Глава 19
Хармахи

Один миг был счастливым — между непроглядной пропастью сна и пробуждением. Один миг без жажды, без тревоги, без отчаяния, без груза, придавливающего к земле. Был — и нет. Глаза открылись и разглядели Каттими на постели напротив. Сидела, сдвинув колени, прижавшись спиной к замазанной известью стене. В комнате было холодно. Кай потрогал рукой глиняную трубу, она едва грела. За окном колыхалась утренняя мгла. Опять кружились снежинки.

— Как я уснул? — спросил охотник.

— Никак, — пожала плечами, шмыгнув носом, Каттими. — Когда… Сакува исчез, ты и сам словно остекленел. Сел на кровать, закрыл глаза, замер. Часа два так сидел, а потом я просто положила тебя на бок и накрыла одеялом. Ты не уснул. Словно ушел куда-то.

— Не помню ничего, — признался Кай и поморщился, жажда снова напоминала о себе. — Собирайся.

— Куда мы? — спросила Каттими.

— Куда-нибудь, — буркнул Кай. — Здесь оставаться нельзя.

Они выходили из гостиницы по одному. Кай спустился в полупустой с утра зал, присел за один из столиков, заказал ягодного отвара и пяток пирогов с мясом, осмотрелся. Закрыл глаза, попытался накинуть насторожь, как учила его Каттими, но обращенную внутрь. На беспокойство, сосредоточенность, напряжение. Ничего не почувствовал, кроме уныния, страха и головной боли утренних выпивох. Нацедил горячего отвара во фляжку и, едва Каттими тоже спустилась вниз, тут же вышел вместе с ней на заметенные свежим снегом улицы Хилана.

— Куда теперь? — пробубнила Каттими с набитым ртом.

— Пойдем искать книжные лавки, — процедил сквозь стиснутые зубы Кай. — Если, конечно, кто-то еще торгует пергаментами и свитками, когда Пагуба готовится обрушиться на Хилан.

— А чем Хилан лучше других городов? — хотела было надуть губы Каттими, но увидела глаза спутника, осеклась, подскочила, стиснула его лицо в ладонях, принялась растирать виски и пришептывать какие-то заклинания. — Очень плохо?

— Не знаю. — Кай покосился на громаду замка иши. — Всякий раз жажда и головная боль усиливаются. Вчера стало легче, после того как… Утром так вовсе думал, что прошло, а теперь… накатило. Может быть, эта жажда и прекратится, когда мы найдем последнего из двенадцати, но, если все пойдет так, как идет, я не выдержу на десятом. Так что, кажется, я понимаю, почему тебя хотят убить.

— Почему? — вытаращила глаза девчонка.

— Если они хотят, чтобы я останавливал их Пагубу в мучениях, именно ты этому мешаешь. Мне стало легче. Не слушай. Брежу.

— Он там? — Каттими показала на стены замка.

— Да, — кивнул Кай. — Он или она. Если он — Паркуи или Хара. Асва вроде бы точно не здесь. Если Эшар — она. Но я не хотел бы, чтобы это была Эшар.

— Почему? — удивилась Каттими. — Она бы тебе, наверное, все объяснила.

— А если вот так же, как Сакува? — спросил Кай. — Впрочем, о чем мы говорим? Поспешим к северной башне. Лавки, которые торгуют диковинами, все на улицах, ведущих от нее к Водяной башне. Если пергаменты где-то и продаются, то только там. Но смотри вокруг, слушай вокруг, чувствуй вокруг. Если что-то случится с тобой, мне будет все равно, что случится и с Хиланом, и со всей Салпой.

Он первый раз сказал ей такие слова. В сущности, он вообще впервые за все эти месяцы, с тех пор как торговец рабами Такшан прислал к нему девчонку в рубище, говорил ей те слова, которые, может быть, хочет услышать каждая. И теперь ему как никогда хотелось обернуться и посмотреть ей в глаза. Но он не сделал этого.

У северной башни они натолкнулись на Эппа. Тот раздраженно выговаривал что-то охранникам, заметил спутников, кивнул Каю, но потом почти сразу же заорал кому-то наверху, тот задудел в трубу, и мимо башни промчались всадники — трое в черных плащах, остальные в белых, не менее дюжины общим числом.

— К воротам пошли, — сплюнул под ноги Эпп. — Значит, прижарило.

— Кто это был? — спросил Кай, ловя Каттими за руку и пряча ее от людной улицы за себя и старшину.

— Ловчие, — расправил плечи Эпп. — Птенцы Тарпа. Ну и от Данкуя кто-то обязательно. Они стараются не показываться на людях зря, но, видно, невмоготу стало. Хап и Хаппар впереди, третьего не знаю. Всегда рядом держатся, один высокий, другой низкий. И в этих балахонах не перепутаешь. Стряхнули ребятки скорлупу, перышки высушили, можно и голову сложить во славу Хилана. Отправились стены Хилана осматривать снаружи.

— Пора уже? — спросил Кай.

— Ишхамай пока никто не видел, — буркнул Эпп. — Отчего не ночевали в доме?

— Мешки оставили, пошли по городу побродить, да задержались, — объяснил Кай.

— И как? — хмыкнул Эпп. — Аппетит нагуляли? Много хиланцев положили в схватках?

— Хиланцев, — выделил Кай, — ни одного. Но кое-кого встретили. Что с Хармахи?

— Ничего, — развел руками Эпп. — Исчез. С утра зашел к цеховым справиться, сказали, что перестал передавать весточки. Как дождем смыло. Месяца три уже как. Или даже раньше. С тех пор как смотритель появился, так и исчез. Знамо дело, смотрители никогда не жаловали ни колдунов, ни тех, кто изобретает всякое. Будь я на его месте, тоже бы смотался. А там кто его знает. Может быть, бродит по улицам, а они его не признают. Шепнули мне, что великий умелец он, не только в железе разном понимает, но и личину менять может. Почти как ты, парень. А может, и лучше. Хотя что горевать, налажено уже все у цеховых, и без Хармахи не оплошают. Далеко теперь-то?

— К Водяной башне, — ответил, задумавшись, Кай. — Пройдемся по лавкам, хотим купить что-нибудь на память, пока Хилан стоит еще на берегу Хапы. В полдень нужно встретить одного человека, а после… После хотелось бы попасть в замок иши.

— В замок урая, ты хотел сказать, — с усмешкой поправил охотника старшина. — Ну что ж, парень. Твое желание исполнится. С двух часов пополудни тебя с подругой будут ждать у главного входа.

— Кто хочет видеть нас? — нахмурился Кай.

— Арш, — сплюнул Эпп. — Будь настороже. Кроме раньше сказанного добавлю, что знавал я его брата, так тот жаловался, что этот мерзавец с детства любил учинить какую-нибудь гадость и свалить на него.

— Братья редко бывают довольны друг другом, — заметил Кай.

— Все равно, — не согласился Эпп. — Не верь ни единому слову!

— Твоему слову верю, старшина, — понизил голос Кай. — Что случилось? Не из-за Арша же ты напряжен, как пружина в арбалете? И не из-за того, что не ночевали мы в твоем доме? Что случилось?

— Когда? — процедил сквозь зубы Эпп. — Когда грянет?

— Так ведь грянуло уже? — не понял Кай.

— Говори, парень, — шагнул вперед Эпп. — Знаешь что-то. Старого хиланского пса трудно обмануть. Говори, когда?

— Сегодня, — вздохнул Кай. — Сегодня. После полудня. Думаю, что ближе к сумеркам. Подозреваю на четыре часа пополудни. Больше ничего не знаю пока. Узнаю — скажу. Только ты ведь и сам не в себе. Есть причины?

— Есть, — процедил сквозь зубы Эпп. — Значит, сегодня?

— Верный человек сказал, — вымолвил Кай.

— Вот уже у тебя и в Хилане верные люди, — покачал головой Эпп. — А у нас тут нескладуха выходит. Двоих приделанных в городе взяли. Да что там взяли, наткнулись на них, пока порубили, потеряли пятерых стражников. И то кучей задавили, два десятка гвардейцев против пустотной мерзости. Как они в город проникнуть сумели?

— Может быть, в городе приделались? — нахмурился Кай.

— Нет, — мотнул головой Эпп. — Не наши. Таких не было. Всяких видели, но таких не было, чтобы глаза пустые да волосы светлые и длинные, словно у баб, таких — не было. И ведь не звери! С разумением! Сражались словно лучшие мастера из клана Смерти. Запустил их кто-то в город. И вот что я тебе скажу, парень, думаю, их много в Хилане. Чую.

— Что собираешься делать, старшина? — спросил Кай.

— Всех поднимаю, — ответил Эпп. — С Тарпом уже обговорили, не зря его молодцы засуетились. Данкуй и Мелит, да и этот Арш сейчас у Тупи, тоже о том же решают. Всадников в дозор по городу, остальных на стены и особенно на ворота. И на башни, через которые есть ходы, — на Водяную и южную. С двух сторон должны успеть оборонить. С полудня глашатаи пойдут, будем горожан по домам прятать. А там посмотрим. Если и помирать, главное, чтобы не впустую.

— Слободка? — напомнил Кай.

— С утра отправил человека, — кивнул старшина. — Должны уж собираться и уходить. Кое-кто уже в городе, многие в лодки — и на тот берег, на южную стрелку Блестянки и Хапы. Переждут. Араву и еще многих отправил чуть к югу, в рыбацкое село. На ваших конях ушли.

— Пусть, — ответил Кай. — Если обойдется, вернется Арава. Не обойдется, и тут в Хилане коней будет больше, чем всадников. Или вовсе никого не будет.

— Береги девку-то, — хмыкнул Эпп, подмигнув Каттими, которая за весь разговор не проронила ни слова, но прижалась к Каю и выглядывала из-за его плеча, как едва научившийся летать глупый птах. — Дорого отдал бы, если бы в твои годы была у меня девка, чтобы хвостом за мной вилась да прижималась так, как твоя прижимается.

— Так и я, пожалуй, — глубоко вздохнул Кай, — дорого еще отдам. По всему так выходит.

Она заговорила вновь, когда уже и Эпп остался позади, и началась торговая улочка, почти все лавки на которой были закрыты.

— Что изменилось?

— С чего ты взяла? — удивился Кай. — Зрачки у тебя стали обычными, — ответила она. — И пот выступил. Сердце стало стучать ровнее. Словно кто-то душил тебя, а потом хватку ослабил.

— Точно, — согласился Кай. — Именно что хватку ослабил. Нет уже жажды. Или ослабла. Верно, ушел из замка иши один из четырех. Когда эта кавалькада ловчих Тарпа мимо промчалась, едва не задохнулся, потом отдышался, а теперь и вовсе дышать могу.

— Ушел! — обрадовалась Каттими. — Значит, не пойдешь ты во дворец? И в смотрительную не пойдешь? Уходить нам надо, пока след не потерян!

— Позже, — твердо сказал Кай. — И во дворец пойдем, и в смотрительную. Может быть, там что-нибудь о Хармахи узнаем. Не дуй губы и не дрожи, или нет у тебя меча на поясе?

— Есть, — прошептала Каттими. — Только поможет ли стальная игла деревянной щепке, если бросают ее в огонь?

— Две щепки, две, — прижал девчонку к себе Кай.

Прохожих на заокраинной улице почти не было. Двери в лавки заносил снег, окна прикрывали ставни, но хозяин одного из магазинчиков, на дверь которого с удивлением ткнули появившиеся на улице дозорные — «этот сумасшедший торгует всякой ерундой», — на стук все-таки вышел. Выбрался из какой-то подворотни, расправил седую бороденку, кутаясь в жилет и шаркая валенками, подошел к низкой двери лавки и, неторопливо позвякивая надетыми на стальное кольцо ключами, принялся освобождать от запоров тяжелый засов.

— Зачем вам пергамент сдался? — проскрипел торговец, недоверчиво поглядывая на торчащие из-под курток мечи. — Клинки протирать вроде дороговато, а для чтения — так тут и хиланские буквицы не каждый второй стражник разберет, а уж лапаньские… Лет двадцать у меня валяется сверток, пергаментов с пяток, а пока что, кроме меня, никто их не читывал.

— Я читаю по-лапаньски, — подала голос Каттими. — И говорю немного. Чего там читать, если слова знаешь? Они же все теми же теканскими буквицами расписывают.

— Э, молодка, — хмыкнул старик, роняя засов. — Если б все было так просто, я бы не торговал тут уже полвека. Хиланскими буквицами теперь расписывают? И что же они расписывают? Торговые списки на древесной коре? Напутствие пастухам на плоских щепках? Нет, лапани — древний народ. Очень древний. И язык у них древний, и буквицы. На вязь похожи. Словно кудель кто вытягивал, петли на ней вязал да ровнял потом по пергаменту. Теперь так уже не пишут. Если только в Гиме. Там еще остались мудрецы. Ну так чего говорить-то на улице, уж заходите. Все лучше с кем-то языком помахать, чем от страха в постели дрожать.

Внутри лавки было темно, но старик извлек откуда-то из-под жилета пару камней, ударил одним о другой, озарив обширное помещение снопом искр, утопил искры в сухой пакле, раздул пламя, и вот уже замерцала масляная лампа, извлекая из полумрака длинные полки, на которых чего только не было. Древние кувшины и чайники, блюдца и чашки, лампы и прялки, статуэтки и тростниковые циновки, причудливые стулья и табуреты и тронутые ржавчиной доспехи. Казалось, что со всего Хилана, если не со всего Текана, свозили во владения торговца разный хлам, и он мало того что не отказывал никому, а выкидывал только то, что расползалось у него в пальцах или рассыпалось в пыль. Свитки и пергаменты же он, похоже, продолжал хранить и в виде пыли. И пожалуй, от его яростного чихания не менее половины из них разлетелось во все стороны.

— Вот, — наконец развернул торговец на испещренном шрамами черном столе ветхий от старости сверток. — Тут пять листков, и уверяю вас, что больше вы не найдете нигде, разве только в хранилищах иши, да и то если ушлый хранитель не добрался до тех пергаментов и не соскоблил их для занесения на них каких-нибудь глупостей.

— Тут, выходит, записаны не глупости? — принялся рассматривать письмена Кай.

— Если у тебя хорошая память, парень, я могу прочитать все пять, — усмехнулся старик, — молодка-то твоя, я вижу, приуныла? Да, мало того что буквицы странные, так на первый взгляд еще и не разберешь, где одно слово кончается, а другое начинается. Это если не знать, что вот эти узелки и есть границы между словами! На самом деле, говорите сразу, будете брать или нет, а то с месяц назад явился тут один хиланец с мутным лицом, заставил вот так же эти свертки разворачивать, а так и не купил.

— Сколько хочешь за них? — спросил Кай.

— Сколько? — Старик окинул взглядом охотника, его спутницу, скорчил гримасу, оценивая потертые куртки, щетину на лице Кая, наконец махнул рукой: — За полновесную серебряную хиланскую монету отдам все пять!

— А если прочитать? — поинтересовался Кай.

— Да что тут читать? — удивился торговец. — Вот торговая расписка, в которой отчет о продаже коней, ослов и пустынных коров. Это смета на ремонт крепостной стены, наверное, в самой Гиме, — есть такая крепость на излете Восточных Ребер. Это заклинание на дождь, летом я пробовал, не работает. Здесь-то не работает, а уж в Холодных песках тем более. Вот отрывок из жизнеописания кусатара, без начала и конца. И кусок уложения базарных дней на торжище у гимского перевала. Если добраться до Гимы, думаю, выручить монет пять можно.

— Добавлю серебряный. — Кай развязал кошель. — Час или полтора у нас еще есть. За него ты дашь нам крепкой бумаги и писало. Пять листов. Мне нужно, чтобы так же, как на этих пергаментах, построчно было переписано все. Но теканскими буквицами, и тут же чтобы повторено все было по-текански!

— Да это труда на неделю! — возмутился старик.

— Полтора часа! — потребовал Кай и выкатил на стол еще монету. — Больше не дам.

Через полтора часа Кай и Каттими удалялись от лавки, хозяин которой вновь гремел засовом и замками и поносил нежданных покупателей, которые разбрасываются серебром, но не понимают, что рука у старика уже дрожит и глаза почти ничего не видят.

— Не лгал? — спросил Кай. — Не вычерчивал какую-то бессмыслицу?

— Нет, — мотнула головой Каттими. — Я уж присмотрелась. Одинаковую вязь одинаковыми словами переводил. Да и язык знает. К чему бы он стал хитрить? И все-таки я хоть и говорю по-лапаньски немного, но из пяти слов знала два. Хотя посиди над этими листками с день, прочитала бы все. Зачем только, понять не могу? От серебра избавляешься?

— Посидишь еще, — уверил ее Кай. — И серебро мне пояс не рвет. Ты все еще ничего не поняла?

— Нет! — вытаращила она глаза, даже остановилась.

— Я все помню, — сказал ей Кай. — Если что и забываю, то сяду, закрою глаза, и, будь уверена, вспомню в подробностях. Ты разве забыла мелкие письмена на браслете, что нацепил на тебя Такшан?

— Они! — пораженно прошептала Каттими.

— Они, — кивнул Кай. — Если обойдется с нынешним концом Хилана, сяду и вспомню. Вычерчу тебе письмена, а ты переведешь, что написано было на том браслете. Эх, жаль, в Кету нельзя уже попасть!

— Надпись на сводах! — в испуге прижала ладони к губам Каттими.

— Вот именно! — скрипнул зубами Кай. — Может быть, и здесь что-то на сводах! Нельзя оставлять за спиной темное, обернешься и споткнешься.

— Как обернуться? — схватила охотника за руку Каттими. — Где мы и где тот браслет? Сводов в Хилане несчитано! А четыре часа уже скоро. Только не обойдется с Хиланом. Ты разве сам не чувствуешь?

Он чувствовал. Теперь, когда жажда не сушила глотку, когда ломота не взламывала виски, он чувствовал беду, которая была в тысячи раз больше той беды, что он видел за всю жизнь, и она черной невидимой тучей поднималась над стенами Хилана.

— Поспешим, — предложил Каттими Кай. — Думаю, придется обойтись и без обеда, и без отдыха. Сейчас в смотрительную, потом к этому Аршу, а там к Водяной башне. Наймем лодку и уйдем на другой берег.

— Лодку — и на другой берег! — радостно кивнула Каттими и тут же сморщила нос. — А может, не пойдем к Аршу?

— Пойдем, — отрезал Кай. — Надо. Чувствую, надо.

— А если бы мы были в Кете? — спросила Каттими. — Если бы нас позвали в замок, мы пошли бы, а он бы рухнул?

— Знаешь, что я тебе скажу, — усмехнулся Кай, — если бы мы остались в Кете и пошли бы в замок, думаю, что он бы не рухнул.

— Тебя так сберегают? — поразилась Каттими. — Я бы согласилась, если бы Пагуба с такой же силой накатывала на меня одну, как она пытается сберечь тебя.

Дробилку замело снегом, и стальные крючья торчали из сугроба, разевая челюсти, как неоперившиеся птенцы в гнезде, вымаливали порцию плоти. Кай долго стучал в ворота смотрительной и уже подумывал, а не поднять ли решетку водостока и не проникнуть внутрь известной ему воровской дорогой, когда в воротах приоткрылось оконце и на вопрос: «Чего надо» — пришлось ответить: «К подмастерью». Сами воротины, которые открывались внутрь, сдвинулись не скоро. Когда наконец одна из них подалась, Кай увидел с десяток молодых парней, почти подростков, с лопатами, которые пытались отрыть ворота от снега, словно решившего наполнить двор смотрительской вровень со стенами.

— Так легче, — объяснил Каю испуганный белобрысый послушник. — Подмастерью так легче. Легче держаться. Снег его прячет.

— Держаться? — не понял Кай.

— Туда, — показал послушник просеку в сугробе, ведущую в дальний конец двора. Нужно спуститься в подвал. Подмастерье там. И вот ключи. Потом надо будет пройти водостоком до решетки. Там будет ждать лодка. Подмастерье сказал, что ты знаешь дорогу. Мы ее расчистили. Все замки проверили, смазали. Дверь прикроем. Подмастерье сказал, когда ты придешь, нам уходить.

— Кого вы ждали? — спросил Кай. — Куда вы собрались уходить?

— Мы ждали тебя, — ответил послушник. — Ты — Кир Харти или Кай. У тебя зеленые глаза. Такие глаза только у тебя, у подмастерья и мастера. Мастер ушел вчера. Мы не можем ошибиться. Но мы уходим. Мы должны сохранить то, что мастер передал подмастерью, а подмастерье нам. Мы должны выжить. Или хотя бы кто-то из нас.

Они побросали лопаты и исчезли один за другим за воротами.

— А где смотритель? — удивленно спросила Каттими.

— Скоро мы это узнаем, — твердо сказал Кай.

Он помнил и этот двор, где сражался с удивительной женщиной из клана Смерти — одним из лучших мастеров меча, с которыми сталкивала его судьба. Он помнил и клетку, что стояла в глубине двора, в которой изнемогала другая женщина — истерзанная вольная из Дикого леса, которую ему все-таки удалось спасти и вместе с еще тремя близкими Каю людьми спрятать. Был ли он теперь уверен в их безопасности? Нет. Может ли он быть хоть в чем-то уверен? Наверное, да. Вот в этой девчонке, что явно рассчитывает вскоре вместе с ним отправиться к спасительной лодке. Как же легко дышится, когда жажда отступает, почти растворяется, превращается в едва различимый шорох в гортани и скрип в груди.

Кай поправил на спине чехол с ружьем, вытащил из ножен меч, взял в руку нож. Каттими за его спиной заскрипела рогами лука. Секунды под ногами хрустел снег. Затем Кай толкнул дверь. Над уходящими вниз ступенями коптила лампа. Где-то в отдалении слышалось тяжелое дыхание, которое усиливалось с каждым шагом. Кай взглянул в темноту лестницы, уходящей к подземным тоннелям и дождевым стокам Хилана, и толкнул еще одну дверь, которой, как он помнил, раньше здесь не было.

В довольно большом, судя по кладке не так уж давно устроенном зале со сводчатым потолком, заполненном какими-то станками, устройствами, верстаками и прочим ремесленным инструментом, к которому Кай всегда относился с благоговением, горели несколько ламп, и в их свете взгляд сразу нашел обвисшее тело человека, прикованного к дальней стене. Ноги его стояли на полу, но и их, и запястья, и грудь охватывали точно такие же обручи, что торчали из снега на вновь выстроенной дробилке. Только кости несчастного не были раздроблены. На нем не было ни одной раны, разве только кожа под железом саднила, словно он пытался вырваться из западни, да еще запах нечистот и рвоты мешался с запахом горящего масла.

Кай остановился в пяти шагах, цыкнул на сморщившую нос Каттими, позвал негромко:

— Подмастерье!

Человек вздрогнул, зашевелился, поднял голову, и Кай увидел обычного, довольно пожилого хиланца с серым лицом и серым взглядом, в котором сквозила усталость. Затем вдруг эта серость с лица незнакомца сползла, глаза прояснились, обдали густой зеленью, и покусанные губы прошептали:

— Здравствуй, Кир Харти. Здравствуй, брат. Я — Хармахи. Подмастерье и сын мастера Сакува. Мне нужно поговорить с тобой, но, если буду терять сознание, только обливай меня водой, но — что бы я ни делал и что бы я ни говорил — не снимай с меня оковы. Ты понял?

— Не сниму, — пообещал Кай.

— Хорошо, — ответил Хармахи и снова обвис в железных путах.

Он пришел в себя через полчаса. Но не от воды, которую Кай разогрел на стоявшей тут же печке. И не от мази, которой Каттими смазала раны Хармахи. И не от глотка кетской настойки, которую Кай влил ему в рот. Он пришел в себя от надетого на его палец одного из перстней Сакува. Открыл зеленые глаза. Повернул голову, с трудом согнул опухшие пальцы, увидел быстро мутнеющий камень на мизинце.

— Зря… — выдавил через силу. — Совсем не будет времени. В четыре пополудни Хилан закончится. Перегрызет сам себе глотку. Но еще раньше придет… он. Вода, снег способны прикрыть от него, но этот камень как огонь. Ну да ладно. Как успею. Если начнется, меня… или его следует убить. Меня следует убить. Понятно?

— Нет, — оглянулся на побледневшую Каттими Кай.

— Будь готов меня убить, — тверже повторил Хармахи. — Я смотритель.

— Ты? — поразился Кай.

— Я смотритель! — почти прокричал Хармахи и добавил уже тише: — Я выбран смотрителем, но я не согласен. Я не стану им. Хотя Тамаш все еще надеется меня заставить. Они хотели добраться до отца через меня. Он должен был меня убить, но не смог. Но я должен тебе сказать кое-что, парень…

— Я слушаю, — прошептал Кай.

— Я старше тебя на четверть века. Я рожден обычной женщиной, и я обычный человек. Хотя наслушавшись рассказов о твоих подвигах, не только радовался за тебя, но и порой сожалел, что моя мать не была кем-то вроде твоей. Но это так, только тени в голове, они случаются у каждого. Отец никогда не забывал обо мне, хотя стал жить со мной только в последние годы. И уже выглядел младше меня, кстати. Но он всегда помогал мне. Еще мальчишкой устроил меня в цех оружейников. Радовался моим способностям. Раскрывал для меня те тайны металла, на разгадывание которых не хватило бы всей моей жизни. Рассказывал о себе. Многое. Думаю, больше, чем тебе. Поддержал, когда я затеял вот это производство в заброшенном смотрительном доме. Без него я бы не сделал ничего.

— Зачем? — прошептал Кай. — Зачем все это?

— Так надо, — так же тихо ответил Хармахи. — Это… Пагуба, эта мерзость не может продолжаться бесконечно. Не завтра, не этой зимой, не в этом году и не в следующем, но однажды все закончится. Не только Пагуба. Все закончится. Границы Салпы падут. И вот тогда все начнется по-настоящему. Тогда нам всем придется сражаться уже с настоящим врагом, потому что мы на чужой земле. За границами Салпы до самых пределов этого мира — тати. И они захотят нас уничтожить. Если не мое оружие, кто нас защитит? Или ты думаешь, что те, кто привел нас сюда, отведут обратно? Они забудут о нас в первое же мгновение свободы!

— И Сакува? — спросил Кай.

— Не знаю, — вздохнул Хармахи. — Но он не только предрек скорое падение границ Салпы. Он сказал самое главное. Та земля останется нашей, станет нашей, которую мы будем способны защитить. А та земля, которую мы покинули, о которой не сохранилось даже памяти, забыла о нас. Ту землю будут защищать другие. И будут защищать даже от нас, если мы туда вернемся. Мы останемся здесь и будем жить на этой земле и сдерживать тати, потому что перемешаться с ними мы не можем. Мы останемся здесь и будем овладевать магией, потому что она вернется на эту землю полной силой, а у тати есть шаманы, которых нет у нас. Поэтому — оружие. Но не это главное…

Хармахи закашлялся, изогнулся, забился в судорогах, поднял к Каю лицо, зеленые глаза на котором на мгновение обратились в черные омуты, но сдержался и вновь стал собой.

— Ты должен знать, Кир. Что бы тебе ни подкинула судьба, какие бы испытания ни предложила, всегда найдется тот, кому было труднее, тот, кому было больнее, кто страдал больше тебя. Но я не для того прикован к стене, чтобы ты проникся моими словами. Просто запомни, страдания не полнят успехов и не приближают к победе. Они только страдания, и ничего больше. И еще запомни, это передал тебе отец, кто бы ни вел тебя по твоей дороге, никто не может тебя заставить обращаться дрянью или ничтожеством. Всякий человек может всегда остаться свободным, даже если он прикован к стене, как я.

— Свободным? — не понял Кай.

— Внутри, внутри свободным, — захрипел Хармахи, стиснул зубы так, что струйка крови побежала из уголка рта, но продолжил через секунду: — Я свои семена бросил. Тебе свои предстоит еще донести. И вот еще. Самое главное. Сакува не убивал Ишхамай. Он только пронзил ее ножом!

Он начал меняться на слове «Ишхамай». «Ножом» — уже выкрикивал не Хармахи. В путах железа застыл некто иной. Бугрились даже сквозь одежду мышцами сильные руки и ноги. Отливали сизым черные волосы. Окруженные короткой, но плотной черной бородой и усами, кривились губы. Глубоко посаженные глаза смотрели с ненавистью и насмешкой. Голос прозвучал глухо:

— Вот он передо мной, итог хитрого смешения зрения и крови, результат обмана с одной стороны и умственной непроходимости с другой. И баба с ним. Ты все еще жив? Что ж, иди, делай свое дело. Только помни, кому бы ты ни служил, что бы ты ни творил, ты служишь Пустоте.

— Пустоты нет, — твердо сказал Кай, чувствуя, как начинает темнеть у него в глазах, перехватывать дыхание.

— Есть, — прошипел черный, напряг руки и изогнул кольца, в которые был закован. — Скоро она вовсе завладеет Салпой. Но даже если ей этого пока не удастся, рано или поздно она завладеет всем миром. С твоей помощью, Кир Харти. С твоей помощью. Или же все-таки Луккай? Смешное имя. Хотя и подлинное. Твоя мать шептала его в тот миг, когда уже была мертва, когда металась под куполом Салпы, подбирая себе новое тело, как нищенка подбирает на улице заплесневелую корку, а твой приемный отец — слепец Курант — услышал его. Люди иногда хорошо слышат. Так услышь и ты — кому бы ты ни служил, ты служишь Пустоте.

— Нет, — повторил Кай.

— Хочешь испытать то же самое, что испытывал твой приемный отец? — снова прошипел черный и дунул. И глаза отказали охотнику. Комната погрузилась во тьму. И в темноте на его виски легли ладони Каттими. И зрение медленно-медленно, но неуклонно начало возвращаться, но еще в темноте Кай услышал новые слова черного:

— А вот и эта мерзость с вольного берега, обвешанная амулетами и облепленная татуировками. Мелкая самоучка, которая до сего дня умудрялась отыскивать прорехи для деревенского колдовства. От Пустоты не скроешься. Твой час пробил. И даже твой слепой друг не сможет тебя защитить от теней Тамаша!

Они появились мгновенно. Те же самые, что ринулись на Кая возле дома Хиссы. Но тогда их было двое, а теперь вокруг выросло с десяток. Кай видел их ясно, хотя все еще не видел ничего, но годы упражнений в цирковом кругу на потеху теканской публики не прошли даром. Он видел черные контуры, видел бугристые плечи, ноги, руки, или, судя по длинным когтям, лапы, и даже мог различить алые точки глаз.

— Двое из них уже знакомы с тобой, — засмеялся Тамаш.

— Так они служат тебе или Харе? — спросил Кай, развернулся и, задвигая Каттими за спину, вытянул из ножен черный меч.

— Все служат Пустоте. И я служу Пустоте. И ты. И Хара. И все двенадцать, даже если думают иначе, тоже служат Пустоте, потому что только благодаря их безумству эта земля уже много лет питает Пустоту! Отдай девку, Кир Харти, и я дам тебе в помощь пару таких молодцов, и ты отыщешь оставшихся — и Паркуи, и Асву, и Хару, и Эшар.

— Зачем это нужно тебе? — спросил Кай, сгибая колени, зрение все еще не возвратилось к нему, но десять черных теней он видел отчетливо. Они медленно двигались вперед.

— Чтобы та магия, которая была сотворена в Храме Двенадцати Престолов, завершилась! Убить ее! — почти взвыл Тамаш, и тени метнулись к Каю.

Он успел отбить бросок первой из них. Клинок заскрежетал о когти ужасной твари, прочие должны были неминуемо растерзать если не Кая с Каттими, то уж ее точно, но они исчезли мгновенно. Растворились. И сразу вслед за этим пальцы Каттими снова легли на виски Кая, и зрение вернулось к нему.

Он с тревогой посмотрел на клинок своего меча. На его лезвии отчетливо выделялись шесть зазубрин, словно когти теней Тамаша выковывал тот же кузнец Палтанас. И это были первые отметки на мече охотника. Кай обернулся. Каттими, с бледным лицом, дрожащей рукой пыталась впихнуть серый меч в ножны. Наконец ей это удалось. В кольцах на стене обвис мертвый Хармахи. Его грудь была пробита.

— Он же говорил тебе, что его нужно убить. — Ее голос дрожал, в глазах стояли слезы. — Надо уходить, — она почти рыдала, — я чувствую, надо уходить. Там, наверху, все начинается.

Кай молча убрал меч в ножны, подошел к Хармахи, провел рукой по его плечу, закрыл ладонью вновь ставшие зелеными глаза и двинулся к выходу. На лестнице Каттими потянула его вниз, дотронулась до висевших на поясе ключей.

— Пошли. Ты знаешь проход через водостоки. Там нас ждет лодка. Нам нужно найти еще четверых. Паркуи, Асва, Хара и Эшар.

— Нет.

Кай стоял на ступенях и чувствовал, что вот теперь, сейчас, в эту минуту он должен поступить иначе, точно так же, как и на пристани у Хурная, когда все говорило ему: эти несчастные — не твое дело. Ты должен идти в Зену. И не потому, что тебя гонит туда жажда. Нет. То, что тебе поручено, то, что ты должен совершить, в тысячу раз важнее страданий этих людей, чьих имен ты даже никогда не узнаешь, пусть даже ты толком и не понимаешь того, что делаешь. И теперь ощущение было точно таким же. Он не мог спуститься в водостоки и покинуть город. Потому что один шаг вниз по этой лестнице что-то изменил бы в нем самом. Как что-то изменило бы его мать, если бы тогда на лестнице в осажденном Харкисе она не прикрыла бы собой своего малолетнего сына. Пусть ей суждена вечная жизнь, но умирала-то она взаправду! И Сакува умирал взаправду! И Хармахи!

— Пошли! — почти закричала, завизжала Каттими.

— Нет, — твердо сказал Кай. — Ты со мной?