Часть II
Да создастся каждому по делам его

— Эй, клошар, вставай, твоя смена.

Корн проснулся от чувствительного пинка в бок и сел на гамаке, сонно глядя вокруг. Он не понимал, где находится, наконец вспомнил и, тряхнув головой, посмотрел на секторные часы, показывавшие начало и конец смены. Последовал новый тычок, и он оказался на полу. Тот же грубый голос сказал:

— Вываливайся, клошар, мне нужен гамак. Корн приподнялся на локтях, потер ушибленный зад и взглянул еще раз на часы. Он спал всего два часа, до начала его смены оставалось еще больше часа. Корн перевел взгляд на свой гамак. На нем невозмутимо возлежал крепкий коренастый тип с недобрым лицом. Тип был коротко стрижен, имел две железных серьги в левом ухе, перстни из полированной стали на правой руке, которые в уличной драке вполне могли сойти за кастет, и выражение несокрушимой самоуверенности, прямо-таки вырубленное на физиономии. Корн вдруг почувствовал злость. Не торопясь он поднялся на ноги, отряхнулся и несколько развязной походкой двинулся к гамаку. Тип с ухмылкой следил за ним:

— Никак ты хочешь нарваться на неприятности, клошар?

Корн неожиданно для себя спросил:

— А почему ты называешь меня клошаром? Тип захохотал:

— Да ты и есть клошар, грязный, вонючий клошар. Крысиное дерьмо.

Корн усмехнулся, в общем-то, тип был прав, хотя и не подозревал об этом, считая свои слова просто ругательством. Некоторое время он действительно был крысиным дерьмом. Первая штольня не могла не наложить на него свой отпечаток. Он вырвался с Рудоноя на корабле какого-то немыслимого богача, который умудрился битком набить свое судно золотыми слитками. Узнав, что портом приписки яхты был Новый Магдебург, Корн сначала решил, что она принадлежит какому-то богатому выскочке, успевшему в последний момент перед нападением Врага удрать с этой планеты.

Новый Магдебург, планета крупных землевладельцев, был захвачен Врагом около пяти лет назад. Он никогда не имел ни сильной планетарной обороны, ни собственного флота. И как только над планетой появились первые разведчики Врага, многие землевладельцы спешно распродали свои гигантские латифундии, простиравшиеся на сотни тысяч или даже миллионы гектаров, и покинули свой родной мир. Если бы Враг не захватил планету, они, вероятно, теперь бы кусали локти от досады, ведь свои земли они продали практически за бесценок, но случилось то, что случилось, и эти люди, насчитывавшие всего несколько десятков, в отличие от всех остальных, могли теперь сказать о себе, что удачно распорядились своим состоянием. Но родину они потеряли и в большинстве своем, при всем богатстве, чувствовали себя нищими, топя свое отчаяние в нескончаемых кутежах и попойках, просаживая в ближайших казино огромные суммы, покупая девочек и мальчиков для сексуальных фантазий, играя на тотализаторе и устраивая разгульные дебоши в самых фешенебельных отелях. Хотя, судя по всему, владелец яхты не позволял себе слишком разгуляться. Впрочем, яхта могла быть приписана к Новому Магдебургу лишь для виду, что было очень удобно для разного рода деликатных дел. А в том, что хозяин яхты имеет к ним отношение, Корн перестал сомневаться уже через неделю, когда немного поглубже влез в базовый кристалл корабельного компа. Однако надо было подумать, что делать дальше. И как быть со свалившимся на него богатством. Хотя он и не знал точно нынешний курс золота, по курсу, который существовал спустя полтора века, на борту яхты находилось состояние почти в сорок миллионов соверенов. И оно принадлежало ему. Хотя пока что лишь условно. Вряд ли кто-то поверил бы, что владельцем роскошной яхты и сорока миллионов соверенов является подозрительный тип с повязкой на глазу и уродливыми шрамами на лице, не имеющий к тому же никаких официальных документов. Так что пока распорядиться доставшимся ему богатством Корн не мог. Но золото есть золото, оно не портится со временем, как ветчина или бекон, а за то время, что он прожил под именем Убогого, Корн хорошо научился ждать и терпеть. Черт, да это было главным, чему он научился. Он проторчал на борту яхты, в которой, кроме всего прочего, оказались и хорошо оснащенный тренажерный зал, и приличный медицинский отсек, около трех месяцев. Холодильники яхты были набиты разнообразными деликатесами, а винный погреб вообще был выше всяких похвал. Так что это были лучшие три месяца его жизни, вернее, той части его жизни, которую он помнил. К концу второго месяца он, все еще несколько шалея от собственных способностей, окончательно разобрался с кодами доступа к бортовому информационному центру и сделал еще несколько приятных открытий. У хозяина яхты, кроме всего уже ему известного, оказался солидный банковский счет в «Ершалаим сити бэнк» и недвижимость на Таире и Новом Вашингтоне. Причем все они были зарегистрированы на кодовое имя, так что Корн в конце концов окончательно уверился в том, что бывший владелец яхты, скорее всего, не из числа тех шустрых ребят, которые успели продать поместья за бесценок перед самым захватом. Человек, которого, судя по судовым документам, звали Иглисс Эйхайя, начал строить свое благополучие вне пределов Нового Магдебурга задолго до появления Врага над родной планетой. Вероятнее всего, он вообще никогда и не был на Новом Магдебурге.

Когда от запасов пищи осталась ровно половина, причем все оставшиеся продукты были с длительным сроком хранения, а его уже подташнивало от икры и лангустов, Корн решил, что пора возвращаться в большой мир.

Он порылся в информационных файлах, запустил двигатели и через две недели был у Турсонга, слабо освоенного сельскохозяйственного мира, который сейчас, после захвата Врагом нескольких планет, на некоторое время стал важным перекрестком торговых путей. Корн выбрал Турсонг по нескольким причинам, но главной из них была неразбериха, царившая здесь. Космопорт и околопланетное пространство были абсолютно не приспособлены к потоку кораблей, который внезапно хлынул сюда. Официальные власти планеты, которые раньше числились таковыми чисто номинально, теперь вдруг оказались в центре схватки нескольких компаний-гигантов за подряд на оборудование крупного транзитного орбитального комплекса и подрастерялись. Настоящие же хозяева планеты, каковыми были бароны, владевшие землей, не сразу сообразили, какой козырь им подбросила судьба. В результате концессии на оборудование транзитных терминалов и навигационное обеспечение достались сразу трем крупнейшим фирмам, каждая из которых прилагала ныне титанические усилия, чтобы раньше других закончить орбитальные терминалы и, соответственно, отбить у них клиентов. Вот почему в околопланетном пространстве царил настоящий хаос и появление здесь Корна вполне могло остаться незамеченным. Что и случилось.

Корн оставил яхту на обратной стороне второй луны одной из внешних планет-гигантов системы и прибыл на один из недостроенных терминалов в спасательной шлюпке. Как он и предполагал, на него никто даже не взглянул. Рядом толкалось слишком много транзитных лайнеров и грузовозов, чтобы замотанные неразберихой диспетчеры обратили внимание на какую-то крохотную точку на экране. Корн без шума припарковался в одном из недостроенных ангаров, выбрался из люка шлюпки (на всякий случай он предварительно стер из памяти компа все установочные данные о ней) на еще не покрытый синтоковром пол ангара и, осторожно оглянувшись, двинулся в сторону коридора, ведущего внутрь станции. Корн рассчитывал на то, что, поскольку он и не думал платить за стоянку и регистрироваться, через пару дней компания арестует его шлюпку за долги и, не установив владельца в течение недели, объявит ее своей собственностью по упрощенной процедуре. Конечно, владельца можно было бы установить по номеру двигателя и корпуса, но, насколько он помнил, вечным бичом любого орбитального строительства был дефицит маломощных маневровых буксиров, на роль которого его шлюпка подходила как нельзя лучше. А потому существовала очень большая вероятность, что администрация не будет особо заниматься поисками владельца, а предпочтет побыстрее использовать ее в таком качестве. Но поскольку шлюпка все-таки не буксир и не имеет достаточного количества маневровых дюз, а ее корпус, хотя и достаточно прочный, не снабжен мощной двухтавровой буксировочной балкой, это закончится довольно быстрым износом и списанием. И концы в воду. Особенно если он особо не задержится в системе Турсонга. А это, как оказалось, было совсем не трудно. При таком размахе строительства рабочие руки были в дефиците, вследствие чего рабочим платили очень прилично. А потому строительные фирмы снимали все сливки, и транзитные корабли, которым по каким-либо причинам требовалось пополнить персонал, вынуждены были закрывать глаза на такие формальности, как отсутствие документов. Так что уже на следующий день Корн получил место младшего стюарда нижних помещений на фешенебельном пассажирском лайнере «Эйбур», приписанном к порту Нью-Амстердама, одного из крупнейших деловых центров Содружества Американской Конституции. И через полтора часа должна была начаться его первая рабочая смена-Тип был несколько удивлен его улыбкой. По его мнению, «этот клошар» должен был давно уже свинтить из кубрика, втянув голову в плечи и изо всех сил стараясь не раздражать его высочество хамло, устроившееся в его гамаке. В общем-то, Корн достаточно отдохнул за прошедшие три месяца и мог без особых проблем обойтись без сна продолжительное время, но его возмутило, как все это было проделано. К тому же в Первой штольне он достаточно насмотрелся на подобных типчиков и был уверен, что, даже если сейчас он смолчит, этот парень будет доставать его до тех пор, пока не заставит лизать ему сапоги. Впрочем, тем, с которыми у него это получилось, он наверняка вообще уже сел на голову. Так что, как ни крути, раньше ли, позже ли жесткого выяснения отношений все равно не избежать. Так почему бы не сейчас? Корн начал с того же, что и парень. Не переставая улыбаться, он пнул его в бок, опрокинув гамак. Тип шмякнулся на пол. Видно было, что он ошеломлен.

— Ты что, клошар, совсем обкололся? — просипел он. — Я ж тебя сейчас… — И, увидев, что этот убогий спокойно устраивается в освободившемся гамаке, аж задохнулся от возмущения. — Да я тебя сейчас…

— Охолони. — Голос Корна звучал миролюбиво. — Мне спать еще час, вот уйду на смену — займешь мой гамак.

— Что-о-о?! — взревел тип, и в его руке откуда ни возьмись появился игольчатый стилет.

Корн отреагировал мгновенно. Он крутанулся вместе с гамаком и, проскользнув под ним, зацепил противника рукой за левую ногу, тут же ударив его ладонью другой руки по подошве. Хотя его тело еще не достигло кондиции хорошо тренированного бойца, но в такие моменты рефлексы срабатывали как бы независимо от него. Так что даже в нынешнем своем состоянии он был опасным противником. В чем этот тип скоро убедился. После пары ударов в пах и по яблочку он осел под стеной, хрипло дыша и закатив глаза. Корн постоял, настороженно глядя на него, потом наклонился — проверить, уж не перестарался ли он. И тут противник, только что безжизненный, с вывороченными белками глаз, вдруг выбросил вперед руку с зажатым в ней стилетом. Он сумел достать Корна, но выбранная им поза, заставившая его расслабить мышцы, все же немного замедлила его движения, и Корн, получив длинную царапину на груди, сумел перехватить руку и, развернув сустав, сильно дернуть. Раздался хруст, затем дикий вопль — рука повисла как плеть. В это мгновение в отсек ввалились два корабельных полицейских. На лайнерах такого класса каждое помещение было оборудовано специальным полицейским регистратором. Он автоматически включился при первых же признаках непорядка, мгновенно квалифицировал его как драку и подал сигнал в дежурку корабельного полицейского участка.

Корн отступил от поверженного противника и протянул полицейским обе руки ладонями вверх, как это любят полицейские во всех мирах, но так же, как и все они, эти не смогли отказать себе в удовольствии перетянуть его дубинкой. Просто так, для профилактики.

Когда типа, продолжавшего злобно и визгливо ругаться, успокоили электрошоком и погрузили на автоносилки, а с Корна сняли наручники, установив по полицейскому регистратору, что во всем произошедшем виноват не он, Корн вдруг почувствовал, что у него во рту пересохло, а губы похолодели. Он посмотрел вниз и увидел, что края царапины на груди от игольчатого стилета приобрели синюшный оттенок. У Корна похолодело сердце. Похоже, острие стилета была намазано какой-то пакостью. Корн торопливо схватил констебля за рукав:

— Господин полицейский, по-моему, у этого типа стилет был смазан какой-то дрянью, у меня странная слабость и рана выглядит ненормально.

Констебль, который, стоило только Корну прикоснуться к его рукаву, тут же прижал к его руке электрошок, не нажимая сразу спуска, посмотрел на рану. Потом торопливо высвободил рукав, коротко рявкнул в микрофон, снова вызывая медиков, вытащил стилет из контейнера для хранения улик и приложил его лезвие к экрану полицейского анализатора. Несколько мгновений он всматривался в экран, потом, побледнев, прошептал:

— Ипортит калия, «черная кровь». — Он повернулся к Корну и удивленно воззрился на него: — И ты еще жив, парень?

Корн покачнулся и осел по стене, погружаясь в темноту. Больше он уже ничего не помнил.

Очнулся он в лазарете через десять дней. Первое, что он почувствовал, было, что он лежит на каких-то валунах, а на его груди грузно прыгает какой-то великан. Это мучительное ощущение все усиливалось и усиливалось, пока Корн в конце концов не выдержал и не застонал. Послышались шаги, и чей-то веселый голос произнес:

— Слава богу, парень, ты наконец очухался. Корн открыл глаза и увидел склонившееся над ним чернокожее лицо, на котором сияла улыбка во все тридцать два зуба между мясистыми, сочными губами. Человек между тем не умолкал:

— Сказать по правде, ты меня удивляешь. Поправляешься так быстро, будто ты не человек, а кошка или даже ящерица, она, — тут он хохотнул, — как должно быть известно даже таким дуракам, как те, что лезут на нож с голой грудью, умеет отращивать себе новый хвост. Но, если откровенно, это вряд ли тебе помогло бы, если бы не констебль Каннингхем — он добился от капитана разрешения использовать большой регенератор. Тебя полоснули ножом, смазанным «черной кровью», и ты будешь единственным на многие парсеки вокруг, кто после этого остался в живых.

Корн разлепил губы и прошептал в два приема:

— Спасибо… доктор…

Тот удовлетворенно кивнул:

— Вот уже и заговорил, пожалуй, рискну и отключу привод искусственной вентиляции легких.

Корн скосил глаза: его грудь была покрыта какой-то мембраной, под которой что-то ритмично пульсировало, мерно поднимая и опуская грудную клетку. Тут до него дошло, что за великан прыгал у него на груди. Врач протянул руку и вытащил штекер из гнезда, расположенного в центральной части мембраны. В то же мгновение она, еще секунду назад упругая и блестящая, начала опадать, съеживаться, обнажая слегка покрасневшую кожу, амплитуда пульсаций стала понемногу уменьшаться, и спустя пару минут доктор снял ее с груди больного и убрал. Корн почувствовал, что, хотя груди стало легче, сам процесс дыхания пока еще вызывает определенные затруднения. Будто мышцы грудной клетки и диафрагмы вдруг превратились в желе, и, для того чтобы вдохнуть, надо было приложить определенные усилия, сравнимые, пожалуй, с работой ручной помпы. Доктор кивнул и удовлетворенно потер пухлые ладошки:

— Ну вот и отличненько! Корн повернул голову и с усилием прохрипел, делая вдох после каждого слова:

— Доктор… я еле… дышу… Врач засмеялся:

— Ты прекрасно дышишь, мой дорогой. Я знавал людей, которые, получив треть той дозы «черной крови», что досталась тебе, всю оставшуюся, причем очень-очень короткую, жизнь провели на койке, дыша только с помощью искусственной вентиляции легких, а ты, — он даже прищурился от удовольствия, — ну прямо огурчик. И всего-то через десять дней. Я не удивлюсь, если завтра ты встанешь и попытаешься сбежать, чтобы не отвечать на вопросы констебля Каннингхема.

Завтра не завтра, но спустя четыре дня Корн смог уже самостоятельно передвигаться до туалета, а на еле — дующий день в лазарете, в сопровождении врача и какого-то плотного, упитанного мужчины средних лет, наконец-то появился констебль. Констебль был в отутюженной форме и выглядел солидно, однако Корну показалось, что присутствие незнакомца его стесняет. Корн решил присмотреться к нежданному гостю. Мужчина был в прекрасно сшитом пальто из необычайно дорогостоящего натурального габардина и имел примечательную внешность. Этакий шустрый, смешливый толстячок, явно не из бедных, с блестящей лысиной, окаймленной буйными курчавыми волосами, с роскошными пейсами, сбегавшими на обе щеки. Больше всего он напоминал классического доброго дядюшку, как его изображают в сотнях семейных сериалов. Этот старый холостяк не слишком интересуется женщинами, довольствуясь прочими радостями жизни, которыми наслаждается от души.

Толстячок окинул его быстрым, заинтересованным взглядом и, не говоря ни слова, устроился в дальнем углу палаты. Причем сел так, чтобы иметь возможность наблюдать за лицом Корна, но немного в стороне, чтобы тот, разговаривая с констеблем, не видел его. Врач с констеблем подошли к кровати Корна.

— Вот, мой дорогой, констебль Каннингхем хочет задать тебе несколько вопросов, вернее… — Смешливый врач по привычке хохотнул. — Он уже давно добивается свидания с тобой, но я пустил его только сегодня — решил, что можешь увидеться с ним без особого риска. — Врач искоса посмотрел на незнакомца в углу и улыбнулся: — К тому же мистер…

Он не договорил. Спокойный, тихий голос, в котором, однако, слышалась скрытая, но не для опытного уха, властность, прервал его:

— Не надо, уважаемый доктор, я представлюсь сам. Позже.

Врач, ограничившись коротким смешком, вышел из палаты. Констебль проводил его взглядом до двери, достал из поясной сумки портативный полицейский фиксатор, пододвинул стул поближе к кровати и сел напротив Корна:

— Констебль Эрсел Каннингхем, борт пассажирского лайнера «Эйбур», рейс Новая Южная Дакота — Нью-Амстердам, официальный допрос. — Он сделал паузу и, глядя в упор на Корна, продолжил: — Вы допрашиваетесь в качестве свидетеля по делу о подготовке покушения на убийство мистера Аарона Розенфельда на борту лайнера «Эйбур». Перед началом допроса я должен предупредить вас об ответственности за дачу ложных показаний. — Констебль снова сделал паузу. — Назовите имя, место и год рождения, занимаемую должность на лайнере словам врача, «черная кровь», означающая верную смерть, ценится очень дорого. А ведь существует сколько угодно ядов подешевле. Они, может быть, и не так хороши, как «черная кровь», но тоже быстренько отправят человека на тот свет, если, конечно, не применять дорогостоящую реанимацию… Корн чертыхнулся про себя. Надо же было так засветиться. Но делать нечего. Он повернул голову в сторону полицейского фиксатора и заявил с хмурым видом:

— Мое имя — Корн, стюард нижних помещений, а больше о себе говорить ничего не буду.

Констебль воспринял это заявление довольно спокойно, хотя было видно, что оно ему не очень-то понравилось. Он в свою очередь повернулся к фиксатору и подтвердил:

— Констатирую, что свидетель на вопросы о дате и месте рождения отвечать отказался.

Допрос продолжался около получаса. Из вопросов констебля Корн понял, что этот ненормальный был нанят кем-то еще на Новой Южной Дакоте, чтобы прикончить какого-то Аарона Розенфельда, который, похоже, летел не ниже чем первым классом. При обыске среди личных вещей этого урода был обнаружен электронный ключ с набором кодов ко всем дверям, ведущим к каюте этого Розенфельда, план помещений корабля и еще пара смертоносных штучек, стоимость которых, скорее всего, равнялась доходам этого типа за последние десять лет. Когда констебль его хорошенько прижал, он раскололся и сдал своего непосредственного нанимателя, который, вероятнее всего, окажется в конце концов подставной фигурой. Однако пока что оставался шанс прищучить хотя бы его, так что констебль стремился как можно тщательнее зафиксировать все, что имело хоть какое-то отношение к этому делу. Планеты Содружества Американской Конституции всегда ревниво относились друг к другу, и, для того чтобы привлечь к ответственности гражданина другой планеты, нужны были серьезные и юридически безупречно оформленные основания. И капитан, скорее всего, дал разрешение на использование большого регенератора не из человеколюбия, а потому что была задета честь компании. На ее корабле кто-то пытался совершить убийство! И хотя Корн вряд ли чем мог помочь расследованию, без его показаний, зафиксированных надлежащим образом, позже, в суде, могли бы возникнуть проблемы. Все эти соображения сложились в голове у Корна, пока он отвечал на вопросы констебля, однако главный вопрос, на который он хотел бы получить ответ, пока оставался открытым. Кто такой тот толстяк в углу?

Наконец констебль закончил с допросом. Вопросительно взглянув на толстяка, он повернулся к Корну и со словами: «У меня все» — спрятал свой аппарат и как-то нерешительно сказал:

— Вот тут с вами хочет побеседовать мистер…

— Благодарю вас, констебль, этот вопрос мы обсудим наедине.

Констебль недоверчиво посмотрел на Корна — на его взгляд, он явно не заслуживал доверия, нерешительно оглянулся на толстяка, который ответил ему усмешкой, и направился к двери. Но, прежде чем выйти, он не преминул бросить свирепый взгляд на Корна, словно предупреждая его, что, если что не так, ему не поздоровится. В палате стало тихо. Толстяк поднялся, подошел к кровати и уселся на стул, на котором раньше сидел констебль:

— Ну-с, молодой человек, я вижу, вы несколько озадачены тем, кто я и в чем состоит мой интерес во всем этом деле. Хотя, клянусь быстрым умом Ревекки, жены Исаака, мне кажется, у вас уже есть предположения по поводу того, кем я могу являться. Не поделитесь?

Толстяк выражался несколько витиевато, но вполне понятно и к тому же, хотя и был явно человеком влиятельным — недаром и врач и констебль слушались его беспрекословно, — держался вежливо. Корн столь же учтиво ответил:

— Думаю, вы имеете некоторое отношение к истинной цели покушения. Толстяк рассмеялся:

— Прекрасно, вы подтвердили мои предположения. Еще когда вы разговаривали с констеблем, я заметил, что ваша манера говорить, несмотря на все ваши усилия скрыть это, несколько отличается от того, как выражаются низы. А сейчас окончательно убедился, что был совершенно прав. — После короткой паузы он деловито спросил: — Какой университет вы окончили, Симаронский?

Корн был ошеломлен. Этот неожиданный вопрос усмехающегося незнакомца всколыхнул в нем что-то, глубоко укрытое, он знал теперь, что действительно учился в Симаронском университете. Несколько минут Корн лихорадочно напрягал память, пытаясь вспомнить все, что было связано с университетом, но ясность так и не наступила. Ну что ж, не все сразу. Он поднял глаза на собеседника и осторожно кивнул.

— И когда?

Корн сделал неопределенный жест рукой. Толстяк усмехнулся:

— Что ж, ваше право. Имя тоже не ваше? Корн ответил улыбкой. Он уже немного овладел собой, хотя чувство растерянности все не проходило. Что за удивительный человек этот толстяк! За то время, пока был калекой, Корн и сам научился неплохо читать по лицам людей, угадывать их характер и намерения по еле заметным движениям бровей, искривлению уголков губ и многим другим признакам, незаметным для неискушенного взгляда. Это была неотъемлемая часть науки выживания, в которой он в достаточной мере преуспел. Но этот толстяк — просто ас физиогномики. За считанные минуты вычислить так много о совершенно незнакомом человеке… Есть от чего растеряться. И кажется, ему что-то нужно от Корна. Но что? Об этом Корн не имел пока ни малейшего понятия.

В палате воцарилось полное внутреннего напряжения молчание. Сдается, этот тип — что-то вроде личного секретаря или ближайшего сотрудника той важной персоны, против которой планировалось покушение. Скорее даже очень приближенное к нему лицо. У Корна мелькнула было мысль, уж не сам ли это Аарон Розенфельд, но такое свободное обращение, почти на равных… Это сбивало с толку. Разве так повел бы себя человек, способный оплатить путешествие первым классом? Впрочем, кое-какие предположения у Корна имелись. Первое, что ему пришло в голову, так это что Аарон Розенфельд просто сентиментальный человек и пожелал каким-то образом вознаградить человека, встретившего грудью нож, который предназначался ему самому. Хотя особых заслуг за собой Корн не видел. В конце концов, он получил ножом в грудь во время банальной ссоры из-за гамака, и смешно было думать, что констебль не проинформировал мистера Розенфельда об этом достаточно подробно. Если, конечно, того интересовали подробности. Да и в этом случае самое большее, чего можно было ожидать, был чек на несколько десятков соверенов, что, в общем-то, не помешало бы ему в нынешних обстоятельствах. Ведь это позволило бы ему тратить больше, чем он осмеливался до сих пор, боясь привлечь к себе излишнее внимание. Однако когда какой-нибудь вельможа собирается вручить чек на столь мизерную по его меркам сумму, разве он станет вести такой пространный разговор? Эта мысль еще больше укрепила уверенность Корна в том, что собеседник как-то в нем заинтересован. Подняв глаза, он натолкнулся на пристальный взгляд толстяка. Неожиданно тот рассмеялся. Но не так, как доктор, по привычке, а весело, прямо-таки заразительно. Корн невольно улыбнулся в ответ.

— Ну слава богу. А то сидит бука букой. — Толстяк перевел дух. — Ладно, не буду больше испытывать ваше терпение. На вашем лице написано такое недоумение, глаза прямо как у Моисея перед Яхве, когда тот вручал ему свои заповеди. — Тут он снова прыснул со смеху.

Отсмеявшись, сказал серьезным голосом: — Меня зовут Аарон Розенфельд, и я некоторым образом обязан вам жизнью.

Корну ничего не оставалось, как кивнуть головой. Но не успел он чертыхнуться про себя по поводу крушения всех своих логических построений, как Розенфельд в очередной раз поверг его в растерянность тем, что сказал далее:

— Я нерелигиозен, хотя и соблюдаю шаббат, но, если честно признаться, я — суеверный человек. А потому считаю, что судьба столкнула нас не случайно. Я хотел сначала не торопиться, поговорить с вами пообстоятельнее, попросить констебля собрать о вас побольше информации, но сейчас отчего-то переменил свое решение. Есть ли у вас серьезные планы на ближайшее будущее?

Корн пожал плечами:

— В общем-то нет.

— Прекрасно. — Толстяк улыбнулся, — В таком случае я предлагаю вам место. Возможно, я поступаю опрометчиво, но… — Он развел руками и несколько дурашливо оттопырил нижнюю губу. — Конечно, вы понимаете, что пока на особо щедрые условия вам рассчитывать не приходится, в конце концов, я не казначей царя Соломона, но считаю, что, приняв на себя то, что предназначалось мне, вы, как минимум, получили право на шанс. И не собираюсь отделываться чеком на пару десятков соверенов.

Когда Корн оправился от потрясения, то первой его мыслью было немедленно отказаться. За то время, что проторчал на яхте, он составил простой и, как ему казалось, разумный план своих дальнейших действий. Надо было как можно быстрее добраться до Варанги и там на месте выяснить, что же с ним произошло. Никакой работы у богачей с Нью-Амстердама этот план не предусматривал. Не говоря уж о том, что если он собирался, не привлекая к себе особого внимания, привести свой общественный статус в соответствие со свалившимся на него богатством, то, имея рядом такого проницательного человека, он вряд ли смог бы это сделать. Однако, немного подумав. Корн пришел к выводу, что категорическое «нет» было бы не лучшим решением. Если уж даже капитан, только для того чтобы показать Розенфельду, насколько серьезно они относятся к расследованию предпринятого против него покушения, разрешил провести дорогостоящие регенерационные процедуры (а Корн ничуть не сомневался, что, спасая его таким образом от смерти, капитан не получал ни малейшей личной выгоды), то не означает ли это, что Розенфельд действительно влиятельное лицо? А из этого следует, что подобное знакомство в будущем может принести определенные дивиденды. К тому же он снова попал в ловушку. Вряд ли этот комфортабельный лайнер когда-нибудь окажется поблизости от такого захолустья, как Варанга. А столь вольных порядков, как на Турсонге, по ходу маршрута больше не предвиделось. И Корн вот уже несколько дней ломал голову над тем, как ему миновать таможню, не имея абсолютно никаких документов.

— А чем мне придется заниматься?

Толстяк, все это время с улыбкой наблюдавший за его напряженной мыслительной деятельностью, тряхнул головой:

— Не беспокойтесь. Я — как Иосиф в рабстве египетском. Мой основной талант — находить применение людям. Как только я поближе с вами познакомлюсь, найду вам достойное место. А пока, до конца путешествия, вы будете моим личным стюардом.

— Да, но я подписал контракт…

— Пустяки. Я думаю, компания будет очень рада угодить человеку моего положения, которого к тому же чуть не лишили жизни во время этого путешествия.

Корн не сомневался, что так оно и есть. Что ж, пока все складывалось как нельзя лучше, и напоследок он чисто автоматически спросил:

— А чем занимаетесь вы? Толстяк с улыбкой ответил:

— Я — председатель совета директоров «Ершалаим сити бэнк».

Многие пассажиры, находившиеся в зале VI? таможенной зоны Нью-Амстердама, были несколько шокированы необычным зрелищем: какой-то пассажир, на первый взгляд вполне соответствующий уровню столь элитного помещения, с полнейшей невозмутимостью пересекал зал в сопровождении замырзанной фигуры, место которой, по мнению большинства присутствующих, было скорее на ближайшей помойке. Или, в лучшем случае, не далее ста ярдов от нее. И хотя эта подозрительная личность была, судя по всему, не чем иным, как носильщиком, поскольку волокла его чемоданы, многие сочли, что столь хорошо одетый человек мог бы найти пару монет и нанять кого-нибудь поприличнее.

Корн, одетый все в те же поношенные, хотя и выстиранные и залатанные одежки, в которых коротал время в Первой штольне, поймал несколько брезгливых взглядов, нагло растянул губы в нарочито ехидной улыбке и, еще сильнее замедлив шаг, важно прошествовал через весь зал к почти безлюдному таможенному терминалу. Таможенник, выутюженный до скрипа кожи на скулах, впился в него свирепым взглядом и уже было грозно оскалился, собираясь выдать по его адресу что-нибудь этакое, но тут мистер Розенфельд, остановившийся позади Корна, чуть наискосок, негромко кашлянул, привлекая внимание к собственной персоне. Таможенник, бросив несколько раздраженный взгляд в его сторону, вдруг вздрогнул, дернулся, будто собираясь вытянуться по стойке «смирно», а его губы, уже готовые было извергнуть на Корна поток грязной брани, сложились в подобострастную улыбку:

— Добрый день, мистер Розенфельд. Рад вашему возвращению.

Аарон Розенфельд величественно кивнул и, протянув таможеннику карточку-идентификатор, произнес несколько капризным тоном:

— Хорошо, хорошо, вы не могли бы побыстрее?

Тот торопливо схватил протянутый ему документ, вогнал его в паз консоли и тут же с легким поклоном вернул владельцу. Розенфельд благосклонно наклонил голову и, небрежно ткнув пальцем в сторону Корна, бросил:

— Этот со мной, — после чего невозмутимо направился к турникету.

Корн с каменным выражением лица двинулся следом. Таможенник открыл было рот, но, по-видимому, боязнь вызвать неудовольствие мистера Розенфельда оказалась сильнее страха перед выговором за нарушение, хоть и единичное, инструкции и закона о таможенном контроле. А потому Корн, вслед за мистером Розенфельдом, беспрепятственно миновал турникет и оказался на территории федеральной планеты Нью-Амстердам.

Как только за спиной Корна с легким мелодичным хлопком вновь натянулась упругая мембрана, закрывающая выход из здания космопорта, Розенфельд остановился и повернулся к нему:

— Ну что ж, мистер Корн. Если вы не изменили своего решения, то сейчас нам пора попрощаться. Но помните, что мое предложение остается в силе, — тут он хитро прищурился и снова стал похож на доброго дядюшку, — хотя, должен признаться, больше проводить вас через таможню без документов я не буду. А то еще надумаете заняться контрабандой. А по мнению нашего госдепартамента и таможенного комитета, это — смертный грех, который не попал в Моисеев список только потому, что по странному недомыслию в те далекие времена на границах еще не было таможен.

Корн рассмеялся и, поставив чемоданы на тротуар, коротко поклонился и пожал протянутую руку:

— Благодарю вас, мистер Розенфельд. Я надеюсь, наступит день, когда я с удовольствием воспользуюсь вашим предложением.

В этот момент рядом с ними мягко опустился роскошный восьмиместный глидер с затененными стеклами, и из переднего отсека, отделенного от пассажирского салона односторонне прозрачной стеклянной перегородкой, выскочил крепкий тип в элегантном костюме, выглядевшем на нем как кошачий бант на разъяренном тигре. Он окинул Корна подозрительным взглядом и, молча поклонившись мистеру Розенфельду, шустро распахнул перед ним дверь пассажирского салона. Тот с одобрительной полуулыбкой проследил за его ловкими движениями и, кивком указав Корну на открытую дверцу, предложил вполне светским тоном:

— Вас куда-нибудь подвезти?

Корн, несколько растерявшись и неуклюже преступая с ноги на ногу, отрицательно покачал головой. Несмотря на некое подобие дружеских отношений, установившихся между ними по инициативе Розенфельда, он прекрасно понимал, какая пропасть их разделяет. Предложение Розенфельда было вызовом общепринятым правилам, даже учитывая их странные отношения. Как если бы, скажем, герцог Икрума пригласил за обеденный стол нищего оборванца с паперти центрального кафедрального собора. Впрочем, как показало их недолгое общение, от Розенфельда и не того можно было ожидать.

Мистер Розенфельд слегка шевельнул плечами, как бы давая понять, что была бы честь предложена, после чего коротко кивнул и, нарочито демонстративно натянув на лицо маску высокомерия, освещенную, впрочем, веселой хитринкой в глазах, величественно взошел на борт машины. Водитель захлопнул дверцу, еще раз окинул Корна подозрительным взглядом и нырнул на свое место. Глидер оторвался от земли, на мгновение завис на месте и двинулся вверх и вперед, мощно, но ровно наращивая скорость. Корн проводил его взглядом и, вздохнув, повернул в противоположную сторону. В чем, в чем, а в одном Розенфельд был прав. Необходимо было срочно обзавестись какими-нибудь документами. Ну что ж, когда он обдумывал эту проблему, у него в голове сложилось несколько вариантов, как это можно сделать. И он не сомневался, что некоторые из них — послания его дремлющей памяти. Так почему бы не воспользоваться этими посланиями. Тем более что в результате за ними могут последовать и другие.

Спустя полтора часа он вышел из подземки на окраине Салема, небольшого городка, расположенного на противоположной стороне Спейсконцента Нью-Амстердама. Там, где размещались грузовые терминалы транзитного порта. По его то ли предположениям, то ли воспоминаниям, именно в таких местах можно было найти тех, кто промышлял продажей документов. Однако сначала следовало разжиться деньгами. Впрочем, для него это не составляло особой проблемы. (Один из его приятелей на Рудоное когда-то в более удачные для себя времена был большим докой по этой части и часто рассказывал о своих подвигах, сидя рядом с Убогим.) Просто требовалось время, поскольку следовало, стараясь не привлекать к себе внимания, совершить несколько действий.

Корн не спеша двинулся вдоль по улице, осматриваясь по сторонам и ища глазами вывеску автоматического кредитного пункта. Вскоре ему повезло. На другой стороне улицы он заметил рассыпающуюся искрами дешевую рекламу разменных автоматов. Он неторопливо огляделся и, заприметив молодых людей, стоявших неподалеку тесными группками и со скучающим видом озиравших уличную толпу, усмехнулся. Все ясно: как только он выйдет из заведения со свежей кредитной карточкой, тут же появятся претенденты на его деньги. Однако делать было нечего. Вряд ли где-нибудь в этом районе он найдет кредитный автомат, не контролируемый бандами, а в более респектабельных районах в таком виде появляться не следует. Корн тщательно разгладил свою потрепанную робу и двинулся через улицу.

В помещении автоматического кредитного пункта царил густой полумрак. Все тонуло в этой полумгле, так что он даже не сразу узнал громоздкий сейф кредитного автомата. И неудивительно. Если верно предположение Розенфельда о том, что Корн когда-то учился в университете, — а он был склонен этому верить, поскольку это прекрасно объясняло многие его знания и способности (впрочем, только усиливая недоумение относительно других), — то в прежней жизни он явно пользовался несколько иными моделями автоматов, без усиленной защиты, в жертву которой были принесены и дизайн, и экономия материалов. Корн прошел в дальний угол, открыл бронированную дверь и, скользнув в тесную кабинку, устроился на откидном металлическом сиденье. Как только дверь с громким щелчком закрылась, внутри зажегся свет и из динамика послышалось скрипучее бормотание:

— Примите к сведению, что данная модель аппарата изготовлена по специальному заказу компанией «Эгрониум сейф» и имеет трехступенчатую систему защиты от взлома. В случае враждебных действий система приводит в действие газовую и электрошоковую защиту и сообщает о нападении в ближайший полицейский участок по трем защищенным каналам связи. — Раздался щелчок, и динамик заговорил теперь уже мелодичным женским голосом, приветливо произнося стандартную фразу: — Добрый день, компания «Эйрес файнэншлс» рада приветствовать вас в одном из своих автоматических кредитных пунктов. Чем мы можем быть вам полезны?

Корн нажал клавишу ответа и сказал:

— Я хотел бы восстановить кредитную карту. Он мог сделать это еще на лайнере или в космопорту, но, как он узнал, там кабины имели еще и систему визуальной идентификации. А ему очень не хотелось оставлять свою физиономию в каких бы то ни было идентификационных файлах. Во всяком случае, пока.

— Карту какого банка или компании вы желаете восстановить?

— Симплексную карту компании «5ТВ» для счета 8839456234-бис в «Ершалаим сити бэнк».

Автомат немного помолчал, проверяя сообщенные Корном данные, затем бронированная передняя плита с легким скрежетом вошла в паз, открывая экран, компактную клавиатуру и щель подавателя.

— Прошу прощения, но для проведения операции необходимо подтверждение права пользователя. Наберите личный код.

Корн протянул руку и набрал несколько цифр, потом нажал ввод, отсчитал семь секунд, набрал еще две цифры и снова ввод. После чего переключил терминал на режим вода графической информации и нарисовал домик с горбатой крышей и одним окошком. Этот Иглисс Эйхайя, судя по коду, был большой оригинал. Впрочем, кому еще пришло бы в голову набить свой корабль золотыми слитками.

Автомат несколько мгновений переваривал заложенные в него сведения, потом щелкнул и выдал ответ:

— Благодарю вас, подтверждение получено. Какую карточку вы желаете оформить — постоянную, серебряную, золотую, неограниченный кредит? К великому сожалению, вынуждены предупредить вас, что, в случае если вы выберете золотую или неограниченный кредит, наш автомат не сможет ее оформить, но мы с удовольствием вышлем за вами глидер, чтобы доставить в ближайший офис нашей компании, где наш менеджер сделает все необходимое.

Корн присвистнул. Он вообще-то не знал полной суммы, находящейся на счетах «Ершалаим сити бэнк», и предположение о ее солидности сделал на основании найденной в компе корабля информации о том, что Иглисс Эйхайя незадолго до прибытия на Рудоной купил виллу в курортной зоне Таира за двенадцать миллионов соверенов, сняв нужную сумму именно с этого своего счета. Но, судя по тому, что ему предложили неограниченный кредит, в банке оставалось еще более ста миллионов соверенов.

— Сэр? — проговорил аппарат, напоминая о том, что дожидается ответа уже более двух минут. Корн, спохватившись, торопливо сказал:

— Нет, спасибо, достаточно обычной недельной карточки.

Аппарат заурчал, занося на защищенный чип карточки все необходимые сведения, и небрежно выплюнул квадратик невзрачного пластика, тускло блеснувший полоской окошка считывателя. Корн подхватил карточку и сунул в карман, из которого достал изготовленную на Рудоное вонючую нефтяную зажигалку. Дождавшись, пока тяжелая входная дверь поползет назад, он поднес язычок пламени к отверстию датчика пожарной сигнализации. Бронированная панель на лицевой стороне аппарата уже захлопнулась, из динамика послышалось:

— Благодарим вас за то, что вы воспользовались услугами нашей компании. Будем рады услужить вам снова. — Дверь медленно отворилась, а из динамика после щелчка вновь забормотал скрипучий голос: — Примите к сведению, что данная модель аппарата изготовлена по специальному заказу компанией «Эгрониум сейф» и имеет трехступенчатую систему защиты от взлома. В случае враждебных действий система приводит в действие газовую и электрошоковую защиту и сообщает о нападении в ближайший полицейский участок по трем защищенным кана… — Голос не успел договорить, как дверь дрогнула И начала закрываться, из-под потолка ударили тугие струи пены.

Корн, убрав зажигалку от датчика, пулей вылетел из кабины и рванул к выходу. Едва он успел проскочить под уже начавшей опускаться бронированной шторой-жалюзи, перекрывавшей вход в автоматический кредитный пункт, как где-то за углом послышалось подвывание полицейской сирены. Молодчикам, поджидавшим Корна у двери, сразу стало не до него. Корн бегом пересек улицу, скользнул в узкую щель между домами, перепрыгнул через какой-то ветхий забор и, пробежав через сквозной подъезд какого-то дома, вышел на соседнюю улицу, стараясь не показывать виду, что торопится. Пройдя пару кварталов быстрым, но не выделявшим его из толпы шагом человека, деловито спешащего куда-то по важной причине, он свернул в небольшой скверик и уселся на скамейку под чахлыми деревцами с миной раздраженного чем-то человека, который решил передохнуть и успокоиться. Так он просидел минут пятнадцать, уставившись в одну точку и внимательно рассматривая боковым зрением идущих мимо прохожих. При всех своих внезапно появившихся умениях он чувствовал, что у него вряд ли хватило бы опыта узнать в толпе профессионального топтуна, оснащенного специальной техникой. Но в том, что он сумеет вычислить шпану, посланную для слежки какой-нибудь местной бандой, Корн не сомневался. И хотя эта его уверенность, как и многое другое за последнее время, основывалась на одних только неясных подсказках подсознания, он уже привык полагаться на них довольно уверенно. По его расчетам, шайка, контролирующая банковские автоматы в этом районе, не должна была им особенно заинтересоваться, они скорее могли принять его за неудачливого взломщика, но чем черт не шутит… Однако вроде бы за ним никто не следил. Корн немного успокоился и, поднявшись со скамейки, двинулся дальше по улице. Теперь надо было подумать о том, как изменить свою внешность.

Через полтора часа он покинул недорогой Темпеновский центр торговли и услуг во вполне приличном костюме, новых туфлях и сорочке, с портфелем в правой руке и многофунциональным плащом-накидкой, перекинутым через левую. Кроме всего прочего, его хорошо постригли, побрили и сделали массаж лица. Изуродованный левый глаз был не виден благодаря достаточно респектабельным панорамным очкам. Так что Корн, полиставший несколько коммерческих рекламных буклетов, считал, что вполне сойдет за младшего клерка какой-нибудь конторы по коммерческому найму грузовозов из тех, что во множестве водятся в подобных районах. Миновав несколько кварталов, Корн остановился у зеркальной витрины и, окинув себя критическим взглядом, слегка усмехнулся. В созданном им образе был только один изъян: он был одет во все новое, а младший клерк, хотя в Темпеновском центре все стоило чрезвычайно дешево, ни за что не смог бы купить все, что было на нем, ЗА ОДИН РАЗ. Однако это было поправимо. Если он без приключений доберется до ближайшей гостиницы, то несколько часов сна в одежде и пара пятен от дешевого кетчупа на лацканах с последующей чисткой в дешевом центре бытовых услуг — и его одежда примет более достоверный вид.

Гостиница отыскалась еще через квартал. Хотя по прямой до столицы было не более трехсот километров, под Спейсконцентом пассажирские поезда не ходили, так что люди, подобные ему, должны были добираться до столицы по обводному тоннелю длиной почти в полторы тысячи километров, что занимало не менее полутора часов. Это неудобство делало цены на жилье здесь вполне приемлемыми. Корн снял на неделю комнатушку где-то под девять квадратных ярдов с туалетом, простеньким барокухонным терминалом и окошком, выходящим на асфальтированный двор, и, заплатив за номер наличными, которые получил тут же в разменном автомате, удачно избежал стандартной регистрации. Хозяин, сообразив, чего от него хотят, выразительно потер пальцами, собранными в горсть, и, получив несколько дополнительных купюр, со скучающим выражением лица вывел на экран регистрирующего компьютера изображение какого-то злобно оскаленного чернокожего типа, набрав в графе «имя» — «проезжий с транзитного корабля». Корн понял, что подобные вещи для хозяина привычны, и успокоено ретировался в номер.

На следующее утро он поднялся поздно и, слегка приведя в порядок костюм, в котором спал, подошел к зеркалу и окинул себя критическим взглядом. Костюм не подвел. Низкокачественная синтоматерия изрядно помялась, воротник рубашки чуть засалился, а легкая небритость завершала образ. Корн улыбнулся своему изображению и направился к двери. Что ж, для полного совершенства осталось посетить ближайшую закусочную, и можно приступать к дальнейшим действиям.

Всю следующую неделю он бродил по припортовым тавернам, кабакам и закусочным, прислушиваясь и приглядываясь, но так, чтобы это не бросалось в глаза окружающим. В конце концов это принесло свои плоды. Как-то вечером, зайдя в очередной раз в таверну «Семь пальцев», на вывеске которой красовалась рука, меж четырех сжатых пальцев которой торчало аж три больших, образуя этакий тройной кукиш (впрочем, примерно в таком же стиле были выдержаны и вывески других подобных заведений), к нему за столик подсел какой-то хмурый тип. Корн насторожился, но тот невозмутимо похлебал прогорклый рассольник и, заказав кружку пива, откинулся на спинку стула. Корн немного успокоился, заключив, что, хотя этот тип явно неспроста уселся рядом с ним, немедленных неприятностей это не предвещает. Позже, когда таверна наполнилась шумом и глухим звоном пивных кружек, мужик повернул к нему заросшее густой щетиной лицо и, с легким стуком поставив на стол пустую кружку, наклонился вперед и негромко спросил:

— Господину чего-нибудь надо?

Корн посмотрел долгим взглядом в его тусклые глаза и едва заметно кивнул, замаскировав кивок поднятой кружкой с пивом. Мужик невозмутимо сунул руку в карман, бросил на стол несколько разменных жетонов, показал головой в сторону выхода и поднялся из-за стола со словами:

— Мы здесь не очень-то боимся полиции. Но, как я понял, некоторые моменты вы предпочитаете обсудить в спокойной обстановке.

Они беспрепятственно прошли через заднюю дверь таверны, из чего Корн заключил, что его собеседника здесь знали, и вышли в темный переулок. В крошечном скверике спутник Корна указал рукой на одинокую скамейку под тусклым фонарем и демонстративно достал из кармана миниатюрную коробочку, в которой Корн узнал примитивный вариант портативного нейтрализатора дистанционного прослушивания. Корн по достоинству оценил эту меру предосторожности.

— Итак, господин, я наблюдал за вами пару дней, и мне кажется, что вы имеете проблемы, решение которых надеетесь отыскать в этом месте.

Корн усмехнулся:

— Не совсем так. Меня вам показали только вчера вечером, точнее, где-то после полуночи, в «Пьяном гризли». И сделал это шустрый тип в плаще и накидке.

— Я вижу, вы опытный человек, — отозвался мужчина. Оба помолчали. Кто знает, какой смысл содержался в этих словах, однако Корн хотел с самого начала создать определенное впечатление и соответственное отношение к себе. Судя по всему, все шло как надо. Ведь то, что к нему подошли только сегодня вечером, означало, что они попытались предварительно разузнать о нем как можно больше. И собранные ими сведения должны были их убедить, что он — солидный клиент, который, с одной стороны, в состоянии хорошо заплатить, а с другой — не даст себя провести. По-видимому, ему это удалось. Подтверждением тому явился жест с нейтрализатором подслушивания и вежливый тон, которого придерживался мужчина.

— Итак, что вы хотите?

Корн бросил взгляд в сторону кармана, в котором скрылась коробочка нейтрализатора, и негромко спросил:

— А откуда я знаю, что он сейчас работает? Мужчина снова усмехнулся и, достав прибор, слегка приоткрыл верхнюю крышку. Увидев знакомое голубоватое сияние. Корн удовлетворенно кивнул и поднял глаза на собеседника:

— Мне нужен полный комплект «кленовых листьев». Так звались документы, удостоверяющие личность.

— Та-а-ак, — протянул мужчина. — Внутренний? Корн сделал круглые глаза:

— Я же сказал — полный.

— Местный?

Корн махнул рукой, показывая, что это не имеет значения, и с ударением проговорил:

— Надежный и чистый. Мне не нужны неприятности с таможней и пограничной стражей. Мужчина задумчиво покачал головой:

— Это трудно. А если ооновские «голубенькие»? Так назывались временные паспорта, выдаваемые беженцам с захваченных Врагом планет. Корн задумался. В общем, в этом был некоторый смысл. «Голубенькие» вряд ли стоили дорого, а ему пока не хотелось показывать свою состоятельность. Хотя, с другой стороны, несмотря на громогласные заявления о человеческой солидарности, беженцев нигде не любили и повсеместно относились к ним с настороженностью. Чему, впрочем, были достаточные основания.

— Разве что на первое время. Мне нужно солидное гражданство. Причем стоимость «голубеньких» пойдет в зачет общей суммы.

Мужчина окинул его уважительным взглядом — люди, сорящие деньгами, здесь явно не котировались, а подобный жесткий прагматизм считался вполне обоснованным, — затем снова кивнул:

— Ладно, «голубенькие» отпадают. Таир подойдет?

— Только не центральный мир. Мужчина снова кивнул и, сделав паузу, приглушенно сказал:

— Скажем… сорок?

Корн усмехнулся. Это была очень высокая цена, но для знающего человека. С лоха потребовали бы раз в пять больше. Он согласно кивнул:

— Но я буду очень привередлив.

Мужчина облегченно вздохнул. Однако особой радости на его лице не было. Как видно, досадовал, что не затребовал больше.

— Как насчет задатка?

Корн достал кредитную карточку и, набрав цифру, показал мужчине. Тот мотнул головой:

— Только наличные. Корн был не против:

— Завтра, в этой же таверне, в полдень. Мужчина кивнул, оба поднялись и разошлись в разные стороны.

Через десять дней после той полуночной встречи в «Семи пальцах» мужчина снова подсел за столик Корна.

Допив очередную кружку пива, он чуть скосил глаза и прошептал, почти не шевеля губами:

— Завтра вечером не выходите из номера. Корн еле заметно кивнул головой. Мужчина расплатился и вышел. Корн посидел еще немного, потом не спеша отправился в гостиницу.

На следующее утро он вновь заглянул в автоматический кредитный пункт, правда уже совсем в другом районе, и посетил несколько магазинов. Когда он после обеда вернулся в номер, в его карманах лежал набор отверток, простой молоток, серебряная кредитная карточка и пятьдесят тысяч наличными, а в добротном чемодане, затянутом в чехол из дешевенькой ткани, покоился костюм, который более пристал разъездному коммивояжеру по продаже косметических товаров, коих в этих местах не водилось по причине бедности здешних обывателей.

Вечером в дверь его номера тихо постучали. Корн приоткрыл дверь и, узнав гостя, отступил назад, пропуская его в комнату. Гость держал в руке небольшой чемоданчик. Корн молча показал ему на широкую кровать, занимавшую большую часть номера.

Открыв крышку чемоданчика, он увидел там небольшой комп, портативный таможенный считыватель, пару наиболее распространенных детекторов и картонный пакет. Мужчина широким жестом указал на пакет:

— Проверяйте.

Корн не спеша достал чистые бланки гражданского и международного паспортов, личный налоговый счет, карточку социального страхования, медицинскую страховку и визовый вкладыш с отметками пограничных и таможенных служб султаната Регул, Ниппон, Такэда и, естественно, Нью-Амстердама. Он тщательно проверил все пластиковые бланки на детекторах и таможенном считывателе и удовлетворенно кивнул. Потом поднял глаза на мужчину. Тот усмехнулся:

— Я подумал, что имя вы захотите проставить сами.

Корн снова кивнул и, развернув комп таким образом, чтобы экран был виден только ему одному, набрал необходимый текст и вставил бланки в щель принтера. Спустя пару минут он вытащил полностью оформленные документы и, не убирая комп, достал из кармана деньги, все пятьдесят тысяч. Мужчина молча пересчитал купюры, в глазах его читалось удивление. Корн, не говоря ни слова, несколькими поворотами отвертки вывернув крепежные болты, снял переднюю панель компа, а потом резкими движениями выдернул наружу кристалл-чип оперативной памяти и управляющий кристалл компа.

Показав их собеседнику, он взял молоток и двумя ударами превратил их в пыль. Мужчина ухмыльнулся:

— Приятно иметь дело с профессионалом. Закрыв дверь за гостем, Корн облегченно перевел дух и нервно провел рукой по карману, в котором лежали его новые документы. Мужчина ошибался — самостоятельно он проделал такую операцию впервые. Однако сейчас все было позади. Корн торопливо переоделся в новый костюм, в последний раз окинул взглядом комнату и быстро вышел за дверь. Через полчаса он уже сидел на заднем диванчике кеб-глидера и смотрел на удалявшуюся вниз россыпь огней. Салем остался позади. Впереди был Нью-Амстердам, а за ним… Корн достал платок и вытер лоб. Самая легкая часть его плана, который он обдумывал долгими часами, сначала лежа на ворохе тряпья в Первой штольне Рудоноя, а потом коротая время в одиночестве на яхте, была позади. Но до конца было еще очень далеко.

Варанга встретила Корна пустынным и захламленным полем своего космопорта. Впрочем, это не было для него такой уж большой неожиданностью. Поскольку, к его удивлению, он не смог купить билета до Варанги ни в одной пассажирской компании. Будто эту планету вообще вычеркнули из всех расписаний. Так что добираться до Варанги пришлось на перекладных, последним из которых был донельзя грязный и вонючий каботажник, промышлявший перевозкой скота.

И вот он стоял на пыльных плитах космопорта Варанги. Достаточно было посмотреть вокруг, чтобы понять — на Варанге не все ладно. Ветер гонял по огромным плитам такие тучи мусора, коробок и пыли, что сразу становилось ясно — этим полем не пользовались уже давно. Корн огляделся по сторонам, вздохнул и направился к зданию космопорта.

Внутри никого не было. Он постоял в пустынном зале, посмотрел на покосившуюся стойку таможенного контроля и раздумал выходить через центральную дверь.

Через дырку в ограде космопорта он выбрался в грязный переулок-тупик, где, однако, уже были некоторые признаки жизни. Например, на окованной мощными железными листами двери, увенчанной обшарпанной вывеской «Ломбард», трепыхался клочок бумаги с лаконичной надписью: «Буду к пяти». В остальном переулок был тих и пустынен. Все это было очень странно, но у Корна совершенно не было ни времени, ни желания разбираться, что да как. Надо было поскорее разобраться в себе самом. Он вздохнул и двинулся в ту сторону, где переулок вливался в улицу.

Искать себя Корн решил с ночлежки мамаши Джонс. За пределами стандартного административно-делового района — более или менее точной копии того, что возводит любая компания, получившая подряд на строительство космопорта, Варанга представляла собой беспорядочное скопище разнокалиберных построек из камня, металла, дерева, пластика и смеси всех этих материалов. Это были по большей части ветхие сооружения, подремонтированные и подлатанные кое-как. На металлической стенах здесь вполне можно было увидеть заплату из пластика, а проем двери каменного дома мог быть забит досками. Корн не был знатоком Варанги и довольно смутно представлял, в какой части города находится тот заброшенный склад, в подвале которого располагалась ночлежка мамаши Джонс. Однако времени у него было предостаточно, а Варанга была городком относительно небольшим. Не мудрствуя лукаво, он взобрался на пожарную каланчу, также носившую следы запустения, и не торопясь осмотрел городок сверху. Через час, детально припомнив состояние здания, в котором располагалась ночлежка, и сравнив с тем, что открылось его взору, он спустился вниз с решением начать поиски с восточного конца. Потому что именно там находился самый старый массив складских зданий. К тому же и окраска зданий вроде была такая же — она ему запомнилась в тот день, когда в первый и последний раз он вышел из ночлежки, чтобы в конечном счете очутиться в штольнях Рудоноя. Корн улыбнулся промелькнувшим в голове воспоминаниям, вышел на перекресток, огляделся вокруг, определяя направление, и неторопливо зашагал по узкой, кривой улице, загребая пыль крепкими сапогами.

После часа бесплодных блужданий между полуразрушенными зданиями старых складов он, свернув за угол, уткнулся в дверь, за которой и было когда-то помещение, где его «продали» полицай-премьеру. Корн остановился, глядя на дверь и раздумывая, войти или нет, потом решил, что от этого вряд ли будет какой толк. Во-первых, вполне возможно, что тот полицай-премьер уже давно исчез, вышел на пенсию, получил нож под ребро в портовой драке или у него просто выходной. Во-вторых, даже если он окажется на месте, то вряд ли признает в нем полуживой труп, который сунул когда-то в партию «мороженого мяса» для Рудоноя. В-третьих, даже если он его и узнает, то уж ни за что не сознается, что когда-то лично одобрил превращение свободного человека в «мороженое мясо» и сделал такое наверняка не впервые. И уж конечно же не станет помогать тому, кто может выдвинуть против него подобные обвинения. А предпринимать какие-то серьезные усилия, для того чтобы разобраться с этими тварями, промышляющими торговлей людьми, у Корна не было ни времени, ни желания. Во всяком случае пока.

Как бы то ни было, контора полицай-премьера оказалась хорошим ориентиром, и вскоре Корн стоял перед дверью, которую он видел с внутренней стороны много дней подряд, а с улицы — всего один раз. К его разочарованию, дверь была заколочена крест-накрест грязными досками. Ночлежки мамаши Джонс больше не существовало.

Корн посмотрел по сторонам — кого бы расспросить о том, что здесь произошло, — но переулок был безлюден. Он шагнул к двери и, ухватив за доску, рванул на себя. Подгнившее дерево поддалось с охотой, и спустя минуту Корн пинком распахнул дверь и шагнул вперед. Когда глаза привыкли к темноте, он обвел взглядом знакомые стены и мрачно сжал губы. Обитатели ночлежки мамаши Джонс покинули это помещение не по своей воле. Внутри царил настоящий хаос, знаменитый котел мамаши Джонс валялся в углу как никому не нужный кусок металла. Корн немного побродил по ночлежке, которая казалась ему теперь совсем маленькой. Ему вспомнилось, каких трудов ему стоило добраться до закутка мамаши Джонс или до погнутого таза в дальнем углу у пролома в стене, служившего ночным, а для таких убогих, как он тогда, и дневным туалетом, потом подошел к двери, на мгновение остановился, еще раз окинув взглядом свое не столь уж давнее прошлое, будто прощаясь с ним, и вышел наружу. Удалившись от бывшей ночлежки ярдов на двести и сворачивая за угол, он заметил нищего, сидевшего с многострадально-терпеливым видом. Корн мельком взглянул на него и, не замедляя шага, бросил в помятую шапку мелкий разменный жетон. И тут ему пришло в голову, что это был первый нищий, которого он встретил за те полтора часа, что бродит по городу. Да и вообще Варанга выглядела намного безлюднее, чем сохранилась в его воспоминании о единственной прогулке по ее улицам. Хотя, возможно, тогда был просто базарный день. Нет, признаки запустения очевидны. Корн остановился и повернул назад. Нищий, до того угрюмо сидевший под стеной и отреагировавший на падение жетона в шляпу лишь непроизвольным движением пальцев и неясным бормотанием, мгновенно оживился и с опаской уставился на внезапно возникшего перед ним человека. Корн наклонился к нищему и, вертя в пальцах золотой соверен, произнес:

— Мне нужно кое-что узнать. Ты можешь мне помочь? Нищий, впившийся взглядом в блестящий желтый кругляшок, вздрогнул, услышав вопрос, и испуганно зыркнул по сторонам. Убедившись, что в переулке никого нет, он успокоился:

— Я готов, господин. Только что может знать простой портовый нищий? Корн усмехнулся:

— О, да очень многое. Уж мне-то можешь этого не объяснять. — Он пошевелил пальцами, чтобы солнечный луч заиграл на поверхности монеты, уронил ее на землю и, слегка двинув сапогом, вдавил в пыль. — В соседнем переулке когда-то была ночлежка мамаши Джонс. Не знаешь, куда она исчезла?

Нищий, все это время не отрывавший взгляда от тускло блестевшего кружочка у обреза Корновой подошвы, вдруг побледнел и замотал головой:

— Я не знаю, господин, клянусь мадонной, не… Он осекся, заметив, как Корн не торопясь достает еще два соверена и роняет рядом с первым. Корн пристально посмотрел на нищего, лоб которого покрылся мелкими бисеринками пота, потом МЕДЛЕННО наклонился, всем своим видом показывая, что немыслимое богатство, которое этот попрошайка не смог бы скопить и за год, даже если бы откладывал все выклянченные деньги до последнего медяка и разменного жетона, не тратя ни полушки на еду и ночлег, вот-вот покинет пыльную мостовую и вернется на прежнее место в его кармане. И нищий не выдержал. Он подался всем телом вперед и схватил монеты. Корн наступил сапогом на сжатый кулак. Нищий с отчаянием посмотрел снизу вверх и пробормотал:

— Всех загребли в «морозильные камеры».

— Кто? — быстро спросил Корн. Нищий снова метнулся из стороны в сторону испуганными глазами и быстро заговорил:

— Люди барона. Он подгреб под себя всю торговлю людьми в Варанге. Позапрошлой весной пришел большой заказ на «мороженое мясо» для орбитальных фабрик по производству каронита, и барон выгреб всех подчистую. Только Одноглазый Итугар сумел откупиться. Но и у него хватило денег только на половину своих жильцов. — Нищий вдруг вздрогнул и перешел на свистящий шепот: — Простите, господин, но больше я вам ничего рассказать не могу, сюда идут.

Корн убрал ногу и, уже разгибаясь, спросил сквозь зубы, заранее зная ответ:

— Кто такой этот барон?

Нищий дернулся и, с отчаянием посмотрев куда-то за спину Корна, чуть слышно прошептал:

— Его отец владел землями недалеко отсюда, их родовое имя — Юкскули.

При звуках этого имени Корн, сам не понимая почему, гневно стиснул зубы. И удивленно тряхнул головой. Это имя ему ни о чем не говорило. Во всяком случае, ему сегодняшнему. Однако его подсознание откуда-то знало этого барона Юкскуля. И, как видно, имело массу причин его не любить. Как бы там ни было, он впервые отреагировал столь остро на вроде бы совершенно незнакомое имя. Тут нищий шевельнул рукой, придавленной сапогом Корна, и он, опомнившись, спешно убрал ногу. Нищий громким голосом зачастил:

— Дай вам бог удачи, здоровья и достатка, добрый господин. Да хранят вас святой Николай и святой Импур.

Причем на его раскрытой ладони почему-то тускло поблескивали латунные разменные жетоны. Соверенов не было и в помине. Корн раскрыл глаза, восхищенный столь совершенной ловкостью пальцев, и тут за его спиной послышались тяжелые шаркающие шаги, и он, резко выпрямившись, повернулся к тем, кого так страшился нищий. Их было трое. Крепкие парни с простодушными крестьянскими лицами, выражение которых, однако, уже было испорчено праздностью и отблеском власти. А у стоявшего впереди даже просматривалось некоторое высокомерие. Они были одеты в грубое подобие френча, у всех троих на рукаве была повязка с желтой латинской буквой «и» на черном фоне, за поясом — грубо оструганные дубинки. Судя по внешнему виду и манерам, они имели какое-то отношение к местной власти. Старший брезгливо посмотрел на нищего и с важностью обратился к Корну:

— Он надоедает вам, господин?

Корн, приняв беспечный вид, пренебрежительно взглянул на нищего и со снисходительной улыбкой покачал головой:

— Нет, что вы, он слишком забит для этого. Я пытался кое-что узнать у него, но он только трясется и бормочет, что ничего не знает. А как увидел вас, так вообще онемел.

Старший презрительно махнул рукой на нищего:

— Да уж, господин шериф нагнал на них страху. Корн на мгновение замешкался, быстро соображая, как лучше отреагировать на эту новость, и с недоуменной миной переспросил:

— Шериф? Но ведь, насколько я помню, раньше здесь хозяйничали управление полиции космопорта и полицай-премьерат.

Некоторые, хотя и крайне ограниченные, сведения о структуре власти в Варанге он успел получить за те два дня, что провел в отстойнике «мясного склада». Хотя и не совсем по собственному желанию. Просто фра Так был неуемен в своем любопытстве и чрезвычайно разговорчив.

— Портовые убрались туда, где им и положено быть, — к себе на небеса. А полицай-премьеры только и могли, что грабить честных крестьян да наживаться на бедах простых людей. Вот господин барон и поставил здесь шерифа. А уж господин хозяин Остан быстро повычистил всю шваль. В городе гораздо чище стало, и добропорядочных людей больше не отправляют в «морозильные камеры». — Тут он презрительно усмехнулся. — Разве что всяких бунтовщиков и несогласных.

Стоило только старшему произнести это имя — «Остан», как Корн почувствовал, что его челюсти непроизвольно сжимаются. Однако он постарался не выдать себя. Судя по тону, каким было произнесено это имя, «хозяин Остан» не только был здесь большой шишкой, но и держал в страхе даже своих подчиненных. Наверное, на лице Корна все-таки что-то отразилось, потому что старший вдруг посмотрел на него несколько неприязненно и заговорил более строгим тоном:

— А вы, как я вижу, приезжий. И позвольте спросить — по какому делу?

Не выказывая ни малейшей нервозности, Корн, кстати вспомнив вывеску, попавшуюся ему на глаза в припортовом тупике, ответил:

— Да так, был здесь проездом года три-четыре назад и присмотрел в припортовом ломбарде одну интересную вещицу. Тогда купить не смог, денег не хватило. А сейчас слегка разбогател, да и был здесь неподалеку. Вот по пути завернул, решил себя побаловать.

— Дак портовый ломбард эвон где, — недоверчиво сказал старший.

Корн слегка забеспокоился. Не хватало ему еще проблем с местным вариантом ребят Эрнста Рема. Надо было срочно разрядить обстановку, поэтому он широко улыбнулся и пояснил: — Там написано, что ломбард закрыт до пяти, вот я и отправился погулять. — Он наклонился к старшему, в глазах которого все еще не растаяло сомнение, и, понизив голос, заговорил доверительным тоном: — Знаете, я просто не узнаю Варангу. Раньше это была настоящая клоака, шагу нельзя было студить, чтобы у тебя не попытались что-нибудь стянуть, а сейчас…

Он рассчитал верно. Все трое расплылись в улыбке, а старший приосанился и важно кивнул:

— Это точно. Когда продажных полицай-премьеров отправили туда, куда они отправляли добрых людей, господин шериф набрал из самых достойных отряд мулинеров. Так что теперь мы следим за порядком в Варанге и округе и никому не позволяем безобразничать.

Корн усмехнулся про себя. Ну еще бы. Темные, забитые крестьяне, получившие возможность не надрываться, как прежде, от зари до зари, мало того — наделенные толикой власти и слышащие подтверждение собственной значимости из уст тех, кого привыкли считать выше себя…

— Благодарю вас, господа мулинеры, однако мне уже пора возвращаться. — Он сделал многозначительную паузу и спросил: — А не скажете ли вы, где можно промочить горло, да так, чтобы не нарваться на какую-нибудь шваль?

Старший блеснул глазами (любой нормальный представитель мужского пола, как бы он ни был туп и забит, способен мгновенно уловить завуалированное приглашение к выпивке) и гордо заявил:

— Да где угодно, благородный господин. При нас никакая шваль носа не кажет. Что же до нас, то мы предпочитаем таверну «Бигайский конь».

Корн уважительно выслушал его.

— С удовольствием воспользуюсь вашей рекомендацией.

Старший нерешительно кивнул и, бросив начальственный взгляд на свою команду, важно двинулся дальше, высоко держа голову. Нищий злобно следил за ними, пока их прямые спины не скрылись за углом, потом со злорадной улыбкой повернулся к Корну:

— Вот тупицы, господин. Им и в голову не пришло, что вы над ними смеетесь. — Нищий хитро сощурился, — А вам что-то надо на Варанге? Как я понял, что-то такое, что может очень не понравиться этим ребятам.

Корн отрицательно покачал головой:

— Нет. Я собираюсь взять кое-что в местном ломбарде и тихо-мирно улететь с этой планеты ближайшим кораблем.

Нищий, как видно, не поверил:

— Да простит меня благородный господин, но вы не выглядите как человек, который может спокойно смотреть на все это безобразие. — Он пожевал губами и раздумчиво добавил: — Скорее, как тот, кто способен все это прекратить.

Корн не нашелся, что ответить. Он лишь пожал плечами, озадаченно глядя на нищего, повернулся и зашагал в ту сторону, где находился ломбард. Ведь старший мулинеров вполне мог забрести и туда, подталкиваемый желанием проверить показания подозрительного иностранца, а еще больше — жаждой еще раз насладиться чувством власти над жителями этого городка. К тому же Корн напомнил ему о существовании этого заведения.

Хозяин ломбарда, нагловатого вида пучеглазый молодой хлыщ со слащавой улыбкой на устах, был на месте.

— Что угодно господину?

Корн небрежным жестом вытащил из кармана дорожного костюма кредитную карточку и заговорил этаким лениво-независимым тоном, который, как он знал, лучше всего действует на подобных людей:

— Лет пять назад я видел у вас в ломбарде один заинтересовавший меня раритетный предмет. Надеюсь, вы помните, о чем идет речь? — Он ловким движением пальцев выудил из-под кредитной карточки, лежавшей на ладони, несколько золотых соверенов и принялся небрежно позванивать ими, как бы давая понять, что если ломбардщик окажется ему полезен, то получит это СВЕРХ официальной платы.

Вообще-то с подобными типами это был не самый удачный ход, во всяком случае для экономного человека, но Корну уж очень не нравилась Варанга. Да, он нащупал некоторые ниточки, но чувствовал, что пока не готов идти дальше. И что, если он сегодня же не уберется отсюда, обстоятельства затянут его в свой круговорот и заставят погрузиться по горло во все те мерзости, что, судя по всему, творились в этих местах. А ему страсть как этого не хотелось.

Лупоглазый растянул губы в своей приторной улыбочке:

— Прошу простить, господин, но я здесь недавно. Наверное, вы имели дело со старым хозяином.

— Ну так где он? Лупоглазый взмахнул рукой:

— А-а, не поладил с господином бароном, ну тот и загнал всю их семью в «морозильную камеру». Теперь, если не сдох, портит атмосферу на каком-нибудь орбитальном каронитном заводе, а то и… — Он запнулся и с подозрением посмотрел на Корна. — Имейте в виду, что ежели у вас были с ним какие-то дела по поводу «тавки» или «жемчужных колец», так за это сейчас можно прямиком угодить в «морозильную камеру».

Корн засмеялся:

— Ну что вы? Я же вам сказал — мне понравился один раритет, который мне предложил старый хозяин. Но тогда я был не при деньгах. А сейчас, случайно оказавшись поблизости от Варанги, решил сделать крюк и заскочить за ней. Впрочем, — Корн изобразил разочарование, — похоже, что моя поездка окончится ничем. Ну что ж… — И он убрал руку со стойки.

Глаза лупоглазого блеснули жадностью и сожалением об упущенной выгоде. Он откинулся на спинку стула, но в следующее мгновение его осенила какая-то мысль, он дернулся и вскинул руку:

— Прошу простить, господин. По-моему, я знаю, что вам нужно. — Он вскочил со стула и рысью унесся куда-то в глубь темного помещения.

Корн замер. Несколько минут слышалась возня, по-звякивание, потом как будто упало что-то тяжелое, и наконец лупоглазый появился, волоча что-то, завернутое в грубый оберточный пластик.

— Вот, господин, вряд ли бы вы нашли здесь еще что-нибудь достойное вашего внимания. Это — единственная здесь вещь, которая приличествует человеку вроде вас.

Корн заинтересованно наклонился вперед:

— Что это?

— Сейчас увидите, уважаемый господин, сейчас увидите, — довольно бормотал лупоглазый, торопливо разворачивая обертку. — Вот ужо… Ха! — Он извлек на свет божий… длинную, тяжелую шпагу и воздел ее к потолку.

Корн почувствовал, как его словно бы толкнули в спину, так что он с трудом удержался на месте. Хотя он уже привык к тому, что абсолютно незнакомые на первый взгляд места, имена и вещи внезапно оказываются знакомы и близки его исчезнувшему «Я», — на этот раз с ним творилось что-то необычайное. Даже пугающее. Он постоял неподвижно, не отрывая взгляда от оружия, потом осторожно шагнул вперед и, протянув руку, ухватился за тяжелую рукоять, покрытую истертым губчатым пластиком.

Хозяин ломбарда с удовольствием отметил про себя, что эта странная никчемная зубочистка, которая валялась в самом дальнем углу кладовой, явно произвела на посетителя сильное впечатление, но тут посетитель вдруг застонал и рухнул на пол.

Ив тупо пялился на высокий стакан, в узкое горло которого, немного пенясь и вскипая пузырьками, лилось доброе кукурузное виски. Сверху, в двух ладонях над стаканом, в сумраке бара белела напряженно-испуганная физиономия бармена. Его испуг был вполне понятен. Этот странный тип, так пристально наблюдающий за наполнением своего стакана, за полчаса уже высосал три точно таких же. Так что теперь у него в желудке бултыхается почти целая бутылка сорокаградусного питья. А кроме — ничегошеньки. Потому что этот тип только пьет, не желая ничем закусывать. Однако, когда бармен, подмигнув вышибале, в ответ на требование странного посетителя вновь наполнить бокал миролюбиво предложил ему: «Знаешь, парень, похоже, тебе уже достаточно. Иди проспись», — тот вскинул голову и ТАК посмотрел на него, что он почувствовал, как у него леденеет нос, а тип приказал абсолютно трезвым голосом:

— Заткнись и наливай что сказано.

Ив еле дождался, пока бармен наполнит стакан, жадно схватил его и опрокинул в рот. Виски обожгло гортань и ухнуло вниз тяжелым сгустком, как будто это была не жидкость, а, скажем, непережеванный шмат мяса. Он судорожным глотком протолкнул этот сгусток внутрь пустого желудка, несколько мгновений прислушивался к ощущениям, потом криво усмехнулся. И этот стакан пропал зря. Виски на него не действовало. Ив стиснул зубы и раздраженно отшвырнул стакан. Бармен испуганно отшатнулся, но клиент, тяжело поднявшись, спокойно направился к выходу.

Солнце уже зашло. Свежий ветерок приятно холодил кожу. Ив поднял голову. В небе тихо мерцали звезды. Ив выпустил воздух сквозь стиснутые зубы и быстро зашагал по улице. Это был уже третий бар, однако все его старания пока ни к чему не привели. Он все еще был трезв, растерян и зол. Перед глазами мельтешили картины вернувшегося прошлого. Тесные кубрики кораблей, оскаленные морды троллей, нудные недели ожидания очередного найма, друзья, старые и новые, живые и мертвые… или еще нет. Фра Так и дон Упрямый Бычок, урядник и Пивной Бочонок. Он стиснул пальцами виски и зарычал. Дон Ив Счастливчик и Корн перепутались в его голове. Ив выплюнул заполнившую рот горькую слюну, повел по сторонам тяжелым взглядом и, заметив флюоресцирующую в ночи вывеску бара, двинулся в ту сторону, тяжело переставляя ноги. Впереди была очень длинная ночь…

Очнувшись, Ив сначала никак не мог сообразить, где находится. Он лежал в полной темноте, под ним был тощий матрас, набитый давно слежавшейся кокосовой стружкой, а откуда-то снизу доносился еле слышный гул маршевого двигателя. Сначала ему почудилось, что он снова всего лишь простой дон и после очередной попойки по случаю заключения нового контракта отсыпается в какой-то каморке нижнего трюма очередного корабля. Однако безуспешная попытка открыть дверь сразу навела на мысль о карцере. В голове немного прояснилось, и он вспомнил о Симароне, Рудоное и Варанге. От этого в висках снова заломило. Какое-то время он лежал неподвижно, до боли стиснув зубы и кулаки и стараясь справиться с накатившим на него приступом бешенства И отчаяния. Чертов Творец! Такого предательства Ив не ожидал. Но мало-помалу он начал успокаиваться, в голове прояснилось. Теперь он был в состоянии мыслить логически. Творец… С какой стати он вообще решил, что это невероятное существо испытывает к нему что-то, хоть отдаленно напоминающее человеческие чувства? Хотя бы доброжелательность? Кто он такой, чтобы Творец относился к нему как-то иначе, чем коллекционер, долго любующийся красивой бабочкой, а потом с полным спокойствием насаживающий ее на холодную иглу, безжалостно разрывая и калеча нежные внутренности. И дело тут, похоже, даже не в Иве. После миллиардов лет спокойного существования Творец случайно ЗАМЕТИЛ человеческую расу. И пока она ему не наскучит, он будет забавляться с ней со страстью коллекционера, только что открывшего новый вид бабочек или козявок. А Иву, похоже, отведена как раз роль иглы, на которую и будет насажено человечество, чтобы предстать перед ликом Творца во всем своем блеске. Пока оно еще существует в этой Вселенной…

Тяжелые размышления Ива были прерваны звуками, которые послышались снаружи. Он приподнялся с матраса и с силой провел ладонями по лицу, чтобы взбодриться. Дверь каморки распахнулась, на светлом фоне дверного проема нарисовалась кряжистая мужская фигура. Вошедший несколько мгновений, прищурясь, разглядывал Ива, потом спросил густым, добродушным басом:

— Эй, парень, ты очухался или как? Ив сел. Мужик хмыкнул и отодвинулся, освобождая проход:

— Пошли, тебя хочет видеть капитан.

Капитаном оказался толстый, обрюзгший тип, одетый в изрядно засаленный спасскафандр с откинутым на спину шлемом. Он сидел за штурманским голостолом и ел суп из слегка помятой алюминиевой миски. Под миской растеклась по столу жирная лужица. Ив ошарашено уставился на нее. С самого своего первого дня на корабле он крепко-накрепко усвоил одно — в каком бы состоянии ни был корабль, поверхность голостола всегда должна быть идеально чистой. Иначе из тонкого и жизненно необходимого инструмента он превращается в никому не нужную рухлядь, зря загромождающую тесное пространство ходовой рубки. Однако этот стол был весь в крошках и засохших жирных пятнах, а кроме того, завален кипами мятых и потрепанных распечаток и носителей. Капитан оторвался от миски, поднял глаза на Ива, потер небритый подбородок, рыгнул и, сипло пробурчав: «Сядь вон там», вернулся к трапезе.

Ив послушно опустился на указанное место и посмотрел по сторонам. Рубка была захламлена ничуть не меньше штурманского стола. По углам валялись какие-то покореженные картонные коробки, груды порванных распечаток и скомканных магнитных лент. Часть экранов центральной консоли была затянута толстым слоем паутины По всему было видно, что этот корабль находился не в очень-то хороших руках. Но сам он как здесь очутился?!

Наконец капитан, цыкая зубом, отодвинул миску и уставился на Ива мутновато-сытым взглядом:

— Ну что, парень, значит, говоришь, ты лихой рубака? Ив молчал. Он абсолютно не помнил, когда и что он говорил этому типу и вообще — говорил ли хоть что-нибудь. Вчерашний вечер он вообще помнил довольно смутно. К тому же, похоже, никого тут и не интересовало, что он обо всем этом думает. Ив решил просто молча ждать, что будет дальше. Капитан подвигал челюстью, засунул в рот толстый палец, что-то выковырял из зубов, поднес к самому носу, внимательно рассмотрел, собрав глаза в кучку, отправил обратно в рот и повернулся к Иву:

— Вот что, парень, на моем капере и так людей не хватает, а ты вчера подколол Толстого Сми. — Капитан глухо хохотнул. — Конечно, Толстый Сми, когда как следует надерется, может достать кого угодно, но… я потерял палубного матроса. Так что придется тебе занять его место. — И он замолчал, выжидательно уставившись на Ива.

Ив окинул рубку равнодушным взглядом. Сказать по правде, это корыто произвело на него не больно благоприятное впечатление, но какого черта… Он молча кивнул. Капитан осклабился:

— Вот и отлично, парень. Чего ты еще умеешь делать? Ив несколько мгновений раздумывал, не признаться ли, что он канонир, но эта рубка была последним местом на этом корабле, где он хотел бы задержаться надолго. И потому он только неопределенно повел плечами:

— Так… все понемногу.

Капитан поморщился и повернулся к здоровяку, который выпустил его из карцера:

— Раз так, забирай его, боцман, и пристрой к делу. Спустя пару дней Ив узнал достаточно о капере капитана Требухи, чтобы сделать вывод, что с этой посудины надо убираться. И чем скорее, тем лучше. Однако пока что это было неосуществимо. Требуха представлял собой совершеннейший образчик жмота и сквалыги, на непробиваемую скупость которого наталкивалась любая попытка техперсонала хоть немного привести в порядок этот древний буксир, протаскавший немало «мясных фургонов» и за бесценок приобретенный капитаном на Новом Магдебурге накануне его падения. Так что Ив, бегло ознакомившись с состоянием корабля, был изрядно удивлен даже тем, что он еще хотя бы сохраняет способность двигаться по прямой. Впрочем, большее от него требовалось не слишком часто. Несмотря на полный каперский патент, Требуха обычно промышлял тем, что наведывался на приграничные планеты, набирал беженцев, согласных неплохо заплатить, и переправлял их на планеты, отдаленные от линии фронта, а если таковых не оказывалось, потихоньку мародерствовал, надеясь, что скорая атака Врага скроет все следы. Стоило ли тогда платить за патент? Впрочем, среди команды ходили слухи, что патент Требуха не покупал, а раздобыл там же, на Новом Магдебурге. В последние дни перед атакой там можно было найти и не такое. Если, к примеру, не растеряться и, заманив охваченного паникой пассажира обещанием места на корабле, приставить ему к горлу вибронож. Говорят, один капер заполучил таким образом шестьдесят тонн мерного золота из планетарной казны. Вправду такое было или нет, но для Требухи эта история оставалась незаживающей сердечной раной.

Большая часть команды была под стать капитану. Заросшие салом дебилы с квадратными подбородками, единственным «достоинством» которых было полное атрофирование таких абсолютно ненужных, по мнению капитана, качеств, как честность и совестливость, не говоря уж об элементарной чистоплотности. Остальные были по большей части спившимися бродягами с остатками флотских специальностей — эти воспринимали корабль скорее — как очередную ночлежку. Но среди всего этого сброда выделялись несколько человек, негласным лидером которых был боцман Ахмолла Эррой. Бывший эйбей Зовросского флота, уже больше десяти лет скитавшийся с одного корабля на другой, храня в своем сердце скорбь о семье, ненависть к Врагу и неистребимый фатализм мусульманина. Если бы не он, корабль давно превратился бы в большую зловонную свалку. Требуха предпочитал не перетруждать команду «излишней», по его словам, работой, да и вообще старался как можно реже покидать рубку. Возможно, потому что всякий раз наталкивался на выражение полупрезрительного неодобрения, появлявшееся на лице боцмана при виде капитана. Впрочем, Ахмолла Эррой прошел хорошую выучку на Зовросском флоте, где по старинке палками вбивали в молодых матросов уважение к старшим. И неодобрительная гримаса была скорее инстинктивной реакцией старого служаки на то, что творилось на корабле, чем сознательной демонстрацией.

Ива Ахмолла Эррой выделил сразу. Когда боцман в конце его первой вахты спустился на шлюпочную палубу и окинул взглядом отсек, впервые за много лет приведенный в относительную чистоту, поблескивающие свежей силиконовой, «пустотной», смазкой замки креплений двух стареньких ботов, аккуратно застропленные баллоны с азотом в углу, то хмыкнул в усы и, повернувшись к спокойно стоящему в углу у аварийной консоли Иву, добродушно пророкотал:

— Зайди-ка, матрос.

Войдя в свою каморку, он показал на откидное сиденье и, когда Ив кое-как устроился на этом узеньком насесте, дружелюбно обратился к нему:

— Ты, парень, я вижу, из настоящих… — Боцман замолчал, ожидая реакции Ива, но тот молча ждал продолжения. Боцман встопорщил усы и сменил тему: — Как ты очутился на Варанге?

Ив ответил не сразу:

— Случайно…

Боцман понимающе кивнул:

— Держись меня. Тут есть несколько… Если что — зови Трулли Беспалого из двигательного или Худого Богомаза из абордажной. — Он снова помолчал, не спуская с Ива цепкого взгляда, удовлетворенно кивнул и добавил: — Я им скажу… присмотрят… пока… — После чего отвернулся и открыл дверцу боцманского сейфа, встроенного в боковую переборку.

Ив понял, что аудиенция окончена, и, коротко кивнув, вышел из кубрика. За эти несколько минут они рассказали друг другу о себе намного больше, чем было произнесено вслух. И похоже, оба друг другу понравились.

Следующие две недели прошли довольно нудно. Ив пару раз поцапался с дебилами из команды. Но оба раза стычки были быстро погашены, из чего можно было заключить, что притащивший его на корабль Толстый Сми считался в команде крутым парнем. Весь юмор был в том, что Ив так и не вспомнил, где и каким образом он попал ему в руки. К тому же через некоторое время после разговора с боцманом к нему заглянули Трулли Беспалый и Худой Богомаз, которые, судя по тому, как мгновенно замолкал при их появлении сброд в его кубрике, тоже считались на корабле не последними людьми. Так что Ива старались не задевать. А на исходе третьей недели они добрались до конечной точки маршрута.

В отличие от любого другого корабля, на котором ему приходилось летать прежде, посадка началась абсолютно неожиданно. В самый разгар сна его койку внезапно тряхнуло. Да так, что он ткнулся лбом в плафон местного освещения. Затем по системе громкой связи разнесся громовой мат Требухи, во всеуслышание сообщавшего, что он сделает со стармехом по приземлении. Пока Ив ошалело пытался понять, что происходит, отсеки огласились не менее изощренной отповедью стармеха, помянувшего все семь библейских поколений капитана, выглядевшие в интерпретации корабельного «деда» совсем уж непрезентабельно. Корабль тряхнуло еще раз, и переборка отсека, примыкавшая к борту, загудела знакомым «атмосферным» гулом. Тут только до Ива наконец дошло, что они садятся. Он кубарем слетел с койки и метнулся к стойке со спасскафандром. Посадку на ЭТОМ корабле лучше пережить во всеоружии.

Сразу после посадки капитан развил бурную деятельность. Тут же были выгружены оба бота, а большая часть команды, разбившись на несколько поисковых групп, принялась рыскать по окрестностям в поисках чего-нибудь мало-мальски ценного. Но Ива эта суета никак не затронула. Ни один из ближних прихлебал капитана, которых он ставил во главе поисковых отрядов, так и не удостоил его своим вниманием. Впрочем, как он заметил, подобная же судьба постигла и боцмана, и Трулли Беспалого, да и Худого Богомаза, которому, казалось, уж сам бог велел войти в состав какого-нибудь отряда. Кому еще этим заниматься, как не абордажникам? Но Ива это положение дел вполне устраивало. Он собирался покончить со своей службой на корабле в первом же приличном порту. А до того момента совершенно не собирался претендовать ни на что большее, чем узкая койка в матросском кубрике и порция скверного варева из корабельного камбуза.

Настроение капитана портилось с каждым днем. По-видимому, добыча оказалась не столь внушительной, как он рассчитывал. Впрочем, зная аппетиты Требухи, можно было заранее предсказать, что ему любая добыча покажется недостаточной. Даже пресловутые шестьдесят тонн мерного золота, которые он поминал при каждом удобном случае. Но на этот раз, похоже, дела шли совсем плохо. И чтобы разрядиться, капитан изливал свою досаду на родную команду. Причем делал это день ото дня все чаще и шумнее. И от этого матросы совсем осатанели. Поисковые отряды, раньше занимавшиеся по большей части мародерством, забирая из брошенных домов все вещи, представлявшие хоть какую-либо ценность, перешли теперь к открытому грабежу. А однажды вечером Ив стал свидетелем того, как один из ботов вернулся откуда-то с исковерканным бортом, с натугой завывая единственной работающей турбиной. Через несколько минут второй бот спешно загрузился двумя десятками абордажников в полном вооружении и отбыл в направлении, откуда появился первый. Похоже было на то, что местное население начало давать отпор. Худой Богомаз, с которым Ив сидел у небольшого костерка, разложенного у кормовой посадочной опоры, поднялся во весь рост, поймал взгляд капитана и демонстративно громко и смачно плюнул на опору. Требуха скривился, побагровел, но ничего не сказал и отвернулся. Наутро он приказал готовиться к отлету.

В день отлета последний исправный бот вернулся еще до обеда. Ив как раз вышел погреться на солнышке перед началом своей вахты. Бот заложил широкий вираж и сел не как всегда, у самого трапа, а чуть поодаль. Это было несколько необычно. Поэтому члены команды, еще на рассвете поднятые по приказу капитана и лениво копавшиеся в кучах всякой рухляди, наваленной вокруг корабля, — результаты деятельности поисковых групп — в поисках чего-нибудь мало-мальски ценного и к полудню успевшие изрядно осатанеть от результатов хандры, то и дело выплескиваемых на них капитаном, бросили работу и с любопытством уставились на бот. В последний рейд капитан отправил своего любимчика, типа по кличке Сиамский Кот. Он был единственный из капитановой кодлы, который всегда был одет подчеркнуто аккуратно и даже с претензией на элегантность. Иву пока не приходилось с ним сталкиваться, но из того, что он успел о нем узнать, было ясно — это такая же грязная скотина, как и остальные. Единственным его отличием была склонность к дешевым эффектам.

Несколько мгновений бот стоял неподвижно. Но вот крышка переднего люка с легким чмоканьем ушла внутрь, и по рядам замершей в ожидании команды прокатился тихий вздох. На пороге люка возникла молодая женщина. Она замерла, испуганно глядя на сборище небритых, дикого вида мужчин, похотливо вперившихся в нее. За спиной женщины показался Сиамский Кот. С кривой двусмысленной ухмылкой он подхватил ее под руку, помог спуститься и подвел к капитану:

— Прошу вас, мадам. Познакомьтесь. Это — капитан… э-э-э… Нортон. Как я и обещал, он с готовностью выслушает вас.

Женщина подняла на него доверчивые глаза, ее лицо на миг осветилось благодарной улыбкой.

— Благодарю вас, сэр.

Затем она повернулась к капитану:

— Уважаемый капитан, я бы хотела обратиться к вам с просьбой… — Женщина запнулась, наткнувшись на откровенно похотливый взгляд капитана, но тут же справилась с собой и, гордо вскинув голову, заговорила снова: — Я — Сэлла Липински, жена директора, местного отделения банка «Невиэл протэкт». Я хотела бы попросить вас доставить меня на ближайшую цивилизованную планету и готова оплатить перелет.

Услышав об оплате, капитан с шумом втянул слюни, в его глазах зажглись алчные огоньки.

— Это вам дорого обойдется, мадам. Мы обычно не возим пассажиров.

Женщина торопливо кивнула:

— Да-да, я понимаю… — Она с лихорадочной поспешностью раскрыла сумочку, которую держала в руках, и вытащила ворох мерцающих голозащитой сертификатов. — Вот. Здесь именные сертификаты платинового стандарта национального банка Ниппон. На сорок миллионов соверенов. — Женщина улыбнулась невеселой заискивающей улыбкой. — Это из личного сейфа мужа. Он… — Она запнулась. — Вся моя семья погибла при первой бомбардировке планеты. Вообще-то это — вклады клиентов. Но муж мне говорил, что если я доставлю эти сертификаты в ближайшее отделение его банка, то буду иметь право на десять процентов от общей суммы. — Она сглотнула и облизнула пересохшие губы. — Так что, как только мы достигнем Достора или Пенкары, я смогу вам заплатить.

Ив мысленно застонал. Большей глупости она не могла бы совершить. Капитан, при виде сертификатов сделавший стойку и буквально прилипший взглядом к вожделенной пачке, при этих словах перевел холодный взгляд на испуганное милое личико и застыл недвижимо, словно не верил своим глазам. Потом проговорил несколько осипшим голосом:

— Странно, мадам, как это вас до сего дня не повстречали мои поисковые партии. — Лицо капитана скривилось то ли в улыбке, то ли в ухмылке, не предвещавшей ничего хорошего. — Мы уже несколько дней на планете и искали всех, кому могла бы потребоваться наша помощь… — закончил он с полным презрением к логике. Женщина закивала:

— Да-да, ваш помощник мне объяснил. Но я все это время пряталась в лесу. Фермеры сообщили по местной волне, что появились какие-то налетчики, грабящие небольшие поселения и одинокие фермы. И я боялась выйти.

Капитан расхохотался. Женщина испуганно отшатнулась.

Капитан резко оборвал смех:

— Не бойтесь, мадам. Клянусь, мы защитим вас от любых грабителей. — Он расплылся в слащавой улыбке. — Я предоставляю вам место на моем корабле. Об условиях поговорим позже. — И, сделав шаг в сторону, несколько картинным жестом указал в сторону малого люка.

Сиамский Кот тут же подхватил женщину под локоток и с нарочитой галантностью повел вверх по трапу, Слева от Ива послышался хруст. Он вздрогнул и повернулся на звук. Худой Богомаз смотрел в спину Сиамского Кота побелевшими от ярости глазами, а между пальцев его руки с тихим шелестом сыпались на землю осколки раздавленного стакана.

Возможно, все произошло оттого, что они застряли на орбите. Ибо даже в гневе вряд ли Худому Богомазу пришло бы в голову затевать драку с навигатором, если бы они уже находились в ходовом режиме. А так… Сразу по выходе из атмосферы по кораблю вновь разнеслась ругань стармеха и капитана. Уяснив из их перебранки, что скисла одна из разгонных турбин, Ив нервно хрустнул пальцами. На нормальном корабле с такой неисправностью не стали бы даже взлетать. Но здесь все окончилось тем, что после грубой брани по громкой связи капитан дал «деду» два дня на ремонт, а если тот не успеет, пообещал развесить его кишки на внешних причальных кронштейнах. Стармех не остался в долгу и проинформировал команду, где он видел капитана, его мать и всех его достойных предков. После чего отключился и занялся делом.

Поскольку в связи с отсрочкой старта ходовое расписание еще не ввели, свободного времени у Ива оказалось предостаточно. Он полдня провалялся на койке, потом позанимался на турнике, который соорудил у себя на шлюпочной палубе, а ближе к вечеру решил пойти проведать боцмана. После он так и не смог припомнить, зачем его понесло через вторую аппаратную палубу, когда до боцманской было рукой подать через лифтовые шахты. Но, когда он уже съехал по поручню на губчатый пластик аппаратной, по ушам ударил характерный звон — шпага будто сама прыгнула в руку. Ив присел и резко развернулся. У дальней переборки одинокая фигура отчаянно отбивалась от трех нападающих. А чуть поодаль, изящно привалившись к стене, стоял четвертый и наблюдал за схваткой, лениво помахивая шпагой. Ив, прищурившись, окинул взглядом поле боя. Защищался Худой Богомаз. Но его дела были совсем плохи. Левая рука висела как плеть, рукав куртки набух кровью. И тут Ив вдруг увидел то, из-за чего идет сражение. Его глаза широко раскрылись от удивления и гнева. За спиной Худого Богомаза, в самом углу, у переборки, съежилась на полу обнаженная женская фигурка.

— Эй, матрос, тебе лучше идти, куда шел. Ив перевел взгляд левее. Сиамский Кот — а это был именно он — отделился от стены и стоял на пути Ива, поигрывая шпагой. Ив молча растянул губы в холодной улыбке. Сиамский Кот изобразил на лице задумчивую мину:

— Полтора против трех? Возможно, это будет интересно. — Он демонстративно перехватил шпагу двумя пальцами, сделал шаг в сторону и иронично-нарочитым жестом указал в сторону схватки: — Прошу.

Ив двинулся вперед. Но не успел он поравняться с Сиамским Котом, как тот неуловимым жестом перехватил шпагу и одним движением кисти бросил ее вперед. Ив отпрянул, но острое келемитовое жало пробило правое предплечье и нагло вылезло наружу. Сиамский Кот потянул шпагу и качнулся назад, освобождая клинок и заодно расширяя рану подлым поворотом лезвия, потом растянул губы в злобной усмешке:

— Ну что ж, похоже, это будет немного забавнее, чем я думал. — И он сделал приглашающий жест шпагой.

Ив почувствовал, как в душе поднимается ярость. Этот подонок считает, что выигрыш уже у него в кармане. Ну как же — противник ранен в ведущую руку, к тому же рана такова, что от большой потери крови он окончательно лишится сил уже через пару минут. Однако откуда было знать Сиамскому Коту, чего стоит в рукопашной настоящий дон-ветеран. Даже в таком состоянии, в каком был сейчас Ив. Он поймал шпагу навигатора на гарду, сделал фронтальный выпад, на ходу обведя защиту противника перехватом шпаги в левую руку, и развернул лезвие вверх. На лице Сиамского Кота еще успело появиться выражение изумления, но тут же послышался негромкий треск — и шпага Ива вошла в брюшину навигатора. Ив повернул лезвие вверх, намереваясь возвратить навигатору должок и располосовать его рану так, как тот сделал это с его плечом, но шпага скользнула вверх неожиданно легко, пройдя сквозь ребра, как раскаленный нож сквозь масло, и развалив Сиамскому Коту всю грудь на две неравные половины. Сбоку послышался изумленный вздох. Он оглянулся. Худой Богомаз подколол-таки одного из противников, но двое оставшихся, похоже, его почти достали. Абордажник уже стоял на одном колене, привалившись к стене раненым плечом. Однако сейчас оба его противника пятились в коридор, не отрывая от Ива испуганных глаз. Похоже, схватка закончилась. Ив перевел взгляд на остатки Сиамского Кота:

— Да-а, пожалуй, для регенератора этого маловато.

— Как тебе это удалось?

Ив повернулся к Худому Богомазу. Тот с трудом поднялся, опираясь о стену, и, пошатываясь, подошел к нему. Ив пренебрежительно дернул плечом:

— Он не ожидал, что я успею перехватить шпагу при выпаде.

— Я не об этом. — Абордажник поморщился от боли, но договорил до конца: — На этом подонке был нагрудник с келемитовым напылением, а ты развалил его, как восковую куклу.

Ив не успел ответить. Сверху послышался дробный грохот каблуков, и на палубу свалилось два десятка вооруженных матросов во главе с самим капитаном.

Суд собрали на батарейной палубе. Худой Богомаз был совсем плох. Требуха ответил цветистой бранью на просьбу Ива поместить того в регенератор, и потому абордажник так и провалялся в карцере до самого суда без всякой медицинской помощи. У самого Ива рана уже успела затянуться тонкой белесоватой пленкой, хотя двигать рукой было еще больно. Похоже, его возможности регенерации уже начали работать намного лучше, чем у обычных людей. И его шпага по-прежнему могла рубить келемит…

На батарейной собралась вся команда. Как сообщили конвоиры, капитан приказал даже прекратить работы в двигательном отсеке, но стармех привычно послал его подальше и оставил рембригаду на месте. Команда встретила их ненавидящими взглядами. Это было объяснимо. Они считали, что со смертью навигатора навсегда потеряли шанс покинуть эту растерзанную систему, которая к тому же вот-вот должна была подвергнуться новой атаке Врага. Хотя Требуха как капитан тоже должен бы по идее иметь допуск навигатора. Ив сильно сомневался, чтобы, даже если и так, команда уж очень доверяла способностям своего капитана.

Когда их втолкнули в центральный круг, Ив увидел стол, за которым сидел сам капитан, трое его прихлебал и… Ахмолла Эррой с помертвевшим лицом и черными кругами вокруг глаз. На столе лежала его перевязь со шпагой и датой. Ив криво усмехнулся. Похоже, Требуха решил убить одним выстрелом даже не двух, а трех зайцев сразу.

Капитан вскинул руку и прокричал, перекрывая гомон толпы:

— Ну, матрос, что ты скажешь в свое оправдание? Ив обвел взглядом замершую в ожидании толпу. Ни одного дружеского взгляда. Капитан, как видно, поработал на славу, втемяшивая в тупые головы команды, ЧТО они потеряли со смертью навигатора. Однако он забыл, что в эти игры можно играть и вдвоем. Ив нарочито медленно повернулся к капитану и сказал, растягивая слова:

— Я слышал, тебе нужен навигатор, капитан.

— Ты!.. — Требуха вскочил на ноги, готовый разразиться бранью, но Ив остановил его:

— Молчать.

Это был приказ скорее не Ива, бывшего благородного дона, лихого рубаки и добродушного повесы, а Корна с его богатым опытом общения с подлейшими представителями человеческой породы. Ив вложил в это короткое слово всю свою ненависть к таким подонкам, как Требуха, Сиамский Кот, Эронтерос, Йогер Никатка и многие другие, которых он уже повстречал и еще встретит на своем пути. И капитан осекся. А Ив продолжил:

— Твоего навигатора стоило задушить еще в утробе матери. И я жалею только о том, что слишком поздно занялся вашей поганой кодлой…

Толпа оторопело молчала. ТАКОГО никто не ожидал. Ив снова обвел ее тяжелым взглядом и отрывисто произнес:

— Я — навигатор. У меня диплом Симаронского университета. И я берусь довести эту вашу поганую посудину до ближайшего обитаемого мира.

Несколько мгновений команда переваривала новость, потом взорвалась восторженным ревом. Требуха попытался вмешаться, но не смог перекричать толпу. Прихлебалы капитана скромно сидели в сторонке, понимая, что не стоит и думать о том, чтобы урезонить людей, у которых внезапно появилась надежда. К Иву подскочили, стянули с него силовые наручники… Рев толпы внезапно потонул в оглушительном дребезжании баззеров боевой тревоги. Все замолчали как по команде. Всех сковал страх перед тем, что, по-видимому, уже произошло. Враг начал атаку на систему.

Ив добрался до рубки одним из первых. Шмякнувшись в продавленное кресло навигатора, он отложил в сторонку прихваченную с судейского стола перевязь со шпагой и дагой, включил консоль и быстро вывел на экран исходные параметры. Навигационная программа оказалась довольно дохленькой, но подсистема обработки масс даже порадовала. Ну еще бы, эта рухлядь когда-то была буксиром, а ему без хорошей системы расчета массконфигураций в пространстве делать нечего. Через несколько минут Ив уже вывел на экран исходные данные для начала разгона. Он сидел и смотрел на них, ожидая, когда же капитан даст подтверждение на введение их в управляющую программу. Так и не дождавшись, оторвал глаза от пульта. РУБКА БЫЛА ПУСТА! Ив ошалело завертел головой. В это мгновение дверь рубки распахнулась, и внутрь ввалился Ахмолла Эррой.

— А… где капитан?

Боцман молча ткнул пальцем в сторону обзорного экрана. Ив пригляделся. На границе света и тени мерцали две тускловатые искорки, уже коснувшиеся верхней границы атмосферы.

— Капитан со своей сворой забрал последний исправный бот. А те из них, кто не влез в бот, воспользовались спаскапсулой. — Он вздохнул и тихо добавил:

— Теперь ты наш капитан, парень.

Ив какой-то миг сидел неподвижно, затем встал и молча пересел в командное кресло. Где-то на периферии сознания мелькнуло и погасло чувство удивления от того, как спокойно он воспринял эту новость. Будто был заранее готов к такому повороту событий.

— Сколько человек на борту? Боцман неопределенно пожал плечами, но, бросив взгляд на Ива, тут же подобрался и четко ответил:

— Около трети.

Ив надавил на клавишу громкой связи:

— Говорит капитан. Старый комсостав покинул корабль. Я принимаю командование на себя. Помощи ждать неоткуда. У нас мало шансов вылезти из этого дерьма, но они пока еще есть. Это я вам обещаю. Мне нужны: канонир, рулевой, оператор СУЗП и балансер. Всех, кто может оказать мне помощь в управлении кораблем на этих постах, прошу немедленно прибыть в рубку. — Он сделал паузу. — Двигательный?

Из динамика привычно донеслось:

— Какого дьявола…

Но Ив не дал закончить:

— Заткнись и отвечай. Какова мощность главного реактора?

В двигательном несколько секунд раздумывали, но потом решили на этот раз обойтись без предисловия:

— По максимуму дадим процентов шестьдесят пять от номинальной, — и, как бы извиняясь: — Рухлядь ведь…

— Как вторая разгонная?

— Ну… еще часа два.

Ив вывел данные идентификатора и быстро прикинул, что к чему.

— Начинаем разгон на одной. Стартовый отсчет пятьдесят.

За спиной послышалось шевеление. Ив переключил функции навигатора на капитанскую консоль, нажал кнопку подтверждения, запустив стартовый отсчет, и лишь после этого обернулся. У входного люка толпилось около дюжины матросов. Ив кивнул им и, сам удивляясь своему спокойствию, сказал:

— Я занят. Разберитесь сами, кто из вас лучше, и займите места за консолями.

В этот момент корабль дрогнул, и все почувствовали легкую вибрацию пола. Они двинулись. Ив вывел на центральную часть обзорного экрана картинку тактического анализатора. В системе была только одна обитаемая планета, на орбите которой они и болтались. Поэтому флот вторжения, не мудрствуя лукаво, двигался прямо к точке встречи. Корабли шли двумя эскадрами с обеих сторон эклиптики, поэтому любая попытка вырваться над эклиптикой была заведомо обречена на провал. Они бы не успели оторваться от внутрисистемных перехватчиков до выхода на ходовой режим. Даже если бы у них были на ходу обе разгонные турбины. Так что шансов вырваться практически не было. Почти. Ив окинул взглядом рубку. Ходовой расчет уже занял свои места. Остальные сгрудились у задней стены. Он нахмурился и уже открыл рот, собираясь отослать лишних по местам согласно боевому расписанию, но тут кто-то охнул и испуганно проблеял:

— Мы падаем на звезду!

Вся рубка испуганно замерла, ошалело уставившись на обзорный экран. Ив почувствовал, что все висит на волоске. Стоит какому-нибудь придурку заорать, что все кончено, и вся команда превратится в стадо обезумевших животных. Он с каким-то неестественным спокойствием, будто действуя по заранее заданной программе, вытащил дагу и с коротким замахом метнул ее в матроса, крикнувшего про звезду. Тот дернулся, захрипел и плашмя рухнул на пол. Все замерли.

— Если еще кто-нибудь вякнет мне под руку, он закончит так же, но еще быстрее, — От тона, каким это было сказано, у него самого встали дыбом волосы на загривке, но он уже устал удивляться себе. — Нас может спасти только чудо. Так не мешайте мне его совершать. — И неторопливо повернулся к командной консоли.

Спустя восемь часов они вошли в контакт с двумя пущенными на перехват меченосцами. До границы короны центральной звезды системы с их ускорением оставалось еще сорок минут, и это было очень хорошо. В его время им ни за что не дали бы приблизиться к короне больше чем на два часа хода. Но здесь, похоже, пока не был известен прием донов с проходом через корону и использованием для разгона полей тяготения вблизи звезды. К тому же у Ива был еще один козырь в рукаве. Четыре часа назад двигателисты наконец собрали вторую турбину, но он дал команду пока ее не запускать. Пусть тактические анализаторы врага считают, что их нынешняя скорость — максимум того, что они могут выдать.

Меченосцы нагнали их довольно легко. Они шли строем «верная пара», при котором задний как бы нависал над кормой переднего, будто заслоняясь его корпусом и полем отражения от любых неприятных неожиданностей. Ив криво усмехнулся. Знакомый прием. Во всяком случае для него.

— Канониру! Отключить энергию от кормовых спарок и нижней передней батареи. Боцман — по ремгруппе к указанным местам. И пусть там пошевелятся. Я хочу, чтобы в тот момент, когда мы включим энергию, все это работало.

Легкий шелест, и все затихло. Но за прошедшие восемь часов он уже успел привыкнуть к тому, как выполняются его распоряжения.

— Защита! Интенсивность поля не поднимать выше сорока процентов.

Возле пультов кто-то нервно выдохнул сквозь сжатые зубы. Это был риск. Но риск оправданный. Судя по тому, что меченосцы до сих пор не открывали огня, они собирались взять их на абордаж. А если так, то вряд ли они откроют огонь полной мощностью. Впрочем, если он ошибся, это уже не будет иметь никакого значения. При сорока процентах мощности поля первый же полный залп меченосцев превратит их в облачко раскаленного газа.

От размышлений о ближайшем будущем его отвлек голос канонира:

— Есть дальность поражения главным калибром! Ив усмехнулся. Ну что ж, игра началась.

— Огонь главным калибром.

Корабль мелко затрясся. Пару минут меченосцы не отвечали. Лишь усилили мощность поля отражения до боевой.

— Канониру! Подключить внешние спарки. Главный калибр на сто пятнадцать.

Канонир сглотнул, но контрольные цифры конфигурации и мощности залпа на экране капитанской консоли тут же пришли в соответствие с его командой. Ив понимал, что фокусаторы главного калибра вряд ли выдержат при мощности сто пятнадцать процентов больше двух-трех залпов, но этого должно хватить.

Корабль вздыбился, свет в рубке мигнул от резкого падения напряжения при столь мощном залпе, но тут же снова зажегся. А в следующее мгновение начался ад. Меченосцы наконец ответили.

Когда корабль перестало трясти, как детскую копилку, Ив быстро вывел на свой экран контроль повреждений. Н-да… похоже, он слегка переоценил эту рухлядь. Ну что ж, будем жить с тем, что есть.

— Двигательный?

— Здесь.

— Приготовить к запуску вторую турбину. Отсчет пятьдесят. Канонир?

— Здесь.

— Подать энергию на кормовые спарки и нижнюю переднюю батарею. Огонь по ботам только из спарок. Защита?

— Здесь.

— Подготовить полное напряжение поля.

— Полное не дам. — В голосе оператора СУЗП слышалось отчаяние. — Нам раздолбали часть внешних конфигураторов.

— Дай максимум, — оборвал его Ив, — и не говори мне, сколько это. Рулевой?

— Здесь.

— Управление переключаю на себя.

Он облизнул пересохшие губы и положил руки на пульт. Наступал момент, когда все должно решиться. Цифра сброса мощности в углу экрана замигала. Это означало, что заработала последняя, еще не использованная кормовая спарка. Она успела дать всего четыре залпа, но и этого хватило, чтобы один из абордажных ботов, выброшенных меченосцами, превратился во вспухающий огненный шар. И тут же с головного меченосца сверкнула батарея, разнеся спарку на атомы. Ив поймал момент попадания и слегка закрутил корабль вокруг своей оси, надеясь, что это выглядит как последствие залпа.

— Канониру! На обороте — огонь по головному меченосцу. Мощность — сто двадцать пять. Поле — на полную!

Корабль тряхнуло. И тут же палуба задрожала от вышедших на полную мощность разгонных турбин. Ив несколько мгновений напряженно ожидал залпа вдогонку, но, как видно, головной меченосец получил слишком сильные повреждения, а второй был занят тем, что поспешно отворачивал в сторону, чтобы его не протаранить. Ну а они с каждым мгновением набирали ход и уходили все глубже и глубже в корону. И это означало, что чудо им все-таки удалось.