6. Меч

Так его и звали. Точнее, так его называли. Многие считали это именем. Были те, кто полагал, что это прозвище. Ошибались и те, и другие. Меч — это было его сутью. Обычно он был Мечом где-то очень глубоко, там, где раньше пребывала душа. Но случалось и так, что оружие брало верх над разумом. И тогда он весь становился Мечом. Впрочем, если такое и происходило, то лишь по обоюдному согласию — Меча и человека. Договор заключен был давно, и с тех пор ни разу не нарушался. По чести говоря, он и не задумывался никогда над тем, можно ли его нарушить. А Меч и подавно не думал на такие темы. Он вообще не умел думать.

Да. Но, как бы там ни было, с давних пор он и клинок стали тезками.

Когда-то давно, не сразу после договора — тогда навалилось слишком много дел и совершенно не нашлось времени вникнуть, — чуть позже, он понял, что отдал за Меч душу. Невелика потеря. Тем более что после первой своей смерти, точнее, после первого воскрешения, сознание подлинного бессмертия восполнило утрату. С лихвой. Произошел своеобразный обмен. И холодным металлом стал человек. А в лезвие клинка вплавилась черная, мудрая и уставшая, но живая душа. Оба только выиграли от сделки. Хотя по большей части ему казалось, что Меч получил меньше.

Впаянная в клинок душа его служила образцом, по которому вновь и вновь после смерти воссоздавалась личность. Умирать он не любил, кто из нестареющих любит умирать? Но временами случалось. Убивали. Иногда, чтобы сделать дело, приходилось погибать не единожды. Если бы, выполняя работу, он был человеком, а не Мечом, его, наверное, забавляли бы лица тех, кого следовало уничтожить. Но будучи живым оружием, в такие моменты он мог почувствовать только их страх. Страх людей, осознавших, что противник их бессмертен в самом что ни на есть полном смысле.

А еще были другие. Он называл их «не-Я». Люди и нелюди, рассеянные по разным мирам. Все они так или иначе несли в себе частицу его души. Бывшей его души. И частицу клинка — души нынешней. Все они выполняли какую-то работу. Обычно единовременную. А закончив, погибали. Либо обретали свободу. Свободу от Меча. А ему оставалась их память. Их мысли и чувства. Их знания и опыт. С иными «не-Я» он успевал сродниться, и разрыв становился довольно болезненным. Потом долго приходили чужие воспоминания, чужая любовь и чужая ненависть. И нужно было напоминать себе о том, что это не его. Что это не имеет к нему отношения.

Некоторых «не-Я», он знал только по снам. Странным, очень реальным снам.

Тот мальчик-шефанго, в компании с зеленоглазой эльфийкой идущий по горе сомнений, был скорее сном. Пока пожиратель душ не накинулся на него и не узрел глубоко-глубоко в душе мальчишки черный отблеск Меча. Потянуло же мразь на новые ощущения. Пришлось вмешаться, потому что смерть шефанго грозила ненужными осложнениями. Еще, чего доброго, понадобилось бы тащиться в тот сумрачный мир самому. А дел хватало и дома.

«Кто-то сожрал пожирателя». Мальчик даже не подозревал, насколько он прав. Но вряд ли придет ему в голову, что «кто-то» был он сам. Точнее, часть его. Равнодушная и вечно голодная Пустота.

От вмешательства остался неприятный осадок — мальчишка сопротивлялся, сам того не сознавая, и выпроводил чужую волю без всякой деликатности. Потом долго болела голова. Эти шефанго…

Машинально потер пальцами виски. Глянул в зеркало. Красные глаза и длинная белая коса. Оскалил клыки в ухмылке.

Да. Эти шефанго.

А ниточка натянулась. И теперь волей-неволей он будет в курсе всего, что делает мальчик. Тоже ведь тезка. Тезка по старому его имени, которое помнят лишь немногие друзья.

И немногие враги, оставшиеся с незапамятных времен. Враги, убивать которых пока нельзя.

Остальные называли его Меч. Ему было все равно.

— Девятое сомнение — это Вэйше, — сказал Эльрик вместо «доброе утро».

Легенда села, натягивая на плечи плащ.

Они начали спать вместе, как только похолодало. И ночью, рядом с шефанго, было тепло. Порой даже слишком тепло, когда к жару, что шел от Эльрика, добавлялось совсем некстати ее, Легенды, похотливое томление. Но что тут сделаешь? Красивый мальчик. Даже в те жуткие дни, когда она его боялась, какая-то часть сознания все равно мяукала мартовской кошкой.

Мда. Красивый мальчик. Только была у мальчика дурная привычка вставать еще до рассвета. То есть в самый холод он и просыпался. Очень скоро и Легенде становилось не до сна. Уснешь тут, пожалуй, когда каждая косточка от холода дрожит.

— Слушай, вы все так мало спите? — спросила она недовольно.

Смотреть на де Фокса и то было холодно. Этот ненормальный каждое утро не просто умывался — мылся. Хуже кота, честное слово. Коты хоть языком теплым вылизываются. А Эльрик в воде ледяной. И чем выше они поднимались, тем холоднее вода становилась. Легенда подумывала уже о том, чтобы вовсе бросить дурную привычку умываться по утрам, да как-то неловко было. Парень моется, а она даже на лицо не поплещет?

— Вы — это кто? — спросил Эльрик, доплетая косу.

— Шефанго. — Легенда спрятала нос под плащом.

— Не знаю. Кто как. Мне четырех часов хватает. А что?

— Холодно.

— Разминайся, — без всякого сочувствия посоветовал де Фокс. — Знаешь как согревает!

— Ну-ну, — уныло кивнула эльфийка. — Померз бы так, как я, я б на тебя посмотрела.

— Мне холодно, только когда страшно, — сообщил Эльрик. И принялся разводить костер. — Мы вообще-то на севере живем. Там льды всякие, вечная мерзлота, северное сияние опять же. Слышала о таких краях?

— Только в сказках. — Волоча за собой плащ, эльфийка перебралась к разгорающемуся огню. — И жить там нельзя. Опять врешь?

— Нет, — де Фокс покачал головой, — не вру. Мы правда там живем. Мы такие, ну вроде амфибий. Не совсем, конечно, но близко. Дельфины нам тоже сродни. В общем, купаться любим — страсть. А холодно вокруг… тоже страсть. Вот и пришлось приспосабливаться.

— Так прямо во «всяких льдах» и купаетесь?

— Зачем во льдах? — Эльрик говорил серьезно. — Подо льдами. В полынью ныряешь и вперед. До следующей.

— Ага. А питаетесь святым духом?

— Нет. Рыбой. — Шефанго вздохнул. — Ты тюлений жир ела когда-нибудь? Такая, скажу я тебе, гадость.

— Так ты у нас к рыбке привык, — сочувственно кивнула Легенда. — То-то мясо не жрешь.

— У меня с перепугу аппетит пропадает, — объяснил де Фокс и повесил над огнем котелок с водой. — Не веришь, да? Ну и правильно делаешь. На самом деле мы гоблинов разводим.

— Что?

— Да не что, а «кого». Гоблинов. Ну, помнишь, в лагере, Гоблин? Начальник службы безопасности. Вот таких и разводим. Только жирных. И безмозглых. У них мозги атрофировались, потому что мы им создали нормальные жизненные условия. С потребительской корзиной у наших гоблинов все в порядке, хлеба хватает, а без зрелищ они обходятся. Вот. А мы их едим. Нет, некоторые дрессируют. Через несколько поколений дрессированных гоблинов можно получить разумное потомство, только император этого не одобряет. Зачем нам разумные? Тебе бы понравилось, если бы свиньи вдруг заговорили?

— Бинфэн мне, во всяком случае, не глянулся, — согласилась Легенда, малость одуревшая спросонья от обрушившегося на нее потока слов. Каждое по отдельности, слова были понятны, но вместе никак не складывались. — Что с тобой сегодня сделалось? Что-то ты разговорился.

— Вэйше убить хочу, — признался Эльрик. — Ни о чем больше думать не могу. Умственный запор случился. А он иногла словесным недержанием сопровождается.

— Подожди, что значит «Вэйше — девятое сомнение»? Значит, то… те, что были вчера, — семь и восемь, да?

— Ага, — радостно кивнул шефанго. — Осталось всего ничего.

— Тебе вчера мало было?

— Больше, чем хотелось бы. Но мы почти пришли. Поднимемся на вершину, а там, глядишь, что-нибудь придумается. Убьем Вэйше, найдем Финроя — и в лагерь.

— Зачем ее убивать? Сотто говорили…

— Что она оставляет людей у себя. Не люблю таких.

— Мальчик, ты головой не стукался? — насмешливо, но со злыми нотками в голосе спросила Легенда. — От тех, вчерашних, едва ушли. Мало ли что ты там не любишь! Может, вернешься тогда да добьешь оставшегося? Или он тебе понравился?

— Я не от них убегал, — нахмурившись, ответил Эльрик. — А от того, кто их жрать начал.

— Герой! Какая разница, скажи на милость, кого ты испугался? Вернуться сейчас и прикон чить того, недоеденного, можешь?

Эльрик пожал плечами. Вздохнул:

— Я хочу убить Вэйше. И я постараюсь это сделать. Что тебе не нравится?

— Это как раз и не нравится, — уже зло сказала Легенда. — Ты, следуя за своими «хочу», втягиваешь в неприятности всех вокруг. И чем ты в таком случае лучше того… смеска?

Шефанго поморщился:

— Йорик-то тут при чем? Он тебя никуда не втягивал… То есть втянул, конечно, но его «хочу» — «не хочу» здесь ни при чем.

— А твои очень даже при чем. Нас вообще-то двое, если ты до сих пор не заметил.

— Можно подумать, я все время делаю глупости, которые тебе приходится разгребать.

— Именно, — подтвердила Легенда. — С самого начала. С той минуты, как мы с тобой встретились.

— Серьезно? — В голосе шефанго прорезался искренний интерес. — Это что, например? То, что мы пошли на Цошэн, а не в лагерь?

— То, что ты, будучи еще Эфой, отправил на небеса всех моих спутников. Потом, уже когда мы оказались на здешних берегах, решил уйти от моря, хотя наличие доски на берегу доказывало, что у нас есть шанс дождаться проходящего корабля. Потом ты пожелал остаться под командованием этого… орка. Потом собрался на Цошэн. А теперь еще и Вэйше. Ты не обратил внимания, что я все время вынуждена расхлебывать ту кашу, которую ты завариваешь?

— Сейчас обратил, — кивнул Эльрик. — Но я хочу убить Вэйше. И я постараюсь это сделать.

Слова прозвучали с прежним спокойствием. Однако скользнуло что-то в интонациях… Что-то похожее на злость. В первый раз услышала Легенда такие нотки в завораживающем голосе своего спутника. Нельзя сказать, чтобы они много общались в те дни, пока поднимались на вершину Цошэн, однако этого было достаточно, чтобы понять: говорить шефанго умеет. Ему удавалось вкладывать в слова именно тот смысл, который требовался. Как Эльрик это делал, оставалось непонятным. Но как-то делал.

И теперь он сказал то, что сказал. Именно так, как ей нужно было услышать. Так, чтобы у нее даже сомнений не осталось в том, что он действительно постарается убить Вэйше, неведомое существо, живущее на Цошэн. И плевать ему с вершины этой самой Цошэн на все ее, Легендины, проблемы и сложности.

— Дурак, — буркнула она, сбрасывая плащ.

Поднялась и пошла умываться.

Может быть, холод прогонит злость. Тем более что злиться было бесполезно и унизительно. Она, Легенда, поймала себя на том, что испугалась недоросля-шефанго. Не демона, за которого принимала его так долго и которого действительно был резон бояться. А тощего сопляка, самого обычного мальчишку, ничем по большому счету не отличающегося от эльфийских пацанов. Испугалась только потому, что услышала в его голосе неведомую ранее злость. Испугалась того, что он может всерьез рассердиться и…

«И что?» — рявкнула Легенда сама на себя.

В том-то и дело, что ничего. Ничем ей рассерженность Эльрика не грозила. А испугалась она просто по природной, не женской даже, бабской трусливости. Той, от которой теряется женщина даже перед плюгавеньким мужем, рявкающим на нее в подпитии.

Гадко это было. Глупо. Оттого и злило.

Вэйше он убьет. Да и бесы с ним, пусть убивает, пусть что хочет творит. Ее, Легенды, все эти глупости не касаются. Ей нужен Финрой. Он — на вершине. Остальное — заботы и проблемы беловолосого сопляка.

Мысли походили на принятие решения, и злость постепенно отступала. От холодной воды остатки жарко клокочущей ярости, зашипев, угасли. Так что обратно Легенда шла уже в настроении, близком к спокойному. Хорошего у нее не было с первого дня похода, а спокойное — это уже достижение. Уж во всяком случае лучше, чем злость.