Часть вторая
ИЗ ТЕЛА — В ТЕЛО
Лишь самые умные и самые глупые не могут измениться.
Конфуций
Глава 1
ВОРОН
Окончательно проснувшись и не делая резких движений, он медленно очень медленно — стал открывать глаза.
«Та-а-ак, что мы имеем на сегодняшнее утро?»
Плавно повернул голову влево, затем вправо. Дерево. Толстые ветки. Омытые дождем листья.
Наученный горьким опытом прошлых дней, он не стал сразу осматривать себя, а попробовал угадать, кем же он сегодня проснулся?
Вчерашний день казался подернутым легкой дымкой, сквозь которую он смог разглядеть лишь очертания небольшой поляны. Ага, полезной информации ни на грош. Ладно, пока обойдемся без нее. Тем более — он знал это по собственному опыту — через некоторое время воспоминания о вчерашнем дне вернутся к нему до мельчайших подробностей.
Глядя на едва покачивающиеся на ветру ветки березы, он вдруг понял: с его зрением что-то не так… И в это же самое мгновение в мозгу вспыхнуло и запульсировало сообщение:
«Ворон, птица семейства вороновых. Самая крупная птица отряда воробьиных. Длина до 70 см, масса до 1,6 кг. Всеяден».
Последнее слово понравилось ему больше всего и напомнило, что он, похоже, зверски (или птичьи?) голоден. Что ж, пора размять затекшие крылья и испытать сладостное чувство свободного падения с вековой сосны на… Об этом он как-то не успел еще подумать, а сильные крылья уже сорвали его с места и бросили в штопор… День начинался весело и не обещал ничего хорошего впереди.
Овладеть крылатым телом ему удалось лишь после того, как он обломал несколько толстенных ветвей, напугал дремлющего в дупле филина и проткнул головой чье-то прошлогоднее гнездо. Потом стало полегче и, можно даже сказать, повеселее, потому что на крутом вираже ему удалось ухватить за гладкий хвост надменную белку-летягу и так громко каркнуть в ухо чопорному дятлу, что последний надолго застрял своим клювом в расщепленном дереве. Вот потеха!..
Еще несколько кульбитов у самой поверхности земли. Затем экстренное торможение когтями, хвостом, клювом и крыльями. И он услышал чей-то негромкий смех. Повернувшись на звук всем телом, он уставился на наглеца правым глазом (левый почему-то смотрел совсем в другую сторону!).
За те несколько секунд, что он летел (пожалуй, «летел» — слишком громко сказано!) с огромного дерева, он успел вспомнить кое-что из вчерашнего дня. Согласно его воспоминаниям, перед ним теперь стоял его товарищ по скитаниям:
«Ухоноид бестелесный обыкновенный, умом не отягощен, дружелюбен, бескорыстен, любит соловьиные песни, самих же соловьев органически не переваривает (потому что переваривать нечем). С другом по несчастью вежлив. Обладает одним недостатком — полным отсутствием плоти. Отзывается на позывной „Ухоня“».
— Ка-ар-рк… Тьфу ты, как прошла ночь? — спросил Ворон, клювом поправляя перья на брюшке.
— Спокойно.
Было странно слышать голос, который, казалось, доносился одновременно со всех сторон. Ворон с важностью павлина шагал по опавшей хвое и пытался разобраться в той мутной реке информации, что стремительно проносилась в эти мгновения в его голове. Ухоня терпеливо ждал целую минуту, а потом спросил:
— Ну что, напарник, куда теперь?
Ворон скосил правый глаз в поисках говорившего и ответил:
— Я же просил тебя: не зови меня «напарник»!
— Хорошо, напарник.
Ворон недовольно взмахнул крыльями, на что Ухоня возмущенно сказал:
— А чего ты обижаешься?! Я ведь должен тебя как-то называть. Не «вороной» же, в самом деле?!
— А я должен тебя видеть — не могу же я с пустотой разговаривать!
В воздухе произошло какое-то слабо уловимое движение, и рядом с Вороном возникло нечто, отдаленно напоминающее человеческое ухо.
— Так сойдет? — спросил Ухоня, слегка шевельнув розовой мочкой.
Ворон открыл клюв и сказал:
— Кар-р-ртинка да и только…
Ухоня посчитал ниже своего достоинства спорить с какой-то там птицей и плавно поплыл по поляне. Ворон выждал секунды три (для солидности!) и нехотя поковылял за ним.
— Да не спеши ты так! — каркнул он, когда Ухоня скрылся за густым малинником. — Не привык я еще ходить на этих коротких ногах.
— А как насчет крыльев?
Ворону показалось, что ухоноид сложился в огромный язык и плавно поплыл в его сторону.
— Между пр-р-рочим, над убогими смеяться грешно. Понял?
— Понял, — ответил Ухоня, — но и ты учти: мне нелегко изображать видимый объект, будучи по природе своей абсолютно нематериальным.
Ворон скосил на товарища немигающий глаз:
— Ладно, Ухоня, не сердись. Ты же знаешь: при трансформации я каждый раз веду себя м-м-м… немного странно. Да и вообще, невидимый ты мне даже больше нравишься.
— Не подлизывайся.
— И в мыслях не было!
Некоторое время они молча парили над деревьями. Ворон, плавно помахивая крыльями, что-то высматривал впереди. Ухоня, вернув себе невидимость, плыл где-то рядом.
— Напарник, я вот все хотел спросить тебя: откуда ты это знаешь? — Ты о чем? — спросил Ворон, ожидая от товарища какого-нибудь подвоха.
— Да все эти твои странные слова… «трансформация» и прочие… Когда я их от тебя слышу — они кажутся мне полной белибердой… А потом я их сам употребляю, словно учился на филфаке в МГУ. Кстати, а что такое МГУ?
Ворон слегка повел клювом в сторону предполагаемого нахождения Ухони и ответил:
— Что такое «мгу», я не знаю… Может, так мычит корова новой секретной породы, если ее с гусем скрестить? — Ворон ненадолго задумался. Что же касается источника моих знаний, то… в тот момент, когда я встречаю что-либо неизвестное, не имеет значения, что это — человек, животное или что-то другое — у меня происходит какое-то прояснение в уме, и все становится понятным.
— Ты меня, конечно, извини, напарник, но, может быть, ты того…
— Наверное, я действительно «того», если продолжаю тебя слушать!
— Но я же заранее извинился!! — возмутился Ухоня.
— Ты бы лучше подумал заранее…
— Эх, напарник, я на тебя зла не держу. Ты же сам признался, что у тебя после изменений не все…
— Ухоня!
— Ладно, ладно, я молчу, а то по шее получу и до ворот не долечу.
— До каких ворот? — не понял Ворон — он видел под собой лишь деревья до самого горизонта.
— Что бы ты без меня делал?! — сказал Ухоня и бледной лентой скользнул вниз.
Когда они оказались на небольшой поляне, Ворон действительно увидел перед собой высоченные ворота из огромных почерневших дубовых бревен. Ворота казались такими старыми, что было боязно к ним подходить — а вдруг рухнут? Сверху на исполинские дубовые кряжи была положена сосна не менее впечатляющих размеров, вся испещренная полуистлевшими фигурками. Ворон взмахнул крыльями и стал внимательно разглядывать то, что было вырезано на сосне многие и многие годы назад безвестными зодчими. Но ни острое зрение, ни его непонятные способности не помогли — он так ничего и не смог уразуметь…
Обходя дубовые колоссы валкой походкой бывалой птицы, Ворон пытался вызвать в себе то состояние, когда знания приходят мгновенно и непонятно откуда. Но странно — на этот раз у него ничего не получилось… Перед мысленным взором плыли концентрические круги всех цветов радуги и… все.
— Ну как? — поинтересовался Ухоня.
Ворон неопределенно повел крылом в воздухе, что, видимо, должно было означать напряженную работу мысли.
— Я-я-ясно, — протянул Ухоня, — значит, ты не уверен, те ли это ворота, что мы искали последнее время?
Ворон отвечать не стал. Цепляясь когтями за траву, он подлетел к самой середине деревянных колоссов и хотел было пройти между ними. Но Ухоня закричал таким страшным голосом, что Ворон замер от неожиданности и даже попятился от ворот. Черные перья встали дыбом, а хвост распушился, как у павлина.
— Ты чего орешь как резаный?! — возмутился он.
— Да у тебя и впрямь с мозгами не того… Ты что, забыл, о чем нам говорил тот противный лешак?
— Не забыл я ничего, — насупился Ворон, — он сказал, что Ворота Забытого Зодчего помогут мне увидеть мой настоящий облик.
— А с чего ты взял, что это они и есть? А если ты ошибаешься?! Может, это Врата Помутнения Рассудка? Ты меня извини, конечно, но ты, напарник, и в нормальном-то состоянии не подарок. А если у тебя с головой что-нибудь приключится… Не-е-ет, я лучше сам сначала попробую…
— Это ничего не даст, — уже спокойно ответил Ворон. — Ты нематериален. Что ты сможешь увидеть? К тому же ты что-то там говорил про Врата Помутнения Рассудка? Впрочем, тебе это не грозит — разве можно потерять то, чего нет?!
— Ладно, посмотрим!..
Ворон на всякий случай отошел назад — мало ли что? Ожидая увидеть нечто потрясающее, он даже прищурил свой правый глаз, но… ничего не произошло. Он разочарованно каркнул и стал ждать объяснений.
— Как дела, напарник? — спросил он ехидно.
— Отлично! — как ни в чем не бывало откликнулся Ухоня. — Я думаю, нам надо навестить нашего вчерашнего приятеля.
— Золотые слова! Кстати, а кем я был вчера?
— А ты не помнишь?! Быком-производителем!
— Да-да-да, я начинаю что-то припоминать… А далеко нам лететь до лешего?
— Как раз столько, чтобы ты успел все вспомнить и не задавал глупых вопросов!
Та-а-ак, Ворон теперь был не просто Ворон — теперь он был карающий меч правосудия! И ему даже стало чуточку жаль лешака… но лишь чуточку!. Лешачиные холмы он увидел еще издалека. Оставалось преодолеть лишь несколько верст. Времени было предостаточно, чтобы успеть кое-что вспомнить и наметить план действий. Впрочем, какой там план! Нужно просто поговорить с этим лешаком, Как мужчина с мужчиной… ну или как ворон с лешим, на худой конец! А там — как бог на душу положит.
Видимо, на земле их успели заметить до того, как Ворон с Ухоней осчастливили обитателей Лешачиных холмов своим присутствием. Потому что к тому времени, когда они опустились на поляну перед живописной халупой, там уже никого не было. Однако Ворона этот пустяк не остановил, и, помня события вчерашнего дня, он сразу же устремился в заросли гигантского лопуха, где и нашел сердешного, трясущегося от страха, словно в лихорадке. Итак:
«Леший Лешак Лешакович, абсолютный леший изумрудных кровей, возраст 1359 лет по летоисчислению Случайных Чисел. По причине юношеского возраста — не женат. Существо вредное, злопамятное, истинный обитатель Лешачиных холмов. Кличка труднопроизносимая: Лешачилошич, в простонародье — Шило».
С каким превеликим удовольствием Ворон вонзил свой клюв в нижепоясничную область лешего! В душе у него все так и запело! Совсем иначе поступил Шило: он почему-то выскочил на поляну и стал изображать бегуна на стайерской дистанции. После девяти кругов по поляне, когда Ворона утомила картина мельтешащих лешачиных ног, он с извинениями уронил небольшую жердь под ноги старательному спортсмену. Ну вот, теперь можно было и поговорить. А все-таки хорошо быть вежливым!!
Шило пересек поляну, кувыркаясь и подстригая носом траву-мураву, и оказался в знакомых лопухах. Лежа на спине и разбросав в стороны руки, он следил за тем, как вальяжной походкой морского волка к нему приближается ненавистное создание с клювом и в перьях. Усевшись на грудь несчастному бегуну, Ворон неторопливо вытер об лешего свои когти и клюв и только после этого спросил:
— Как спали этой ночью, уважаемый?
— Х-х-хорошо… — Заикание было лешему даже к лицу (или к морде?).
— А вот я не очень. Засыпал на берегу ручья в облике бычка, здоровьем не обделенного, а утречком проснулся на дереве птицей чернокрылою. А потом еще мы с моим ущербным товарищем Ворота какие-то искали, о которых нам житель местный песни сладкие пел вчерашним росным утром. Да что-то не нашли мы ничего. Может, не там искали?
— Может… — сразу согласился леший.
— А может, ты нас обманул ненароком?
— Может… то есть… нет! Конечно нет! Да разве бы я себе позволил?!
— Позволил, сердешный, позволил. Вчера, когда ты висел, рогами к стене пришпиленный, услышали мы с Ухоней рассказ интересный о Воротах сказочных, пройдя через которые, можно увидеть свой облик истинный. А нам бы этого ой как хотелось, ибо странствуем уже долго и каждое утро в новом обличье! И ведь мы тебе поверили, отпустили с миром… А ты нас куда послал? Просто и повторить-то неудобно! Вот мы и решили вернуться да исправить ошибочку вчерашнюю. Ты уж не сопротивляйся, сладкий ты наш! Мы и без того судьбой обижены, а ты себе такие шутки позволяешь! Нехорошо!
В течение всего монолога Ворон покачивал своим массивным клювом, приноравливаясь — с какого органа лешачьего тела начинать сегодняшнюю трапезу.
— Ты чего это? — От подозрений лешему даже холодно стало.
— Да вот раздумываю: твою печень сейчас съесть или на ужин оставить? Вчера, когда я мыкался тут с тобой в облике быка, ты мне был абсолютно несимпатичен, а сегодня — очень даже ничего! Я бы даже сказал, что сегодня ты вызываешь у меня определенный гастрономический интерес. А как собеседник ты — тьфу! Никакой полезной информации. Так что сам понимаешь… А про Ворота я лучше у Бабы Яги спрошу. Я думаю, мы с ней найдем общий язык.
— Ага, — дрожащим голосом пролепетал Шило, — по поводу языка ты не ошибся — она их очень любит, особенно птичьи, да с грибной подливкой! Да и вообще, это Баба Яга заставила меня морок на вас навести, чтобы вы настоящие Ворота не нашли!
— А есть ли они — настоящие? — подал голос Ухоня.
— А как же! — Леший от негодования даже заерзал под Вороном. — Нам без этих Ворот никак нельзя. Бывало, соберутся ведьмы на шабаш и давай друг перед дружкой своими способностями похваляться. И до того к утру напохваляются, что половина зверья в округе в виде монстров непотребных разгуливает. Ужас просто! Такие страсти увидеть можно, что со страху и помереть недолго. Вот они, сердешные, и поспешают к Воротам Забытого Зодчего, чтобы, значит, вернуть себе свой истинный облик. Я и сам ходил туда не однажды. Вы же знаете, ведьмы — они такие непредсказуемые!..
— Значит, ты можешь нас туда проводить? — Ворон все еще не отказался от намерения перекусить чем бог послал.
— Проводить-то недолго, — замялся Шило, — да только вам от того пользы не будет.
— Это еще почему? — Ворону все больше начинала нравиться мысль о свежей лешачьей печени.
— Слышал я, что колдовство на вас навели шибко страшное. Не могли такого сотворить наши местные…
— А кто мог? — Ворон подумал: а не поискать ли ему камня точильного клюв поправить?
— Не знаю я этого! Но только шепчутся вокруг все, что опасно с вами: порчены вы колдовством темным. А чтобы вы с Воротами нашими ничего не сделали, Баба Яга и попросила заморочить вас, закружить по лесу. А моей вины здесь нет!
Вот ведь, лешак непотребный, смог-таки испортить аппетит Ворону! Ну да ничего, разберемся. И с колдовством черным, и с Бабой Ягой каверзной!
— Ладно, пойдем смотреть Ворота ваши. Далеко ли до них?
— Да нет, это совсем рядом. Я ведь состою как бы смотрителем при них.
— Хорошо, смотритель, но смотри у меня! Если опять чего пакостное надумаешь, учти, что ворон — птица всеядная, да к тому же голодом изморенная.
Ворон так широко раскрыл свой клюв, что леший собрался проститься с жизнью.
— А теперь пошли!
Глава 2
УРОЖДЕННАЯ ЯГУСИНСКАЯ
Дорога действительно оказалась короткой. Леший торопливой походкой вел их по едва видимой тропинке, Ухоня шелестел где-то рядом, иногда становясь смутно различимым на фоне зелени. А Ворон, удобно устроившись на плече лешака, думал о том, что события начинают развиваться в совершенно непонятном направлении. Еще несколько дней назад в неторопливых беседах с Ухоней они пришли к согласию в том, что ничего особенно сверхъестественного с ними не происходит. Ну, пошутил кто-то из местной многочисленной колдовской братии, ну, наколдовал чего не следует, — превращений в этих лесах хоть пруд пруди! А то, что память их собственная не пускала обоих дальше нескольких дней, тоже особенных страхов не вызывало. Те же ведьмы иногда память на короткий срок могут умыкнуть, чтобы потом с бедолагой пакость какую сотворить. Но опять же не со зла, а скорее от отсутствия других развлечений в здешних местах. Съезд ведьмачий (то есть, пардон, шабаш), он ведь еще ой как не скоро, а подурачиться да покуражиться всем хочется. Вот и шуткуют по-бесовски. То бишь маются от безделья, горемычные… А теперь выходит, что случившееся с ними местный колдовской контингент считает опасным даже для себя! Такого в этих местах отродясь не было! А если предположить, что… нет, об этом и думать-то страшно! И все-таки ужасная мысль сверкнула в сознании Ворона, заставив на мгновение замереть его сердце: а вдруг он так и не сможет вернуть себе свой первоначальный облик? Вдруг ему так и придется до скончания своего века мыкаться в чужих обличьях, не в силах разорвать порочный круг превращений?
Мысли эти были настолько ужасны, что Ворон, подавляя бурю клокочущих эмоций, изо всей силы вонзился когтями в плечо лешего. Лешак от неожиданности и боли кинулся куда глаза глядят, решив, наверное, что его многострадальная печень не дает-таки Ворону покоя. Совсем по-другому оценил ситуацию Ухоня. Видя дерзкий побег коварного лешака, он с быстротой молнии скользнул ему наперерез и на короткое мгновение материализовался перед ним в виде столь устрашающей медвежьей морды, что несчастный леший так и хлопнулся в траву без чувств!
— Да-а-а, Ухоня, твое поведение никак не назовешь тактичным. А вдруг он помер?
— Дождешься, как же! Скорее всего, лесные слухи на него так подействовали, что он боится нас, как черт ладана! Может, он прав: на нас действительно лежит не то порча, не то проклятие какое темное?
— Хотелось бы думать, что это не так. А пока давай приведем в чувство эту ошибку природы.
Однако им ничего ну удалось предпринять: леший, видимо, услышав слова Ворона, истолковал их по-своему и теперь стоял перед ними с видом преданной собаки. Ворону даже стало его немного жаль (но лишь самую малость!).
— Итак?
— Да мы уже почти на месте. Идемте.
Узкая тропинка неожиданно вывела к широкой поляне. Так вот они какие Ворота Забытого Зодчего. Каменные, массивные. И такие старые, что само время рядом с ними кажется остановившимся. Ворон даже уточнять не стал у лешего — те ли это Ворота. И так было видно, что поляна весьма популярное место у лесных жителей. Вся она была истоптана, словно здесь стадо коров в течение месяца молоко нагуливало! А уж у самих Ворот и травы не было! Это ж какая тьма народа здесь гулевания устраивает! Да-а-а, весело живет лесная братия, ничего не скажешь!
Леший остановился и терпеливо замер.
— А может, не надо!.. — жалобно протянул он.
— Надо, Шило, надо!
— А вдруг что случится с Воротами? — продолжал канючить он. — Как же тогда бедным зверюшкам быть?
Что-то шевельнулось в вороньей душе, а ну как и вправду что с Воротами приключится? Испортятся они бесповоротно? Получится, что и себе не помог, и другим удружил?
Неизвестно, чем бы закончились душевные переживания Ворона, если бы в небе не раздался резкий свист и вслед за этим на поляну не рухнула живописная старуха в ступе и с помелом наперевес. Ворон лишь глазом моргнул и…
«Баба Яга, в девичестве — Костяная Нога, урожденная Ягусинская. Пола женского, возраста неопределенного. Истинная владелица избушки на курьих ножках. Обладает выдающимися (в смысле: выдает себя за кого попало!) способностями. Обладает значительным недостатком: любит сленг и ненормативную лексику»
— Батюшки, едва успела! — выдохнула она и выбралась из ступы. — Ах вы, охальники! Чего это удумали, ироды проклятые! Да как вы посмели посягнуть на такую достопримечательность! Да я вас!..
— Охолони, бабуля, — с достоинством ответил Ворон. — Зачем на странников напраслину возводить? Не собирались мы ничего с этими Воротами делать!
— Ишь какой говорун пернатый выискался! Щелкаешь своим пустым клювом, а того не ведаешь, что едва нас всех к погибели безвременной не привел!
— Я бы попросил вас, бабуся…
— Никакая я тебе не бабуся, леталка в перьях! Слушай, когда старшие к тебе с разговором обращаются!
Ворон хотел было открыть клюв и поставить зарвавшуюся бабулю на место, но передумал — с Ягой ссориться никак нельзя. Только она одна могла им помочь сейчас. Да и то если сама захочет, уж больно привередлива!
— Мы слушаем вас со всем вниманием!
— А чего слушать?! Убирайтесь подобру-поздорову, иначе…
— Не-е-ет, Баба Яга, так у нас разговора не получится. Иди ты нам поведаешь, почему мы не можем воспользоваться Воротами, или мы сделаем это сами, без вашего на то разрешения. Вот!
Баба Яга даже задохнулась от возмущения:
— Да я тебя сейчас же в лягушку, а то и вообще в Камень-молчун превращу за речи крамольные!
— Как хотите, бабуся, да только меня этим не испугаешь. Был я и камнем у березки белоногой, был и жабою болотной. Можете начинать прямо сейчас. Но помните: завтра с рассветом от вашей магии и следа не останется, а я могу превратиться… — Ворон на секунду задумался, — да хоть в Змея Горыновича! Ох, и повеселюсь я тогда, ох и покуролесю!
— Да ты, болтун черноклювый, никак пугать меня вздумал? Горынычем шантажируешь? Ох, и молодежь пошла! Да я, может, на тыщу лет тебя старше! Ну, никакого уважения к заслуженному пенсионеру альтернативного колдовства!
Баба Яга еще долго сокрушалась по поводу падения нравов среди «зеленой и пустоголовой» молодежи. Но потом все-таки успокоилась, взгромоздилась на ступу и заговорила:
— Ладно, прощу я вас на первый раз! Тебя и дружка твоего. Да скажи ему, чтобы не крутился вокруг меня! А то не посмотрю, что невидимый!.. Так вот, несколько дней назад принесла на хвосте сорока-почтарь новость, что движется в наши края сила неведомая, колдовство ужасное. Будто выглядит оно как облако черное да смрадное. Издалече видимость такая, словно гроза собирается дождиком землю искупать, а когда поближе-то подплывет, так все вокруг темнеет, молнии хлестать начинают и запах дюже мерзкий струится! А если кто живой в это время под облако попадает — мертвым падает, а потом растворяется бесследно!
— Бабуля, чего это ты нам здесь рассказываешь? Это не колдовство, а прямо страсти-мордасти какие-то!
— А ты не перебивай меня, птичка-невеличка! Лучше дальше послушай! Так вот, дошла, значит, туча эта до Малахитовых гор. И остановилась. Повисела некоторое время, да и растаяла. Не то солнышко красное растопило, не то по каким другим причинам, а только пропала она насовсем! И все бы ничего, да только стали замечать жители лесные вещи непонятные — то деревья куда-нибудь с поляны погулять отправятся, не спросив разрешения у лешего, то гора каменная сама собою уползет, а то рыбы вдруг летать начинают! Непорядок это, потому как никто из нас к этому рук своих не прикладывал. А значит, случиться это ну никак не могло! Вот и выходит, что пожаловало к нам колдовство чужое, заморское. А ведь в деле колдовском все ой как не просто! Уж я-то знаю! Не одного Ивана Царевича на этом откушала!
— А мы-то с Ухоней здесь при чем? — не вытерпел Ворон.
— Фу-у-у, ну какой же ты все-таки нетерпеливый! — Баба Яга возмущенно заерзала на ступе. — Неудивительно, что именно на твою долю это несчастье и выпало. Была б моя воля…
— Бабуля, ты о чем это? — Ворона начали терзать смутные сомнения…
— Да все о том же, — не унималась Баба Яга, — что не все смерть тихую и спокойную приняли в облаке этом вонючем. Нашлись и такие, которые участи сей смогли избежать. Вот они и рассказали, что видели внутри этого облака фигуру худобы невероятной и бесовской наружности. И одеждою он тоже не наш — заморский. И что фигура эта речи произносила на языке тарабарском, да все плевала в реки наши чистые, в озера хрустальные. И грозилась на все четыре стороны. А потом, когда он над Малахитовыми горами очутился, — тут с ним что-то такое и приключилось! Затрясся весь, задрожал, будто его болезнь падучая скрутила, а потом как зыркнет вниз да как закричит страшным голосом. А потом все исчезло, и начались всякие странности. О них я уже говорила.
— Говорила, — согласился Ворон, — только мне не совсем понятна моя с Ухоней роль в этой истории. Может, и нас, кто- нибудь с этим… видел?
— Нет. Ни трава полевая, ни деревья лесные, ни птицы небесные о том не ведают. Получается, что вас с твоим чудищем бестелесным и вовсе как бы не существовало. И сотворил вас иноземный колдун с какой-то шпионской целью. А чтобы тебе было легче дела свои Черные проворачивать, ты и меняешь личину каждое утро. Так что к нашим Воротам подходить не моги! Понял?
— Я только одно понял, — сказал Ворон, укоризненно качая клювом, — у тебя, бабуля, во время полета, наверное, все мозги повыдувало! Да на кой черт ему нас создавать, если он самолично мог в своем облаке поганом на эту поляну опуститься, пикничок закатить с жареной бабусятиной-ягусятиной и с салатом из лешего?
— Типун тебе на язык! Чего непотребное болтаешь! Говорю же — порча на тебе страшная, и клубится вокруг тебя колдовство мерзкое, чужестранское! Ты уж не обессудь — иди своей дорогой. Может, еще чего у лесных обитателей выведаешь. А мы с тобой разговаривать более не хотим — вдруг сглаз на тебе заразный?!
Очень хотелось Ворону от негодования плюнуть Бабе Яге под ноги, но короткий птичий язык не дал ему этой маленькой радости. Пришлось улетать несолоно хлебавши…
Убравшись подальше от злополучной поляны, Ворон опустился на толстый березовый сук и, дождавшись, когда Ухоня примостится рядом, заговорил с ним:
— Знаешь, а ведь Баба Яга кое в чем права!
— И в чем же? — Голос Ухони был невозмутим, казалось, слова Яги не произвели на него никакого впечатления.
— Я об этих моих превращениях. Раньше такого ведь здесь не было?
— Не знаю. Я себя дальше недели не помню.
— А я знаю!
— Откуда?
Ворон неопределенно помахал крылом над головой.
— И получается, что бабуся права и появление заморского чародея и все, что происходит с нами, как-то связано между собой. Нам остается только найти эту связь. И есть еще одно: никто из лесных жителей помогать нам не хочет — раз, все нам почему-то категорически не рады — два, мы не можем вспомнить, что с нами было неделю назад — три. Слова Яги о том, что заморский чародей сотворил нас, чтобы шпионить, — полная чушь. Ведь мы ничего не помним! А что это за шпион, спрашивается, если он не знает, за кем шпионить? Однако мысль о происшествии в районе Малахитовых гор неделю назад кажется мне интересной. Нужно побольше узнать о том, что же там произошло на самом деле…
— И когда летим, напарник?
— Да хоть сейчас. Дай только перекусить чем-нибудь, а то от голода у меня голова кружится. Все-таки надо было чего-нибудь отклевать у лешего уж больно неприятная личность!
… Была уже почти ночь, когда они опустились на дерево на окраине не то деревни, не то городишка под названием «Рудокопово». Деревня была большой и славилась рудных дел мастерами.
Устраиваясь на ночлег поближе к массивному стволу, Ворон с тревогой подумал о том, в облике кого (или чего?) он встретит завтрашний рассвет? А если он превратится во что-нибудь нелетающее — так и будет сидеть на вершине дерева, как курица на насесте? Мысль ему показалась забавной особенно если вдруг он окажется… деревенским боровом!
Глава 3
КРАСНЫЙ ВОЛК
Но судьба оказалась к Ворону более благосклонной. И хотя всю ночь его мучили кошмары о том, что он, будучи превращенным в заплывшего салом борова, пытается удержаться на предательски ненадежных ветках, хватаясь за них попеременно то ногами, то зубами, а то и тонюсеньким хвостиком (на манер заморского обезьяна), он все же сорвался. При этом он так неистово вопил, что ветви под ним обломились и он полетел к далекой-далекой земле, по пути собирая своим упитанным телом всевозможных обитателей ненавистного дерева. А когда до земли оставалось не более двух саженей, он отчетливо увидел на месте своего возможного приземления целый выводок ежей! Не-е-ет, такого издевательства над собой он не мог допустить даже во сне! И… проснулся. Это он понял по тому, что кто-то бесцеремонно тянул его за ногу (если, разумеется, он обладал подобными конечностями в сегодняшней ипостаси!).
Открывать глаза ему не хотелось. Несмотря на многодневный опыт постоянных трансмутаций, ему было не все равно, в каком теле провести очередной день.
Однако его продолжали куда-то тянуть, и это начинало раздражать! Он приоткрыл один глаз ровно настолько, чтобы определить наглеца, покусившегося на его плоть. Разумеется, мысль эта была правильной, но вот последствия!..
Огромный матерый вепрь, покрытый грубой щетиной бурого цвета, с черными, выпирающими из зловонной пасти клыками, загнутыми вверх и в стороны, тащил его в направлении небольшого оврага. Ого! Картинка веселенькая! Оставалось только определить — кем же все-таки желает полакомиться это чудище кабаньего мира? Ответа долго ждать не пришлось…
«Красный волк, млекопитающее семейства волчьих. Единственный вид рода. Окраска ржаво-красная; длина тела до 100 см, хвоста — до 50 см. Питается крупными копытными».
Информация оказалась своевременной, потому что вепрь, столкнув тело Красного Волка в яму из-под вывороченного дерева, принялся закапывать его своим чудовищным рылом. У Красного Волка было не больше пары минут — вепрь работал со скоростью шагающего экскаватора! Просто так ринуться на дикого кабана Красному Волку и в голову не приходило. Хоть он и копытный, этот малосимпатичный вепрь, однако он едва ли является обычной пищей волков! К тому же он вдвое крупнее и, пожалуй, втрое тяжелее! Исход схватки можно предугадать заранее. Но, к счастью, у Красного Волка были на этот счет кое-какие соображения.
Для успеха компании не хватало только Ухони. И где он умудряется болтаться, когда его невидимое присутствие так необходимо?! Ладно, ждать больше не имело смысла — гора рыхлой земли начинала ощутимо давить на бока. И Красный Волк, набрав полную грудь воздуха, попытался изобразить рев ураганной силы. Однако голосовые связки Волка преподнесли сюрприз: из его пасти вырвался лишь трудно переводимый вой:
— У-у-у-у-хоня!..
Конечно, это был не шедевр вокального искусства, но Красный Волк рассчитывал хотя бы на внезапность своей голосовой атаки. Вепря же вой не смутил, и он планомерно завершал свое черное земляное дело.
— Ты чего вопишь с утра пораньше? Не видишь — вепрь-то глухой, как пробка?! — Невозмутимый Ухоня уселся поверх земли на грудь Красному Волку и стал внимательно изучать его своим ухо-глазом (или глазоухом?).
— Ты где был?! — Волк понял, что израсходовал на эту гневную фразу весь запас воздуха, и теперь страшно выпучил на товарища холодные волчьи глаза.
Ухоня сообразил, что пора действовать, и сработал по известному сценарию. Он трансформировался в груду аппетитных желудей и неторопливо поплыл в сторону от кабана. Вепрь, удивленно хрюкнув, бросил последний ком земли прямо на морду Волка и легкой походкой трехсоткилограммового поросеночка потрусил за своим излюбленным лакомством.
Когда Ухоня вернулся, Красный Волк уже выбрался из земляного плена и пытался отряхнуть песок со своей шкуры. Весь его вид говорил о том, что если бы не Ухонина нематериальность — быть бы ему проглоченным заживо! Однако ухоноид — существо незлобливое, и обижаться на него долго невозможно. И Красному Волку ничего не оставалось, как принять события такими, какими они обрушились на него сегодняшним утром.
— В облике Красного Волка ты смотришься очень даже симпатично!
— Спасибо… — буркнул Волк, привыкая к волчьей пасти. — Поднимись на дерево, посмотри, в каком направлении деревня. Этот кабан меня совсем запутал!
Однако Ухоня и не думал улетать. Он распластался мерцающим покрывалом возле Волка и сказал:
— Я не знаю, где деревня.
— Но ведь вчера…
— Вчера была деревня, а сегодня ее нет!
— Постой, постой! Как это нет деревни? Куда же она подевалась?!
— Это не она подевалась — это мы куда-то подевались… Если ты посмотришь повнимательнее вокруг, то поймешь, что это не вчерашний лес — мы в дубовой роще. А ты всю ночь беспечно продрых под дубом, на ковре из желудей. Видимо, твоя шкура основательно пропахла ими, вот вепрь и принял тебя за свой завтрак!
— А ты хорошо смотрел? — Красному Волку показалось подозрительным, что впервые при трансформации произошла и подмена местности. Нужно об этом хорошенько поразмышлять!
— Я не только хорошо смотрел, я еще и хорошо летал! Но Малахитовых гор я нигде не заметил.
— Да, все это довольно странно, ты не находишь?
— Нахожу. А еще мне кажется интересным тот факт, что всю сегодняшнюю ночь я неусыпно следил за тем, чтобы не пропустить момента твоего превращения и…
— И?
— И заснул!
— И это весь твой интересный факт?
— Конечно! Я ведь не сплю. Никогда! А сегодня ночью я вдруг почувствовал такое сильное желание поспать, что пришел в себя лишь под этим дубом. Ты был уже Волком, вокруг все было тихо — вот я и отправился на экскурсию по окрестностям.
— Это лишний раз говорит о том, что нам кто-то или что-то пытается помешать попасть в Рудокопово. Возможно, там мы сможем получить кое-какие объяснения!
— Так-то оно так, да только вопрос: в какую сторону нам идти?
— Нужно побродить по лесу. Может, найдем кого из Лесного Народа?
— Может… Вепря, например!
— Ухоня! Не испытывай терпение голодного хищника!
— Извини, это я так — не подумавши…
— То есть — как обычно?
Ну что ж, утро, несмотря ни на что, начиналось интересно! Однако найти представителей Лесного Племени оказалось делом совсем не простым. Облик Красного Волка не располагал лесных обитателей к откровениям, а Ухоня — тот вообще годился лишь для психической атаки на противника! Оставалось уповать на волю случая. И он, этот самый случай, подвернулся им с самой неожиданной стороны.
— Ухоня, что это там плывет? — спросил Красный Волк, когда они, лежа в траве на большой поляне, бездумно глазели в высокое летнее небо.
Ухоню не нужно было долго упрашивать. Через мгновение от его лопоухого невидимого тела остался лишь инверсионный след! Красный Волк стал терпеливо ждать возвращения напарника. Появился он на удивление скоро. И не один рядом с ним шагал крепкий мужичок небольшого роста в длинной рубахе, штанах и лыковых лаптях. Мужичок безбоязненно подошел к Красному Волку, поклонился ему и поздоровался:
— Будь здрав, кто бы ты ни был, на все четыре ветра!
Красный Волк решил быть на высоте и, поднявшись на задние лапы, поприветствовал вежливого гостя легким поклоном и витиеватой (как ему показалось) фразой:
— Будь и ты здрав, добрый человек!
Мужичок в ответ улыбнулся и сказал:
— Да я вроде и не человек, но на добром слове — спасибо!
Глава 4
ОБЛАКОПРОГОННИК ДРОН
Красный Волк понял, что его способности к мгновенному знанию дали сбой, и попытался вернуть их волевым усилием. Не сразу, но попытка удалась…
«Облакопрогонник, он же Облакогонитель, мифическое существо, пребывающее в дождевых и градовых тучах, управляющее движением туч, осадками, ветром и погодой. К встречным людям проявляет дружественные чувства».
Последняя фраза значительно обнадежила Красного Волка, хотя его и Ухоню отнести именно к людям было весьма проблематично!
— Зовите меня Дрон, — сказал мужичок. — Я слышал, вам нужна помощь?
Красный Волк бросил косой взгляд на слабо мерцающего Ухоню и ответил:
— Мы бы хотели добраться до Малахитовых гор. Но совершенно не представляем, где это находится.
— Мне как раз в ту сторону. Но до самих гор вам придется добираться одним — там совсем другие планетники облака гоняют. Если согласны — милости просим!
Дрон достал из-за спины грубую веревку и показал рукой на цепляющееся за вершины деревьев пухлое бело-голубое облако:
— Полезайте!
Красный Волк с сомнением посмотрел на свои крепкие лапы, потом — на веревку и отрицательно покачал красношерстной мордой:
— Боюсь, у меня ничего не выйдет!
Однако Дрон и слушать ничего не стал. Он сгреб в охапку оцепеневшего от неожиданности Красного Волка, быстро обвязал его веревкой и исчез в листве, оставив Волка рассуждать о его нелегкой звериной доле. Страдать в одиночестве ему долго не пришлось — веревка рванулась вверх, и он почувствовал, что ночной сон может оказаться пророческим! Но Ухоня парил где-то рядом, и Красному Волку было неловко впадать в приступ аэрофобии у него на глазах. Тем более что накануне, в теле Ворона, он показывал ему такие фигуры высшего пилотажа! Да, но ведь это было вчера, а сегодня он обыкновенный Волк, которому воздушные ванны категорически противопоказаны!
Душевные терзания Красного Волка закончились тем, что он мешком плюхнулся на перинообразную поверхность облака и позволил себе немного расслабиться, уткнувшись мордой в облачное молоко. Заставить его в эти мгновения посмотреть вниз не смогли бы никакие силы.
Так продолжалось целых полчаса. А потом Волк почувствовал себя если не настоящим профессионалом-погонщиком облаков, то уж точно — специалистом в этом нелегком деле! А еще через час всех троих облаконавтов связывала такая прочная дружба, что стороннего наблюдателя взяла бы оторопь, если бы таковой оказался поблизости!
Разобравшись с помощью Дрона, как управлять непростым воздушным хозяйством, Красный Волк упросил-таки облакопрогонника продемонстрировать в действии все его искусство. Дрон не возражал:
— А чего? Я завсегда хорошим э-э-э… божьим тварям рад помочь! Чего спытать желаете?
— Град можно? — робко попросил Ухоня. — Я еще ни разу в жизни града не видел!
— Можно и град, — согласился Дрон. — Только на земле его смотреть повеселее будет!
— Это ничего — и там и там успею!
— Ну, тогда гляди!..
И Дрон начал ловко орудовать гигантскими цепями, перемалывая ими глыбы голубого льда. Когда огромная гора градин небольшой величины была готова, облако под ней словно протаяло, и градины, подхваченные налетевшим порывом ветра, посыпались на лес, поле, речку. Ухоню словно этим же порывом ветра сдуло! Вернулся он через некоторое время мокрый и счастливый.
Красному Волку затея пришлась по душе, и он попросил разрешения поучаствовать в ледяном созидательном труде.
— Только смотри — растирай лед хорошенько, иначе градины разного размера получатся. А за это от Небесной Канцелярии и схлопотать недолго!
— Не подведу!
Однако работать волчьими лапами было несподручно — градины получались неровные и разномастные. Дрон безапелляционно забраковал весь его труд и, растопив градины, выплеснул их коротким слепым дождем на какое-то поле. Красный Волк особенно не расстроился, потому что облакогонитель уже объяснял ему, как с помощью радуги закачивать в тучи воду, а потом проливать ее на землю веселым летним ливнем. Потом они учились сбивать туман в тучи. Потом… Потом они просто сидели на краю облака, и Дрон рассказывал им про свою нелегкую жизнь… там, на земле…
— Рыбарь я, вот через труд этот и пострадал. Годов уж тому двадцать будет. На Ульме-озере дело было. Так-то озерцо спокойное, но норовистое. Если на середину вышел, — зри и сушу вдалеке, и небо над головой, и воду неспокойную под челноком! А не то — беда! А был у меня в учениках Васютка, сиротинка круглая — как галька на памятном Ульме-озере. Вот с ним-то мы и промышляли. Не богато, конечно, но на жизнь хватало… А в тот памятный день улов у нас был славный, да и озеро спокойное. Мы уже почти невод-то весь выбрали, а тут Васютка чегой-то потянул неровно — и бултых в воду! Так-то бы ничего, да запутался, видно, ну и тонуть, знамо дело! Я за ним, его-то распутал и в лодку подсобил. А самому-то ужо сил не хватило — вода была еще шибко студеная… Это меня уже потом, как утопленника, на это место определили. Эх, грехи наши тяжкие!
Помолчали.
— А чем же ты здесь питаешься, дядя Дрон?
— Народ по доброте душевной мучицы белой раструсит по ветру али в огонь-едун бросит, чтобы, значит, меня уважить и от града оберечься, а ветерок-стригунок ее ко мне прибивает. А порой, когда совсем невтерпеж от одиночества делается, то спускаюсь на землю перед какой деревней и жду первого встречного, прошу у него молока от черной коровы да яичек от курочки черной. Тем и кормлюсь.
— А другие облакопрогонники, они тоже как ты?
— Нет, у каждого своя дорога на это облако. Я-то из людей — по своей нерасторопности смертушку не вовремя принял, а есть такие… о-о-о, лучше и не связываться! Есть и упыри, и двоедушники, и висельники-крамольники! Так что вдругорядь будьте поосторожнее. А то нарветесь ненароком на душу какую демоническую! Уж она отвезет вас, куда попросите!!
— Вообще-то мы не из пугливых. — Красный Волк не хотел показаться Дрону пустым хвастуном, но слова сами слетели с волчьего языка. — И сможем за себя постоять!
— Хорошо бы, — согласился Дрон. — Да только не всегда храбрость побеждает. Случается, что и хитрость силу ломит!.. Вот ты по обличью вроде как волк, а по душе — совсем ягненок бесхитростный! А друг твой и вовсе не понять что: то ли демон, то ли оболочка чья-то телесная, а по душе — такой же телок, как и ты! Вот и выходит, что обличье — одно, а душа-то совсем другое!
Ухоня хотел возмутиться подобной оценкой его сущности, однако Красный Волк изобразил своей пастью нечто глубокомысленное, и ухоноид воздержался от реплик.
— Только вы сильно-то не пугайтесь тому, что вы мне так понятны. Я человек, и душа у меня человеческая, поэтому сразу могу узнать родственное создание. А упыри — они кто? — мертвяки, души не имеющие, для них всех облик ваш — загадка неразрешимая. Это я вас так, на всякий случай пужаю…
Ухоня блеклой лентой скользнул по красно-бурой шерсти Волка и шепнул ему на ухо:
— Может, он что-нибудь про случай в Малахитовых горах знает?
— Может, и знаю, — сказал Дрон, — да только нечего у меня за спиной шептаться! Я ж вам обо всем как на духу рассказал, а вы — шептаться!
— Не подумайте чего обидного на свой счет, просто я не хотел отрывать вас от ваших профессиональных обязанностей. — Ухоня был еще тот дипломат!
— Да ладно… — буркнул Дрон, на которого фраза Ухони произвела сильное впечатление.
Почти ничего нового в его рассказе не было. Практически то же самое им поведала вчера Баба Яга. Но кое-что Красный Волк все же взял себе на заметку.
Скоро внизу пошли знакомые места, и Красный Волк смог разглядеть на горизонте вершины Малахитовых гор.
— Дальше вам придется идти самим, — извиняющимся голосом сказал Дрон, — здесь могут гонять тучи только хмурники.
— И на том спасибо, дядя Дрон, — сказал Красный Волк, когда облакогонитель лихо спланировал к самой земле. Красный Волк спрыгнул в густую траву и с облегчением почувствовал под ногами твердь земную. Он помахал передней лапой облакопрогоннику и крикнул вслед улетающему облаку: — Может, увидимся еще…
— Увидимся-а-а… — донеслось сверху, и облако поплыло прочь.
— Вот так всегда, — вздохнул Ухоня, — только встретишь хорошего человека — уже и расставаться пора!
— Не переживай, Ухоня, у нас с тобой еще столько дел! А Дрона мы отыщем… потом…
— Обещаешь?!
— Клянусь самым острым клыком в своей пасти!
— Ну, тогда прямиком в Рудокопово?
— Конечно! — согласился Красный Волк и тяжело вздохнул: — Эх, мне бы вчерашние крылья!
— Ты чего там бормочешь? — поинтересовался Ухоня, успевший собрать вихрениями своего тела всю паутину в ближайших кустах.
— Так, — откликнулся Красный Волк, — думаю…
— Только ты не злоупотребляй этим процессом, а то привыкнешь!
— Ухоня…
— Я уже дней десять Ухоня, а вот кто ты?
«Хороший вопрос, — подумал Красный Волк, — я бы не отказался найти на него какой-нибудь ответ!»
Глава 5
ВОДОВИК
Бежать первые два часа было тяжело, а потом Красный Волк втянулся и перестал замечать свой бег. Ветер обдувал красно-бурую шерсть, сильные мышцы играли под ней, чуткий нос улавливал множество незнакомых прежде запахов.
Окружающий мир был наполнен спокойствием, и Красный Волк позволил себе заняться анализом полученной информации. Первое и, пожалуй, самое важное небольшая нестыковка в рассказах Бабы Яги и облакогонителя Дрона о таинственном чародее в черном облаке. Баба Яга сказала, что чародей, оказавшись над Малахитовыми горами (феноменальная память мгновенно прокрутила в мозгу Красного Волка весь разговор, и он нашел нужные слова), «затрясся весь, задрожал… а потом как зыркнет вниз, да как закричит страшным голосом… а потом все исчезло, и начались всякие странности…» А у Дрона было несколько иное объяснение: «…и оказался чародей сей поганый над горами Малахитовыми, и ударил в него луч яркий из самого сердца гор…» Итак, можно сделать вывод, что чародея остановил луч, исходивший «из самого сердца гор»! Что это был за луч и где оно, «сердце гор»? Хочется надеяться, что мы узнаем об этом в Рудокопове… Второе — подмена местности совместно с трансформацией тела. Либо это простая случайность, либо кто-то сознательно не пускает нас в деревню. Первое объяснение наиболее вероятно, потому что добраться до поселения горных мастеров весьма несложно, даже в зверином теле. Что же касается второго, то… информации слишком мало, чтобы сделать определенный вывод. Узнаем что-либо у горняков в Рудокопове, тогда и будем строить версии. А пока… несите, ноженьки, Красного Волка, да не роняйте его!
— Там что-то происходит… — Ухонин голос вывел его из задумчивости.
Остановившись, и Красный Волк увидел впереди занимательное зрелище: вокруг водяной мельницы, обосновавшейся на широком стремительном ручье, носился безобразный старик небольшого росточка, весь опутанный тиной. Он высоко подскакивал и вопил истошным голосом. Его длинная борода развевалась, как воинский стяг, а огромные зеленые усы топорщились, выдавая сильное возбуждение старика. Да старика ли?
«Водяной — злой дух, воплощение стихии воды как отрицательного и опасного начала. Владеет мельницей-умелицей, но налогов в казну не платит. Побывав на Востоке, завел гарем из женских духов воды — водяниц, за что неоднократно бит соседями — водяными-холостяками. Прижимист, малообщителен. Позывной в лесном эфире — Водовик».
Красный Волк вышел из леса и направился прямиком к обезумевшему непонятно от чего водяному.
— Ой, разорили, треклятые! Ой, пустили по миру меня, и детушек малых, и жен моих несчастных, общим числом — пятнадцать!
— Ты чего, дедушка, так убиваешься? — спросил Красный Волк, вложив в волчий голос побольше участия и сострадания.
Водовик перестал вопить и воззрился на красно-рыжее чудо. Чудо было… не-е-е, не в перьях — оно было в волчьей шкуре и внимательно смотрело на страдальца водяного.
— Еще одна тварь безумная на мою больную печень! — вновь завопил Водовик и опрометью бросился в другую сторону.
— Что это с ним? — спросил Красный Волк. — Мы к нему со всем уважением, а он, бяка такая, сразу обзываться?!
— А давай догоним его и спросим? — предложил Ухоня.
Однако догонять Водовика им не пришлось: взъерошенный старик, обежав мельницу по кругу, вновь оказался перед Ухоней и Красным Волком.
— Так вы не с ними? — обрадовался Водовик.
— С кем — с ними? — не понял Красный Волк, но ответа на свой простой вопрос он так и не получил — водяной дедушка взбрыкнул ногами и опять унесся куда-то за мельницу.
— Так мы с ним неделю разговаривать будем, — предположил Ухоня, — и ничего не узнаем!
— Узнаем!.. — пообещал Красный Волк и приготовился.
Когда Водовик показался из-за неказистых построек, сложенных из почерневших от воды и ветра бревен, Красный Волк приготовился к прыжку и свалил неугомонного старика, когда тот пробегал мимо. Поставив передние лапы на грудь примолкшему Водовику, Красный Волк извиняющимся тоном произнес:
— Прошу прощения за неучтивость, но не могли бы вы объяснить — что здесь творится?
Водовика как кипятком ошпарили — на таких визгливых нотах он изливал гостям свою обиду:
— Шиликуны, что б им ни дна ни покрышки! Ой, разорили, ой, богатства, в трудах тяжких нажитого, в один миг лишили!
— Да подожди ты убиваться! — Красный Волк слегка надавил своими лапами на грудь старика. — Ты толком можешь объяснить?
— Угу… Только ты слезь с меня, — сказал водяной дедушка, — лапы у тебя, что у медведя, — всю грудь продавил! Да как же я теперь детушек моих, и женушек моих, и…
— Дедуля, не отвлекайся!
— Ах да… А про што я говорил-то?
— Шиликуны — что это за звери такие?
— Вот уж звери истинные! Это же надо, что они с мельницей моей умелицей сотворили!
— А покороче.
— Можно и покороче, — сразу как-то сник Водовик. — Шиликуны — это местные сезонные демоны. Большие специалисты в деле воды и огня. Их время только зима лютая, когда у меня под водой курортный сезон заканчивается и я на зимние квартиры перебираюсь. Обычно шиликуны объявлялись в декабрь-студень, а уходили в январь-просинец. А нынче их принесло в самый июнь-хлеборост. Мыслимое ли дело?!
— И в этом вся причина вашей нервозности? — спросил Красный Волк.
— Да как вы не поймете! — возмутился Водовик. — Шиликуны — сезонные демоны! Их время — зима. Не могут они летом по лесам шастать!
— Делов-то, — встрял молчавший Ухоня, — погуляют по лесочку июньскому да к себе вернутся! Они же, бедолаги, небось лета никогда не видели!
— То-то и оно! Они появляются зимой, когда вокруг снега лежат в три аршина глубиной. А любимая забава шиликунов — бегать по улицам деревень с огромными железными сковородками, наполненными раскаленными углями, да разбрасывать их. Зимой-то ничего — сыпанут уголья в снег, они пошипят-пошипят и погаснут. А летом! Они же мне чуть мельницу не спалили!
— Дела-а-а… — протянул Красный Волк. — А где они сейчас?
— Да кто их знает, может, где на перекрестке дорог толкутся, жертву поджидают. А может, и в Рудокопово подались, там-то им найдется, где разгуляться. Так что ежели вы тоже путь-дорогу к мастерам горным держите, то будьте поосторожнее — шиликунам нет разницы, кого в свои игры бесовские ворожбой заманивать: человека, животное али еще тварь какую!
— Не хочу быть назойливым, — обиженно проговорил Ухоня на ухо Волку, но сдается, что эпитет «тварь» предназначался для меня?
— Да подожди ты… — оборвал терзания Ухони Красный Волк и вновь обратился к Водовику: — А как они выглядят — на тот случай, если мы с ними повстречаемся?
— Их ни с кем не спутаешь. Сами-то росточку небольшого, у кого конские ноги, у кого козлиные, головы заостренные, изо рта огонь пылает. А из одежды все они носят белые самотканые кафтаны с кушаками и остроконечные шапки — в такую-то жару! Так что вы их ни с кем не спутаете. Ну, прощайте, мне еще погоревать малость нужно, а то спать не смогу спокойно!
Старик заложил крутой вираж, и его широкая борода затрепетала где-то у самой водяной мельницы. До Красного Волка успело долететь только начало фразы:
— Ой, да что ж вы, ироды шиликунские, наделали! Ой, да чем же я теперь буду кормить своих детушек и супружниц, общим числом — пятнадцать…
— Так, с Водовиком все понятно, — сказал Красный Волк, когда вопли водяного перестали долетать до него. — А вот с шиликунами понятно не все. Похоже, что и на сезонных демонов каким-то образом подействовал таинственный чародей. Значит, изменения в мире носят глобальный характер, и это уже настораживает. Впрочем, не будем поддаваться панике раньше времени. Поселение горных мастеров не за горами (а ничего так каламбурчик!), значит, надо поспешить — день почти на излете!
Глава 6
РУДОКОПОВО
Остаток пути до знаменитого на весь край поселения горняков оказался спокойным, что удивило Красного Волка, но не Ухоню.
— Согласно теории случайных чисел, — разглагольствовал полупрозрачный ухоноид, — с нами сегодня уже не случится ничего экстраординарного. Кстати, а что означает это мозгодробительное слово километровой длины?
— Сам выбирайся из дебрей высокой словесности! — огрызнулся Красный Волк, которому было не до умствований Ухони. Его занимал вполне прозаический вопрос: как в облике хищника ему удастся раздобыть нужные сведения? Ухоноид в этом деликатном деле тоже не помощник. Горняки — народ крепкий, но суеверный, привыкли к своему пантеону нечистой и потусторонней силы. Им здесь новые монстры ни к чему — особенно в свете последних событий. Вот и получается, что добраться до Рудокопова смогли, а дальше-то что?
Красный Волк поделился своими сомнениями с Ухоней, который был большой мастер давать неожиданные (и почти всегда бесполезные) советы.
Ухоня отреагировал мгновенно, словно он думал над этим вопросом минимум неделю.
— Ну, напарник, ты меня удивляешь! — начал Ухоня издалека, бессовестно набивая себе цену. — Это же задачка с одним неизвестным — для самой безграмотной малышни!
— Ухоня!
— Я пытаюсь спасти твою красивую, но очень уязвимую шкуру!
— А если поконкретнее?
— Да, пожалуйста! Ты как-то говорил, что помнишь свои прежние состояния?
— Помню, и очень отчетливо!
— Ну вот!
— Что — вот? — рассердился Красный Волк. — Когда не надо, ты словами, как при поносе, брызгаешь, а когда надо — «нукаешь», как возница на лошади! Дело говори!
— А я на тебя и не обиделся нисколечко! — спокойно сказал Ухоня, став на мгновение видимым в форме длинного вибрирующего языка. — А дело пожалуйста, если сам не догадался. Доберешься до первых домов в обличье Волка, а там изображай из себя, кого сможешь!
Красный Волк только зубами клацнул на свою недогадливость.
— Это мысль… — неторопливо сказал он, изображая на волчьей морде сомнение.
— Да это гениальная мысль! — возмутился Ухоня, не чувствуя в словах Красного Волка подвоха. — Представляешь, как тебе будет легко по улицам бродить в форме… — Ухоня задумался.
— Ну-ну, продолжай! — Красный Волк терпеливо ждал, как выкрутится ухоноид на этот раз.
— А это уж ты сам решай! — вывернулся довольный Ухоня. — Мое дело генерировать идеи, а твое — воплощать их в реальность! Кстати, а что означает слово «генерировать»?
— Примерно то же, что и «кастрировать»!
— Фи-и-и, как грубо! — обиделся ухоноид.
Красный Волк понял, что он слегка перегнул палку, и решил исправить положение. Он бросился вслед за слабо видимым ухоноидом, пытаясь ухватить его розовую мочку своими клыками. Из этого, разумеется, ничего не вышло, но Ухоне игра понравилась, он оттаял своей невидимой душой и больше не сердился.
— Мир? — спросил Красный Волк, когда ухоноид расшалился до того, что стал вокруг волчьего тела заворачиваться радужной спиралью.
— Мир, — отозвался Ухоня и исчез где-то впереди.
Красный Волк потрусил вслед за ним, деревья расступились, и они неожиданно оказались на краю обрыва. Волк замер и стал любоваться раскинувшейся внизу панорамой.
Рудокопово совсем не походило на деревушку в общепринятом смысле этого слова. Нет, здесь был небольшой город, поделенный на несколько слобод. Не вызывало сомнения, что дома с примыкавшими к ним огородами, уходящими вдаль, относились к крестьянской слободе, а разномастные домики, жмущиеся к самым горным склонам, — слобода горных мастеров. Были и другие, в которых без труда можно было определить слободу торговцев, дома и амбары которых тянулись вдоль широкой дороги, ведущей в низинные районы вотчины Годомысла. Была и слобода рыбаков (или «рыбарей», как их называл облакопрогонник Дрон), домишки которой располагались на невысоком берегу речки Малахитки, и от каждого дома к воде вела протоптанная в траве узенькая тропка, обрывавшаяся у мостков для причаливания лодок.
— Ничего себе «деревушка»! — воскликнул Ухоня. — Да это целая столица какого-нибудь мелкого королевства! Здесь же народу — как форелей в Малахитке!
Красный Волк в задумчивости почесал лапой торчком стоящее ухо и сказал:
— В обличье жабы болотной по такой «деревне» не напрыгаешься!
— Точно, — согласился Ухоня и, видя, в каких расстроенных чувствах находится его товарищ, предложил: — А давай я быстренько на разведку слетаю?!
Красный Волк молчал. Он не то чтобы не доверял ухоноиду, нет — но его смущала детская наивность Ухони и абсолютная несерьезность в поведении. Надо думать, что обитатели Рудокопова не обрадовались появлению неизвестного чародея на прошлой неделе, и память тех событий еще свежа. А в такой ситуации любая безобидная выходка Ухони может значительно осложнить их дальнейшее пребывание в городке (язык не поворачивается назвать сей славный «мегаполис» простой деревней!). Впрочем, другие планы на ум не пришли. Правда, была надежда на очередную трансформацию сегодняшней ночью. А вдруг ему повезет и он проснется завтра… человеком! Это было бы здорово! И значительно облегчило бы его задачу! Вот только куда девать несговорчивую частичку «бы»? С таким же успехом он может проснуться завтра и лошадью, и коровой или вообще выйти на повторный круг трансформаций!
— Напарник, ты уснул, что ли? — Ухоноид рвался в разведку, как арабский скакун за призом. — Что решил?
— Выбора нет. Слетаешь на часок, покрутишься в разных местах и мухой назад!
— Мухой не получится.
— Почему?
— Не люблю я это антисанитарное насекомое! Я лучше пчелой туда и обратно. Пчела — это тебе не муха гадкая, пчела — это…
— Я могу и передумать!
— Ни за что!!
Ухоня прошелестел в траве и исчез. Красный Волк остался один. Он еще раз внимательно рассмотрел городок, запоминая расположение улиц и многочисленных дорог, серыми ниточками выползавших из Рудокопово во все стороны. Он с фотографической точностью зафиксировал план городка в своей памяти (Красный Волк знал, что это ему обязательно пригодится в будущем). И растянулся на теплой траве, скрестив вытянутые лапы перед собой и глядя на лежащий перед ним городок. Ему оставалось только ждать и надеяться на то, что Ухоня по доброте своей душевной не приведет за собой взбудораженную толпу крепких мужичков с рогатинами да топорами.
Закатное солнце приятно грело волчью шкуру, а веселые стрекозы беззаботно шелестели крыльями над самым ухом. Красный Волк задремал. Сон ему приснился хороший-хороший — настоящий человеческий сон. Правда, кроме ощущения, что сон был про людей и о чем-то бесконечно близком и дорогом, Красный Волк ничего не запомнил… Назойливый голос вторгся в его сознание винтом Архимеда предлинной и весьма нудной фразой:
— … Я так старался, летал как угорелый, совал свое изящное ушко в каждую дырку, чтобы собрать по крохам драгоценную информацию, которая мне нужна как собаке пятая нога; и что я нахожу здесь, где оставил своего горячо любимого товарища и напарника по бесконечным скитаниям? Он спит!
— Не сплю я, — сказал Красный Волк, зевая, — от твоей болтовни даже стрекозы на лету передохли. Дело говори.
Ухоня понял, что напарник его драгоценный еще заторможен после сна, и переводить на него свое красноречие — все равно что бисер метать перед свиньями,
— Можно и дело, — сразу согласился Ухоня, — только ты лучше сядь сначала, а то упадешь еще…
— Я уже лежу! — напомнил Красный Волк.
— Тогда и я лягу, а то ноги у меня гудят после такой прогулки!
— Ноги? Ну-ну. А ты, случаем, ни в кого там не превращался!
— Конечно нет! — даже обиделся Ухоня. — Это я так, образно выражаясь.
— А ты не выражайся — ты говори. — Красный Волк громко клацнул зубами, изображая напряженное внимание.
Ухоня распластался рядом с Волком, отрастил из своего ухообразного тела две костлявые ноги и, дрыгая ими в воздухе, стал рассказывать:
— Про случай с чародеем здесь каждый ребенок знает, но самые информативные — это такие толстенные бабуси на местном базаре, правда, версия у каждой своя. Поэтому вдаваться в подробности не буду — мы уже обо всем этом наслышаны. А вот что нам неизвестно, так это причина, по которой колдун-болтун позорно бежал с поля боя. А причина тривиальна до неприличия!
— Да?
— Его подстрелили, как птицу в полете!.. Некоторые из очевидцев утверждают, что видели, как со стороны горы Таусень в облако ударил яркий зеленый луч. И безобразия колдовские сразу же прекратились! А дальше все как в тумане — сплошные домыслы. Каждая торговка свою версию отстаивает, вплоть до крика и мордобоя. Занятное, скажу я тебе, зрелище! Суммируя все гипотезы, я понял следующее: гора Таусень — место заповедное и мало посещаемое — по причине дурной славы. Говорят, что в ней сама Хозяйка Медной горы обитает, что хранятся в ее дворце подземном сокровища сказочные, людям недоступные. Бабули-торгули в одном лишь были единодушны: это Хозяйка наказала самозванца, покусившегося на ее владения. А вот как она это сделала — им неведомо, и из-за этого у них еще одна потасовка вышла. Но я не досмотрел ее до конца — к тебе спешил с новостями.
— Ладно, — сказал Красный Волк, — с нахальным волшебником все более-менее понятно. А что-нибудь про нас не узнал?
— Куда там! — махнул тощей ногой Ухоня. — Здесь такие дела неделю назад творились, что говорящий волк или нематериальное ухо — едва ли не самое обыденное явление!
— О чем это ты?
— Любой мальчонка может с десяток историй поведать о летающих рыбах, бегающих деревьях, шагающих булыжниках или о воде, которая потекла вспять и затопила половину Рудокопова!
— И вся эта галиматья до сих пор продолжается?
— Нет, — сказал Ухоня и на минуту о чем-то задумался. — Все прекратилось уже на следующий день.
— Вот это меня и интересовало, — задумчиво произнес Красный Волк, выходит, что наш случай отличается от всего остального. Что бы это могло означать?
Ухоня вместо ног отрастил плечи и пожал ими:
— Не знаю, напарник, все это слишком сложно для меня.
Красный Волк обратил внимание на то, что уже вечер. Золотисто-розовые лучи заходящего солнца играли в кронах высоких деревьев, быстро поднимаясь к самым макушкам. Внизу под деревьями сгущался мрак. Рудоко-пово, расположенное в распадке между горами, почти полностью погрузилось в темноту. В домах загорались огни, на реке появились слабые отблески — это рыбари вышли на ночной лов.
Предпринимать что-либо на ночь глядя было неразумно. Красный Волк и Ухоня решили, что лучше дождаться утра. А там… Уже устраиваясь поудобнее под огромной елью, Красный Волк услышал голос Ухони:
— А ты попробуй перед сном думать о том, кем бы ты хотел завтра проснуться. Может быть, это тебе и поможет? А я караулить тебя стану, чтобы как вчера не получилось.
— Ну-ну, — пробормотал Красный Волк, пытаясь перед сном вспомнить то состояние чего-то близкого и родного, которое он испытал сегодня вечером. Быть может, от того, как ему это удастся, и будет… что будет?
Но Красный Волк уже спал. Ему снилось, что он молодой вожак и что на его стаю охотятся хитрые и коварные звероловы. Вот они ранили его самку и теперь гонятся за ним самим. Красный Волк напрягает все силы, чтобы уйти от погони, и почти спасается, но вдруг ему под ноги попадает что-то живое. Он падает, и его настигают звероловы. Их длинные руки тянутся к нему, хватают за горло и начинают душить. Красный Волк пытается сопротивляться, но дыхания ему не хватает, сознание мутится, он из последних сил старается вырваться и впивается зубами в ближайшую руку…
Глава 7
МИЛАВ-КУЗНЕЦ
— Ой, басурман проклятый, что ж ты наделал! — Вопль ворвался в его сознание и заставил мгновенно проснуться. Он приготовился рвануться прочь на всех четырех лапах, но с первой попытки ему не удалось этого сделать… да и со второй тоже!
Он ошарашенно посмотрел по сторонам, и только тогда до его сознания стал доходить весь комизм происходящего. Он не мог использовать свои сильные волчьи лапы просто потому, что их не было!.. Он стоял на четвереньках, упираясь ладонями в мох и брыкаясь согнутыми в коленях ногами. Но и это было еще не все: самым неприятным оказалась тонкая старушечья рука, в которую мертвой хваткой вцепились его зубы. Он даже успел распознать вкусовыми рецепторами неприятную горечь полыни на чужой коже, непонятно что делающей у него во рту.
— Ой, лишилась рученьки-кормилицы! — Еще одной порции завываний он бы не выдержал, поэтому разжал зубы, да так и замер с открытым ртом. Что ж это делается на свете белом, люди добрые!
— Он понял, что отвисшая челюсть и выкатившиеся на Лоб глаза принадлежат не Красному Волку, а…
«Милав-кузнец, вьюнош приятной наружности. Нравом кроток, сердцем справедлив. Здоровьем не обижен (потому как никому не позволяет обижать слабых!). Мамку-папку не помнит, но обидчиков немногочисленных забывает. Любит: с девицами — семечки лузгать, с парнями — мед пить».
Вот так дела… Милав медленно закрыл рот, еще медленнее встал с колен. Старушка стремительно уменьшилась в росте и теперь достигала кузнецу едва ли до груди. Она уже не причитала, а только баюкала руку, спасенную из зубастого плена.
Милав осторожно вздохнул всей грудью, с восторгом ощущая могучее тело росомона-кузнеца. Какая благодать! Однако расслабляться не стоило внимательные глаза старухи так и сверлили верзилу. Нужно было как можно быстрее найти достойное объяснение случившемуся. Милав шевельнул самой длинной извилиной и заговорил:
— Прости ты меня, бабушка, да зла не держи на Милава-кузнеца, потому как не по своей воле покусился на длань твою немощную. А причиной тому колдовство басурманское, через которое и страдаю. Снятся мне ночами твари мерзкие и ужасные — вот и спасаюсь от них как могу. А в Рудокопово иду в надежде, что найдется там душа добрая — отпоит меня от порчи да сглаза, вылечит душу покалеченную…
Милав говорил, а сам дивился — ишь как складно реченька льется, и ведь почти душой не покривил — только о превращениях своих необычных умолчал. У старухи по мере рассказа кузнеца о его несчастье глаза все теплели, теплели, а когда Милав закончил свою душещипательную историю словами: «…а ежели никто не поможет мне, то удалюсь в горы да смерти искать стану!» старуха в сердцах воскликнула:
— Что ты, что ты! И думать забудь об этом, а душеньку твою мы очистим от скверны — сейчас многие через это страдают.
— Эх, бабушка, вашими бы устами, да мед кушать, а не со мной, оболтусом, речи разговаривать! Я ж вам чуть руку не оттяпал! Больно?
— Боль — что слеза: утрется за два раза! — махнула рукой старуха. — У тебя кто из родни в Рудокопове имеется?
— А как же! У меня родня в любой кузнице: молот-отец да мамка-наковальня!
— Экий ты потешник! А знаешь что — иди-ка ты ко мне. Изба у меня хоть и старая, но просторная — места хватит. А о горюшке твоем я позабочусь — и с травами знакома, и с заговорами нехитрыми. Ну как? — Старушка по-матерински смотрела на Милава.
— Да неудобно мне как-то, — промычал кузнец, — не хочу я быть никому в тягость. Я ж сюда на работу шел, а хвороба — она так, сбоку припеку.
— Чего ж неудобно? — спросила старуха. — Я, чай, не девка красная, чтобы стыдиться житья в моем доме. А втягость ты мне не будешь: заместо какой-никакой платы за постой по хозяйству поможешь — и вся недолга.
— Да соглашайся ты! — донеслось до Милава на пределе слышимости — это Ухоня, чтоб его за такую ночную охрану!
— Хорошо, бабушка, — сказал Милав после недолгой паузы, — определяюсь к вам на жительство! Только скажите, будьте любезны, как звать-величать вас?
Старушка даже слегка зарделась от такого галантного
— Зови меня бабушка Матрена.,
«Матрена — телом ядрена!» — прилетел легкий шепоток, и Милав подумал об Ухоне — поймаю, положу на наковальню и…
— Хорошо, бабушка Матрена, пойдемте смотреть ваши хоромы!
— Да ну тебя, кузнец-молодец, скажешь тоже — «хоромы»!
— А что! Мне после лесной чащи теперь любой дом — хоромы! — сказал Милав и спохватился: не сболтнул ли чего лишнего? Да вроде нет.
Спускаясь по холму вниз, в сторону крестьянской слободы, кузнец вдруг спохватился:
— Бабушка Матрена, а ты зачем сюда приходила-то?
— Так за травами, — откликнулась старушка, — скоро змеи свадьбу править зачнут — покусают многих, вот я заранее и готовлю траву для облегчения людского. Здесь места на целебные травы шибко богатые: и марьин корень есть, и папоротник, и вероника, что «змеиной травой» зовется. Вот только чертогрыза не отыскала, а это самое сильное средство от укуса!
— Неужто, бабушка Матрена, есть трава с таким страшным названием? удивился Милав.
— Есть, как не быть! — отозвалась старушка. — Чертогрыз кладут на растравленную рану от укуса змеи и ждут, когда трава яд вытянет. А название верное, потому как считается, что сам черт яд высасывает да в сторону сплевывает.
Милав шел рядом со старушкой и о чем-то думал.
— Ты чего закручинился? — спросила бабушка Матрена, заметив перемену в настроении кузнеца.
— О змеях помыслил, — отозвался Милав, — я раньше о них как-то не думал, а теперь…
— Тю-ю-ю, кузнец-удалец, нашел о чем горевать! — воскликнула старушка. — Да я тебе из коры ясеня такой оберег сделаю — все змеи стороной обходить станут!
«Бабушка Матрена только о ползающих змеях говорит или о двуногих тоже?» — чревовещал невидимый Ухоня.
Так за разговорами и неслышными для старушки комментариями невидимого Ухони они дошли до Матрениной избы. А изба у бабушки Матрены оказалась действительно не хоромы. Добротный лет сто тому назад дом из сосновых кряжей теперь выглядел ветхим стариком, доживающим свой век на мхом поросшей завалинке. Милав осмотрел древнее строение, помнившее, наверное, еще бабушку самой бабушки Матрены. Опытный глаз кузнеца, не боявшегося и плотницкой работы, сразу прикинул, что можно сделать с этим раритетом деревянного зодчества.
— Ну, вот что, бабушка Матрена, — сказал Милав старушке, — ты в избу ступай, дела свои делай, а я здесь малость осмотрюсь.
Бабушка засуетилась, побежала в избу. Милав услышал, как там зазвенела посуда, — сердобольная старушка собиралась попотчевать случайного гостя. Ну что ж, пусть себе суетится, а у кузнеца и свои дела найдутся.
— Как тебе старушка? — Голос ухоноида нарушил течение мыслей кузнеца.
— Я с тобой еще поговорю по поводу сегодняшнего утра, — пообещал Милав вполголоса. — А сейчас не мешай мне: хочу помочь старушке за доброту ее, потому как неизвестно — в кого завтра превратится кузнец.
И Милав принялся за работу, не обращая внимания на оправдательную болтовню Ухони. Первым делом кузнец решил немного выправить скособочившийся на одну сторону дом. Он принес тонкое бревно длиной в десять аршин, подкатил к углу валун пудов на двадцать, подкопал угол сгнившего сруба и воткнул в ямку бревно. Приладился поудобнее и, используя валун как точку опоры, а бревно — как рычаг, навалился всем своим телом. Изба скрипнула, бревна захрустели, и Милав услышал крик из дома:
— Ой, да неужто опять колдун проклятый шуткует? — Бабушка Матрена вылетела на крыльцо и, увидев, чем занят кузнец, всплеснула руками: — Да ты никак мою избу порушить собрался?!
— Не волнуйтесь, бабушка Матрена, я дому вашему костыли примериваю, чтоб стоял ровнее!
— Ну, коли так… — И старушка вернулась к своим горшкам.
А у кузнеца было еще много работы: плетень упавший поправить, крыльцо выровнять, навесы кованые закрепить, чтобы дверь до конца закрывалась. В общем, дел было невпроворот.
Часа через три бабушка Матрена позвала Милава:
— Прошу откушать работничка молодого. Уж не побрезгуй: хлеб-соль на столе, а каша в печи — хошь ешь разварную, хошь — на бабку кричи!
— Кричать не стану, — отозвался Милав, — а откушаю с удовольствием. Где умыться можно?
— Да хоть в избе, а то и у колодца!
— У колодца приятнее будет!
— Молодому-то на воле все за благость! — сказала старушка и пошла в избу за рушником.
Глава 8
РЫК-БЕЗУМЕЦ
… Милав-кузнец трапезничал с бо-о-ольшим удовольствием. Давно он не испытывал такого блаженства. В прежних-то ипостасях ему разве до еды было? А здесь — каши мисочка, размером с добрый тазик, грибочки соленые, яблочки моченые, капустка квашеная с листом смородиновым, репа печеная — в печи мореная, да медок душистый, да сбитенек игристый! В общем, пой, душа, веселись, да на чрево молодое не сердись!
— Уважила, бабушка Матрена, угощеньицем, — промолвил Милав, облизывая деревянную ложку и кладя ее на стол. — Давно не едал я так славно!
— На здоровье, молодец, на здоровье! — отозвалась старушка.
— Пройдусь я по городку да работой поинтересуюсь, — сказал кузнец, вставая. — Если задержусь маненько…
— Ладно, — сразу поняла старушка, — гуляй себе сколько хочешь дело-то молодое!
— Да я…
— Полноте, че я, мамка тебе, чтобы отчета требовать? Я тебе в сенях постелю — душно в избе-то.
— Ну, коли так, я пошел.
— Иди, милок, молодость-то она не вечная. Ступай…
И Милав оказался на улице.
— Какой план? — Ухоноид был рядом и жаждал деятельности.
— Выпороть бы тебя… — буркнул кузнец, оглядываясь по сторонам — нет ли кого поблизости.
— Нельзя меня пороть. Я — реликтовый ухоноид. Таких больше на всем белом свете нет!
— И хорошо, что нет. Здесь от одного-то с ума сойдешь!.. Так ты скажешь, где тебя носило, когда я старушке руку отгрызть пытался?
— Понимаешь… — Ухоня был в большом затруднении. — Там недалеко озеро, а в нем русалки синхронным плаванием занимались. Так красиво! Ну, я и задержался немного…
— Все понятно, извращенец ты невидимый, пока я в одиночку членовредительствовал — ты бессовестно подглядывал за русалками. Вуайерист!!
— Ты меня такими ужасными словами не оскорбляй! — возмутился ухоноид. — Подумаешь, русалки! Да они даже на берег не выходили!
— А ты не пробовал единственным плавником вместо ног по траве шоркать? — Милав уже не сердился на ухоноида — сегодня им предстояли серьезные дела, и нужно, чтобы Ухоня соображал быстро и точно, а не дулся, как жаба-пузырь.
— Ух ты, а я об этом и не подумал даже!.. — воскликнул Ухоня.
— Молчи! — прошептал Милав: им навстречу двигалась толпа. Люди шли медленно, головы всех были устремлены в центр скопления, откуда доносился чей-то голос.
Кузнец посторонился, пропуская народ.
— …и много зла сотворил злодей Аваддон на земле Рос, и восстали на него росомоны, как один человек… — услышал Милав писклявый голос из толпы. Но увидеть того, кто говорит, кузнецу не удалось, люди стеной закрывали оратора.
Тогда он дернул за рукав ближайшего зеваку и спросил:
— Кто это?
— Рык юродивый! — Зевака на счастье Милава оказался весьма словоохотливым. — Говорят, он с бесами сражался в крепости князя Годомысла! И одолел их!!
Кузнец скептически отнесся к словам зеваки, сопоставив писклявый голос говорившего и воображаемую орду демонов. Но за юродивым вместе с толпой все-таки последовал: что-то подсказывало ему — убогий Рык ведает то, что и ему, Милаву, знать следует. И не ошибся. Часа через два блужданий по всему Рудокопову он узнал намного больше, чем за все дни скитаний по лесу. Теперь картина событий последних дней стала ему совершенно понятна, за исключением самого главного: что же случилось с ним и Ухоней и кто они наконец?
Ответа на этот жгучий вопрос в речах юродивого Милав не нашел. К этому времени толпа, окружающая убогого Рыка, поредела, и кузнец смог внимательно рассмотреть его. Первый же взгляд на Рыка принес информацию:
«Рык-безумец, мужчина неопределенного возраста, слабоумием страдает с детства. Родителей не помнит, потому что вообще ничего не помнит. Любит глупо хихикать, не любит мыться».
В этот миг глаза кузнеца и юродивого встретились, и Милав почувствовал легкий укол в сознании…
«Лионель Кальконис, странствующий поэт и философ, не сочинил ни одной поэтической строчки, не прочитал ни одной книги. Возраст: на вид лет сорок, в душе — старик стариком. Недостатки — тьма, достоинства — неровно дышит к слабому полу (иногда и совсем не дышит!). Корыстен, заносчив, страдает манией величия».
«Вот так дела!» — подумал Милав и шестым чувством понял, что пора уносить ноги. Потому что глаза юродивого стали по-настоящему безумными, и он уже широко раскрыл рот, чтобы завопить на всю слободу. А кузнецу совсем не улыбалось услышать вопль убогого: «Стража! Хватай оборотней!» — и он припустил что было сил.
Милав перевел дух лишь тогда, когда оказался на другом конце Рудокопова. А если учесть, что спринтерский забег проходил по пересеченной местности, позади домов и других построек (чтобы никому на глаза не попасться), то результат его должен был оказаться весьма приличным…
Ухоня, который из обрывочных объяснений кузнеца во время торопливого бега ничего не понял, спросил тяжело дышавшего Милава:
— А ты чего улепетывал от Рыка, как заяц трусливый?
— Еще не знаю, — сказал Милав, — но думаю, что юродивый имеет к нам самое прямое отношение…
— Поясни.
— Если бы это было так просто! — вздохнул кузнец, о чем-то напряженно думая. — Знаешь, это так неожиданно: тело одного, а душа другого. Поэтому я немного растерялся. К тому же мне показалось, что он узнал меня!
— А может, он узнал не тебя, а твое тело? — спросил Ухоня.
— Нет, — твердо сказал кузнец. — Мы смотрели друг другу в глаза. Наши тела здесь ни при чем. Я уверен, что он знал меня до того, как все случилось…
— Что предлагаешь?
— Надо подумать…
— А чего думать? — возмутился Ухоня. — Давай выследим его и утащим в какое-нибудь темное местечко! А там он нам сам все расскажет!
— Нет, — твердо сказал Милав, — трогать его нельзя, да и где? С ним рядом все время народ толпится. Меня другое занимает: складывается впечатление, что мы с этим неопрятным юродивым одного поля ягоды. У нас обоих тело не гармонирует с внутренним содержанием!
— А нельзя ли попроще? — взмолился Ухоня.
— Я думаю, что и его и меня превращал один и тот же колдун. И этот колдун…
— Ты ошибаешься, напарник, — уверенно заявил Ухоня, — и сейчас я разобью твою версию в пух и прах!
— Я буду этому несказанно рад!
— Ладно, значит так, — по поводу вашей общей грядки: все это полная ерунда, между вами общего не больше, чем между мной и… и… да вон тем гусем!
— Но почему? — недоумевал Милав.
— Юродивый этот, Рык, по слухам, уже несколько дней здесь ошивается. И все в виде грязного, вонючего пугала. И никак иначе! Ну что, съел?
— Съел… — грустно сказал кузнец. — А ты-то чего радуешься, ведь это и тебя касается!
— А я не радуюсь. Я так за справедливость борюсь! — гордо ответил Ухоня.
К этому времени они уже выбрались с задворок горняцких изб и оказались недалеко от местного питейного заведения — кружала.
— Пойдем, послушаем, как здешний народ в кабаке кружит! — предложил Ухоня.
Милав подумал немного и согласился с ухоноидом: сейчас их интересовала только информация и ничего более. А уж как она пахнет — перегаром питухов (от слова «пить», а не «петь»!) из местного кружала или ароматом немытого тела — большого значения не имело. И кузнец шагнул на порог питейного дома.
Если бы он мог прозревать будущее, трижды подумал бы, прежде чем коснуться двери…
Внутри было темновато, а запахи, доносившиеся из кухни, не способствовали улучшению аппетита. Несколько столов, с десяток лавок — вот и все скудное убранство храма зеленого змия. Кузнец слегка поморщился от запаха, немедленно атаковавшего нос, рот и даже уши! Выбрал местечко за самым длинным столом, неподалеку от трех выпивох, что-то горячо между собой обсуждавших. Едва он сел. рядом, как черт из табакерки, появился хозяин.
— Что будем пить, уважаемый?
Милав осмотрел лоснящуюся не то от жары, не то от «скудного» питания физиономию и понял, что чревоугодие в этом месте может выйти ему боком, поэтому ограничился только питьем.
— Братину сыта, — сказал он.
Лицо хозяина едва заметно скривилось.
— Но этот напиток слишком слаб для такого богатыря! — Подобострастная улыбка на лице не позволила заподозрить в его словах какой-либо иной, обидный для кузнеца смысл.
Милав поднял на хозяина свои карие глаза, в которых плескалась сила и ворона, и волка, и тихо сказал:
— Если мне хочется сладкого напитка на меду, сиречь сыта — я его и заказываю. Ты понял?
— Конечно! — отшатнулся хозяин и поспешил за прилавок, смешно виляя упитанными окороками. Через минуту он появился с огромной кружкой сыта. Милав бросил ему мелкую монету и стал слушать, о чем говорят выпивохи рядом с ним. Разговор показался ему интересным.
— …в штольне хорошей руды теперь совсем нет, сколь ни робишь в забое — только обальчик — пустая порода, да обманка идет. А раньше-то как было! Только кайлом махнешь — а малахит так и отлетает, а окромя малахита еще королек с витком нередко попадались! А теперь…
— И не говори, Айтын, видать, Хозяйка Медной горы шибко на нас серчает!
— А чего на нас-то? Пусть колдуна этою мерзкого и лихоимит!
— Ты болтай, да с оглядом! А то как бы не услыхала она тебя! Найдут тогда твое тело раздавленное где-нибудь у подножия Таусеня…
— Тьфу ты, чего болтаешь-то?
— А того… Не гневи Хозяйку, коли от нее кормишься!
Милав прислушивался к разговору и не чувствовал вкуса напитка, который потягивал мелкими глотками. Неожиданно в разговоре возникла пауза, пространство вокруг кузнеца подернулось туманом, тело заходило ходуном, и Милав понял, что с ним что-то произошло. Он со страхом опустил голову вниз, ожидая увидеть… да кто его знает — что он ожидал увидеть!
