Глава 46
ДРУГИЕ БИТВЫ, ДРУГИМ ОРУЖИЕМ
Хмуро глядя вслед Асмодиану, Ранд гадал, насколько можно на него положиться. И внезапно вздрогнул — Авиенда отшвырнула свою чашу, расплескав вино по коврам. А ведь айильцы всегда бережно относятся ко всякому питью, не только к воде.
Девушка уставилась на влажное пятно, ошеломленная не меньше Ранда, но длилось это лишь миг. В следующую секунду она уперла кулаки в бедра и сердито воззрилась на Ранда:
— Значит, Кар'а'карн вступит в город, хотя еле сидит. Я говорила, что Кар'а'карн должен быть выше прочих мужчин, но я не знала, что он нечто большее чем простой смертный!
— Где моя одежда, Авиенда?
— Да ты еле жив!
— Где моя одежда?
— Не забывай о своем тох, Ранд ал'Тор. Если я помню о джи'и'тох, то и тебе это по силам. — Странно, что он услышал такие слова; скорей солнце взойдет в полночь, чем она позабудет о малейшей крупице джи'и'тох.
— Если будешь продолжать в том же духе, — с улыбкой промолвил Ранд, — я подумаю, что ты обо мне заботишься.
Он рассматривал свое замечание как шутку, существовало всего два способа общаться с девушкой: шутить или просто в упор ее не замечать. Спорить себе дороже. Причем шутка была вполне мягкой, учитывая, что они провели ночь в объятиях друг друга, но глаза Авиенды округлились от гнева, и она дернула костяной браслет, словно собираясь сорвать его и кинуть в Ранда.
— Кар'а'карн настолько выше прочих людей, что одежда ему не нужна, — огрызнулась она. — Если ему угодно идти, пускай идет на все четыре стороны! Нагишом! Мне привести Сорилею и Бэйр? Или, может, Энайлу с Сомарой и Ламелле?
Ранд окаменел. Из всех Дев, которые обращались с ним точно с непутевым сыном лет десяти, она выбрала и назвала трех самых худших. Ламелле как-то даже супу ему принесла — готовить она не умела совершенно, но настояла, что сварит ему суп!
— Приводи кого хочешь, — сказал Ранд сдавленным, напряженным голосом, но я — Кар'а'карн, и я отправляюсь в город.
Если повезет, он сумеет отыскать одежду раньше, чем она вернется. Сомара ростом не уступала Ранду и сейчас наверняка сильнее его. А от Единой Силы ему проку, несомненно, нет — сейчас он не в состоянии обратиться к саидин, даже если перед ним Саммаэль появится, не говоря уже о том, что не сумеет ее удержать.
Авиенда долго-долго смотрела Ранду в глаза, потом вдруг подхватила чашу с выгравированными леопардами и наполнила ее вином из чеканного серебряного кувшина.
— Если отыщешь свою одежду и, не свалившись с ног, оденешься сам, — спокойно промолвила девушка, — тогда иди. Но я пойду с тобой. Если же я решу, что ты слишком слаб, то ты немедленно вернешься сюда, пусть даже Сомара тебя на руках понесет.
Ранд хлопал глазами, а Авиенда растянулась на коврах, подперев голову рукой и тщательно расправив свои юбки, и принялась потягивать вино. Попробуй Ранд вновь заикнуться о женитьбе, она ему, пожалуй, голову оторвет, но в некоторых отношениях она вела себя так, словно они и в самом деле женаты. По крайней мере, это были самые худшие стороны семейной жизни. И, как ему представлялось, в этом не было ни капельки отличия от того, как обращались с ним Энайла или Ламелле.
Ворча себе под нос, Ранд завернулся в одеяло и пополз вокруг девушки к очагу, к своим сапогам. Внутрь были вложены чистые шерстяные носки, но больше ничего. Можно, конечно, позвать гай'шайн. Тогда всему лагерю станет обо всем известно. Не говоря уже о возможности, что в довершение всего в дело вмешаются Девы. И сразу возникает вопрос, кто он такой: Кар'а'карн, которому нужно подчиняться, или просто Ранд ал'Тор — в глазах Дев еще один мужчина. Взор Ранда привлек скатанный коврик в углу палатки — ведь обычно все пледы и ковры бывали расстелены. Внутри оказался его меч, вокруг ножен обмотан пояс с застежкой в виде дракона.
Тихонько мурлыкая, Авиенда, казалось, дремала и, полуприкрыв глаза, наблюдала за его поисками.
— Тебе больше не нужно... это. — Столько отвращения она вложила в последнее слово... Никто бы не поверил, что именно Авиенда подарила Ранду этот меч.
— Ты о чем?
В палатке стояло несколько небольших сундучков, выложенных перламутром или окованных медью, один был украшен золочеными листьями. Сами айильцы предпочитали укладывать вещи во вьюки. Ни в одном из сундуков одежды не оказалось. Золоченый, весь в незнакомых животных и птицах, хранил крепко обвязанные кожаные мешочки, и, когда Ранд приподнял крышку, вокруг распространился запах специй.
— Куладин мертв, Ранд ал'Тор.
Изумленный, он поднял голову и посмотрел на девушку.
— О чем ты толкуешь? — Ей Лан рассказал? Больше ведь никто не знал. Но почему?
— Мне никто не сказал, если ты об этом подумал. Теперь-то я тебя знаю, Ранд ал'Тор. С каждым днем я узнаю тебя все больше.
— Ни о чем таком я не думал. Да и о чем кто должен был сказать? — пробурчал он.
Он сердито схватил меч в ножнах и, неловко сунув его под мышку, продолжил свои поиски. Авиенда все так же невозмутимо потягивала вино; Ранду почудилось, будто она вроде как улыбку прячет.
Просто превосходно. От одного взгляда Ранда ал'Тора Благородных Лордов Тира в холодный пот кидает, кайриэнцы, возможно, готовы ему свой трон предложить. Подчиняясь приказам Кар'а'карна, вождя вождей, Драконову Стену пересекла величайшая айильская армия, какую только видел мир. Государства дрожали при одном упоминании о Возрожденном Драконе. Целые страны! А если он не отыщет свою одежду, то будет сидеть и дожидаться, когда ему разрешат выйти из палатки несколько женщин, считающих, что лучше самого Ранда все знают.
В конце концов Ранд обнаружил искомое, заметив шитый золотом манжет красного рукава куртки, торчащий из-под Авиенды. Получается, она все это время на куртке сидела! Ранд попросил девушку подвинуться, она угрюмо заворчала, но все же подвинулась. В конце концов.
Как всегда, она наблюдала за Рандом, пока он брился и одевался, без комментариев; направив Силу, нагрела ему воду — и даже без просьбы с его стороны — после того, как он в третий раз порезался и заворчал о холодной воде. По правде говоря, на сей раз Ранда, помимо всего прочего, немало беспокоило, что она может заметить его неуверенность. Можно привыкнуть ко всему, если это продлится достаточно долго, мрачно подумал он.
Авиенда неверно истолковала то, как он покачал головой:
— Илэйн не будет против, если я посмотрю, Ранд ал'Тор.
Ранд, успевший наполовину зашнуровать рубашку, замер и поднял взгляд на девушку:
— Ты и вправду так считаешь?
— Конечно. Ты принадлежишь ей, но она не может запретить другим смотреть на тебя.
Беззвучно рассмеявшись, он вновь занялся шнурками. Хорошо. Это напомнило, что ее новообретенная загадочность, помимо всего прочего, скрывает неведение. Заканчивая одеваться, он не удержался от самодовольной улыбки, потом застегнул пояс с мечом и взял шончанское копье с кисточками. Его улыбка обрела мрачный оттенок. Ранд думал, обломок копья послужит ему напоминанием, что в мире остались Шончан, но оно напомнило ему и о том многом, что он еще должен сделать. Кайриэнцы и тайренцы, Саммаэль и прочие Отрекшиеся, Шайдо и страны, которые пока не знают его, страны, которым суждено узнать о нем до Тармон Гай'дон. По сравнению с этим громадьем разобраться в отношениях с Авиендой в самом деле довольно просто.
Когда Ранд, пригнувшись, быстро — чтобы скрыть, как подкашиваются ноги, — шагнул из палатки, Девы вскочили с места. Ранд не знал, насколько ему удалось скрыть свою слабость. Авиенда стояла рядом, она не только собиралась подхватить его, если он упадет, но и явно готова была к такому обороту. И что вовсе не улучшило настроения Ранда, Сулин, с перевязанной головой, вопросительно взглянула на нее — не на него, а на нее! — и лишь дождавшись ее кивка, приказала Девам готовиться к выступлению.
На холм верхом на муле поднялся Асмодиан, ведя в поводу Джиди'ина. Каким-то образом он ухитрился выкроить время и переодеться в свежий костюм из темно-зеленого шелка. И конечно же, с водопадом белых кружев. За спиной у него болталась золоченая арфа, но менестрелева плаща он не надел, и в руке его не было темно-красного знамени с древним символом Айз Седай. Эта обязанность перешла к беженцу-кайриэнцу по имени Певин — бесстрастному малому в заплатанной фермерской куртке из грубой темно-серой шерсти. Певин ехал на гнедом муле, которого еще несколько лет назад следовало выпрячь из телеги и пустить отъедаться на пастбище. От челюсти к редеющим волосам по узкому лицу тянулся длинный шрам, еще багровый.
В голод Певин потерял жену и сестру, брата и сына лишился в гражданскую войну. Он понятия не имел, солдаты какого Дома их убили или кого они поддержали в схватке за Солнечный Трон. Бегство к Андору обошлось ему дорого: от рук андорских солдат погиб второй сын, а от бандитов — другой брат. Возвращение стоило ему последнего сына, павшего от копья Шайдо, и дочери, которую те увели, посчитав Певина мертвым. На слова Певин был крайне скуп, но, насколько уяснил Ранд, вся его вера сводилась отныне к трем простым вещам. Дракон — Возродился. Близится Последняя Битва. И если Певин будет держаться возле Ранда ал'Тора, то прежде, чем мир погибнет, он увидит, что гибель его семьи отомщена. Да, миру придет конец, но какая разница? Важно лишь одно — осуществление мести. Выехав на гребень холма, Певин низко поклонился Ранду с седла. Лицо кайриэнца не выражало ровным счетом ничего, но знамя он держал ровно и крепко.
Взобравшись на Джиди'ина, Ранд, не дав Авиенде встать на стремя, втащил ее на круп позади себя — просто чтобы показать, на что он способен, а потом, не дожидаясь, пока она устроится поудобней, ударом пяток послал крапчатого вперед. Авиенда обеими руками обхватила Ранда за пояс, вполголоса заворчав. Он уловил кое-какие отрывки ее нынешнего мнения о Ранде ал'Торе, а также несколько нелестных отзывов о Кар'а'карне. Впрочем, она не отодвинулась, за что он был ей благодарен, и не только потому, что ему было приятно, как она прижимается к нему, а главным образом из-за того, что лишняя опора не помешает. Втаскивая девушку в седло, он вдруг потерял уверенность: то ли она окажется на коне, то ли он сам наземь сверзится. Ранд надеялся, что его неуверенности Авиенда не заметила. И что она вовсе не поэтому так крепко его обхватила.
Темно-красное знамя с большим черно-белым диском реяло позади Певина, пока небольшая колонна зигзагом спускалась с холма и ехала по неглубоким ложбинкам среди разбросанных по склонам палаток. Как обычно, айильцы обращали мало внимания на отряд, хотя о присутствии Ранда недвусмысленно говорили и знамя, и окружающий его эскорт из нескольких сотен Фар Дарайз Май, с легкостью поспевавших за Джиди'ином и мулами. Едва оглянувшись на стук копыт, айильцы вновь принимались за свои дела.
Ранда ошеломило известие, что около двадцати тысяч сторонников Куладина захвачено в плен. До того как оставить Двуречье, Ранд бы не поверил, что столько народу может собраться в одном месте. Однако увидев пленных, он испытал еще одно потрясение. Группки по сорок-пятьдесят человек испещряли склоны холмов, точно капустные кочаны, мужчины и женщины вперемежку сидели обнаженные под солнцем — каждый кружок под присмотром одного гай'шайн. На них почти никто не обращал внимания, хотя то и дело к какой-нибудь группке подходила облаченная в кадин'сор фигура и посылала мужчину или женщину с поручением. Кого бы ни выкликнули, тот отправлялся бегом, без караула, и Ранд видел, как несколько вернувшихся вновь скользнули на свои места. Остальные сидели молча, чуть ли не со скучающим видом, словно им все равно, где они и что с ними будет.
Наверное, столь же смиренно они наденут и белые балахоны. Однако Ранд не мог забыть, с какой легкостью эти люди уже попрали собственные законы и обычаи. Возможно, начало беззаконию положил Куладин — или приказал преступить законы, — но они последовали за ним и подчинились ему.
Хмуро глядя на пленников — двадцать тысяч, и будет еще больше, и он ни одному не поверит, даже коли они станут гай'шайн, — Ранд не сразу заметил странность у других айильцев. Девы и воины-айильцы, имевшие право на копья, никогда ничего не носили на голове, кроме шуфа, тем более ничего цветного. Обычно их одежда сливалась с бурыми скалами или серыми тенями, но теперь Ранд приметил мужчин с узкими головными повязками алого цвета. Пожалуй, один из пяти или четырех обвязал лоб узкой полоской ткани, в центре которой имелся вышитый или нарисованный диск — две сопряженные слезинки, черная и белая. Вероятно, самое необычное то, что подобные повязки носили и гай'шайн — большинство гай'шайн ходили в капюшонах, но все, чьи головы были не покрыты, имели столь необычное украшение. И алгай'д'сисвай в кадин'сор, с повязками и без них, видели это и ничего не предпринимали. Гай'шайн никогда не носили чего-то такого, что мог позволить себе тот, кто вправе прикасаться к оружию. Никогда.
— Я не знаю, — коротко ответила Авиенда в спину Ранду, когда он поинтересовался, что это за повязки.
Ранд постарался выпрямиться; Авиенда и в самом деле, кажется, держала его крепче, чем необходимо. Чуть погодя девушка продолжила, так тихо, что ему пришлось напрячь слух:
— Бэйр грозилась поколотить меня, если я опять об этом упомяну, а Сорилея палкой по плечам огрела. Но по-моему, они сами считают нас сисвай'аман.
Ранд открыл было рот, собираясь спросить, что это значит — на Древнем Наречии он знал считанные несколько слов, — но тут из глубин памяти всплыло значение этого слова. Сисвай'аман. Буквально — «копье Дракона».
— Иногда, — хохотнул Асмодиан, — трудно уловить различие между собой и своими врагами. Они хотят заполучить мир, а ты, похоже, получил целый народ.
Повернув голову, Ранд смотрел на менестреля, пока веселость не исчезла с его лица и он, неловко ежась, не придержал своего мула, пристроившись за Певином с его знаменем. Беда в том, что услышанное только что название предполагало — и даже более чем предполагало — право собственности. Эта подробность тоже всплыла из воспоминаний Льюса Тэрина. Представлялось невероятным владеть целым народом, но, даже будь так, Ранд не хотел этого. Я хочу только одного — использовать их в своих целях, мрачно подумал он.
— Вижу, ты так не думаешь, — бросил Ранд через плечо. Ни у кого из Дев повязки он не заметил.
Авиенда немного помялась, потом сказала:
— Я не знаю, чему и верить. — Говорила девушка так же тихо, как и раньше, однако голос ее был сердит и нетверд. — Есть много мнений, и Хранительницы зачастую молчат, словно не ведают истины. Кое-кто поговаривает, что, следуя за тобой, мы искупаем грех наших предков, когда... когда они подвели Айз Седай.
Дрожь в голосе девушки изумила Ранда — ему в голову никогда не приходило, что она не меньше любого из Айил мучается тем, что он открыл в прошлом этого народа. Можно сказать, что она пристыжена — стыд являлся важной частью джи'и'тох. Они стыдились того, кем были — последователями Пути Листа, и в то же время им было стыдно, что они отреклись от заветов этого Пути.
— Теперь слишком многие знают одну часть из Пророчества Руидина, — продолжала Авиенда чуть окрепшим голосом, словно сама услыхала новость об этом пророчестве еще до того, как начала обучаться у Хранительниц Мудрости. — Однако понимают его явно превратно. Им известно, что ты уничтожишь нас... — Самообладание Авиенды пошатнулось, она глубоко вздохнула. — Но многие думают, что ты убьешь нас всех в бесконечных танцах копий, что мы станем искупительной жертвой за тот грех. Другие верят, что само откровение стало проверкой, чтобы очиститься от слабых, оставив лишь крепкое ядро в преддверии Последней Битвы. Я даже слыхала, что ныне Айил — просто твой сон и, когда ты проснешься от этой жизни, мы все сгинем, нас не будет более.
М-да, весьма мрачный набор суеверий. И без того худо, что Ранд открыл айильцам правду о прошлом, которого они стыдятся. Чудо, что они вообще его не покинули. Или с ума не посходили.
— А что думают Хранительницы Мудрости? — Ранд говорил так же тихо, как и девушка.
— Чему суждено свершиться, то и будет. Мы спасем, что можно спасти. Ранд ал'Тор. На большее мы не надеемся.
«Мы». Итак, она причисляет себя к Хранительницам, точно так же, как Эгвейн с Илэйн относят себя к Айз Седай.
— Ладно, — беспечным тоном сказал Ранд. — Думаю, по крайней мере, Сорилея считает, что мне надо уши надрать. И Бэйр, наверно, тоже. И уж непременно Мелэйн.
— Помимо всего прочего, — пробурчала Авиенда. К разочарованию Ранда, она, хоть и продолжала держаться за его куртку, отодвинулась от него. — Они о многом думают, о чем лучше бы не думали. Для меня лучше.
Ранд невольно ухмыльнулся. Итак, она не считает, что ему надо надрать уши. Из всего услышанного с момента пробуждения это, пожалуй, самое приятное и главное — совершенно иное.
В миле от Рандовой палатки расположились фургоны Хаднана Кадира, выстроенные кольцом в широкой котловине между двух холмов. Охраняли их Каменные Псы. Большеносый Приспешник Темного, в обтягивающей внушительную фигуру кремовой куртке, утирая лицо неизменным большим платком, поднял взор на проезжавшего мимо Ранда, скользнул взглядом по знамени и по двигавшемуся размашистым шагом эскорту. Морейн тоже была здесь, осматривала фургон, на котором, позади козел, укрытый парусиной, находился тер'ангриал в виде дверной рамы. Айз Седай даже головы не повернула, пока с ней не заговорил Кадир. Судя по жестам, он, видимо, считал, что она составит компанию Ранду. На деле же ему явно не терпелось, чтобы она ушла. Впрочем, удивляться тут нечему. Кадиру, вне всяких сомнений, оставалось лишь поздравить себя — ему так долго удается скрывать, что он Приспешник Темного. Однако чем дольше он находится возле Айз Седай, тем сильнее ему угрожает разоблачение.
Ранда немало удивляло, что купец до сих пор остается при караване. По меньшей мере половина возчиков из числа тех, кто въехал с ним в Пустыню, оказавшись за Драконовой Стеной, потихоньку разбежалась. Их заменили кайриэнскими беженцами, которых выбрал сам Ранд — чтобы быть уверенным, что они не чета Кадиру. Каждое утро Ранд ожидал услышать, что Кадир тоже пропал, особенно после бегства Изендре. Девы чуть не по досочкам разобрали фургоны, разыскивая женщину, а Кадир все это время потел — извел три платка. Если бы Кадиру удалось улизнуть под покровом ночи, Ранд не стал бы сожалеть. Айильский караул имел приказ пропустить купца, если тот не попытается увести какой-нибудь из драгоценных для Морейн фургонов. С каждым днем становилось все очевиднее, что грузы представляют для нее бесценное сокровище, и Ранд не хотел, чтобы Морейн лишилась даже малости.
Ранд оглянулся через плечо, но Асмодиан смотрел прямо вперед, тоже игнорируя фургоны. Он утверждал, что после своего пленения Рандом никаких контактов с Кадиром не поддерживал, и Ранд считал, что это вполне может быть правдой. Купец почти никогда не отходил от своих фургонов и всегда был на глазах айильцев-стражников, не считая того времени, когда отсиживался в собственном фургоне.
Напротив фургонов Ранд машинально слегка потянул за поводья. Морейн наверняка захочет сопровождать его в Кайриэн; может, она и нашпиговала ему голову всякой всячиной, но казалось, у нее всегда наготове еще какие-то нужные сведения. А нынче Ранду особенно не помешали бы и ее присутствие, и ее совет. Однако Айз Седай лишь посмотрела на юношу долгим взглядом и вновь повернулась к фургону.
Нахмурясь, Ранд двинул крапчатого дальше. Морейн решила не ехать с ним, ладно, но этим она напомнила ему: у нее имеются и другие овцы для стрижки, и не обо всех ему известно. Видимо, он стал излишне доверчив. Лучше относиться к ней так же настороженно, как к Асмодиану.
Никому не доверять, уныло подумал Ранд. Какое-то мгновение он не знал, его это мысль или Льюса Тэрина, но в конце концов решил, что это и не важно. У каждого свои стремления, каждый добивается своих целей. Лучше никому не доверять, только самому себе. Однако Ранду стало вдруг интересно, насколько он может доверять самому себе — когда в разум его то и дело просачивается другой человек?
Вокруг Кайриэна, заполнив небо зловещими кольцами черных крыльев, кружили стервятники. Они плюхались на землю, в тучи жужжащих мух, хрипло клекотали на глянцевито отливающих воронов, пытавшихся захватить все права на мертвецов. Там, где по безлесным холмам проходили, разыскивая тела погибших, айильцы, отяжелевшие птицы вперевалку расступались, тяжело взлетали в воздух, протестующе и визгливо вскрикивая, потом, как только живые отдалялись на несколько шагов, вновь возвращались к пиршеству. Как ни много было стервятников, воронов и мух, все вместе они не могли затмить солнечного света, но казалось, будто сияние дня померкло.
Ранд, в животе у которого все переворачивалось, погнал Джиди'ина быстрее, стараясь не смотреть на эту ужасную картину, и вскоре Авиенда опять обхватила его за талию, а Девы припустили бегом. Никто не возразил ни единым словом, и он не думал, что лишь из-за способности айильцев бежать так часами. Даже у Асмодиана возле глаз разлилась бледность. Лицо Певина ничуть не изменилось, хотя развевающееся над ним яркое знамя казалось здесь злой насмешкой.
Открывшееся впереди было немногим лучше. Слобода запомнилась Ранду суетливым, неумолчно гудящим ульем, лабиринтом путаных улиц, полнящихся разноцветьем и гамом. Теперь же массивные серые стены Кайриэна с трех сторон обступила зловещим безмолвием широкая полоса пепла. На каменных фундаментах беспорядочно громоздились обугленные стропила, тут и там торчали почерневшие от копоти дымовые трубы, устоявшие и уже угрожающе покосившиеся. На земляной улице валялся каким-то чудом уцелевший, невредимый стул или оброненный в суете бегства узел с пожитками. Ранд заметил тряпичную куклу — она лишь подчеркивала опустошение.
Ветерок пошевеливал стяги, поднятые на городских башнях и стенах, — там красовался на белом фоне ало-золотой Дракон, тут белели на красно-золотом поле Полумесяцы Тира. Центральная створка Джангайских Ворот была распахнута, три высокие прямоугольные арки в сером камне охраняли солдаты Тира в характерных шлемах с коваными околышами. Некоторые воины были верхом, но большую часть караула составляли пешие, по-разному расцвеченные полосатые рукава свидетельствовали, что они принадлежат к отрядам нескольких лордов.
В городе наверняка было известно, что сражение закончилось победой и что на выручку явились союзники-айильцы, но приближение полутысячи Фар Дарайз Май вызвало легкий переполох. Руки воинов неуверенно потянулись к копьям, мечам, длинным щитам, пикам. Кое-кто из солдат двинулся к створкам, словно собираясь закрыть ворота, многие выжидающе поглядывали на офицера с тремя белыми плюмажами на шлеме. Тот замешкался, привстал в стременах и, заслонив глаза ладонью от солнца, рассматривал темно-красное знамя. И еще более внимательно Ранда.
Внезапно офицер опустился в седло и что-то сказал, — двое верховых тайренцев галопом помчались через ворота в город. И почти тотчас же офицер замахал остальным рукой, выкликая:
— Дорогу Лорду Дракону Ранду ал'Тору! Да осияет Свет Лорда Дракона! Слава Возрожденному Дракону!
Солдаты по-прежнему неуверенно поглядывали на Дев, но все же выстроились в шеренги по сторонам от ворот и низко поклонились въезжавшему в город Ранду. Авиенда громко фыркнула ему в спину, а когда он рассмеялся, фыркнула снова. Она не поняла, с какой стати он смеется, а объяснять он не намеревался. А позабавило Ранда вот что: сколь бы упорно тайренцы, или кайриэнцы, или кто-то еще ни пытались заставить его раздуться от чванства, можно положиться по меньшей мере на Авиенду и Дев — они-то позаботятся, чтобы он не слишком заносился. И еще на Эгвейн. И на Морейн. И на Илэйн с Найнив, раз уж речь об этом зашла, — если он их вновь когда-нибудь увидит. Поразмыслив над этим, он пришел к выводу, что вся эта компания, похоже, поставила себе одной из важных задач в жизни сбивать с него спесь.
Смех Ранда стих, едва глазам его предстал город.
Здесь мостовые были вымощены камнем, по некоторым могло проехать разом с дюжину, если не больше, фургонов. Улицы тянулись прямо, словно прорезанные ножом, и пересекались под прямым углом. Холмы, что за стенами перекатывались волнами, здесь оказались срезаны, превращены в строгих очертаний террасы, облицованные камнем; они выглядели таким же творением человеческих рук, как и каменные здания, будто обрисованные несколькими точно выверенными штрихами, образующими острые углы, как и окруженные многоярусными лесами громадные башни с недостроенными верхушками. Все улицы и переулки были забиты людьми — повсюду тусклые взоры и ввалившиеся щеки. Люди сгрудились под тентами из рваных одеял и самодельными навесами, а то и просто толпились под открытым небом — в темных нарядах, излюбленных столичными жителями, в разноцветных ярких одеждах обитателей Слободы, в домотканых одеяниях селян и фермеров. Даже на строительных подмостях было полно народу, на всех уровнях до самого верхнего, где люди казались совсем крохотными. Толпа ненадолго расступалась, освобождая место и пропуская Ранда и Дев, а потом смыкалась за ними.
Именно вид этих людей прогнал веселость Ранда. Измученные и оборванные, скученные, точно овцы в тесном загоне, они встречали его приветственными криками. Он представления не имел, откуда они узнали, кто он такой, верно, услыхали крики офицера у ворот. Но возбужденные кличи катились впереди маленького отряда, пока Ранд кружил по улицам в сопровождении с трудом пробивающих дорогу в толпе Дев. Сквозь несмолкаемый гул голосов, в котором тонули все слова, изредка прорывалось лишь «Лорд Дракон», когда кричали разом несколько стоящих рядом людей, однако смысл кличей был ясен. Мужчины и женщины поднимали повыше детей, чтобы те видели проезжающего Ранда; из каждого окна махали платками и цветными лоскутами, а кое-кто пытался протолкаться сквозь Дев, протягивая к всаднику руки.
Казалось, люди почти не испытывали страха перед айильцами, лишь бы хоть пальцем коснуться сапога Ранда, а желающих было столько — и напор страждущих подталкивал их вперед, — что некоторым удавалось протиснуться через кольцо Дев. На самом деле многие, очень многие благоговейно касались Асмодиана, он-то и вправду выглядел лордом — в белоснежной пене кружев, — и наверное, люди считали, что Лорд Дракон должен быть мужчиной постарше, а не юнцом в красной куртке, но разницы для них не было никакой. Счастливчики, притронувшиеся к чьему-то сапогу или седлу, даже к Певинову, отступали с блаженным выражением на лице и добавляли свои славословия Лорду Дракону в общую вакханалию, даже когда Девы щитами оттесняли их назад.
Учитывая приветственные возгласы и отосланных дежурившим у ворот офицером гонцов, не стоило удивляться, что вскоре появился Мейлан, со свитой из дюжины тайренских лордов помельче. Дорогу им расчищало полсотни Защитников Твердыни, размахивающих тупыми концами пик. Седовласый, худой и крепкий, в превосходно сшитом шелковом кафтане с полосками и манжетами из зеленого атласа, Благородный Лорд сидел в седле с высокомерной непринужденностью человека, которого посадили на коня и научили отдавать приказы едва он ребенком встал на ноги. Мейлан не замечал капель пота на своем лице, как и того, что его эскорт, вполне вероятно, может кого-нибудь затоптать. И то и другое было для него мелкими, хоть и досадными помехами, причем пот, скорей всего, даже большей.
Эдорион, розовощекий отпрыск знатного рода, прибывший в Эйанрод, тоже оказался среди сопровождающих, теперь он был не такой пухлый, как прежде, кафтан в красную полоску болтался на его плечах. Из остальных Ранд узнал только одного: широкоплечего всадника в одежде зеленых тонов, звали его Реймон, и в Твердыне он, как припомнил Ранд, любил играть в карты с Мэтом. Остальные были по большей части значительно старше. Как и Мейлан, никто из всадников не обращал внимания на толпу, которую рассекал кортеж. Среди выехавших навстречу Ранду не оказалось ни одного кайриэнца.
Ранд кивнул, и Девы пропустили Мейлана, но тотчас же сомкнули за ним ряды, отсекая остальных, чего Благородный Лорд поначалу не заметил. Потом его темные глаза загорелись гневом. С той поры как Ранд впервые появился в Тирской Твердыне, лорд Мейлан часто сердился.
С появлением тайренцев приветственный шум начал стихать, превратившись в неразборчивое бормотание к тому времени, как Мейлан, сидя в седле, деревянно поклонился Ранду. Авиенду лорд решил не замечать, но прежде окинул ее быстрым взором. Точно так же он старался игнорировать и Дев.
— Да осияет вас Свет, милорд Дракон! Приветствую вас в Кайриэне! Должен просить прощения за крестьян, но я не был поставлен в известность, что вы нынче намерены вступить в город. Если б я знал, улицы очистили бы от толпы. Я хотел устроить для вас торжественный въезд. Триумфальное шествие для Возрожденного Дракона.
— Я уже въехал, — сказал Ранд, и лорд заморгал.
— Как скажете, милорд Дракон. — Чуть помедлив, Мейлан продолжил. Судя по тону, он явно не понял Ранда. — Не соблаговолите ли отправиться со мной в королевский дворец? Я распорядился о скромном приеме. Боюсь, и вправду скромном, поскольку я не был предупрежден, однако уверен, уже к вечеру...
— Сойдет и то, о чем вы успели распорядиться, — прервал его Ранд и получил в ответ еще один поклон и слабую, льстивую улыбку.
Теперь Мейлан являл собой воплощенное подобострастие, и не пройдет и часу, как он начнет разговаривать как нерешительный, безвольный придурок, которому не под силу понять факты, что ему под нос подсунули. Но под его раболепием и напускным кретинизмом скрываются презрение и ненависть, которых, как он полагает, Ранд не замечает, хотя они так яростно полыхают в глазах. Презрение — потому что Ранд не лорд, не настоящий лорд, как это понимает Мейлан, не по рождению. Ненависть — потому что до появления Ранда Мейлан вместе с немногими равными себе обладал властью казнить и миловать по собственному усмотрению и над ним никто не стоял. Одно дело верить, что когда-нибудь Пророчества о Драконе исполнятся, но совсем другое — когда они исполнились и тем умалили его собственную власть.
Возникло минутное замешательство, прежде чем Сулин по настоянию Ранда позволила остальным тирским лордам занять места позади Асмодиана и Певина. Мейлан хотел, чтобы Защитники расчистили дорогу, но Ранд коротко приказал им следовать за Девами. Солдаты подчинились, на лицах под коваными ободами шлемов ничего не отразилось, хотя офицер с белым плюмажем покачал головой, а Благородный Лорд нацепил снисходительную усмешку. Впрочем, улыбка его растаяла, когда стало ясно, что толпа куда скорей расступается перед Девами. Им не приходилось расчищать дорогу тумаками; Мейлан приписал это репутации айильцев как дикарей, — о чем и не преминул заметить во всеуслышание, — и нахмурился, не дождавшись ответа от Ранда. Тот же отметил для себя другое. Теперь, когда рядом с ним ехал тайренец, приветственных кличей больше не слышалось.
Королевский дворец Кайриэна располагался на самом высоком в городе холме, точно в центре, и был он темным, приземистым, угловатым и массивным. На самом деле трудно было определить, есть ли тут холм: многоэтажный дворец стоял на облицованных камнем террасах, так что холма и видно-то не было. Высокие, обрамленные колоннадами портики и галереи, вытянутые узкие окна высоко над землей нисколько не оживляли строгий вид дворца, будто окоченевшего в суровости; ярусы серых уступчатых пирамидальных башен располагались с поразительной точностью. Улица перешла в длинный широкий пандус, ведущий к высоким бронзовым воротам, а потом разлилась огромной квадратной площадью внутреннего двора, где неподвижными статуями, с наклоненными под единым углом копьями замерли шеренги тайренских солдат. Еще больше их виднелось на выходящих во двор каменных галереях.
При появлении Дев по рядам пробежала рябь шепотков, но ворчание очень быстро стихло, сменившись скандированием:
— Слава Возрожденному Дракону! Слава Лорду Дракону и Тиру! Слава Лорду Дракону и Благородному Лорду Мейлану!
Глядя на лицо Мейлана, можно было подумать, что все эти кличи для него полная неожиданность.
Тут подбежали с чеканными золотыми лоханями и белыми льняными полотенцами облаченные в темное слуги — первые кайриэнцы, которых увидел во дворце Ранд. Юноша перекинул ногу через высокую луку седла и соскользнул наземь. Подбежали другие слуги, приняли поводья. Ранд воспользовался предлогом умыться с дороги холодной водой и предоставил Авиенде самой слезать с коня. Рискни он помочь ей, все могло кончиться тем, что они оба растянулись бы на плитах мостовой.
Не дожидаясь распоряжений, Сулин отобрала двадцать Дев, чтобы сопровождать Ранда во дворец. С одной стороны, он был рад, что она не окружила его всеми имевшимися в наличии копьями. С другой стороны, хотелось бы, чтобы среди этих двадцати не было Энайлы, Ламелле и Сомары. Оценивающие взгляды, которыми они его наградили — особенно Ламелле, худощавая, с тяжелой челюстью и темно-рыжими волосами женщина лет на двадцать старше его, заставили юношу скрипнуть зубами, но он старался ободряюще улыбаться. Должно быть, Авиенда каким-то образом ухитрилась у него за спиной перемолвиться несколькими словечками с ними или с Сулин. Видно, с Девами ничего не поделаешь, мрачно подумал Ранд, кинув слуге полотенце, но чтоб мне сгореть, если тут есть хоть одна айилка, которая не узнает, что Кар'а'карн — это я!
У подножия широкой серой лестницы, ведущей вверх со двора, Ранда приветствовали прочие Благородные Лорды, все в многоцветных шелковых кафтанах с атласными полосками и в отделанных серебром сапогах. Было ясно: никто из них не знал, что Мейлан отправился встречать Ранда, пока это не стало свершившимся фактом. Ториан, с лицом как картофелина, необычно вялый для столь грузного человека, обеспокоенно нюхал надушенный платок. Гуам, плешь которого еще больше бросалась в глаза из-за напомаженной бородки, сжимал кулаки величиной с добрый окорок и злобно косился на Мейлана, даже кланяясь Ранду. Острый нос Симаана будто подрагивал от гнева; Мараконн, мужчина с редкими в Тире голубыми глазами, поджал тонкие губы — они будто исчезли. С узкого лица Геарна не сходила улыбка, он неосознанно теребил мочку уха, что обычно случалось в гневе. Лишь Араком, стройный, как клинок, не выказывал никаких эмоций, однако он почти всегда хорошо скрывал гнев и копил его, пока не наступало время выпустить пар. Тогда он взрывался в один миг.
Просто грех было упустить столь удачно подвернувшуюся возможность. Мысленно благодаря Морейн за преподанные уроки — куда проще и легче обвести дурака вокруг пальца, говаривала она, чем сбить его с ног, — Ранд сердечно пожал пухленькую ладошку Ториана, похлопал по плечу Гуама, вернул Геарну улыбку с равной долей теплоты — так впору улыбнуться близкому товарищу. Молча кивнул Аракому, одарив того многозначительным взглядом. Симаана и Мараконна Ранд почти проигнорировал, бросив на каждого всего один взгляд, равнодушный и холодный, как пруд глубокой зимой.
На данный момент большего и не требовалось, правда, стоило понаблюдать, как у них беспокойно забегали глаза, а лица напряглись в задумчивости. Они всю свою жизнь играли в Даэсс Дей'мар, Игру Домов, и сейчас находились в Кайриэне, где искушенный в ее приемах люд способен прочесть целые тома в приподнятой брови или покашливании. Последнее лишь усилило восприимчивость тирских лордов к подобным знакам. Каждый из лордов знал: у Ранда нет причин относиться к ним дружески, однако все гадали, не скрывается ли за столь теплым приветствием нечто тайное в отношениях с другими. Больше всего, по-видимому, встревожились Симаан и Мараконн, однако остальные поглядывали на этих двоих подозрительнее всего. Вероятно, полагали они, холодность Ранда представляет собой несомненное прикрытие. Или, быть может, они должны так решить? Для того-то все и задумано?
Для себя же Ранд решил, что Морейн, как и Том Меррилин, гордилась бы им. Если в настоящее время никто из семерых и не плетет заговор против него — в этакое Ранд не поверил бы, даже поставь на это Мэт, — занимающие столь высокое положение лорды способны сорвать его планы, коли оставить их шайку без присмотра. И поступят они так просто в силу привычки, если и не по иной причине. И уж тем более, если у них найдется на то причина. Сейчас же Ранд выбил их из равновесия. Если ему удастся поддерживать тирских лордов в состоянии разброда, они будут слишком поглощены слежкой друг за другом и начнут, в свою очередь, опасаться слежки за собой, тогда у них не останется времени чинить препятствия Ранду. Они даже не будут ему перечить и выискивать сотню причин, почему что-то следует сделать иначе, чем желает Ранд. Впрочем, наверное, ему захотелось слишком многого сразу.
Довольство собой мигом покинуло Ранда, когда он заметил сардоническую ухмылку Асмодиана. Но хуже оказался задумчивый взгляд Авиенды. Она была в Тирской Твердыне и знала, кто эти люди и почему Ранд отослал их сюда. Я делаю, что должен, мрачно подумал он, и ему очень захотелось, чтобы это не звучало так, будто он стремится оправдаться.
— Идемте, — сказал Ранд, более резко, чем намеревался, и семеро Благородных Лордов дернулись, будто неожиданно припомнив, кто он такой.
Каждый из лордов хотел оказаться поближе к Ранду, когда он поднимался по лестнице, но Девы попросту окружили юношу плотным кольцом, и Благородным Лордам, за исключением Мейлана, который показывал дорогу, пришлось пристроиться позади вместе с Асмодианом и лордами помельче. Авиенда, разумеется, шагала возле Ранда, Сулин шла с другого бока, а Сомара с Ламелле и Энайлой поднимались сразу позади него. Им бы не составило труда протянуть руку и коснуться его спины. Ранд осуждающе взглянул на Авиенду, но она с искренним недоумением выгнула брови, и он почти поверил, что девушка тут ни при чем. Почти поверил.
Коридоры дворца были пусты, не считая слуг в темных ливреях, которые кланялись проходящему Ранду в ноги или опускались в столь же низких реверансах. Однако, войдя в Большой Зал Солнца, он обнаружил, что кайриэнскую знать все же не изгнали совершенно из дворца.
— Дракон Возрожденный, — нараспев огласил седовласый мужчина, стоящий сразу за порогом зала, у огромных золоченых створок с изображением Восходящего Солнца. Красный кафтан, вышитый шестиконечными синими звездами, выдавал в мужчине старшего слугу Дома Мейлан. Кафтан после долгой осады Кайриэна сделался слуге несколько великоват. — Все приветствуют Лорда Дракона Ранда ал'Тора. Слава Лорду Дракону.
Быстрый гомон наполнил зал, отражаясь эхом от угловатого сводчатого потолка в пятидесяти шагах над полом.
— Приветствуем Лорда Дракона Ранда ал'Тора! Слава Лорду Дракону! Да осияет Свет Лорда Дракона!
По сравнению с приветственными кличами последовавшая за ними тишина показалась невероятно глубокой.
Среди массивных, квадратного сечения мраморных колонн, так обильно испещренных темно-синими прожилками, что они казались почти черными, стояло больше тайренцев, чем предполагал увидеть Ранд, — ряды лордов и леди помельче, облаченных в лучшие наряды, в остроконечных бархатных шляпах и кафтанах с пышными полосатыми рукавами, в многоцветных платьях и кружевными воротниками, в плотно облегающих чепцах, затейливо вышитых или расшитых жемчужинами и мелкими самоцветами.
Позади тайренцев переминались с ноги на ногу кайриэнцы — в темных одеяниях, не считая разноцветных прорезей на груди платьев и длинных, по колено, кафтанов. Чем больше полос цветов Дома, тем выше ранг носившего их, но мужчины и женщины с полосками от шеи до пояса и ниже стояли позади тайренцев из каких-то явно мелких Домов — их одежда была шита не золотой, а желтой нитью и доминировала здесь шерсть, а не шелк. Среди кайриэнцев Ранд заметил немало мужчин с бритыми и припудренными спереди головами. Такие прически носили здесь почти все кайриэнцы помоложе.
Тайренцы, хоть и выглядели взволнованными, явно что-то предвкушали; лица же кайриэнцев были словно изо льда высечены. Вряд ли можно было сказать, кто выкликал приветствия, а кто нет, однако Ранд подозревал, что больше всего усердствовали передние ряды.
— Столь многие тут желают служить вам, — пробормотал Мейлан, идя по залу вместе с Рандом. На полу из синих плит золотой мозаикой было выложено огромное Восходящее Солнце. Ранда, шагавшего вдоль рядов знати, сопровождала волна безмолвных поклонов и реверансов.
Ранд лишь хмыкнул. Они желают ему служить? Ему не нужна помощь Морейн, он и сам сумеет сообразить: эта мелкопоместная знать надеется возвеличиться, урвав в Кайриэне владения побогаче. Нет никаких сомнений, что Мейлан и те шестеро уже намекали, если не наобещали впрямую, какие земли чьими будут.
В дальнем конце Большого Зала стоял сам Солнечный Трон — в центре обширного возвышения из темно-синего мрамора. Даже в самом троне сказывалась привычная кайриэнская сдержанность. Огромное кресло с тяжелыми подлокотниками сверкало позолотой и златотканым шелком, но оно словно состояло из ровных вертикальных линий. Исключением являлось Восходящее Солнце с волнистыми лучами, оно засияло бы над головой любого, кто сядет на трон.
Трон предназначался ему. Ранд понял это задолго до того, как приблизился к девяти ступеням, ведущим на возвышение. Авиенда поднялась вместе с Рандом, Асмодиану, как его барду, тоже позволено было взойти к трону, но Сулин быстренько расставила вокруг ступеней Дев. Девы небрежно держали копья, которые и преградили путь шедшему следом Мейлану. Эти же копья не подпустили ближе и прочих Благородных Лордов. На лицах тайренцев отразилось разочарование. В тронном зале стало так тихо, что Ранд слышал свое дыхание.
— Он предназначен другому, — наконец промолвил Ранд. — Кроме того, я слишком много дней провел в седле, а тут слишком жесткое сиденье. Принесите мне стул помягче да поудобней.
На миг повисло изумленное молчание, затем по залу расползлись шепотки. На лице Мейлана появилось крайне задумчивое выражение, столь быстро согнанное, что Ранд чуть не рассмеялся. Очень вероятно, что Асмодиан прав в отношении этого лорда. Сам же Асмодиан взирал на Ранда с едва скрываемым подозрением.
Минуло несколько минут, и бегом вернулся запыхавшийся дворецкий в расшитом звездами кафтане, по пятам за ним два кайриэнца в темных ливреях тащили кресло с высокой спинкой и горкой обтянутых шелком подушечек. Дворецкий указал, куда поставить кресло, встревоженно кося глазами на Ранда. По тяжелым ножкам и спинке кресла густо тянулись полосы позолоты, но рядом с Солнечным Троном оно казалось ничтожным.
Пока трое слуг, на каждом шагу складываясь в поклонах чуть ли не вдвое, пятились из тронного зала, Ранд сдвинул большую часть подушек на одну сторону и с облегчением уселся, положив шончанский наконечник копья на колено. Впрочем, он держался настороже и удержал вздох: уж слишком внимательно следила за ним Авиенда, а то, как Сомара переводила взор с Ранда на девушку, укрепило его в подозрениях.
Но, каковы бы ни были затруднения Ранда в отношениях с Авиендой и Фар Дарайз Май, большинство присутствующих ожидало речи Ранда в равной степени с нетерпением и внутренним трепетом. По крайней мере, они-то запрыгают, стоит мне «лягушка» сказать, подумал Ранд. Пусть подобное им и не понравится, приказ они исполнят.
С помощью Морейн Ранд придумал, что здесь сделать. Кое-что он и без ее предложений считал верным и очевидным. Хорошо бы, конечно, чтобы тут вместо Авиенды, готовой в любой миг дать сигнал Сомаре, стояла Морейн и нашептывала ему на ухо в случае надобности, но ждать и тянуть незачем. Наверняка все тайренцы и кайриэнцы знатного сословия, что оставались в городе, собрались сейчас в этом зале.
— Почему кайриэнцы держатся сзади? — громко спросил Ранд, и толпа зашевелилась, лорды и леди в замешательстве обменивались недоуменными взглядами. — Тайренцы пришли на подмогу, но это не причина, чтобы самим кайриэнцам к стенам жаться. Пусть все встанут сообразно своему положению. Все.
Трудно сказать, кого более ошеломили эти слова — тайренцев или кайриэнцев, но Мейлан с виду готов был язык проглотить, да и остальные шестеро оторопели не меньше. Даже уравновешенный Араком побелел. Шарканье подошв, скрип сапог, шорох юбок, бессчетные ледяные взгляды с обеих сторон, но наконец требуемое было исполнено, и в переднем ряду оказались мужчины и женщины с цветными полосами на груди, а во втором осталось лишь несколько тайренцев. Мейлан со своими товарищами присоединился к кайриэнцам, занявшим место у подножия трона. Кайриэнцы, в большинстве своем седовласые, вдвое превосходили числом Благородных Лордов. У каждого из них цветные вставки тянулись от шеи почти до колен. Впрочем, «присоединились» не совсем верное слово. Они стояли наособицу, двумя группами, разделенные самое меньшее тремя шагами, и отворачивались друг от друга с таким упорством, что с тем же успехом могли бы кричать и потрясать кулаками. Все взоры устремились на Ранда, и если тайренцы злились, то кайриэнцы по-прежнему сохраняли ледяной вид, лишь с легким намеком на некое потепление, — судя по тому, как они рассматривали Ранда.
— Я заметил флаги, что развеваются над Кайриэном, — продолжал Ранд, когда перестройка рядов завершилась. — Хорошо, что там так много Полумесяцев Тира. Без зерна из Тира в Кайриэне не осталось бы ни одного живого, чтобы поднять свое знамя, а без тайренских мечей жители столицы, дожившие до сего дня, как знатные, так и простолюдины, на своей шкуре узнали бы, что значит подчиниться Шайдо. Тир заслужил свою честь. — После этих слов тайренцы, разумеется, раздулись от гордости, точно индюки, энергично кивая и еще более довольно улыбаясь, хотя Благородные Лорды, явившиеся сюда последними, как будто смутились. Кайриэнцы же у возвышения поглядывали друг на друга с сомнением. — Но я не вижу необходимости в таком обилии своих флагов. Пусть останется одно знамя с Драконом, на самой высокой башне города, чтобы его издалека видел всякий, кто приближается к городским стенам. Остальные надо снять и заменить стягами Кайриэна. Это Кайриэн, и пусть знамена Кайриэна развеваются над городом, и Восходящее Солнце должно реять гордо. У Кайриэна есть своя честь, и ею нужно гордиться.
Зал столь внезапно взорвался радостным ревом, что Девы взяли копья наперевес; приветственные кличи летели под потолок, отражаясь от стен. В то же мгновение Сулин быстрыми движениями языка жестов Дев отдала какую-то команду, и поднятые было вуали вновь упали. Кайриэнские вельможи приветственно вопили, так же громко, как народ на улицах, подпрыгивая и размахивая руками не хуже жителей Слободы на празднике. Теперь уже тайренцы молча обменивались взглядами. Разгневанными они не выглядели. Даже Мейлан, по-видимому, испытывал неуверенность под стать прочим, хотя, подобно Ториану и остальным, изумленно поглядывал на лордов и леди высокого звания, которые мгновение назад являли собой холодную гордость и высокомерие, а теперь пританцовывали и выкрикивали славословия в честь Лорда Дракона.
Ранд не знал, что такого особенного они все услышали в его словах. Конечно, он предполагал, что они услышат больше, чем он скажет, особенно кайриэнцы, и что некоторые, вероятно, даже правильно истолкуют его речь, но к столь бурному проявлению чувств не был подготовлен. Он хорошо знал, что кайриэнская сдержанность и скрытность — странная штука, временами замешанная на неожиданной смелости. В этом отношении Морейн была скупа на объяснения, несмотря на настойчивые попытки обучить Ранда всему и вся; Айз Седай ограничилась в своих наставлениях замечанием, что если сдержанность покидает кайриэнца, то происходит это нежданно и в немалой степени удивляет. И впрямь, куда уж поразительней и неожиданней.
Когда приветственные возгласы наконец стихли, началась церемония: лорды приносили клятву верности. Первым на колени опустился Мейлан, с застывшим лицом он клялся пред Светом надеждой на спасение и возрождение служить преданно и подчиняться. Форма присяги была древней, и Ранд надеялся, что это обстоятельство вынудит кое-кого все-таки держать данное слово. Как только Мейлан поцеловал кончик шончанского копья, поглаживая бородку и стараясь скрыть кислую мину, его сменила леди Колавир, более чем привлекательная женщина средних лет. По рукам ее, когда она вложила ладони в руки Ранда, потекли кружева цвета потемневшей от времени кости. Платье леди Колавир от высокого кружевного ворота до колен прочерчивали горизонтальные цветные прорези. Слова присяги она произносила чистым твердым голосом с тем мелодичным акцентом, который Ранд привык слышать у Морейн. В ее темных глазах было также нечто от свойственного Морейн взвешивающего и обмеривающего взгляда, особенно это стало заметно, когда она посмотрела на Авиенду, с реверансами спускаясь по ступеням. После Колавир перед Рандом встал Ториан, который, давая клятву, обливался потом. Его сменил лорд Добрэйн, один из немногих кайриэнцев в годах, у кого длинные, обильно поседевшие волосы были выбриты спереди; глубоко посаженные глаза испытующе ощупывали Ранда. На его место заступил Араком, потом...
Пока длилась церемония, Ранд ощущал нарастающее нетерпение. Лорды и леди поочередно опускались перед ним на колени, за кайриэнцем тайренец, за ним опять кайриэнец, как он сам потребовал. Все это необходимо, так говорила Морейн, и с этим соглашался голос в голове Ранда, который, как он знал, принадлежал Льюсу Тэрину, но ему эта процессия представлялась досадной задержкой. Тем не менее нужно заручиться их верностью, пусть даже притворной, для того чтобы обезопасить Кайриэн, а это лишь начало его замысла. И принять их присягу необходимо раньше, чем Ранд двинется против Саммаэля. И я это сделаю! Мне еще многое надо сделать, и я не могу допустить, чтобы он исподтишка цапал меня за ноги! Скоро он узнает, что значит разбудить Дракона!
Ранд не понимал, почему те, кто опускался перед ним на колени, вдруг начали покрываться потом, нервно облизывать губы и запинаться чуть ли не на каждом слове клятвы. Ведь он не мог видеть холодного огня, вспыхнувшего в его глазах.
