Перед самым отъездом из Эйсендера я еще раз увиделся с Жюстином. Я шел к нему, сопровождаемый двумя слугами, и думал, что, наверное, приятно, когда город, а тем более столица, назван твоим именем. И пусть это заслуга предков, но все же. Вот стану большим человеком, заложу новый город и тоже назову его своим именем. Артуадер. Нет, что-то не слишком благозвучно. Койндер из той же оперы. Назову-ка я его лучше Миланой. Есть же у нас Милан, а здесь Милана появится. И название красивое, и девочке моей приятно будет.

Нам пришлось пересечь сад, в котором я уже побывал. Герцог снова сидел в своей беседке. Правда, выглядел он гораздо лучше. Возможно, помогло лечение. Рядом с ним стояла Лиойя и увлеченно что-то рассказывала, держа в одной руке цветок. Герцог внимательно слушал ее, и выражение лица его было, как бы точнее выразиться… доброе, что ли. Не сомневаюсь, это редкое зрелище даже для тех, кто его знает очень давно. Лиойя – милая девушка, и все ее эмоции очень непосредственные. Это не придворные дамы с их заученным выражением лица для «ах» и для «фи», как и положено согласно этикету.

Вероятно, герцогу приятно видеть рядом с собой столь искреннего человека, от этого он давно отвык. Недаром он улыбается, и недаром им двоим ни до кого нет дела, хотя рядом застыл человек с какими-то бумагами в руках, терпеливо дожидаясь, пока на него обратят внимание. Судя по всему, ждать ему придется долго.

Жюстин был в зале, которую я бы назвал каминной из-за огромного очага. Такой камин бревнами топить нужно. Принц расхаживал вдоль камина и о чем-то беседовал с человеком его возраста, одетым в камзол желто-канареечного цвета, из-за чего золотое шитье на нем было почти незаметным. Странные вкусы, но не мне о них судить.

Жюстин все еще заметно прихрамывал и даже опирался на трость. Вот только вид у него был значительно бодрее и на щеках присутствовал здоровый румянец. Увидев меня, принц отпустил своего собеседника кивком головы.

«Странный выбор в цвете одежды, но, по крайней мере, в толпе не затеряешься», – подумал я, с трудом удержав улыбку. Жюстину этого не удалось, а может быть, он не слишком старался, он себе такое позволить может.

– Талантливый поэт и музыку пишет, – он указал подбородком на выходившего из залы человека, – но вот во всем остальном… – И принц покачал головой.

Я чуть склонил голову в поклоне. Универсальный жест, его можно трактовать как угодно.

– Я хотел еще раз выразить вам благодарность, Артуа. – Жюстин на секунду замолчал, затем повторил: – Я бесконечно благодарен вам за все, что вы для меня сделали. За все.

– Это я вам благодарен, ваше сиятельство. Я получил то, о чем даже мечтать боялся. – С этими словами я чуть коснулся пальцами эфеса шпаги.

– Кстати, как она вам? Не пожалели, что ради нее лишились клинкерта?

Я так понимаю, что это шутка. Ну что ж, вероятно, тогда и я имею право пошутить.

– Должен вам признаться, ваше сиятельство, что совсем не выспался сегодня. И все потому, что никак не мог ею налюбоваться. Хотя я почему-то думал, что вы подарите мне новое нарядное седло и попону с вышитым на ней гербом герцогства.

Не ожидал, что моя наспех придуманная шутка вызовет такой успех у наследника Эйсенского престола. Он расхохотался.

– Должен вам в свою очередь признаться, что в карьер вы берете не хуже аргхала, – в свою очередь пошутил он.

Да уж, что есть, то есть. Никогда сам бы не подумал, что умею так быстро бегать, да еще с всадником на спине. Мы разговаривали еще некоторое время, вспоминая некоторые подробности путешествия, когда в залу в сопровождении придворной дамы вошла Лиойя.

Для меня это случилось неожиданно, но думаю, что не для Жюстина. Недаром он время от времени поглядывал в окно, выходившее в сад.

Лиойя мило смутилась, что на фоне чопорного лица ее спутницы было особенно заметно. Девушка была хороша в своем наряде, совсем не таком, в каких я привык ее видеть. Затем Жюстин и Лиойя обменялись взглядами, по их мнению ничуть не заметными для остальных. Как же.

Вот это да. Это, конечно, не мое дело, но не слишком ли вы поторопились? Лиойя выглядела так, как будто ей открылась тайна, доселе неведомая. Лицо Жюстина выражало гордость вперемешку с нежностью. И все это они скрывали под другими масками. Так, в моем присутствии больше нет необходимости. Вряд ли в ближайшее время Жюстин вспомнит, что только что разговаривал со мной.

Уже выходя из залы, я бросил на них прощальный взгляд. Отличная получилась бы пара, если бы на свете существовали чудеса. Но их не бывает, а жаль.

Мы выехали через день, и путь наш лежал обратно в Кергент. Мы – это Горднер, я и еще одиннадцать человек. В Эйсендере барон нанял трех воинов, выбрав лучших из наемников, предложивших свои услуги. И сразу же поставил их на место.

В этом мире рынок, предлагающий товар такого рода, процветает. Наверное, и на Земле так было раньше и есть сейчас, просто там я никогда с этим не сталкивался.

Когда Горднер привел всю троицу на постоялый двор на окраине Эйсендера, куда мы переселились, новые воины смотрели на всех оценивающе. Это своего рода лотерея, и для них, и для нас. Кто они, что собой представляют и насколько им можно доверять в бою? Люди эти – профессионалы, требующие за свою работу хорошую плату, но и занимаются они не земледелием. Вполне возможно, за эти деньги им придется отдать свою жизнь. Все трое производили впечатление опытных воинов, уже давно сбившихся со счета, сколько раз им приходилось смотреть смерти в глаза. Взгляды, походка, жесты, экипировка, манеры…

Когда в мою комнату вошел Тибор, я лежал, уставившись в потолок и мечтая о том, что буквально полтора-два месяца – и…

– Ваша милость, – затараторил он, что всегда забавно, потому что говорит Тибор густым басом, – пойдемте скорее, там господин Горднер новичков жизни учить будет.

Мое внезапное превращение в господина барона далось ему легко, в отличие от меня самого. После недавних событий между нами легла незримая стена, потому что в этом мире еще очень далеко до демократических ценностей и идей. Мне было значительно сложнее, ведь приходилось менять все: речь, манеры и даже привычки, в конце концов, потому что есть общепринятые нормы поведения для всех слоев общества, и лезть со своим уставом в чужой монастырь – это только полностью подорвать к себе уважение. Но, по крайней мере, в награду я получил возможность общаться с тем же Горднером если не на равных, то хотя бы свободно.

Как я успел понять, барон никогда не пользуется учебным оружием даже в тренировочных схватках. Сам он мне объяснил, что опасность получить ранение очень стимулирует.

Вот и сейчас Горднер спокойно стоял напротив троих новобранцев, сжимая в правой руке отнюдь не учебный клинок, а тяжелую шпагу, одну из двух, что он постоянно возил с собой. Нет, он не ходил, опоясавшись сразу двумя шпагами, просто их у него имелось две. Обе шпаги были эстоками, то есть имели обоюдоострую заточку клинка, разве что назывались они здесь иначе, скюрлами. В левой руке барон держал кинжал с длинным лезвием, большой чашкой гарды и приспособлением для захвата чужого клинка.

Одет Горднер был в белую рубаху свободного покроя с широкими рукавами, в отличие от своих противников, каждый из которых нацепил нечто, напоминающее кожаный жилет, сшитый из нескольких слоев толстой грубой кожи. Я уже встречался с подобными кожаными доспехами, да и сам приобрел такой же сегодня с утра, готовясь к походу. Вполне надежная защита от пуль на излете, идущих по касательной, и не слишком сильных ударов холодным оружием, нанесенных детской рукой. Разве что некоторая скованность в движениях, но за все надо платить, так было, так есть и так будет.

Горднер кивнул, слегка соприкоснувшись лезвиями своего оружия, предлагая оппонентам начинать. Вероятно, эта троица знала друг друга достаточно давно, поскольку старший из них, тип с черными обвисшими усами, вооруженный саблей с елманью, изобразил свободной рукой фигуру, состоящую из трех оттопыренных пальцев и соединенных кольцом мизинцем и большим. Как я понял, подобный жест означал определенные действия для всех троих.

Двое крайних резко подались вперед, пытаясь окружить Горднера. Тот сделал два скользящих шага назад и взял влево, выстроив их почти в линию. Снова попытка окружить его, и снова Горднер легко ушел от противников, на этот раз вправо.

Со стороны было очевидно, что двигается он не на пределе своей скорости и при нужде вполне может прибавить. Его противники поменяли тактику и попытались атаковать его по фронту вдвоем, оставив за своими спинами третьего. Горднер принял атаку, поочередно парировав удары обоих. Внезапно оба противника разошлись в стороны, давая место третьему, до этого остававшемуся в тени.

Горднер, не дожидаясь дальнейших действий своих оппонентов, сам пошел в атаку. Отбив выпад левого из них дагой, он нанес удар скюрлом плашмя по голове правому. Вернее, просто слегка обозначил его, примяв тулью шляпы. Усатого ждала та же участь, с той лишь разницей, что удар пришелся чуть ниже спины. Должно быть было больно, шлепок получился смачный, да еще и обидно. Оставшийся противник опустил саблю, показывая, что признает поражение. Какой смысл продолжать бой одному, если не смогли справиться втроем?

Да уж, вот это Горднер. Как мне показалось, будь противников вдвое больше, ничего бы не изменилось. Ну и этот, с усами, получил заслуженно за свой довольно-таки пренебрежительный взгляд, когда все начиналось.

Вечером новички проставлялись на постоялом дворе, где мы остановились. Только я в этом не участвовал. Вместо этого мы с Горднером нанесли визит одному из его знакомых.

Он жил на противоположной окраине Эйсендера, в доме, почти вплотную прижавшемся к крепостной стене. Разговаривали они на местном языке, и я ничего не понял. Разве что довольно часто они упоминали одно и то же имя, но и это ничего мне не давало, поскольку имя тоже было незнакомым.

Возвращались мы почти в полной темноте, небо было пасмурным, и редкие уличные фонари давали лишь общее представление о направлении.

Ближе к центру города фонари перестали быть редкостью, но прибавилась новая напасть: пошел дождь, вернее, ливень. Наверное, именно для таких случаев и приготовлено выражение: разверзлись небеса. Они действительно разверзлись, с громовым грохотом извергая потоки воды. Дождь бил косыми струями, настолько плотными, что одежда промокла моментально. Ко всему прочему, резкие порывы ветра заставляли наклоняться вперед. И это в городе! Представляю, что сейчас творится на открытой местности.

На наше счастье, практически сразу же мы набрели на корчму, призывно светящую раскачивающимся над входом фонарем. Заведение оказалось из разряда не самых пристойных. Низкие закопченные балки потолка, мебель, изрядно пострадавшая от времени и посетителей, не самый приятный запах. И посетители явно не являлись почетными гражданами Эйсендера. Сплошь бандитские рожи, а хозяин заведения определенно их главарь. Но внутри было тепло и сухо, а в дальнем углу призывно горели дрова в камине, растопленном по случаю ненастья.

Горднер по-хозяйски прошелся по залу, весьма пустынному из-за непогоды и позднего часа. И что-то мне это напомнило. Вот только ситуация тогда была несколько иная. Нас было больше, и мы явно были сильнее.

Здесь их не меньше десятка человек, и все не самой приятной наружности. Они так и зыркали в нашу сторону исподлобья. А Горднер как будто бы всего этого не замечал. Закончив обход, он отдал распоряжение придвинуть стол ближе к огню. И требование его выполнили, хотя стол меньше всего напоминал мне привычные по прежнему месту жительства. Тяжелый, явно выполненный из дуба и способный вместить добрую дюжину посетителей. За него мы и уселись, дожидаясь заказа.

Горднер заказал трош, горячее вино с медом, пряностями и еще чем-то. Этот напиток, кстати, я еще не пробовал. И стоил он порядочно, и повода не было. Сейчас же, после того как мы вымокли до нитки и продрогли, это то, что нужно. Да и не пиво же заказывать, в конце-то концов.

Кстати, о пиве теперь придется забыть. Как когда-то и у нас, пиво здесь считалось плебейским напитком, пойлом для простолюдинов. Появиться где-нибудь на рауте, благоухая изо рта запахом свежевыпитого пива… Ну отказаться от пива… для меня это не особая проблема.

Горднер достал горсть монет, среди которых блеснуло немало золотых, полюбовался при свете новеньким золотым местной чеканки и громко спросил у хозяина, принимают ли здесь имперские деньги. То утвердительно пробурчал в ответ.

У меня сложилось такое впечатление, что Горднер нарочно провоцирует собравшихся здесь людей.

Черт, сплошь бородатые рожи, у корчмаря так вообще борода лопатой. Петра I на вас нет.

Пока эти типы лишь присматривались к нам, но, если дело дойдет до серьезного, будет худо. Все-таки шпаги – оружие, не слишком эффективное в тесноте и против дубинок. Один удачный удар – и конец лезвию, не рассчитано оно на такое. Хотя и против дубин есть своя техника, и Горднер что-то такое мне уже показывал. Своеобразная техника, и если переводить на более знакомое, то получаются скорее сбивы, чем жесткие блоки.

Ладно, посмотрим, что будет дальше. Горднер вел себя вполне беспечно, и, по-моему, его такая ситуация даже забавляла.

Подали трош, и я наконец отведал его. А что, вполне приятен на вкус, горячий, сладкий и как раз по погоде. Горднер громко похвалил его, заявив, что во дворце герцога подают немногим лучше. Мне сравнивать напиток было не с чем, но его вкус мне действительно понравился.

По лестнице со второго этажа спустилась молодая рыжеволосая женщина. Была она весьма и весьма приятной наружности. Хороша Маша, да Милана лучше, констатировал я. Только она может, чуть поведя плечиками, вздернув носик и два раза хлопнув ресницами, сделать так, чтобы я, потеряв голову, был готов на все, что угодно.

Девушка уселась за одним из столов, тем самым, что стоял в дальнем углу и что занимала местная лихая братва. Лицо ее растворилось в полумраке, но остался силуэт. Да уж, оказывается, у нее не только наружность приятная, в профиль это хорошо видно.

Даже вспомнились строки из романа: «…с хорошо развитой и устремленной в будущее грудью…»

Не знаю, как там относительно устремлений, но все остальное соответствует полностью. Кстати насчет силуэта. Может, мне дагерротипством заняться или дагерротипизмом, как там правильно? А что, никаких особых затрат, и прогресс налицо. У нас дагеротипы лет на полтораста позже появились. Ничего сложного, полированная серебряная пластинка, пропитанная парами йода, соленая вода да камера-обскура. Вот только экспозиция уж больно много времени занимает, ждать нужно чуть ли не весь день.

Нет, наверное, на этом много денег не заработаешь. Мне же нужно много и сразу. Я не жадный, но вдруг у моей любимой запросы будут большие, и мне придется соответствовать, хочу я того или нет.

Вот интересно, этот тип, Силуэт, в два языка попал, по крайней мере. Во французский и в мой родной. Министр финансов Силуэт призывал экономить деньги и не к художникам за натюрмортами обращаться, а к фотографам. Отсюда и слово появилось в этом значении. Забавная история.

Очнувшись от размышлений, я обнаружил себя смотрящим на хозяина, да еще и с улыбкой на лице. Надеюсь, улыбка у меня правильная, иначе он черт знает что подумает.

Нет, как будто бы все, как надо. Хозяин уронил свой взгляд в пол. Хотя что это значит? Возможно, он только маскируется, подлец и негодяй, чтобы выбрать момент и нахально напасть. Переведя свой взгляд на Горднера, я заметил, что тот с интересом наблюдает за мной.

– О чем задумался, Артуа?

Что за глупая привычка у меня уходить в себя, иногда даже на несколько минут. И перед Горднером было неудобно. Случись что, а я где? Ладно бы о чем-нибудь умном думал. Ведь о всякой же ерунде, полностью отключившись от окружающего мира и устремив взгляд непонятно куда.

– Трош здесь вкусный, господин Горднер. Кстати, и дождь почти закончился.

Не дорос я еще до того, чтобы Горднера Эрихом называть. А дождь действительно заканчивается, это легко увидеть в окно.

Расплачиваясь с хозяином, Горднер добавил к счету серебряную монету, прокомментировав это словами: за благоразумие. И тот лишь молча кивнул.