— А ты не такой, как поют менестрели…

Грон молча кивнул, продолжая изо всех сил давить стискивающую его руку лопатообразную ладонь старейшины кантона Лаундшварце. Ох, как в этот момент ему не хватало его старого тела! Нет, старейшина был могучим мужчиной с такой шириной плеч, что в одностворчатую дверь ему, похоже, приходилось проходить боком. Если, конечно, не мешали грудные мышцы. Но играть в игры типа кто кому ладонь передавит с тем Гроном, что остался в прошлом мире Ооконы, ему бы и в голову не пришло. А вот с нынешним — пожалуйста. Так что теперь Грону, который ничего не мог поделать с капканом, в который попала его правая рука, оставалось только лишь давить в ответ. Нет, передавить, так сказать, лапищу старейшины он не надеялся. Но когда рука напряжена, сопернику очень сложно так сдавить кисть, чтобы составляющие ее косточки надавили одна на другую, а именно из-за этого и возникает та самая боль, которая заставляет людей разражаться болезненным воплем и остервенело дергать рукой, пытаясь вырваться из стального капкана чужой ладони. Грону же пока удавалось терпеть…

— Не такой, — повторил старейшина и внезапно выпустил его руку из своих клещей. — Но в главном менестрели не врут. Ты — мужчина!

Грон все так же молча кивнул, осторожно и по возможности незаметно разминая затекшие пальцы. А затем, чуть приподнявшись, хлопнул старейшину по плечу.

— Судя по тому, что вы вытворяете с насинцами, вам в этом тоже отказать сложно, уважаемый Нушвальц.

Старейшина удивленно воззрился на него и в следующее мгновение гулко расхохотался.

— Да… принц, — сказал он, когда чуть успокоился, — давно меня так никто не веселил, как ты. Это ж надо… сказать шейкарцу, что он, мол, тоже мужчина… не много на свете людей, готовых так рискнуть своей башкой.

Грон усмехнулся:

— Ну насчет того, чтобы рискнуть башкой, не уверен, что в этом шейкарцы мне такие уж конкуренты.

— Что?! — взревел старейшина, мгновенно переходя от добродушия к возмущению. — Ты хочешь сказать, что мы трусы?

Грон усмехнулся, причем демонстративно нагло, отчего лицо сопровождавшего его в этой поездке графа Имаила, личного представителя короля Кагдерии, и так уже довольно бледное, окончательно приобрело цвет прошлогоднего снега. В его понимании переговоры о том, чтобы шейкарцы пропустили армию Агбера через свои перевалы, в данный момент повисли на волоске.

— Ну если вы тоже охотились на костяного вепря… — между тем задумчиво начал Грон, — тот тут я должен буду…

— Ты?! Ты охотился на костяного вепря? — изумился старейшина. — Да никогда не поверю…

Усмешка Грона стала еще более широкой, а кроме того, он еще и этак независимо пожал плечами, как бы говоря: хочешь — верь, хочешь — нет, но что было, то было. Старейшина некоторое время напряженно сверлил взглядом безмятежную и даже некоторым образом мечтательно-задумчивую физиономию Грона, а когда его собственное лицо налилось багровым цветом уже почти до фиолетовости, угрожающе прорычал:

— И что, убил?

— Ага, — кивнул Грон и продолжил: — Только не я его, а он меня. Ну почти…

Старейшина вытаращил глаза, а затем снова оглушительно расхохотался:

— Да… принц Грон, а пожалуй, менестрели совсем не врут. Ты, похоже, действительно славный малый. И стоишь того, чтобы отнестись к тебе с уважением. — Он повернулся к небольшой группе своих воинов, прибывших на переговоры вместе с ним, и проорал: — Эй, Линдэ, Эмальза, сегодня вам ночью точно спать не придется. Тут у нас, похоже, появился мужик, на котором вы еще не скакали! — Конец этой фразы также потонул в громком хохоте старейшины, который, впрочем, был громогласно поддержан всеми наличными шейкарцами. — Дочери, — пояснил старейшина, отсмеявшись, — ведьмы! Но «барсы» в руках держат крепче, чем иной мужик. Вот из-за этого никак их замуж не пристрою. Столько уже славных мужей сваталось, а они все нос воротят — то не так, это не этак, великого воина им подавай. И мужика так чтобы ух! Причем непременно хотят выйти замуж за одного мужа. А какой мужик таких ведьм удовлетворить сможет, если даже одна способна десяток рыжих бород за ночь загнать? Проверено!

Грон глубокомысленно кивнул. Перед тем как двинуть армию в Кагдерию, он тщательно проштудировал все источники, в которых упоминались шейкарцы. И потому вполне представлял, о чем толкует старейшина. Или, если опираться на разрядные книги Кагдерии, граф Лаундшварце.

Шейкарцы были народом, превыше всего ценящим возможность жить своим собственным законом. На самом деле желание жить своим законом и своей традицией это как раз и есть то, что люди подразумевают, произнося такие слова, как «свобода» и «независимость». При этом сама традиция или законы, с точки зрения большинства других людей, могут быть жуткими. Скажем, свободолюбивые маори, упорно сражающиеся против английских угнетателей, сражались еще и за то, чтобы по-прежнему практиковать каннибализм.

Свободолюбивые индийцы боролись с ними же еще и за право поклоняться такому жутковатому божеству, как богиня Кали, с помощью ритуальной удавки убивая во имя ее совершенно посторонних и не имеющих за собой никакой вины людей. А вроде как свободолюбивые цыгане до сих пор находятся в тисках таких дремучих тендерных и социальных традиций, что любой не принадлежащий к их среде и потому способный взглянуть на их образ жизни достаточно непредвзято скорее согласится на тюрьму, из которой все-таки рано или поздно выйдешь, чем на то, чтобы до самой смерти влачить существование рядового цыгана или цыганки. Так что известный всем образ благородного повстанца, яростно сражающегося за некую великую свободу, имеет к реальности очень опосредованное отношение. Вот и шейкарцы сражались не за некую отвлеченную свободу, а за право и далее жить так, как им было более привычно. И в отличие от многих весьма в этом деле преуспели. Поэтому каждый, кто собирался хоть чего-то от них добиться, должен был приложить некоторые усилия и разобраться с тем, как устроена жизнь этого гордого горного племени. А не корчить из себя графа Имаила, на протяжении всей их беседы просидевшего с надушенным платком у ноздрей, изо всех сил изображая из себя высокоцивилизованного человека, вынужденного терпеть общество дикарей. То есть это ему так казалось. Грону же он казался тупым, зашоренным снобом, неспособным высунуть нос за пределы створок раковины, в которую он сам себя добровольно загнал. Так это было или не так, но поведение графа скорее работало против успеха их миссии, чем за него, и позволять ему продолжать в том же духе Грон не собирался.

— А что, они действительно так хорошо владеют «барсами»? — поинтересовался он у старейшины.

— А то! — гордо отозвался тот. — Хочешь посмотреть?

— Было бы любопытно. Я давно интересуюсь различными техниками рукопашного боя, — кивнул Грон и, заговорщицки подмигнув собеседнику, пояснил: — Ну не увшанце же мне осваивать.

Старейшина снова гулко расхохотался. «Барсы» были короткими парными клинками с массивным лезвием и обоюдоострой заточкой, часто используемыми не только как оружие, но и как горное снаряжение, поэтому ими в равной мере были вооружены и мужчины, и женщины. Причем мастерство владения «барсами» среди женщин было распространено немногим меньше, чем среди мужчин. Увшанце же представлял собой нечто вроде огромной алебарды, для владения которой нужна была недюжинная сила и… столь же недюжинная масса тела. Иначе при ударе или замахе неумелого воина могло просто унести в сторону. Согласно традициям шейкарцев увшанце считался не только боевым, но и охотничьим оружием, с которым горцы выходили против снежного тигра или пещерного медведя. Когда-то давно подобная охота являлась частью ритуала посвящения в мужчины. Но с той поры пещерных медведей и снежных тигров изрядно поуменьшилось, так что теперь горцы обходились более легким ритуалом.

— Эй, Линдэ, Эмальза, а ну-ка идите сюда! — взревел старейшина.

А Грон, воспользовавшись моментом, чуть отклонился назад и, приблизив губы к уху графа Имаила, тихо прошептал:

— Граф, если вы не прекратите изображать из себя изнеженного идиота и портить мне весь разговор, я вам ваш платок в глотку забью.

Граф изумленно воззрился на Грона, но тот наградил его столь злобной ухмылкой, что граф дернулся и торопливо запихал платок за манжету. А в следующее мгновение Грон едва не опрокинулся на спину… от дружеского хлопка мощной длани старейшины по плечу.

— Смотри, Грон! — весело рыкнул старейшина. — Смотри! Таких боевых девок у вас на равнине ты никогда не встретишь!

Грон еле заметно повел плечом, восстанавливая кровообращение, а затем уставился на средину круга, который мгновенно образовали возбужденные шейкарцы. В центре его стояли две… кхм, наверное, следовало назвать их девушками. Во всяком случае, возраст обеих едва ли перевалил за двадцать пять лет. Впрочем, судя по тому, что уже успел озвучить старейшина, с основным признаком девичества они распрощались давным-давно. А вот в то, что каждая из них способна в постели согнать семь потов с некоего количества лучших воинов клана, по традиции красящих свои косматые бороды в рыжий цвет, верилось очень даже легко. От их фигур веяло силой и грацией дикой кошки. Обе девушки были похожи друг на друга. Но именно похожи, а не являлись точными копиями. Обе были рослыми, крепкими, с упругими, налитыми задницами, туго обтянутыми кожаными штанами. При своем нынешнем росте Грон, пожалуй, доставал бы обеим макушкой где-то до уровня бровей. Или даже ниже. Волосы одной были светло-рыжими и коротко остриженными, так что, когда она встряхивала головой, казалось, будто вокруг нее светится солнечный нимб. У второй был длинный, почти до ягодиц, соломенный хвост, который она сейчас, в преддверии схватки, закручивала вокруг собственной шеи. Одеты обе были практически одинаково — в кожаные брюки, куртки и сапоги. Только у рыжей брюки были заправлены в сапоги, а у блондинки выпущены поверх сапог и подвязаны в районе ступней кожаными ремешками.

— Ну что, отец, — подала голос блондинка, закончив закручивать волосы, — мы начинаем?

— Давай, Эмальза, — добродушно кивнул старейшина и по-свойски ткнул Грона кулаком в бок. Смотри, мол, не пожалеешь.

В то же мгновение четыре «барса», до сих пор покоившиеся в наспинных ножнах своих хозяек, со змеиным шипением выметнулись наружу…

Да-а-а… на это стоило посмотреть. Девушки оказались настоящими валькириями. Толпа несколько раз зачарованно вздыхала, отмечая великолепный удар, связку или пируэт, а дважды даже разразилась громкими приветственными криками и смехом. Первый раз, когда рыжеволосая Линдэ ловким ударом вспорола на блондинистой Эмальзе куртку и ее левая грудь дерзко выглянула из получившегося разреза, а второй раз, когда уже Эмальза вспорола Линдэ брюки на бедре, обнажив стройную ногу почти на всю длину.

— Ну как? — хохоча, спросил его старейшина.

— Да, — отозвался Грон, — на равнине таких точно нет.

— Ну так бери их замуж, — радостно предложил старейшина, — я знаю, что у тебя только одна жена. А человек ты богатый, да и мужчина хоть куда. Еще две точно лишними не будут…

Грон усмехнулся и задумчиво покачал головой. Традиции шейкарцев допускали большое разнообразие в браке. Сильная и обеспеченная женщина могла содержать двух, а то и трех мужей, так же как и могучий и неутомимый мужчина мог взять за себя несколько жен. Сильно привязанные друг к другу брат и сестра вполне могли выкатить будущим супругам требование, чтобы те согласились взять их вместе в одну семью: девушку — второй женой, а парня — вторым мужем.

— Не могу тебе ответить согласием, уважаемый Нушвальц. Вряд ли моя жена согласится с подобным подходом к семейной жизни.

— Почему? — удивился старейшина. — Девки у меня хоть и своенравные, но умные. Первой жене особо перечить не будут. Да и ты им понравился.

— Ну уж и понравился… — рассмеялся Грон.

— Точно понравился, — убежденно ответил старейшина. — Эвон какое представление устроили. Все чтобы перед тобой покрасоваться. Эмальза грудь свою показала, а Линдэ ноги. Чтобы оценил, значит…

Грон едва не поперхнулся. Представление, значит, устроили… Ну и ну!

— Ладно, принц, — внезапно заявил старейшина, — поехали ко мне. Негоже с хорошим человеком на тропе разговаривать, когда растопленный очаг неподалеку.

Грон покосился на графа Имаила.

— Нет, — категорично отрезал старейшина, — этого с собой брать не будем. Пусть с твоей армией дальше идет. Не хочу я им свой дом поганить. Воняет от него, как от гнилухи.

Услышав такую характеристику самого модного в этом сезоне при дворе аромата, который придворный парфюмер продавал по шестидесяти толаров за флакон, граф Имаил ошарашенно и возмущенно взбулькнул и сверкнул глазами, но, натолкнувшись на насмешливый взгляд графа Лаундшварце, счел за лучшее промолчать. Грон замер, а затем подался вперед и, дружески ухватив старейшину за плечи (вернее, попытавшись, ну насколько возможно, это проделать), осторожно спросил:

— То есть я могу отдать армии приказ двигаться через перевалы?

— Ну да, — слегка насупился старейшина, удивляясь его непонятливости. — Мы же с тобой собираемся устроить славную пирушку. Зачем же портить ее разными серьезными разговорами? И не беспокойся. Мои орлы проведут твоих людей такими тропами, что насинцы и опомниться не успеют, как ты окажешься у них в тылу. — Он добродушно улыбнулся. — Вот только эти тропы довольно узкие, твое войско будет идти по ним дня три, а то и пять. Так что мы вполне успеем славно попировать.

Грон согласно кивнул. Да уж, несмотря на его опасения, переговоры о прохождении его армии через горы шейкарцев оказались практически молниеносными. Но вот то, чем они завершатся, похоже, потребует от него недюжинного здоровья. А с другой стороны, когда ему что-то доставалось легко? Он повернулся к барону Шамсмели, исполняющему обязанности его заместителя в этом походе, и кивком указал ему в сторону лагеря армии, а сам обреченно полез в седло…

Замок графа Лаундшварце представлял собой строение, очень похожее на длинный дом викингов. только увеличенный в размерах раза в два и сложенный не из бревен, а из огромных, грубо отесанных валунов. Он возвышался на горном склоне, нависая над довольно большим по местным меркам поселением, почти в сотню домов, являвшихся раза в два-три уменьшенной копией замка. Еще одним различием было то, что замок покрыт кровельным сланцем, а дома в поселении почти сплошь крыты соломой.

Нравы в поселении были весьма простые. Едва они въехали в поселок, как на улицу высыпали люди, бесцеремонно уставившиеся на Грона и его конвой. Старейшина ехал впереди на огромном битюге рядом с Гроном, подбоченясь, перешучиваясь с окружающими и громко смеясь.

— Эй, старейшина Нушвальц! — вдруг заорал какой-то дюжий мужик с отчаянно-рыжей шевелюрой, одетый только в сапоги и кожаные штаны, полоснув по Грону каким-то сердитым взглядом. — Где ты споймал такого птенчика? Будешь учить его скакать на одной ножке? Позови меня — мне тоже хочется посмеяться.

Старейшина мгновенно натянул поводья и остановил своего битюга.

— Придержи язык, Шамсальц! — взревел он. — Это мой гость и друг!

Мужик же в ответ только глумливо усмехнулся и, нагло уставившись на Грона, вытянул губы трубочкой и послал ему воздушный поцелуй. Лицо старейшины полыхнуло багровым.

— Ах ты!.. — взревел он, слетая с коня и выволакивая из конных ножен свой увшанце, но Грон успел вцепиться ему в руку.

Пару секунд Грону казалось, что удержать эту рассвирепевшую гору мышц ему не удастся, но затем старейшина обнаружил, что что-то мешает ему двигаться с той скоростью, к которой он привык, и чуть притормозил, чтобы посмотреть, что же это такое.

— Уважаемый Нушвальц, — поспешно заговорил Грон, едва только старейшина обратил на него свое благосклонное внимание, — по-моему, этот человек оскорбил меня.

— Ты — мой гость и друг! — безапелляционным тоном заявил старейшина.

— И еще — мужчина, — привел Грон убийственный аргумент.

Старейшина замер. Тут крыть было нечем.

— Это Шамсальц, — нехотя пояснил он, признавая за Гроном право первого поединка, — он хороший воин. Хочет жениться на Линдэ. Он же рыжий — хочет сохранить породу… И согласен взять за себя еще и Эмальзу. Только они не хотят. Смеются над ним. Вот он и злится.

Грон понимающе кивнул. Да уж, чувства очень часто заводят людей в такие тупики, выход из которых, бывает, ведет через кровь и смерть.

— Его не стоит убивать? — тихо спросил он.

— Нет, — отрицательно мотнул головой старейшина. — Сможешь — убей. Непременно. Если ты его победишь и не убьешь, то он тебе этого не простит. Будь это обычный дневной поединок, тогда да, можно было бы и не убивать, а когда мужик дошел до такого, что вместо головы яйцами думает, то тут либо убивать, либо умирать приходится.

Да уж, верная мысль, вздохнул про себя Грон и, повернувшись к своему коню, потянул из ножен, притороченных к седлу, ангилот.

— А-а-а, птенчик решил поучиться танцевать уже сейчас! — обрадованно взревел рыжий и, развернувшись к Грону спиной, выудил откуда-то увшанце. — Ну пойдем на Утоптанный круг, птенчик, — широко улыбнувшись, заявил он, — ты, я вижу, не трус, поэтому я убью тебя сразу. Не стану мучить.

Грон молча кивнул. Улыбка у этого рыжего была хорошей, доброй и открытой. Убивать его очень не хотелось, но…

Утоптанный круг оказался местом на краю поселения, чуть в стороне от тропы, взбегающей к замку. На самом деле он был не столько утоптан, сколько каменист. Грон прошелся по кругу, привыкая к неровностям поверхности, и тихонько вздохнул. Да, подвернуть тут ногу — раз плюнуть…

— Ну что, птенчик, готов? — довольно тряхнув головой и бросив взгляд на Линдэ, с суровым видом прислонившуюся к одному из каменных столбов, которые широким полукругом охватывали площадку, спросил шейкарец. — Тогда бей. Ты гость, тебе и первый удар.

Грон покачал головой:

— Нет, ты хозяин, потому и начинай танец. А уж я поддержу как смогу.

— А ты вежлив, птенчик, — снова рассмеялся рыжий, — но мы, шейкарцы, не слишком-то любим таких.

— Кто как… — отозвался Грон и бросил на Линдэ этакий многообещающий взгляд.

Судя по тому, с какой звериной грацией шейкарец держал свой увшанце, он был о-очень умелым воином, поэтому следовало попытаться вывести его из душевного равновесия. Тем более что, судя по реакциям старейшины, шейкарцы легко возбуждались.

— А-агх! — яростно взревел воин… и Грон едва успел отскочить в сторону от гулко рухнувшего на него тяжелого лезвия. Удар был столь силен и, главное, стремителен, что воздух едва не вскипел. — Скачи, птенчик, скачи! — заорал шейкарец, но никакого добродушия в этом вопле уже не было.

Грон отчаянно метался по площадке, уходя от града сыпавшихся на него ударов, каждый из которых был способен разрубить его напополам. Да что там его… увшанце был способен располовинить пещерного медведя.

Дзынг!

Грон, мгновением до этого ушедший в сторону, резко выбросил руку вперед, с оттягом проведя лезвием ангилота по обнаженной руке рыжего. Отчего тот не успел удержать увшанце, и его лезвие с размаху врезалось в камень. Шейкарец огромным прыжком разорвал дистанцию и, отпустив увшанце, уставился на правый бицепс, практически разрубленный напополам. Толпа вокруг разразилась возбужденными криками, приветствуя первый результативный удар поединка.

Рыжий осклабился.

— А ты хитрец, птенчик, — зло прошипел он, — хитре-э-эц… а мы не любим хитрецов. Мы их наказываем! — И, перехватив свой увшанце левой рукой, он двинулся вперед скользящим шагом.

Грон ждал, направив в его сторону ангилот.

Жжу-у-у.

На этот раз удар увшанце оказался чуть менее быстрым. Грон немного качнулся вперед, будто примеряясь к удару.

Жвуз-з!

Опа, так это он просто его заманивал! Грон едва успел отшатнуться назад. Увшанце вернулся с такой скоростью, что если бы Грон не сымитировал, а действительно попытался нанести укол, то точно распрощался бы с головой. Рыжий также понял это и довольно расхохотался:

— Что, птенчик, страшно? Правильно! Бойся меня.

Грон в ответ хмыкнул и сделал этакий легкомысленный жест ангилотом. Мол, кто бы говорил…

Жжвуз-з…

Того, что произошло в следующий момент, никто так и не заметил. Вот вроде как увшанце в очередной раз взрезал воздух… но рыжий отчего-то вовремя не остановил его движение, наоборот, его могучее тело повело вслед за тяжелым лезвием, а его ноги при этом отчего-то перестали, как прежде, слушаться своего хозяина. И где этот равнинник, так потешно уворачивавшийся от его ударов? Почему это он поднимается с земли? Когда он успел упасть-то?..

Грон выпрямился, глядя на покачивающегося рыжего, каким-то чудом или просто звериной живучестью все еще держащегося на ногах. Шейкарец смотрел на него, а на его зубах уже пузырилась кровь.

— Ты… хитрец, — хрипло даже не произнес, а прошептал Шамсальц. — Мы… никогда не выпускаем оружие из ру… — Тут в его горле что-то булькнуло, и он, захрипев, рухнул на камни.

Грон шагнул к нему и присел на одно колено, глядя Шамсальцу в лицо. Удивительно, но рыжий был еще жив.

— Ладно… — уже не прошептал, а пробулькал он. — А все равно ваши дети будут рыж… — И на этой фразе жизнь наконец-то оставила это могучее тело.

Грон сумрачно вздохнул. Черт, убивать таких воинов, и даже не врагов, ни за понюх табаку… ну что за жизнь?! Он ухватился за рукоять ангилота и, слегка напрягшись, выдернул его из груди рыжего. Он рисковал. Эта сумасшедшая атака-флешь в случае неудачи оставляла бы его в полной власти шейкарца, без оружия и в пределах досягаемости страшного оружия рыжего. Но ему требовалось не просто победить его, а победить быстро и убедительно. Так, чтобы его победа ни у кого не вызвала сомнений ни в его мастерстве, ни в его храбрости. Поэтому он и не стал дожидаться, пока Шамсальц ослабеет от раны и истечет кровью.

— Да… — послышался над ним голос старейшины, — менестрели точно не врут. Ты — могучий воин, Грон. И я горжусь тем, что ты мой друг!.. — Он помолчал, а затем выпрямился и взревел: — Эй, кто-нибудь, приберите тут! А то нам пора ехать. Нас ждут накрытые столы…

Пир затянулся далеко за полночь. Первое время к Грону постоянно подсаживались шейкарцы, желавшие непременно выпить с таким могучим и хитрым воином, победившим «самого Шамсальца», который, как выяснилось, был кем-то вроде местного чемпиона по поединкам. И если бы не хитрость Грона, заключавшаяся в том, что он вытребовал у старейшины право пить местную брагу так, как он привык пить вино, то есть разбавляя ее водой (и чем дальше, тем обильнее), он бы оказался под столом уже через час-после начала пира. Но затем, уже после полуночи, он внезапно обнаружил, что поток, так сказать, посетителей внезапно иссяк. А слегка сконцентрировавшись, сумел установить и причину. Все дело было в том, что справа и слева от него уселись Линдэ и Эмальза. Они сменили кожаные костюмы на юбки и блузы, Линдэ убрала волосы под небольшую и даже слегка кокетливую шапочку, а Эмальза заплела свои в две толстые косы. «Барсов» при них не было. Они сидели молча, никак не реагируя на Грона и ни словом, ни жестом не выказав ничего, что он мог бы расценить как некое приглашение к развитию отношений. Просто сидели, ели, посматривали по сторонам, едва ли не демонстративно игнорируя Грона. Так что спустя где-то час Грон и сам перестал обращать на них внимание. А через некоторое время, когда большая часть присутствовавших уже начали укладываться на лавках, явно собираясь отдохнуть прямо здесь, в пиршественном зале, внезапно обнаружил, что обе девушки исчезли. Слегка повеселев, Грон оторвал от здоровенной лопатки, занимавшей все пространство подноса, который за этим столом исполнял функцию его тарелки, изрядный кусок, жестом подозвал одного из огромных лохматых псов, свободно рыскающих между столов, и швырнул ему. Пес лениво поймал его пастью и, легким движением мощных челюстей небрежно располовинив немаленькую кость, заглотал кусок.

— Ну что, друг, пора и на боковую? — послышался справа добродушный голос старейшины.

— Неплохо бы, — с некоторым облегчением отозвался Грон, разворачиваясь к хозяину дома. Он-то поначалу опасался, что пиршество затянется как минимум до утра, а то и вообще продлится несколько дней. Но, похоже, традиции шейкарцев в этой области оказались более разумными, чем ему представлялось ранее.

— Шульце! — взревел старейшина, и около него мгновенно нарисовался мальчик лет двенадцати. — Проводи гостя… и вот еще… — Старейшина одним движением сдернул со стола полагающийся Грону таз с мясом и вручил мальцу, слегка просевшему от такого груза. — И еще, — закончил он, увенчивая эту тарелку-поднос кувшином с брагой.

Грон открыл было рот, собираясь возразить, но старейшина прервал его попытку резким жестом, мол, я знаю, что делаю. После чего махнул рукой. И Грон двинулся вслед за тяжело нагруженным мальцом.

В отличие от большинства остальных гостей ему выделили отдельную комнату, вернее даже, зал, у левой стены которого располагалось огромное ложе, накрытое целой горой белоснежных шкур снежного тигра. Света в зале не было, хотя неподалеку от ложа маячил массивный держатель для факелов, очага тоже, поэтому Грон равнодушно скользнул взглядом по смутно белевшему в темноте ложу и взмахом руки отпустил мальчика, бухнувшего поднос на его край. Размеры ложа были таковы, что этот поднос Грону помешать не мог никак. На ложе вполне уместился бы и весь стол, за которым этим вечером пировали они со старейшиной и его наиболее приближенными людьми.

Когда массивная, сделанная, похоже, из половинок древесных стволов и потому больше напоминающая крепостные ворота дверь его комнаты захлопнулась за спиной слуги, Грон потянулся и сладко зевнул. Брр… а ночи-то в горах холодные. Немудрено, что на ложе навалено столько тигровых шкур. Грон присел на край необъятного ложа, стянул перевязь с ангилотом и принялся расшнуровывать камзол, как вдруг за его спиной раздался какой-то шорох. А в следующее мгновение чья-то рука ухватилась за ножны ангилота. Грон резко качнулся в сторону, уходя из-под удара, а затем, молниеносно перехватив чужую руку, качнулся вперед, перебрасывая через себя обладателя этой руки… чтобы в следующее мгновение, оторопев, застыть, глядя, как обнаженное женское тело ловко приземляется на спружинившие руки и откатывается к дальней стене, по пути сбив держатель для факелов, с грохотом рухнувший на пол…

Из-за его спины послышался мелодичный женский смех. Грон медленно обернулся.

— А он довольно ловок, Линдэ, — смеясь, сообщила сестре Эмальза, выбираясь из-под шкур и гибким движением придвигаясь к Грону.

— Ловок, но груб, — ворчливо отозвалась Линдэ, поднимаясь на ноги и потирая бедро. — Так швырнуть девушку, всего лишь собравшуюся помочь мужчине раздеться.

— Он воин, Линдэ, — все так же смеясь, сообщила ей Эмальза, — воины часто грубы. Но неужели ты предпочтешь им крестьян?

Линдэ, уже приблизившаяся к Грону вплотную и, подбоченясь, вставшая прямо перед ним, совершенно не стесняясь своей наготы, в ответ лишь шумно фыркнула, будто кошка. Эмальза же, придвинувшаяся к нему так, что ее роскошная грудь коснулась его спины, протянула руки и ухватила его за камзол.

— Помоги ему снять сапоги, сестра, — мягко произнесла она, нежно, но властно потянув вверх камзол.

— Э-э-э… девушки, — опомнился Грон, — я, конечно, поражен вашей красотой и заботой, но…

— Не беспокойся, Грон, — прервала его Линдэ, уже стянувшая с него левый сапог. — Мы умеем обращаться с мужчинами. Ты не пожалеешь.

— А если ты устанешь, — отозвалась Эмальза, принимаясь за его нижнюю рубашку, — у тебя же был трудный день, правда? — то мы сумеем сделать так, чтобы твое естество снова нас захотело.

— Мы редко так делаем с мужчинами, — продолжила Линдэ, отшвыривая его правый сапог и поднимая руки к ремню, удерживающему его брюки, — вот еще, баловать их… к тому же они и так всегда нас сильно хотят. Но ты нам понравился. Сильно понравился.

— Так, как еще никто не нравился, — подтвердила Эмальза и, обхватив его руками, крепко прижала к себе, помогая сестре сдернуть с него брюки и обнажая… его действительное отношение ко всему происходящему.

После чего любые возражения Грона уже выглядели бы неубедительно…