматься до такого, если не та, чей официальный титул "святая и вечная"? Именно та, которая помазана вести христианский мир сквозь кровь и боль несовершенного творения — к Царству Божию? Та, которой дозволена кесарева доля — и в злате, и в крови?
Молчанием он себя выдал. Епископ улыбнулся.
— Адриан, похоже, не я один знаю, кто она.
Викарий пожал плечами:
— Я догадываюсь, как ее зовут. Но сказать, что знаю, кто она, не смею. Для этого нужно читать ее душу. А душа у нее…
— Странная. Сильная. Большая, — перечислил епископ. — Для духовника головная боль и вечная забота. И слава, если ему удастся хоть немного облегчить ей путь к Богу. Как ты смотришь на то, чтобы принять этот труд на свои плечи?
На этот раз сначала были не обнимашки. Сначала был очень недовольный Дэффид.
— Явилась, — буркнул вместо приветствия. — Вот посылай девок воевать. На месяцок отлучилась — уже в подоле принесла. Как это понимать прикажешь?
— Можешь меня выпороть и запереть, — голос Немайн был тусклым и безразличным, — только завтра, хорошо? А сейчас твоему внуку нужна теплая вода… Или ты не озаботился встретить внука? Кто-то меня уверял, что родных и приемных детей в Камбрии не различают.
— Не различают, — уверенно откликнулась Глэдис. — Вот уж не ждала, что бабушкой меня сделает младшенькая. И не слушай моего ворчуна. Все сделано, все готово и без его участия…
Вот тогда из-за материной спины и полезли сестры. Немайн хотелось плакать, смеяться, в душе пела гордость за сына — и рычало желание отогнать всех этих назойливых существ от своей прелести. Разум рвало на части. И все, что она смогла сделать, — это обнять покрепче драгоценный сверток и сообщить не слышанную еще семьей радость:
— Он мой. Совсем мой, понимаете?
Ее виноватая улыбка оставила Дэффида в одиночестве. Он оглянулся на Кейра — тот гладил Туллу по не начавшему еще расти животу. Его отпрыск будет вторым внуком Дэффида ап Ллиувеллина. Или первой внучкой. Внуком или внучкой — вот тут неясно, вот тут разница. А уж каким по счету — в Камбрии подобных глупостей не различают!
К ужину и глава семьи немного отмяк. Особенно как посмотрел, как несчастная дочь ложкой мешает в тарелке овощи.
— Ладно хоть парень, — переменил гнев на милость, — но чтобы больше такого не было.
— Пока этот не вырастет, не будет, — порадовала Немайн. — Тут в чем штука. У нас, у сидов, детей мало рождается. И редко. Ну раз в сто лет, скажем. В таких условиях каждый ребенок — это даже не сокровище. Это вопрос, будет род жить или нет. У тилвит тег так же. Собственно, мы ведь и есть тилвит тег. Только самые-самые. Оттого мимо бесхозного или дурно присмотренного младенца пройти не можем. Если собственных нет. А человеческие младенцы от наших малоотличимы. Второго не возьму — у нас близнецов не бывает, дети родятся редко. Так что на ближайшие лет пятнадцать можешь быть спокоен.
— Эк загнула — пятнадцать лет, — возмутился Дэффид. — Вот выйдешь замуж, будешь рожать по ребеночку в год. Мы, Вилис-Кэдманы, не какие-то сиды, мы плодовиты. Изволь не нарушать традицию.
— Значит, эти пятнадцать лет не буду замуж выходить.
— А кто тебя спросит? Несколько годиков подождать придется, конечно — пока старшеньких не распихаю. А как Сиан под венец отправим — ей-ей, шести годков не пройдет, — тут и твоя очередь. И не смотри, что уже с дитем, — моей дочери жених всяко найдется.
— После Сиан так после. — Клирика такой вариант вполне устраивал. Тем более что вполне мог обернуться и двумя десятками лет — сестрички демонстрировали стремительно нарастающую переборчивость. Кейр с Туллой успел, а остальные решительно не желали смотреть на простых благородных воинов. А как же? Одно дело — всего навсего богатые невесты. Другое — сестры богини и дочери самого важного человека в нескольких королевствах. Так вдруг оказалось. Тоже не без участия Немайн.
Когда в город влетел первый гонец от армии — порадовались избавлению от разбойников, да забеспокоились, не случится ли война. Случилась. Тогда над Диведом словно туча повисла. Война есть война — да и слишком долго не знали бритты настоящих побед. Чтобы враг не просто умывшись кровью уходил восвояси — а чтоб земля супостата стонала под поступью британского войска и качались в петлях на воротах собственных городов и погостов те, кто отдавал приказы резать «полухристиан» до последнего человека. Только Артур да Кадуаллон и вспоминались. А таких, после которых области, реки и города возвращают полузабытые имена и в бывших владениях варваров снова звучат валлийский и латынь, и вовсе не случалось. Разве в седых легендах.
Эта стала первой. И пусть враг был тот же, что в песнях, — старый и усталый, а не молодой и жадный. Какая разница? Диведцы затаили надежду, узнав, что холм супостата обложен осадой и не смеет огрызнуться. В этот самый момент и явилось посольство короля Пенды Мерсийского. Чужие воины, закаленные десятками битв, с уважением и трепетом рассказывали о громадных машинах, дрожащей земле и неприятеле, не смеющем высунуть нос из норы, — целом языческом боге. И явились они не с пустыми руками. Явились — склонить головы перед величием Диведа и просить помощи. Предлагая поддержать своим весомым голосом претензию короля Гулидиена на престол Британии.
Вот тогда и выяснилось: Дэффид из клана Вилис-Кэдманов — человек не менее важный, чем король. Он один имел право созвать совет кланов королевств Юго-Западной Камбрии. А только этот совет давал право королям поднять ополчение для похода за границы. Это означало большие расходы, большую честь и еще большую власть — и все это разом свалилось на хозяина заезжего дома Дэхейбарта. А неосторожные языки болтали, что пусть король Гулидиен и молодец, но причиной внезапного предложения мерсийцев-язычников стала младшая дочь Дэффида. Богиня войны. Которая сама по себе стоит армии.
Как зашел разговор о сестрах, те похвастались: мол, не у одной тебя теперь рабыня есть. У нас тоже.
— Это кто? — Клирик испугался. Он понимал, что в нынешнем Уэльсе нет крепостных да холопов не из высокоморальных соображений. Но искренне надеялся, что не послужит причиной возрождения позорного и вредного института рабства. — И Нарин не рабыня, а кормилица. Моего сына рабыня кормить не может.
Пусть хоть мода будет на свободных слуг. Статус. Мол, у тебя рабы — ты не крут. Задумались.
— В общем, на нас теперь речка Туи работает! Муку мелет, тесто месит. Даже стирает. Правда, плохо…
— Кузнец сказал, с мехами и лошади управляются, а стоит конный привод дешевле, так и пустил четырех по кругу вместо двух, — объяснил Дэффид. — И с углем у него все получилось… Но это сам пусть тебе рассказывает. А мне вот захотелось работника, которого кормить не нужно. Так что водяное колесо поставил я. А ты заработала подзатыльник. Почему не показала эту штуку мне, а понесла чужому человеку? Хорошему. Нужному. Но не нашего клана! Иди сюда, подставь головку…
Похоже, на радостях выпил пива лишку. Забыл об уговоре. Поссориться или поиграть? Думать сил уж нет, а надо. Другой родни в этом мире нет.
— Не надо мне подзатыльник. Я умной не вырасту…
— А ты еще не выросла? Вон дитем обзавелась.
— Ну раз я младше Сиан — не выросла. А с дитем — разное бывает.
Глэдис торопливо пошептала мужу на ухо. Напомнила — если Немайн не маленькая, тогда — великая. И не ее мужу богине подзатыльники давать. А еще вежливая. И держащаяся избранного места…
Тогда Дэффид принялся бурно хвалить зятя. Кейр действительно здорово отличился — изобрел первую стиральную машину. Ради жены. Потому как над жерновами да тестом — самый тяжелый труд — хозяйка с дочерьми сами не гнулись. На то работницы имелись. А вот обстирывать своих мужчин считали семейным долгом. После речки приходилось еще много полоскать — но работа стала полегче. А когда в ту же стиральную бочку вместо золы или щелока песочку забросили да ржавую кольчугу чуть не римских времен заложили — вышла сверкающая, как ни один оруженосец не надраит. Получилась услуга — чистка доспехов.
Семейка явно собиралась засидеться допоздна, обсуждая политику да женихов. Эйлет вон на посла, графа Роксетерского, глаз положила. Однако Немайн объявила, что маленькому пора спать. А она не может пока отдельно. Ушла в свою комнату. Почти не поменявшуюся. Только вот колыбелька прибавилась. Уложила маленького. Проверила засов. Хитро посмотрела на сына.
— Ты хоть и Вовка, но камбриец, — объявила. — Одна беда — валлийских колыбельных я не знаю. Зато знаю одну шотландскую. Скрипки с оркестром у меня не найдется, извини. А вот волынщика научу, дай срок, и будет он тебе играть… А пока слушай так…
Утро — а ночью было пять или шесть детских тревог — Клирик начал, тоскливо следя, как Немайн целует спящего младенчика. Очень хотелось отвернуться от телячьих нежностей или зажмуриться. Увы. Со стороны-то наверняка смотрелось мило и трогательно. В том числе и ручонки, тянущиеся к ушам…
— Хороши нашел игрушки — мамины ушки, — приторно пищала сида. — Ох ты и сорванец, не соскучусь я с тобой. Ну пошли кушать. Сегодня тебе без меня, а мне без тебя прожить как-то надо полдня. Справимся? А справимся! Ты же вон какой нахал-уходранец, так и я не хуже…
Потом — в церковь. По дороге косой дождь в морду, волосы хоть выжимай, на лице глухая тоска по дитятку мешается с радостью побыть хоть немного полностью собой. Знакомая форма тренажера. Непривычно потяжелевшее тело. Неужели растолстела за поход? Не может быть!
И снова и опять — владыка Дионисий. Никак, бедняга, не доберется до своей резиденции в Пемброуке — все дела, все политика. Ну и души прихожан. Особенно сиды.
— Дочь моя, я хотел бы поговорить об убитом тобой рыцаре.
— Фха? — удалось придать выдоху вопросительную интонацию.
— Тебе не совестно?
Клирик разогнулся. Поклоны давались очень тяжело. Немного отдышался, приводя в порядок мысли. Не отвечать же с бухты-барахты. Прислушался к себе.
— Мне стыдно. Совесть не причем. Хотя… вру. Совесть и стыд. Да. Могла попытаться спасти — только попытаться! — не взялась. А сидеть и молиться воспитание не позволило. Опять вру! Да что со мной такое? Отчасти — гордыня, отчасти — жалость. Он правда мучился. И душой больше, чем телом. Ждать страшно.
— А жить страшно? — спросил епископ. — Вся наша жизнь — ожидание завершения. Уж к какому придем. Так почему ты сочла возможным оборвать последние минуты, которые Господь даровал этому человеку? Чтобы он успел подумать, сказать или даже сделать что-то очень важное.
— Потому, что трусиха… Потому, что эти минуты были последними из-за меня. Потому, что я не смогла смотреть, как уходит человек, которого я отказалась спасти. И не выдержала.
— Ты понимаешь свою ошибку?
— Да. Надо было рисковать и делать операцию. И пусть бы говорили, что зарезала!
— Я не про то, хотя здесь ты права. Наверное, надо было. Я не врач. Это обсудишь с мэтром Амвросием.
— Обязательно! Может он сможет делать такие операции. Придумает, как…
— Я про то, что ты убила человека.
— Это была его… Вру. Да что это со мной сегодня! Это была моя воля. Понимаемая мною как благо. Теперь я вижу в ней изъяны. Но тогда нужно было решать быстро. Ошибка. Жаль.
— Ты убила человека.
— Третьего за день. Может, и больше. А еще многих раненых мною добили. Не спрашивая, знаешь ли.
— Это грех.
— Я уже говорила, что грешна! — Клирик начал уставать от разговора. — Владыка, мне тяжело продолжать этот разговор. Я обещаю вернуться к нему позже. Тем более что он смыкается с проблемой противления злу силой. Но теперь мне необходимо обратиться к моему покаянию…
Епископ Дионисий удалился так, чтоб его не видно было, и шумно выдохнул. Характер у августы, однако. И воззрения. Но главное — вспомнив о свободе воли, не стала переваливать вину на раненого, не сделала его самоубийцей. А значит, именно такова, как он сказал викарию. Воительница за веру. В море греха, именуемого войной, хранящая в сердце главное — любовь к людям. Хотя бы к друзьям. А что до врагов — тут было довольно истории с ребенком. И разговор с ней будет суровый, но и молитва за нее горячая. А покаяния за этот поход никакого, ибо рисковала спасением души из любви к ближнему. А это высший подвиг, какой может быть. Если осознан. А вот как раз этого августа и не понимает! И радуется пойманной на золотой крючок плотвичке…
Снова холодная вода в лицо. А чего ты хотела, роднуша? Сентябрь в Уэльсе больше чем сентябрь. Это не только довольно холодно, но и очень сыро. Тем более в конце малого ледникового периода. Так что — домой, домой скорее. И не забыть нарисовать зонтик. Самый простой. Дома бочка с горячей водой, по-походному. Или по-старинному. Судя по друидической тонзуре епископа Теодора, по тому, как пророчица аннонская на пяточках восседала, и мелочам вроде бочки с водой — до пришествия римлян бритты до изумления напоминали японцев. Так что ничего придумывать и объяснять не пришлось — сида уважает старые обычаи. Клирик зашел сына проведать. Внутри — маленький, кормилица, довольный Дэффид. И совсем другая обстановка. Когда только сменить успели?
— Ну как? Нравится?
И что на это сказать? Стулья лучше? А человек старался. Хоть и был сердит — за то, что размножилась. Совершенно, кстати, справедливо. Пусть без греха, так и без родительского дозволения. Так что, пусть считает — угодил. Да и удобно. И выглядит интересно. Из комнаты вынесли стулья, заменили тонкими подушками. Кровать оставили как есть — и хорошо. Столику ножки укоротили, чтобы можно было за ним на пятках сидеть. Вместо шкафов сундуки. Оставалось отвесить комплимент:
— Точно как во времена Пуйла… Это для меня?
— Возвращаются героические времена. Пусть вернется и героическая обстановка. Так что я везде поменяю. Скажу — как у моей младшей. Кто откажется?
Никто. И всякий — когда задницу отморозит. Климат — переменчивая штука. При героях было теплее.
— Так можно только на верхних этажах. Внизу пол холодный. Или отапливать придется не только камин.
— Скажешь как. Сделаем. Хозяева не могут жить хуже гостей.
— Уголь дорог.
— Это плачется самая богатая девушка в восьми королевствах Камбрии? Кто-то еще говорил, что она сида-транжира! Кстати, что за история с Кэррадоком? Он посмел решить, что моя дочь может принадлежать ему после одного пустякового желания? Почему ты его не вызвала на поединок? Голову долой — и все мирно, все по обычаю. А теперь слухи ходят…
— Мы же были на одной стороне. Своих убивать нехорошо. А еще — он все-таки меня любит… Просто дурак.
— А ты? Тебе он нравится?
— Нет, — отрезала Немайн.
Дэффид понял: иногда сиды лгут. Если они женщины и когда им это положено по их женской природе. И при этом, в отличие от людей, считают, что говорят правду…
Потом планы поломались. Увы, за утро слух о том, что Немайн вернулась расползся. И если солдаты гарнизона честно ждали вечера — Клирик подумал, что о наплыве клиентов Дэффида нужно предупредить, — то остальные горожане наперебой рвались поздравить с победой да посмотреть на приемыша и кормилицу, что осталась без души. Как раз с этим у них не выгорело — но ни они, ни Клирик того еще не знали.
Анна с утра распотрошила свои запасы — зверобой ей хотелось иметь под рукой. Нарин очень просила ложечку концентрата.
— Кормить закончишь — дам, — жестоко объявила ведьма. — Опять же, если выяснится, что у тебя точно нет души, прогоним. Я уже и замену тебе высмотрела…
Та сразу и присмирела. А у ученицы сиды настроение стало преславное и всепогодное. Потому сразу направилась проведать «Пантеру». Колесница чувствовала себя отлично, торсионы легко выдержали двухдневный переход. Осталось озаботить ипподромных служителей поиском новой лошади для упряжки — чтоб не лайдачила и не пыталась тянуть за четверых, а работала наравне с остальными четырьмя.
— В масть? — обреченно спросили ее.
— Нет, — подумав, ответила Анна, — не обязательно. Пристяжных убивают первыми.
Вернулась в «Голову» — как раз вовремя, чтобы понаблюдать, как норманны держат позицию у сидовых дверей.
— Нельзя. Сосна реки колеса битвы склонилась от дитя заботы…
— Богиня устала. И вы бы притомились, бросай камни целый месяц…
— Медведица ж снегов метала зубы фьордов! А, губка знаний. Проходи. Тебе можно.
Но Анна остановилась. Спросила:
— Ты почему не рифмуешь стихи?
— То есть как не рифмую? — удивился Харальд. — Еще как рифмую. Хотя это и не обязательно, главное — размер и смысл, но я начитаю каждую строку с одного звука. А если получится, то с двух или трех одинаковых. Потом — но это у меня не всегда получается — я стараюсь вставить одинаковые звуки и в середине строки, на равно удаленных от начала строки слогах. Или на конце строк. Это тоже здорово! А ваши, валлийские поэты, обычно поступают наоборот — рифмуют сначала концы строк, а потом, если получится, середину и начало. И размеры у вас другие…
— Ясно. Интересно.
— Слушай, а что ты за ведьма, если поэзии не знаешь? Хульного нида сложить не можешь?
Анна сначала хотела сказать гадость. Но настроение оставалось солнечным, несмотря на дождь, отчаянно барабанящий по крыше.
— Была травная. А теперь и вовсе не ведьма. Ведьму отец Дионисий не одобрит, а я добрая христианка. Как Немайн. А по ремеслу — сама не знаю. Сиду спрашивала, та в ответ своими холмовыми словами сыплет и латинскими. Но лекаркой осталась.
— Эй, расступитесь! Нечего тут толкаться! — Молоденький рыцарь, пурпурной плед аж реет за спиной от быстрого шага. Вот нахал. Простые солдаты — и те повежливее. Вечера ждут.
— А ты кто такой? Кроме родичей велено пускать только короля. Не родичей короля, а родичей сиды. Жди до вечера, сэр.
— А я и есть от короля. С его словом.
— Передай через нас. У нас память хорошая, перескажем точно, сэр, — предложил Эгиль. Харальд закатил глаза. Видимо, вдохновился и искал рифму.
Рыцарь оглянулся, ища помощи позади. Спереди было глухо — бородатые язычники выглядели точно на кеннинг "скалы фиордов". И пусть он уложил троих таких их лука — тут, нос к носу, рыцарь вовсе не чувствовал себя сильнее. И начал понимать: выйти в ближний бой против такого — подвиг. Ему, мужчине и рыцарю короля. А крохотная сида не побоялась. И богиней ее звать преосвященный Дионисий не велит. Но король поручил — передать лично… Взгляд зацепился за ведьму. Бывшую, по ее словам. Может, выручит? Раз сида теперь добрая христианка…
— Леди Анна… — неуверенно начал рыцарь, — ты ученица Немайн, тебя пропустят… Скажи ей, что я прошу меня пропустить, чтобы я мог передать слово короля.
Леди Анна. А раньше была — "Эй, ведьма!". Сколько ни лечи. Даже если усы не отросли и молоко не обсохло. Даже видя, как вождь клана с этой ведьмой при встрече кланяется. Почему-то когда человек становится рыцарем, он начинает вести себя совсем не так, как воины клана. И часто снова становится вежливым, выйдя на покой. Положено им ведьм презирать — а то и бороться с ними. А ученица сиды… сиятельная.
— Сиятельная Анна.
— Что?
— Меня правильно называть нужно — сиятельная Анна. А мою наставницу… — Тут пришлось задуматься, вспоминая, как Немайн титуловал отец Адриан. Или, точнее, батюшка Адриан.
Рыцарь терпеливо — и такое бывает! — ждал. В голове прыгали похожие, очень похожие, но неправильные слова. Не то, не то… А вот и оно!
— Великолепная! Великолепная Немайн. А «леди» мы для тех, кому господа, — для слуг да младших родственников. Ну и для остальных, пожалуй, если разговор не по делу, а о погоде или вроде того. Запомнил? Повтори.
— Запомнил. Великолепная Немайн.
— Отлично. Если наставница согласится тебя выслушать — позову.
И проплыла в приоткрытую норманном дверь.
— У меня утро доброе, а у тебя? — спросила с ходу. Прежде чем осознала, что вошла куда-то не туда. Точнее, в крепко переменившееся туда. Огляделась. И села на один из установленных вдоль стены ларей.
Немайн сидела рядом с колыбелькой, за столиком. Чертила, на треть сложившись, став еще меньше и беззащитней. Точным рукам не требовались линейка и циркуль. Увидела ученицу — перо дрогнуло. Наставница зашипела как змея, которой на хвост наступили. Ну да, теперь смывать кляксу.
— Ты неожиданно.
— Зато за дверью полно ожиданных, твоя гвардия еле сдерживает…
— Ой.
И потянулась за новым пером.
— И среди ожиданного посланец от короля, — порадовала ученица. — К тебе. Позвать?
— Зови…
Рыцарь оказался тот самый, что получил вторую охранную грамоту. Как это было давно… Но краснеть за два месяца не разучился.
— Великолепная Немайн, я несу тебе послание от моего короля. Гулидиен, король всего Диведа, просит благородную деву Немайн ап Дэффид ап Ллиувеллин навестить его для разговора в его доме до заката. Это собственные слова короля, и я их точно передал.
— Благодарю тебя, добрый сэр, и не задерживаю.
Анна слегка улыбнулась, хотя хотелось, как девчонке, хихикать в кулак. Сида продолжила ее линию ненавязчивого хамства. По обычаю, полагалось бы поговорить ласково да предложить стол и кров. Пусть человек всего три шага сделал — он гонец короля да целый рыцарь при исполнении.
Впрочем, тот и рад был ноги унести. Хотя бы потому, что иначе пришлось бы ему из вежества присесть на пятки, как древнему герою. Анна пробовала — неудобно. Видимо, у людей, привыкших к скамьям и стульям, кости, жилы да суставы другие. Немайн-то ничего.
Позвал король одну Немайн — одна и отправилась. Ученица не в счет, она для того и существует, чтобы находиться рядом с наставницей и все примечать. Приняли ласково, уважительно. С поклонами провели в маленький кабинет — пара стульев, столик, вместо бумаг корзинка с яблоками, одно надкушено, стены уютно обтянуты льняным полотном. Король стоит. Тоже почти один. За спиной у него маячит филид-архивариус. Вместо протоколиста. Искусство быстрой записи в Камбрии от римлян не сохранилось. Потому нужен человек, который точно запомнит беседу. Заодно и на пергамент не нужно тратиться.
— Поздравляю с победой. — Сел Гулидиен лишь после того, как сида поклонилась, поздоровалась и устроилась на предложенном приглашающим жестом стуле. Переговорном — почетном, со спинкой, но жестком и неудобном. — Ты вовремя вернулась из похода — погода установилась мерзейшая.
— Когда ты дома, дождь — отличная погода. — Вид промокшей Немайн не вязался со словами. — Под него хорошо отдыхается. Да и работа, та, которая совершается пером, идет ходче. И дети крепче спят.
Король уловил нежность в голосе сиды. Постарался перевести разговор на приятное:
— Да, я уже наслышан о твоем сыне… Странное имя ты ему дала.
— Твоим предкам, мой король, и имя Дэффида показалось бы странным.
Само собой, как язычникам.
— Верно. — Гулидиен улыбнулся. — Ты разговаривала с послом Октой? Мерсийцы проезжали через осадный лагерь по дороге сюда — и до сих пор под впечатлением. Я тоже, хотя слышал только рассказы. Сэр Эдгар, безусловно, справился хорошо — но без твоей помощи у него ничего бы не получилось… Полагаю, тебя заинтересует возможность провести еще одну кампанию в этом году — на сей раз в качестве командующего?
Король лучился радостью и возможностью поделиться ею. Он дарил подарок. Но уши Немайн обвисли к плечам.
— Совсем не заинтересует, мой король. Я семь недель была на службе, пять в походе! Даже чуть больше. Весь август. Больше половины сентября. В этом году мой долг исполнен.
— Но следующий год начинается уже с ноября, — недоуменно напомнил король. Чувствовал он себя как человек, который протянул ребенку пряник, но тот не берет. А уши сиды прижались к голове.
— Шесть недель, — отчеканила она. — На своей территории. Как простая воительница. Если клан решит меня выставить в составе ополчения на границу, а не оставит охранять что-нибудь. А я, мой король, имею право попросить меня оставить. И за такое мне никто в глаза не плюнет. У меня ребенок грудной, знаешь ли.
Гулидиен пожал плечами. Он начал догадываться, что происходит. Немайн совсем не транжира. А согласиться выполнить трудную службу без достойной платы — это именно транжирство. Если не долг, конечно. Что ж. Немайн только что показала — не долг. Тогда поговорим об оплате. Тем более жадничать сейчас, когда речь о собственном счастье, попросту глупо!
— Ты живешь в гостевой комнате в доме отца, — напомнил король, — а у тебя теперь своя семья есть — сын, ученица. Не пора обзаводиться собственным?
— Дом Дэффида лучший в городе. И мне нравится моя родня.
— И все-таки свой дом надежнее. — Король цапнул из корзины недоеденное яблоко. — Я вот тоже братьев и сестер люблю. Мы совсем не держимся порознь, но у каждого теперь свой дом, и это только помогает нам жить дружно — мы не изводим друг друга бытовыми мелочами, но вместе веселимся и вместе делаем все действительно важное. Так у многих из нас домены далеко друг от друга. А тебе я бы предложил в лен земли в одном дне пути от столицы. Большие. Скажем, правый берег Туи на день пути вниз от Кармартена. Ты ведь поладила с моим младшим братом? Соседями будете.
— Принц Рис — замечательный сосед, — согласилась сида, — и земли вдоль Туи хороши. Но меня устраивает комната на втором этаже заезжего дома. И замужняя сестра в качестве соседки. Так что забудь про мою службу. У тебя еще есть ко мне дела?
Встала. Повернулась к двери.
— Есть, — сказал король. — Не уходи. Видишь ли, война будет все равно. Если бы она была нужна Британии… я бы десять раз еще подумал. Тем более что ты не хочешь. Но война нужна мне. Лично мне. Пенда подловил меня — и сам не понимает, как крепко! Он обещает корону Британии. Да гори она огнем! Но в приложение к венцу идет моя любовь. Кейндрих, принцесса и будущая королева Брихейниога. Она не верит в мою любовь, когда я предлагаю равный брак! Но если я буду королем Британии… Да ее собственные подданные уговорят. Как мне сейчас добрые диведцы не дают пойти к ней в подчинение.
— Я тут причем?
А в кресло все-таки вернулась. Смотрит сердито.
— Сделай мне зелье, которое приворожит Кейндрих вернее короны Британии, — и я отправлю мерсийского посла с его предложениями холмом да торфяником, как ты говоришь.
— Не умею, — сказала сида, — вот не умею я такого. А могла б — прости, не сделала бы. Грех девушку воли лишать. Хотя…
— Говори. — Гулидиен воспрял.
— Есть способы сделать тебя привлекательнее для Кейндрих, не причинив ей ничего дурного. Например, воспитать в тебе качества, наиболее приятные очаровываемой особе. Тогда выбор будет сделан ее собственной волей — и в желаемом нам направлении. Пошли прознатчиков. И ей самой в открытую напиши. Мол, чего нравится, чего любишь. А потом мы это все организуем. С тобой, мой король, и с твоим королевством… С послами же и войной решай как хочешь. Только без меня. А вот в походе за сердцем любимой я тебе могу помочь. Надумаешь — пришли весточку, посчитаю, что, как, какие расходы… Еще дела остались? Тороплюсь я. У меня там маленький один.
— С кормилицей и кучей твоих сестер? — Как он когда-то на это надеялся! Новая Немайн несет любовь и счастье. И не хочет больше битв. Как раз тогда, когда для него, Гулидиена, именно битвы означают любовь и счастье! Воистину следует бояться исполнения своих желаний!
— Без меня, значит, один.
— Есть еще дело. Маленькое и приятное. Скоро армия подойдет. Будет шествие вроде триумфа. Выедешь за город и проедешь на колеснице вместе с ними, хорошо? И вид, пожалуйста, прими повоинственнее. Послы будут смотреть опять же.
— Парад? Хорошо. Это все, мой король?
— Это все. Я обдумаю твои слова.
Ушла. Но помочь обещала. Не надежно, но и то хорошо. А война… Куда она от нее денется, когда встанет ее собственный клан? Не оставят они ее дома. Слишком она большая сила, чтобы ей позволили остаться, слишком многих воинов стоит. Саксы говорят — второй армии Диведа, не меньше! И на триумфе себя покажет сторонницей войны, так что проголосуют Вилис-Кэдманы за войну…
Гулидиен снова улыбался. Он гнался за двумя зайцами, но был уверен в успехе погони, ибо не петлял за ними по следу, а по прямой стремился туда же, куда и они оба: к сердцу прекрасной ирландки. А до нового года пусть сида и правда спокойно с ребенком посидит.
Вечер. Две серьезные девушки. Одна с книгой и младенцем, другая с пером и свитками.
— Я не забыла своих обещаний. Но добрая традиция должна быть продолжена. Сегодня у нас много тем для беседы и много новостей. Но за делами нам не стоит забывать своей веры. Тем более перевод одной страницы много времени не займет. И подготовит ваши души к осознанию того, что наше время столь же важно и чудесно, как и время апостолов — просто потому, что любое время годится для веры!
На этот раз одна страница из Послания к галатам. План продолжал работать — сначала одно Евангелие. Потом деяния апостолов. Потом три других Евангелия как уточняющий и справочный материал. И лишь после этого Ветхий Завет, начиная с прикладных книг, псалмов например. А древнееврейскую историю в долгий ящик, в раздел необязательного чтения! На недоуменные вопросы епископа Дионисия — мол, чтения правильные, но почему так — Клирик признал полную субъективность выбора. Что кажется ближе душе на этот день, то и перевожу. А что начинать нужно с Нового Завета, это он полностью одобрил. И даже начал читать кусочки из перевода во время проповедей. Что очень нравилось валлийцам: пусть грек служит на своем языке, а проповедь приходится переводить, но уже цитаты из Писания звучат по-валлийски. Да и язык учит понемногу. Как и остальные греки. Скоро и проповедь и служба будут свои.
А потом был рассказ. И, отложив книгу, Клирик рассказывал о своих приключениях. Отчего-то оказавшихся веселыми и не очень трудными. Только в память о погибших в ночном лесу склонили головы и опустошили кружки. А закончил Клирик рассказ, сообщив, что дня через два придет войско.
— И вот тогда-то вам наврут с три короба. Только вы не очень верьте. Вы ж знаете — я сида. А сиды на деле славны не волшбой и чудесами. А тем, что никогда не врут!
Не удержался. Но право, кто знает, уродится ли вообще в этом мире барон Мюнхгаузен. Да и пусть подобная слава прилипнет к тому, кто и правда старается соответствовать образу!
Когда, вернувшись в свою комнату, Клирик распахнул дверь, то сумел промолчать. А вот Эйлет ойкнула.
Прямо перед дверью сидела на пятках давешняя пророчица. Чистый и аккуратный наряд бедной девушки превратился в лохмотья нищенки. Темные волосы — не черные, но на фоне Дэффидовой семейки и за японку сойдет. Тем более осунулась, побледнела…
— Я — это ты, — поприветствовала сиду, будто и не уходила из палатки, но сразу вышла из образа, громко чихнув. — А мне плохо: денег на настойку нет. А без настойки я тебя мысленно не слышу.
И снова чихнула. Перед закрытой дверью. Немайн вымело еще после первого чиха.
— Она нездорова!
— Да кто она… И так, чихает легонько… И темно…
Лампу гостья зажечь не удосужилась. А сентябрь не июнь — людям на дворе сине.
— Вот-вот, всю комнату заразила. А у меня сынок! Которому болеть совсем не с руки. А потому мы к себе не вернемся, а пойдем спать к Анне… А эта пусть дальше чихает да кашляет. Потом зайду спрошу, чего ей надо. Ты ее не бойся, она не злая… И обычно тихая.
"Потом" оказалось часа через три. Когда малыш заснул, Клирик осторожно выскочил наружу, приоткрыл дверь. «Японка» сидела в той же позе, все так же впотьмах. Только чихала уже на каждом втором выдохе. Но поклонилась изящно, а говорить продолжила в своей манере:
— Ты права. А я, когда не ты, глупая… У меня вообще ничего нет. Поспать негде. Одежды сухой нет. Еды нет. Настойки нет. Воду из речки пить противно. Но я ведь — это ты… А потому я здесь!
Ее била крупная дрожь. Озноб? Да и окно, в которое влезла, закрыть не догадалась. Точно глупая.
Клирик залез в один из ларей, заменивших шкафы.
— Раздевайся. Ты выше меня ростом, но достаточно молоденькая чтобы денек походить в коротком, как девочка. Сейчас ты переоденешься в сухое, и…
Клирик замолчал. Никакого внятного «и» не вырисовывалось. Выгнать в дождь это несуразное существо было совершенно невозможно. А ведь прикажи — уйдет. Ладно. Сначала переодеть. Клирик отобрал в ларе рубашку, верхнее платье, в котором сам болел, простыню, обернулся… все что держал в руках, на пол выпало.
Перед ним стояла совершенно обнаженная девушка.
— Извини… Я такая страшная, да?
Улыбается виновато. И чихает. Всем телом. Кто там писал про неповторимые движения мышц лица? Да тут все неповторимо — и спинку выгнула, а уж грудь… Захотелось прижать бедненькую к себе. Согреть… Да хоть на плечике поплакаться, раз уж ничего другого не выйдет. В этот момент открывается дверь. Входит Дэффид. В руках кружка с горячим варевом.
— Ученица твоя передала… Это кто? — не сразу увидел в темноте. Хорошо, не облился. — Дочь, нам нужно серьезно поговорить.
— Это девушка, прежде всего, — Немайн набросила на пророчицу простыню, — которая очень промокла и простудилась, вот я ее в сухое заворачиваю. А еще это моя… хм. В общем, языческая жрица. Из Аннона. Слушала мои мысли и пастве излагала. Услышала, что я крестилась — пришла. При этом простудилась, изголодалась и очень устала. Такое вот чудо болотное.
Пророчица радостно кивнула-поклонилась. Чудом ей быть нравилось, а против болот не попрешь. Снова чихнула.
— И что ты собираешься с ней делать?
— Отогреть. Накормить. Вылечить. Дать отоспаться. Потом пристрою к делу. Удочерять не буду, ни-ни!
— И на том спасибо. Я о чем хотел поговорить… И чуть не забыл, весело с тобой по вечерам… Многие мастера берут больше, чем одного ученика. Ты тоже могла бы взять еще. Анна, это хорошо. Я так понял, она очень многое знает и умеет, потому тебе с ней легко. Но не взяла бы ты в ученицы кого-нибудь из сестер? На всех зятьев заезжих домов не напасешься, а так у них будет статус повыше, чем у прежних клановых ведьм.
Клирик немного подумал.
— Боюсь, как сестер ни учи, первой будет Анна. Очень хороша, — понизил голос, — местами лучше меня.
Пророчица ахнула. И чихнула. А вот дрожь прошла. Лоб холодный. Похоже, все-таки просто продрогла. Тем лучше.
— А ты пей, — прикрикнул на нее Клирик. — Маленькими глотками. А после этого лезь в кровать, кстати, в мою… И не стоит разводить при ней секреты. По крайней мере, пока.
Дэффид хмыкнул.
— Какие тут секреты? Всем ясно — Анна будет первой в Камбрии. А то и Британии. Тебя не считаю — ты у меня наособицу. Но у нас есть и королевства поменьше. Дивед. Брихейниог. Наш клан тоже не может оставаться без ведьмы, или как это теперь будет называться. Очень правильно, что по другому. В общем, твоя ученица — хорошо, а еще и твоя сестра — отлично…
— Хорошо. Сейчас эту вот напою горячим, уложу спать — и договорим. — Клирик повернулся к пророчице: — Кстати, зачем ты лезла в окно? Есть двери.
— У дверей твои большие стоят, у которых лица взрослые.
— Взрослые?
— Ну с бородами. Да-да, усы я тут наверху у всех видела. Но почему они бород не носят? Хотят выглядеть моложе? Стареть боятся? Так женщины же тоже стареют… А-апчхи!
А чихает уже чуть реже. Надо, чтоб заснула, пока варево действует.
— Римский обычай.
— А, правило верхнего мира. Ну и пусть. Мне вот лично безбородые мальчики даже больше нравятся. А тебе?
— Всякие, — обтекаемо заметил Клирик, внутри которого уже ворочалась, пробуждаясь, ранняя стадия тоски по оставленному за соседней стеной сыну. — Спи.
— А кто это — Дэффид?
— Мой отец.
— Бог? Ллуд крестился?
— Нет. Человек. Хозяин заезжего дома. И я не богиня. Просто сида. Спи.
Пророчица кивнула и зажмурила глаза. Честно. Изо всех сил. Чтоб любопытный глазок сам не выглянул в щелочку. Прежде чем выйти из комнаты, Клирик не удержался и подоткнул ей одеяло. Совершенно инстинктивно.
Лорн ап Данхэм начал день обычно. Пока соседи не сказали, что сида созвала всех прочих кузнецов в трактир и что-то им рассказывает… Стало неприятно. Хотя сам виноват. Недоуважил.
Припомнилось: с ног сбившаяся сида, что не вылезает из колесничных мастерских, каждый вечер переводит кусок Библии, каждое утро отвешивает сто поклонов в церкви, прибегает к нему домой, раскладывает свои рисунки и объясняет, объясняет, объясняет. Как рыть. Как сделать, чтобы канал не занесло: "Я посчитала уклон, смотри…" И рассказывает — что такое уклон, что такое смоченный периметр, вязкость, гидравлическая крупность. А сама смотрит своими огромными глазищами наивно так, будто Лорн должен уже знать всю эту холмовую заумь…
А он кивал и терпел. Не хотел обидеть. Зато, как уехала, додумался собрать все ее наброски в кучу да занести приемному отцу. Мол, я помозговал и решил: зачем мне шестнадцать лошадей там, где четыре справляются? Тем более что плата землекопам выйдет куда больше, чем цена двух пар рабочих лошадок вместе с кормом на всю их нелегкую жизнь.
— Мне же лучше, — подвел итог Дэффид ап Ллиувеллин, рассмотрев чертежи, — сам поставлю. Эх, хорошо будет!
Оказался прав. Вот, казалось бы, та же самая булочка, но которую речка молола да месила, а не лошадь да баба — ну почему она вкуснее? Так нет, полгорода перебежало молоть муку у Дэффида. При том что у него дороже! А уж хлебцы да печенье — и разговора нет. Дэффид греб деньгу и еще ворчал, что младшенькую свою по возвращении непременно высечет. За то, что без родительского дозволения такой секрет раззвонила. Пусть и хорошему человеку, пусть и знающему, и даже в нужной степени волшебному — да не своего клана! Опять же у родного отца и знания, и мистичности поболе. Хозяин заезжего дома — это почти волшебное существо! А ему — не гугу. Нет, пороть, пороть и только пороть! Ну да, она его объяснениями про число Рейнольдса не путала…
Если бы в сердитости Дэффида был хоть след наигрыша, Лорн бы попросту откланялся и принялся ждать, пока Дэффид прибежит с просьбой разъяснить сидовские числа и запись десятичных дробей. Но тот всерьез вознамерился задрать богине юбку — и розгами! Лорн испугался. Одно дело — принять в семью дракона. Другое — бить его молотом по хвосту. А потому пообещал сообщить важное, если почтенный Дэффид откажется от рискованного намерения.
— Это я знаю, — выслушав про знак, означающий ничто и дроби, сообщил тот. — и Эйлет, и Кейр…
— А кто научил? А ты хоть спасибо сказал?
— Сказал, и не раз. Умница она у меня. В таких вот вещах. А вот людской жизни не понимает пока. Ну да ладно, ты прав. Не буду сечь. Подзатыльником ограничусь.
Лорн похолодел. Если порка была обычным наказанием за множество мелких грешков, и даже благородный человек — при определенных условиях — мог перенести такое наказание без ущерба для чести, то подзатыльник… Наказание ребенка.
— Ты соображаешь, что творишь? — Лорн ухватил Дэффида за грудки.
Тот не двинулся.
— Отпусти, не то убью, — процедил Дэффид. — За меньшее головы срезал. А как мне приучать свою младшую дочь к жизни в обществе — не твое дело. Ясно?
И когда Лорн таки отпустил, прибавил как ни в чем не бывало:
— Тебе эля как обычно? Три кружки по очереди?
А через день после резкого разговора, когда к Лорну забежал лекарев сын с заказом на парадный шлем для Немайн, тот понял — страдал не зря. Раз уж отец заказывает Немайн дорогой подарок, вряд ли будет подзатыльники раздавать… Успокоился. Забыл, что сида может не только на отца разобидеться. Ну да не с пустыми же руками идет! Что воительница не оценит грозное, а женщина — красивое, Лорн не верил. А потому отправился в «Голову» с легким сердцем. Знал — опоздает. Но бежать-торопиться — не стал. Несолидно. Прогулялся не торопясь, с дорогим заказом под локтем, завернутым в холстину. Никто и не скажет, что в душе любопытство и чуток огорчения. Так что к его явлению в пиршественном зале остальные мастера горна и молота уже собрались. Даже ученики и подмастерья, славные нерасторопностью, были тут все. Ни дать ни взять гильдия заседает. Неметона что-то увлеченно вещала. Про… про пережигание угля! Заметила.
— А, присоединяйся… Я думала, тебе неинтересно. Ни меха, ни молот на водяном колесе тебе же не понравились? Ну я решила остальным рассказать. Вдруг им пригодится. Ну и про пережигание каменного угля в кокс — тоже. Теперь о главном. Все вы слышали про греческий заказ. Его может и не быть, по крайней мере, корабля пока что-то не видно. Но если будет железа потребуется много, и вашим маленьким печам, которые скорее обедняют руду, чем плавят из нее железо, придется работать без перерыва несколько месяцев. Но есть и более быстрый путь!
Тут ее прервал голос из-за стойки. Дэффид. В каждой руке по кружке с пенной шапкой.
— Кстати о коксе! Я тут попробовал через него пиво фильтровать. Угощаю смельчаков!
Лорн оказался первым из отважных — и до поры единственным. Подумал: если кокс жарче горит, так. может, и пиво чистит лучше древесного угля? Пена над кружкой выглядела обычно. Запах тоже остался каким был. Оставалось отхлебнуть. Оценивающе пополоскать во рту под нетерпеливыми взглядами. Проглотить.
— Вот так, леди сида, — объявил Лорн, — я беру из твоих штучек только то, что мне годится. Новые меха и уголь подошли. Речное колесо — нет. Могу объяснить почему. Я не портач, как эти все. Я не хочу прославиться как человек, который сделал тысячу паршивых мечей за то время, пока другой создал один, но великолепный. Я не стремлюсь стать самым богатым или влиятельным мастером в городе. Я не хочу делать вещи быстрее или дешевле всех. Мне довольно того, что я самый искусный, а моя работа — лучшая. И именно поэтому на привод мехов мне хватит двух пар лошадей. А вот пиво… Пиво удалось. Уже ради этого стоило возиться с пережиганием угля. И про плавку я послушаю, если не возразишь, — вдруг она даст не больше металла, а лучший?
— А это как сказать…
И начался разговор про дело. Лорн в который раз подивился сидовской манере все рисовать в подобиях. Можно же и словами объяснить… Впрочем, слова требовались все равно, и немало. Новая печь — длинная, с подкачкой воздуха мехами — понравилась. Идея подогреть воздух уже перед поступлением в печь — тоже. Чем выше температура, тем больше железа выйдет из руды. А руда в Диведе дорожает с каждым годом, и как ни бравируй, а сэкономить на сырье хочется. Уголь — уже раз пережженный в кокс — закладывается внутрь равномерно, по всей длине, и так же равномерно, по всей длине расставляются тигли с рудой. Вся операция проделывается в холодной печи, без суеты и спешки — что хорошо. Собственно, на этом можно было остановиться и перейти к вещам практическим — как длинную печь устроить да каких она выйдет размеров. Но сиду несло дальше.
Зачем-то придумала в тигли с рудой добавить уголь и горьких кругляков, которые она обозвала «доломитом». В результате должен был получиться некий чугун. Что-то вроде шлака, выбиваемого из крицы, только лучше. Потом следовало прокаливание повторить. Еще раз. И еще раз. И, если надо, еще. Пока не получится сталь. Опять новое слово! Лорн пока молчал. Глупые вопросы нашлось кому задавать. Немайн отвечала.
— В печи будет очень жарко, железо будет плавиться как медь или свинец, — объясняла она, — и сплавится с углем. С чистым, с коксом.
Огонь очищает. Это Лорн знал и сам.
— Станет хрупким и нековким. Зато очень твердым. Это я и называю — чугун. Если из него выбить шлаки, которые скопятся внизу, а крицы заложить в формы, то уже на второй плавке получим что-то вполне приличное — не оружие, но толстые противни, пращные пули, оголовья кувалд. С каждой новой плавкой воздух и огонь будут уносить немного угля из чугуна — можно сказать, что он будет выгорать. Рано или поздно мы получим сталь — упругую и твердую. В самый раз для оружия. Ну а если еще продолжить, то вернемся к обычному железу, мягкому и ковкому. И выйдет его из руды раза в два больше, чем обычно.
— На угле не разоримся? — спросил кто-то.
— Угля в округе много, — заметил Лорн, — так что немного уголек-то подорожает. Зато углекопов да углежогов, чую, станет побольше. Опять же на кувалды и одной плавки хватит. Нужно попробовать. Каких размеров будет печь?
Услышал и понял — разориться доведется на постройке.
Так и сказал.
— Ничего страшного, — утешила Немайн. — Постройка — самое дешевое из всего. Кирпич тут местный. А стен ставить не будем. Отроем ровик, обложим кирпичом дно и стены — дорого ли? Вот свод придется строить, это да. И меха большие.
— Свои деньги вложишь? — спросил Лорн. — Мне любопытно, я участвую. Но в одиночку такое не потяну.
Подумал: а заодно и рискну поменьше.
— Строить печь может только член гильдии, — напомнили ему, — а Немайн…
— А я за городом строить буду и даже за предместьем, — огорошила сида. — И подмастерьев себе, если нужно, найду. Но хотела бы иметь в доле солидных, уважаемых людей, опытных в кузнечном ремесле. Опять же, если из Африки и не приплывут — тут своя война на носу. Оружие понадобится. И работа найдется как тысяче грубых поделок, так и десятку шедевров…
Лорн вздохнул. Войны не хотелось. Но деваться некуда. От всей Британии остался крайний западный угол. Дивед пока оставался в стороне от саксонских нашествий, но долго это продолжаться не могло. Сколько лет понадобится тем же Хвикке, чтобы опустошить и заменить собой немногие валлийские королевства, еще существующие к востоку от Диведа? Лет пятьдесят? Неметона пришла вовремя — но войны не хотелось. И пусть он, Лорн ап Данхэм, будет решать судьбу своего народа не с мечом и копьем, а с молотом за наковальней — все равно участь тех, кто в последний раз попытается скинуть варваров в море достанется ему и его поколению. И частичное решение, как при Артуре и Кадуаллоне, — не изгнать, а на время остановить — на этот раз не спасает. Теперь земель под саксами больше, и лучших. Теперь время служит им.
И вот началось. Как Неметона околдовала мерсийцев, он не знал. Похоже, ради этого ей и пришлось поколотить Гвина. Бей своих, чтобы чужие боялись, — так? Но старый лис Пенда поверил в ее силу и под старость снова ставит на валлийскую квадригу. Это означает, что пойдет война не бриттов против саксов, а бриттов и саксов против других саксов. Самых злых. При должной ловкости это шанс. И сыграть его нужно так, чтобы внукам не пришлось выбирать между смертью, рабством и изгнанием. Хотя, если больше всех выиграет Пенда, будет выбор между рабством или превращением в саксов…
О делах проговорили до обеда. Для работы день пропал — но Лорн о том не жалел. Зато улучил момент прошептать в длинное ушко:
— А шлем готов.
— Какой шлем?
Удивила. Это как — какой шлем?
— Парадный. Ну заказывала же через отца… За три золотых! Деньги еще вперед передала…
— Не заказывала. — Голова повернулась к стойке, за которой Дэффид невозмутимо беседует с очередным правильным человеком с холмов — какой-то клан уже успел прислать лучших людей на Совет Мудрых, который и будет решать вопрос о войне окончательно. Лучших людей — значит, вождя, выборного судью (король рассуживает только межклановые дела), хранителя памяти — филида, хранителя общинных сумм, который очень рад, что смог эти суммы везти по неспокойным дорогам в виде расписок сиды под передаточную запись, легата — так по старой памяти назывался начальник ополчения клана — и колдуна. Или ведьму. С хозяином, похоже, общается казначей. Судя по тому, что достал пачку пергаментных листков и взамен получил несколько золотых кружочков. Наверняка чуть меньше, чем некогда внес. Плата за хранение! Честная штука. И почему еще пару месяцев назад правильным казался рост? Бесовщина какая-то! Тогда, а не сейчас.
— Значит, сам заказал. Взгляни! — И сдернул полотно.
Сида аж зажмурилась — так ей работа показалась. А может, и солнечный зайчик в глаз попал.
— Хорош. Загляденье! Как буду в город с армией въезжать, непременно надену. А Дэффид что — вот лично зашел и попросил мне парадный шлем сделать? Или здесь, под пиво?
— Нет, прислал амвросиевого отпрыска. Тот еще все уверял, что обязательно с личиной нужно.
Неметона улыбнулась. И одновременно брови сдвинула. Думает, значит.
— Это он зря. У парадного шлема лицо тем более должно быть открыто. И уши.
— Я так и понял. Честно говоря, я делал вещь скорее красивую, чем надежную. А потому сделал простой четырехдольный шлем. Вместо забрала и назатыльника кольчужная бармица, ее можно снять. Поверху — продольный гребень, как у полководца. Остальное — работа, да двадцатилетнее железо, да чеканка. Но ведь стоит той работы?
— И тех золотых. Стоит. Стоит, Лорн. Я была не права… Прав ты, нельзя твое время тратить на проковку болванок! Но речка сильнее двух лошадей, и от нее можно привести тяжелый молот, который никакому работнику не поднять. Это же инструмент, пойми. А гнать вал или создавать красоту — твой выбор. Когда у нас получится хорошая сталь, сделать мне новый меч я попрошу именно тебя.
Лорн задохнулся от гордости. Его работу признала та, что создала Эскалибур! Да, на новый меч пойдет металл, плавленый по ее указке. Но работа будет его. Потом Лорн кое-что вспомнил. Стало грустно — от предложенной чести следовало отказаться.
— У меня нет закладки на пятьдесят лет, — признался он, — мне и самому пятидесяти еще нет. И я еще пожить хочу. А такой меч нужно закалить в крови мастера. Почти во всей.
— Сколько нужно крови?
— Литры четыре. Но обычно выпускают больше. Выживают, создав последний шедевр, немногие.
Сида задумалась. Ненадолго.
— Я выкуплю у одного из старых мастеров пятидесятилетнее железо. Потом мы переплавим его в тигле с хрупкой сталью второй или третьей плавки. Получится хорошая сталь. А кровь… Одну литру дам я. Вторую — ты.
— Третью — я, — вступила ученица, тенью следовавшая за сидой, и досель не встревавшая в разговоры. — Кровь лучшей ведьмы… или уже не ведьмы… Но все равно ведь подойдет?
— А четвертую я, — сказала с лестницы аннонская пророчица, завернутая в простынь на голое тело, и чихнула. — Моя тоже подойдет. Ведь я — это ты. И если надо — бери всю. А для чего тебе кровь?
— А почему ты ходишь тут неодетой? Ты — это я или кто? Изволь соответствовать!
— Так я и хочу… Но вся моя одежда куда-то пропала, а твои сестры только хихикают. Они тоже не богини, а только сиды?
Неметона закрыла лицо руками. Не помогло — смех прорвался наружу, сотряс и опрокинул, — хорошо, вовремя табурет нащупала, на него и плюхнулась.
— Пошли, горе луковое, подберу тебе что-нибудь из своего. То, что было на тебе вчера, это уже не одежда, а лохмотья.
— Спасибо… Луковое — это потому что я камбрийка, ясно. А почему горе?
— Это потому, что я с тобой наплачусь… И луковое — потому же.
— Мне очень жаль, если так. Но пока-то ты смеешься?
— Угу. Тогда будешь просто Луковка. Пойдет?
— Луковка? Нионин? Это мужское имя, надо чуть поменять… Я укорочу. Нион. Нион Вахан! Это у меня прозвище такое. Пусть меня так и зовут теперь.
Маленькая — значит луковка. Или незрелая.
— А волосы мне тоже нужно отрезать, как у тебя?
— Совсем не обязательно… Слушай, Луковка, ты вышивать умеешь?
— Да.
— Тогда, как мы тебя нарядим, помоги мне — собери в комнату все, что для этого нужно…
Снова возня. Докучливая — с пророчицей. Радостная — с Володенькой. После обеда — на репу уже смотреть не хотелось — Клирик решил сдержать данное себе на холме обещание. Сел-таки вышивать. Украшать парадную форму перед парадом.
Что оказалось довольно несложно. Вычертить прямые линии углем — границы фигуры и места, куда будет входить игла, чтобы зацепить нить на основу. Все остальное с сидовским зрением и мелкой моторикой труда не составило. Поначалу шло медленно. Потом — все скорее и скорее. Работать было легко и весело, и малыш, кажется, стал кричать пореже. А к вечеру дело было сделано.
Пелерина обзавелась рисунком. Даже двумя одинаковыми — на обеих полах. Простенькими, без изысков. По сути, это была работа вышивального робота с элементарной программой. Но Клирик остался доволен.
А вечером, на семейных посиделках — маленький тоже участвовал и даже немного посерьезнел, когда глава семейства начал отчитывать дочерей, — выяснилось — в ученицы к сиде сестры не рвутся. Ну Тулле незачем. А остальные…
— Сестрой быть уютнее, — высказалась Эйлет, — как маленького от титьки отнимешь, перебирайся снова ко мне. Одной скучно.
— Я в своем деле хороша, — сообщила Гвен, — и оно мне нравится. Другим я заниматься не хочу. Ни войной, ни землей, ни зельями вонючими. Мое место — хорошая кухня с десятком поваров. На твоем месте, пап, я бы женихов мне поискала в заезжих домах — Гвинеда, да Поуиса, да Гвента. Вот бы мне и вышло счастье.
— Я маленькая. Мне рано учиться, — заявила Сиан, — я играть хочу.
И только Эйра четко спросила:
— Когда начнем?
— Сегодня же. Переселяйся к Анне. И отучайся слушать отца.
— Что? — У Дэффида брови встали домиком, кулак приготовился по столу грохнуть.
— А то. Вассал моего вассала не мой вассал. Она теперь моя ученица, на три года. И я ей, как и Анне, отец, мать — прости, Глэдис, — и все остальное начальство! И она мне не старшая сестра, а ученица! Ну или забирай дочь обратно…
— Что скажешь, Эйра? — поинтересовалась Глэдис. — Пока не поздно…
— Я, в отличие от сестричек, ХОЧУ быть ведьмой, — объявила Эйра. — И замуж за принца хочу, и на колеснице ездить с такущим копьем, и зелья варить — да-да, Гвен, вонючие-превонючие. Но на арфе мне играть будет можно?
— Можно, — отрезал Клирик. — Если хочешь, так и уговоримся — каждый день по часу. Кроме походов. Кстати о походах — завтра со мной и Анной на колеснице поедешь. Будем блюсти римский обычай.
— Какой?
— Ну мы будем торжествовать, а ты нам гадости говорить. Чтобы, перепыжившись, не лопнули от гонора…
С первым заданием новая ученица сиды справилась отлично. Не спасли ни радостные клики горожан, ни звон церковного колокола — по русским понятиям, тусклый и безыскусный. А языкастое чудовище пришлось сразу, перед королем, народом и иноземными послами провозгласить своей новой ученицей.
Войско распустили, и на глаза немедленно явился Тристан. Разобиженный.
— А я тебе не ученик? В поход не взяла, на колеснице не прокатила. Норманны вчера на порог не пустили…
— Эйра меня обзывать должна была, дразнилки рассказывать на ухо. Сам пойми — девчоночья работенка. А еще приходи на ипподром. Там я тебя из баллисты стрелять научу.
Это сразу перевесило обиду. Тристан засиял.
— И еще. По закону ты леди Немайн пока не ученик. А потому на официальных делах пока ее сопровождать не можешь. Уговаривай родителей, — прибавила Анна.
— А я думал, ты за шлем обиделась. Лорн, он по своему все сделал, я иначе говорил.
— Так получилось даже лучше… Мастер есть мастер. Кстати, а почему Дэффид послал за шлемом тебя, а не одну из моих сестричек? И не Кейра?
— Это потому, Учитель, что послал меня за шлемом вовсе не Дэффид. А сам король!
Вот, значит, как. Интересно. Значит, Гулидиену и правда очень нужен был этот парад и эта пыль в глаза. Шлем отдавать обратно не хотелось. А принять чужое оружие… Впрочем, король все еще должен десять золотых за найм рабочих. Теперь будет должен семь.
Сразу после парада начался пир. Погода не подвела, в небесной канцелярии взглянули на потуги Гулидиена благосклонно, немногие пробегавшие над торжественно гарцевавшим войском тучи разошлись в белизне яркого неба, как само войско — в ликующей толпе. Потому столы вынесли на улицы. Сиду, конечно, попросили за королевский. Слева сам король, справа — принц Рис. Золотая рыба, алое мясо… А сиде уже и овсянка счастьем кажется! Но и овсянку нельзя. Зато можно соленья. Соли в Диведе много… И можно немножко пива. Проклятая инструкция. Если б не знать, что от несоблюдения режима питания будет такое…
А ведь завтра — праздник Мабона, в Ирландии именуемого Энгусом. Бога Солнца и мужской силы. Снова большая обжорка… Клирик с тоской представлял, как жует зелень, когда все кругом набивают желудки действительно вкусными вещами. Одно радовало — по чужим домам в день Мабона ходить было не принято. Защита пропадает. Так что в трактире будет пусто. Семейный день. Отдохнуть, поговорить…
Потому король и начал пир около полудня. Чтобы успеть до наступления праздника бирюков.
Саксы за столом, против ожидания, вели себя очень воспитанно. Даже ели ложкой и ножом. До вилок у них, конечно, не дошло пока… Граф Окта ловко поддерживал разговор ни о чем да хвалил диведское войско — за те десять дней, что он в Кер-Мирддине с королем обговорил все что только возможно, и теперь ему остается только ждать, пока соберутся верхушки всех кланов западной половины Южной Камбрии. Одиннадцать валлийских да двенадцатый ирландский, королевский. От каждого прибудут человек по пяти — семи. Всего около семидесяти. Заседать примутся неторопливо, этак с месяцок провозятся. И все это время Дэффиду их кормить, поить, обеспечивать жильем. Бесплатно. Сплошное разорение.
Король расспрашивал про мангонель, граф Окта интересовался колесницей — и оба получали ответы туманные и нечеткие. Небо темнело, мир вокруг наполнялся красками. Собеседники наконец достаточно захмелели, чтобы продолжить разговоры между собой, не обращая внимания на скучающую Немайн.
Клирик тихонько отодвинул стул, встал, намереваясь уйти способом вероятного противника. Но мир вдруг поплыл перед глазами, краски вымылись. В уши хлынула ватная тишина. Сердце сдавило, как в кулаке — до брызг, до пронзительной боли. Клирик попытался крикнуть — и не смог толком вдохнуть, густой воздух не шел в легкие. Вокруг суетились. Полупрозрачные тени. Король. Дэффид. Мэтр Амвросий. Хороший врач, но решится ли хоть на что-то с организмом нечелевека? Воздуха в груди не оставалось, но легкие чуть-чуть расширились. Понемногу возвращались звуки — неправильные, непривычные, словно каждое слово било в барабан. Глаза слипались.
— Пульс четкий, — голос Брианы, — но медленный очень. Раза в два медленнее обычного. Яд?
Что бы это значило? Клирик вспомнил одну из глав руководства — но этого просто не могло быть! Он же делал все правильно… Но если это не то, о чем было сказано в руководстве, то что угодно. Разнообразные болезни, косившие людей в Средние века и раньше, описаны плохо — а встречаются в наше время еще реже. К большинству из них у людей попросту выработался иммунитет. К этому шло даже с чумой. Кроме того, сида не человек. И если местные микроорганизмы пробили ее иммунную систему… Об этом и думать не хотелось.
— Не яд. — Даже не шепот. Но Бриана как будто умеет читать по губам. — Болезнь. Меня — вон из города. Под крышу. Немного еды, воды. Кто заболеет — так же. Если многие — покинуть город, но недалеко. Карантин, посты, желтый флаг…
Торопился, боясь потерять сознание. Которое не уходило. Сердце заполнила боль, голову кружил безумный страх смерти, который только и положен полубессмертному существу. Сверху переговаривались.
— Яд. Наверняка. — Мэтр Амвросий.
— Зачем желтый флаг? — Король.
— Желтый — цвет предательства, кажется… — Гваллен.
— Или замена золотого.
— Если яд, понятно…
— Под крышу сказала…
— К нам. — Бриана.
— Имя назвала?
— Сказала — Карантин. Римлянин? Причем тут римляне?
— А ведь уже вечер! — Анна. — Наступил день Мабона… Твари прожорливые, да вы ж ее убили! И не к врачу — в церковь! Быстрее, быстрее…
Небо заливало тьмой. Это было неправильно! Ведь так старался, инструкцию соблюдал до буквы… Но похоже, началось то, из-за чего он так тщательно ее и соблюдал. Или нет?
Свет померк. Понемногу уходили звуки… И все-таки Клирик сумел выдавить из себя членораздельные слова.
— Анна.
— Наставница?
— Пойдет кровь — хорошо. Выживу. Нет — плохо. Умру — сжечь. Не подходя.
— Я прослежу.
Звуки ушли. Потом ушло и осязание. Осталась только боль. Уже не связанная с сердцем, радужная, переливчатая, разная…
Скамью с задних рядов подтащили ближе к алтарю, чтобы получилось почетнее. Анна затаила дыхание, ожидая, что наставница встанет — священные своды прекратят влияние Мабона и сида оживет. Но воздух вырвался из легких раз, и другой, и третий — а Немайн продолжала молча лежать. Глаза открыты, только помаргивают изредка, уши ворочаются, будто прислушиваются к нездешнему.
— Яд — это подло, — заметил оказавшийся за плечом Эгиль. — Узнаю кто — убью. Если окажется бог — убью бога.
— Как? — У Анны опустились руки. Казалось, из жизни вместе с наставницей уходит цвет… Можно вернуться к мужу, можно снова стать обычной главной ведьмой клана. Безо всяких конкуренток… А толку? Все это было в прошлом, было, прошло, отрезано петушиной кровью. А того, что должно стать, и не оказалось. Не окажется, если Немайн сейчас уйдет.
— Из камнемета. Я сделаю. Оружие богини…
— Оружие христианки, — преосвященный Дионисий был мрачен. — Она отходит?
— Не знаю. Она успела сказать, что может выжить. Но до следующего вечера ей лучше быть здесь…
— Здесь-то на нее никто не покусится.
Вот и все мечты о кардинальской шапке. А так все шло хорошо! Язычники-саксы были от августы в восторге. Можно было надеяться через нее зацепить самого упрямого язычника на острове — короля Пенду. И получить уже не епархию — диоцез. Но…
— Я не знаю, кто это сделал, но он должен быть пойман и наказан, — объявил епископ. — И если это христианин, я его немедленно отлучу. Пусть даже заочная формула интердикта и не будет включать имя.
Анна горько усмехнулась.
— Я отдал распоряжения замкнуть ворота и опросить стражу — кто выходил за последнее время, — объявил сэр Эдгар. — Больше я сделать ничего не могу. Если отравитель внутри стен, пусть в них и останется.
Поодаль событие обсуждали мерсийцы. Оно им очень не нравилось. Кельтская богиня была союзником. Не зависящим от благоволения совета кланов или еще каких обстоятельств. Армия в себе. Она явно приняла сторону партии войны — с доводами посла Окты согласилась, на параде блистала воинским рвением. И что теперь? Да рискнут ли сонные диведцы вступить в войну с вдесятеро крупнейшим государством без ее поддержки? Оставалось обсуждать, кто из врагов мог так крупно подгадить. Ну и рекомендовать королю Гулидиену буде Немхэйн выживет, пылинки с нее сдувать…
Растерянная Эйра, только ставшая ученицей. Тристан, который не ученик — и не растерян. Стоит рядом с викингами, обсуждает планы мести. Мулинет он не разучил полностью, но все удары нарисованы. Это техника Учителя. Она пригодится.
Принц Рис нехорошо зыркает на саксов, шепчет на ухо королю. Подозревает. Если Окта узнал о настоящей позиции Немайн в отношении войны, мог и устранить. У Гулидиена сжимаются кулаки. Вот тебе и два зайца, вот тебе и бегут в одно место. Не бегут, а идут. Все планы на счастье, на славу, на добрую память. "Король, при котором сиду отравили" — вот так его и запомнят…
Глэдис спиной чувствовала, как позади накапливается семейство. Первой прижалась к матери Эйра. Потом прибежали Кейр, Дэффид, Эйлет. Стойка оказалась на Тулле… Маленькую Сиан и занятую Гвен не взяли. Ну почему на пир от семейства отправили ее? Ну почему она не следила за одной из своих девочек? И следила бы, будь на месте Немайн, скажем, Эйлет?
Дэффид сжал руку жены. Как будто сейчас лежала, отравленная, и чуть дышала родная дочь, а не приемная. И верно — родная, хотя и вовсе не человек. Вот так, сверху вниз, это было особенно заметно. Широкий и высокий лоб, чуть нависший над глазами, задранный пик носа, широковатые, низкие скулы… И серые глаза, упершиеся в роспись на потолке, бессмысленно, но упрямо. Но кто бы Немайн ни была, она крепко цеплялась за жизнь, а вместе с ней — за неодолимую силу древних традиций, которые словно и были воплощены с ней самой. Ведь, право, только нос показала — и вдруг выяснилось, что клан Вилис-Кэдманов, не имеющий право претендовать на трон, не только силен, но почтенен, а сам Дэффид едва не поважнее короля! А главное — она его дочь. Которая принесла ему первого внука! Приемного. Да какая дочь, такой и внук, и права она, а то, случись что, и такого не будет. А так вырастет человечек, станет носить ее имя. И имя Дэффида чуть позади. Оба их имени, вместе.
— Лечить леди Немайн можно и здесь, — заключил мэтр Амвросий, — но ей же нечем дышать! Все вон отсюда! Анна, Бриана, останьтесь. А, владыка Дионисий, вы тоже можете остаться.
— И я! — раздался голос. Девушка. Платье по-детски коротко. Женщины узнали сразу — с плеча Немайн. Невелик у нее гардероб, все по пальцам считано да давно знакомо. — Я тут нужна!
— Это еще зачем? — сурово спросил врач.
— Я — это она, — отрезала девица и, подойдя к больной, села на пол рядом с ней. — Я — это она. А значит, я должна быть здесь. — Голос у нее вдруг переменился, стал высоким и властным. — А вы ступайте и берегите моего сына. Как зеницу ока.
Немного подумала и прибавила:
— Как кривой — зеницу последнего ока. Ясно вам?
