Глава 42
БЫСТРЕЙ СТРЕЛЫ

Скучнее нет вида, чем крыша палатки изнутри, но, лежа без куртки на подушках с алыми кистями — недавнее приобретение Мелиндры, — Мэт внимательно разглядывал серо-бурую ткань. Точнее говоря, он смотрел куда-то за нее. Закинув одну руку за голову, во второй он покачивал чеканный серебряный кубок, болтая в нем славное южнокайриэнское вино. Маленький бочонок такого вина обошелся ему в стоимость двух хороших коней — сколько стоили бы два хороших коня, если б мир и все в нем не перевернулось вверх тормашками. Тем не менее Мэт считал, что удовольствие того стоит и цена не велика. Иногда капля-другая выплескивалась на руку, но Мэт этого не замечал и пока не пригубил вина.

Говоря начистоту, дела давно уже не просто внушали опасение, а превратились в нечто большее. Опасение — это когда застрял в Пустыне, не зная, как оттуда выбраться. Это когда в самый неожиданный момент на тебя наскакивают Приспешники Темного, когда под покровом ночи нападают троллоки, когда жуткий Мурддраал вымораживает твою кровь своим безглазым взором. Такие вещи обрушиваются быстро, и обычно не успеешь как следует задуматься, все уже кончилось. Определенно, подобной судьбы нарочно искать не станешь, но раз так обернулось, то, приспособясь, и с этим прожить можно. Но это верно для тех времен, когда Мэт знал, куда и зачем они направляются. И никакой спешки не было. Думай хоть дни напролет.

Я — не проклятый герой, угрюмо думал Мэт, и не проклятый солдат. Дудки! Он яростно гнал от себя воспоминания, как меряет шагами крепостные стены, как отдает приказ своим последним резервам выдвинуться туда, где над зубцами вала вдруг поднялись штурмовые троллочьи лестницы. Это не был я, испепели Свет того, чьи это воспоминания! Я... Мэт не понимал, кто он такой, и эта горькая мысль ничуть не радовала. Но, кем бы он ни был, всегда для него находились таверны, азартные игры, женщины и танцы. В этом он был уверен. И еще — добрый конь и любая дорога в мире, на выбор. И вовсе не то, что он сейчас делает — рассиживает в ожидании, когда кто-то утыкает его стрелами или попытается пронзить мечом или сунуть ему копье в ребра. Согласиться на это или что-то вроде этого значит свалять дурака, а дураком он быть не желает, ни для Ранда, ни для Морейн, ни для кого другого.

Мэт сел, и серебряный медальон в виде лисьей головы, висевший на кожаном шнуре, выскользнул из незашнурованного ворота рубахи. Он заправил медальон обратно, сделал хороший глоток вина. Медальон обезопасил Мэта от Морейн, и с ним ему не страшна любая Айз Седай, главное, чтоб они не отобрали его, а кто-то из них, бесспорно, рано или поздно попробует это сделать. Но ничто, разве что собственный ум, не убережет Мэта от какого-нибудь дурня, который убьет его вместе с еще тысячей-другой придурков. Как не убережет и от Ранда или от судьбы та'верена.

Мужчина обязан найти для себя выгоду, ведь в подобной ситуации сами события вроде как обвиваются вокруг него, изгибаются к нему. В каком-то смысле Ранд, видно, отыскал нечто такое для себя. Сам же Мэт как-то не замечал, чтобы вокруг него что-то изгибалось, менялось, — пока не бросал игральные кости. Впрочем, кое от чего, случавшегося с та'веренами в сказаниях, отказываться не стоит. Богатство и слава сыпались им в карманы, будто с неба; мужчины и женщины, желавшие их убить, становились их ревностными последователями, а женщины со льдом во взоре смягчались, и холод в их глазах сменялся пылкой страстью.

Вообще-то говоря, Мэту на нынешнюю жизнь жаловаться грех. И вряд ли б он захотел поменяться местами с Рандом: чересчур высоки ставки, слишком дорогая цена, чтобы влезать в игру. Все равно что навьючить на себя все тяготы та'верена и никаких удовольствий не получить взамен.

— Пора сматываться, — заявил Мэт пустой палатке, потом задумчиво помолчал и отхлебнул из кубка. — На Типуна — и рысью! Может, в Кэймлин отправиться? — Вовсе не плохой город, нужно лишь от королевского дворца подальше держаться. — Или в Лугард. — Мэт наслушался о Лугарде всяких толков. Славное местечко — для таких парней, как он. — Пора оставить Ранда, он — сам по себе, а я — сам по себе. У него теперь армия проклятых айильцев, и о нем заботится больше Дев, чем он сосчитать сумеет. Я ему не нужен, ну ни капельки.

Последнее было не вполне верно. Каким-то непостижимым образом Мэт связан с тем, добьется ли Ранд в Тармон Гай'дон победы или же его постигнет поражение. Связаны с Рандом они оба, и Мэт, и Перрин — три та'верена туго стянуты в один узел. А в преданиях будет упомянут, скорее всего, лишь Ранд, а им с Перрином, наверное, там вообще места не найдется. А еще есть Рог Валир. Думать о нем Мэту не хотелось — и не будет он думать. Пока не припрет. Однако, может, отыщется какой-то способ выпутаться и из той весьма неприятной передряги. И, с какой стороны ни взглянуть, Рог — задача не для сегодняшнего дня. Для весьма отдаленного. Если повезет, по всем этим счетам платить придется очень и очень не скоро. Только вот везения для такого поворота дел нужно поболее, чем сыщется у него.

Загвоздка же заключалась в том, что Мэт высказал вслух намерение уйти и едва ли почувствовал хоть малейшие угрызения совести. Не так давно он даже и помыслить не мог об уходе: когда он удалялся от Ранда, его тянуло обратно, точно рыбу на крючке, за невидимую леску. Потом он оказался в состоянии высказывать эту мысль вслух, даже строить планы, однако какая-нибудь незначительная мелочь отвлекала его, заставляла отложить всякие хитроумные затеи потихоньку улизнуть. Даже в Руидине, когда Мэт заявил Ранду, что уходит, он был уверен: что-то его все равно не пустит, каким-то образом удержит. Так и случилось, если можно так выразиться; Мэт выбрался из Пустыни, но он не дальше от Ранда, чем прежде. На сей раз Мэт думал, что ему вряд ли что-то помешает.

— Ну, я его не бросаю, — пробормотал Мэт. — Если уж теперь он о себе позаботиться не в силах, то никогда не сумеет. Я же ему не распроклятая нянька!

Осушив кубок, Мэт влез в зеленую куртку, рассовал по потайным кармашкам свои ножи, приладил на шее темно-желтый шарф, пряча шрам на горле. Потом подхватил шляпу и шагнул из шатра.

После относительной прохлады палатки жара тугим кулаком ударила его в лицо. Мэт не был уверен, как в этих краях со сменой времен года, но слишком уж цепко здесь, по его мнению, держалось лето. Покидая Пустыню, он предвкушал одно — наступление осени. Немножко прохлады. И тут не повезло. Хорошо хоть широкие поля шляпы отчасти спасают от солнца.

Кайриэнские перелески, раскиданные по холмам, не вызывали ничего, кроме жалости, — больше полян, чем деревьев, да и те изрядно побурели от засухи. Ни в какое сравнение с милыми уголками родного Западного Леса не идут. Повсюду низкие горбы айильских палаток, и издали, и вблизи их можно принять за груды палой листвы или земляные бугры, если только не откинуты боковые клапаны, впрочем, и тогда их разглядишь не сразу. Айильцы занимались своими делами и на Мэта лишний раз не глядели.

Пересекая лагерь, Мэт с гребня холма заметил фургоны Кадира. Фургоны стояли в круг, возчики валялись в тенечке под ними, самого же торговца на виду не было. Кадир все время отсиживался в своем фургоне и носу оттуда не казал. Покидал он свое убежище, только если приходила Морейн, проверить груз. Группки айильцев, вооруженных копьями, круглыми щитами, луками и колчанами, рассредоточились вокруг фургонов. Караульные почти не притворялись, будто заняты чем-то иным, кроме охраны. Морейн, должно быть, полагает, что Кадир или кто-то из его людей вознамерится удрать с ее трофеями, вывезенными из Руидина. Мэт гадал, понимает ли Ранд, что сам отдает ей все, чего бы она ни попросила. Какое-то время Мэт полагал, что Ранд берет верх, но уже не был в этом уверен, как раньше, пусть даже Морейн делает все, разве что в реверансе перед ним не опускается и за трубкой не бегает.

Естественно, палатка Ранда стояла особняком на вершине холма, а перед ней развевался красный стяг. Его трепало легким ветерком, и порой на нем становился виден черно-белый круг. При виде этой эмблемы по спине Мэта мурашек забегало не меньше, чем от Драконова Стяга. Если человек не идиот, то он стремится избегать всяких препон Айз Седай, и последнее, что он будет делать, — размахивать подобным символом.

Склоны были голы, но у подножия холма расположились палатки Дев, они терялись среди деревьев в седловине, виднелись и на другом косогоре. И это тоже обычная вещь, как и лагерь Хранительниц Мудрости внутри бивака Фар Дарайз Май — несколько дюжин невысоких шатров на расстоянии крика от холма Ранда. Там суетились гай'шайн в белых балахонах.

Мэт приметил всего нескольких Хранительниц, однако свою малочисленность они компенсировали пристальностью взглядов, которыми провожали юношу. Мэт представления не имел, сколько из них в той кучке способны направлять, но Хранительницы ничуть не уступали Айз Седай, обмеряя и взвешивая его своими пронзительными испытующими взорами. Мэт ускорил шаг, сделав над собой усилие, чтобы не ежиться неловко — он физически ощущал эти взгляды, точно его в спину палками тыкали. А ведь еще и возвращаться придется через тот же строй. Ладно — перекинется несколькими словами с Рандом и пройдет подобную экзекуцию в последний раз.

Только вот когда Мэт стащил шляпу и нырнул в палатку Ранда, там не было никого, кроме Натаэля. Тот сидел, развалясь на подушках и поставив свою золоченую, в виде дракона, арфу на колено. В руке менестрель держал золотой кубок.

Мэт поморщился и тихонько ругнулся. Как же он не сообразил! Будь Ранд в палатке, пришлось бы миновать кольцо Дев перед ней. А Ранд, скорей всего, наверху, возле новопостроенной вышки. Кстати, хорошая придумка. Знать поле боя. Это второе правило, после «знать своего врага», а какое главное, лучше не выбирать — оба важны.

Промелькнувшая мысль наложила горький отпечаток на обычную ухмылку Мэта. Эти правила всплыли из воспоминаний других людей; сам же Мэт хотел помнить иные: не целуй девчонку, братья которой щеголяют шрамами от ножа, да не садись играть, коль не знаешь, как черным ходом удрать. Иных лучше и не знать. На худой конец Мэт готов был согласиться, чтоб чужие воспоминания лежали в его голове отдельными грудами, а не просачивались в его мысли, когда он менее всего этого ожидает.

— Что, с желудком неладно? Желчь разлилась? — лениво поинтересовался Натаэль. — У кого-нибудь из Хранительниц, может, какой корешок отыщется, чтоб боль унять. А то Морейн попроси помочь.

Этого человека Мэт вряд ли когда полюбит — вечно будто забавляется шуткой, которой ни с кем не делится. И вид у менестреля такой, словно о его одежде трое слуг заботятся. Все эти белоснежные кружева ворота и манжет всегда выглядят свежими, только что выстиранными и отглаженными. И похоже, этот приятель вроде и не потеет. А почему Ранд держит этого хлыща подле себя — та еще загадка. И на своей арфе Натаэль почти никогда не играет ничего веселого.

— А он скоро вернется? — спросил Мэт.

Натаэль пожал плечами:

— Когда сам решит. Может, рано, а может, и поздно. Никто по часам не отмечает, что и когда делает Лорд Дракон. Ну, может, какая женщина за эту задачку возьмется.

Ну вот, опять эта таинственная улыбка. На сей раз с мрачным оттенком.

— Я подожду. — Придется и через ожидание пройти. И без того уже Мэт столько раз, сам того не желая, откладывал свой уход.

Натаэль потягивал вино и изучающе посматривал на Мэта поверх ободка кубка.

Мало того, что этаким молчаливым ищущим взором Мэта разглядывают Морейн и Хранительницы — а порой и Эгвейн, тоже, бесспорно, сделавшаяся совсем другой, наполовину Хранительницей Мудрости, наполовину Айз Седай, — так теперь еще вдобавок и Рандов менестрель! Мэту это крайне на нервы действовало. Вот уйдешь, и самое лучшее — никто не будет смотреть так, словно понимает, что у тебя на уме, а то и знает, чистое ли на тебе белье.

Около переносного очага лежали две карты. Одна во всех деталях скопирована с оборванной, с разлохматившимися краями карты, обнаруженной в полусгоревшем городке. Она изображала северный Кайриэн к западу от Алгуэньи и до полпути к Хребту Мира. На второй же, вычерченной недавно и лишь в самых общих чертах, показана была местность вокруг столицы. На обеих картах лежали придавленные камешками полоски пергамента. Если Мэт решил остаться и в то же время не замечать пронзительного взора Натаэля, то заняться было нечем, лишь карты разглядывать.

Носком сапога Мэт передвинул на карте города несколько камешков, чтобы прочитать надписи на пергаментных полосках. Против воли он поморщился. Если айильские разведчики умеют считать, то у Куладина около ста шестидесяти тысяч копий — Шайдо и те, кто, предположительно, присоединился к своим воинским сообществам у Шайдо. М-да, разгрызть такой орешек трудно, да и колюч он к тому же. По эту сторону Хребта Мира такой армии не видали со времен Артура Ястребиное Крыло.

На второй карте были показаны другие кланы, перебравшиеся за Драконову Стену. Теперь этот путь проделали все, целиком или отдельными отрядами втянувшись колоннами в Джангай и вновь разошедшись потом. Но были они чересчур близко, чтобы чувствовать себя спокойно. Шианде, Кодарра, Дэрайн и Миагома. Вместе у них, по всей видимости, копий не меньше, чем у Куладина; если это верно, то в Пустыне из них остались немногие. Семь кланов у Ранда вдвое превосходили силы как Куладина, так и тех четырех кланов. Любого из этих противников айильцы Ранда одолеют с легкостью. Но или — или. Не одновременно, не разом. Ранд, возможно, вынужден будет сражаться сразу и с Шайдо, и с теми кланами.

То, что сами айильцы называли откровением, продолжало действовать и на эти кланы — каждый день некоторые бросали оружие и исчезали. Однако только глупец решит, что так число их уменьшается в большей степени, чем у Ранда. И всегда существовала вероятность, что кое-кто из ушедших отправился к Куладину. Айильцы на эту тему говорили скупо и крайне неохотно и скрывали свои опасения за словами, что ушедшие присоединились к своим сообществам, но даже теперь находились такие воины и Девы, которые считали, что не могут принять Ранда или же того, что он рассказал им о предках и истории Айил. Каждое утро кого-то недосчитывались, и оружие свое оставляли не все пропавшие.

— Хорошенькое положение, как ты считаешь?

Мэт вскинул голову на голос Лана, но Страж вошел в палатку один.

— Да просто смотрю, пока Ранда жду. Он уже вернулся?

— Скоро подойдет. — Заткнув большие пальцы за пояс с мечом, Лан стоял рядом с Мэтом, глядя вниз, на карту. Прочитать на лице Стража его мысли и чувства можно было с тем же успехом, что и на лице статуи. — Завтра, по-видимому, будет самая большая битва со времен Артура Ястребиное Крыло.

— А по-твоему, нет? — Где же Ранд? Наверное, все еще на вышке торчит. Пожалуй, надо бы туда сходить. Нет, ни к чему по всему лагерю зайцем носиться, постоянно отставая на шаг. Мэт решил, что надо поговорить о чем-то ином, не о Куладине. Эта битва меня не касается. И я ни от чего не убегаю, и это меня мало касается. — А что о них? — Мэт указал на пергаментные полоски, которыми на карте были отмечены Миагома и остальные кланы. — Есть какие-нибудь известия? Присоединятся ли они к Ранду? Или намерены отсиживаться и глядеть со стороны?

— Кто может сказать? Руарк, кажется, знает не больше моего. А если Хранительницам что и известно, нам они не говорят. С уверенностью можно сказать лишь одно: Куладин никуда уходить не собирается.

Опять Куладин! Мэт поежился и сделал полшага к выходу. Нет, он обязательно дождется Ранда. Вперив взор в карты, Мэт притворился, что продолжает их рассматривать. Может, Лан оставит его в покое и прекратит попытки разговорить. Мэт же просто хотел кое-что сказать Ранду и сразу уйти.

Но Стражу явно хотелось поболтать.

— А что ты думаешь, уважаемый мастер менестрель? Следует ли нам навалиться на Куладина всей мощью и завтра сокрушить его?

— По мне, этот план ничем не хуже прочих, — угрюмо отозвался Натаэль. Вылив в глотку оставшееся в кубке вино, он выронил кубок на ковры и взялся за арфу. Полилась негромкая мелодия — менестрель бренчал что-то мрачное, похоронное. — Страж, я не командую армиями. Я ничем и никем не командую, кроме себя самого. Да и то не всегда.

Мэт хохотнул, Лан коротко резанул по нему взглядом, а затем вновь принялся рассматривать карты. Потом спросил:

— Значит, ты не считаешь такой план дельным? Почему?

Страж промолвил это так небрежно, что Мэт, не задумываясь, ответил:

— По двум причинам. Если окружить Куладина, прижав своими войсками к городу, его, может, и удастся раздавить. — Долго еще Ранд там копаться будет? — Но этак его можно и за стены выдавить. Как я слыхал, Куладин уже дважды Кайриэн чуть приступом не взял, даже без подкопов и осадных машин, и город держится из последних сил. — Сказать Ранду кое-что и уйти восвояси, и только-то. — Слишком нажмешь на него, и сражаться придется уже в самом Кайриэне. Хуже нет, чем в городе сражаться. И ведь надо, если не ошибаюсь, сохранить город, а не довершить его разрушение.

Полоски, разложенные на картах, да и сами карты сделали все очевидным яснее некуда.

Хмурясь, Мэт присел на корточки, уперся локтями в колени. Лан опустился рядом, но юноша едва ли его замечал. Ну и задачка — и так рискованно, и этак надежды мало. Но и в сложности есть свое очарование.

— Лучше всего попытаться оттеснить его. Ударить главным образом с юга. — Мэт указал на реку Гаэлин, что впадала в Алгуэнью в нескольких милях к северу от города. — Вот здесь мосты. Оставить Шайдо свободный проход к ним. Всегда оставляй лазейку, коли не хочешь на деле узнать, как жестоко будет сражаться человек, которому нечего терять. — Палец Мэта скользнул по карте на восток. Кажется, здесь по большей части лесистые холмы. — Тут, на этом берегу, выставить заслон. Если правильно выбрать позицию и если силы будут внушительные, противник наверняка двинется к мостам. Как только его войска двинутся, Куладин не захочет ввязываться в драку с кем-то впереди, когда на него наступают с тыла. — Да. Почти так же, как было при Джендже. — Если, конечно, Куладин не законченный болван. До реки они могут дойти, не нарушая строя, но на этих мостах порядок расстроится, и они закупорят мосты. Я не видывал, чтобы айильцы плавали или искали броды. Не ослабляя нажима, теснить их за реку. Если повезет, может, получится отогнать их до самых гор. — Напоминает случившееся у Куайндайгских Бродов на исходе Троллоковых Войн, а по масштабам так очень похоже. И не очень-то отлично от битвы при Тора Шан. Или у Прохода Сулмейн, пока Ястребиное Крыло не сообразил, что к чему. В голове у Мэта мелькали названия, картины кровопролитных битв, забытых даже историками. Мэт был полностью поглощен созерцанием карты, и эти мысленные образы не производили впечатления чужих воспоминаний. — Очень жаль, что у вас маловато конницы. Изматывать противника лучше всего легкой кавалерией. Терзать фланги, не давать останавливаться, не дать вступить в бой и завязать схватку. Но и айильцы с этой задачей справятся не хуже.

— А вторая причина? — тихо спросил Лан.

Теперь Мэт уже увлекся. Игру он не просто любил, более того — обожал; по сравнению же со сражениями игра в кости в тавернах — забава для детишек и беззубых инвалидов. Здесь на кону — жизни, твоя собственная и других людей, даже тех, которых нет на поле битвы. Сделай неверный ход, поставь по-глупому — и падут города, а то и целые государства погибнут. Мрачная музыка Натаэля звучала подходящим аккомпанементом. И от такой захватывающей игры в жилах быстрее бежит кровь.

Не поднимая глаз от карты, Мэт фыркнул:

— Тебе она известна не хуже меня. Даже если один из тех четырех кланов решит принять сторону Куладина, они накинутся на вас сзади, пока руки ваши по-прежнему будут полны Шайдо. Куладин станет наковальней, они — молотом, а вы — орехом между ними. Следовательно, надо выставить против Куладина лишь половину ваших сил. Поэтому бой будет равным, но с этим нужно смириться. — В войне нет такого понятия, как честность или справедливость. Бьешь врага в спину, когда он того менее всего ожидает, и выбираешь время и место, когда и где он слабее всего. — Преимущество по-прежнему остается на вашей стороне Куладину еще необходимо опасаться вылазки из города. Вторую половину своих сил разделите на три части. Один отряд не отпускает Куладина от реки, два других остаются между городом и четырьмя кланами, в нескольких милях один от другого.

— Очень продуманно, — кивнул Лан. Лицо, точно высеченное из каменной глыбы, не меняло своего бесстрастного выражения никогда, но в голосе сейчас слышалось одобрение, хоть и еле заметное. — Этим будет достигнуто следующее: ни один из четырех кланов не станет атаковать какой-либо отряд, особенно когда другой клан может ударить в тыл. И никто из них по той же самой причине не попытается вмешаться в происходящее вокруг города — что бы там ни творилось. Разумеется, все четыре клана могут объединиться, что маловероятно, раз этого не случилось раньше. Однако если они так поступят, все сразу изменится.

Мэт громко расхохотался:

— Все всегда меняется. Самый лучший план хорош до тех пор, пока с тетивы не слетит первая стрела. А иначе с этим и ребенок бы управился, не считая Индириана и остальных, кто головы на плечах не имеет. Коли все они решат переметнуться к Куладину, кидай кости и надейся — потому что без Темного в такой игре наверняка не обошлось. По крайней мере, у вас достаточно сил вне города — и у вас, и у тех четырех кланов силы приблизительно равные. Достаточно, чтобы удержать кланы нужное вам время. Откажитесь от замысла преследовать Куладина и поверните всеми силами на кланы, как только станет очевидно, что он начал переправу через Гаэлин. Но готов держать пари: они станут выжидать и наблюдать и придут к вам, как только с Куладином будет покончено. Победа способна уладить многие разногласия.

Музыка оборвалась. Мэт глянул на Натаэля — тот сжимал арфу одеревеневшими пальцами, уставясь на юношу сквозь струны еще более неприятным взглядом, чем обычно. Смотрел он на Мэта так, словно прежде никогда его не видывал и не знал, кто он такой. Глаза менестреля отливали темным отшлифованным стеклом, суставы пальцев, сжимавших позолоченную арфу, побелели от напряжения.

При виде этого все только что случившееся словно с грохотом обрушилось на место: слова Мэта, воспоминания, которые он воспринимал как свои и которыми воспользовался. Чтоб тебя испепелило, дурак безмозглый! Язык свой на привязи держать не можешь! Почему Лан вел разговор таким образом? Почему он не завел речь о лошадях или о погоде, почему просто не держал рот закрытым? Прежде Страж никогда не выказывал охоты поболтать. Обычно казалось, что дерево разговорить легче, чем Стража. Разумеется, Мэт тоже мог держать рот на замке и не растекаться мыслями по древу. Хорошо хоть не взбрело в голову бормотать на Древнем Наречии! Кровь и пепел, надеюсь, что не бормотал!

Мэт вскочил на ноги, повернулся, собираясь уйти, и обнаружил, что у выхода из палатки стоит Ранд. Он с рассеянным видом крутил в руке тот чудной обрубок копья с кисточками, словно не вполне понимая, что это такое. Давно ли Ранд тут стоит? А, неважно. И Мэт выпалил все единым духом:

— Ранд, я ухожу. С первым лучом солнца сажусь в седло — и меня нет. Я бы сию же минуту уехал, но за полдня не уберусь так далеко отсюда, как бы мне хотелось. То есть я хочу сказать, что между мною и айильцами — любым айильцем — будет столько миль, сколько сумеет проскакать Типун. Только тогда я разобью лагерь.

Нет смысла устраивать ночлег в такой близи от противостоящих войск того и гляди, чьи-нибудь разведчики схватят да подвесят посушиться на солнышке. Ведь и у Куладина должны быть свои разведчики, да и другие лазутчики могут не сразу узнать Мэта, он прежде успеет получить копье в печенку.

— Жаль, что ты уходишь, — тихо сказал Ранд.

— И не старайся отговорить меня от... — Мэт заморгал. — Что? Жаль, что я ухожу?

— Я никогда не пытался заставить тебя остаться, Мэт. Перрин, когда захотел, ушел. И тебе никто не мешает.

Мэт открыл было рот, но тут же захлопнул его. Да, верно, Ранд никогда не пытался его силком удерживать. Не пытался — просто получалось так, что Мэт оставался. Но теперь не ощущалось ни малейшей ниточки, никакого притяжения та'верена, никакого смутного чувства, что Мэт поступает неправильно. Он был тверд и непоколебим в своем решении.

— Куда ты пойдешь?

— На юг. — Впрочем, выбора-то особого и нет. Прочие пути вели либо к Гаэлин, а к северу от реки Мэта ничего не интересовало, либо в сторону айильцев, одна часть которых наверняка прирежет его, а вторая то ли убьет, то ли нет, в зависимости от того, близко ли Ранд и что они прошлым вечером съели за ужином. А по прикидкам Мэта, шансы его не слишком-то хороши. — Пожалуй, для начала на юг. Потом куда-нибудь, где есть таверна и женщины, которые с собой копий не таскают. — Мелиндра. Вот она может оказаться той еще проблемой. У Мэта было чувство, что она из тех женщин, которые позволят уйти, только когда они сами с этим согласятся. Что ж, так или иначе, с Мелиндрой он разберется. Авось еще успеет ускакать раньше, чем Мелиндра узнает. — Это все не по мне, Ранд. Я о баталиях ничего не знаю и знать не желаю. — Мэт избегал смотреть на Лана и Натаэля. Если хоть один из них раскроет рот, Мэт любому по зубам заехать готов. Даже Стражу. — Ты ведь понимаешь, да?

Ранд кивнул. Может, и вправду понимающе. Это как посмотреть.

— На твоем месте я бы забыл попрощаться с Эгвейн. Я больше не уверен, многое ли из сказанного ей я мог бы с тем же успехом сообщить Морейн или Хранительницам, а то и всем им вместе.

— Я и сам давно до этого додумался. Она дальше всех нас ушла от Эмондова Луга. И сожалеет о том меньше всех.

— Может, и так, — печально согласился Ранд. — Да осияет тебя Свет, Мэт, — добавил он, протягивая другу руку, — и да ниспошлет он тебе ровных дорог, хорошей погоды и приятной компании. Доведется, еще свидимся.

Коли Мэту суждена своя дорога, встречи ждать придется долго. Поэтому он испытывал легкую печаль — и чувствовал себя немного глупо из-за этой грусти, однако мужчина должен сам о себе заботиться. Все сказано и сделано — это главное.

Пожатие Ранда было таким же крепким, как всегда, — тренировки с мечом только прибавили новых мозолей на руках бывалого лучника, но Мэт явственно ощутил на ладони друга четко очерченное клеймо в виде цапли. Просто маленькое напоминание, на случай, если он забудет о знаках на скрытых рукавами предплечьях друга или о чем-то таком в его голове, что позволяет Ранду направлять. Если Мэт оказался способен забыть, что Ранд может направлять Силу — а об этом он подумал всего один раз за целые дни, значит, давно пора уходить.

Еще несколько неуклюжих слов прощания. Лан, казалось, не замечал стоящих рядом парней. Он сложил руки на груди и молча рассматривал карты, Натаэль тем временем принялся меланхолично перебирать струны арфы. У Мэта был тонкий слух, и его ухо различило в незнакомой мелодии иронию интересно, с какой стати менестрелю вздумалось именно это играть? Еще несколько мгновений, и Ранд отступил на полшага назад, положив конец прощанию, а Мэт наконец оказался за порогом палатки. Снаружи была целая толпа: с добрую сотню Дев рассыпались по верхушке холма и расхаживали с таким видом, словно готовы кого-нибудь копьем ткнуть; неподвижно, с видом каменных статуй, замерли в терпеливом ожидании все семь клановых вождей; три лорда из Тира старательно притворялись, что не обливаются потом и что айильцев вокруг не существует.

О прибытии лордов Мэт уже слышал и даже успел сходить поглазеть на их лагерь — или лагеря, — но знакомых лиц не увидел, а перекинуться с ним в карты или метнуть кости никто не захотел. Троица тайренцев, презрительно хмурясь, оглядела Мэта с головы до ног и, по-видимому, решила, что он ничем не лучше айильцев, о которых можно сказать одно: и взгляда-то недостойны.

Нахлобучив на голову шляпу и надвинув ее пониже, на самые брови, Мэт в ответ поразглядывал тайренцев. Он с удовольствием отметил, что по крайней мере парочка помоложе почувствовала себя неуютно под его холодным взором. Удовольствовавшись этим, Мэт зашагал вниз с холма. Седобородый же по-прежнему едва скрывал обуревавшее его нетерпение — до того ему хотелось войти в палатку к Ранду. Но для Мэта все это было уже неважно. Никого из них он больше не увидит.

Мэт мимолетно подумал: а почему он вообще их всех не проигнорировал? Не считая этого происшествия, шаг юноши был легок, и энергия из него будто через край переливалась. На самом деле нечему дивиться, ведь завтра он наконец-то уходит. В голове у него будто кувыркались игральные кости, и когда они остановятся, неизвестно, какие выпадут очки. Но как-то это все странно. Должно быть, Мелиндра о нем волнуется. Определенно надо уйти пораньше и тихо — как мышка на цыпочках бежит по перышкам.

Насвистывая, Мэт направился к своей палатке. Что это за мелодия? Ах да, «Танец с Джаком-из-Теней». У Мэта и в мыслях нет со смертью плясать, но мотив был веселый, поэтому юноша все равно насвистывал его, а сам тем временем прикидывал, каким маршрутом лучше убираться подальше от Кайриэна.

Клапан палатки опустился за Мэтом и скрыл его из виду, но Ранд еще долго стоял и смотрел вслед другу.

— Я слышал только самый конец, — произнес он после долгого молчания. — Остальное было в том же духе?

— Очень похоже, — отозвался Лан. — Всего несколько мгновений глядел на карты, а потом выложил замысел, крайне близкий к тому плану сражения, который разработали Руарк с вождями. Он видел трудности и возможные опасности, а также то, как их обойти. Он знает о подкопах, об осадных машинах. И о том, как применять легкую кавалерию для преследования и изматывания разбитого врага.

Ранд посмотрел на Лана. Удивления Страж не выказывал, даже бровью не повел. Разумеется, именно он заметил, что Мэт проявляет, по-видимому, удивительную осведомленность в военных делах. И Лан не собирался задавать сами собой напрашивающиеся вопросы. Что, кстати, хорошо. Ранд не имел права на ответ, каким бы маловразумительным тот ни был.

Он и сам мог задать кое-какие вопросы. Какое отношение имеют подкопы к сражениям? Или, быть может, они как-то связаны с осадами? Каков бы ни был ответ, ближайшие рудокопы не ближе Драконового Кинжала, и нет уверенности, что там до сих пор добывают в шахтах руду. Ну ладно, в этой битве можно и без таких ухищрений обойтись. Важно другое: теперь Ранд знает, что Мэт по ту сторону тер'ангриала в виде дверного проема приобрел нечто большее, чем склонность бездумно балабонить на Древнем Языке. И, зная это, Ранд наверняка найдет применение этой Мэтовой способности.

Не надо становиться еще суровей и безжалостней, с горечью подумал Ранд. Он видел, как Мэт поднимался к палатке, и, нисколько не колеблясь, послал туда Лана — узнать, что выплывет на поверхность в праздном разговоре наедине. Поступил он так намеренно. Остального могло и не случиться, но случилось. Ранд надеялся, что Мэт, освободившись от него, с толком или хотя бы приятно проведет отмеренные ему дни. Ранд надеялся, что Перрину хорошо в Двуречье, он, наверно, похваляется Фэйли перед матерью и сестрицами, того и гляди, женится на ней. Ранд надеялся на это потому, что знал: он способен притянуть друзей обратно к себе — та'верен притягивает другого та'верена, а он-то среди них самый сильный. Морейн утверждала, будто не может быть совпадением, что три таких та'верена выросли в одной деревне и почти одного возраста, — Колесо вплетает в Узор случайности и совпадения, но оно не без причины заложило в плетение нити жизней трех друзей. Со временем Ранд вновь притянет к себе и Перрина, и Мэта, как бы далеко они от него ни оказались, а когда они явятся, он воспользуется ими, как ему будет нужно. Как он сочтет нужным. Потому что он должен так поступить. Потому что, о чем бы ни говорилось в Пророчестве о Драконе, Ранд уверен: единственный шанс одержать победу в Тармон Гай'дон — всем трем та'веренам быть вместе. А три та'верена, связанных вместе с младенчества, будут объединены вновь. Нет, ему не надо быть жестоким. Ты и так уже такой мерзкий и заносчивый тип, что какого-нибудь Шончан затошнило бы!

— Играй «Марш смерти», — велел Ранд более грубым тоном, чем хотел, и Натаэль оторопело глянул на него. Этот человек слышал все — он ко всему прислушивается. У Натаэля обязательно возникнут вопросы, но ответов на них он не дождется. Коли Ранд не может Лану рассказать о секретах Мэта, он не станет распространяться о них перед одним из Отрекшихся, каким бы прирученным и покорным тот ни казался. Ранд нарочито грубо произнес, ткнув обрубком копья в сторону Натаэля: — Играй этот марш, если не знаешь музыки печальней. Сыграй нечто такое, чтобы возрыдала твоя душа. Если она у тебя еще осталась.

Натаэль заискивающе улыбнулся Ранду и сидя отвесил поклон, но кожа вокруг глаз у него побелела. Он и впрямь начал играть «Марш смерти», однако арфа звучала куда резче и пронзительней прежнего, с болью погребальной песни, от скорби которой зарыдала бы душа у любого. Натаэль пристально, в упор смотрел на Ранда, точно надеялся увидеть, какой эффект произвела на него мелодия.

Отвернувшись, Ранд растянулся на коврах головой к картам, подложив под локоть ало-золотистую подушку.

— Лан, пожалуйста, попроси остальных войти.

Страж церемонно склонил голову и только потом вышел из палатки. Поклонился он Ранду впервые, но тот лишь краешком сознания отметил эту новую необычную черточку в поведении Лана.

Битва может произойти завтра. Лишь данью вежливости, чистой фикцией было то, что Ранд помогал Руарку и прочим составлять план сражения. Ранд был достаточно умен и отдавал себе отчет, что в таких делах он полный профан и ничего в них не смыслит, понимал он и другое: вопреки всем своим разговорам с Ланом и Руарком он не чувствовал себя готовым. Я спланировал сотню сражений такого масштаба и даже больших, отдавал приказы, по которым в бой шли войска в десятки раз многочисленнее. Нет, не его это мысль. Льюс Тэрин знает — знал, — как воевать, но вовсе не он сам, не Ранд ал'Тор. Он слушал, задавал вопросы, кивал, будто понимал, когда говорили, каким образом и что надо сделать. Иногда Ранд действительно понимал, иногда жалел, что понимает, поскольку знал, откуда взялось это понимание. Его реальным вкладом в обсуждение стало пожелание разбить Куладина, не разрушая город. В любом случае предстоящая встреча самое большее добавит несколько штрихов к тому, что уже решено. Вот бы пригодился Мэт с его новообретенными познаниями.

Нет. Он не станет так думать о своих друзьях, о том, как готов с ними поступить. Нет — только когда не будет иного выхода. Даже если отстраниться от мысли о битве, многое еще нужно обдумать, многое необходимо сделать. Главная проблема — над Кайриэном нет кайриэнских флагов, другая — непрекращающиеся стычки с андорскими отрядами. Что же затеял Саммаэль, чтобы оправдать свои намерения, и...

Друг за другом, не соблюдая определенного порядка, в палатку вошли вожди. Первым на этот раз оказался Деарик, замыкали цепочку вошедшие вместе с Ланом Руарк и Эрим. Бруан и Джеран заняли места по бокам от Ранда. О старшинстве между собой вожди не беспокоились, а Аан'аллейна они, по-видимому, считали чуть ли не одним из своего круга.

Последним, в сопровождении не отстающих ни на шаг лордиков, в палатку вступил Вейрамон. Окинув взором айильцев, он напряженно поджал губы — его-то вопрос старшинства и высоты положения откровенно заботил. Ворча что-то в напомаженную бородку, Благородный Лорд прошествовал вокруг очага и занял место позади Ранда. Да так и сидел, пока наконец бесстрастные взоры вождей, устремленные на тирского военачальника, не пробились сквозь скорлупу его высокомерия. У Айил выбранное Вейрамоном место мог занять лишь близкий родич по крови или собрат по воинскому сообществу — если во время беседы есть угроза получить нож в спину. А тайренец продолжал насупившись взирать на Джерана и Деарика, словно ожидал, когда же кто-то из них отодвинется и уступит ему свое место.

Наконец Бэил указал Вейрамону на коврик возле себя, напротив Ранда, у карты, и, чуть-чуть помедлив, тайренец широким шагом вновь обошел очаг и уселся на предложенное место — скрестив ноги и выпрямив спину. Глядел он прямо перед собой, и лицо у него было как у человека, который секунду назад проглотил целиком незрелую сливу. Молодые лорды стояли за его спиной, точно железный штырь проглотили, но один из них счел приличным принять смущенный вид.

Ранд взял этого молодого тайренца на заметку, но ничего не сказал, а только умял большим пальцем табак в чашечке трубки и легонько прикоснулся к саидин, закуривая. С Вейрамоном нужно что-то делать; этот гордец обострил прежние споры и создал новые проблемы. На лице Руарка не дрогнул ни один мускул, но лица остальных вождей говорили о многом, хоть и выражали они разные чувства: от сердитой мины Гана, скривившегося от отвращения, до холодной решимости Эрима, в глазах которого отчетливо читалась готовность тут же устроить танец копий. Возможно, для Ранда это и способ отделаться от Вейрамона, однако сейчас родилась еще одна из многих проблем, которые придется решать.

По примеру Ранда Лан и айильцы принялись набивать трубки.

— Лично я считаю необходимым внести лишь незначительные изменения, — сказал Бэил, с тихим попыхиванием раскуривая свою трубку. И, как обычно, удостоившись сердитого вопроса Гана:

— Эти незначительные изменения касаются Гошиен или, возможно, какого-нибудь другого клана?

Выбросив Вейрамона из головы, Ранд склонил голову и стал слушать, как вожди обсуждают, что требуется изменить после того, как они заново осмотрели поле предстоящей битвы. То и дело кто-то из айильцев бросал быстрый взгляд на Натаэля; изредка напряженный прищур глаз или складка у рта наводили на мысль, что траурно звучащая мелодия затронула что-то в их душах. Даже тайренцы порой тоскливо морщились. Однако Ранда печальные ноты будто обтекали, не затрагивая. Слезы, пролитые даже в душе, были роскошью, отныне для него непозволительной.