Шли мы со стражниками недолго, и все время в гору. Городок был расположен на склоне бегущего к реке берега и огражден крепостной стеной, пусть и не очень высокой. Приграничье как-никак, и соседи не очень спокойные.

Я рассчитывал, что вскоре предстану перед лицом местного начальства, но вышло совсем по-другому. Мы вошли в здание городской стражи, прошли по длинному коридору, спустились на несколько ступеней вниз, снова прошли по коридору.

Мне развязали руки и похлопали по бокам в поисках запрещенных предметов. Затем дверь узилища со скрежетом растворилась, и, получив дополнительное ускорение, я влетел в камеру.

Наверное, тот, кто ускорял меня при входе, рассчитывал, что я растянусь на полу. Нет, такого удовольствия мне удалось его лишить. У меня получилось приземлиться перекатом и вскочить на ноги, чтобы тут же присесть на корточки и схватиться за правый бок. Больно.

Дверь захлопнулась, звякнул засов, что-то проскрежетало, и я окончательно оказался там, где мечтал оказаться меньше всего на свете.

Да уж. В родной мне стороне Бог миловал от подобных приключений, так на тебе, здесь повезло. Смешно? Нет, совсем не смешно. Да и слишком уж быстро развивались события.

Со второй попытки мне удалось выпрямиться во весь рост. Комнату, где я очутился, трудно было назвать тюремной камерой, по крайней мере, выглядела она совсем не так, как я ее представлял.

Это было большое помещение безо всякого намека на мебель, с решетками на окнах и высокими сводчатыми потолками. Я увидел около тридцати лежащих, сидящих и бесцельно бродящих людей. И ощутил невообразимую вонь от немытых тел, гнилой соломы, отхожего места в виде дыры в полу в дальнем от дверей углу камеры. Словно все мыслимые и немыслимые миазмы, имеющиеся в мире, собрались здесь на дружескую встречу и с тех пор не могут расстаться уже много-много лет.

Пройдет немного времени, и вонь не станет такой острой, я привыкну к ней, и она притупится. В награду за это этим чудным запахом пропитается вся моя одежда, и я стану похож вон на того мужика с всклокоченной бородой и волосами, свисающими сосульками с грязного лба. Он безучастно смотрел на меня и то и дело яростно скреб тело под рубахой.

Еще и часа не прошло с тех пор, как я разговаривал с Жюстином, наследным принцем не самого маленького государства. И что теперь? А главное, за что? И еще очень болит в боку. Болит так, что хочется упасть прямо на грязный вонючий пол и выть не переставая.

Обращаясь ко всем, я поздоровался. Я слышал, что у нас так принято. Здесь, наверное, тоже. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Пусть будет так.

Потом я прошел к стене, той, что с окнами, и уселся на корточки. Долго я так сидеть не смогу, для этого нужен опыт, которого у меня нет. Но улечься на пол, покрытый тонким слоем грязной гнилой соломы, я не могу еще больше. Я мечтал о том, что сейчас проскрежещет дверь, меня вызовут к местному начальству и все образуется. Ага, сейчас!

Вечером давали что-то теплое, должно быть местный чай, с куском хлеба, больше похожим на брусок глины. Но кружки у меня не было, да и пробовать этот суррогат было выше моих сил.

Время от времени по камере проходила троица людей: один впереди и двое на шаг позади него. Они абсолютно не беспокоились о том, что могут наступить кому-то на ноги или даже на голову, и люди поспешно отползали в сторону, давая им дорогу. Тот, что шел впереди, был по-настоящему огромен. Сначала я даже подумал, что это Брой. Но нет, это был не он. Брой производил впечатление неглупого мужика. А этот больше напоминал опоенного быка. Два его спутника выглядели не так внушительно, но поглядывали на всех весьма дерзко, словно пытаясь нарваться на несогласный взгляд. При раздаче хлеба они отломили у каждого часть пайки.

Троица подошла ко мне и некоторое время молча рассматривала. Я же сидел с самым индифферентным видом, старательно их не замечая. Одному из них приглянулась моя рубаха. Нет, он не потребовал снять ее немедленно, но не думаю, что мне осталось долго ее носить.

Всю ночь я мечтал о сахаре, всего лишь о двух столовых ложках сахарного песка. Всего две ложки, и мне станет намного легче, боль уйдет, обязательно уйдет. В сахаре глюкоза, я не представляю механизм ее воздействия на клетки печени, но боль проходит, проходит всегда. Я еще не пробовал на себе этот способ, не было необходимости, но свято верил в него, особенно сейчас.

Под руку попался небольшой камешек, затем еще один. Ого, там, где стена встречается с полом, их целая россыпь. Наверное, камень, из которого делали кладку, крошится.

Всего час с многочисленными перерывами я потратил на то, чтобы оторвать подол рубахи. Рубашка была новая, и я надел ее первый раз перед тем, как сойти на берег. Это было мое единственное приобретение в Крунстрилье. У рубахи замечательный малиновый цвет, красивая плотная ткань с отливом и большой, весь покрытый вышивкой ворот. Черта с два ее получит тот, с длинным носом и бледной рожей. А мне и без подола сойдет, просто теперь я ее в штаны заправлю.

Ночь прошла тяжело. Досаждала боль в правом боку, люди, спящие вокруг, только и делали, что храпели, бормотали во сне и выпускали газы. Проворочавшись почти до рассвета, смирившись наконец с грязным полом, я подгреб под себя кучку соломы и умудрился уснуть.

Утро встретило прохладным ветерком, врывающимся через зарешеченные окна, уже почти привычной болью, проклятиями и стонами просыпающихся людей и первым знакомством в новом для меня мире.

Завтрак представлял собой точную копию ужина, разве что к нему добавился небольшой горшок с чем-то жидким и тягучим, в который люди по очереди окунали свой хлеб. Правда, сначала тот самый опоенный бык отделил от этого хлеба ровно столько, сколько счел необходимым.

Есть не хотелось, а вот пить да, в горле совсем пересохло. Видимо, здесь у каждого своя посуда, но мне-то ее где взять? И что мне теперь, руки ковшиком подставлять?

Выручил меня сосед по ночлегу, шустрый паренек, которому вряд ли минуло семнадцать. Еще вечером я заметил, что он разглядывает меня, и все ждал, что он подойдет пообщаться. Но нет, видимо, он решил отложить это дело до утра. Он и предложил мне глиняную кружку, довольно чистую и сильно щербатую по краям. Я отблагодарил парня, отдав ему свой хлеб, вернее, ту часть, которая от него осталась в результате уже привычной для всех остальных процедуры. Не было никакого желания жевать эту глину, обмакивая ее в горшок, в котором поочередно побывали пальцы всех здешних обитателей.

После этого мы долго разговаривали с пареньком почти шепотом. Кричать здесь было не принято, тем более Горген, так, оказывается, звали человека, габариты которого равнялись уже упомянутому мной животному, после завтрака решил немного вздремнуть.

Мой новый знакомый, Сориус, именно так он представился, оказался весьма разговорчивым собеседником с живым умом и острым языком. Он охарактеризовал каждого, кто попался ему на глаза. И характеристики эти были краткими, емкими и по существу.

Паренек вкратце рассказал историю своей жизни, и не было в ней ничего такого, чему можно было бы позавидовать. Своего отца Сориус не знал, мать занималась древнейшей профессией, рос он на улице среди таких же бедолаг, как и он сам. Сюда попал в результате облавы на местном рынке, в тот самый момент, когда пытался увести лошадь, оставленную на несколько минут без присмотра раззявой-хозяином.

Затем Сориус поинтересовался, правда ли, что я тот самый Дрегер. Мне не пришлось врать, чтобы ответить, что я не Дрегер и понятия не имею, кто это такой. Сориус поведал, что Дрегер в этих местах – личность довольно знаменитая. Мой таинственный двойник оказался жестоким бандитом. Это известие отчего-то не принесло мне особого удовольствия: стремлюсь к дворянству, а меня за бандита принимают. Хотя встречал я нескольких дворян, если бы не шпага, ни за что бы от грабителей не отличить.

Сориус посвятил меня в реалии местной тюремной жизни. Люди в этой темнице надолго не задерживаются, месяц-два, редко больше. Хотя был один дед, который пребывал тут уже год. Вероятней всего, о нем просто позабыли, а сам он не спешил о себе напоминать, потому что идти ему некуда, здесь же и стол, и кров.

Да уж, такое и в моем мире бывает.

Имперское правосудие достаточно скорое на расправу. И наказаний у него хватает. Тут и рудники, и каторга, кто бы мне объяснил, в чем между ними различие. Естественно, веревка с петлей как самое радикальное средство борьбы с преступностью. Имеются и телесные наказания, совсем уж за мелкие прегрешения.

Я же попал сюда по подозрению в дрегерстве. То есть меня приняли за того самого Дрегера. Вот только объяснить в ближайшее время, что произошла ошибка, мне не удастся – в городе сейчас проходит ярмарка по случаю государственного праздника. Когда-то в этот день на престол вступил первый из Крондейлов, предок правящей сейчас династии, так что теперь вся Империя три дня гуляет.

Получается, что я попал, по крайней мере, на ближайшие три дня. Потом, я очень на это надеюсь, все выяснится. В конце-то концов, не захотят же они мне пришить чужое дело, да еще такое серьезное, от которого попахивает прочной веревкой с надежной петлей. И вообще, это произвол какой-то – хватать на улице добропорядочных граждан, очень больно бить их в печень и отправлять в кутузку на неопределенный срок.

Так, с этим все ясно. Следующий вопрос: что за птица этот Горген? Оказалось, что к городскому криминалитету Горген не имеет никакого отношения, но слухи о нем ходили самые страшные. И руки у него по локоть в крови, это доподлинно известно. Самое главное, не чтит он местных авторитетов, отморозок, одним словом. Может быть, и есть кто за ним, но только не в воровской общине Кергента. В камере он объявился пару недель назад, собрал вокруг себя несколько таких же, как и он, беспредельщиков и теперь делал то, что считал нужным.

Ну что же, вопросов больше нет. Распорядок дня узнавать глупо, кроме трехразового питания, никаких других событий не происходит. Занимайся чем хочешь и жди, пока решат твою судьбу. На работу отсюда никого не водят, да и какая может быть работа? Есть в этом подвале и еще парочка подобных помещений, там примерно такая же картина, как и здесь.

Здесь даже стуимы оказались, целых два или две, не знаю, как будет правильно. На местном жаргоне так называют… понятно кого. Словом, все как у людей далекого будущего.

Вообще-то это здание совсем недавно городской страже перешло, и пары лет с той поры не минуло. Раньше здесь городской арсенал находился. Понятно теперь, почему здесь такие высокие потолки, для тюремных камер их бы такими делать не стали.

Ну надеюсь, недолго мне здесь чалиться. При этих мыслях я даже улыбнулся. Местной феней нужно овладевать, раз уж «счастливая» возможность появилась, а не родной пользоваться.

Вот только сложилось все по-иному. Время было к обеду, и я уже тщательно отмыл миску, найденную мне деятельным Сориусом, с помощью лоскута от своей рубахи, когда меня позвали к Горгену. Сейчас смотрящий по хате определит мое место в табели о рангах, словом, произойдет то, о чем я не раз слышал или читал, пусть и в своем мире. На многое я не претендую, проживу, сколько получится, мужиком, и дел всего.

Горген с царственным выражением лица сидел на куче соломы, не менее грязной, чем он сам. Присесть мне не предложили, да я и не настаивал: сомнительное удовольствие сидеть на грязном полу, пусть и в компании такого значимого человека. Справа от него расположился крепыш со шрамом на лбу, делавшим его лицо еще более страшным, чем оно было от природы. А природа, надо сказать, в этом смысле не поскупилась. Слева находился тот, кому понравилась моя рубаха.

Сам Горген подкреплялся перед обедом окороком и не обращал на меня никакого внимания до тех пор, пока не закончил обгладывать кость. Я же стоял и ждал. Сытно отрыгнув, он заметил:

– Ты не Дрегер.

Я поднял руки с открытыми ладонями. Самый миролюбивый жест из всех, что можно применить в подобных случаях:

– Я даже никогда его не видел.

Нет, ну до чего же он здоров! Если бы я не встречал до этого Броя, то посчитал бы Горгена самым большим человеком, которого мне когда-либо довелось увидеть. А так всего лишь второе место.

– Ты должен мне денег, – вновь подал свой голос серебряный медалист.

– У меня нет денег, и взять мне их неоткуда. – И я снова поднял обе руки.

– Ты должен был спросить, сколько именно.

Нет, это явный беспредел. Ты меня еще на счетчик поставь. У меня действительно нет ни медного гроша, все, что были, остались в поясе. Хотя… там уж они точно не остались.

– У меня нет денег, и взять мне их неоткуда, – еще мягче повторил я.

– Разве это мои проблемы? – Его голос звучал уже угрожающе. Вероятно, он хотел добиться того, чтобы я все же спросил у него, сколько ему должен. Дурацкая ситуация. Если я признаю свой долг, то мне придется его отдавать. Ну и какого черта, спрашивается, я должен это делать?

Следующая моя фраза снова не блеснула новизной:

– У меня нет денег, и взять мне их неоткуда.

– Ты должен мне два серебряных ала. Срок до завтра. Подойдешь утром и отдашь свой долг. Все, свободен. – И Горген отвернулся от меня, давая понять, что аудиенция окончена.

Когда я пошел назад, то услышал за спиной голос длинноносого, сидевшего слева от Горгена:

– Ты забыл снять рубаху.

«Не в этой жизни», – подумал я, продолжая идти к своему месту.

Вот же ситуация! И что мне теперь делать? Хотя я уже давно знал ответ на этот вопрос, с тех пор, как в первый раз встретился с Горгеном взглядом. От этого, Артуа, тебе никуда не деться.