Когда мы наконец выбрались на клочок сухой земли, день давно уже приблизился к своему завершению. Этим клочком оказался островок с чахлой порослью редких деревьев посреди бескрайнего болота. Место крайне неудобное для привала и последующего ночлега, но выбирать не приходилось. И радостно, что под ногами не чавкающая трясина, которая в любой момент может предательски провалиться, а пусть и такая, но твердая земля. Берег рядом, до него не больше пары лиг, но туда нам ходу нет.

Весь день мы пробирались этим болотом, держась вдоль береговой черты и старательно обходя подозрительные места, выглядевшие, на мой взгляд, совершенно так же, как и вся остальная поверхность вокруг.

Лошади по бабки, а иногда и значительно глубже, проваливались в ненадежную твердь. Жара, миллиарды крохотных кровопийц, вгрызающихся в открытую плоть без всякого предупреждения, зловонные испарения… было от чего впасть в отчаяние.

Мы шли вдоль берега, не решаясь отдалиться от него в глубь этого ада, а параллельно нам по берегу двигались люди, преследующие нас и не намеренные отступать.

Причина вот она, сидит под невысоким уродливым хвойным деревцем, покрытым безобразными пятнами лишайника, – барон Чирен фер Бренуа, владелец ухоженных усов, выдающегося носа и презрительного взгляда, который мне хочется погасить парочкой выполненных на совесть оплеух уже второй день подряд.

Фер Бренуа нужен людям, преследующим нас. Не меньше нужен он и нам, нужен, потому что очень много знает. Мы захватили его еще позавчера именно по этой причине, причем при этом погибли два наших человека, а сам Горднер получил ранение в плечо. Весьма нехорошее огнестрельное ранение с близкого расстояния, так что, вполне возможно, вместе с пулей в ране оказался пыж или его часть. Пуля вошла сразу под левой ключицей, возможно, вошла неглубоко, но извлечь ее было некому, потому что штатный лекарь отряда, Керум, погиб еще на переправе через Сотру.

Керум был лекарем от Бога, из тех, что лечат не только делом, но и словом. Парни рассказывали, что берегли его, как могли, а он всегда лез вперед, чтобы никому не показаться трусом.

Конечно же рану Горднера залили уксусом и перевязали, но, для того чтобы извлечь пулю, необходимы умение, опыт и инструмент. Ничего этого у нас не было. Ранил его тот самый фер Бренуа, что сидел сейчас под деревом со связанными руками и беспрестанно ругался, не стесняясь в выражениях. Он мог себе это позволить, поскольку не хуже нас понимал свою ценность.

Больше недели мы ждали его появления в глухой деревушке, насчитывающей пару десятков дворов. Нет, фер Бренуа не должен был оказаться сам в той деревне, название которой при некоторой фантазии можно перевести как Сморчково. Просто недалеко от нее проходила не очень оживленная дорога, и барон должен был проехать именно по ней.

До этого примерно столько же времени мы провели в Роендере, городке, расположенном на Мулойском тракте, что ведет в соседнее с Империей герцогство Эйсен-Гермсайдр. Затем прибыл человек, который долго разговаривал с Горднером, и мы поспешно свернули лагерь и отправились в путь, хотя до заката солнца оставалось не больше пары часов.

Конечно же я полюбопытствовал у Горднера, в чем смысл всех этих маневров. Он посмотрел на меня тяжелым взглядом, к которому я уже успел привыкнуть (легких-то взглядов у него отродясь не наблюдалось), и задал вопрос сам:

– Артуа, ты действительно хочешь знать все подробности?

Отличный встречный вопрос, напрочь убивающий желание любопытствовать дальше.

А барон тем временем продолжил:

– Поверь мне на слово, дело, которым мы занимаемся, весьма благородное. И связано оно с исчезновением людей: баронов фер Мостеа, фер Приегуа и Свегреда, графа Троинсера… К этому списку я могу добавить еще несколько имен, но тебе это ничего не даст, ты никого из них не знаешь. Все эти люди были весьма достойными дворянами, и виноват в их пропаже один и тот же человек. Нет, не тот, за которым мы сейчас охотимся. Зато наш «объект» в курсе всех событий, он знает так много, что, если мы сделаем все, как надо, ты сможешь купить много подарков своей красавице и еще останется достаточно денег на не самую скромную свадьбу.

Затем Горднер помрачнел и добавил:

– Особенно с учетом того, что нас стало меньше.

Фер Бренуа мы взяли легко, в лучших традициях партизанской тактики: деревья, поваленные в подходящем месте на узкой лесной дороге, дружный залп из засады по эскорту, сопровождающему карету барона, – и барон в наших руках. А нечего шиковать в такой глуши, верхом надо ездить, чай, не герцог.

Вот только одно мне было непонятно: все-таки мы в Империи, стране законности и порядка, что даже несколько удивительно для текущей эпохи. Когда я напрямую спросил об этом у Горднера, видя наши приготовления, он ответил:

– Мы на окраине Империи, барон. А здесь совсем другие реалии, совершенно другие.

К тому времени я уже перестал вздрагивать, когда меня называли бароном или вашей милостью. Я постоянно находился рядом с Горднером и старался перенять его манеру держать себя и манеру разговаривать. Все-таки они очень отличались от манер простого народа, но не настолько, чтобы что-нибудь повергло меня в шок…

При захвате кареты Горднер и получил ранение в плечо, хотя выстрел должен был принять на себя Тибор, первым открывший дверцы. Горднер находился позади него, верхом на кауром жеребце с непереводимой кличкой Сверт.

Вряд ли фер Бренуа промахнулся. Он явно целился в нашего командира, правда, непонятно, на что он рассчитывал: если бы ему удалось убить Горднера, его непременно убили бы самого. Тибор, облаченный в кожаную кирасу, попытался прикрыть Горднера, но тот все же поймал пулю…

Какая удача, что нам удалось найти сухой островок посреди бескрайнего болота, потому что нам необходимо отдохнуть перед тем, как отправиться в самую его глубь.

Другого пути нет. Если продолжать следовать вдоль берега, то упрешься в топи, самые что ни на есть настоящие. Мы уже доходили до них, и Чемир, который ехал во главе отряда, решительно повернул назад. Доверять его чутью можно, поскольку вся его жизнь до того момента, как он попал на службу, а затем и в отряд Горднера, прошла среди подобных мест.

Завтра будет еще сложнее, потому что люди, преследующие нас, расположились на отдых на берегу, где есть вода, дрова и трава для лошадей.

Наши кони весь день брели, проваливаясь в болото, и к вечеру истощили свои силы до такой степени, что только плети заставляли их передвигать ноги. За ночь они немного отдохнут, но нам нечем накормить и даже напоить их…

Когда мы захватили барона, то смогли бы оторваться и бесследно затеряться в лесах, если бы не напоролись на отряд, преследующий нас сейчас. Наверное, нам просто не повезло, потому что возьми мы на развилке дороги вправо – и остались бы незамеченными. Там мы потеряли еще одного человека, который ехал впереди дозором.

Теперь оставшиеся восемь бойцов должны были бросить жребий, чтобы выбрать тех троих, которым придется остаться на острове, чтобы прикрыть наш отход в глубь болота. Преследователи непременно отправятся за нами, вот только обойти островок, на котором мы расположились, будет практически невозможно. С одной стороны топи, в которые мы не рискнули соваться, с другой – каменная гряда, тянувшаяся вдоль берега на несколько лиг. Наш отряд прошел между грядой и берегом, в одном месте опасно к нему приблизившись.

Все восемь человек сидели с очень серьезными выражениями лиц, и даже Тибор, казалось, проглотил свой вечно болтливый язык. Как же, сейчас они сами, собственными руками будут выбирать себе жизнь или смерть. То, что погибнут все оставшиеся в заслоне, факт, не вызывающий сомнений. Вопрос только в том, смогут ли они продержаться достаточно долго, чтобы смерть их была не напрасной. Три человека против почти двадцати – это несерьезно, пусть и стволов у наших будет в избытке. Но такое давало остальным крохотный шанс.

Кидали кости, которые были похожи на те, которые есть и в нашем мире, других мне здесь видеть не приходилось. Две кости, один бросок. Тот, кто выкинет меньше всех очков, остается. Если совпадут числа – кости перекинут. Через пару минут все было решено. Оставались Крижон, Оседор – черноусый мужик, который был старшим в принятой Горднером троице, – и еще один, Касишес – плотный седобородый мужик лет сорока.

Те, кому суждено было остаться в заслоне, заметно побледнели. Нет, никто из них не стал клясть судьбу, лишь Крижон пробурчал под нос, что в кости ему никогда и не везло. В их глазах появилась какая-то отрешенность, как будто они уже попрощались с жизнью.

Крижон надеялся заработать на собственную харчевню. Он всегда подробно расписывал, как харчевня будет выглядеть, что у него будет в меню и кто станет поставщиком продуктов. Оседор даже не успел потратить хотя бы часть из выданного ему Горднером аванса. Касишес мечтал когда-нибудь стать пасечником.

Те, кого удачно миновал суровый жребий, тоже не радовались, по крайней мере вслух. Они вели себя так, как будто бы были виноваты в том, что такая доля их обошла.

Притихли все. И лишь фер Бренуа не преминул съязвить, что и остальные их надолго не переживут. Затем предложил свой план: немедленно освободить его, а он позаботится о том, чтобы всех нас убили не больно.

Очень хотелось встать и заткнуть ему пасть, ударив носком сапога под подбородок. Но я не мог себе этого позволить, как бы там ни было, фер Бренуа – дворянин, и поступить таким образом – значит оскорбить его, а сатисфакцию в сложившейся ситуации он явно не сможет потребовать.

Я сидел и думал о том, мог бы я вот так, одним движением руки, решить свою судьбу и как бы себя вел после этого. Боюсь, что не так, как они. Но проверять мне не хотелось.

Посреди суши разожгли небольшой костерок. В нем не было особой необходимости, но от его пламени становилось немного уютнее на душе. Завтра предстоял бесконечный день в удушающей духоте гниющего болота. Если, конечно, все мы переживем хотя бы его половину. Преследующие нас люди не отстанут, тем более им будет легче следовать за нами по проложенному пути, ведь там, где прошли мы, они уже не провалятся.

Потом они загонят нас в такое место, где мы не сможем толком обороняться. Сейчас они нападать не станут, к чему им лишние жертвы, когда стоит всего лишь немного подождать.

Завтра мы вытянемся цепочкой (а как еще возможно передвигаться по болоту?), и они начнут отстреливать по одному, начиная всегда с последнего. Вероятно, придется остаться еще нескольким из нас, чтобы задержать преследование. Вот тогда у меня и появится возможность узнать, что сейчас думают Крижон, Оседор и Касишес. Потому что фер Бренуа необходимо доставить туда, куда следует. Иначе к чему все это и зачем все наши жертвы?

Я посмотрел на болото, уже плохо различимое из-за наступающей темноты. Вот если бы судно на воздушной подушке… И тут же одернул себя: ну что за детский сад, еще о вертолете помечтай.

Затем в голову пришла следующая мысль. Вернее, я вспомнил о небольшой заметке, случайно попавшейся мне на глаза в какой-то газетенке. Что характерно, прочитал я ее там, где мы обычно читаем, чтобы не терять времени даром.

Относительно этого у меня также имеется собственная теория. Потребность читать в том месте возникает из-за того, что тело покидает такая же субстанция, что и информация, которой нас постоянно и старательно пичкают. Эти две субстанции идентичны, хоть одна из них материальна, а вторая – нет. Но потребность организма восполнить потерю весьма высока, вот и приходится читать все, что попадется под руку.

Так вот, в той заметке рассказывалось о наших предках, применявших для косьбы на заболоченных местах мокроступы, надевая их на копыта лошадей. Стоп. Что я об этом помню? Там не было никакого рисунка, лишь несколько строк: «Закругленная дощечка длиной двадцать – двадцать пять сантиметров с перекинутым посередине нешироким ремешком. Копыта продеваются под ремешок, и благодаря этому нехитрому приспособлению лошадь не проваливается в топь». О ширине дощечки, длине ремешка не было сказано ни слова. Сработает ли это здесь? Какая разница: здесь, там. Только не очень понятно, какая именно топь имелась в виду.

Но попробовать стоит. Вдруг это тот самый шанс. Дощечки я найду, в поклаже единственной у нас вьючной лошади их несколько штук, и все они примерно метровой длины. Откуда они там взялись? Это Оседор загрузил их туда, заявив, что много места они не занимают, да и весят всего ничего, а вот ему эти дощечки жизненно необходимы, потому что они из того дерева, черного, с яркими красными прожилками, что пошло на изготовление бочек черейнтов. Для чего они ему, Оседор сообщить не соизволил, и все сочли это блажью. Наверное, их бы выкинули еще днем, если бы было время. Думаю, Оседор не станет слишком разоряться, если я возьму одну, ее как раз хватит, если разделить на четыре части.

Нет, он точно не станет возмущаться: сейчас остающиеся в заслоне бойцы раздают вещи, которыми дорожат. Они не хотят, чтобы вещи достались врагу, но раздают с обязательным условием, что их непременно вернут, когда все закончится. И люди, принимающие вещи на хранение, тщательно им подыгрывают, клянясь в том, что так и будет. Хотя все отлично понимают, что нет у парней никаких шансов, абсолютно никаких.

Кожаных ремешков тоже как грязи, а грязи вокруг!.. Сделаю четыре мокроступа и на Мухорке опробую, глядишь, и получится что путное… Бедная кобыла устала, к концу дня ее даже начало пошатывать, а мне и помочь ей нечем: ни воды, ни травы. Но ничего, седлать не стану, прокатимся охлюпкой. Вдруг это шанс.

Я сделал две штуки, когда подошел Тибор и поинтересовался, чем это я так усиленно занимаюсь, что даже отказался от вина, заменявшего нам и ужин, и вечерний чай.

– Мокроступы, – заявил я с некоторым смущением. Мне ли их учить, жителей этого мира и этого времени, подобным вещам. Такого слова я не знал, и пришлось на ходу выдумать свое, состоящее из мокроты и ходьбы.

– А, слиссы. Ремешок чуть длиннее делать нужно, – заявил он и застыл на какой-то миг с широко открытым ртом…

В путь мы отправились с первыми признаками рассвета. Когда солнце выглянуло из-за еще видимых Агнальских гор, мы уже потеряли берег из вида. Наши преследователи пытались угнаться, но, видимо, среди них не нашлось человека, читающего всякую чушь в совсем не подходящих для этого местах. Они упорно пытались ехать за нами, но даже сравняться в скорости не смогли. Одна из их лошадей провалилась в топь, и бедное животное оставили погибать.

Слиссы дали нам преимущество в скорости, но не избавили от одуряющей жары, испарений и черных туч разнообразных летающих паразитов, которые явно учились на камикадзе, потому что избавиться от них можно было, только прихлопнув. И еще одна напасть – гады ползучие. Их тоже было немало. Я насчитал четыре разновидности, но затем бросил это дело, следя лишь за тем, чтобы змеи не попали под ноги Мухорки.

Но настроение было прямо-таки праздничное, особенно у тех, кто счастливо избежал смерти. Лишь Горднер по-прежнему оставался мрачен. Ну во-первых, это его обычное состояние, а во-вторых, раненое плечо не давало ему покоя.

Когда на пути попался небольшой островок суши, облюбованный какими-то птицами с длинными клювами и иссиня-черным оперением, мы остановились на отдых.

Тибор довольно язвительно поинтересовался у Чемира, по-прежнему ехавшего впереди отряда, как это он мог позабыть о слиссах. Тот даже взвился:

– Да откуда мне о них знать?! Не было у нас дураков лошадей по болотам таскать. Ты что думаешь, что у нас лошади табунами ходили? – кипятился он. – Да мы даже землю быками пахали. В деревне и лошадей-то было… – Чемир принялся загибать пальцы. – У мельника две лошади, еще у… – Тут он взмахнул рукой. – Да я сам-то на лошади ездить научился только тогда, когда в солдаты попал.

– То-то ты до сих пор на коне сидишь, как коза на заборе, – под общий смех заявил Тибор, но Чемир даже не стал ему отвечать, лишь обиженно от всех отвернулся.

Кратковременный отдых, неполная кружка вина, кислого и отдающего кожаным мехом, и снова в путь. Курс мы старались держать строго на север, туда, где виднелись вершины невысоких гор, по сравнению с Агнальскими выглядевших просто холмами. Все чаще и чаще нам приходилось забирать левее. Но горы становились все ближе, и вскоре на горизонте показался берег, еще далекий и не очень доступный.

К тому времени подул свежий ветерок, нагоняя тучи, вскоре пошел дождь, мелкий и прохладный. Капли воды разогнали гнус, дышать стало легче, и даже бедные лошади, казалось, приободрились. А может быть, они просто учуяли близость берега и травы, по которым непременно успели соскучиться.