ГЛАВА 18

Хейти брел по огромному, до самого горизонта, болоту. Ноги вязли, вокруг бурлила грязная вода. Гадко воняло чем-то тошнотворным.

Однако останавливаться было нельзя. Хейти не знал почему. Он просто знал, что если позволит себе остановиться, то тот, кто идет позади, наступит на него, вдавит в болотную жижу, вомнет в мутные пиявочные лужи. Навсегда.

Хейти понимал, что это сон. Дурацкий, полный каких-то дешевых, как в мексиканских сериалах, намеков и иносказаний. Поганый сон… Но глубокий. Такой глубокий, что не выпускает наружу, не дает проснуться и вдохнуть нормальный воздух обыкновенной реальности.

Хейти пытался бежать, но ноги вязли все глубже и глубже. Топь тянула, а сзади уже доносилась тяжелая поступь нечеловеческих ног. Все ближе и ближе. Хейти оборачивался и пытаясь разглядеть что-то в висящем над болотом тумане, всматривался в полутьму. Иногда ему казалось, что там, в тумане, видно какое-то шевеление… Страшное, чужое… Не потому чужое, что нечеловеческое, а наоборот. Ужас, который гнал Хейти через бескрайнее болото, заключался в том, что у чужака было человеческое лицо. И не одно, а множество лиц складывались в маску, разглядеть которую Хейти не мог. Он видел только глаза, злые глаза в болотном тумане. Такие мутные, устричные глаза — глаза мертвеца.

И Хейти снова бежал, цеплялся руками за чахлые деревца, наступал на проваливающиеся кочки, похожие на волосатые головы тех, кто бежал тут до него… Бежал, но то, что шло сзади, нагоняло… И теперь это только кочки, похожие на волосатые головы.

А сзади гулко бухало по воде, обдавало грязью, поднятой со дна.

Когда уже не осталось сил, Хейти остановился, тяжело вдыхая сырой воздух.

Подумалось: «Пусть топчет, проснусь хотя бы…»

В тот же миг позади него бухнуло, и Хейти как взрывом кинуло вперед. Закрутило, завертело в воде. Не успел он вынырнуть, как сзади снова бухнуло… И так долго… Долго…

«Ему не нужно меня давить, — подумал Хейти, цепляясь за какие-то корешки. — Он хочет, чтобы я двигался вперед».

А сзади накатывала новая волна… Но уже не воды. А звука.

В сон Хейти ворвался сочный храп. Капитан Слесарев храпел, зарывшись в подушки на диване. Хорошо храпел, виртуозно.

Хейти выдохнул застывший в горле ком.

Говорят, когда во сне трудно бежать, это означает, что одеяло намоталось на ноги… «Ерунда. — Хейти осмотрел комнату в поисках одеяла и обнаружил его где-то в полуметре от себя. — Эк меня разобрало. Хорошо хоть подушку не выкинул».

Через некоторое время Хейти понял, что пора навестить туалет. Потому что водка была однозначно дурная. Или это были дурные рыбные тефтели, которыми он со Слесаревым заедали картошку.

Хейти встал на ноги. Желудок отозвался на это нецензурно и требовательно заявил о намерении избавиться от своего содержимого тем или иным образом.

«Что ж он меня, отравить хотел? — с тоской подумал Хейти, подавляя выступление взбунтовавшегося желудка всеми силами. — Так что ж он, гад, чего-нибудь сильнодействующего не подсунул?! Садюга, мент-волчище…»

Помимо мирно спящего мента Хейти помянул недобрым словом советских оккупантов, которые понаделали продукции, блин, за десять лет не съесть (тефтели были произведены в колхозе «Маяк» Эстонской Советской Республики), и потащился в ванную.

Капитан Слесарев на его действия отозвался сквозь сон как-то ворчливо и перевернулся на другой бок. Капитану что-то снилось.

«Наверное, женщины», — почему-то подумал Хейти и в задумчивости напоролся голой ногой на какую-то очень острую деталь, бесхозно валяющуюся на полу.

«Ох, зараза! Ох, падла! Только бы не заорать. — Хейти тихонько, стараясь не шуметь, подскакивал на одной ноге — И чего меня эти русские бомжи сразу не кончили?!»

Он вспомнил, каким чудом выбил нацеленный на себя свой же пистолет.

«Бывает, однако… Мне бы такое мастерство на занятиях продемонстрировать. Три человека на спине сидят, один стволом в морду тычет, а я, понимаешь, еще и обезоруживаю противника. Прямо народный герои Калевипоэг… И мент кстати подскочил. А то ствол стволом, а затоптали бы эти блохастики подзаборные». — Хейти нагнулся и внимательно рассмотрел штуку, которая впилась ему в пятку.

Штука оказалась обычным транзистором. Маленькой радиодеталью с тремя лапками, торчащими из блестящей шляпки.

«Ну вот, капитан, ко всему прочему, радиолюбитель… — мелькнула мысль, но ее быстро прервала очередная попытка желудка начать освободительную войну против незаконно оккупировавших его советских тефтелей. — Ох… Некстати это проявление свободолюбия… Эстонский желудок, однако».

Хейти добежал до ванной и запер дверь.

Пока он журчал водой, Сергей прекратил храпеть. Прислушался, а затем встал и что-то проверил на буфете. Потом снова лег на диван. Капитану действительно снились женщины.

Обычные женщины, достигшие совершеннолетия.

Правда, изредка в эти политкорректные сны вторгалась «лолита» — Маринка, которой они вместе с Зотовым обломали весь кайф. Маринка вела себя неприлично и требовала полтинник. Сулила запретные по закону развлечения. Сергей ругался и отказывался. Тогда в сон влезал избитый бомжами Хейти Карутар и предлагал «лолите» — Маринке прогуляться с ним в НИИ люпина, а самому Сергею оплатить счета за электричество. Сергей Карутара в НИИ не пускал, они ругались и вместе шлепали Маринку по молодой заднице, чтобы вела себя сообразно возрасту. Процесс шлепанья доставлял Слесареву истинное удовольствие. Потом сны становились совсем уж бредовыми, Сергей просыпался, чтобы убедиться в наличии Хейти и снова заснуть.

Самому же Хейти в этот момент хотелось, чтобы в квартире капитана Слесарева снова появились злобные русские бомжи и убили его на фиг. Потому что так страдать он уже не в силах.

Босым ногам было холодно на голом кафеле. По спине пробегали мурашки. В зеркале отражалась уныло-зеленая физиономия отравившегося работника отдела внутренних расследований.

Хейти внимательно всмотрелся в зеркало. Несмотря на тяжелую муть, которая наполняла его сознание, он все-таки уловил какую-то странность в своем внешнем виде… Что-то необычное, нехарактерное для него…

Похудел? Или лицо слишком вытянулось?

— Хейти закрыл глаза и помотал головой… Снова открыл. Снова закрыл.

— Свет. Темнота. Свет. Темнота…..

На него из зеркала смотрел лейтенант Мельников.

Хейти отшатнулся, под ногу что-то попало, мокрое и скользкое. Он замахал руками, стараясь удержать равновесие, и бухнулся на край ванной, пребольно ушибив копчик.

«Почудилось, — была первая мысль. Следом за ней пришла вторая. — Как бы ванну не разбить…»

Однако ванна была цела. Ее чугун выдерживал и не такое… Хуже обстояли дела с зеркалом.

Из того положения, в котором находился Хейти, не было видно, отражается в зеркале что-нибудь или нет. Но у Хейти создалось устойчивое впечатление, что по ту сторону стекла что-то есть…

Положение усугублялось лампой дневного света, которую экономный капитан повесил вместо обычной лампочки накаливания. Освещение дрожало и моргало. Из-под потолка доносился неумолчный гул, словно бы в ванной поселились осы… На самом деле никаких ос не было, а просто испортился стартер, но это гудение оказывало на Хейти настолько тягостное воздействие…

Он снова согнулся над жерлом унитаза.

Мелькнула дурацкая мысль: «Хорошо, когда удобства совмещенные…»

В голове рвались мины. Грохот… Свет. Тьма…

Хейти видел что-то…

Что видел однажды…

Но не мог вспомнить…

Или не мог запомнить?..

И чей-то хриплый, злобный голос, грубо прорываясь сквозь невыносимую какофонию, царящую в голове, повторял одну и ту же фразу:

«А небо все такое же… А небо все такое же… А небо все такое же…»

И Хейти глухо замычал, давясь воспоминаниями.

Тело костлявого упало. Выражение лица Мельникова из удивленно-решительного стало радостным. Такая радость бывает у бойца в момент схватки.

Хейти попытался крикнуть, что сзади есть еще кто-то, но не успел, потому что теперь уже лейтенант начал оседать на пол, хватаясь за голову.

Пробел.

Черное. Белое. Черное.

И снова память — как волной окатило.

Перед Хейти сидит костлявый, с мертвыми глазами человек. Его зовут Урмас. Хейти даже кажется, что он помнит какую-то с ним давнюю встречу. Или это только кажется?

Урмас говорит о чем-то.

Слова забиваются шумом и светом, белым, мерцающим. Этот гул имеет какое-то отношение к Хейти, но какое, он понять не в состоянии. Он пытается сконцентрироваться на словах, но слышит только отрывки:

— Должны добраться… зззз… название… ззззз… люпин… После этого на вас выйдут наши аг… зззз… Обязательно попасть внутрь… ззззз… как можно ниже… зззз… большое цилиндрическое… ззз… возможны значительные изменения внешнего вида… зззз… их наличие……не должно смущать……соединение через… зззз… послать на адрес все материалы……если возможно… ззз… чрезвычайно нестабильно… достаточно небольшого количества…

— А небо все такое же голубое, как если бы ты не продался!! — заорал Хейти, сам не понимая, что кричит.

И вместо костлявого Урмаса появился Мельников.

Он сидел на кафеле рядом с Хейти, привалившись к унитазу. И его простреленный затылок страшно освещался неверным светом гаснущей неоновой лампы.

— Такая хреновина, — сказал лейтенант. — Грохнули меня. Из твоего ствола грохнули. А ты сидел, как дундук… Но я не обижаюсь. Потому как ты ничего сделать и не мог… Такая хреновина.

— Чего они от меня хотят? — спросил Хейти, поворачивая голову к Мельникову. — Хотят от меня чего?

— Чего-чего… Того. Тебе и знать об этом не надо, ты на себя руки наложишь. Помнишь, ты как-то сказал, мод, чего это у вас техника военная такая крутая. Страна в заднице, а техника крутая. Всякие МиГи и прочая лабуда… Помнишь?

— Нет.

— Зато я помню… Не знаю, уж насколько ты хотел бы получить на этот вопрос ответ… Но, видимо, придется.

Хейти пришел в себя. В дверь тихо стучали.

— Эй, — донесся приглушенный голос капитана Слесарева. — Ты как там?

— Нормально, — выдавил из себя Хейти. Из-за двери донеслось покашливание, удаляющиеся шаги и ворчливый голос:

— Нормально… Блин… — Здесь помню, здесь не помню… — пробормотал Хейти.